Барбара Картланд
Дуэль сердец
ГЛАВА 1
— Который час? — спросила Каролина, не сводя глаз с дороги, простирающейся перед ними.
Сэр Монтегю вынул из кармана жилета золотые часы и попытался разглядеть, что же показывают стрелки. Светила луна, но деревья отбрасывали на узкую дорогу густую тень, и ехали они очень быстро, так что прошло несколько секунд, прежде чем он смог ответить:
— Без трех минут половина десятого. Отлично едем!
— Надеюсь, вы не слишком оптимистичны, сэр, — откликнулась Каролина. — Хоть по этой дороге и мало кто ездит, но, по-моему, на нее мы потратили больше времени, чем, если бы держались центральной.
— Клянусь вам, она короче, — ответил сэр Монтегю. — Я ездил здесь не раз. Думаю, что леди Роэн будет сбита с толку тем, что та дорога всецело в ее распоряжении.
Каролина засмеялась:
— Если мы и в самом деле сумеем подъехать к дому вашей сестры первыми, то мне ужасно хочется увидеть их лица в тот момент, когда они поймут, что мы уже ждем их. Сэр Монтегю, вы действительно думаете, что они оглядываются и удивляются, почему нас не видно?
— Предполагаю, что именно это они и делают, — улыбнулся сэр Монтегю, — если только не думают, что мы их обогнали.
— Дай Бог, чтобы так и было! — с жаром воскликнула Каролина. — Сколько нам еще ехать?
Она стегнула лошадей кнутом, и легкий фаэтон устремился вперед еще быстрее.
— Мили четыре, не больше, — ответил сэр Монтегю. — Примерно через милю мы выедем на центральную дорогу.
— Опередив экипаж леди Роэн, — добавила Каролина весело и возбужденно.
Увидев, что приближается поворот, она слегка придержала лошадей. Гнедые совсем не устали, хотя скакали уже более полутора часов, и Каролина с радостью подумала, что сэр Монтегю вовсе не хвастался, когда утверждал, что это лучшая пара чистокровных рысаков в Лондоне.
Фаэтон миновал поворот, и в лунном свете, на заросшей травой деревенской площади, показались несколько домов. Рядом с амбарами и утиным прудом располагалась небольшая гостиница с остроконечной крышей. На ветру со скрипом качалась вывеска, в окнах ярко горел свет. Однако Каролина заметила только, что дорога расширяется и дальше с четверть мили идет прямо. Она взмахнула кнутом, но в этот момент мальчик грум, сидевший на запятках, крикнул:
— Простите, миледи, но сдается мне, что-то стряслось с задним колесом.
— Что случилось? — испуганно спросила Каролина. — Я ничего не чувствую.
— Тарахтит что коробка с костями, миледи. Надо бы посмотреть.
— Господи, тут и у святого лопнет терпение! — воскликнула Каролина, останавливая лошадей против гостиницы. — Скорее, скорее, — нетерпеливо добавила она. — Клянусь, тебе это все только показалось.
Грум спрыгнул на землю. Сэр Монтегю, опершись о борт фаэтона, тоже спустился вниз. Он вполголоса заговорил с грумом, и они вместе склонились над колесом.
— Ну что, все в порядке? — через минуту обеспокоенно спросила Каролина.
— Боюсь, парень прав, — ответил сэр Монтегю. — На оси отвратительная трещина. Я считаю, что дальше ехать очень опасно.
— Это уж слишком! — воскликнула Каролина.
— Ну, возможно, все не так страшно, как кажется, — успокаивающе сказал сэр Монтегю. — Прошу вас, Каролина, подождите в гостинице, пока я узнаю, можно ли здесь починить ось.
Грум придержал коней, и Каролина спустилась вниз.
— Какое ужасное невезение! — сердито воскликнула она, обращаясь к сэру Монтегю. — Мы так отлично ехали, осталось всего несколько миль — и, пожалуйста!
— Быть может, это займет всего несколько минут, — предположил он, успокаивая спутницу. — Зайдите в гостиницу, Каролина. Здесь очень неплохо. Я и раньше тут бывал; да и бокал вина нам не повредит. У меня в горле пересохло от пыли.
— Ну, хорошо, если вы этого хотите, — согласилась Каролина. — Но велите заняться колесом как можно быстрее.
Сэр Монтегю повернулся к груму:
— Поторопись, парень, найди конюха и сообщи мне, что можно сделать.
— Да, сэр, — ответил грум, когда сэр Монтегю, картинным жестом сняв шляпу, открыл перед Каролиной дверь гостиницы.
Помещение было не слишком просторным, с низким потолком и дубовыми балками, но чистым и уютным. В большом камине ярко пылал огонь. Возле него сидел только один посетитель, вытянув ноги к пламени. На столе рядом с ним стоял бокал вина. Услышав, что дверь открывается, он неторопливо поднял глаза, но, увидев, кто вошел, резко выпрямился и удивленно поднял брови.
Это был молодой человек, одетый, как отметила Каролина, в высшей степени модно. Сюртук оливкового цвета с подбитыми плечами украшали блестящие пуговицы. Темные волосы незнакомца были причесаны по последней моде — «порыв ветра». Его можно было бы назвать привлекательным, если бы не густые брови, почти сросшиеся у переносицы, — казалось, будто он постоянно хмурится, — и опущенные вниз уголки рта, словно он смотрел на жизнь с постоянной презрительной усмешкой.
— Садитесь у огня, — сэр Монтегю, войдя в комнату, повернулся к Каролине. — Я закажу бутылку вина. — Он повысил голос: — Эй, хозяин!
Молодой человек в зеленом сюртуке вскочил на ноги.
— Риверсби! — воскликнул он. — Что вы здесь делаете? И по тону голоса, и по выражению его лица было видно, что встреча с сэром Монтегю не доставляет ему удовольствия. Тот медленно повернулся и помолчал, прежде чем ответить учтивейшим тоном:
— Полагаю, я не обязан отвечать на ваш вопрос. Это место вами не куплено, не так ли?
Каролина чувствовала себя неловко: мужчины явно недолюбливали друг друга. Неожиданно она вспомнила о своем собственном положении, о том, что она не желает быть узнанной. Она отвернулась, надеясь, что модная шляпа с большими полями скроет ее лицо в тени, и с радостью услышала женский голос:
— Ваша милость, не желаете ли пройти наверх?
— Да, конечно, — ответила Каролина и быстро вышла из зала в коридор, где приятной наружности женщина средних лет поклонилась и, высоко подняв руку со свечой, повела ее наверх.
— Сюда, ваша милость. Прошу вас, осторожнее на этой ступеньке. По высоте она не такая, как остальные, и здесь часто спотыкаются.
Они благополучно поднялись по лестнице, и женщина открыла дверь.
— Надеюсь, ваша милость найдет комнату удобной. Это наша лучшая спальня, ею редко пользуются, но, когда мы сегодня утром получили сообщение от сэра Монтегю, мы ее открыли и прибрали здесь, как следует. Постель тоже проветрена, ваша милость, горячие кирпичи лежали в ней весь день. Ей-богу, вам в ней будет вполне удобно! Только в прошлый Михайлов день я заново набила перину самым лучшим гусиным пухом.
Хозяйка откинула покрывала, готовясь продемонстрировать Каролине достоинства большой пуховой перины, громоздившейся на кровати под пологом на дубовых столбиках, но Каролина неподвижно стояла, широко раскрыв потемневшие глаза.
— Я правильно расслышала: сегодня утром вы получили сообщение от сэра Монтегю? — спросила она.
— Совершенно верно, миледи. Грум приехал почти в полдень. Он сказал, что сэр Монтегю остановится здесь на ночь. Мы были так польщены, узнав об этом, ведь сэр Монтегю — наш давний и уважаемый посетитель, будьте уверены. А когда грум добавил, что сэр Монтегю прибудет вместе с женой, мы очень разволновались. Хоть сэр Монтегю не раз приезжал сюда за последние года два, а то и больше, мы впервые услыхали, что он женат. О миледи, он замечательный джентльмен. Может, оно и поздновато, но позвольте мне почтительнейше поздравить вашу милость.
— Благодарю, благодарю вас, — сказала Каролина медленно и таким странным тоном, что хозяйства гостиницы пристально посмотрела на нее.
— Да вы устали, миледи, а я тут разболталась, вместо того чтобы готовить ужин. Очень надеюсь, что вашей милости он понравится. Может, он не такой изысканный, как вы привыкли, но мы старались изо всех сил. Когда ваша милость будет готова, позвоните, я вернусь и провожу вас вниз.
— Благодарю, — повторила Каролина.
Дверь за хозяйкой закрылась, и Каролина осталась одна. Несколько мгновений она стояла неподвижно, затем вздрогнула и прижала руки к щекам.
Она поняла, что оказалась в ужасном положении, попала в такой переплет, какой ей и не снился. Когда до Каролины полностью дошло значение слов хозяйки, она почувствовала, что дрожит. Так значит, сэр Монтегю намеревался остаться здесь, устроил все заранее, а поломка колеса — всего лишь представление, разыгранное им вместе с грумом. Ну и глупа же она, если ее так легко провели! Но еще большей глупостью было позволить заманить себя в это сумасбродное состязание, если оно вообще не выдумано!
Потрясенная случившимся и испуганная, Каролина вспомнила все, что произошло за последние двадцать четыре часа. Ругать следовало не только сэра Монтегю, но и себя. Да, с самого начала она вела себя неправильно.
Она знала, что сэр Монтегю Риверсби — человек не ее круга. Ее довольно часто предостерегали, чтобы она была с ним осторожнее, но именно эти предостережения заставляли ее упрямо принимать его общество. Как же она была глупа! Как своевольна, как упряма! И вот к чему это привело.
Графиня Буллингем, крестная мать Каролины, вывозила ее в свет в этом сезоне, поскольку ее мать чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы покинуть поместье и вынести утомительные формальности, сопутствующие представлению дебютантки в высшем обществе. Однако в лондонской резиденции леди Буллингем, заполненной ее свитой, места для Каролины не оказалось, поэтому на Гро-венор-сквер был открыт великолепный дворец ее отца Валкен-хаус, и Каролина поселилась там с дальней родственницей, достопочтенной1 миссис Эджмонт.
Но это не мешало леди Буллингем строго присматривать за своей подопечной, и мало что могло укрыться от зоркого взгляда ее милости.
— Терпеть не могу этого Риверсби, Каролина, — заявила леди Буллингем, когда они возвращались домой с бала в Девонширском дворце. — На твоем месте я бы не уделяла ему столько внимания.
Каролина засмеялась.
— Он очень настойчив, мадам. Сегодня вечером он в третий раз сделал мне предложение.
— Сделал тебе предложение? — голос леди Буллингем зазвучал пронзительно. — Да как он смел? Какая наглость! Будто ты, лучшая дебютантка сезона и богатейшая наследница, захочешь смотреть на него!
— Как раз его наглость меня и забавляет, — ответила Каролина. — Его нелегко отвергнуть.
— Он никогда не переступит порог моего дома, — заявила ее милость. — Сделал тебе предложение! Я даже представить себе не могу, что сказал бы твой отец.
Каролина засмеялась. Она представила, с каким холодным безразличием ее отец смел бы сэра Монтегю со своего пути, но самое удивительное было в том, что она встречала этого человека везде. Так или иначе, но он умудрялся получить доступ в большинство домов. То, что он дерзко заявлял о своем намерении жениться на ней, забавляло Каролину, хотя она не принимала его всерьез.
Возможно, она внимательнее прислушалась бы к словам крестной матери, если бы леди Буллингем, отличавшаяся полным отсутствием такта, не уговорила лорда Глосфорда также предостеречь Каролину. Лорда Глосфорда Каролина считала занудой. Она догадывалась, что крестная мать хочет, чтобы она вышла за него замуж, ибо как будущий герцог Мелчестерский с матримониальной точки зрения он был прекрасной партией.
Однако Каролина всей душой невзлюбила манерность и болтовню лорда Глосфорда и, поскольку она не собиралась его предложение воспринимать серьезнее, чем предложение сэра Монтегю, была раздражена его поучениями.
— Этот тип, знаете ли, вызывает подозрение, — сказал он томно. — Если честно, он не на высоте. На вашем месте, Каролина, я бы его избегал.
— Благодарю вас, милорд, — заявила Каролина, — но я считаю, что разбираюсь в людях лучше, чем ваша милость в лошадях.
Это был едкий ответ, так как в свете уже не одну неделю посмеивались над рассказом о том, что лорд Глосфорд заплатил пятьсот гиней за лошадь, которую, как выяснилось через несколько дней, перед продажей напичкали возбуждающими средствами.
Быть может именно неудачные речи лорда Глосфорда и постоянные выговоры крестной матери заставили Каролину с такой готовностью принять предложение сэра Монтегю участвовать в тайном состязании. Он заговорил с Каролиной об этом на балу, а затем условился встретиться с ней в парке на следующий день.
Миссис Эджмонт никак не могла препятствовать этому: сэр Монтегю, прогуливаясь рядом с Каролиной по аллее Роттен-роу, говорил так тихо, что невозможно было понять, что он говорит.
— Роэн заявил, что его жена правит лошадьми лучше всех, и что он выставит своих серых против моих гнедых, которыми будет править любая дама, предложенная мною, — сказал сэр Монтегю. — Конец гонок — у дома моей сестры возле Севенокса. Победитель получит тысячу гиней.
— И вы предлагаете мне править вашими гнедыми? — спросила Каролина.
Глаза ее заблестели. Она знала гнедых сэра Монтегю. Они были великолепны. Да и от возможности взять верх над леди Роэн, которая часто становилась невыносимой, когда хвасталась умением править лошадьми, отказаться было трудно.
— Кроме вас, я не знаю никого, кто может нанести поражение ее милости, — вкрадчиво сказал сэр Монтегю.
Каролина колебалась. Она знала, что ей следует отказаться. Состязания, в которых замешаны крупные суммы, — не тот вид спорта, которым приличествует заниматься любой хорошо воспитанной девушке, не говоря уже о леди Каролине Фэй, единственной дочери маркиза и маркизы Валкен… И все же искушение было очень велико.
— Обещаю, — продолжал сэр Монтегю мягким вкрадчивым голосом, — что до начала состязаний никто не будет знать, кого я выбрал править лошадьми. Один фаэтон стартует от Гайд-парк Корнер, второй — от клуба «Уайтс». В том и другом месте будут стартеры, и только после окончания гонок мы объявим имя победительницы.
— Но как же сохранить это в тайне? — спросила Каролина. — Миссис Эджмонт непременно хватится, если после обеда я уйду из дома.
— Вы можете оставить записку о том, что договорились встретиться с друзьями, и будете находиться в обществе леди Роэн. Домой вы вернетесь раньше, чем если бы отправились на бал, а если ваша компаньонка и узнает правду, то она слишком дорожит вами, чтобы болтать об этом.
Каролина задумалась. Миссис Эджмонт придет в такой ужас, что не сможет молчать. Но приключение стоило любого риска — даже гнева крестной матери. Каролине еще никогда не приходилось состязаться с опытной и знаменитой леди Роэн, о которой говорили, что она правит лошадьми, как никто другой.
Конечно, все это может кончиться плохо, но Каролине всегда было храбрости не занимать. Она вскинула голову.
— Я согласна, — сказала она обрадованному сэру Монтегю, — но до окончания состязаний об этом не должен знать ни один человек.
— Клянусь вам! — ответил он.
Теперь она не сомневалась в том, что сэр Монтегю сдержал слово. Разумеется, не было ни состязания, ни пари, ни фаэтона, управляемого леди Роэн. Это была всего лишь хитрость — чтобы она оказалась в его власти: вполне возможно, не было у него и сестры, живущей возле Севенокса. С уверенностью она могла утверждать только одно — ей предстоит провести здесь ночь в качестве жены сэра Монтегю, а ценой его молчания должно быть объявление об их помолвке.
При мысли об этом Каролина опять содрогнулась. Она всегда знала, что он вульгарен. Тем не менее, ей нравилось дразнить им своих поклонников; те были намного моложе и в большинстве своем не могли состязаться с ним в остроумии и дерзкой наглости.
Каролина внимательно оглядела спальню: большая кровать с пологом, огонь, пылающий в камине, ваза с цветами на туалетном столике, покрытом муслиновой салфеткой с оборочками.
Сэр Монтегю выбрал прелестное местечко для своих подлых целей. Одна мысль о его полных улыбающихся губах, темных глазах и больших руках вызывала у нее отвращение. Она должна спастись, должна вырваться отсюда. Но как? Как?
Если устроить ему сцену, позвать хозяйку гостиницы и настоять на том, чтобы ее отправили в Лондон в наемном экипаже, это вызовет скандал. Кроме того, не исключена возможность, что ее не послушают. Они могут подумать, что ее протесты — всего лишь застенчивость и страхи новобрачной. Сэр Монтегю может легко взять верх над нею, стать ее тюремщиком, так же как и законным мужем, и noвелителем, каковым его здесь и считают.
Каролина в смятении еще раз огляделась вокруг и подошла к окну. Она широко отворила раму с узорчатым стеклом. Небольшой огород позади дома был залит лунным светом. Дальше виднелись темные силуэты деревьев. Лес! Каролина выглянула в окно и посмотрела вниз. От окна до плоской крыши какой-то маленькой пристройки, возможно кладовки, было футов пять-шесть. Сбоку от нее, в тени, смутно виднелись очертания бочки с водой.
Каролина внимательно смотрела вниз и соображала, как ей лучше действовать. Затем она пересекла спальню, заперла дверь на засов и, быстро подойдя к окну, встала на подоконник. На ней было платье из французского бархата, отделанное каймой в складочку, с пышными рукавами, в которые были продернуты атласные ленты. Оно затрудняло движения, но Каролину это не смущало.
По правде говоря, это был не первый случай, когда она выбиралась из окна спальни. В детстве ее не раз наказывали и гувернантка, и родители за то, что она покидала спальню таким образом и бегала по парку или берегу моря в то время, когда ей полагалось спать.
Очень осторожно Каролина начала спускаться. Когда до крыши пристройки осталось совсем немного, она отпустила подоконник и прыгнула. Раздался глухой стук, и Каролина на мгновение задержала дыхание, опасаясь, что внизу кто-нибудь ее услышал. Но ничего не случилось. Вокруг было тихо, только издалека доносились голоса и смех, по-видимому, из пивной.
Каролина посмотрела вниз. До земли все еще было далеко, но рядом стояла бочка с водой, и она сообразила, что нужно стать ногой на край бочки, придерживаясь за стенку. Единственная опасность заключалась в том, что она могла свалиться в бочку, но Каролина, которая прекрасно умела балансировать, двигалась уверенно и вполне благополучно добралась до земли, если не считать царапины на пальце, большой прорехи на юбке в том месте, где она зацепилась за гвоздь, и грязных рук.
На мгновение Каролина остановилась, затем заглянула в ближайшее окно. Как она и думала, плоская крыша находилась над кладовкой. Там было темно, но сквозь открытую дверь просматривалась большая кухня гостиницы. У плиты суетилась хозяйка, стояло еще несколько человек: две молодые раскрасневшиеся женщины в чепцах и лысый мужчина в переднике, похожий на подручного из пивной. Они вели веселый разговор. Даже сквозь закрытое окно доносился запах жареного мяса.
Каролина не стала ждать. Она подхватила юбки и по огороду быстро перебежала к темнеющим деревьям. Лес был редким, к тому же лето еще не наступило, и трава была невысокой. Между деревьями петляла тропинка, и Каролина торопливо пошла по ней. Она понятия не имела, куда та ее выведет, но стремилась уйти от гостиницы как можно дальше. Несколько раз она натыкалась на кусты шиповника; они цеплялись за юбку, и Каролине приходилось останавливаться и отцеплять их от бархата — от столь грубого соприкосновения с природой он лучше не стал.
Так она шла какое-то время и вдруг услышала голоса. Каролина сразу остановилась. Неужели преследование уже началось? А она-то воображала, что пройдет какое-то время, прежде чем выяснится, что в комнате ее нет; к тому же на двери прочный засов, и потребуется немалая сила, чтобы его сломать.
Но тут она поняла, что голоса доносятся спереди, а не сзади, как того следовало ожидать, если бы кто-то шел за ней от гостиницы. Она прислушалась. Неожиданно в лесу раздался крик — крик боли, ужаса, возможно даже агонии. Он прозвучал один раз, и все стихло.
Сердце Каролины замерло, а затем неистово забилось, почти что, выскакивая из груди. Она прижалась к стволу дерева, плотно обхватив его руками. Крик все еще звучал в ее ушах, но он не повторился; вместо этого она услышала, как кто-то шагает по лесу, двигаясь быстро, почти бегом.
В какое-то мгновение Каролина с ужасом подумала, что этот кто-то направляется к ней. Она еще теснее прижалась к дереву, отчаянно надеясь, что ее не заметят. Но шаги стали удаляться. Она слышала их совсем близко, даже видела, как кто-то прошел в тени. Ей показалось, что это мужчина, но лунный свет был обманчив, а она слишком испугана, чтобы быть уверенной в чем-либо, кроме одного — шаги удалялись все дальше и дальше.
Она прислушивалась, едва осмеливаясь дышать, пока они не затихли совсем, и не наступила тишина — странная, напряженная тишина, которая всегда следует за неожиданным шумом. Лес казался неестественно тихим. Прежде были слышны шорохи, движение мелких животных в кустах, порхание потревоженной птицы; теперь воцарилась тишина, жуткая сама по себе.
Наконец Каролина глубоко вздохнула. Она пошевелилась, вдруг осознав, как крепко вцепилась в дерево. На руках, в местах, где они прижимались к коре, остались вмятины. Она отряхнула руки, смахнула листву и пыль с платья и зашагала снова.
Узенькая тропинка, по которой шла Каролина, убегала дальше и, наконец, вывела ее на просеку. Ярко светила луна, деревья были вырублены полукругом, и на дальнем конце виднелся домик. Внимательно приглядевшись, Каролина поняла, что он заброшен. Соломенная крыша провалилась, темнел пустой дверной проем, обвалились кирпичные стены.
«Бояться здесь нечего», — сурово выговаривала себе Каролина, но была не в силах унять дрожь. Она никак не могла успокоиться, после того, как в лесу пронесся этот странный крик, сердце ее колотилось от страха. Сделав еще несколько шагов, она остановилась, и из ее раскрытых губ вырвался крик ужаса. На земле, в центре просеки, лежал человек.
Он лежал, скорчившись, одна нога была подвернута, руки раскинуты в стороны ладонями кверху, словно бы в полной беззащитности. Голова откинулась назад, так что Каролине была видна только резкая линия подбородка. Она застыла от ужаса, глядя, как, словно в кошмарном сне, лунный свет сияет на пряжках его туфель, пуговицах черного сюртука и полированной рукоятке ножа, торчащего спереди из шеи. Чуть ниже на белую рубашку с жабо стекала темная струйка.
На мгновение Каролина перестала соображать; она только стояла и смотрела, не задаваясь вопросом, идти ей вперед или вернуться, парализованная ужасным зрелищем раскинутых белых рук, неподвижно лежащих на жесткой траве. Она все смотрела и смотрела, когда услышала, что кто-то идет.
Двигались с другой стороны леса — твердо, уверенно — в сторону просеки. Слышался треск сухих веток, шелест листьев, словно человек нетерпеливо пробирался между деревьями.
Наконец, когда шаги, казалось, раздались у самой просеки, Каролина вышла из оцепенения. Ей хотелось повернуться и убежать по тропинке, которая привела ее сюда, даже если это означало возвращение в гостиницу; но она едва стояла на ногах. Из-за неожиданно возникшей слабости она смогла лишь дойти до огромного дуба и прислонилась к нему.
«Я должна уйти», — говорила она себе, но не могла сдвинуться с места.
Она презирала себя за слабость, но за всю свою благополучную жизнь Каролина никогда не видела мертвого человека, а его предсмертный крик все еще звучал у нее в ушах.
Она оперлась на дерево и увидела человека, вышедшего на просеку, — высокого, в цилиндре, в прекрасно сшитом синем сюртуке и лосинах; по его манере держать голову и решительности, с какой он прокладывал себе дорогу к просеке через кусты, Каролина, даже находясь в состоянии шока, поняла, что это знатный дворянин.
Он прошел вперед и увидел человека, лежащего на земле.
— О Господи! Что это?
Он говорил громко, и, казалось, голос его эхом отдавался среди деревьев.
Звук этот, звук человеческого голоса, дал Каролине силы не потерять сознание.
— Я должна уйти, — прошептала она пересохшими губами и опять повернулась к тропинке, по которой пришла.
Джентльмен на просеке, должно быть, заметил ее движение, потому что стоило ей на два шага отойти от прикрытия дуба, как он взглянул в ее сторону и выхватил из кармана пистолет.
— Стой! — крикнул он. — Кто там? Немедленно выходи! Каролина остановилась. В голосе незнакомца звучало нечто, требовавшее повиновения. Очень медленно она вышла из тени вперед.
— Женщина! — воскликнул джентльмен и убрал пистолет в карман.
Он снял шляпу.
— Простите меня, мадам. Я не ожидал увидеть леди, которая здесь прячется, да еще при таких обстоятельствах.
Он говорил спокойно, без всякого замешательства, и Каролина почувствовала, что это укрепляет ее твердость, так что, несмотря на испуг и все еще дрожавшие руки, она смогла присесть в реверансе.
Луна ясно освещала его лицо. Каролина смотрела на человека, красивее которого в жизни не видела. Лунный свет превратил его волосы в бронзу, но глаза, широко расставленные под высоким лбом, были серыми, как сталь, и казались странно пронзительными.
— Мадам, позвольте узнать, что вы здесь делаете? — спросил он, поскольку Каролина молчала. — А также, известно ли вам что-нибудь об… этом?
Сэр Монтегю вынул из кармана жилета золотые часы и попытался разглядеть, что же показывают стрелки. Светила луна, но деревья отбрасывали на узкую дорогу густую тень, и ехали они очень быстро, так что прошло несколько секунд, прежде чем он смог ответить:
— Без трех минут половина десятого. Отлично едем!
— Надеюсь, вы не слишком оптимистичны, сэр, — откликнулась Каролина. — Хоть по этой дороге и мало кто ездит, но, по-моему, на нее мы потратили больше времени, чем, если бы держались центральной.
— Клянусь вам, она короче, — ответил сэр Монтегю. — Я ездил здесь не раз. Думаю, что леди Роэн будет сбита с толку тем, что та дорога всецело в ее распоряжении.
Каролина засмеялась:
— Если мы и в самом деле сумеем подъехать к дому вашей сестры первыми, то мне ужасно хочется увидеть их лица в тот момент, когда они поймут, что мы уже ждем их. Сэр Монтегю, вы действительно думаете, что они оглядываются и удивляются, почему нас не видно?
— Предполагаю, что именно это они и делают, — улыбнулся сэр Монтегю, — если только не думают, что мы их обогнали.
— Дай Бог, чтобы так и было! — с жаром воскликнула Каролина. — Сколько нам еще ехать?
Она стегнула лошадей кнутом, и легкий фаэтон устремился вперед еще быстрее.
— Мили четыре, не больше, — ответил сэр Монтегю. — Примерно через милю мы выедем на центральную дорогу.
— Опередив экипаж леди Роэн, — добавила Каролина весело и возбужденно.
Увидев, что приближается поворот, она слегка придержала лошадей. Гнедые совсем не устали, хотя скакали уже более полутора часов, и Каролина с радостью подумала, что сэр Монтегю вовсе не хвастался, когда утверждал, что это лучшая пара чистокровных рысаков в Лондоне.
Фаэтон миновал поворот, и в лунном свете, на заросшей травой деревенской площади, показались несколько домов. Рядом с амбарами и утиным прудом располагалась небольшая гостиница с остроконечной крышей. На ветру со скрипом качалась вывеска, в окнах ярко горел свет. Однако Каролина заметила только, что дорога расширяется и дальше с четверть мили идет прямо. Она взмахнула кнутом, но в этот момент мальчик грум, сидевший на запятках, крикнул:
— Простите, миледи, но сдается мне, что-то стряслось с задним колесом.
— Что случилось? — испуганно спросила Каролина. — Я ничего не чувствую.
— Тарахтит что коробка с костями, миледи. Надо бы посмотреть.
— Господи, тут и у святого лопнет терпение! — воскликнула Каролина, останавливая лошадей против гостиницы. — Скорее, скорее, — нетерпеливо добавила она. — Клянусь, тебе это все только показалось.
Грум спрыгнул на землю. Сэр Монтегю, опершись о борт фаэтона, тоже спустился вниз. Он вполголоса заговорил с грумом, и они вместе склонились над колесом.
— Ну что, все в порядке? — через минуту обеспокоенно спросила Каролина.
— Боюсь, парень прав, — ответил сэр Монтегю. — На оси отвратительная трещина. Я считаю, что дальше ехать очень опасно.
— Это уж слишком! — воскликнула Каролина.
— Ну, возможно, все не так страшно, как кажется, — успокаивающе сказал сэр Монтегю. — Прошу вас, Каролина, подождите в гостинице, пока я узнаю, можно ли здесь починить ось.
Грум придержал коней, и Каролина спустилась вниз.
— Какое ужасное невезение! — сердито воскликнула она, обращаясь к сэру Монтегю. — Мы так отлично ехали, осталось всего несколько миль — и, пожалуйста!
— Быть может, это займет всего несколько минут, — предположил он, успокаивая спутницу. — Зайдите в гостиницу, Каролина. Здесь очень неплохо. Я и раньше тут бывал; да и бокал вина нам не повредит. У меня в горле пересохло от пыли.
— Ну, хорошо, если вы этого хотите, — согласилась Каролина. — Но велите заняться колесом как можно быстрее.
Сэр Монтегю повернулся к груму:
— Поторопись, парень, найди конюха и сообщи мне, что можно сделать.
— Да, сэр, — ответил грум, когда сэр Монтегю, картинным жестом сняв шляпу, открыл перед Каролиной дверь гостиницы.
Помещение было не слишком просторным, с низким потолком и дубовыми балками, но чистым и уютным. В большом камине ярко пылал огонь. Возле него сидел только один посетитель, вытянув ноги к пламени. На столе рядом с ним стоял бокал вина. Услышав, что дверь открывается, он неторопливо поднял глаза, но, увидев, кто вошел, резко выпрямился и удивленно поднял брови.
Это был молодой человек, одетый, как отметила Каролина, в высшей степени модно. Сюртук оливкового цвета с подбитыми плечами украшали блестящие пуговицы. Темные волосы незнакомца были причесаны по последней моде — «порыв ветра». Его можно было бы назвать привлекательным, если бы не густые брови, почти сросшиеся у переносицы, — казалось, будто он постоянно хмурится, — и опущенные вниз уголки рта, словно он смотрел на жизнь с постоянной презрительной усмешкой.
— Садитесь у огня, — сэр Монтегю, войдя в комнату, повернулся к Каролине. — Я закажу бутылку вина. — Он повысил голос: — Эй, хозяин!
Молодой человек в зеленом сюртуке вскочил на ноги.
— Риверсби! — воскликнул он. — Что вы здесь делаете? И по тону голоса, и по выражению его лица было видно, что встреча с сэром Монтегю не доставляет ему удовольствия. Тот медленно повернулся и помолчал, прежде чем ответить учтивейшим тоном:
— Полагаю, я не обязан отвечать на ваш вопрос. Это место вами не куплено, не так ли?
Каролина чувствовала себя неловко: мужчины явно недолюбливали друг друга. Неожиданно она вспомнила о своем собственном положении, о том, что она не желает быть узнанной. Она отвернулась, надеясь, что модная шляпа с большими полями скроет ее лицо в тени, и с радостью услышала женский голос:
— Ваша милость, не желаете ли пройти наверх?
— Да, конечно, — ответила Каролина и быстро вышла из зала в коридор, где приятной наружности женщина средних лет поклонилась и, высоко подняв руку со свечой, повела ее наверх.
— Сюда, ваша милость. Прошу вас, осторожнее на этой ступеньке. По высоте она не такая, как остальные, и здесь часто спотыкаются.
Они благополучно поднялись по лестнице, и женщина открыла дверь.
— Надеюсь, ваша милость найдет комнату удобной. Это наша лучшая спальня, ею редко пользуются, но, когда мы сегодня утром получили сообщение от сэра Монтегю, мы ее открыли и прибрали здесь, как следует. Постель тоже проветрена, ваша милость, горячие кирпичи лежали в ней весь день. Ей-богу, вам в ней будет вполне удобно! Только в прошлый Михайлов день я заново набила перину самым лучшим гусиным пухом.
Хозяйка откинула покрывала, готовясь продемонстрировать Каролине достоинства большой пуховой перины, громоздившейся на кровати под пологом на дубовых столбиках, но Каролина неподвижно стояла, широко раскрыв потемневшие глаза.
— Я правильно расслышала: сегодня утром вы получили сообщение от сэра Монтегю? — спросила она.
— Совершенно верно, миледи. Грум приехал почти в полдень. Он сказал, что сэр Монтегю остановится здесь на ночь. Мы были так польщены, узнав об этом, ведь сэр Монтегю — наш давний и уважаемый посетитель, будьте уверены. А когда грум добавил, что сэр Монтегю прибудет вместе с женой, мы очень разволновались. Хоть сэр Монтегю не раз приезжал сюда за последние года два, а то и больше, мы впервые услыхали, что он женат. О миледи, он замечательный джентльмен. Может, оно и поздновато, но позвольте мне почтительнейше поздравить вашу милость.
— Благодарю, благодарю вас, — сказала Каролина медленно и таким странным тоном, что хозяйства гостиницы пристально посмотрела на нее.
— Да вы устали, миледи, а я тут разболталась, вместо того чтобы готовить ужин. Очень надеюсь, что вашей милости он понравится. Может, он не такой изысканный, как вы привыкли, но мы старались изо всех сил. Когда ваша милость будет готова, позвоните, я вернусь и провожу вас вниз.
— Благодарю, — повторила Каролина.
Дверь за хозяйкой закрылась, и Каролина осталась одна. Несколько мгновений она стояла неподвижно, затем вздрогнула и прижала руки к щекам.
Она поняла, что оказалась в ужасном положении, попала в такой переплет, какой ей и не снился. Когда до Каролины полностью дошло значение слов хозяйки, она почувствовала, что дрожит. Так значит, сэр Монтегю намеревался остаться здесь, устроил все заранее, а поломка колеса — всего лишь представление, разыгранное им вместе с грумом. Ну и глупа же она, если ее так легко провели! Но еще большей глупостью было позволить заманить себя в это сумасбродное состязание, если оно вообще не выдумано!
Потрясенная случившимся и испуганная, Каролина вспомнила все, что произошло за последние двадцать четыре часа. Ругать следовало не только сэра Монтегю, но и себя. Да, с самого начала она вела себя неправильно.
Она знала, что сэр Монтегю Риверсби — человек не ее круга. Ее довольно часто предостерегали, чтобы она была с ним осторожнее, но именно эти предостережения заставляли ее упрямо принимать его общество. Как же она была глупа! Как своевольна, как упряма! И вот к чему это привело.
Графиня Буллингем, крестная мать Каролины, вывозила ее в свет в этом сезоне, поскольку ее мать чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы покинуть поместье и вынести утомительные формальности, сопутствующие представлению дебютантки в высшем обществе. Однако в лондонской резиденции леди Буллингем, заполненной ее свитой, места для Каролины не оказалось, поэтому на Гро-венор-сквер был открыт великолепный дворец ее отца Валкен-хаус, и Каролина поселилась там с дальней родственницей, достопочтенной1 миссис Эджмонт.
Но это не мешало леди Буллингем строго присматривать за своей подопечной, и мало что могло укрыться от зоркого взгляда ее милости.
— Терпеть не могу этого Риверсби, Каролина, — заявила леди Буллингем, когда они возвращались домой с бала в Девонширском дворце. — На твоем месте я бы не уделяла ему столько внимания.
Каролина засмеялась.
— Он очень настойчив, мадам. Сегодня вечером он в третий раз сделал мне предложение.
— Сделал тебе предложение? — голос леди Буллингем зазвучал пронзительно. — Да как он смел? Какая наглость! Будто ты, лучшая дебютантка сезона и богатейшая наследница, захочешь смотреть на него!
— Как раз его наглость меня и забавляет, — ответила Каролина. — Его нелегко отвергнуть.
— Он никогда не переступит порог моего дома, — заявила ее милость. — Сделал тебе предложение! Я даже представить себе не могу, что сказал бы твой отец.
Каролина засмеялась. Она представила, с каким холодным безразличием ее отец смел бы сэра Монтегю со своего пути, но самое удивительное было в том, что она встречала этого человека везде. Так или иначе, но он умудрялся получить доступ в большинство домов. То, что он дерзко заявлял о своем намерении жениться на ней, забавляло Каролину, хотя она не принимала его всерьез.
Возможно, она внимательнее прислушалась бы к словам крестной матери, если бы леди Буллингем, отличавшаяся полным отсутствием такта, не уговорила лорда Глосфорда также предостеречь Каролину. Лорда Глосфорда Каролина считала занудой. Она догадывалась, что крестная мать хочет, чтобы она вышла за него замуж, ибо как будущий герцог Мелчестерский с матримониальной точки зрения он был прекрасной партией.
Однако Каролина всей душой невзлюбила манерность и болтовню лорда Глосфорда и, поскольку она не собиралась его предложение воспринимать серьезнее, чем предложение сэра Монтегю, была раздражена его поучениями.
— Этот тип, знаете ли, вызывает подозрение, — сказал он томно. — Если честно, он не на высоте. На вашем месте, Каролина, я бы его избегал.
— Благодарю вас, милорд, — заявила Каролина, — но я считаю, что разбираюсь в людях лучше, чем ваша милость в лошадях.
Это был едкий ответ, так как в свете уже не одну неделю посмеивались над рассказом о том, что лорд Глосфорд заплатил пятьсот гиней за лошадь, которую, как выяснилось через несколько дней, перед продажей напичкали возбуждающими средствами.
Быть может именно неудачные речи лорда Глосфорда и постоянные выговоры крестной матери заставили Каролину с такой готовностью принять предложение сэра Монтегю участвовать в тайном состязании. Он заговорил с Каролиной об этом на балу, а затем условился встретиться с ней в парке на следующий день.
Миссис Эджмонт никак не могла препятствовать этому: сэр Монтегю, прогуливаясь рядом с Каролиной по аллее Роттен-роу, говорил так тихо, что невозможно было понять, что он говорит.
— Роэн заявил, что его жена правит лошадьми лучше всех, и что он выставит своих серых против моих гнедых, которыми будет править любая дама, предложенная мною, — сказал сэр Монтегю. — Конец гонок — у дома моей сестры возле Севенокса. Победитель получит тысячу гиней.
— И вы предлагаете мне править вашими гнедыми? — спросила Каролина.
Глаза ее заблестели. Она знала гнедых сэра Монтегю. Они были великолепны. Да и от возможности взять верх над леди Роэн, которая часто становилась невыносимой, когда хвасталась умением править лошадьми, отказаться было трудно.
— Кроме вас, я не знаю никого, кто может нанести поражение ее милости, — вкрадчиво сказал сэр Монтегю.
Каролина колебалась. Она знала, что ей следует отказаться. Состязания, в которых замешаны крупные суммы, — не тот вид спорта, которым приличествует заниматься любой хорошо воспитанной девушке, не говоря уже о леди Каролине Фэй, единственной дочери маркиза и маркизы Валкен… И все же искушение было очень велико.
— Обещаю, — продолжал сэр Монтегю мягким вкрадчивым голосом, — что до начала состязаний никто не будет знать, кого я выбрал править лошадьми. Один фаэтон стартует от Гайд-парк Корнер, второй — от клуба «Уайтс». В том и другом месте будут стартеры, и только после окончания гонок мы объявим имя победительницы.
— Но как же сохранить это в тайне? — спросила Каролина. — Миссис Эджмонт непременно хватится, если после обеда я уйду из дома.
— Вы можете оставить записку о том, что договорились встретиться с друзьями, и будете находиться в обществе леди Роэн. Домой вы вернетесь раньше, чем если бы отправились на бал, а если ваша компаньонка и узнает правду, то она слишком дорожит вами, чтобы болтать об этом.
Каролина задумалась. Миссис Эджмонт придет в такой ужас, что не сможет молчать. Но приключение стоило любого риска — даже гнева крестной матери. Каролине еще никогда не приходилось состязаться с опытной и знаменитой леди Роэн, о которой говорили, что она правит лошадьми, как никто другой.
Конечно, все это может кончиться плохо, но Каролине всегда было храбрости не занимать. Она вскинула голову.
— Я согласна, — сказала она обрадованному сэру Монтегю, — но до окончания состязаний об этом не должен знать ни один человек.
— Клянусь вам! — ответил он.
Теперь она не сомневалась в том, что сэр Монтегю сдержал слово. Разумеется, не было ни состязания, ни пари, ни фаэтона, управляемого леди Роэн. Это была всего лишь хитрость — чтобы она оказалась в его власти: вполне возможно, не было у него и сестры, живущей возле Севенокса. С уверенностью она могла утверждать только одно — ей предстоит провести здесь ночь в качестве жены сэра Монтегю, а ценой его молчания должно быть объявление об их помолвке.
При мысли об этом Каролина опять содрогнулась. Она всегда знала, что он вульгарен. Тем не менее, ей нравилось дразнить им своих поклонников; те были намного моложе и в большинстве своем не могли состязаться с ним в остроумии и дерзкой наглости.
Каролина внимательно оглядела спальню: большая кровать с пологом, огонь, пылающий в камине, ваза с цветами на туалетном столике, покрытом муслиновой салфеткой с оборочками.
Сэр Монтегю выбрал прелестное местечко для своих подлых целей. Одна мысль о его полных улыбающихся губах, темных глазах и больших руках вызывала у нее отвращение. Она должна спастись, должна вырваться отсюда. Но как? Как?
Если устроить ему сцену, позвать хозяйку гостиницы и настоять на том, чтобы ее отправили в Лондон в наемном экипаже, это вызовет скандал. Кроме того, не исключена возможность, что ее не послушают. Они могут подумать, что ее протесты — всего лишь застенчивость и страхи новобрачной. Сэр Монтегю может легко взять верх над нею, стать ее тюремщиком, так же как и законным мужем, и noвелителем, каковым его здесь и считают.
Каролина в смятении еще раз огляделась вокруг и подошла к окну. Она широко отворила раму с узорчатым стеклом. Небольшой огород позади дома был залит лунным светом. Дальше виднелись темные силуэты деревьев. Лес! Каролина выглянула в окно и посмотрела вниз. От окна до плоской крыши какой-то маленькой пристройки, возможно кладовки, было футов пять-шесть. Сбоку от нее, в тени, смутно виднелись очертания бочки с водой.
Каролина внимательно смотрела вниз и соображала, как ей лучше действовать. Затем она пересекла спальню, заперла дверь на засов и, быстро подойдя к окну, встала на подоконник. На ней было платье из французского бархата, отделанное каймой в складочку, с пышными рукавами, в которые были продернуты атласные ленты. Оно затрудняло движения, но Каролину это не смущало.
По правде говоря, это был не первый случай, когда она выбиралась из окна спальни. В детстве ее не раз наказывали и гувернантка, и родители за то, что она покидала спальню таким образом и бегала по парку или берегу моря в то время, когда ей полагалось спать.
Очень осторожно Каролина начала спускаться. Когда до крыши пристройки осталось совсем немного, она отпустила подоконник и прыгнула. Раздался глухой стук, и Каролина на мгновение задержала дыхание, опасаясь, что внизу кто-нибудь ее услышал. Но ничего не случилось. Вокруг было тихо, только издалека доносились голоса и смех, по-видимому, из пивной.
Каролина посмотрела вниз. До земли все еще было далеко, но рядом стояла бочка с водой, и она сообразила, что нужно стать ногой на край бочки, придерживаясь за стенку. Единственная опасность заключалась в том, что она могла свалиться в бочку, но Каролина, которая прекрасно умела балансировать, двигалась уверенно и вполне благополучно добралась до земли, если не считать царапины на пальце, большой прорехи на юбке в том месте, где она зацепилась за гвоздь, и грязных рук.
На мгновение Каролина остановилась, затем заглянула в ближайшее окно. Как она и думала, плоская крыша находилась над кладовкой. Там было темно, но сквозь открытую дверь просматривалась большая кухня гостиницы. У плиты суетилась хозяйка, стояло еще несколько человек: две молодые раскрасневшиеся женщины в чепцах и лысый мужчина в переднике, похожий на подручного из пивной. Они вели веселый разговор. Даже сквозь закрытое окно доносился запах жареного мяса.
Каролина не стала ждать. Она подхватила юбки и по огороду быстро перебежала к темнеющим деревьям. Лес был редким, к тому же лето еще не наступило, и трава была невысокой. Между деревьями петляла тропинка, и Каролина торопливо пошла по ней. Она понятия не имела, куда та ее выведет, но стремилась уйти от гостиницы как можно дальше. Несколько раз она натыкалась на кусты шиповника; они цеплялись за юбку, и Каролине приходилось останавливаться и отцеплять их от бархата — от столь грубого соприкосновения с природой он лучше не стал.
Так она шла какое-то время и вдруг услышала голоса. Каролина сразу остановилась. Неужели преследование уже началось? А она-то воображала, что пройдет какое-то время, прежде чем выяснится, что в комнате ее нет; к тому же на двери прочный засов, и потребуется немалая сила, чтобы его сломать.
Но тут она поняла, что голоса доносятся спереди, а не сзади, как того следовало ожидать, если бы кто-то шел за ней от гостиницы. Она прислушалась. Неожиданно в лесу раздался крик — крик боли, ужаса, возможно даже агонии. Он прозвучал один раз, и все стихло.
Сердце Каролины замерло, а затем неистово забилось, почти что, выскакивая из груди. Она прижалась к стволу дерева, плотно обхватив его руками. Крик все еще звучал в ее ушах, но он не повторился; вместо этого она услышала, как кто-то шагает по лесу, двигаясь быстро, почти бегом.
В какое-то мгновение Каролина с ужасом подумала, что этот кто-то направляется к ней. Она еще теснее прижалась к дереву, отчаянно надеясь, что ее не заметят. Но шаги стали удаляться. Она слышала их совсем близко, даже видела, как кто-то прошел в тени. Ей показалось, что это мужчина, но лунный свет был обманчив, а она слишком испугана, чтобы быть уверенной в чем-либо, кроме одного — шаги удалялись все дальше и дальше.
Она прислушивалась, едва осмеливаясь дышать, пока они не затихли совсем, и не наступила тишина — странная, напряженная тишина, которая всегда следует за неожиданным шумом. Лес казался неестественно тихим. Прежде были слышны шорохи, движение мелких животных в кустах, порхание потревоженной птицы; теперь воцарилась тишина, жуткая сама по себе.
Наконец Каролина глубоко вздохнула. Она пошевелилась, вдруг осознав, как крепко вцепилась в дерево. На руках, в местах, где они прижимались к коре, остались вмятины. Она отряхнула руки, смахнула листву и пыль с платья и зашагала снова.
Узенькая тропинка, по которой шла Каролина, убегала дальше и, наконец, вывела ее на просеку. Ярко светила луна, деревья были вырублены полукругом, и на дальнем конце виднелся домик. Внимательно приглядевшись, Каролина поняла, что он заброшен. Соломенная крыша провалилась, темнел пустой дверной проем, обвалились кирпичные стены.
«Бояться здесь нечего», — сурово выговаривала себе Каролина, но была не в силах унять дрожь. Она никак не могла успокоиться, после того, как в лесу пронесся этот странный крик, сердце ее колотилось от страха. Сделав еще несколько шагов, она остановилась, и из ее раскрытых губ вырвался крик ужаса. На земле, в центре просеки, лежал человек.
Он лежал, скорчившись, одна нога была подвернута, руки раскинуты в стороны ладонями кверху, словно бы в полной беззащитности. Голова откинулась назад, так что Каролине была видна только резкая линия подбородка. Она застыла от ужаса, глядя, как, словно в кошмарном сне, лунный свет сияет на пряжках его туфель, пуговицах черного сюртука и полированной рукоятке ножа, торчащего спереди из шеи. Чуть ниже на белую рубашку с жабо стекала темная струйка.
На мгновение Каролина перестала соображать; она только стояла и смотрела, не задаваясь вопросом, идти ей вперед или вернуться, парализованная ужасным зрелищем раскинутых белых рук, неподвижно лежащих на жесткой траве. Она все смотрела и смотрела, когда услышала, что кто-то идет.
Двигались с другой стороны леса — твердо, уверенно — в сторону просеки. Слышался треск сухих веток, шелест листьев, словно человек нетерпеливо пробирался между деревьями.
Наконец, когда шаги, казалось, раздались у самой просеки, Каролина вышла из оцепенения. Ей хотелось повернуться и убежать по тропинке, которая привела ее сюда, даже если это означало возвращение в гостиницу; но она едва стояла на ногах. Из-за неожиданно возникшей слабости она смогла лишь дойти до огромного дуба и прислонилась к нему.
«Я должна уйти», — говорила она себе, но не могла сдвинуться с места.
Она презирала себя за слабость, но за всю свою благополучную жизнь Каролина никогда не видела мертвого человека, а его предсмертный крик все еще звучал у нее в ушах.
Она оперлась на дерево и увидела человека, вышедшего на просеку, — высокого, в цилиндре, в прекрасно сшитом синем сюртуке и лосинах; по его манере держать голову и решительности, с какой он прокладывал себе дорогу к просеке через кусты, Каролина, даже находясь в состоянии шока, поняла, что это знатный дворянин.
Он прошел вперед и увидел человека, лежащего на земле.
— О Господи! Что это?
Он говорил громко, и, казалось, голос его эхом отдавался среди деревьев.
Звук этот, звук человеческого голоса, дал Каролине силы не потерять сознание.
— Я должна уйти, — прошептала она пересохшими губами и опять повернулась к тропинке, по которой пришла.
Джентльмен на просеке, должно быть, заметил ее движение, потому что стоило ей на два шага отойти от прикрытия дуба, как он взглянул в ее сторону и выхватил из кармана пистолет.
— Стой! — крикнул он. — Кто там? Немедленно выходи! Каролина остановилась. В голосе незнакомца звучало нечто, требовавшее повиновения. Очень медленно она вышла из тени вперед.
— Женщина! — воскликнул джентльмен и убрал пистолет в карман.
Он снял шляпу.
— Простите меня, мадам. Я не ожидал увидеть леди, которая здесь прячется, да еще при таких обстоятельствах.
Он говорил спокойно, без всякого замешательства, и Каролина почувствовала, что это укрепляет ее твердость, так что, несмотря на испуг и все еще дрожавшие руки, она смогла присесть в реверансе.
Луна ясно освещала его лицо. Каролина смотрела на человека, красивее которого в жизни не видела. Лунный свет превратил его волосы в бронзу, но глаза, широко расставленные под высоким лбом, были серыми, как сталь, и казались странно пронзительными.
— Мадам, позвольте узнать, что вы здесь делаете? — спросил он, поскольку Каролина молчала. — А также, известно ли вам что-нибудь об… этом?