Картленд Барбара. Исчезнувшая невеста

   Тогда за три часа огненный крест, передаваемый от одного гонца к другому, прошел более тридцати двух миль.
   Несение огненного креста представлялось настолько лажным и ответственным делом, что помешать ему могла любая «дурная встреча».
   Если олень, заяц, лиса или любой другой зверь перебегал дорогу, его следовало немедленно убить, чтобы не случилось несчастья.
   Даже если дорогу перед гонцами переходила босоногая женщина, ее хватали и отпускали не прежде, чем прольют ее кровь, поцарапав ей лоб ножом.
   Когда Клола узнала, что ее отец собирается послать огненный крест, она своими руками связала две ветки вереска белой атласной лентой.
   Мужчины недовольно хмурились, но Клола знала, что такое необычное послание удивит и заинтересует женщин.
   Она всегда жалела простых шотландок, которые даже по праздникам не осмеливаются оставить дом и гостей.
   Неизвестно, почувствовал ли мистер Данблейн в вопросе Клолы призыв о помощи: во всяком случае, он вежливо ответил, что предоставит в ее распоряжение гардеробную и умывальную.
   Огненный крест за несколько часов обошел все владения Килкрейгов, созывая всех членов клана на торжественную церемонию.
   Клоле предстояло ехать в замок Нарн верхом напрямик. Дорога в экипаже, занимающая больше четырех часов, досталась надолго ее невестки с детьми.
   — Поезжай с нами, так будет удобнее, — предложила невестка, но Клола покачала головой.
   — На лошади быстрее, — ответила она. — И потом, представь, что экипаж перевернется или застрянет в грязи. Что тогда будет с Макнарнами?
   Невестка рассмеялась.
   — Да, свадьба без невесты — такое редко случается! Хотя, может быть, герцог утешится в объятиях какой-нибудь арендаторской дочки!
   Клола почувствовала в голосе невестки злую иронию. Эта женщина тоже не могла привыкнуть к мысли, что отныне Килкрейги станут родственниками Макнарнов.
   Клола знала, что так же думают множество женщин. Они больше мужчин страдают от войны, потому и ненависть их к врагу глубже, чем ненависть мужчин.
   Отец и братья ждали Клолу внизу. Рядом с ними она увидела незнакомого юношу и догадалась, что это Торквил Макнарн.
   Он стоял в стороне от остальных, и в глазах его Клола заметила глубокую, упорную ненависть. Да, этот Макнарн, будь его воля, ни за что не согласился бы принять Клолу в свою семью.
   Клола решительно приблизилась к нему.
   — Я сожалею, что нам с вами не удалось познакомиться раньше, — заговорила она звучным, мягким голосом, — но, надеюсь, враждебность, с которой вы, к несчастью, столкнулись в нашем доме, не помешает вам отнестись ко мне без предубеждения.
   Торквил, застигнутый врасплох, смутился и пробормотал что-то нечленораздельное. Клола повернулась к отцу.
   — Нам пора ехать, — сказала она. — Предупреждаю вас, отец, мне понадобится немало времени, чтобы привести себя в порядок после долгой поездки.
   — Ох, уж эти женщины! — проворчал Килкрейг. Но Клола видела, что сейчас он не станет спорить. Старый Килкрейг улыбался, такое с ним случалось нечасто.
   Ветреный и дождливый июнь сменился теплым, безоблачным июлем. С чистого неба сияло жаркое солнце, пчелы гудели в цветах, и из зарослей вереска выпархивали куропатки.
   — Зря пропал такой день для охоты! — проворчал Эндрю.
   — На куропаток или на людей? — немедленно отозвался Хемиш.
   После двух часов пути на горизонте показались башни замка Нарн.
   Клола не раз любовалась замком с высоких холмов родных земель, но впервые видела его так близко. Именно так, думала она, должен выглядеть настоящий шотландский замок. Он словно сошел со страниц сказки или рыцарского романа.
   Дорога спустилась в цветущую лощину, где зелени было, кажется, больше, чем во всех владениях Килкрейгов, вместе взятых.
   Посреди лощины бежала быстрая река, и вода, ударяясь о камни, рассыпалась сверкающими брызгами.
   Клола заметила, что ее братья хмуро переглядываются: во владениях Килкрейгов не было ничего даже близко похожего на эту реку.
   «Интересно, — подумала девушка с невольной улыбкой, — часто ли они лунными ночами ловили здесь лосося».
   В детстве Клолу кормили лососем едва ли не каждый день. Хотя ей каждый раз объясняли, что рыбу, мол, принес в дар вождю кто-то из арендаторов, теперь Клолу обуревали подозрения, что это было не так.
   Подъехав ближе, путники увидели, что дорога, ведущая к замку, напружена народом. В толпе Клола ясно различала цвета клана Макнарнов.
   Флигель располагался позади замка, в ряду маленьких уютных коттеджей. Рядом стояла небольшая побеленная церковь, но Клола знала, что венчание состоится внутри, в замковой часовне.
   Кортеж медленно прокладывал себе путь в толпе. Люди расступались: лица их были хмуры и неприветливы, и Клола невольно порадовалась тому, что в стороне от Макнарнов собрались несколько сотен Килкрейгов.
   Они сидели на земле: кое-кто подкреплялся или спал после долгого пути, подложив под голову плед; старики курили белые глиняные трубочки.
   Когда во дворе замка появилась Клола в сопровождении отца, Килкрейги вскочили на ноги, и двор замка потряс многоголосый воинственный крик.
   Девиз Килкрейгов повторялся снова и снова, гулко разносясь под сводами старого замка.
   В ответ с другой стороны раздался девиз Макнарнов — дикий, исполненный первобытной боевой ярости.
   Клола тревожно взглянула на отца.
   В какой-то миг ей показалось, что члены враждебных кланов сейчас вцепятся друг другу в глотки и схватятся за оружие.
   Если это случится, озверевших мужчин не остановит даже авторитет вождей.
   Но Клола недооценила предусмотрительности отца, Он подал знак волынщику, следовавшему на шаг позади, — и пронзительный визг волынки заглушил воинственные вопли.
   Волынщик играл свадебную песню, известную каждому шотландцу. Сочинил ее, как говорят, кто-то из Маккриммонсов — величайших шотландских волынщиков.
   К «запевале» немедленно присоединилась дюжина волынщиков-Килкрейгов, а через некоторое время, неохотно, словно против воли, поднесли волынки к губам и Макнарны.
   Пронзительная дикая музыка гремела в воздухе, и казалось, что от нее содрогаются окрестные холмы.
   — Как умно вы это придумали, отец! — заметила Клола, когда всадники остановились у дверей флигеля.
   Старый Килкрейг улыбнулся — редкой, но такой ласковой улыбкой, — и на мгновение Клола подумала, что герцог, при всей его красоте, никогда не сравнится с ее сильным, властным, мудрым отцом.
   Дверь флигеля была открыта, и Клола робко вошла внутрь.
   Жена священника, суетливая женщина с добродушным лицом, сделала реверанс и предложила Клоле еду, напитки и помещение, где она сможет отдохнуть и освежиться.
   Флигель, хотя и довольно скудно обставленный, сиял чистотой, а розы, заглядывающие в окно, делали комнату милой и уютной.
   Жена священника принесла сверток со свадебным платьем, доставленным в замок на спине пони.
   Когда Клола развернула платье, женщина ахнула — так оно было красиво.
   Оставшись одна, Клола умылась и начала причесываться перед зеркалом.
   — Как же ты оденешься одна? — спрашивала ее невестка.
   — Как-нибудь справлюсь, — ответила Клола. — Неужели там не найдется какой-нибудь служанки, чтобы застегнуть мне платье сзади?
   — А что, если все уйдут в замок? — поинтересовалась невестка — эта добрая женщина была всегда готова устроить шум из ничего.
   Клола рассмеялась.
   — Тогда отцу или Хемишу придется поухаживать за мной.
   Невестка ахнула.
   — Знаешь, Клола, ты в этом Эдинбурге набралась такого… Как можно, чтобы мужчина видел женщину в нижнем белье?!
   «Даже если я появлюсь перед братьями совершенно голой, — с улыбкой подумала Клола, — они этого не заметят». Женские прелести их не интересуют: иное дело, если бы она была лошадью или куропаткой…
   Однако Клола не сомневалась, что герцог, известный скандальными связями с самыми богатыми и экстравагантными столичными красавицами, будет очень внимателен к ее туалету.
   «Что ж, — сказала себе Клола, — может быть, я сама ему и не понравлюсь, но уж про мой наряд он ничего плохого сказать не сможет!»
   И тут же она подумала: а как, интересно, представляет себе герцог свою невесту, которую ему навязали насильно?
   Едва ли отец что-то рассказывал ему о Клоле. Да герцог, наверное, его и не спрашивал.
   Что он чувствует сейчас? Должно быть, смущен и взволнован не меньше ее.
   — Ну, может быть, я его приятно удивлю, — с надеждой сказала себе Клола.
   Однако ее не оставлял страх, родившийся в ночь после разговора с отцом. Страх неизвестности, страх перед незнакомцем — вождем клана Макнарнов.
   Жена священника явилась по первому зову и помогла Клоле застегнуть платье на спине. При этом она не переставала шумно восхищаться красивым нарядом и самой невестой.
   — Вы просто куколка, мистрис Килкрейг! — восклицала она. — Никогда не видела такой красивой невесты! Что и говорить, достойная жена для нашего лорда!
   — Спасибо, — ответила Клола.
   — Дай вам бог счастья! — продолжала пожилая женщина. На глазах ее вдруг блеснули слезы. — Такая молоденькая… и хорошенькая, как ангел! Вы слетели на нашу землю, чтобы принести нам мир, и я знаю: бог благословит вас!
   — Спасибо, — повторила Клола. Вдруг, повинуясь какому-то импульсу, она наклонилась и поцеловала женщину в щеку.
   — Говорят, поцелуй невесты приносит счастье, — заметила она. — Спасибо вам за доброту!
   Утирая слезы, жена священника повела Клолу вниз.
   У дверей флигеля ее ожидал экипаж, запряженный четверкой лошадей.
   Занавески были отдернуты, и, выглянув в окно, Клола увидела, что за ней следует целая процессия.
   Позади экипажа гарцевали ее братья, рядом с ними — хмурый Торквил Макнарн. Сзади следовали бард, волынщик, личный телохранитель старого Килкрейга и старшие члены клана — что-то вроде вождей низшего ранга.
   Процессия производила внушительное впечатление, но Клола нервничала: ей казалось, что на всем происходящем лежит тень замка и враждебности Макнарнов.
   Дорога от флигеля до замка была густо усеяна народом. Дети размахивали букетами вереска, восторженно приветствуя торжественную процессию.
   Прозрачная вуаль брюссельского шелка не мешала Клоле с любопытством оглядываться по сторонам. Однако на лицах взрослых она не видела улыбок. Макнарны тихо переговаривались между собой, некоторые даже что-то кричали, но визг волынок заглушал все звуки.
   За волынщиком отца следовала еще дюжина музыкантов. Все они шли пешком, с черными петушиными перьями на головных уборах и красными от натуги лицами, и непрерывно дули в свои инструменты.
   Процессия двигалась медленно, и по дороге от флигеля до замка волынщики успели сыграть две песни.
   Подъезжая к дверям замка, они затянули марш клана Килкрейгов.
   Под эту мелодию Килкрейги испокон веков ходили в бой; казалось, на свете не было музыки ненавистней для ушей Макнарнов.
   Макнарны молча наблюдали за процессией. В их молчаливой неподвижности было что-то пугающее, и Клола невольно взяла за руку отца.
   Но отец даже не обернулся. Он, должно быть, думал сейчас о том, что между двумя кланами наконец воцарился мир, и теперь Маклауды получат свое.
   «А обо мне он совсем не думает!»— с горечью и печалью подумала Клола.
   Подойдя к окованным железом массивным воротам замка, Клола робко покосилась на отца и выпустила его руку. Он по-прежнему не поворачивал головы — величественный и суровый.
   Слуги в традиционной шотландской одежде растворили ворота и пригласили Клолу войти. Внутри она увидела знакомую высокую фигуру мистера Данблейна, а рядом с ним — рыжеволосого мальчугана.
   — Добро пожаловать на землю моего дяди и всех Макнарнов, сэр, — звонко произнес мальчик, кланяясь старому Килкрейгу. Затем с таким же поклоном он повернулся к Клоле:
   — Добро пожаловать!
   Килкрейг кивнул в ответ и подал руку мистеру Данблейну.
   Клола присела и заглянула мальчику в лицо.
   — Как тебя зовут? — спросила она.
   — Джейми.
   — Спасибо тебе, Джейми, за такое теплое приветствие. Надеюсь, мы с тобой подружимся.
   — А вы привезли Торквила? — спросил Джейми.
   — Он ждет снаружи.
   Джейми издал радостный вопль.
   — А можно мне пойти к нему?
   — Я думаю, можно, — ответила Клола. Джейми пулей вылетел за ворота. Снаружи донесся его звонкий голос:
   — Торквил! Торквил! Ты вернулся! Клола улыбнулась мистеру Данблейну.
   — Как он рад видеть брата! — заметила она. — Думаю, для вас всех большое облегчение — знать, что Торквил снова с вами.
   Тем временем появился сам Торквил. Выражение его нахмуренного лица не предвещало ничего хорошего.
   — Я хотел встретить невесту в замке и приветствовать ее, как полагается! — гневно воскликнул он. — Но эти варвары мне даже не позволили сойти с коня!
   Клола поняла, что Торквил раздражен и ищет ссоры. Его можно было понять: действительно, обидно, что ему не позволили войти в замок, пока туда не вошел Килкрейг.
   Это оскорбительно не только для самого Торквила, но и для герцога — неужели Килкрейг полагал, что герцог нарушит обещание?
   Однако ее отец не обратил на гневную тираду Торквила никакого внимания. Он как ни в чем не бывало продолжал беседовать с мистером Данблейном.
   — Мне очень жаль, что так получилось, — тихо сказала Клола, обращаясь к Торквилу, — но теперь, когда вы здесь, может быть, вы объясните нам, что делать дальше?
   Лицо Торквила тут же разгладилось — какой юноша не растает, когда прекрасная девушка обращается к нему за помощью?
   Он с важностью обратился к мистеру Данблейну:
   — Не пора ли начинать церемонию? Дядюшка, наверно, уже ждет наверху.
   — Да, конечно, — ответил мистер Данблейн. — Может быть, вы с Джейми проводите Килкрейга и невесту в его покои? Впрочем, перед этим вы, наверное, захотите преподнести невесте букет.
   Торквил и Клола одновременно оглянулись по сторонам. От шеренги слуг отделился один и протянул Торквилу букет из белых цветов вереска, перевязанный белыми лентами с серебряными подвесками на концах.
   Торквил принял букет и с галантным поклоном подал его Клоле.
   Опершись на руку отца, Клола поднималась по широкой, покрытой ковром, лестнице на второй этаж.
   Ее сопровождали звуки волынок. Под торжественную мелодию свадебного марша Клола с отцом вошли в покои вождя.
   Огромная комната была заполнена людьми в одежде цветов клана Макнарнов.
   Робко оглядевшись по сторонам, Клола заметила священника в черной рясе, а рядом с ним — высокую, статную фигуру герцога.
   Больше Клола не осмеливалась поднять на него глаз.
   По левую руку от аналоя Клола заметила свою невестку с детьми, а рядом с ней — братьев и старших членов клана Килкрейгов.
   Однако что-то неудержимо притягивало ее взгляд к герцогу.
   В парадном костюме вождя он выглядел еще величественней, чем в наряде английского джентльмена. Сердце Клоды забилось, словно готово было выскочить из груди. Ее переполняла тревога и в то же время — необъяснимый восторг.
   Сейчас она станет женой этого человека. Вождя клана, числом и силой превосходящего клан ее отца. Герцога Стратнарна, которым восхищается английский высший свет.
   Он станет ее мужем, а она — его женой, и ничто на свете не сможет разлучить их, ибо они соединены самим богом.
   Только подойдя к герцогу и встав по правую руку, Клола осмелилась поднять глаза. Она надеялась, что он тоже взглянет на нее… может быть, улыбнется…
   Но она ошиблась. Герцог смотрел прямо на священника. На его красивом лице застыло скучающее выражение, губы были сжаты в тонкую, жесткую линию.

Глава 4

   Герцог проснулся в прескверном состоянии духа, и даже веселое многоголосье за окном и нестройное пение дюжины волынок не развеяли его мрачного настроения.
   Для простого народа сегодняшний день был праздником, хотя, возможно, многие члены клана не одобряли союза с Килкрейгами.
   Но самому герцогу сегодня предстояло сунуть голову в петлю — и, хоть убей, он не мог придумать, как выпутаться из этой ловушки.
   Снова и снова мысли его невольно обращались к женщине, на которой ему предстоит жениться.
   Герцог с трудом представлял себя женатым, но, когда такая фантазия приходила ему в голову, он мысленно видел рядом с собой очаровательное и утонченное создание из одного с ним круга — предмет восхищения и зависти всех знакомых мужчин.
   Теперь же обстоятельства принуждают его связать свою судьбу с девушкой из рода Килкрейгов, с которой у пего нет ничего общего. При одной мысли об этом герцога охватывало отвращение.
   Она наверняка читает по складам — если вообще умеет читать! И, разумеется, у нее толстые ляжки и круглая физиономия с румянцем во всю щеку!
   Герцог опасался, что неприязнь к супруге помешает ему даже выполнить блестящий план лорда Хинчли: сделать жене ребенка и уехать. Он просто не сможет заставить себя лечь с ней в постель!
   Не зря англичане говорят, что путешествовать по Шотландии можно, только зажимая нос платком!
   С горькой усмешкой герцог вспомнил рассказ Георга Четвертого о своем неудавшемся браке. Король — тогда еще принц Уэльский — был настолько потрясен неприятным запахом, исходившим от принцессы Каролины, что передал ей через фрейлину почтительнейшую просьбу помыться перед первой брачной ночью.
   Однако это не помогло, и семейная жизнь царственной четы с самого начала пошла наперекосяк.
   Сам герцог, когда дело касалось женщин, был чрезвычайно привередлив.
   В отличие от многих своих современников, он не интересовался доступными «жрицами Афродиты», у которых сент-джеймские щеголи проводили все свободное время.
   Нет, герцога привлекали изящные и утонченные дамы из высшего общества. Он не помнил, чтобы хоть раз лег в постель с женщиной, привлекавшей его только физически.
   В любовной связи герцога привлекал прежде всего шарм женщины, ее чувство юмора, вкус и утонченность.
   К чисто плотским утехам он питал отвращение.
   К несчастью, увлечение герцога ослабевало, едва женщина, обнаружив в нем в придачу к прочим достоинствам еще и талант пылкого любовника, привязывалась к нему всем сердцем.
   Герцог сам не понимал, почему его влечет от одной женщины к другой. Может быть, это кельтская кровь, кровь сотен поколений мечтателей и сказочников, сказывалась в нем и гнала на поиски недостижимого идеала.
   Однако теперь, по злой воле судьбы, герцог принужден жениться на женщине, которую не знает, брак с которой, как он инстинктивно чувствовал, не только унизит его гордость и достоинство, но и уронит его в глазах друзей.
   Скрипя зубами, герцог натягивал на себя клетчатую рубаху и юбку — парадный костюм вождя. Одно он знает твердо: никогда в жизни он не покажет свою жену в высшем обществе!
   Стоит кому-нибудь из его светских знакомых ее увидеть, и над герцогом будут потешаться все, кто раньше уважал его за хороший вкус!
   Герцог вышел в маленькую столовую — в ней обычно собирался узкий семейный круг — и сел завтракать. Перед ним лежала написанная от руки программа сегодняшнего дня, где неутомимый мистер Данблейн обозначил: что, когда и как он должен делать.
   Герцог раздраженно отодвинул бумагу. Сначала завтрак, иначе еда застрянет у него в горле.
   Однако, проглотив несколько ложек овсянки, герцог с гримасой отвращения отодвинул тарелку и приказал принести бренди — необычный для него выбор.
   Герцог тщательно следил за своей физической формой и старался как можно реже употреблять алкоголь. Конечно, он выпивал в компании друзей, но и там старался пить в меру и всегда предпочитал шампанское или хороший французский кларет.
   Отправляясь на Север, герцог положился на отцовские погреба и не стал брать с собой дорогих вин; но в багаже его лежали несколько ящиков превосходного бренди.
   Отхлебывая крепкий напиток, герцог думал, что бренди придаст ему сил и поможет встретить грядущие испытания лицом к лицу.
   Первым номером в программе стояло венчание. Чем раньше герцог покончит с церемонией, тем больше времени ему останется, чтобы разъяснить своему клану причины и смысл союза с Килкрейгами.
   Герцог уже собирался встать из-за стола, когда в дверях появился лорд Хинчли.
   — Не удивляйся, Тэран, что я встал в такой непривычно ранний час, — заметил он. — Этот гам под окнами не даст спать и глухому!
   Вглядевшись в лицо герцога, он добавил:
   — Возможно, это и к лучшему: я смогу тебя немного развеселить.
   — Вряд ли, — мрачно ответил герцог.
   — Если честно, ты попал в крупную передрягу, — сочувственно произнес лорд Хинчли, — но знаешь, что я скажу? Если это неизбежно, расслабься и попробуй получить от всего этого удовольствие!
   Лорд Хинчли сел напротив герцога и, дождавшись, пока слуги, накрывавшие на стол, выйдут из комнаты, продолжал;
   — Послушайся моего совета: кончай поскорей с этим делом и сматывайся в Эдинбург! Я должен быть там послезавтра.
   — Так скоро? — рассеянно спросил герцог.
   — Скоро?! — воскликнул лорд. — Я и так задержался из-за твоей свадьбы! Черт возьми, а я-то мечтал с тобой поохотиться! Никогда не видел такого изобилия куропаток! Но что же делать — труба зовет.
   — Действительно, нехорошо получится, если король появится в городе раньше тебя, — слабо улыбнулся герцог.
   Лорд Хинчли изобразил притворный ужас.
   — Боже упаси! Меня расстреляют, заточат в Тауэр или, того хуже, в Эдинбургский замок!
   — Да, это куда страшнее расстрела, — мрачно заметил герцог.
   — Так что буду ждать тебя в Эдинбурге, Тэран, — сказал лорд Хинчли. — Ты, наверно, захочешь плыть морем?
   — Так быстрее, — ответил герцог. — Данблейн наверняка уже послал в город иоменов, представляющих наш клан на параде; хотя они скорее всего отправились посуху.
   — А ты, я гляжу, стал настоящим шотландцем, — заметил лорд Хинчли. — По крайней мере, с виду.
   Герцог издал звук, напоминающий рычание разъяренного медведя, и его друг, сокрушенно вздохнув, поспешил переменить тему.
   Скоро — слишком скоро, как показалось герцогу, — настало время подняться в покои вождя, где должна была состояться брачная церемония.
   Комната, разумеется, не могла вместить всех желающих, и внутрь пригласили только родственников и важнейших членов обоих кланов.
   Герцог и лорд Хинчли вошли последними, когда все, не исключая священника, были уже внутри.
   Оглядевшись вокруг, герцог заметил на переднем плане Эндрю, старшего сына Килкрейга, и рядом с ним — его жену.
   «Вот на такой же толстой шотландской корове женят сейчас и меня!»— с обреченностью подумал он.
   Миссис Эндрю Килкрейг в молодости была довольно хороша собой, но рождение троих детей губительно сказалось на ее фигуре.
   Одета она была так, что в Лондоне герцог неминуемо принял бы ее за служанку. Огрубевшее от солнца и ветра лицо обрамляли жидкие локоны песочно-рыжего цвета.
   Герцог еще раз взглянул на нее и со вздохом отвернулся.
   Он терпеть не мог рыжих волос. Даже красавицы Тициана, которыми так восхищались ценители на континенте, вызывали в нем неприятное чувство. А в Шотландии, как известно, трое из четырех — рыжие.
   С каждой минутой в душе герцога нарастало отвращение.
   «Господи, как же король столько лет терпел свою неряху-жену?»
   Оказавшись в Англии, юный шотландец быстро усвоил строгие правила личной гигиены и аккуратности, введенные в высшем свете все тем же Красавчиком Бруммелом.
   Сам Бруммел был помешан на чистоте и опрятности. Он полировал даже подметки башмаков, а носовые платки отправлял стирать в Хемпстед, чтобы они впитали в себя свежий деревенский воздух.
   Французы, подражавшие английской моде, вслед за ним посылали свое грязное белье в стирку на побережье, чтобы оно вернуло себе белизну в местных прачечных и высохло на свежем воздухе с солоноватым привкусом моря.
   Георг Четвертый, став королем, предал проклятию неопрятность Минувшего века. Лишь немногие из его старых товарищей, например, Чарльз Джеймс Фоке или герцог Норфолк, осмеливались появляться при дворе в несвежем белье, не приняв предварительно ванны с ароматическими солями.
   В своих домах в городе и в деревне герцог стремился поддерживать такую же чистоту, как король — в Букингемском дворце.
   Нет, если его будущая жена — неряха, герцог не сможет последовать совету лорда Хинчли! У него не хватит духу и пальцем к ней притронуться!
   «Пусть остается здесь и делает, что хочет! — свирепо подумал он. — Я о ней беспокоиться не стану!»
   В уши ему ударило нестройное пение волынок. Герцог понял, что час пробил: Килкрейг, ведя за руку дочь, вошел в покои вождя.
   Но герцог вдруг почувствовал, что не в силах поднять глаз.
   Это нельзя было назвать трусостью. Бывают минуты, когда и самый смелый человек не отважится поднять глаза, чтобы взглянуть в лицо своему позору, своей разрушенной жизни.
   Сжав губы, герцог упрямо смотрел вперед. Священник начал службу: его шотландский акцент резал ухо. Однако, даже если бы он говорил на безупречном английском, это было бы все равно. Герцог пребывал в странной прострации и не разбирал ни одного слова. Душу его переполняли гнев и отчаяние.
   Ему казалось, что отец вернулся из небытия, чтобы снова одержать над ним верх.
   Герцог думал, что, сбежав из мрачного замка, навсегда избавился не только от невыносимой жестокости отца, но и от гнета старых обычаев и предрассудков.