Страница:
Впрочем, сообразил герцог, наверняка есть еще какие-нибудь дальние родственники, которых он не помнит. И он как бы между прочим поинтересовался у Данблейна:
— А в замке кто-нибудь остался?
— Только Джейми, ваша светлость. Герцог удивленно поднял брови.
— Джейми?
— Младший сын леди Дженет.
— Ах, да!
Герцог, разумеется, помнил о существовании младшего племянника, хотя и позабыл его имя.
Ведь именно появление на свет этого мальчика стоило несчастной Дженет жизни.
— Прекрасный мальчик, — продолжал мистер Данблейн, — храбрый, любознательный, искатель приключений, — словом, настоящий Макнарн!
— Кажется, мои племянники слишком любят приключения! — резко отозвался герцог.
Мистер Данблейн бросил на него недоумевающий взгляд и ничего не ответил.
И вдруг, совершенно неожиданно как для герцога, так и для лорда Хинчли, из-за пологого холма, заросшего вереском, появились несколько десятков всадников и поскакали прямо к ним.
Руки их были вскинуты в приветствии, а из мощных глоток рвался многоголосый воинственный крик, в котором герцог узнал боевой клич Макнарнов.
Этот вопль, полный первобытной ярости, в былые времена призывал членов клана к бою с врагом.
Герцог знал, что этот клич — символ клана, так же неотделимый от него, как и веточки вереска или мирта, которые члены клана по традиции прикрепляли к головным уборам.
Клич повторялся снова и снова. Затем к нему присоединились резкие звуки волынок, и члены клана, спешившись, стройной колонной направились к замку.
«Я предчувствовал что-то в этом роде», — подумал герцог, возглавляя процессию.
Лорд Хинчли и Данблейн ехали на шаг позади; замыкали отряд шестеро конных слуг.
Минутой позже пронзительный звук волынок был заглушен радостными криками: несколько сотен местных жителей, выстроившись вдоль дороги, приветствовали своего вождя.
Все они были одеты грубо и довольно бедно; но по ширине их плеч, по крепости мускулов, по гордости, сквозившей в каждом движении, герцог понял, что с этими людьми нельзя не считаться.
В царящем шуме герцог не мог здороваться с каждым отдельно: в ответ на приветствия он только кивал головой и махал рукой.
Наконец процессия достигла ворот замка — и вдруг, словно по команде, крики смолкли.
Члены клана молча смотрели на своего вождя, словно ожидая от него чего-то. Теперь, приглядевшись внимательнее, герцог заметил поодаль женщин и детей: они не принимали участия в ритуале встречи, робко держась в стороне.
Герцог намеревался прямо проследовать в замок, но какое-то чувство, более сильное, чем его желание, заставило его остановиться и повернуться к собравшимся.
— Благодарю вас всех, — произнес он глубоким звучным голосом. — Спасибо за теплую встречу, и да сопутствует вам удача!
Это старинное приветствие пришло к нему из глубин памяти; но самое удивительное, что он произнес эту фразу по-гэльски — на языке, на котором он не говорил уже двенадцать лет.
Члены клана вновь разразились громкими приветственными криками. Герцог поднял руку, словно салютуя им, и, повернувшись, вошел в замок.
— А теперь объясните, что натворил мой племянник, — обратился герцог к Данблейну.
После обильной трапезы лорд Хинчли отправился отдохнуть с дороги, а герцог с Данблейном прошли в библиотеку, где любил работать отец.
Переступая порог, герцог подсознательно ожидал увидеть в кресле у окна, из которого открывался вид на лощину, ненавистную мрачную фигуру отца.
Огромный, зловещий, словно химера на старинном соборе, отец сидел здесь целыми днями, немигающим взглядом обозревая из окна свои владения.
Как ни странно, комната, представшая теперь взору герцога, ничем не напоминала логово чудовища.
Библиотека, распланированная и обставленная знаменитым Уильямом Адамом, была не только элегантна, но в то же время уютна.
«Не может быть! — недоумевал герцог, стоя на пороге. — Как мог я в детстве не замечать такой красоты?»
Это просторное, светлое помещение с изящной росписью на потолке и множеством книг, переплетенных в разноцветную кожу, никак не вязалось с мрачным, ненавистным образом отца.
Герцог сел в кресло — он даже не подумал о том, что в этом кресле обычно сидел отец, — и указал Данблейну на место напротив.
— Из вашего письма я понял, что положение отчаянное, но теперь мне кажется, что вы несколько преувеличиваете, — продолжал герцог.
— Нет, ваша светлость, все действительно очень серьезно.
— Так что случилось?
— Торквил попал в плен к Килкрейгам.
— В плен? — Герцог недоверчиво улыбнулся. — И что же, они держат его в неприступной башне или в сыром подвале?
— Полагаю, условия его содержания оставляют желать лучшего, — отозвался Данблейн, — но мы должны благодарить Килкрейгов за то, что они не отправили его на суд в Эдинбург.
— На суд?
Герцог был немало изумлен, выслушивая управляющего.
— В чем же они его обвиняют?
— В краже скота, ваша светлость!
— Боже мой!
Герцог широко открыл глаза. Неужели это не кошмарный сон?
— Я разговаривал с Килкрейгом, ваша светлость. Он согласился подождать с решением этого дела до вашего приезда, но заявил, что преступление полностью доказано и Торквил со своими товарищами, представ перед судом, будет сурово наказан, — возможно, выслан в колонии!
Герцог не мог поверить своим ушам, настолько это казалось диким для образованного, цивилизованного человека.
Он хорошо знал, как относится к краже скота шотландское правосудие.
Рост скотоводства в Нижней Шотландии и приграничных областях Англии вызвал к жизни такие уродливые явления, как угон скота и взимание «черного налога». Последнее стало едва ли не горской традицией.
Шотландцы издавна платили своему правительству налог деньгами или натурой. «Черным налогом» назывались деньги, которые выплачивали бандитам законопослушные граждане в обмен на обещание не трогать их стада.
В прежние времена похитителей скота вешали; теперь правосудие стало милосерднее, однако судьи без колебаний высылали провинившихся в далекие колонии, обрекая их на неминуемую гибель, или заключали на много лет в знаменитую Эдинбургскую темницу.
— Какого черта вы позволили мальчишке ввязаться в это сумасшествие? — сердито спросил герцог. Мистер Данблейн вздохнул.
— Ваша светлость, я не раз говорил о Торквиле с вашим отцом. Я убеждал его, что скука и бездеятельность дурно влияют на мальчика: ему нечем заняться, и он начинает озорничать.
В голосе мистера Данблейна появились умоляющие нотки.
— Уверяю вас, — продолжал он, — это всего лишь мальчишеская шалость. Килкрейги — наши исконные враги, и мальчику нравилось потихоньку переходить границу, отгонять от стада корову или теленка, а потом торжественно приводить их домой, словно это почетная военная добыча.
«Действительно, — подумал герцог, — для шестнадцатилетнего мальчишки это не преступление, а почти что геройский подвиг. Ведь Макнарны несколько сот лет ненавидят Килкрейгов так же, как Килкрейги — Макнарнов».
— Как его поймали? — коротко спросил герцог вслух.
— Очевидно, он играл в эту игру не один раз, — ответил Данблейн, — но я, к несчастью, ни о чем не знал, пока Килкрейг не сообщил мне, что Торквил и трое юношей, угонявших скот вместе с ним, пойманы на месте преступления.
— Должно быть, пастухи устроили засаду? Мистер Данблейн кивнул.
— А эти глупцы, — продолжал герцог, — конечно, воровали скот в одном и том же месте!
— На самой границе, — коротко ответил мистер Данблейн.
— Не могу представить себе более идиотского и безответственного поступка! — взорвался герцог. — Но, думаю, если я поговорю с Килкрейгом, он прислушается к голосу здравого смысла.
— Он заявил, что не станет вести переговоров ни с кем, кроме вашей светлости, — подтвердил управляющий.
Герцог вздохнул.
— Значит, мне придется с ним встретиться. Не стану скрывать, Данблейн, я вне себя от ярости!
— Я опасался, что так и будет, ваша светлость. Не раз я просил вашего отца, чтобы он отправил Торквила в школу, а затем — в университет.
— Но мой отец никогда не слушал добрых советов, — горько закончил герцог. — Сколько лет Торквилу сейчас?
— Скоро исполнится семнадцать, ваша светлость. Он в том же возрасте, в каком были и вы, когда покинули замок.
Герцог понял: мистер Данблейн хочет, чтобы он представил на месте Торквила себя в шестнадцать лет — страдающего, оскорбленного, раздираемого жаждой мести и желанием обрести долгожданную свободу.
— Он вообще чему-нибудь учился? — спросил герцог.
— Да, ваша светлость. Ваш отец выписал из Лондона нескольких учителей, но, к несчастью, учеба скоро наскучила Торквилу.
— И неудивительно, — отозвался герцог. — Представляю себе, что за людей пригласил к нему отец!
— Мальчику, ваша светлость, не хватало друзей его возраста и одинакового с ним положения.
— А те трое, кого схватили вместе с ним?
— Сыновья арендаторов, ваша светлость. Хорошие ребята, но совершенно неотесанные.
— Да все это просто смешно! — воскликнул в раздражении герцог. — Какая-то средневековая чушь! Как вы это допустили?
Но сам он понимал, что зря мечет громы и молнии на беднягу Данблейна.
Управляющий делал для Торквила все, что мог, — так же как в свое время и для самого герцога. Но бороться с отцом было невозможно.
— Ну ладно, что же нам теперь делать? — спросил он, немного успокоившись.
— Я бы почтительно посоветовал вам послать верхового к Килкрейгу и договориться о встрече на завтра. Сюда он не поедет.
— Вы хотите сказать, что мне придется ехать к нему? — В герцоге вдруг взыграла неукротимая гордость.
— Я понимаю, что это унизительно для достоинства вождя клана. Но, ваша светлость, у него в руках крупный козырь.
— Торквил! — проворчал герцог.
— Вот именно.
— Хорошо. Но предупреждаю вас, Данблейн: если с Килкрейгом окажется трудно сладить, я пошлю Торквила ко всем чертям! Не собираюсь унижаться и либезить из-за какого-то мальчишки.
Голос герцога звучал уверенно, но сам он ясно понимал, что кривит душой не только перед управляющим, но и перед собой.
Он не может допустить, чтобы его племянник и предполагаемый наследник предстал перед судом в Эдинбурге, словно простой воришка!
Более того, в лице Торквила будет унижен и весь клан. Ведь все члены клана носят одну фамилию и считают себя членами одной семьи.
Герцог знал, что любой из его подданных будет сражаться за честь вождя, как за свою собственную, но и вождь обязан защищать и оберегать честь клана.
— Чем скорее мы покончим с этой историей, тем лучше! — резко бросил герцог. — Пошлите Килкрейгу известие, что я готов встретиться с ним завтра в полдень. Надеюсь, вы со мной поедете?
— На земле Килкрейгов, ваша светлость, вы должны выглядеть, как подобает вождю. Вам неприлично путешествовать в одиночку или вдвоем со слугой — это признак слабости.
Герцог удивленно взглянул на управляющего.
— Кого же я должен взять с собой?
— Оруженосцев, пажей, личных слуг и волынщика — так путешествовали ваши предки, — объяснил Данблейн.
— Боже правый! Вы уверены, что в наше время это необходимо? — спросил герцог.
— Как я уже вам объяснил, путешествие без приличествующей свиты показало бы вашу слабость, а ведь у нас и без того на руках плохие карты.
Герцог стукнул кулаком по подлокотнику кресла:
— Нет, это невозможно! Как будто я перенесся куда-то в мрачное Средневековье! В Англии, Данблейн, знатные люди не воруют друг у друга коров и не захватывают друг друга в плен. Даже дуэли уже выходят из моды, и все больше людей предпочитают решать споры за бокалом вина, как джентльмены и цивилизованные люди.
— К несчастью, ваша светлость, Килкрейг очень похож на вашего отца, а тот всегда предпочитал удар меча любому разумному аргументу.
— Ладно, — проворчал герцог. — Пусть будет так! Делайте, как знаете, Данблейн, я же только надеюсь, что смогу выбраться из этой истории, сохранив хотя бы остатки гордости!
Он встал и пошел к дверям. На пороге герцог обернулся и спросил;
— Вы, наверно, ждете, что я надену этот клоунский наряд?
— Если вы имеете в виду тартан, ваша светлость, то да, вы должны предстать перед Килкрейгом одетым как вождь — вождь клана Макнарнов.
Герцог молча вышел, с силой захлопнув за собой дверь.
Глава 2
— А в замке кто-нибудь остался?
— Только Джейми, ваша светлость. Герцог удивленно поднял брови.
— Джейми?
— Младший сын леди Дженет.
— Ах, да!
Герцог, разумеется, помнил о существовании младшего племянника, хотя и позабыл его имя.
Ведь именно появление на свет этого мальчика стоило несчастной Дженет жизни.
— Прекрасный мальчик, — продолжал мистер Данблейн, — храбрый, любознательный, искатель приключений, — словом, настоящий Макнарн!
— Кажется, мои племянники слишком любят приключения! — резко отозвался герцог.
Мистер Данблейн бросил на него недоумевающий взгляд и ничего не ответил.
И вдруг, совершенно неожиданно как для герцога, так и для лорда Хинчли, из-за пологого холма, заросшего вереском, появились несколько десятков всадников и поскакали прямо к ним.
Руки их были вскинуты в приветствии, а из мощных глоток рвался многоголосый воинственный крик, в котором герцог узнал боевой клич Макнарнов.
Этот вопль, полный первобытной ярости, в былые времена призывал членов клана к бою с врагом.
Герцог знал, что этот клич — символ клана, так же неотделимый от него, как и веточки вереска или мирта, которые члены клана по традиции прикрепляли к головным уборам.
Клич повторялся снова и снова. Затем к нему присоединились резкие звуки волынок, и члены клана, спешившись, стройной колонной направились к замку.
«Я предчувствовал что-то в этом роде», — подумал герцог, возглавляя процессию.
Лорд Хинчли и Данблейн ехали на шаг позади; замыкали отряд шестеро конных слуг.
Минутой позже пронзительный звук волынок был заглушен радостными криками: несколько сотен местных жителей, выстроившись вдоль дороги, приветствовали своего вождя.
Все они были одеты грубо и довольно бедно; но по ширине их плеч, по крепости мускулов, по гордости, сквозившей в каждом движении, герцог понял, что с этими людьми нельзя не считаться.
В царящем шуме герцог не мог здороваться с каждым отдельно: в ответ на приветствия он только кивал головой и махал рукой.
Наконец процессия достигла ворот замка — и вдруг, словно по команде, крики смолкли.
Члены клана молча смотрели на своего вождя, словно ожидая от него чего-то. Теперь, приглядевшись внимательнее, герцог заметил поодаль женщин и детей: они не принимали участия в ритуале встречи, робко держась в стороне.
Герцог намеревался прямо проследовать в замок, но какое-то чувство, более сильное, чем его желание, заставило его остановиться и повернуться к собравшимся.
— Благодарю вас всех, — произнес он глубоким звучным голосом. — Спасибо за теплую встречу, и да сопутствует вам удача!
Это старинное приветствие пришло к нему из глубин памяти; но самое удивительное, что он произнес эту фразу по-гэльски — на языке, на котором он не говорил уже двенадцать лет.
Члены клана вновь разразились громкими приветственными криками. Герцог поднял руку, словно салютуя им, и, повернувшись, вошел в замок.
— А теперь объясните, что натворил мой племянник, — обратился герцог к Данблейну.
После обильной трапезы лорд Хинчли отправился отдохнуть с дороги, а герцог с Данблейном прошли в библиотеку, где любил работать отец.
Переступая порог, герцог подсознательно ожидал увидеть в кресле у окна, из которого открывался вид на лощину, ненавистную мрачную фигуру отца.
Огромный, зловещий, словно химера на старинном соборе, отец сидел здесь целыми днями, немигающим взглядом обозревая из окна свои владения.
Как ни странно, комната, представшая теперь взору герцога, ничем не напоминала логово чудовища.
Библиотека, распланированная и обставленная знаменитым Уильямом Адамом, была не только элегантна, но в то же время уютна.
«Не может быть! — недоумевал герцог, стоя на пороге. — Как мог я в детстве не замечать такой красоты?»
Это просторное, светлое помещение с изящной росписью на потолке и множеством книг, переплетенных в разноцветную кожу, никак не вязалось с мрачным, ненавистным образом отца.
Герцог сел в кресло — он даже не подумал о том, что в этом кресле обычно сидел отец, — и указал Данблейну на место напротив.
— Из вашего письма я понял, что положение отчаянное, но теперь мне кажется, что вы несколько преувеличиваете, — продолжал герцог.
— Нет, ваша светлость, все действительно очень серьезно.
— Так что случилось?
— Торквил попал в плен к Килкрейгам.
— В плен? — Герцог недоверчиво улыбнулся. — И что же, они держат его в неприступной башне или в сыром подвале?
— Полагаю, условия его содержания оставляют желать лучшего, — отозвался Данблейн, — но мы должны благодарить Килкрейгов за то, что они не отправили его на суд в Эдинбург.
— На суд?
Герцог был немало изумлен, выслушивая управляющего.
— В чем же они его обвиняют?
— В краже скота, ваша светлость!
— Боже мой!
Герцог широко открыл глаза. Неужели это не кошмарный сон?
— Я разговаривал с Килкрейгом, ваша светлость. Он согласился подождать с решением этого дела до вашего приезда, но заявил, что преступление полностью доказано и Торквил со своими товарищами, представ перед судом, будет сурово наказан, — возможно, выслан в колонии!
Герцог не мог поверить своим ушам, настолько это казалось диким для образованного, цивилизованного человека.
Он хорошо знал, как относится к краже скота шотландское правосудие.
Рост скотоводства в Нижней Шотландии и приграничных областях Англии вызвал к жизни такие уродливые явления, как угон скота и взимание «черного налога». Последнее стало едва ли не горской традицией.
Шотландцы издавна платили своему правительству налог деньгами или натурой. «Черным налогом» назывались деньги, которые выплачивали бандитам законопослушные граждане в обмен на обещание не трогать их стада.
В прежние времена похитителей скота вешали; теперь правосудие стало милосерднее, однако судьи без колебаний высылали провинившихся в далекие колонии, обрекая их на неминуемую гибель, или заключали на много лет в знаменитую Эдинбургскую темницу.
— Какого черта вы позволили мальчишке ввязаться в это сумасшествие? — сердито спросил герцог. Мистер Данблейн вздохнул.
— Ваша светлость, я не раз говорил о Торквиле с вашим отцом. Я убеждал его, что скука и бездеятельность дурно влияют на мальчика: ему нечем заняться, и он начинает озорничать.
В голосе мистера Данблейна появились умоляющие нотки.
— Уверяю вас, — продолжал он, — это всего лишь мальчишеская шалость. Килкрейги — наши исконные враги, и мальчику нравилось потихоньку переходить границу, отгонять от стада корову или теленка, а потом торжественно приводить их домой, словно это почетная военная добыча.
«Действительно, — подумал герцог, — для шестнадцатилетнего мальчишки это не преступление, а почти что геройский подвиг. Ведь Макнарны несколько сот лет ненавидят Килкрейгов так же, как Килкрейги — Макнарнов».
— Как его поймали? — коротко спросил герцог вслух.
— Очевидно, он играл в эту игру не один раз, — ответил Данблейн, — но я, к несчастью, ни о чем не знал, пока Килкрейг не сообщил мне, что Торквил и трое юношей, угонявших скот вместе с ним, пойманы на месте преступления.
— Должно быть, пастухи устроили засаду? Мистер Данблейн кивнул.
— А эти глупцы, — продолжал герцог, — конечно, воровали скот в одном и том же месте!
— На самой границе, — коротко ответил мистер Данблейн.
— Не могу представить себе более идиотского и безответственного поступка! — взорвался герцог. — Но, думаю, если я поговорю с Килкрейгом, он прислушается к голосу здравого смысла.
— Он заявил, что не станет вести переговоров ни с кем, кроме вашей светлости, — подтвердил управляющий.
Герцог вздохнул.
— Значит, мне придется с ним встретиться. Не стану скрывать, Данблейн, я вне себя от ярости!
— Я опасался, что так и будет, ваша светлость. Не раз я просил вашего отца, чтобы он отправил Торквила в школу, а затем — в университет.
— Но мой отец никогда не слушал добрых советов, — горько закончил герцог. — Сколько лет Торквилу сейчас?
— Скоро исполнится семнадцать, ваша светлость. Он в том же возрасте, в каком были и вы, когда покинули замок.
Герцог понял: мистер Данблейн хочет, чтобы он представил на месте Торквила себя в шестнадцать лет — страдающего, оскорбленного, раздираемого жаждой мести и желанием обрести долгожданную свободу.
— Он вообще чему-нибудь учился? — спросил герцог.
— Да, ваша светлость. Ваш отец выписал из Лондона нескольких учителей, но, к несчастью, учеба скоро наскучила Торквилу.
— И неудивительно, — отозвался герцог. — Представляю себе, что за людей пригласил к нему отец!
— Мальчику, ваша светлость, не хватало друзей его возраста и одинакового с ним положения.
— А те трое, кого схватили вместе с ним?
— Сыновья арендаторов, ваша светлость. Хорошие ребята, но совершенно неотесанные.
— Да все это просто смешно! — воскликнул в раздражении герцог. — Какая-то средневековая чушь! Как вы это допустили?
Но сам он понимал, что зря мечет громы и молнии на беднягу Данблейна.
Управляющий делал для Торквила все, что мог, — так же как в свое время и для самого герцога. Но бороться с отцом было невозможно.
— Ну ладно, что же нам теперь делать? — спросил он, немного успокоившись.
— Я бы почтительно посоветовал вам послать верхового к Килкрейгу и договориться о встрече на завтра. Сюда он не поедет.
— Вы хотите сказать, что мне придется ехать к нему? — В герцоге вдруг взыграла неукротимая гордость.
— Я понимаю, что это унизительно для достоинства вождя клана. Но, ваша светлость, у него в руках крупный козырь.
— Торквил! — проворчал герцог.
— Вот именно.
— Хорошо. Но предупреждаю вас, Данблейн: если с Килкрейгом окажется трудно сладить, я пошлю Торквила ко всем чертям! Не собираюсь унижаться и либезить из-за какого-то мальчишки.
Голос герцога звучал уверенно, но сам он ясно понимал, что кривит душой не только перед управляющим, но и перед собой.
Он не может допустить, чтобы его племянник и предполагаемый наследник предстал перед судом в Эдинбурге, словно простой воришка!
Более того, в лице Торквила будет унижен и весь клан. Ведь все члены клана носят одну фамилию и считают себя членами одной семьи.
Герцог знал, что любой из его подданных будет сражаться за честь вождя, как за свою собственную, но и вождь обязан защищать и оберегать честь клана.
— Чем скорее мы покончим с этой историей, тем лучше! — резко бросил герцог. — Пошлите Килкрейгу известие, что я готов встретиться с ним завтра в полдень. Надеюсь, вы со мной поедете?
— На земле Килкрейгов, ваша светлость, вы должны выглядеть, как подобает вождю. Вам неприлично путешествовать в одиночку или вдвоем со слугой — это признак слабости.
Герцог удивленно взглянул на управляющего.
— Кого же я должен взять с собой?
— Оруженосцев, пажей, личных слуг и волынщика — так путешествовали ваши предки, — объяснил Данблейн.
— Боже правый! Вы уверены, что в наше время это необходимо? — спросил герцог.
— Как я уже вам объяснил, путешествие без приличествующей свиты показало бы вашу слабость, а ведь у нас и без того на руках плохие карты.
Герцог стукнул кулаком по подлокотнику кресла:
— Нет, это невозможно! Как будто я перенесся куда-то в мрачное Средневековье! В Англии, Данблейн, знатные люди не воруют друг у друга коров и не захватывают друг друга в плен. Даже дуэли уже выходят из моды, и все больше людей предпочитают решать споры за бокалом вина, как джентльмены и цивилизованные люди.
— К несчастью, ваша светлость, Килкрейг очень похож на вашего отца, а тот всегда предпочитал удар меча любому разумному аргументу.
— Ладно, — проворчал герцог. — Пусть будет так! Делайте, как знаете, Данблейн, я же только надеюсь, что смогу выбраться из этой истории, сохранив хотя бы остатки гордости!
Он встал и пошел к дверям. На пороге герцог обернулся и спросил;
— Вы, наверно, ждете, что я надену этот клоунский наряд?
— Если вы имеете в виду тартан, ваша светлость, то да, вы должны предстать перед Килкрейгом одетым как вождь — вождь клана Макнарнов.
Герцог молча вышел, с силой захлопнув за собой дверь.
Глава 2
Герцог проснулся в крайне дурном расположении духа.
Няня-шотландка сказала бы, что ему «черный черт сел на плечо».
Слуга, очевидно, повинуясь указаниям мистера Данблейна, положил перед ним шотландский костюм, сшитый в Лондоне.
Герцог даже не примерял этот костюм — попросил портного, чтобы все было сделано как следует, и тут же об этом забыл.
Однако портной оказался человеком добросовестным и сшил парадный костюм вождя шотландского клана по всем правилам.
Выйдя из ванной, герцог хмуро разглядывал клетчатые штаны, какие надевает, отправляясь на верховую прогулку, вождь вместо традиционного килта.
Кроме штанов, здесь были полотняная рубаха, клетчатая куртка и клетчатый плед цветов клана Макнарнов с серебряной брошью на левом плече.
При одном воспоминании об этом в глазах у герцога потемнело.
Его отец часто носил такой костюм… И вдруг он взорвался.
— Уберите все это! — резко приказал он. — Я оденусь, как джентльмен, каким был до сих пор и каким надеюсь остаться!
Спускаясь к завтраку, он заметил, что одетые в клетчатые килты слуги смотрят на него с недоумением.
Но это еще больше укрепило в герцоге решимость не подчиняться нелепым, давно отжившим свой век обычаям.
— Уильям, чем ты собираешься сегодня заняться? — обратился он к лорду Хинчли нарочито небрежным тоном, словно ничего не заметив.
— Лучше не спрашивай, а то умрешь от зависти, — отозвался лорд Хинчли. — Буду удить рыбу.
Герцог не ответил, тогда лорд Хинчли продолжал:
— Данблейн говорит, что эта река поблизости от замка изобилует лососем. А завтра, если ты не возражаешь, я хотел бы поближе познакомиться со знаменитыми шотландскими куропатками.
Герцог с удовольствием тоже отправился бы на охоту или рыбалку. Понятно, что намерения приятеля не улучшили его настроения, а только вызвали зависть.
Он ел рассеянно, хотя завтрак, к его удивлению, приправленному некоторым разочарованием, оказался очень неплох.
Герцог уже заканчивал с форелью, когда в столовую вошел его племянник Джейми.
Вчера вечером, по приезде, герцог едва успел бросить взгляд на мальчика — теперь же вгляделся в него более пристально. К его удивлению, Джейми был рыжеволос и голубоглаз.
Откуда взялись у Макнарна фамильные черты клана Кемпбеллов? Впрочем, герцог тут же вспомнил, что к этому клану принадлежала бабушка Джейми с отцовской стороны.
Войдя, юный Джейми старательно поклонился сперва герцогу, потом лорду Хинчли.
— Доброе утро, Джейми, — небрежно поздоровался герцог.
— Вовсе не доброе! — горячо ответил Джейми. — Джинни говорит, что мне сегодня надо ехать с вами, чтобы побить Килкрейгов, а мистер Данблейн говорит, что я еще маленький!
— Я не собираюсь бить Килкрейгов, — ответил герцог, — так что Джинни — уж не знаю, кто она такая, — ошибается.
— Но они — наши враги! — настаивал Джейми. — Вы — вождь Макнарнов и будете драться с ними, а я, ваш близкий родственник, должен быть с вами!
Герцог нетерпеливо вздохнул.
Здесь даже ребенок пропитан варварскими понятиями о чести! Ему всего шесть лет, но он знает, что родственники в бою идут рядом с вождем, в то время как остальные члены клана держатся позади.
— Запомни то, что я сейчас скажу! — твердо произнес он. — Я не воюю и не собираюсь воевать с Килкрейгами. Все эти племенные распри в наше время просто нелепы! Мы — соседи и должны научиться жить в мире.
— В мире с Килкрейгами?! — возмущенно воскликнул мальчик. — Ас Маклаудами?
— И с ними тоже! — твердо ответил герцог и вновь занялся завтраком.
Он заметил, что маленький племянник не отводит от него взгляда, и в его глазах отражается недоумение, смешанное с презрением.
«Надо будет серьезно поговорить с мальчуганом, — сказал себе герцог. — Но не сегодня, когда у меня и без того хлопот по горло!»
А Джейми все это утро был непривычно молчалив и задумчив.
После завтрака герцог отправился в путь. Как и предсказывал мистер Данблейн, позади него выстроилась целая процессия конных и вооруженных членов клана. Герцог знал, что в былые времена они шли пешком, а волынщик укреплял их дух и призывал к стойкости походным маршем Макнарнов.
Герцог от души радовался, что те времена миновали — ведь до замка Килкрейгов было добрых два часа конного пути! Кроме того, кажется, количество его спутников напрямую зависело от количества хороших лошадей в конюшне, а герцог полагал, что чем меньше их будет, тем лучше.
Впрочем, грустно заметил себе герцог, их все равно больше чем достаточно! И на лицах у всех воинственное выражение, показывающее, что они, как и Джейми, готовы сражаться со старинным врагом.
Герцог, однако, собирался только выручить Торквила — и, если удастся, наладить между кланами дружеские отношения, чтобы предотвратить подобные случаи в будущем.
Что же касается Маклаудов — это совсем другое дело.
Земли Макнарнов простирались далеко на запад. Между ними и морем располагались кланы, либо столь малочисленные, что не представляли никакой реальной силы, либо давно породнившиеся с Макнарнами, что означало вечную дружбу и союз.
И лишь Маклауды, дикий, свирепый и необузданный клан, из века в век оставались для всех соседей жестокими и кровожадными врагами.
Маклауды, как и Килкрейги, граничили с Макнарнами с запада; но если последние были, можно сказать, врагами почтенными и уважаемыми, то преступления Маклаудов не могли вызвать к ним никаких иных чувств, кроме ненависти и отвращения.
«Взгляни на змею — увидишь Маклауда!»— говорили горцы. Ходила и другая, еще более резкая поговорка:
«В аду всех чертей зовут Маклаудами!»
Двенадцать лет герцог ничего не слышал о Маклаудах. «Интересно, — подумал он, — неужели и они за это время совсем не изменились?»
Вот кого действительно стоило бы судить за воровство скота! И не случайное, не в порядке мальчишеской шалости, а хладнокровное и злонамеренное.
День был солнечным и жарким. Дул легкий ветерок, принося с собой благоухание вереска, и его лилово-пурпурные заросли казались герцогу гораздо красивее, чем это сохранилось в его воспоминаниях.
Благодаря обильным дождям реки не обмелели, как часто случалось летом, и герцог не сомневался, что лорд Хинчли наловит достаточно лососей.
Как жаль, что он не может присоединиться к своему другу в этом приятном и полезном занятии, а вместо этого вынужден тратить время и силы на визит к незнакомому человеку — да еще в незавидном положении просителя!
Но герцог уверял себя, что Килкрейг, конечно, прислушается к голосу разума и не станет обращаться в суд из-за проказ подростка.
Герцог заплатит ему полную цену украденного скота, может быть, даже с прибавкой, и ссора затихнет сама собой.
— Один бог знает, почему Данблейн не мог уладить все это сам! — проворчал герцог сквозь зубы.
Но тут же вспомнил, что это бы противоречило местным законам. Дела, касающиеся чести клана, могут обсуждать только вождь с вождем. У Данблейна же нет никакого авторитета, кроме многолетней близости к семье Макнарнов.
Мысли герцога вновь вернулись к положению вождя.
Невозможно было не заметить то почтение, почти благоговение, с каким слуга подсадил его светлость на лошадь. Оруженосцы же приветствовали своего нового хозяина с искренним восторгом.
У ворот герцога провожали едва ли не все местные жители: женщины делали неуклюжие реверансы, мужчины кланялись.
Герцог вспомнил, как однажды, еще мальчиком, — примерно в возрасте Джейми, — спросил у отца:
— Папа, почему они тебя так любят?
— Я — их вождь, — просто ответил отец.
— А что значит «вождь»? — продолжал расспросы мальчик.
Отец заговорил тихо и задумчиво, словно обращаясь к самому себе:
— Среди горцев любовь к вождю и повиновение ему до самой смерти почитаются высшей добродетелью. Если им предложат выбор между вождем и правительством, королем, даже самим богом — они останутся верны вождю. Он — их король и их бог, и нет у них властелина, кроме него.
Герцог повторил про себя эти отцовские слова и подумал, что, наверно, нигде в мире не найти такого искреннего беспрекословного повиновения — причем не столько самому человеку, сколько тому, что стоит за ним.
Бог свидетель, его отец вовсе не заслуживал такого поклонения, однако вокруг его головы сиял нимб власти, прошедшей через много веков, и этого было достаточно.
От всех этих размышлений герцогу стало как-то не по себе.
«Чем скорее я вернусь к нормальной цивилизованной жизни, тем лучше!»— раздраженно подумал он.
Еще в Лондоне герцог решил, что вернется в Англию вместе с королем на «Ройял Джордже».
Он не сомневался, что Его Величество с радостью примет его на борт своего роскошного комфортабельного судна. Плавание будет веселым и приятным, они вместе вдоволь посмеются над шотландскими дикарями!
Король, как показалось герцогу, отнесся к визиту очень серьезно.
Он с восторгом говорил о Шотландии, к удивлению приближенных, опасавшихся, что первое же столкновение с действительностью развеет его мечты.
Но, когда Георг Четвертый принимал решение, немного находилось смельчаков, отваживающихся ему перечить. И Эдинбург начал готовиться к встрече монарха.
«Представляю себе, — подумал герцог, — какая там сейчас царит суматоха!» Нет, ни за какие блага мира он не пожелал бы сейчас оказаться в Эдинбурге.
Дорога заняла больше двух часов, и герцог умирал от жажды, когда впереди наконец показался замок Килкрейг.
Герцог никогда прежде здесь не бывал. Теперь он видел, что родовое гнездо Килкрейгов совсем не похоже на его собственное.
Замок стоял на вершине холма, так что враг не смог бы подкрасться к нему незамеченным. В суровых каменных стенах и узких окнах, во всей его громаде было что-то мрачное и величественное.
В памяти герцога всплыли многочисленные страшные истории о Килкрейгах, которые он слышал еще мальчишкой.
Говорили, что в стенах замка водятся злые духи; что свирепые предки нынешних Килкрейгов, не в силах обрести покой за гробом, бродят по замку бестелесными призраками. Чаще всего вспоминали некоего Килкрейга, который будто бы занимался черной магией и для своих опытов похищал и убивал детей.
Сам герцог не верил этим сказкам даже в детстве; но теперь, глядя на мрачный, суровый замок, он понимал, как возникали подобные истории.
В этом таинственном на вид здании было что-то, вызывающее самый бурный полет фантазии — тем более у людей, привыкших верить в привидения, черную магию и прочую чушь.
Сам герцог не особенно увлекался богатой кельтской мифологией — всеми этими великанами, ведьмами, непобедимыми воинами, озерными чудовищами, вещими птицами, говорящими камнями и поющими деревьями.
На Юге, где почти все знакомые герцога думали только о своем удовольствии, о любой вере принято было говорить со снисходительной усмешкой.
Положение обязывало короля посещать церковную службу, но герцог и его приятели проводили воскресенье так же шумно и беззаботно, как и все остальные дни.
До замка оставалось около мили, когда мистер Данблейн остановил коня.
— Здесь, — произнес он, понизив голос, — все, кроме вас, сойдут с коней.
— Почему? — удивился герцог.
— Килкрейг, как и ваш отец, весьма привержен традициям.
Герцог собирался послать Килкрейга ко всем чертям, но вовремя вспомнил, что едет сюда для примирения. Глупо злить старика еще до начала встречи.
— Делайте, как знаете, Данблейн, — коротко ответил он и поскакал вперед.
Однако он заметил, что лошади оруженосцев остались на попечение нескольких конюхов, а сами мужчины пошли вслед за ним пешком.
Впереди всех шел Данблейн — неизменный телохранитель вождя. Рядом с ним должны были идти родичи, но Джейми был слишком мал, а Торквил томился в какой-нибудь из мрачных башен замка.
Следом занимал свое место бард — старик, которого герцог помнил еще со времен отца.
Должность барда передавалась по наследству вместе с земельным наделом. У горцев не было письменной истории — память о человеке и его добрая слава держались только на устном мастерстве барда.
«Интересно, — подумал герцог, — что скажут после смерти обо мне?» Впрочем, едва ли его поведение вдохновит барда на героическую песнь.
Следом за бардом шествовал волынщик. Сейчас он заиграл боевой марш клана Макнарнов — мелодию, под которую Макнарны шли и в бой, и, когда приходил срок, отправлялись на родовое кладбище.
Место за волынщиком исторически предназначалось бладиру — так называемому голосу вождя, красноречивому оратору, хранящему в памяти самые разнообразные прецеденты.
Но он был здесь не нужен — герцог намеревался разговаривать с Килкрейгом сам и не допустил бы, чтобы кто-то вмешивался в его дела.
За всеми этими должностными лицами полагалось следовать пажу — юноше, несущему меч и щит вождя, а далее — свите из нескольких десятков мечников, алебардщиков, стрелков из лука и мушкета.
Няня-шотландка сказала бы, что ему «черный черт сел на плечо».
Слуга, очевидно, повинуясь указаниям мистера Данблейна, положил перед ним шотландский костюм, сшитый в Лондоне.
Герцог даже не примерял этот костюм — попросил портного, чтобы все было сделано как следует, и тут же об этом забыл.
Однако портной оказался человеком добросовестным и сшил парадный костюм вождя шотландского клана по всем правилам.
Выйдя из ванной, герцог хмуро разглядывал клетчатые штаны, какие надевает, отправляясь на верховую прогулку, вождь вместо традиционного килта.
Кроме штанов, здесь были полотняная рубаха, клетчатая куртка и клетчатый плед цветов клана Макнарнов с серебряной брошью на левом плече.
При одном воспоминании об этом в глазах у герцога потемнело.
Его отец часто носил такой костюм… И вдруг он взорвался.
— Уберите все это! — резко приказал он. — Я оденусь, как джентльмен, каким был до сих пор и каким надеюсь остаться!
Спускаясь к завтраку, он заметил, что одетые в клетчатые килты слуги смотрят на него с недоумением.
Но это еще больше укрепило в герцоге решимость не подчиняться нелепым, давно отжившим свой век обычаям.
— Уильям, чем ты собираешься сегодня заняться? — обратился он к лорду Хинчли нарочито небрежным тоном, словно ничего не заметив.
— Лучше не спрашивай, а то умрешь от зависти, — отозвался лорд Хинчли. — Буду удить рыбу.
Герцог не ответил, тогда лорд Хинчли продолжал:
— Данблейн говорит, что эта река поблизости от замка изобилует лососем. А завтра, если ты не возражаешь, я хотел бы поближе познакомиться со знаменитыми шотландскими куропатками.
Герцог с удовольствием тоже отправился бы на охоту или рыбалку. Понятно, что намерения приятеля не улучшили его настроения, а только вызвали зависть.
Он ел рассеянно, хотя завтрак, к его удивлению, приправленному некоторым разочарованием, оказался очень неплох.
Герцог уже заканчивал с форелью, когда в столовую вошел его племянник Джейми.
Вчера вечером, по приезде, герцог едва успел бросить взгляд на мальчика — теперь же вгляделся в него более пристально. К его удивлению, Джейми был рыжеволос и голубоглаз.
Откуда взялись у Макнарна фамильные черты клана Кемпбеллов? Впрочем, герцог тут же вспомнил, что к этому клану принадлежала бабушка Джейми с отцовской стороны.
Войдя, юный Джейми старательно поклонился сперва герцогу, потом лорду Хинчли.
— Доброе утро, Джейми, — небрежно поздоровался герцог.
— Вовсе не доброе! — горячо ответил Джейми. — Джинни говорит, что мне сегодня надо ехать с вами, чтобы побить Килкрейгов, а мистер Данблейн говорит, что я еще маленький!
— Я не собираюсь бить Килкрейгов, — ответил герцог, — так что Джинни — уж не знаю, кто она такая, — ошибается.
— Но они — наши враги! — настаивал Джейми. — Вы — вождь Макнарнов и будете драться с ними, а я, ваш близкий родственник, должен быть с вами!
Герцог нетерпеливо вздохнул.
Здесь даже ребенок пропитан варварскими понятиями о чести! Ему всего шесть лет, но он знает, что родственники в бою идут рядом с вождем, в то время как остальные члены клана держатся позади.
— Запомни то, что я сейчас скажу! — твердо произнес он. — Я не воюю и не собираюсь воевать с Килкрейгами. Все эти племенные распри в наше время просто нелепы! Мы — соседи и должны научиться жить в мире.
— В мире с Килкрейгами?! — возмущенно воскликнул мальчик. — Ас Маклаудами?
— И с ними тоже! — твердо ответил герцог и вновь занялся завтраком.
Он заметил, что маленький племянник не отводит от него взгляда, и в его глазах отражается недоумение, смешанное с презрением.
«Надо будет серьезно поговорить с мальчуганом, — сказал себе герцог. — Но не сегодня, когда у меня и без того хлопот по горло!»
А Джейми все это утро был непривычно молчалив и задумчив.
После завтрака герцог отправился в путь. Как и предсказывал мистер Данблейн, позади него выстроилась целая процессия конных и вооруженных членов клана. Герцог знал, что в былые времена они шли пешком, а волынщик укреплял их дух и призывал к стойкости походным маршем Макнарнов.
Герцог от души радовался, что те времена миновали — ведь до замка Килкрейгов было добрых два часа конного пути! Кроме того, кажется, количество его спутников напрямую зависело от количества хороших лошадей в конюшне, а герцог полагал, что чем меньше их будет, тем лучше.
Впрочем, грустно заметил себе герцог, их все равно больше чем достаточно! И на лицах у всех воинственное выражение, показывающее, что они, как и Джейми, готовы сражаться со старинным врагом.
Герцог, однако, собирался только выручить Торквила — и, если удастся, наладить между кланами дружеские отношения, чтобы предотвратить подобные случаи в будущем.
Что же касается Маклаудов — это совсем другое дело.
Земли Макнарнов простирались далеко на запад. Между ними и морем располагались кланы, либо столь малочисленные, что не представляли никакой реальной силы, либо давно породнившиеся с Макнарнами, что означало вечную дружбу и союз.
И лишь Маклауды, дикий, свирепый и необузданный клан, из века в век оставались для всех соседей жестокими и кровожадными врагами.
Маклауды, как и Килкрейги, граничили с Макнарнами с запада; но если последние были, можно сказать, врагами почтенными и уважаемыми, то преступления Маклаудов не могли вызвать к ним никаких иных чувств, кроме ненависти и отвращения.
«Взгляни на змею — увидишь Маклауда!»— говорили горцы. Ходила и другая, еще более резкая поговорка:
«В аду всех чертей зовут Маклаудами!»
Двенадцать лет герцог ничего не слышал о Маклаудах. «Интересно, — подумал он, — неужели и они за это время совсем не изменились?»
Вот кого действительно стоило бы судить за воровство скота! И не случайное, не в порядке мальчишеской шалости, а хладнокровное и злонамеренное.
День был солнечным и жарким. Дул легкий ветерок, принося с собой благоухание вереска, и его лилово-пурпурные заросли казались герцогу гораздо красивее, чем это сохранилось в его воспоминаниях.
Благодаря обильным дождям реки не обмелели, как часто случалось летом, и герцог не сомневался, что лорд Хинчли наловит достаточно лососей.
Как жаль, что он не может присоединиться к своему другу в этом приятном и полезном занятии, а вместо этого вынужден тратить время и силы на визит к незнакомому человеку — да еще в незавидном положении просителя!
Но герцог уверял себя, что Килкрейг, конечно, прислушается к голосу разума и не станет обращаться в суд из-за проказ подростка.
Герцог заплатит ему полную цену украденного скота, может быть, даже с прибавкой, и ссора затихнет сама собой.
— Один бог знает, почему Данблейн не мог уладить все это сам! — проворчал герцог сквозь зубы.
Но тут же вспомнил, что это бы противоречило местным законам. Дела, касающиеся чести клана, могут обсуждать только вождь с вождем. У Данблейна же нет никакого авторитета, кроме многолетней близости к семье Макнарнов.
Мысли герцога вновь вернулись к положению вождя.
Невозможно было не заметить то почтение, почти благоговение, с каким слуга подсадил его светлость на лошадь. Оруженосцы же приветствовали своего нового хозяина с искренним восторгом.
У ворот герцога провожали едва ли не все местные жители: женщины делали неуклюжие реверансы, мужчины кланялись.
Герцог вспомнил, как однажды, еще мальчиком, — примерно в возрасте Джейми, — спросил у отца:
— Папа, почему они тебя так любят?
— Я — их вождь, — просто ответил отец.
— А что значит «вождь»? — продолжал расспросы мальчик.
Отец заговорил тихо и задумчиво, словно обращаясь к самому себе:
— Среди горцев любовь к вождю и повиновение ему до самой смерти почитаются высшей добродетелью. Если им предложат выбор между вождем и правительством, королем, даже самим богом — они останутся верны вождю. Он — их король и их бог, и нет у них властелина, кроме него.
Герцог повторил про себя эти отцовские слова и подумал, что, наверно, нигде в мире не найти такого искреннего беспрекословного повиновения — причем не столько самому человеку, сколько тому, что стоит за ним.
Бог свидетель, его отец вовсе не заслуживал такого поклонения, однако вокруг его головы сиял нимб власти, прошедшей через много веков, и этого было достаточно.
От всех этих размышлений герцогу стало как-то не по себе.
«Чем скорее я вернусь к нормальной цивилизованной жизни, тем лучше!»— раздраженно подумал он.
Еще в Лондоне герцог решил, что вернется в Англию вместе с королем на «Ройял Джордже».
Он не сомневался, что Его Величество с радостью примет его на борт своего роскошного комфортабельного судна. Плавание будет веселым и приятным, они вместе вдоволь посмеются над шотландскими дикарями!
Король, как показалось герцогу, отнесся к визиту очень серьезно.
Он с восторгом говорил о Шотландии, к удивлению приближенных, опасавшихся, что первое же столкновение с действительностью развеет его мечты.
Но, когда Георг Четвертый принимал решение, немного находилось смельчаков, отваживающихся ему перечить. И Эдинбург начал готовиться к встрече монарха.
«Представляю себе, — подумал герцог, — какая там сейчас царит суматоха!» Нет, ни за какие блага мира он не пожелал бы сейчас оказаться в Эдинбурге.
Дорога заняла больше двух часов, и герцог умирал от жажды, когда впереди наконец показался замок Килкрейг.
Герцог никогда прежде здесь не бывал. Теперь он видел, что родовое гнездо Килкрейгов совсем не похоже на его собственное.
Замок стоял на вершине холма, так что враг не смог бы подкрасться к нему незамеченным. В суровых каменных стенах и узких окнах, во всей его громаде было что-то мрачное и величественное.
В памяти герцога всплыли многочисленные страшные истории о Килкрейгах, которые он слышал еще мальчишкой.
Говорили, что в стенах замка водятся злые духи; что свирепые предки нынешних Килкрейгов, не в силах обрести покой за гробом, бродят по замку бестелесными призраками. Чаще всего вспоминали некоего Килкрейга, который будто бы занимался черной магией и для своих опытов похищал и убивал детей.
Сам герцог не верил этим сказкам даже в детстве; но теперь, глядя на мрачный, суровый замок, он понимал, как возникали подобные истории.
В этом таинственном на вид здании было что-то, вызывающее самый бурный полет фантазии — тем более у людей, привыкших верить в привидения, черную магию и прочую чушь.
Сам герцог не особенно увлекался богатой кельтской мифологией — всеми этими великанами, ведьмами, непобедимыми воинами, озерными чудовищами, вещими птицами, говорящими камнями и поющими деревьями.
На Юге, где почти все знакомые герцога думали только о своем удовольствии, о любой вере принято было говорить со снисходительной усмешкой.
Положение обязывало короля посещать церковную службу, но герцог и его приятели проводили воскресенье так же шумно и беззаботно, как и все остальные дни.
До замка оставалось около мили, когда мистер Данблейн остановил коня.
— Здесь, — произнес он, понизив голос, — все, кроме вас, сойдут с коней.
— Почему? — удивился герцог.
— Килкрейг, как и ваш отец, весьма привержен традициям.
Герцог собирался послать Килкрейга ко всем чертям, но вовремя вспомнил, что едет сюда для примирения. Глупо злить старика еще до начала встречи.
— Делайте, как знаете, Данблейн, — коротко ответил он и поскакал вперед.
Однако он заметил, что лошади оруженосцев остались на попечение нескольких конюхов, а сами мужчины пошли вслед за ним пешком.
Впереди всех шел Данблейн — неизменный телохранитель вождя. Рядом с ним должны были идти родичи, но Джейми был слишком мал, а Торквил томился в какой-нибудь из мрачных башен замка.
Следом занимал свое место бард — старик, которого герцог помнил еще со времен отца.
Должность барда передавалась по наследству вместе с земельным наделом. У горцев не было письменной истории — память о человеке и его добрая слава держались только на устном мастерстве барда.
«Интересно, — подумал герцог, — что скажут после смерти обо мне?» Впрочем, едва ли его поведение вдохновит барда на героическую песнь.
Следом за бардом шествовал волынщик. Сейчас он заиграл боевой марш клана Макнарнов — мелодию, под которую Макнарны шли и в бой, и, когда приходил срок, отправлялись на родовое кладбище.
Место за волынщиком исторически предназначалось бладиру — так называемому голосу вождя, красноречивому оратору, хранящему в памяти самые разнообразные прецеденты.
Но он был здесь не нужен — герцог намеревался разговаривать с Килкрейгом сам и не допустил бы, чтобы кто-то вмешивался в его дела.
За всеми этими должностными лицами полагалось следовать пажу — юноше, несущему меч и щит вождя, а далее — свите из нескольких десятков мечников, алебардщиков, стрелков из лука и мушкета.