Картленд Барбара. Любовь - азартная игра

   — Конечно, дорогой, — ответила мать. — Если у нее появится брат, она не будет возражать, что он всегда будет жить в этом доме, как и пять предыдущих поколений Овертонов. К тому же он будет такой же привлекательный, как ты.
   Отец тогда рассмеялся.
   И хотя Идоне было всего восемь лет, она помнила, как отец обнял и поцеловал маму.
   Ей показалось тогда, что комната озарилась солнечным светом. То был свет их счастья.
   В голове мелькнула мысль, что не надо бы показывать мистеру Лоусону эту комнату, а после его ухода спрятать кое-какие вещи, чтобы они не попали к маркизу.
   Потом Идона сказала себе: она — Овертон, и гордость не позволит ей тащить что-то тайком из дома. Карточный долг — долг чести, и ни один джентльмен не станет уклоняться от него.
   Она показала мистеру Лоусону еще две комнаты, которыми они никогда не пользовались, потом проводила его к выходу. На улице поверенный маркиза сел в карету, запряженную парой лошадей. Его сопровождали двое слуг в ливреях, на блестящих пуговицах которых был изображен герб маркиза Роксхэма.
   Девушка вздрогнула точно от прикосновения холодной руки, но, взяв себя в руки, спокойно сказала:
   — До свидания, мистер Лоусон.
   — До свидания, мисс Овертон, — ответил он. — Я хотел бы выразить восхищение вашим мужеством и умением властвовать собой. Жалею, что не оказался для вас гонцом с добрыми вестями.
   Глубокая искренность звучала в его голосе. И Идона поняла, что не в его правилах было говорить подобное. В ответ на его слова Идона лишь печально улыбнулась. Слуга закрыл дверцу, и поверенный маркиза Роксхэма отбыл со двора.
   Давно затих цокот копыт, а Идона все стояла неподвижно.
   Потом она закрыла лицо руками и прошептала:
   «О Боже! Что мне теперь делать?..»

Глава 2

   По-весеннему светило солнце, на деревьях набухали почки, зеленели поля; Идона ехала верхом и думала, что никогда прежде все вокруг не казалось ей таким красивым, как сейчас.
   Конечно, это оттого, что теперь каждый прожитый день она воспринимала как драгоценность, словно это был последний день в ее жизни.
   А по ночам ей не давали уснуть вопросы, на которые она не знала ответа: что решит маркиз, отправит ли в дальнюю деревню, где она никого не знает, разрешит ли остаться в доме?
   Все относились к Идоне с почтением и уважением. Когда она ехала по сельской улице, деревенские жители махали ей, выбегали перекинуться словом.
   Две недели прошло с тех пор, как мистер Лоусон объявил, что ее дом отныне принадлежит маркизу Роксхэму, как, впрочем, и она сама, и все имущество.
   Иногда ей казалось, что это кошмарный сон, который, несомненно, кончится; она откроет глаза и увидит, что все как прежде.
   Почти каждую неделю привозили деньги, и Идона чувствовала себя служанкой маркиза, которой, без сомнения, и была в его представлении. Что-то вроде Эдама и его жены или няни.
   Хотя никто и не говорил об этом вслух, все в доме не меньше Идоны беспокоились о том, что с ними будет, когда появится новый владелец.
   Слуги были очень старые и страшились оказаться в работном доме. Но если новый хозяин их выгонит, то куда им еще деваться?
   «Он должен дать Эдаму и его жене домик. Он должен!» — твердила себе Идона.
   Но не только супруги оказались без крыши над головой, но и сама Идона с няней. Девушка старалась не думать о том, что их ждет.
   Она старалась занять себя и принялась разбирать сперва отцовские вещи, потом вещи матери.
   Идона не удивилась, найдя множество записок и писем, которые родители писали друг другу.
   Когда отец уезжал на распродажу лошадей, на бега или скачки, он всегда оставлял жене письмецо со словами о том, как он будет считать часы до встречи.
   Мать, уходя в деревню или в лес, делала то же самое на случай, если он вернется без нее.
   Записки были очень трогательные, и, хотя Идона старалась не читать интимные признания, их просто невозможно было не заметить.
   В других ящиках она нашла милые пустяки, накопившиеся за многие годы: программки балов, первая маленькая весенняя розочка, засушенная матерью для отца, по одной розе из букетов, которые он дарил ей на каждую годовщину свадьбы, с ярлычком — указанием года на стебле.
   Все это было так трогательно, что на глаза девушки наворачивались слезы.
   И она снова и снова думала о том, что ее родители были счастливы вместе, несмотря на бедность.
   «Не забывайте меня, — просила про себя Идона, — я одна на свете, мне страшно без вас!..»
   Иногда, оставшись в абсолютно темной гостиной, она воображала, что мать рядом, она утешает ее, просит не волноваться.
   Каким-то чудом все уладится в конце концов.
   Успокоившись, она ложилась в постель и засыпала. А утром снова охватывало беспокойство, и Идона понимала — ничто самой собой не уладится.
   Глупо на это надеяться, ей следует самой позаботиться о своем будущем.
   «Но как?» — спрашивала она себя в большой спальне, той самой, где в давние времена принц Чарльз после казни отца Чарльза I прятался от войск Кромвеля.
   Но ни тени предков, ни призраки старинного дома не помогали девушке, и, носясь по полям верхом на Меркурии, которого она считала своей собственностью, она думала: не лучше ли ей вообще куда-нибудь убежать?
   Но Идона не была уверена, что это достойный выход из положения, что где-то вдали ей будет легче и проще. Кроме того, не может же она бросить на произвол судьбы Эдама с женой, конюха Нэда, престарелых арендаторов и их покрытые соломой дома, не поборовшись за них!
   А вдруг маркиз захочет всех выгнать и поселить там своих людей? И в доме тоже?
   От этой мысли Идона ужасно разволновалась и принялась все чистить и убирать, чтобы в случае приезда маркиз не мог сказать, что за домом не следили как подобает.
   В лицо дул ветерок, солнце слепило глаза, и она подумала, что хорошо бы умчаться за горизонт и больше никогда не возвращаться.
   По крайней мере тогда не надо будет ни о чем беспокоиться или страшиться человека, которому по закону она теперь принадлежит.
   «Не верю, это не может быть правдой!» — повторяла она снова и снова.
   Но невозможно было заподозрить мистера Лоусона в обмане и уж по крайней мере насчет того, что карточный проигрыш отца является долгом чести, от которого ни один настоящий джентльмен не станет отказываться. Размышляя над своей жизнью, она не заметила, что едет в сторону леса, столь любимого, но в котором она так редко бывала.
   Этот огромный лес, который перерезала дорога, называли « охотничьим ».
   Именно про «охотничий» лес говорил отец с наступлением сезона охоты на лису:
   «Может, в другом лесу мы ничего не найдем, но в этом одну-другую — наверняка».
   Идона любила весенний лес, когда на полянках появляются первые цветы: анемоны, примулы, колокольчики.
   Скоро лес оживет, прилетят птицы; рыжие белки, затаившись в гуще листвы, станут наблюдать, как она проезжает под деревьями.
   Думая об «охотничьем» лесе, Идона доехала до дороги и впереди под деревьями увидела четырех лошадей.
   Она растерянно смотрела, размышляя, чьи они и почему здесь. Впрочем, лесничего у них нет, никто лес давно не охраняет.
   Две лошади были привязаны к упавшему дереву, а две другие спокойно щипали траву, явно не собираясь никуда убегать.
   Идона перебирала в уме возможные варианты, но ни один не годился.
   Для браконьеров — очень рано. Но даже если это и они (а такое случалось, ведь отец не мог позволить себе держать лесничих), то это местные, и они бы пришли пешком.
   Потом Идона подумала: может, они из других частей графства и приехали расставить силки на птиц или на кроликов?
   «Но кто бы они ни были и что бы они ни делали, я должна их выдворить. Сейчас не время для охоты, и, узнай об этом папа, он бы рассердился».
   Идона повернула в чащу леса, спешилась, привязала Меркурия к дереву. Но она не хотела, чтобы незнакомцы увидели ее прежде, чем она выяснит, кто они такие. Вот поэтому она тщательно спрятала лошадь за кустами рододендронов.
   Идона вошла в лес и по тропинке, идущей параллельно дороге между деревьями, направилась к лошадям.
   Вокруг тишина, нигде никого.
   Она прошла довольно много и уже подумала, что наездники уехали, пока она привязывала Меркурия.
   Но тут же услышала голос и остановилась.
   Мужской голос доносился от самой дороги.
   Идона прислушалась и уловила еще один, тоже мужской. Он отвечал первому.
   Она осторожно, стараясь не шуметь, продвигалась вперед, ибо внутренний голос подсказал ей, что эти люди не должны ее заметить.
   Прячась за кустами и толстыми стволами деревьев, Идона сделала еще несколько шагов и снова услышала голоса, но как будто вдали.
   Осторожно выглянув из зарослей, увидела пыльную дорогу, над которой, словно образуя тоннель, сплелись ветки деревьев.
   Идона услышала грубый мужской голос:
   — Вот этого хватит, передние лошади сразу свалятся.
   — Зачем всех-то портить? — возразил другой. — А ведь так и выйдет, если первые две завалятся. Они едут на четверке получше наших.
   Первый рассмеялся:
   — Уж это точно, а дамочка там, я тебе скажу, охо-хо-хо! А цацки на ней… Их бы я пощупал.
   — Пощупал! Не тяни лапы вперед всех. Поровну, ясно?
   Идона затаилась и, всматриваясь сквозь листву, догадалась, что это разбойники устраивают засаду.
   Они привязали веревку к деревьям по обеим сторонам от дороги с тем, чтобы, когда подъедет экипаж, поднять ее и преградить путь.
   Две передние лошади споткнутся и упадут, сильно повредят колени, а может, и переломают ноги.
   Как сказал один разбойник, задние, может, и устоят и останутся целы, но испугаются.
   Идона уже слышала о подобном трюке, который использовали разбойники в другой части графства.
   Надо отдать должное разбойникам: место для преступления они выбрали с умом — дорога здесь сильно сужалась и с обеих сторон близко подступал лес.
   У жертвы было мало шансов отбиться от неожиданных налетчиков.
   Очень медленно и осторожно Идона повернула назад, размышляя, кого бы позвать на помощь.
   По этой дороге редко кто проезжал, разве что соседи по поместью, поэтому упоминание о женщине с украшениями удивило Идону.
   Вскочив на Меркурия, который, как ей показалось, с упреком поглядел на хозяйку за то, что она привязала его за поводья и тем самым лишила возможности пощипать зеленой травы, Идона поскакала из леса.
   Совершенно ясно, что те, кого ждали бандиты, должны появиться с севера.
   Сначала Идона решила выехать к верхней части дороги и предупредить путешественников, но вдруг вспомнила о «Дог энд Дак».
   Это была маленькая гостиница за пределами отцовских владений, стоящая в деревушке поблизости от «охотничьего» леса.
   Хозяина гостиницы Джима Барли она знала с детства.
   Часто они с отцом и матерью заезжали в его гостиницу после охоты.
   Отец обычно заказывал кружку эля или домашнего сидра, матери Джим Барли приносил чашку чая, Идоне — стакан молока.
   Иногда их угощали ячменными лепешками, только что из печи, или фруктовыми пирожными.
   Идона приняла решение — ехать к Джиму Барли и рассказать про разбойников.
   Вскоре она уже въезжала в выложенной галькой двор старой гостиницы, выкрашенной в черное и белое, как их дом.
   Соломенная крыша требовала ремонта, но окна сверкали чистотой, и Идона была уверена — в яслях конюшни есть свежее сено.
   Проезжая по двору, она увидела перед входом потрясающую карету.
   Ничего более современного и красивого Идона еще в жизни не видела!
   В карету была впряжена четверка лошадей, прекрасно подобранных по масти и, без сомнения, отличных кровей.
   Идона понимала: если она не предотвратит нападение, бедные животные сильно пострадают, а ведущая пара может даже погибнуть. Мысль об этом была невыносима.
   Идона торопливо спешилась и повела Меркурия в конюшню.
   Поставив Меркурия в стойло, она вернулась во двор, пытаясь решить, кому сказать о готовящемся нападении: слугам или самому хозяину.
   У заднего входа в гостиницу кучер разговаривал с хорошенькой горничной в чепце, может быть, дочерью Джима Барли.
   Идоне не хотелось мешать их беседе, и, кроме того, она подумала, что кучер ей просто не поверит.
   Поэтому Идона вошла в холл гостиницы, где зимой обычно топился камин.
   Сейчас камин не горел, холл был пуст, и она решила, что владелец экипажа находится в гостиной.
   Джим Барли очень гордился своей гостиной. Едва ли какая-нибудь еще деревенская гостиница могла похвастать подобной.
   Вообще-то поначалу маленькая комната предназначалась для конторы или даже склада.
   Потом в ней прорубили окно с видом на сад, поставили кресла и обеденный стол.
   Джим Барли хвастался, что в такой гостиной не грех принимать и дворян.
   Все еще не решив, не лучше ли ей встретиться сперва с Джимом Барли, Идона прошла по узкому коридору, ведущему в гостиную.
   Дойдя до двери и не услышав голосов, она открыла дверь, посмотреть — есть ли кто.
   Комната показалась пустой, но открыв дверь шире, Идона испугалась, увидев почти за дверью, у окна, мужчину, смотревшего в сад.
   Когда мужчина обернулся, Идона поняла: это хозяин экипажа.
   Экипаж замечательно хорош собой, и хозяин под стать.
   Идона никогда не видела такого красивого, элегантного мужчины.
   Темные волосы касались плеч — прическа, как рассказывал отец, введенная в моду принцем-регентом.
   Галстук, завязанный неимоверно сложным узлом, ослеплял белизной, как и уголки воротничка, поднимавшиеся выше подбородка.
   На мужчине были белые бриджи и гессианские сапоги, начищенные так тщательно, что казалось, в них отражается вся комната.
   Идона посмотрела ему в лицо, и у нее перехватило дыхание.
   Глубокие складки залегли от носа ко рту, отчего выражение его лица было циничным и одновременно высокомерно-скучающим. Идоне показалось, что именно так должен выглядеть Люцифер.
   И прежде чем воображение унесло ее дальше, мужчина резко спросил:
   — Что вы хотите?
   Смущенная его внешностью, Идона с трудом вспомнила о причине своего приезда сюда.
   Слегка вздернув подбородок, робея, она сказала:
   — Сэр, вы владелец экипажа, который во дворе?
   — Я.
   — Тогда я должна вас предупредить.
   — Предупредить меня? — резко спросил джентльмен. — О чем?
   — Когда вы выедете отсюда, как я понимаю, вы направитесь по дороге на юг? Так вот, при въезде в лес на вас собираются напасть четверо разбойников.
   — Разбойники? — повторил джентльмен. — А откуда у вас такая уверенность? И если они там, как вы узнали, что они собираются напасть на меня?
   Следуя моде, он говорил медленно, бесстрастно и нараспев, с презрительным выражением лица и с усмешкой в глазах.
   Идона подумала — он не поверил ей и в чем-то заподозрил. Она даже пожалела, что вмешалась во все это и не предоставила джентльмена его судьбе.
   Потом ей стало жаль лошадей, и она быстро сказала:
   — Разбойники перекинули веревку через дорогу. Когда ваш экипаж подъедет, они ее поднимут, и ведущие лошади упадут.
   — Старый трюк, — заметил джентльмен. — И в то же самое время очень эффективный.
   — Я подумала, стоит сказать вам об этом, — добавила Идона.
   — И за это, как я полагаю, я должен заплатить? — заметил джентльмен.
   Идона сперва не поняла, что он имеет в виду, но когда он вынул из кармана кошелек, она негодующе заявила:
   — Нет-нет, конечно, нет! Я пришла лишь потому, что считала своим долгом предупредить вас об опасности. И никаких других мыслей у меня не было, уверяю вас.
   — И в то же время, я уверен, вы не откажетесь от возможности купить себе ленты для волос или новое платье, чтобы ослепить местных щеголей.
   Идоне показалось, что джентльмен насмехается над ней, и она сердито сказала:
   — Если вы намерены меня оскорблять, сэр, мне лучше уйти.
   Она поклонилась и хотела уйти, но в это время очень быстро — чего она никак не ожидала от него — джентльмен протянул руку и закрыл дверь.
   — Не так скоро, — сказал он. — Вы говорите, разбойники ожидают меня, но где?
   — Примерно в четверти мили вниз по дороге на юг, — сказала Идона. — А теперь я хочу уйти.
   Джентльмен сделал два шага и загородил спиной дверь.
   — К чему спешить? Не вижу причины для этого. И мне странно, что такая хорошенькая девушка живет в этакой глуши, да еще и не хочет наряжаться.
   Идона понимала — он смеется над ней, но вдруг заволновалась, вспомнив, как выглядит.
   Она ездила на лошади ради собственного удовольствия и никогда не надевала шляпу для верховой езды, а просто забирала волосы и закрепляла на затылке.
   Ее вьющиеся волосы растрепались на ветру, и сейчас она была похожа на настоящую Богиню Весны.
   На ней была старенькая белая блузка, искусно заштопанная няней, чуть тесноватая в груди.
   Под стать ей была и зеленая юбка для верховой езды, которую она носила без жакета, слишком узкого и потертого на швах.
   Из-под полуопущенных век джентльмен изучал Идону; его взгляд, казалось, пронзал ее насквозь, и девушка неожиданно ощутила робость.
   Никогда раньше она не испытывала такого смущения.
   Ей захотелось убежать, но джентльмен все еще загораживал дверь.
   — Позвольте выразить вам мою благодарность. С этими словами он вынул пять золотых соверенов и протянул девушке.
   — Представьте себе, что вы можете на них купить, — продолжал он. — Без сомнения, местный красавчик, с которым вы встречаетесь вечерами после работы, будет петь вам такие дифирамбы, которых вы еще не слышали.
   — Я уже сказала, сэр, — ответила Идона, — ваш тон оскорбителен! И мне лишь остается надеяться, что разбойники сумеют преподать вам урок, который запомнится надолго.
   Идона рассердилась; ее глаза от возмущения стали темно-голубыми, как альпийские цветы. Сама того не подозревая, она стала еще красивее.
   — Но, может, мне отблагодарить вас по-другому? — спросил джентльмен.
   Он протянул руки и, к ее удивлению, привлек к себе.
   Когда Идона осознала, что он собирается ее поцеловать, она принялась отчаянно бороться, и, к его удивлению, не безуспешно. Вырвавшись из его объятий, она отскочила в другой конец комнаты.
   Оглянувшись, Идона заметила на столе грязные тарелки и пустые бокалы от вина.
   Мужчина не двигался. Идона настороженно смотрела на него, размышляя, как бы убежать отсюда. Сердце ее учащенно билось.
   Она не могла понять, но какой-то магнетической силой он притягивал ее.
   Потом в дурном предчувствии она прижала руки к груди — ей стало тяжело дышать, — но в этот миг открылась дверь, и вошел Джим Барли со счетом в руке.
   Пропуская его, джентльмен вынужден был отойти от двери; Идона выскочила в коридор и, не останавливаясь ни на секунду, — во двор, мимо экипажа, в конюшню, где стоял Меркурий.
   Когда она оттаскивала лошадь от яслей с сеном и разворачивала, чтобы оседлать, кто-то стоял у входа в конюшню и наблюдал за ней. Идона оглянулась: о Боже — джентльмен, от которого она только что убежала!
   Идона испуганно посмотрела на него.
   Какое-то время стояла напряженная тишина. Потом, растягивая слова, он проговорил, но уже другим, не таким, как прежде, тоном:
   — Извините меня, я думаю, нам не стоит ссориться…
   Идона молча перевела взгляд на Меркурия, а джентльмен продолжал:
   — Я прошу вас показать, где меня ждут разбойники. Согласитесь, они не должны уйти безнаказанно и впредь продолжать свое гнусное дело.
   — Я… я уже сказала, где они, сэр.
   Идоне хотелось говорить ледяным тоном, но голос звучал молодо и страстно.
   — Вы знаете не хуже меня, — ответил джентльмен, — что мы не сможем устроить им засаду без вашей помощи. Одно неосторожное движение, и они убегут. А потом в другой день они так же подстерегут другого, ничего не подозревающего путешественника, которому не повезет, как мне, и его никто не предупредит об опасности.
   — Я не понимаю, что… я могу сделать.
   — Вы можете проводить меня к тому месту, где они готовят засаду, и… вдохновлять своим присутствием.
   Идона снова уловила насмешку, но зато в тоне не было прежнего презрения.
   Она решила, что покажет место, где спрятались разбойники, и сразу вернется домой, чтобы не участвовать в дальнейших событиях.
   — Хорошо, сэр, — сказала она, — но предлагаю не ехать в вашем экипаже — именно его-то они и ждут.
   — А я и не собираюсь, — ответил джентльмен. — Подождите здесь, я предупрежу своих людей, что мы поедем верхом.
   Он ушел, и Идона тотчас упрекнула себя в том, что ввязалась в это дело. Если у нее есть хоть капля здравого смысла, то надо предоставить противного, неблагодарного джентльмена самому себе.
   Пока Идона обдумывала, как ей лучше исчезнуть отсюда, он вернулся.
   — Итак, мы едем, — объявил он, — но учтите: как только вы довезете нас до места, отходите и держитесь в стороне.
   Он умолк, но так как Идона ничего не ответила, добавил:
   — Но и вы можете оказаться в опасности, хотя вряд ли. Я дам вам пистолет на всякий случай. Вы когда-нибудь стреляли?
   — Да, я умею стрелять, — ответила Идона. Стрелять ее научил отец, когда она достаточно повзрослела, чтобы держать оружие, и Идона понимала, что хотя ей как девушке это и не нужно, но тем самым заменяет отцу сына, которого у него не было и о котором он мечтал.
   Сопровождая отца на охоте в дождь и ветер, Идона с трудом выискивала куропаток на картофельных полях.
   Вообще-то ей не хотелось никого убивать, но так нравилось бродить с отцом по лесу!..
   Идона взяла маленький аккуратный пистолет и спросила:
   — Он заряжен?
   — Конечно. Будьте осторожны: нам ни к чему несчастный случай.
   — А его и не будет, по крайней мере по моей вине, сэр, — произнесла Идона с гордостью и тут же пожалела, снова увидев насмешку в его глазах и искривленные в ухмылке губы.
   Он опять смеялся, и девушка почувствовала, что ненавидит его. Если разбойники перехитрят и у него ничего не получится, пускай, он получит по заслугам.
   Идоне казалось, хотя она и не знала почему, что этот человек привык быть победителем — всегда и во всем. В любой ситуации, несмотря ни на какие препятствия, он достигает цели.
   В тот самый момент, когда они готовы были выйти, раздался шум.
   И в конюшню вплыло нечто. Видение. Грациозное, красивое. Идона смотрела не веря собственным глазам.
   Видение было в платье из розового атласа, с длинной мантильей.
   На голове — высокая шляпка с перьями в тон ткани.
   На шее — ожерелье из жемчуга и бриллиантов, сверкающее даже в полумраке конюшни.
   — Что происходит? Так мы едем или нет? — спросило видение.
   — Да, дорогая, но я вынужден попросить тебя подождать в гостинице, пока не улажу кое-какие дела.
   Разглядев Идону в полутьме конюшни, незнакомка проговорила:
   — Если это мешает продолжению поездки, я не потерплю. Что ты с ней здесь делаешь, хотела бы я знать?
   — Дорогая Клэрис, — голос джентльмена звучал невыразимо скучно, — не делай из себя большую дуру, чем ты есть на самом деле.
   — Ты меня не обманешь! Ты флиртуешь тут с этой женщиной, и если она немедленно не уберется отсюда, я выцарапаю ей глаза!
   Она сделала движение в сторону Идоны, и та подумала: «Да, Клэрис, без сомнения, прелестна, но до ужаса вульгарна!»
   Голос ее звучал резко, а речь выдавала человека, не слишком обременившего себя образованием. Лицо можно было назвать красивым во многом благодаря румянам на щеках, помаде на губах и искусно подведенным глазам.
   — Веди себя прилично, — потребовал джентльмен. — Женщина, которую ты оскорбляешь, спасает тебя. Не будь ее, ты бы могла навсегда расстаться с украшениями.
   — Мои украшения! — вскрикнуло Видение.
   — Да, твои украшения, — повторил мужчина. — Четыре разбойника с большой дороги горят желанием освободить тебя от побрякушек. Так что помалкивай, возвращайся в гостиницу, закажи бокал вина и жди, пока я расчищу дорогу.
   — Ты действительно хочешь сказать, что бандиты намерены сорвать с меня ожерелье, — спросило Видение, — заполучить жемчуга, кольца и шкатулку с драгоценностями?
   — Да, именно так и будет, — твердо заявил он, — если ты не станешь вести себя как следует.
   — Могу сказать тебе то же самое, — парировало Видение. — Но думаю, ты меня все же не обманываешь.
   — Возвращайся в гостиницу, — велел джентльмен, — если ты не хочешь потерять вместе с украшениями и жизнь.
   Она вскрикнула и, подхватив юбки, вылетела из конюшни, пересекла двор и исчезла в гостинице.
   От обмена грубостями, при котором ей пришлось присутствовать, у Идоны захватило дух, но джентльмен как ни в чем не бывало сказал:
   — Поехали, лошади готовы. Я жду.
   Он пошел вперед, и Идона увидела, с какой невероятной скоростью, говорившей о большом опыте и долгой практике, кучер выпряг лошадей из упряжки и оседлал.
   Джентльмен вскочил в седло, надвинул шляпу поплотнее и жестом, совершенно не похожим на просьбу об одолжении, позвал Идону в путь.
   Она направила Меркурия по дороге, потом свернула в поле, как и первый раз. Доехав до места, где стояли четыре лошади, они увидели, что две по-прежнему привязаны, а две пасутся.
   Впервые после отъезда из гостиницы джентльмен подъехал к Идоне.
   — А теперь скажите мне, где они?
   Идона объяснила, как незаметно подъехать с двух сторон.
   Мужчина подошел к старшему кучеру и вынул часы из жилетного кармана.
   — Даю тебе четыре минуты, Гудвин, чтобы добраться туда. Я знаю, ты справишься с двумя мерзавцами, если сможешь подобраться к ним сзади.