По сравнению с замком герцога Далбет-Хаус был роскошным. Повсюду в изобилии выращивались цветы, просторные комнаты украшали шелковые подушки и хрустальные канделябры. Серебряный же сервиз, в котором был подан чай, наверняка стоил целое состояние.
   Герцог пил чай наедине с хозяйкой. Графиня то упрашивала его откушать лепешек, булочек и прочих угощений, то начинала щебетать, видимо, желая показать, что заботится о госте и очень рада его видеть.
   — Не могу вам сказать, — трещала она, — как грустно было следить за болезнью вашего дядюшки. Конечно, в округе живет еще много народа, но мне всегда казалось, что такие близкие соседи, как мы, должны быть друзьями. Теперь моя мечта осуществилась!
   Она бросила на герцога игривый взгляд и добавила:
   — Разумеется, дорогая Джейн очень смущается встречаться с вами, но вы, конечно, будете к ней добры. Она долгое время жила в Италии и совершенно позабыла шотландские традиции. Ей столькому предстоит научиться!
   При этих словах сердце герцога замерло — именно этого он и боялся. Однако, познакомившись с молодой графиней, он впал в отчаяние.
   Жених явился в гости в ослепительном вечернем наряде и с меховой сумкой вождя, прежде принадлежавшей его дяде. Вдовствующая графиня сияла бриллиантами, черное платье было специально сшито для придворного бала. Графиню сопровождали полковник Макбет, с которым герцог уже виделся в Лондоне, и один из родственников полковника, известный как «Макбет из Макбетов».
   Когда подали шампанское, герцог быстро осушил бокал, он смеялся над самим собой, но не переставал тревожиться.
   Как только бокал был наполнен вновь, двери распахнулись.
   На пороге появилась юная графиня.
   Вначале граф подумал, что это гостья.
   Потом девушка не спеша подошла к мачехе, и граф решил, что от шампанского у него начались галлюцинации.
   Она была красива. Собственно, мало кто мог с ней сравниться. Она совсем не походила на тот образ, который рисовал себе герцог, и уж вовсе ничем не напоминала шотландских девушек: светлые волосы, изящно уложенные по последней моде, белое платье, по дороговизне и элегантности не уступающее наряду мачехи.
   При более внимательном рассмотрении искушенный в женщинах герцог заметил, что ресницы у девушки накрашены. Цвет пунцовых губ далек от натурального, а белая как мел кожа наводила на мысли о пудре.
   «Да, — подумалось герцогу, — с тех пор, как я был ребенком, нравы в Шотландии изменились».
   Вдовствующая графиня нежно обняла падчерицу за плечи.
   — Это Джейн! — сказала она герцогу. — О, как я переживаю, когда вижу, как двое молодых людей впервые знакомятся друг с другом!
   Легкая дрожь в ее голосе подсказала герцогу, что мачеха очень взволнована.
   Он взял руку девушки и произнес:
   — Я очень много слышал о вас.
   Он ожидал, что девушка смутится, однако из-под накрашенных ресниц сверкнул дерзкий взгляд и пунцовые губы произнесли:
   — А я так мечтала, о, так мечтала познакомиться с вами, ваша светлость!
   Они отправились на ужин, проходивший в огромной светлой зале.
   Сидевшая во главе стола вдовствующая графиня поддерживала легкую светскую беседу. Герцогу казалось, что он зритель умело разыгрываемого представления.
   Обед был великолепен. Лица пожилых джентльменов все сильнее краснели после каждой рюмки, а шутки становились все более сальными. Позже герцог вспоминал, что гости много смеялись, и молодая графиня, ничуть не стесняясь, веселилась со всеми, не обращая никакого внимания даже на разницу в возрасте.
   И вот, лежа без сна, герцог вновь и вновь обдумывал случившееся. Это было невероятно.
   Хоть он и старался, будучи в Индии, избегать молоденьких девушек, он все же имел некоторое представление о них. Как правило, они собирались в доме правительства или в Симле, сидели маленькими группами, щебетали и исподтишка бросали взгляды на молодых людей. Когда с ними разговаривали, они заливались краской, а танцуя, бывали так смущены, что из них невозможно было вытянуть ни единого слова.
   Но Джейн ни капли не смущалась, в ней не было ничего от девичьей застенчивости. Она вела себя естественно и определенно заигрывала с герцогом. Оставшись же наедине с женихом, девушка прильнула к нему и подняла лицо в ожидании поцелуя.
   Разумеется, герцог не стал целовать ее после столь краткого знакомства. Что-то внутри него протестовало, он должен действовать в интересах клана, хотя сам к этому еще не готов.
   Да, конечно, он сделает ей предложение. Это уже решено. Но время и место выберет самостоятельно, без помощи кого бы то ни было, даже собственной будущей невесты!
   Герцог перевернулся на другой бок, все еще размышляя о случившемся и вспоминая глаза леди Джейн, когда та желала ему спокойной ночи. Внезапно он почувствовал беспокойство. Он не знал, что так встревожило его, и не мог облечь чувства в слова, но ощущение было то самое, которое в Индии всегда предупреждало его об опасности. Еще тогда он понял, что пренебрегать внутренним голосом нельзя, и теперь знал — вот-вот произойдет нечто действительно странное.
   Не задумываясь над своими действиями, герцог встал, пересек комнату и отодвинул портьеру. За окном вставала луна, отбрасывая на море дорожку света, звезды ярко блестели. Герцог залюбовался такой красотой, но тут же вспомнил об опасности. Ему надо было подумать и понять, что же твердил ему внутренний голос, к чему следовало прислушаться.
   Герцог открыл гардероб, натянул рубашку и килт. Ему не раз приходилось одеваться в спешке — камердинер говаривал, что его светлость «бьет все рекорды».
   Герцог повязал на шею шелковый платок и спрятал концы под рубашку. Надев твидовый камзол, он шагнул к двери.
   Тихо открыв дверь, он удивился, что в коридоре не так уж темно — в серебряном подсвечнике все еще горела одна свеча.
   Света было достаточно, чтобы отыскать лестницу и спуститься в холл. К счастью, ночного лакея в холле не оказалось — в Лондоне дело обстояло бы иначе. Молодой человек неслышно отодвинул засов и открыл тяжелую дубовую дверь.
   Прохладный воздух с моря ласково коснулся щеки герцога. Было тихо и безветренно.
   Торопливым шагом, чтобы никто не увидел его и не удивился столь поздней прогулке, герцог пошел прочь от дома.
   Он пересек сад, окруженный стеной, и, оказавшись в дальнем его конце, наткнулся на кустарник, за которым угадывался еловый лес, доходивший до самой вершины утеса.
   Сквозь лес вела вполне различимая в лунном свете тропинка. Герцог пошел по ней, но был так погружен в собственные мысли, что вряд ли осознавал, где сейчас находится.
   Внезапно он услышал звук падающей воды и вспомнил, как в светской беседе за ужином вдовствующая графиня сказала:
   «Завтра я покажу вам нашу реку с лососем. К сожалению, она не так хороша, как ваша, но и здесь водится неплохая рыба».
   «Буду ждать с нетерпением», — улыбнулся в ответ герцог.
   «И еще вам надо показать водопад, — продолжала графиня. — Вы, вероятно, помните его с детства. В прошлом месяце было много дождей, и теперь наш водопад — просто чудо».
   Герцог уже много лет не вспоминал о водопаде в Далбете, но сейчас перед ним встала картина падающей с утеса воды, в которой смешались горные ручьи и зимние дожди, — ревущий поток, устремлявшийся прямо в море. Это чудо природы всегда привлекало внимание туристов, и герцогу захотелось вновь увидеть его.
   Шум водопада более всего походил на шум ливня. Герцог вышел из-за деревьев и увидел блестящую от лунных лучей воду.
   А над водой он заметил силуэт. Это была женщина.

Глава 2

   Вначале герцог не почувствовал ничего, кроме раздражения. Он понял, что за ним наблюдали, когда он выходил из дома, хотя ожидал, что ни в лесу, ни у водопада не встретит ни души. Вряд ли эта женщина туристка — скорее уж одна из служанок. Она наверняка поспешит домой и доложит о том, что видела герцога.
   Скрываясь за деревьями, герцог раздумывал, не вернуться ли ему тем же путем, каким он пришел, но стоявшая на берегу женщина шагнула к водопаду и посмотрела вниз» словно выбирая дорогу.
   Герцог мгновенно понял грозившую ей опасность — если бы она потеряла равновесие, вода увлекла бы ее на сотни футов вниз, во вспенившееся подножие водопада там, где он падал в море, и разбила о камни.
   Какое-то шестое чувство подсказало герцогу, что жизнь женщины в опасности. Не раздумывая, он бросился вперед, и в миг, когда женщина шагнула к краю, схватил ее за руку.
   За ревом водопада она не слышала приближавшихся шагов и от неожиданности вскрикнула, но герцог уже оттащил ее на безопасное расстояние.
   — Вы что делаете? — сердито спросил он. — Если бы вы упали, то разбились бы насмерть!
   — Я… я этого и хотела…
   Она говорила чуть слышным голосом, но герцог расслышал слова. Не отпуская руки девушки, словно опасаясь бегства пленницы, он посмотрел на нее при свете луны.
   Его взгляду предстало точеное личико с огромными испуганными глазами, смотревшими прямо на него. Ниспадавшие на плечи волосы были светлыми, но теперь блестели, точно серебро. Девушка была так тонка и стройна, что герцогу подумалось, будто она нимфа или дух водопада.
   Он резко спросил:
   — Как вы могли решиться на такой поступок? Вы ведь еще очень молоды!
   — Я… я больше ничего не могу поделать.
   Ее голос дрожал — незнакомка говорила с трудом.
   Девушка с тоской смотрела на ревущий водопад. Решившись, она умоляюще застонала:
   — Пожалуйста… уходите… оставьте меня. Я только хотела… упасть именно в поток… но отсюда мне почти ничего не видно.
   — Вам нельзя этого делать, — негромко начал герцог.
   — Почему… ведь этого все хотят…
   — Кто это «все»? И почему они этого хотят? Зачем им ваша смерть?
   Девушка ничего не ответила и замерла, словно понимая, что сказала слишком много.
   Не выпуская ее руки, герцог произнес:
   — Давайте мы отойдем немного дальше, а там вы расскажете мне, что произошло.
   Он говорил мягко, неторопливо, как привык говорить с людьми, которые запирались в себе, но которых можно было убедить или, точнее, «загипнотизировать», заставив делать все, что нужно герцогу.
   Девушка покачала головой.
   — Н-нет… нет, — отпиралась она. — П-пожалуйста, уходите. У меня больше не будет такого шанса… забудьте, что видели меня…
   — К несчастью, это невозможно, — ответил герцог. — К тому же, если после вашего исчезновения начнутся стоны и слезы, я буду чувствовать себя виноватым, потому что не сумел остановить вас и спасти вашу драгоценную жизнь.
   — Она мне не дорога… — бормотала девушка, — и никто по мне не заплачет…
   — Откуда вы знаете?
   — Я… я делаю то, чего от меня хотят. Я все равно умру… но медленная смерть еще страшнее!
   Она говорила негромко, словно про себя. Ее голос становился все тише, и на последних словах она склонила голову, покорно принимая неизбежное.
   Осторожно обняв девушку за плечи, герцог повел ее прочь от обрыва, видя, что она очень слаба и не может сопротивляться. Неподалеку от леса лежало несколько поваленных деревьев, которые дровосеки, видимо, не успели вывезти. Четыре дерева образовывали нечто вроде скамьи.
   Подойдя к ним, герцог предложил:
   — Что, если мы сядем и поговорим?
   Будто очнувшись, девушка оглянулась на водопад и взмолилась:
   — Пожалуйста, отпустите меня… я же вам сказала…
   Это мой единственный шанс.
   — Единственный шанс для вас — это смерть? — удивился герцог.
   Он отпустил девушку и вновь пригласил ее сесть, только заметив, что она одета в одну ночную рубашку. Догадавшись, что в таком одеянии ей неудобно будет сидеть на грубой коре дерева, герцог стянул твидовый камзол и постелил его на бревно. Девушка не сделала ни единого движения, и тогда спаситель мягко усадил ее. Он оглядел незнакомку, и оказалось, что на ногах у той только домашние тапочки, а щиколотки ничем не прикрыты.
   — А теперь расскажите о себе, — попросил он.
   Девушка повернулась к герцогу, и ему подумалось, что не бывает на свете таких огромных глаз. Еще один внимательный взгляд — и стало ясно, незнакомка совсем исхудала от голода.
   В Индии герцогу не раз приходилось встречать умиравших от голода людей, и вид этот был хорошо известен ему — выступающие кости, натянутая кожа и заостренный подбородок.
   — Расскажите мне, что случилось, — тихо попросил он. — По-моему, вы голодны до смерти в буквальном смысле слова.
   Внезапно ему пришло в голову, что деньги будущей жены помогут его подданным избежать подобной участи.
   Он не мог оторвать глаз от печального зрелища. Девушка отвела взгляд и произнесла:
   — Мне приносят еду… чтобы слуги ничего не знали… но на самом деле я ее не получаю.
   — Ничего не понимаю, — смутился герцог. — Кто приносит? И почему они так жестоки с вами?
   — Забудьте об этом! — внезапно воскликнула девушка. — Пожалуйста, забудьте! Зря… зря я вам сказала!
   В ее голосе звучал неподдельный ужас. Она вновь обернулась на водопад, размышляя, наверное, как бы добраться туда прежде, чем ее остановят.
   — Давайте начнем сначала, — предложил он. — Как вас зовут?
   — Д-джиованна, — медленно ответила девушка.
   — И все?
   — Это мое имя. Другого… другого у меня нет.
   Герцога удивило то, что в сердце Шотландии прозвучало итальянское имя, но он счел дальнейшие вопросы неуместными и продолжал:
   — А теперь, Джиованна, вам придется рассказать мне вашу историю, не то на вашей совести будет моя смерть от любопытства.
   — Вы… вы меня тогда отпустите?
   В ее голосе прозвучала надежда, и герцог понял — стоит ее отпустить, как она бросится в воду.
   — Если вы этого хотите, — начал он, тщательно подбирая слова, — но вначале вам придется убедить меня, что я имею право позволить такому юному существу потерять самое драгоценное у человека.
   Джиованна вздохнула и произнесла:
   — Клянусь вам… если я не утоплюсь… а вы мне помешали!., то я буду слабеть… и наконец умру!
   — Где же? — спросил герцог.
   — В моей тюрьме. Сегодня вечером у них переполох — важный гость… горничная сделала вид, что принесла мне еду, а потом забыла закрыть дверь… и я сбежала!
   Она глубоко вздохнула и заговорила вновь:
   — Я всегда… любила этот водопад. Я даже рада… умереть в его бурном потоке.
   — Это было бы невероятно глупо, — заметил герцог.
   Джиованна покачала головой.
   — Я все равно… скоро умру…
   — Откуда вы знаете?
   — Потому что… потому что я должна умереть… и…
   Герцогу показалось, что она собиралась что-то добавить, но Джиованна вдруг осеклась. Последовало минутное молчание, и вновь послышался ее слабый голос.
   — Я рассказала вам то, что вы хотели… так что, пожалуйста, давайте попрощаемся… и оставьте меня.
   — Неужели вы думаете, — негромко спрашивал герцог, — что после этого я смогу жить спокойно и не думать о том, как вода швырнет вас о камни и унесет в море?
   — Там… мне будет лучше.
   — Но ваша смерть останется на моей совести, — парировал герцог, — а я этого не могу допустить.
   — Но почему? Вы здесь чужой, вы ничего обо мне не знаете… Завтра вы решите, что вам все приснилось.
   — А когда мне сообщат о вашей гибели, что я отвечу?
   Джиованна попыталась рассмеяться, но вместо смеха у нее получился странный хриплый звук, хотя губы ее на миг сложились в улыбку.
   — Неужели вы думаете, что об этом расскажут… вам или кому-то еще?
   Тут она замерла, точно громом пораженная, и повернулась к герцогу.
   — Кто вы? — спросила девушка. — Когда вы меня схватили, я приняла вас за местного… но вы говорите совсем иначе… Кто вы?
   — Меня зовут Талбот.
   Девушка умолкла, и герцог понял, что она перебирает в уме всех известных ей Талботов, гадая, которым из них он может быть. Наконец она чуть слышно произнесла:
   — Талбот… Мак-Кэрон! Нет, нет… не может быть!
   Вы — герцог?
   Она посмотрела на него снизу вверх и вскрикнула.
   — Ну зачем, зачем вы пришли! Зачем остановили меня!
   Теперь меня наверняка убьют… а я не могу… не могу!
   Она вновь вскрикнула и упала наземь у ног герцога.
   Какое-то мгновение герцог остолбенело смотрел на девушку, а потом поднял ее на руки. Теперь он телом ощутил, что на ней действительно не надето ничего, кроме ночной рубашки. Герцог чувствовал каждую ее косточку и мог бы поклясться, что от голода у бедняжки часто случались обмороки. Волосы девушки, отливавшие серебром и струившиеся вниз, казались частью водопада.
   «Что с ней делать?»— подумал герцог. Внезапно у него проснулось некое шестое чувство, появлявшееся всякий раз, когда он был в опасности или принимал ответственное решение. В Индии такое случалось с ним очень часто, но герцог так и не смог объяснить, что же не раз спасало жизнь ему и его людям. Впрочем, предчувствие никогда не обманывало герцога, и он знал, что этой подсказке стоит доверять.
   Он без раздумий понес Джиованну назад. Выйдя из леса, герцог направился к фруктовому саду. Он шел, пока не оказался почти у самого конца аллеи, потом опустил Джиованну наземь под укрытие кустов. На миг ему показалось, что девушка мертва, однако ее грудь слегка приподнималась при дыхании, а пульс отчетливо прослушивался.
   Герцогу приходилось видеть людей при смерти, здесь он не нуждался в совете врача: Джиованне нужна помощь как можно быстрее, не то она умрет. И вновь шестое чувство подсказало решение.
   Герцог снял с шеи шелковый платок и, умело обмотав его вокруг запястья Джиованны, надежно привязал девушку к кусту рододендронов. Только сейчас он вспомнил, что оставил свой камзол на бревнах и, к сожалению, не мог подложить его девушке под голову. Однако ей, похоже, было все равно, герцог очень Сомневался в том, что Джиованна придет в себя скоро.
   Он в последний раз взглянул на нее и, удостоверившись, что никто из проезжающих по аллее не увидит девушку, поспешил к дому. Дверь была открыта — он сам открыл ее, когда уходил. Герцог поднялся к себе в спальню, закрыл за собой дверь и позвонил камердинеру.
 
   Уезжая из Индии, герцог забрал с собой своего денщика, прослужившего у него почти десять лет. Это был шотландец по имени Росс, единственный, если не считать командования, человек, знавший об опасной роли своего господина в «Большой игре».
   «Большая игра» была частью разведывательной кампании, которая проводилась в строгой конспирации — даже агенты были известны только по номерам. Их действия в пользу Великобритании оставались в тайне, и никакие сведения никогда не выходили за пределы запертых кабинетов.
   Талбот Мак-Кэрон считал Росса незаменимым помощником и опасался только, что тот не пожелает выйти в отставку вместе со своим господином и лишиться всего, что было так важно для него в течение долгих лет.
   Когда герцог одевался к ужину, Росс сказал ему:
   — Удобно вашу светлость устроили, даже очень! Тут и звонок в мою комнату есть, если вам вдруг чего ночью понадобится.
   — Это вряд ли. — Герцог рассмеялся.
   — Ну, я услышу, если что, — ответил Росс. — Тут не Проспишь — звонок-то прямо над кроватью!
   Герцог снова посмеялся. Он тоже отметил, что вдовствующая графиня окружила высокопоставленного гостя всеми удобствами, и это еще раз доказывало, что ненавистного брака ему не избежать.
   Герцог ждал, гадая, что же делать, если Росс не услышит звонка или если механизм не сработает. К его великой радости, он наконец услышал шаги по коридору. Дверь тихо приоткрылась.
   — Ваша светлость звонили?
   — Да, Росс, — ответил герцог. — Входи и закрой дверь.
   Таинственный голос хозяина подсказал камердинеру, что, по его собственному выражению, «какая-то каша заваривается», а в глазах господина он увидел блеск, которого не было еще вечером.
 
   Примерно через час герцог, которого колотил озноб, был закутан в одеяла и сведен по лестнице дворецким и собственным слугой. Он так слаб от малярии, его трясет «как осиновый лист», рассказывал Росс. Им пришлось едва ли не нести больного в холл, а потом в ожидавший у дверей закрытый экипаж.
   Только когда мужчины опустили беспомощного герцога на сиденье, он сумел прошептать:
   — Мне так жаль… скажите ее светлости… мне очень жаль…
   — Она будет очень огорчена, ваша светлость, — отозвался дворецкий. — Будем надеяться, что ваш врач сумеет усмирить этот ужасный приступ и вылечит вас.
   — Благодарю вас… — с трудом выговорил герцог.
   Росс укутал ему ноги и сел в карету напротив господина.
   Дворецкий произнес:
   — Дайте знать ее светлости, когда его светлости станет лучше. Она будет так огорчена! Этим вечером она собиралась дать вечер в его честь.
   — Его светлость тоже будет расстроен, когда придет в себя, — ответил Росс. — Он после этих приступов слабее котенка!
   Дворецкий сочувственно вздохнул и отошел от кареты.
   Лакей захлопнул дверцу, взобрался на запятки и лошади тронулись.
   Герцог немедленно вылез из многочисленных одеял и спросил:
   — Ты сказал Сазерленду, где надо остановиться?
   — Сказал, ваша светлость, — ответил Росс, — но вам бы лучше самому ему показать.
   Он выглянул в небольшое окошко за спиной господина.
   — Мы уже не видны из дома, ваша светлость.
   — Ну так открой окно, ради Бога! Я задыхаюсь! — волновался герцог.
   Он стянул с себя последнее одеяло и сложил всю стопку на сиденье.
   Когда лошади остановились, Росс распахнул дверь и герцог вышел.
   Пока герцог шел к месту, где он оставил Джиованну, кучер медленно ехал следом.
   Герцог подходил к кустам. Его не покидало опасение, что Джиованна могла прийти в себя, освободиться и исчезнуть. Конечно, узел был прочным, но ведь у девушки оставалась свободной одна рука…
   Тут он увидел белое пятно рубашки на траве и понял, что за время его отсутствия девушка даже не пошевелилась.
   Герцог развязал платок, оставив его болтаться на запястье девушки, и поднял ее на руки. Быстро подбежав к карете, герцог укутал Джиованну одеялами, в которых уезжал из дома графини. Уложив девушку на заднее сиденье, он быстро забрался внутрь. Росс, не дожидаясь команды, захлопнул дверцу и вскочил на запятки рядом с лакеем.
   Когда карета тронулась, герцог подумал, что поступил довольно некрасиво по отношению к графине, не сделав предложения ее падчерице. Однако в эту минуту его беспокоила лишь жизнь Джиованны, кем бы эта девушка ни оказалась. Герцог готов был защитить незнакомку of людей, намеревавшихся убить ее. История звучала невероятно, и многие наверняка сочли бы ее плодом больного воображения, однако герцог решил во что бы то ни стало спасти Джиованну.
   Они проехали уже несколько миль, когда девушка открыла глаза. Наблюдавший за ней герцог подался вперед, а потом, встав на колени, чтобы быть ближе, тихо произнес:
   — Все в порядке, Джиованна, не бойтесь.
   Она с удивлением посмотрела на него и спросила:
   — Где я… почему вы здесь?
   Тут она опомнилась и издала слабый крик:
   — Вы… вы помешали мне умереть!
   — Я должен был спасти вас, — ответил герцог, — и поэтому увез.
   Огромные глаза девушки стали еще больше. Оглядев карету, она произнесла:
   — Я куда-то еду… Что происходит?
   — Вы в моей карете, — объяснил герцог, — и мы едем ко мне в замок.
   Ей понадобилось всего мгновение, чтобы понять смысл его слов. Голосом, в котором звучал ужас, девушка запричитала:
   — Нет… прошу вас, не надо! Когда они поймут, что меня нет… меня накажут… они уже грозились… а я этого не перенесу!
   — Как накажут? — тихо спросил герцог.
   — Я не могу сказать вам… это слишком опасно… прошу вас, отвезите меня обратно!
   — Чтобы вы умерли?
   — Да… и тогда никто больше не будет страдать.
   — Кроме вас самой.
   Она промолчала, только огромные глаза потемнели от страха. Девушка спросила:
   — Они знают… вы сказали им, что увозите меня?
   — Конечно, нет! — заверил ее герцог. — Они, если вы имеете в виду вдовствующую графиню и ее дочь, уверены, что у меня случился тяжелый приступ малярии, и мне пришлось вернуться к себе в замок, где меня ждет мой личный врач, умеющий справляться с болезнью.
   — Так она… не узнает, что я у вас?
   — Откуда? — вопросом на вопрос ответил герцог. — Скорее всего она решит, что вы утопились, как и собирались, в водопаде.
   — Если она поверит в это… то все будет хорошо, — прошептала Джиованна. — Но… как вы меня спрячете?
   — Надежно. Обещаю, что о вашем местонахождении буду знать только я и мои доверенные лица.
   При этих словах он подумал, что вначале о девушке позаботится Росс, а потом придется открыться нескольким старым слугам, долгое время служившим последнему герцогу. Они-то ни за что не нарушат приказа своего господина, главы клана.
   Впрочем, герцог отдавал себе отчет в том, что затея его достаточно опасна. Далбеты были бы смертельно обижены, узнай они о ложном приступе малярии и побеге герцога с молодой женщиной, которую они по какой-то причине невзлюбили и держали взаперти.
   Джиованна была очень слаба и закрыла глаза, не в силах Вымолвить ни слова Герцог вернулся на сиденье, думая о том, что сложившаяся ситуация совершенно нелепа. Подобного можно было ожидать во время «Большой игры»в Индии, но никак не в Шотландии.