Картленд Барбара. Исчезнувшая невеста

   Тогда, в доме бабушки, Клола в первый раз услышала музыку фортепиано, а не волынок, услышала разговоры не о кровной мести или ценах на скот, а о политике, науке и искусстве.
   Девочка плакала, когда пришло время возвращаться, а бабушка, поцеловав ее на прощание, сказала, обернувшись к своей дочери:
   — Моей внучке необходимо хорошее образование. Со временем она станет замечательной красавицей, но кто ее увидит, кроме оленей и куропаток, если ты будешь держать ее в своем мрачном, населенном привидениями замке?
   Леди Дженет только рассмеялась в ответ.
   Однако три года спустя, когда она умерла, графиня Боррабл написала Килкрейгу письмо. Ссылаясь на то, что стара и не проживет долго, она просила отпустить внучку к ней в Эдинбург.
   Почти три года Клола прожила жизнью, совершенно отличной от всего, что видела и о чем слышала раньше. Эти три года, казалось ей сейчас, пролетели, словно в волшебном сне.
   Правда, Клола скучала без любимых гор и поросших вереском холмов, зато здесь, в столице, она с каждым днем узнавала что-то новое, и прежде скудные и разрозненные знания складывались в ее уме в стройную картину. Порой за учебником Клоле казалось, что у нее вырастают крылья.
   И, что еще прекраснее, здесь она ходила на концерты в Эдинбургский театр и даже пару раз бывала в опере.
   Графиня не отдала Клолу в школу: ее братья, объяснила она, совсем другое дело, они мужчины, и им лучше находиться среди сверстников. А девушке знатного рода не подобает смешиваться с толпой.
   Вместо этого графиня наняла для Клолы учителей по всем предметам. Впрочем, порой Клола думала, что нет смысла изучать историю по учебникам, если историей дышит все вокруг.
   Клоле исполнилось восемнадцать, и она вместе со всем Эдинбургом готовилась к приезду короля, когда несчастье, которым столь легкомысленно шутила ее бабушка, свершилось на деле. Графиня слегла в постель с тяжелой простудой, и через несколько дней ее не стало.
   Клола не забыла замка, в котором прожила почти всю жизнь. Она любила братьев, любила и отца, хотя мрачный неласковый старик вызывал в ней страх. Но, положа руку на сердце, она должна была признать, что ей будет нелегко вернуться к прежней жизни.
   Скольких радостей лишится она дома! Сможет ли грозное величие замка заменить ей музыку и книги, дававшие столько пищи уму и воображению?
 
   Однако вскоре после возвращения на родину Клола обнаружила, что годы учения помогли ей глубже понять и прочувствовать красоту с детства любимых мест.
   Целыми днями бродила она в зарослях вереска, любуясь яркими цветами, вдыхая кружащий голову аромат, прислушиваясь к веянию ветерка, словно слышала в нем какие-то сладкие для сердца звуки. Ни Глюк, ни Моцарт на эдинбургских концертах не давали ей такого полного наслаждения.
   Но Клола была не только мечтательницей, «маленькой феей», как называла ее няня. Была у нее и практическая сметка.
   По приезде в замок она сложила в сундуки все свои шелковые наряды и безропотно приняла от невесток грубые домотканые платья, в которых можно было без всяких опасений лазать по холмам или переходить вброд мелкие ручьи.
   Клола быстро вписалась в семейный круг. Она не выставляла напоказ своих знаний и слушала рассказы братьев об охоте и торговле скотом с лестным для них вниманием.
   Но порой Клола замечала на себе тяжелый пристальный взгляд отца. Похоже, он не верил в ее покорность и ждал, что рано или поздно она взбунтуется.
   Однако первый спор с отцом случился у нее лишь три месяца спустя — после отъезда герцога Статнарна.
   Как и все обитатели замка, Клола с волнением ожидала визита герцога. Она, разумеется, знала, что Торквил Макнарн, представитель враждебного клана, был пойман на месте преступления.
   В ту ночь Клолу разбудили голоса на дворе. Утром старший брат Эндрю объяснил, что случилось.
   Он с гордостью рассказал, как вместе с несколькими пастухами устроил на пастбище у границы засаду и поймал Торквила Макнарна и еще троих молодцев на месте преступления.
   — Преступления? — переспросила Клола.
   — Они пытались угнать наш скот, — объяснил Эндрю. — Давно уже этим промышляли! Но теперь они за все заплатят сполна! Мне и в голову не приходило, что вором окажется племянник самого герцога!
   — Я думаю, Макнарны придут в ярость, — заметила Клола.
   — Еще бы! — отозвался Эндрю. — А мы подождем и посмотрим, что они станут делать!
   На Клолу все эти воинственные разговоры произвели тяжелое впечатление.
   Сама мысль о кровопролитии была ей ненавистна! В клане и так слишком часто лилась кровь!
   Но Клола понимала, что, попробуй она возразить, братья лишь начнут презирать ее за малодушие — и не обратят никакого внимания на ее просьбы и уговоры.
   Младшие Килкрейги с детства усвоили, что место женщины — дома. Пусть воспитывает детей и надзирает за кухней и кладовой! А в свободное время может шить или прясть, как делали шотландские женщины испокон веков.
   Что ж, по крайней мере, пленение Торквила дало обитателям замка богатую пищу для разговоров и привело в родовое гнездо Килкрейгов новых гостей.
   Сначала приехал мистер Данблейн, и с ним — отцы трех парней, схваченных вместе с Торквилом.
   Отец не разрешил Клоле присутствовать при разговоре, однако она наблюдала из окна приезд гостей и, спрятавшись за портьерой, видела, как они поднимаются в комнату предводителя клана.
   Мистер Данблейн понравился Клоле: он показался ей похожим на тех образованных светских людей, которых она встречала в Эдинбурге.
   Его спутники так и пожирали глазами членов клана Килкрейгов. Те отвечали не менее красноречивыми взглядами, и Клола поняла, что только страшным усилием воли они удерживаются от того, чтобы немедленно не вцепиться друг другу в глотки.
   В Эдинбурге Клола почти забыла о том, что в памяти горцев и поныне живы старые распри. Теперь же она поняла, что тлеющая ненависть может в любой момент вспыхнуть вновь.
   Мистер Данблейн уехал ни с чем, и позже Клола узнала, что ее отец отказался разговаривать с кем-либо, кроме вождя клана Макнарнов, герцога Стратнарна.
   Об этом человеке Клола много слышала и дома, и в Эдинбурге.
   Рассказывали, что он сбежал из дома в шестнадцать лет, не в силах выносить тирании отца, и с тех пор жил на Юге.
   О деде герцога с материнской стороны старый Килкрейг всегда отзывался с презрением. Этот человек, родом из Нижней Шотландии, в свое время не примкнул к мятежу якобитов. Вместо этого он предпочел переехать на Юг и жить в свое удовольствие, пользуясь богатством и милостями двора.
   — Ренегат! Изменник! Предатель собственного народа! — вот лишь немногие оскорбления, которыми осыпал Килкрейг его и всех шотландцев, избравших тот же легкий для себя путь.
   Но в Эдинбурге Клола начала понимать, почему столь многие вожди кланов тяготятся жизнью в горах.
   В прошлые столетия вожди вели странную и противоречивую жизнь. Эти «цивилизованные дикари» зачастую бывали образованнее своих современников — знатных англичан.
   Многие из них, помимо родного гэльского языка и английского, в совершенстве владели французским, латынью и греческим, а сыновей своих отправляли в университеты Глазго, Эдинбурга, Парижа и Рима.
   Молодые люди возвращались на родину в блеске шелка и кружев, с привычкой к дорогому французскому кларету, а заморский менуэт отплясывали так же ловко, как родную джигу.
   Во Франции и в самой Англии шотландцы славились как ученые и любезные, хотя и экзотические, иностранцы.
   Однако дома они превращались в королей крошечных варварских королевств, чьи развлечения исчерпываются охотой, рыбной ловлей, песнями бардов и дикой музыкой волынок.
   Прежде, в шестнадцатом столетии, к этим удовольствиям прибавлялись еще и междоусобные войны.
   Горы в те далекие времена изобиловали оленями, волками и дикими котами — трудной и вожделенной добычей для охотника. Долгими зимними вечерами, когда все обитатели замков собирались в зале вокруг очага, барды в своих песнях воскрешали волнующие картины охоты.
   Но вожди, побывавшие в иных странах, неохотно возвращались на родину, где царили суровые и далеко не цивилизованные законы.
   Клола могла их понять, но она видела, что клан без вождя беспомощен. Более того, клан, покинутый вождем, постепенно вырождается, как Маклауды, по справедливости заслужившие название «диких варваров».
   Думая об этом, Клола вспоминала старые предсказания о преследующем горцев проклятии, и сердце ее горестно сжималось при мысли, что когда-нибудь все кланы постигнет та же участь.
   Древние маги предсказывали, что когда-нибудь наступят Блиадна Нах Каорах — «времена овец», когда засеянные поля превратятся в пастбища для скота и людей постигнут нужда и разорение.
   Так и случилось. В Эдинбурге на уроках истории Клола узнала, что развитие скотоводства на Севере повлекло за собой разорение мелких фермеров и массовую эмиграцию в Канаду.
   Новости доходили до Шотландии с большим опозданием.
   Весть о восстании в Сазерленде пришла в Эдинбург почти одновременно с приездом Клолы. Ни о чем другом люди не говорили: с каждым днем появлялись новые слухи о сожженных фермах, немыслимых жестокостях и о том, что многие северные вожди подумывают присоединиться к руководителю восстания — маркизу Стаффорду.
   Мятеж был подавлен, и новости о военных действиях сменились известиями о заключенных в тюрьмы и высланных. Чем больше слышала этих печальных вестей Клола, тем больше болело ее сердце обо всех простых горцах, забытых, обманутых своими вождями.
   Они, как рассказывали местные жители, уходили в горы и прятались в пещерах, но и там их настигала карающая десница власти. Их ловили, как диких зверей, силой загоняли на корабли и, беззащитных, полуголодных, везли в другую часть света.
   Теперь Клола ясно, как никогда раньше, понимала, что значит ее отец для клана. Нет, он никогда не бросил бы своих людей в беде!
   Клола знала, что после смерти отца Эндрю займет его место и будет руководить кланом так же, как это делал отец.
   И девушка невольно задумывалась: вернется ли на Север герцог Стратнарн, о котором она столько слышала в Эдинбурге, чтобы занять место своего отца?
   Некоторые из знакомых ее бабушки встречали герцога — тогда еще маркиза Нарна — в Лондоне.
   Они рассказывали о его победах на скачках, о том, как ловко он правит фаэтоном, запряженным шестеркой лошадей, и еще о его успехе у женщин.
   Последнее, разумеется, не предназначалось для ушей Клолы. Джентльмены предусмотрительно понижали голос, и легкомысленная старушка, стремившаяся быть в курсе всех великосветских сплетен и скандалов, с жадностью слушала последние новости.
   Однако даже с другого конца комнаты Клола ясно слышала, как повторяется в этих рассказах имя маркиза Нарна.
 
   Когда мистер Данблейн ни с чем покинул их замок и Килкрейг сообщил домочадцам, что согласен разговаривать только с вождем, Клола осмелилась спросить:
   — Но ведь теперь, когда старый герцог умер, вождем клана Макнарнов стал маркиз Нарн?
   — Совершенно верно, — ответил Килкрейг.
   — Но он на Юге. Вы думаете, он приедет сюда? Суровые глаза отца блеснули, и он ответил уверенно:
   — Приедет!
   — Откуда вы знаете? — настаивала Клола. — Ведь другие вожди предпочитают жить на Юге.
   — Этот приедет! — повторил Килкрейг.
   — Отец, вы действительно уверены, что эта история с его племянником заставит герцога вернуться? — под — , держал сестру Эндрю.
   Очевидно, и он был откуда-то наслышан о том, что новый герцог не интересуется ни Шотландией, ни шотландскими делами.
   — Кровь — не вода, — после долгого молчания ответил Килкрейг. — Вождь Макнарнов вернется домой!
   И он оказался прав!
   Корабль герцога еще не причалил в Перте, а Килкрейги уже знали, что новый вождь Макнарнов возвращается на родину.
   Клола, выросшая в Шотландии, не удивлялась тому, с какой быстротой распространяются здесь новости — даже между враждующими кланами, которые вроде бы друг с другом не общаются.
   Отец знал даже, в котором часу герцог прибыл в свой замок.
   Когда на следующий день из замка Нарнов прибыл гонец с письмом, Клола ощутила царящую в воздухе атмосферу победы.
   Как и все женщины в замке, она с нетерпением ожидала приезда герцога.
   Всех поразило, что вождь клана Макнарнов явился в замок без традиционной шотландской юбки и пледа.
   — Вождь, одетый как сассенах'! — восклицали они. — Он что, специально хочет нас оскорбить?
   Кое-кто предполагал, что уязвленный внешним видом визитера Килкрейг не захочет его видеть. Однако Сассенах — «саксонец», оскорбительное прозвище англичан в Шотландии.
   Клоле показалось, что герцог одет весьма элегантно — и именно так, как она представляла.
   Клола слышала, что он высокого роста — как ее братья, а может быть, и выше — и очень красив. Почему-то она была уверена, что от него исходит аура спокойной уверенности в себе, которой так недостает братьям.
   В Эдинбурге Клола часто общалась с шотландскими аристократами и не уставала поражаться тому неуловимому, но вполне определенному духу гордости и самоуверенности в себе, который отличал их от англичан. Впрочем, ни один из ее эдинбургских знакомых не шел даже в сравнение с герцогом!
   Глядя, как герцог выходит из отцовских покоев, Клола невольно подумала о том, как повезло Макнарнам: они получили вождя, достойного их долгой и славной истории.
   Из окна своей комнаты в башне замка девушка наблюдала отъезд гостей.
   Там, у окна, и нашла ее служанка, сообщившая, что отец хочет с ней немедленно поговорить.
   Отец вызвал дочь к себе в покои, и Клола догадалась, что разговор предстоит важный. Однако первые слова отца прозвучали для нее Как гром с ясного неба.
   — Через три дня ты выйдешь замуж за вождя Макнарнов, — коротко сообщил Килкрейг.
   Клола онемела. Немало времени прошло, прежде чем ей удалось выдавить:
   — За герцога Стратнарна? Но… почему? Отец коротко пересказал ей свой разговор с герцогом.
   Клола с трудом перевела дыхание.
   — Как вы могли… предложить такое? — с возмущением воскликнула она. — И… неужели он согласился?
   — Если бы он не согласился, его племянник в сопровождении твоего брата Эндрю и пострадавших пастухов немедленно отправился бы в Эдинбург, где маленький воришка предстал бы перед судом.
   — Но, отец, не могу же я так… так выходить замуж! Это не правильно! Так не делается в цивилизованном обществе!
   Отец устремил на нее тяжелый взгляд из-под нависших бровей, и Клола почувствовала себя провинившейся маленькой девочкой.
   — Ты противишься моему решению? — грозно спросил он.
   — Вы знаете, отец, что я всегда готова повиноваться вашей воле, — ответила Клола. — Но не кажется ли вам, что вы слишком торопитесь? Брак, заключенный с такой поспешностью, не может быть удачным! Ведь мы с герцогом даже незнакомы!
   — Познакомитесь после свадьбы, — ответил Килкрейг. — Я хочу устроить это торжество сейчас, пока Макнарны со всех концов страны собрались приветствовать нового вождя. В другой раз их сложно будет собрать вместе.
   Клола понимала, что отец прав. Чтобы его план возымел действие, свидетелями свадебной церемонии, означающей примирение двух враждующих кланов, должно стать как можно больше народу.
   Для Макнарнов, живущих далеко от замка, путешествие было долгим и утомительным. К тому же им пришлось оставить хозяйство на жен и детей. Едва ли они согласятся снова срываться с места через два или три месяца. Тем более что к тому времени наступит зима…
   Действительно, с практической точки зрения отец был совершенно прав. Но сердце Клолы бунтовало против такого решения ее судьбы, она считала, что для нее — и для герцога тоже — это невозможно, недопустимо!
   — Пожалуйста, отец! — воскликнула она. — Я не могу выходить замуж в такой спешке!
   — Ты сделаешь так, как я скажу, — оборвал ее отец, и Клола поняла, что любые ее мольбы и слезы будут бесполезны.
   Клола знала, что, принудив герцога Стратнарна заключить подобный союз, отец одержал огромную и долгожданную победу. Теперь никто и ничто не заставит его, отказаться от своей удачи.
   — Жаль, что у нас нет времени сшить приданое, — заметила жена Эндрю. — Впрочем, платьев у тебя столько, что ты их не износишь и за десять лет.
   Золовка была доброй женщиной и хорошей женой для Эндрю, но какая женщина, увидев гардероб Клолы, смогла бы удержаться от зависти?
   Бабушка Клолы была помешана на моде: новый покрой платьев приводил ее в такой же восторг, как ее внучку — звуки музыки, и даже в последние дни, когда старая графиня не вставала с постели, ее седые кудри всегда были убраны по последней моде.
   Уже на смертном одре она сказала Клоле:
   — Не хочу, чтобы мои платья пропали. Возьми их с собой и носи дома. Ты легко сможешь перешивать их по моде, а для холодной зимы у меня найдутся меха.
   В голосе ее прозвучала грустная нотка, словно она вспомнила о холодном и неуютном замке, где Клоле, возможно, придется провести всю жизнь.
   Клола мало интересовалась нарядами, но согласилась принять щедрый дар, чтобы не огорчать бабушку.
   Отправляясь на Север, она полагала, что подарит невестке все, что ей приглянется.
   Однако по приезде выяснилось, что из собственных платьев Клола давно выросла, и даже платья бабушки, миниатюрной и даже в старости сохранившей тонкую талию, ей маловаты.
   Более того, благодаря природной чуткости Клола поняла, что гордая шотландка ни за что не примет в подарок ношеную одежду.
   Так бальные платья, шелка, атлас и муслин оказались в сундуках. Сейчас они, должно быть, были уже упакованы и готовы сопровождать хозяйку в замок Нарн.
   По счастью, среди многочисленных бальных нарядов нашлось платье, вполне достойное играть роль свадебного.
   Бабушка купила его в числе прочих за несколько недель до смерти, готовясь к приезду в Эдинбург короля Георга.
   Дата приезда была еще не назначена, но слухи распространялись с быстротой лесного пожара. Услышав о таком важном событии, бабушка первым делом пригласила портного и заказала платья для себя и Клолы.
   В это время она уже не выходила из комнаты, но потребовала, чтобы примерка и подгонка проходили у нее в спальне.
   Доктора качали головами и уверяли, что пациентке вредно всякое волнение. Но Клола знала, что любимое увлечение может если не продлить бабушке жизнь, то хотя бы скрасить ее последние дни. Поэтому девушка часами мерила и перемеривала дюжины роскошных платьев, а бабушка, приподнявшись на постели, оценивала их и давала указания портнихам, что надо переделать.
   На похоронах бабушки Клола горько плакала. В голове у нее вертелась одна мысль: «А ведь она так и не увидела короля…»
   Никто из жителей Эдинбурга не ожидал этого события с таким детским восторгом! Ни одна дама не могла бы так очаровать короля своей живостью и остроумием!
   Однако, когда Его Величество назначил дату приезда в Шотландию, графиня уже покоилась в могиле, а Клола находилась далеко от Эдинбурга — в замке Килкрейгов.
   Теперь, сидя в своей комнате, Клола невидящим взором смотрела на пышное свадебное платье, с ужасом думая о предстоящем событии.
 
   Двумя этажами выше находилась тюрьма Торквила Макнарна. Он сидел там в одиночестве с той самой ночи, когда Килкрейги застигли его на месте преступления.
   Клола хотела навестить его, но брат Эндрю пришел в ужас от одной этой мысли.
   — Мы не позволим тебе разговаривать с Макнарном! — прорычал он.
   — Но он еще совсем мальчик, — возразила Клола, — и ему, должно быть, очень одиноко.
   — В Эдинбургской тюрьме ему придется еще хуже! — кровожадно ответил Эндрю, и остальные захохотали.
   Однако позже Хемиш, младший брат Клолы и ровесник Торквила, сказал ей потихоньку:
   — Клола, не беспокойся о нашем пленнике. С ним все в порядке.
   — Откуда ты знаешь? — спросила она.
   — Я его видел!
   — Как? Мне казалось, что ключи у Эндрю!
   — Да, но я знаю, где он их прячет, — ухмыльнулся Хемиш. — Я разговаривал с Торквилом Макнарном и даже принес ему бутылку эля, чтобы он не скучал в одиночестве.
   — Молодец!
   — Не повезло бедняге, — заметил Хемиш. — Я то же самое проделывал раз двадцать, но ведь не попался!
   — Ты хочешь сказать, что угонял скот у Макнарнов? Хемиш расплылся в горделивой улыбке.
   — Еще как! Потрясающее развлечение, лучше любой охоты!
   — Хемиш, это же очень опасно! — воскликнула Клола. — Если отец узнает, он придет в ярость!
   — Могу спорить, что он все знает, — ответил Хемиш. — Только сейчас ему не до Макнарнов. Он слишком боится Маклаудов.
   — Боится? — переспросила Клола. Слово «боится» совершенно не вязалось с обликом отца.
   Хемиш оглянулся, словно боялся, что их кто-нибудь услышит.
   — На прошлой неделе они сломали одному пастуху спину, а в прошлом году убили двоих людей из нашего клана.
   Клола ахнула.
   — Отец приказал, чтобы мы никому об этом не рассказывали. Но теперь ты понимаешь, почему он так ненавидит Маклаудов.
   — Понимаю. Но мне жаль Торквила Макнарна: он, должно быть, так боится будущего.
   — Еще как! Он боится, что дядя не захочет его спасать и не приедет за ним. Говорит, у них там все знают, что герцог Стратнарн терпеть не может Шотландию.
   — Мне говорили, что отец герцога был очень жесток с ним в свое время, — заметила Клола.
   — Бил парня, пока тот не сбежал, — подтвердил Хемиш. — Нам повезло, наш хотя бы не воспитывает нас колотушками.
   «Это правда», — подумала Клола. Авторитет Килкрейга держался не на физической силе, а на ореоле власти вождя и на трепете, который внушала окружающим его личность.
   Килкрейгу достаточно было нахмурить густые брови — и его сыновей или слуг пробирала дрожь.
   Если новый предводитель клана Макнарнов был так же горд, как братья Клолы, нетрудно догадаться, почему он не перенес побоев. И дело здесь не в физической боли, а в невыносимом унижении.
   Хемиш виделся с Торквилом еще раз и рассказал ему о грядущем воссоединении кланов и о браке герцога с Клолой.
   — Сначала он не поверил, — рассказывал Хемиш сестре. — А потом сжал кулаки и говорит: «Мой дядя никогда не женится на женщине из рода Килкрейгов!»А я ему:
   «А ты думаешь, моей сестре очень хочется замуж за вонючего хорька Макнарна?!»
   Клола схватилась за голову.
   — Хемиш, как ты мог такое сказать! Если Торквил расскажет об этом дяде, мне станет еще хуже!
   — Почему ты считаешь, что тебе будет плохо? — удивился Хемиш. — Ты же с ним даже незнакома!
   — А ты что скажешь, если тебя заставят жениться на девушке из рода Макнарнов? — спросила Клола.
   — Скорей перережу себе глотку! — решительно ответил Хемиш.
   Клола рассмеялась.
   — Не беспокойся, с тобой такого не случится.
   — Кто знает? — мрачно ответил брат. — Отец уже решил дружить с Макнарнами, один бог знает, что ему еще придет в голову. Подумать только, мы столько лет воевали, смотрели на них как на врагов…
   — Мне кажется, они сейчас чувствуют то же самое, — философски ответила Клола. — И мы, Хемиш, — и я, и ты — должны сделать все возможное, чтобы прекратить эту вражду. Ты ведь не хуже меня знаешь, что войны и грабежи приносят только разорение и нищету, причем для обеих сторон.
   — Скорей дикая кошка избавится от полос на своей шкуре, чем Макнарны перестанут быть Макнарнами, — проворчал Хемиш.
   Клола рассмеялась и чмокнула брата в щеку, подумав, что он все-таки еще совсем ребенок.
 
   Только сейчас, сидя перед зеркалом, Клола вдруг со всей ясностью поняла, что через несколько минут она покинет родной замок и отправится в неизвестность. От страха и волнения у нее замирало сердце.
   Разумеется, Клола понимала, что план отца направлен во благо простых людей в обоих кланах, особенно тех, что живут на границе.
   Но о чувствах этих людей, считала Клола, отец не подумал. Один бог знает, сколько пройдет времени, прежде чем Килкрейги и Макнарны увидят друг в друге мирных соседей, а не врагов.
   О своих же собственных отношениях с герцогом Стратнарном Клола боялась и задумываться.
   Со вздохом Клола сняла с вешалки симпатичное летнее платье, в котором собиралась ехать в замок Нарн.
   Немало трудов потребовалось ей, чтобы убедить отца, что выдержать двухчасовой путь верхом в свадеб — ; ном платье невозможно.
   Да, он гениально все продумал — только в Клоле ви — ; дел не девушку-невесту, а орудие шантажа.
   Однако в Клоле заговорила женщина, и она решилась возразить отцу;
   — Что бы вы ни говорили, отец, я не Пойду, повторяю, не пойду под венец в измятом платье, забрызганных грязью туфлях и с растрепанными волосами!
   — Женщины! Женщины! — проворчал с отвращением старый Килкрейг. — Вечно они капризничают.
   Однако на этот раз он сдался и послал к мистеру Данблейну гонца с вопросом, сможет ли Клола переодеться и привести себя в порядок перед свадебной церемонией.
   Чтобы срочно собрать весь клан, Килкрейг использовал традиционный символ — огненный крест. Две палки, связанные вместе лоскутом холста — иногда его еще окропляли кровью, — поджигались и передавались из рук в руки.
   Кровь Килкрейг в данном случае счел неуместной, но все остальное было сделано по правилам.
   Клола знала, что последний раз огненный крест по являлся в руках шотландцев в 1745 году, когда лорд Гленорки повел свой клан против якобитов.