— Ну вот, миледи, я закончила. Уж такой красивой я вас еще никогда не видала!
   В первый раз с того момента, как Каролина села к туалетному столику, она взглянула на себя в зеркало. Мягкие, словно призрачные складки кружевной фаты обрамляли лицо, но почти не скрывали сияния золотых волос. Голову ее венчала диадема с бриллиантами. Она придавала Каролине царственный вид, достойно завершая и подчеркивая горделивый взлет головы на длинной изящной шее.
   Да, она была красива, но в глубине глаз, в подрагивании нежных губ таилось нечто большее, чем красота. В зеркале отражалось лицо девушки, сделавшей шаг на пути к женской судьбе, предчувствующей, какие таинства ждут ее впереди.
   На мгновение Каролина закрыла глаза, чтобы не видеть того, что открыло ей собственное лицо. Было почти невыносимо смотреть на себя такую: полуиспуганную-полуторжествующую, полуребенка-полуженщину, словно подвешенную между небом и землей, но при всем том уверенно идущую навстречу своей судьбе, потому что в груди ее жило величайшее чувство на свете. Каролина встала.
   — Который час?
   Мария взглянула на часы, стоявшие на каминной полке.
   — Без двух или без одной минуты полночь, миледи, — ответила горничная. Не успела она договорить, как в дверь громко постучали.
   Мария открыла. На пороге стоял Джеймс, но на сей раз он явно сознавал торжественность момента, и на лице его не было ухмылки; он даже не подмигнул.
   — Миледи, его милость ждет вас внизу.
   Мария закрыла дверь и повернулась к Каролине. На глазах у нее выступили слезы и побежали по щекам.
   — Ох, миледи! Миледи!
   — Вытри глаза, Мария, — тихо сказала Каролина, — и ступай в часовню, потому что я хочу, чтобы ты видела мое венчание. Я сейчас тоже приду.
   — Да, миледи, — всхлипывала Мария, — только вот кто отведет вас к алтарю? Ох, если б его милость, маркиз, был здесь! И что только он скажет, когда узнает, что пропустил самый важный день в вашей жизни?
   Каролина положила руку Марии на плечо:
   — Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы со мной были папа и мама, но раз уж их здесь нет, пожелай мне счастья, Мария.
   — Ох, миледи, я желаю вам счастья, какое только есть на свете, вы же знаете, — плакала Мария, вытирая глаза краем передника.
   — Тогда беги вперед, — велела Каролина, и Мария послушно вышла из комнаты, оставив ее одну.
   С минуту Каролина неподвижно стояла посередине комнаты. Затем она опустилась на колени возле постели. Закрыв глаза и плотно сжав руки, она читала простые молитвы, которые повторяла каждый вечер с тех пор, как была ребенком. Она произносила их очень тихо, сосредоточившись на этом и отбросив все остальное. Когда она закончила, то почувствовала удовлетворение; ее наполнили покой и тихая внутренняя сила, которая, она знала, не подведет.
   Каролина отворила дверь спальни и медленно пошла по коридору. Стояла тишина, было слышно только шуршание платья и мягкий шорох кружевной фаты, тянущейся за ней по ковру. Дойдя до парадной лестницы, она посмотрела вниз. В центре пустынного холла ее ожидал лорд Брикон.
   Спускаясь по лестнице, Каролина чувствовала, что он наблюдает за ней, но, подойдя ближе, поняла, что смотрит он с непроницаемым видом. Казалось, она видит перед собой незнакомого человека. Он никак не реагировал на ее приближение, не улыбнулся ей; когда же, поклонившись, лорд Брикон предложил ей свою руку, Каролине стало ясно, что он по-прежнему не простил ее.
   В молчании они пересекли холл и свернули в коридор, начинавшийся за столовой, — туда Каролина еще ни разу не заглядывала. Теперь здесь горели свечи — освещался весь коридор, настолько хватало глаз. Вдоль стен выстроились лакеи. Вскоре в отдалении она услышала невнятные голоса; их было едва слышно, но все равно это были шепчущие, бормочущие, сплетничающие голоса, и Каролина догадалась, что гости собрались в часовне и ждут их.
   Она не ошиблась. Лакеи распахнули настежь большую двустворчатую дверь; тотчас полились мощные звуки органа, и Каролина увидела всех гостей лорда Брикона, сгрудившихся в узком помещении. Одни устроились на дубовых скамьях, другие стояли вдоль стен. Многие джентльмены небрежно облокотились на мраморные гробницы и памятники. С галереи выглядывали слуги; их чепчики и напудренные парики белыми пятнами выделялись в темноте под крышей с тяжелыми балками. На мгновение Каролине непреодолимо захотелось скрыться от любопытных взоров, устремленных на нее. Рука ее, лежавшая в руке лорда Брикона, задрожала, но он никак не ободрил ее; вместо этого Каролина почувствовала, что он неумолимо тянет ее вперед.
   В часовне было темно, хотя в каждом из двух больших золотых канделябров, установленных по обе стороны алтаря, горело по дюжине свечей. Было холодно; в воздухе стоял запах пыли и плесени, от которого Каролина начала задыхаться.
   Пока лорд Брикон вел ее к алтарю, где их ждали епископ и капеллан замка, Каролина подняла взгляд на восточное окно за алтарем; вначале ей показалось, будто оно задернуто грязными шторами, но затем она разглядела, что его наполовину закрыла паутина — потемневшая и посеревшая от времени, она, точно рваное кружево, свисала с потолочных балок, покрывала каменные арки и витражи, одевала в нищенские лохмотья старинные экраны с резными ангелами за алтарем.
   Было мрачно и жутко; когда Каролина дошла до алтарных ступенек, и все собравшиеся оказались у нее за спиной, ей показалось, будто она, лорд Брикон и епископ образуют живую картину, которой угрожает распад и тлен — то, к чему, в конце концов, должно вернуться все живое.
   Поразительно ясно Каролина отмечала отдельные мелочи. Блеск серебряного креста — словно кто-то наскоро протер его; чистоту алтарного покрова, окаймленного кружевом, резко контрастирующую с тусклым, в пятнах, вышитым покрывалом перед алтарем; золотые нити на нем были разодраны, а на темно-красной поверхности виднелись мелкие дырочки, явно проеденные молью. На грязном полу лежали две белоснежные шелковые подушки, приготовленные с тем, чтобы жених и невеста преклонили колени.
   Раздался голос епископа. И опять Каролина ощутила себя словно во сне. Это состояние усилилось до такой степени, что она могла наблюдать происходящее почти со стороны. Она видела себя — бледную, но спокойную рядом с лордом Бриконом; слышала собственный голос, четко и неторопливо произносящий обет; наблюдала, как рука ее, бледная и безжизненная, точно из воска, перешла из пухлой руки епископа в ладонь лорда Брикона.
   Все еще как во сне, она слышала слова лорда Брикона:
   — Я, Сеймор Беркли Фредерик Александр Триувик, беру тебя, Каролина Джастина, в жены, дабы впредь с сего дня принять и оберегать в радости и горе, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, дабы любить и лелеять, покуда смерть не разлучит нас по Святому Предопределению Божию, и в том даю тебе мое слово.
   Он говорил твердо и громко, но бесстрастно. Каролине казалось, что голос его холоднее, чем сама часовня. Она почувствовала, как от этого тона ее охватил озноб; и все же дрожала не она сама, а незнакомая ей особа — эта девушка носила ее имя и говорила ее голосом, но в это мгновение все чувства застыли в ее оледеневшей груди.
   Каролина протянула руку, и лорд Брикон надел ей кольцо на безымянный палец левой руки. Она заметила, что это не обручальное кольцо, а кольцо с печаткой, которое он снял с мизинца: на изумруде был выгравирован его геральдический знак. Кольцо было ей велико, и Каролине пришлось согнуть палец, чтобы она не упало.
   Служба закончилась, и молодые преклонили колени, чтобы получить благословение епископа. Орган, все это время звучавший негромко, заиграл свадебный марш во всю мощь. Каролина и лорд Брикон повернулись лицом к гостям и пошли к дверям. Но едва они сделали несколько шагов, как их окружили. Мужчины хлопали лорда Брикона по спине; женщины, которых Каролина никогда раньше не видела, бесцеремонно лезли с поцелуями и льстивыми поздравлениями.
   Наконец, им удалось вернуться в огромный зал. Здесь их ожидало шампанское. Произносились тосты, высказывались всевозможные пожелания, на которые нужно было отвечать; Каролина не могла дождаться, когда все это кончится. Играла музыка, но никто не шел танцевать. Гости предпочитали разговаривать и смеяться с бокалами в руках. Каролине казалось, что прошло несколько часов; от улыбки у нее свело рот; от усталости болело все тело.
   Она стояла рядом с лордом Бриконом, но с таким же успехом могла быть за сотню миль он него. Он ни разу не обратился к ней, даже ни разу не взглянул в ее сторону. Наконец гости постарше начали прощаться. Ко входу были поданы кареты; один за другим отъезжающие подходили еще раз пожелать молодым счастья, пожать руку лорду Брикону и поцеловать Каролину.
   Каролина заметила, что многие вернулись в комнату для карт, в том числе и миссис Миллер. Но Джервас Уорлингем долго стоял в дальнем конце зала, прислонившись к стене, и наблюдал за теми, кто столпился вокруг лорда Брикона и Каролины.
   Каролина постоянно помнила о его присутствии и не раз ловила себя на том, что невольно смотрит в его сторону. Она не могла забыть о нем и почти физически ощущала враждебность, направленную на них. Когда же, наконец, большинство гостей разъехалось, она увидела, что он тоже исчез.
   Неожиданно наступила тишина. Никто больше не подходил прощаться. Лорд Брикон и Каролина остались в зале одни, не считая все еще играющих музыкантов и с полдюжины джентльменов, сидящих в дальнем конце зала; судя по их голосам и смеху, они были уже навеселе.
   Каролина взглянула на лорда Брикона. Впервые после свадебной церемонии она посмотрела ему в лицо и обратилась к нему:
   — Вы позволите мне удалиться, милорд?
   Каролина говорила вежливым тоном, но если бы он повернул голову, то увидел бы, что в глазах ее затаилась мольба, а губы спрашивали совсем о другом; однако лорд Брикон едва взглянул на нее:
   — Как угодно вашей милости.
   Он поклонился, предложил ей руку и учтиво довел до парадной лестницы.
   — Для вас приготовлена парадная спальня, — произнес он. — Ваша горничная уже там.
   Каролина заколебалась. Она была готова произнести его имя, уже протянула руку, чтобы вложить в его ладонь, но в этот момент из комнаты для карт вышла целая группа гостей.
   — А, Брикон, вот ты где! — весело заговорили они. — Идем, выпьем по стаканчику винца!
   Лорд Брикон направился к ним, а Каролина быстро пошла наверх. Она знала, где расположена парадная спальня, хотя лишь однажды заглянула туда по пути вниз. Она мало что разглядела: ставни были закрыты, а мебель укрыта от пыли чехлами. Теперь же была распахнута дверь, и зажжены свечи.
   Перед Каролиной предстала просторная комната. На окнах висели шторы из тяжелой ткани ручной работы. Полог огромной кровати был из такой же ткани; резные позолоченные столбики кровати заканчивались большими пучками белых страусовых перьев. В комнате стояла позолоченная и мраморная мебель, а стены были обтянуты розовой парчой.
   Но Каролину мало интересовала обстановка спальни. Она чувствовала себя настолько усталой, что едва выдерживала даже вес бриллиантовой диадемы, и в тот момент, когда Мария заторопилась к ней навстречу, Каролина положила руку себе на лоб и пошатнулась.
   — Да вы устали, миледи! — воскликнула Мария. — И неудивительно, ведь сегодня необыкновенный вечер и для вашей милости, и для всех нас. Давайте-ка я вас раздену. Без эдакой прически и платья вам сразу станет легче.
   Бережно, словно имея дело с ребенком, Мария сняла с Каролины кружевное с жемчугом платье, туфли, стянула чулки и надела мягкую и прозрачную ночную рубашку, а затем принесла пеньюар из крепа, отделанный кружевом.
   — Садитесь ближе к огню, миледи, — предложила горничная, — а я принесу вам стакан горячего молока.
   — Нет, Мария. На сегодня все. Я хочу остаться одна, — ответила Каролина.
   Мария понимающе улыбнулась.
   — Ну, конечно, миледи! Я вас больше не потревожу. Но если я вам понадоблюсь, только позвоните! Мне задуть свечи?
   — Да, пожалуйста, — согласилась Каролина.
   Свечи погасли, и углы комнаты погрузились в темноту. Но в камине ярко пылал огонь; он высвечивал потолок и освещал Каролину, сидящую на низком стуле. Опершись подбородком на руку, она пристально глядела в огонь.
   Как долго просидела она, Каролина не знала. Она, в общем-то, никого не ждала и чувствовала только, что время идет и чем-то все должно-таки неизбежно закончиться. Она думала о том, что прошлое сметено прочь, а будущее все еще пока ничего не обещало.
   Дверь отворилась. Она не повернула голову, но знала, кто вошел в комнату. Сразу же ощущение отрешенности совершенно пропало. Исчезла усталость. Каролина ожила вновь; она чувствовала, как быстро по венам течет кровь; сильно стучало сердце. Неожиданное волнение пробудило ее к жизни, словно она была мертва и воскресла. Она слышала его шаги; он решительно двигался к середине комнаты. Затем раздался его голос:
   — Подойди сюда!
   Приказание звучало резко, повелительно. Каролина медленно повернулась и посмотрела на него. На темном фоне четко вырисовывался силуэт; огонь ясно освещал его лицо, бросал отсветы на синий фрак, надетый для венчания; бриллиантовые пуговицы на нем сверкали, как звезды.
   Каролина встала. Она колебалась. Между ними оставалось полкомнаты.
   — Подойди! — вновь приказал лорд Брикон.
   На этот раз Каролина подчинилась. Приближаясь, она смотрела ему в лицо: глаза его горели бешенством, а на лице было выражение, какого ей еще видеть не приходилось. Каролина подходила все ближе и ближе, пока не остановилась в ожидании совсем рядом. Руки плотно запахнули на груди тонкую ткань пеньюара, спадавшего до пола.
   — Я не собирался приходить сюда, — жестко сказал лорд Брикон. — Я намеревался оставить тебя одну и все-таки пришел. Хочу знать, сможешь ли ты по-прежнему честно смотреть мне в глаза — ты, лгунья и интриганка; ты, предавшая мою любовь.
   — Вейн… выслушай меня… — начала Каролина, но не успела продолжить. Лорд Брикон грубо закрыл ей рот рукой.
   — Я же сказал, я пришел только взглянуть на тебя, увидеть свою прелестную жену — жену, которая уже, как видно, не устояла перед чарами сэра Монтегю Риверсби.
   Каролина отпустила ворот пеньюара и попыталась оторвать его ладонь от своего рта.
   — Это неправда… — умудрилась произнести она, но неожиданно лорд Брикон обнял ее и привлек к себе.
   — Неужели только поцелуями можно заставить тебя замолчать? — бросил он. Голос его звучал горько и оскорбительно.
   В следующее мгновение он с силой прижал ее к себе, его губы приникли к ее губам, и он целовал ее — целовал неистово и грубо. Наступила минута агонии. Каролине казалось, что поцелуи эти ранят саму душу ее, ибо она приняла их за то, чем они и являлись, — жестоким и похотливым выражением чисто физического желания.
   Они причиняли ей боль, оставляли синяки на коже; боль от них, казалось, достигла самых глубин ее существа и парализовала волю, так что Каролина не могла бороться, а, сломленная и задыхающаяся, должна была переносить все, не сопротивляясь. Ей хотелось кричать, умолять не лишать ее последних иллюзий о его любви, но пропал голос. Она чувствовала себя беспомощной. Жестокость его объятий была почти невыносимой. Каролина была близка к обмороку, когда услышала его слова:
   — Риверсби так целовал тебя? Так? И вот так?
   Опять его губы приникли к ее губам, затем она почувствовала, как они впиваются в ее шею. Он держал ее за плечи, но вдруг резким движением рванул ночную рубашку и губами приник к ложбинке между грудей.
   Неожиданно у него вырвался крик, похожий на стон, — крик торжества и боли.
   — Боже, как ты прекрасна! — воскликнул он голосом низким и хриплым от страсти. — Какое мне дело до того, что было у тебя в прошлом? Теперь ты моя… моя… моя жена.
   Он подхватил ее на руки и высоко поднял. Огонь осветил его лицо — искаженное, дьявольское. Оно показалось Каролине лицом человека, обезумевшего от непереносимых страданий.
   Через всю комнату он понес ее в темноту к огромной постели, и Каролина закричала от страха, какого еще никогда не испытывала.
   — Вейн, Вейн! — взывала она. — Не пугай меня! Я тебя люблю! О, Вейн, пощади меня!
   Слова едва слышно слетали с истерзанных губ Каролины, но он, должно быть, все-таки услышал, ибо замер и взглянул на нее: она лежала у него на руках с запрокинутой головой. Разорванная рубашка обнажила ее тело; пеньюар тянулся по полу.
   — Прошу тебя, Вейн. Прошу тебя! — вновь прошептала Каролина. Теперь она рыдала, словно испуганное дитя.
   Выражение его лица изменилось, и она поняла, что услышана. Резким движением, столь неожиданным, что Каролина закричала от ужаса, лорд Брикон бросил ее на постель. Она беспомощно упала на мягкие подушки. Вслед за тем с невнятным восклицанием он повернулся и вышел из комнаты.

ГЛАВА 10

   Когда утром пришла Мария, Каролина сидела у бюро и писала. После того, как горничная поставила рядом с ней чашку шоколада, она сказала:
   — Возьми это письмо и вели груму немедленно отвезти его в Мандрейк. Не хочу, чтобы миссис Эджмонт узнала от кого-нибудь о моем замужестве раньше, чем я сама сообщу ей об этом.
   Мария тяжело вздохнула.
   — Ох, миледи, — произнесла она. Каролина с удивлением увидела у нее на глазах слезы.
   — Что с тобой, Мария? Что тебя расстроило? — спросила она.
   — Да со мной-то ничего, миледи, — ответила горничная. — А расстроилась я из-за вас… из-за вашей милости.
   — Почему? Что случилось?
   — Да все из-за того, что я сейчас услыхала, — объяснила служанка, вытирая глаза.
   — Ну-ка, рассказывай! — велела Каролина.
   — Это мне камердинер его милости сказал, — продолжала Мария.
   Лицо Каролины, и без того бледное, мгновенно побелело.
   — Что-нибудь случилось с его милостью?
   — Нет, нет, миледи, ничего не случилось, — воскликнула Мария, — но каково мне было слышать, что его милость только сейчас вернулся. Камердинер рассказал, что поздно ночью он велел подать коня и, должно быть, так всю ночь и проездил. Конюхи говорят, бедное животное до того устало, что им пришлось, чуть ли не на себе затаскивать его в конюшню. Ох, миледи, а я-то думала, что вы так счастливы!
   Каролина встала и медленно прошла к окну. После недолгого молчания она сказала холодным, сдержанным тоном, совершенно не соответствующим ее обычной дружелюбной манере:
   — Хватит, Мария. Отнеси письмо, как я велела. Если ты мне понадобишься, я позвоню.
   В другое время Мария обиделась бы на хозяйку, но в это утро в Каролине было нечто, не допускавшее возражений. Все еще вытирая глаза, Мария вышла, и Каролина вновь осталась одна.
   Она пролежала всю ночь, глядя в темноту, и теперь у нее отяжелели веки. Каролина поежилась — она словно не чувствовала сияния солнечных лучей, падавших на оконный переплет, хотя в них купался парк, простирающийся под окнами.
   Каролина долго смотрела в окно. Она будто окаменела — не шевелилась и дышала так тихо, что кружево на груди лежало почти неподвижно. Она ощущала лишь холод, ибо после потрясения, перенесенного ночью, в ней не осталось никаких чувств, кроме чувства полной беспомощности. Казалось, парализованы даже мысли; и теперь, стоя у окна, она спрашивала себя, сможет ли когда-нибудь хоть что-то почувствовать снова.
   Раздался стук в дверь, но Каролина не ответила. Кто-то опять постучал и, не дождавшись ответа, ушел.
   Так же отрешенно Каролина просидела в своей комнате все утро. Уже давно миновал полдень, когда, не дождавшись вызова, Мария пришла сама.
   — Миледи, позвольте, я принесу вам что-нибудь поесть, — упрашивала она.
   — Принеси, если хочешь, — безразлично ответила Каролина.
   — Так и заболеть недолго. Позвольте, я одену вас. Пройдетесь по парку, может, и щеки у вас порозовеют.
   — Нет, я останусь здесь, — промолвила Каролина.
   Мария вышла и вскоре вернулась с подносом, уставленным аппетитными блюдами; но, увидев пищу, Каролина почувствовала дурноту и отодвинула поднос, ни до чего не дотронувшись.
   — Пожалуйста, миледи, съешьте хоть кусочек, — уговаривала ее Мария, но Каролина покачала головой.
   — Я не хочу есть, — сказала она совершенно безжизненным голосом.
   Мария взяла поднос и отставила его в сторону.
   — Внизу нынче такая суматоха, миледи, — заговорила она, явно надеясь пробудить у Каролины интерес. — Все гости уезжают.
   — Почему? — задала вопрос Каролина все тем же тусклым голосом.
   — Неприлично им было бы тут задерживаться, миледи, после того как вы и его милость обвенчались. Как я поняла, сегодня к вечеру останутся только мистер Уорлингем, ну и, конечно, леди Августа и миссис Миллер.
   — Значит, мистер Уорлингем остается, — сказала Каролина; голос ее чуть оживился.
   Мария кивнула.
   — Да, миледи. И слыхала я, что джентльмен этот в ужасном настроении. Прошлой ночью лакею пришлось нести его в спальню — говорят, он так напился, что свалился под карточный столик.
   Каролина сидела, задумавшись. Мария вздохнула. Видно, ничто сегодня не расшевелит ее хозяйку.
   Мария взяла поднос и открыла дверь, чтобы выйти. По-видимому, снаружи кто-то стоял, так как Каролина услышала голоса. Затем Мария торопливо вернулась в комнату.
   — Миледи, его милость просит сообщить вам, — сказала она, — что последние гости уедут к трем часам, и тогда он будет ждать вашу милость в библиотеке.
   Каролина долго смотрела на горничную, словно была не совсем уверена, правильно ли расслышала; и вдруг мгновенно преобразилась. На щеках вновь появился румянец, глаза засияли. Исчезли вялость и холодное равнодушие, владевшие ею с утра.
   — В три часа, говоришь? — переспросила она, выговаривая эти слова бережно, словно нечто чрезвычайно важное. — Тогда я успею принять ванну; и поставь назад поднос. Я хочу есть.
   Высокие стоячие часы в холле торжественно отбивали время, когда Каролина спустилась по парадной лестнице. Замок странно притих после шума и суматохи предыдущего дня; он показался Каролине мрачнее прежнего. Без зажженных свечей, которые рассеивали темноту холла, дубовые панели и тяжелые доспехи создавали атмосферу тягостной таинственности. Каролина вдруг поняла, что никогда раньше не замечала, как от мраморного пола веет стужей, и подумала, что зимой в замке, должно быть, очень холодно.
   Она прошла по коридору к библиотеке. Дверь была закрыта. В первый момент она заколебалась, а затем взялась за дверную ручку. Сердце ее колотилось в груди, но страха не было. Каролина была готова поверить, что события прошлой ночи — всего лишь кошмарный сон. Может быть, она их преувеличила; может, это всего лишь игра ее воображения. Сейчас она увидит Вейна, Вейна, которого любит и который — она сердцем чувствовала это — любит ее… Вейна, который стал ее мужем.
   Она взглянула, словно ища подтверждения, на кольцо-печатку с изумрудом на безымянном пальце левой руки. Кольцо Вейна. Кольцо, которое, как бы там ни было, являлось символом того, что он принадлежит ей, а она — ему. Каролина глубоко вздохнула и поднесла кольцо к губам, затем высоко подняла голову и отворила дверь в библиотеку.
   Лорд Брикон стоял спиной к камину, лицом к двери. Каролине показалось, что он с нетерпением ждал ее прихода, но при ее появлении выражение его лица осталось прежним. С упавшим сердцем Каролина отметила мрачный взгляд и нахмуренные брови.
   — Добрый день, Каролина, — коротко сказал он. Каролина слегка присела в реверансе на пороге комнаты.
   — Добрый день, Вейн, — сказала она. Голос ее звучал гораздо спокойнее, чем она чувствовала себя на самом деле. — Как я поняла, наши гости уехали.
   — Наши гости? — переспросил он и тут же быстро добавил: — Да, конечно, наши гости. Они уехали.
   Каролина пересекла комнату, остановилась рядом с ним и подняла на него глаза — она смотрела мягко и призывно. Но он не глядел на нее, не говорил; наконец она осторожно напомнила:
   — Ты посылал за мной, Вейн. Ты хотел меня видеть?
   — Да, — ответил он. — Я хочу кое-что показать.
   Он повернулся и направился к двери, открыл и придержал ее, пропуская Каролину вперед. Несколько удивленная, Каролина подчинилась. Выйдя в коридор, она вопросительно взглянула на него.
   — Сюда, — резко произнес он и повернул не к холлу, а в ту сторону, куда они вчера ночью шли к часовне. Сначала Каролина подумала, что лорд Брикон туда и ведет ее. Почему, она понятия не имела; на мгновение ей в голову пришла дикая мысль: быть может, он хочет взять назад клятвы, которыми они обменялись у алтаря. Но они прошли мимо двери в часовню дальше по коридору — он становился все уже и уже.
   Так они и шли, пока не очутились перед тяжелой дверью с большими железными петлями, обитой гвоздями. К удивлению Каролины, она была заперта, но лорд Брикон вынул ключ из кармана и открыл дверь. Они вошли в дверь, после чего он опять запер ее.
   Несколько ступенек вниз вели в зал с каменным полом. На противоположной стороне находилась винтовая лестница. Каролина огляделась вокруг и поняла, что это одна из башен. Ни с чем нельзя было спутать тяжеловесное норманнское сооружение с узкими окнами-бойницами, сквозь которые проникало мало света.
   — Прошу прощения, но мне придется пройти первым, — проговорил лорд Брикон. Войдя в зал, он пересек его и вошел в еще один коридор, который заканчивался у другой запертой двери.
   В башне было сыро и холодно. Насколько Каролина могла судить, ею не пользовались. Однако, когда лорд Брикон открыл следующую дверь, ее ждал сюрприз.