Картленд Барбара. Любовь - азартная игра

   Идона сцепила пальцы и проговорила:
   — Пожалуйста… я не хочу вас сердить, я просто хочу, чтобы вы поняли, как много значат для меня эти люди.
   — И больше вы ничего от меня не хотите? Идона беспомощно развела руками и взглянула на портрет матери над камином.
   — Насколько я понимаю, это ваша мать, — сказал маркиз. — Вы очень похожи на нее. А как вы думаете, что попросила бы она на вашем месте?
   Впервые за все время Идона улыбнулась:
   — Мама всегда верила, что люди добры и справедливы. И я думаю, милорд, она как раз и положилась бы на вашу доброту и справедливость.
   Маркиз уставился на Идону, точно подумал, что ослышался.
   Потом проговорил:
   — Вы еще не сказали мне, чего бы хотели лично для себя?
   Идона тяжело вздохнула:
   — Я, конечно, не могу ничего требовать, но если бы вы разрешили мне остаться в этом доме, я была бы очень счастлива.
   — Одна?
   — Но у меня есть няня, она со мной со дня рождения, и одна супружеская пара, которая присматривает за домом. — Идона посмотрела на маркиза умоляющим взглядом. — Они очень боятся, что вы их выгоните и им придется идти в работный дом.
   — А сколько вам лет? — поинтересовался маркиз.
   Ей показалось, что вопрос не имеет отношения к теме разговора, но она послушно ответила:
   — Восемнадцать с половиной.
   — И вы считаете, что вас устроит жизнь здесь? Или есть местный красавчик, вскруживший вам голову?
   — Такое предположение вы уже высказывали, — тихо сказала Идона. — И я отвечаю: никого нет.
   Маркиз приподнял брови, будто не веря ей.
   — Я была год в трауре после смерти матери, а потом мы оказались в трудном материальном положении, и я не могла позволить себе развлечений. Папа часто ездил в Лондон. Но я была счастлива здесь. Мне нравится кататься верхом, заниматься домом.
   Ей показалось: маркиз смотрел на нее из-под полуопущенных век и не верил.
   — Я нахожу вас совершенно удивительной, мисс Овертон. И, конечно, думаю, что с вашей стороны большая ошибка ездить верхом в одиночестве, как сегодня. Если бы разбойники поняли, что вы их подслушивали, последствия для вас могли быть самыми плачевными. Как, впрочем, и для меня.
   Идона засмеялась:
   — Очень сомневаюсь, что разбойники заинтересовались бы мною. У меня нет ни денег, ни дорогих украшений.
   Маркиз насмешливо скривил губы, догадавшись, что она не поняла намека. И сказал:
   — Разбойники или не разбойники — словом, вам не следует скакать в одиночестве. Я думаю, что такой молодой особе, как вы, не следует оставаться в доме, который теперь принадлежит мне.
   — Я… я не понимаю…
   — Тогда позвольте мне изложить суть яснее, — ответил он. — Поскольку этот дом мой, я могу приезжать или нет, но если вы останетесь здесь, пойдут всякие разговоры.
   Идона смутилась.
   — Вы хотите сказать, — начала она, — что станут говорить, будто я у вас на содержании?
   — Совершенно верно!
   Идона вспомнила, что маркиз предлагал этот дом Клэрис Клермонт, но та предпочла дом в Челси. И он собирается купить ей тот дом. И она будет в нем жить…
   И тут Идона все поняла. Ну какая она глупая!
   Она никогда не понимала, что люди имеют в виду, рассказывая шепотом о джентльменах в Лондоне, сопровождающих красивых женщин, которых не принимали в обществе.
   Сейчас Идона вспомнила, как отец говорил своему другу вскоре после возвращения из столицы:
   — Я видел в один из вечеров Квекса. Он стал хозяином Крум-Фоксхаус.
   — Слышал, — ответил друг.
   — И он завел, — продолжал отец, — хорошенькую любовницу, красотка, каких поискать! Лицо ангельское, язык дьявольский. Квекс очень ею гордится.
   — Ничего удивительного. Но скоро это приобретение наскучит ему, — ответил друг. — Они все ему быстро надоедают.
   Оба рассмеялись, а сейчас Идона вспомнила этот разговор и с ужасом поняла, кем была Клэрис Клермонт для маркиза.
   Девушка не понимала до конца последствия подобной связи, но была абсолютно уверена, что он может купить этой женщине дом, может целовать ее при незнакомых людях и тем не менее никогда не предложит ей стать его женой.
   И если бы она, Идона, продолжала жить в доме, который ей больше не принадлежит, ее тоже могли бы отнести к разряду таких женщин, как Клэрис Клермонт.
   Она в ужасе вскрикнула. Потом, взглянув на маркиза, наблюдавшего за ней, снова подумала, что он, должно быть, читал ее мысли.

Глава 4

   Идона спускалась к обеду с дурным предчувствием. В глубине души она надеялась, что маркиз не захочет, чтобы она обедала вместе с ним и с Клэрис Клермонт.
   Они вышли из гостиной матери в библиотеку, потом направились к большой гостиной.
   — Когда у вас обед? — спросил маркиз.
   — При отце мы обедали в семь тридцать. Но если вы хотите позже…
   — В семь тридцать меня устраивает, — перебил ее маркиз.
   Остановившись у двери гостиной, Идона нерешительно сказала:
   — Может, вы предпочитаете обедать с мисс Клермонт наедине, тогда я могу поесть у себя в комнате…
   — Вы полагаете, что это я так хочу или это ваше желание?
   В его тоне она услышала агрессивность и поспешно ответила:
   — Я хочу… сделать так, как вы предпочитаете, милорд.
   — Поскольку это еще ваш дом, мисс Овертон, я полагаю, что я ваш гость, а вы — хозяйка.
   Идона покраснела: она решила, что он снова смеется над ней. Оглядев гостиную, она сказала:
   — Я буду вам очень благодарна, если вы сразу поставите меня в известность относительно дальнейшей судьбы этого дома. Полагаю, вы понимаете, что мне крайне трудно находиться в неведении.
   Произнеся это, она прошла через комнату к большой вазе с желтыми нарциссами.
   Маркиз наблюдал за ней, потом, поскольку он ничего не ответил, она повернулась к нему, уверенная, что он смотрит на нее из-под полуопущенных век с тем циничным выражением лица, которое ей больше всего не нравилось.
   Он продолжал молчать, и она спросила:
   — Что-то не так?
   — А почему вы так решили?
   — У меня ощущение, что вы собираетесь мне сказать… что-то такое… что меня очень взволнует.
   — Вы пытаетесь быть такой же проницательной по отношению ко мне, как я к вам? — спросил маркиз.
   — Я думаю, — быстро сказала Идона, — не столько о себе, сколько о людях, чья жизнь зависит от вашего решения.
   — В данный момент меньше всего я озабочен ими, — ответил маркиз. — Я думаю о вас. И если бы ваш отец был жив, именно этого он бы ждал от меня.
   Маркиз посмотрел на портрет сэра Ричарда, и вдруг Идону пронзила, как мечом, мысль о том, что если он ее куда-то отошлет из дома, она уже никогда больше не увидит портретов отца и матери!..
   Маркиз, точно следуя собственным мыслям, сказал:
   — Вы говорили, что ваш отец безрассудно отдавался азартным играм. А ведь если бы он выиграл, у вас было бы совершенно другое отношение и к играм, и к выигрышам.
   Он произнес это так, будто хотел в чем-то обвинить Идону. Она ответила:
   — Дело не в том, кто выиграл. Просто я считаю, что нельзя ставить на карту все и вся.
   — Вы говорите это из ханжества?
   — Но я действительно думаю, что это противоречит здравому смыслу, — ответила она. — Вы можете себе позволить потерять пятьдесят тысяч фунтов, хотя, полагаю, ими можно гораздо лучше распорядиться. Но папа не имел права рисковать абсолютно всем.
   Ее голос дрогнул на последнем слове, и она повернулась к окну, чтобы маркиз не увидел ее повлажневшие глаза.
   Маркиз пересек комнату и встал у нее за спиной.
   — Никто из нас, какой бы умный ни был, не способен повернуть часы назад. Что случилось, то случилось, и сейчас надо искать из создавшегося положения самый лучший выход для вас, — сказал маркиз.
   — Ну, может, я смогу жить в каком-нибудь другом доме в имении? Тогда ни у кого не будет оснований интересоваться мною.
   — Да похоже, что и сейчас вами мало кто интересуется, — заметил маркиз.
   Она подумала, что он намеренно так груб с ней, и напряженно проговорила:
   — Да, у меня никогда не было много друзей, но меня любили родители, и это самое главное. И я… вполне довольна!..
   Идона говорила горячо, потому что ей казалось: маркиз смеется над ней. Она добавила:
   — Мне кажется, вы стараетесь меня убедить, что я беспомощна и неумела, но, может, когда-нибудь, милорд, я вас удивлю.
   — Да вы меня уже удивили, — ответил он. — Никогда раньше не встречал женщину, которая так ловко обращается с оружием. У вас к тому же молниеносная реакция.
   — Да, и все же мне неприятно сознавать, что я убила человека, пусть даже разбойника, — сказала Идона.
   — Весьма похвально!
   Перехватив его насмешливый взгляд, Идона почувствовала, что ненависть к этому человеку охватила ее с новой силой.
   Она отвернулась от маркиза, понимая, что каким-то непонятным образом ему удается читать ее мысли.
   — Ну, а сейчас послушайте о планах относительно вас.
   Идона напряглась, продолжая смотреть в окно, как солнце опускается за древние дубы.
   — Поскольку вы теперь моя собственность и моя подопечная, я увезу вас в Лондон и дам возможность посмотреть на жизнь общества, которое вы намерены презирать.
   Идоне показалось — она ослышалась.
   Она повернулась к нему и удивленно посмотрела.
   — Что? Что вы сказали?..
   — Вы уже слышали. Я введу вас в свет, а потом уже все будет зависеть только от вас — утонете вы или выплывете.
   — А как я могу… как это возможно…
   — Да очень просто. Вас станет опекать моя бабушка, и поскольку она скучает, как и я, уверен, ее это немного развлечет.
   Идона вздохнула:
   — Нет, нет, конечно, нет! Как я могу согласиться на такое абсурдное, такое смешное предложение? Я была бы очень тронута таким предложением, если бы не понимала, что вы просто смеетесь надо мной. Вы рассчитываете, что по неопытности я совершу много промахов и ошибок и тем самым дам вам повод посмеяться надо мной.
   Маркиз криво усмехнулся:
   — Вы навыдумывали такого, чего я вовсе не имел в виду. Просто, я полагаю, вам стоит занять место в обществе, достойное ваших родителей.
   — Но каким образом? — сердито спросила Идона. — Мне нужны платья, на которые у меня нет денег, и масса других дорогих вещей, которые я просто не в состоянии перечислить, поскольку не слишком разбираюсь в этом.
   Лишь после того как Идона это сказала, она увидела улыбку на губах маркиза и вспомнила Клэрис Клермонт, выпрашивающую у него рубиновое ожерелье и браслет.
   Девушка вскрикнула:
   — Нет! Как вообще вы могли допустить, что я пойду на то, чтобы быть вам обязанной за платья и все остальное!
   И, прежде чем он успел ответить, она добавила:
   — Папа потерял все, но не гордость! И именно она позволила ему умереть, смеясь над теми, кто стал бы потом выражать ему сочувствие. И у меня есть гордость, милорд, вы не вправе у меня отнять ее!
   — К сожалению, мисс Овертон, гордость — вещь несъедобная. И я думаю, невелика разница между тем, что я плачу за еду, которой вы питаетесь, и одежду, которой вы прикрываете наготу.
   Идона обескураженно смотрела на маркиза, не в силах произнести ни слова.
   Потом отвернулась к окну — с единственным желанием: избавиться от него, убежать подальше, на край света, чтобы он никогда не отыскал ее!
   Да, надо просто оседлать Меркурия и ускакать далеко, а там — пока неизвестно каким образом, — попытаться выжить.
   Маркиз прервал ее панические размышления.
   — Ну это будет слишком глупо, уверяю вас. Мне придется послать людей с Боу-стрит^[2] на поиски. И будьте уверены: они найдут вас и вернут.
   Снова он прочитал ее мысли. И не совсем придя в себя от изумления, Идона слабым голосом, как будто жизнь покинула ее, спросила:
   — А что я… могу сделать?
   — Вы должны делать то, что вам говорят, — сказал маркиз. — Я знаю, как будет лучше для вас. Вот и все.
   Он помолчал и добавил:
   — И не вздумайте меня ослушаться. Я же, в свою очередь, обещаю: слуги, конюхи — словом, все, кто живет здесь, будут обеспечены, как вы просили.
   Идона повернулась к нему с сияющими глазами.
   — Правда? — спросила она. — Действительно так и будет?
   — Я всегда говорю правду, — ответил маркиз. — И если я даю слово, я ожидаю, что и вы сдержите свое.
   Идона смотрела на него и думала: как сделать так, чтобы он отказался от своих планов на ее счет.
   Потом, увидев выражение его глаз, прямую линию губ, квадратный подбородок, Идона поняла, что сколько бы она его ни умоляла, даже на коленях, он все равно поступит по-своему. Еле слышно она спросила:
   — Я дам вам… слово. Но зачем вы это делаете?..
   — А вы уже ответили на этот вопрос. Мне будет забавно наблюдать за вашим поведением в большом мире, куда вы попадете из этого древнего, обветшалого дома.
   И тогда, не в силах сдержаться, она с рыданиями выбежала из комнаты.
   Идона переодевалась, когда вошла няня, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что она переживала.
   — Если бы ее светлость знала, кто сегодня разляжется в ее постели, она бы в гробу перевернулась, — качала головой старушка. — Какой срам! Привезти в дом такую неприличную женщину!
   — Он думал, что я ребенок.
   — Так ты и есть ребенок, можно ли тебя сравнить с этой старой ведьмой?! — сердито фыркнула няня. — Трясет своими ожерельями да еще рассказывает мне, откуда они взялись. — Потом, спохватившись, что напрасно говорит все это Идоне, няня прикусила язык, не желая выболтать остальное, и закончила другим тоном: — Тебе не надо переодеваться. И не приведи Бог сесть за один стол с этой! Только через мой труп!
   — Я не хотела идти, но его светлость настаивает. Ты же знаешь, няня, мы не можем его раздражать.
   — Это еще что такое? Чего он ждет от тебя, а?.. Идона знала, как старушка переживает за нее, и решила рассказать ей самую малость.
   — Его светлость уже согласился, что Эдам и его жена, ты, все живущие здесь будут обеспечены. Ты ведь понимаешь, как это важно!
   Няня вздохнула:
   — Уж это правда, мисс Идона. А что же он хочет взамен?
   — Ну, чтобы я подчинялась, вернее, слушалась его.
   Она не стала подробно рассказывать о разговоре с маркизом.
   Идона надела свое единственное вечернее платье, которое няня смастерила сама. Девушка любила надевать его, когда ужинала с отцом.
   Платье очень простое, из самого дешевого муслина. Няня постаралась, чтобы платье было модного, по ее представлениям, фасона: высокая талия, достаточно низкий вырез, подходящий для вечера.
   Идона понимала, какой простушкой покажется она на фоне Клэрис Клермонт. Девушка вынула фиалки из вазочки на туалетном столике и прикрепила к платью. А потом, когда няня причесала ее, приколола крошечные букетики к волосам.
   Она была полна решимости не позволить маркизу подавить ее волю и гордость, даже несмотря на то, что вынуждена его слушаться.
   Он такой властный, такой своенравный!.. Ей казалось — если не сопротивляться ему всеми силами, он просто втопчет ее в землю, и она перестанет существовать как личность.
   Открывая дверь в гостиную, она надеялась оказаться первой.
   Но маркиз уже стоял спиной к зажженному камину и казался еще красивее, чем прежде.
   В вечернем наряде, с белым галстуком, в длинных черных узких брюках, изобретенных принцем-регентом, он смотрелся пришельцем из другого мира.
   Она испугалась, что он станет смеяться над ее стараниями украсить себя, и пожалела, что приколола фиалки в волосы и к платью.
   Но она гордо подняла подбородок и, подойдя к маркизу, присела, уверенная, что его внимательный, изучающий взгляд уже отыскал в ней кучу недостатков.
   — Вы выпьете шампанского? — спросил он. Она увидела, что слуги поставили серебряный поднос на столик. На нем стояло серебряное ведерко со льдом для шампанского, которое не вынимали со времен дедушки. И у нее в голове мелькнула мысль, что, вероятно, отец не нашел ведерко, иначе он бы его обязательно продал.
   Идона взяла бокал, протянутый маркизом.
   — Я полагаю, невежливо не попросить вас рассказать историю дома и ваших предков. Я отдаю должное возрасту дома, но больше всего его красоте. Атмосфера комнаты, в которой я сплю, — удивительная, я раньше не ощущал ничего подобного.
   Идона изумленно подняла брови: он пытается быть любезным. Она ответила:
   — Может быть, сегодня ночью вас посетят духи прошлого.
   — А вы верите в призраки?
   — Конечно, — ответила Идона. — Их здесь много, и я их часто вижу.
   — Так, вы думаете, я и поверю? Она засмеялась:
   — Это не зависит от того, верите вы или нет. Дом часто посещают духи с тех пор, как здесь останавливался Чарльз II, когда прятался от солдат Кромвеля.
   — А что произошло?
   — Леди Овертон, прятавшая здесь Чарльза, влюбилась в него. А он бежал во Францию. Она, конечно, понимала, что они не могут быть вместе. Не в силах пережить разлуку, она умерла. Ее похоронили в семейной усыпальнице.
   — Печальная история, — заметил маркиз. — И вы думаете, с вами такое может случиться?
   — Надеюсь, нет.
   — Уверен, как все женщины на свете, вы верите, что в один прекрасный день встретите замечательного принца, который влюбится в вас с первого взгляда, вы выйдете за него замуж и заживете счастливо.
   Идона подумала, что, несомненно, именно этого ей бы и хотелось.
   И снова он прочел ее мысли.
   — Прекрасные мечты!.. На самом деле жизнь не такова. И любовь, позвольте вам сказать, мисс Овертон, как правило, — разочарование.
   — Может быть, вы делаете выводы на основе собственного опыта. А мои родители были по-настоящему счастливы друг с другом. Мама наперекор семье вышла замуж за отца, и хотя мы были очень бедны, она никогда не жалела.
   — Ну, значит, им несказанно повезло.
   — Я думаю, суть в том… — Идона подыскивала слова поточнее, — что они не определяли цену того, что делают, как, вероятно, вы и ваши знакомые. Они просто любили друг друга, все остальное считая совершенно неважным.
   — Если вы собираетесь ориентироваться на такие необычайно высокие идеалы, я хочу вас предупредить — вы непременно разочаруетесь. Довольствуйтесь доступным. Заполучите мужчину с деньгами, приличным положением, по уровню подходящего вам. Зачем желать большего?
   — Но я хочу большего, — ответила Идона. — Гораздо большего! Я хочу, выходя замуж, любить всем сердцем и чтобы меня любили. Мне не важно, будет ли нам трудно, сможем ли иметь лошадей, украшения, слуг, шампанское. Мы будем принадлежать друг другу, а это более драгоценно, чем все остальное, что способен предложить нам мир.
   Она говорила слегка нараспев; глаза сверкали от воспоминаний о счастье родителей. Идоне казалось, что даже девочкой она замечала радостный свет, исходивший из их сердец.
   Едва Идона замолчала, как открылась дверь, и появилась Клэрис Клермонт. Она была настолько живописна, что девушка молча взирала на нее.
   Платье из зеленого газа украшали перья; волосы золотистого цвета ярко сверкали.
   Глаза актрисы были подведены черным, ресницы густо покрыты тушью, а губы — алой помадой.
   Клэрис была очень хороша, правда, чрезмерно ярка.
   Она ринулась к маркизу:
   — О чем тут разговор? Про что драгоценное? Если кто-нибудь и отхватит драгоценности, то уж не беспокойся, это буду я!
   Клэрис подозрительно посмотрела на Идону, как будто опасалась ее.
   — Мы говорили не об украшениях, Клэрис, а о том, что мисс Овертон находит более ценным, — сказал маркиз.
   — Да? И что это может быть?
   — Чувства.
   — Ах, это!.. — протянула Клэрис Клермонт. — Что касается меня, то скажу откровенно: я люблю больше дело, чем слово. А в дело входят и подарки!
   — Ничего другого я не ожидал от тебя услышать, — усмехнулся маркиз.
   Он подал ей бокал шампанского, она выпила до дна и заметила:
   — Мне ужасно хотелось шампанского. От этого дома меня пробирает дрожь. А старуха, которая меня одевала, сказала — тут есть призраки. А я их боюсь не меньше, чем разбойников. Конечно, мой красавчик, надеюсь, ты меня защитишь?
   Она протянула пустой бокал, и маркиз снова его наполнил.
   Потом, как будто догадавшись, что Идона смотрит на нее, сказала:
   — Красивый, да? Но смотри, ни о чем таком не думай. Он мой, и держи от него руки подальше!
   Идона почувствовала, как покраснела, и облегченно вздохнула, когда открылась дверь, и старый Эдам объявил:
   — Обед подан… мисс Идона.
   Перед тем как назвать ее имя, он сделал паузу, не уверенный, к кому обращаться — к ней или к маркизу.
   — Что ж, придется мне одному сопровождать двух красивых леди на ужин.
   С этими словами маркиз предложил правую руку Идоне, а левую — Клэрис.
   Идона испугалась — сейчас актриса устроит сцену ревности, но та взяла маркиза за руку, тесно прижалась щекой к его плечу, оставив след пудры на его камзоле.
   В гостиной горели все свечи и, кроме Эдама, находились еще двое слуг.
   Конечно, все было не так, когда Идона обедала с няней вдвоем.
   На первое подали суп из свежих грибов, собранных деревенскими ребятами. Затем на столе появились: форель, выловленная в озере, нога молодого барашка и несколько жирных голубей, которых Идона разрешала стрелять в лесу.
   Она подумала, не заведет ли снова маркиз лесничих. А может, если Клэрис Клермонт отказалась принять дом и имение в подарок, он подыщет себе другую любовницу, и та станет устраивать вечера в этом старом доме?..
   Идону одолевали разные мысли, и еда казалась совершенно безвкусной.
   Особенно ее мучила мысль, что женщина вроде Клэрис, разодетая в пух и прах, накрашенная, как кукла, будет ходить по комнатам, где ее предки жили и умирали, оставляя след в истории Англии.
   Как бы неприязненно она ни относилась к маркизу, но была вынуждена признать, что он свободно, раскованно сидит во главе стола, словно всегда занимал это место.
   Идона же чувствовала себя крайне неуверенно. Весь ее мир перевернулся вверх дном; она ловила себя на том, что испытывает чувство страха перед неизвестным. Раньше с ней такого не было.
   И не призраки пугали ее, а живые люди, которых ей предстояло встретить и с которыми, она не сомневалась, у нее нет ничего общего.
   «Боже, позволь мне остаться здесь, где мне все знакомо!» — молилась Идона.
   Вдруг она поймала на себе взгляд маркиза. Неужели он снова прочел ее мысли?
   К её удивлению, он со знанием дела заговорил о своей коллекции картин и о других семьях, собиравших портреты предков, как и Овертоны.
   — Очень жаль, что у вашего отца не было сына! В этом случае дом перешел бы к нему, а не ко мне.
   — Да, мама тоже всегда сожалела, что Бог не послал им сына, — кивнула Идона. — Когда я была маленькая, то молилась, чтобы у меня родился братик, а если нет, чтобы Бог превратил меня в мальчика.
   Маркиз рассмеялся:
   — Этого молитвой не добьешься. А вы считаете, что молитвой можно получить то, чего хочешь?
   — Во всяком случае, иногда сбывается то, о чем молишься, — сказала она тихо, вспомнив, что он пообещал помочь людям, о которых она так беспокоилась.
   — Мне интересно, — заметил он, — а через год вы будете думать о себе или все еще о тех, кто камнем висит у вас на шее?
   — Надеюсь, через один год или через двадцать лет я все равно буду чувствовать одинаковую ответственность за людей, которые от меня зависят, — быстро ответила Идона.
   Увидев удивление в глазах маркиза, она стала ждать его колких возражений. Конечно, он сейчас рассмеется. Вдруг с облегчением она услышала голос Клэрис:
   — Ну знаете ли, мне надоели разговоры о картинах, которых у меня нет, о домах, которых я не хочу.
   Давайте лучше обо мне. Ты собираешься поддержать мою следующую пьесу? Я на тебя рассчитываю.
   — Подумаю. Но сперва я хотел бы ее прочитать.
   — Пьеса настоящая, — уверила его Клэрис, — и у меня прекрасная роль, а поскольку я замечательно выгляжу в бриджах, я произведу фурор.
   Идона посмотрела на нее через стол, словно не веря собственным ушам.
   Как может женщина, даже на сцене, появиться не в юбке, а в бриджах?
   Клэрис словно прочитала ее мысли и сказала маркизу:
   — О Боже, ухожу, ухожу! Я шокирую твою деревенскую мышку. Давай прямо утром вернемся в Лондон и немного развлечемся перед моим завтрашним выступлением?
   — Ты права, Клэрис, ты здесь не ко двору. Он произнес это не как комплимент, и она сказала:
   — Да уж правда. Но нечего злиться, я не из тех, кто любит кувыркаться в первоцвете с соломой в волосах. — Потом посмотрела на Идону и добавила: — Я все это оставляю скромницам, которые смотрят на меня свысока, но которые никоим образом не способны заработать то, что могу я.
   Идона встала:
   — Я думаю, мисс Клермонт, мы должны оставить его светлость наедине с портвейном.
   — Пожалуйста, уходите, а я посижу. Я не оставлю его, пока вы тут рядом. И вообще никогда, на всякий случай. — Она подвинула стул поближе к маркизу и просунула руку ему под локоть. — Если бы у нас хватило ума, мы бы остались в той приятной маленькой гостинице. Там такая миленькая спальня с кроватью на четырех столбиках и матрас из гусиных перьев. Мы бы гораздо лучше провели время, чем тут со всеми этими привидениями, которые будут на нас пялиться.
   Идона не слушала. Она прошла через гостиную, и медленно, с достоинством вышла.
   Но едва дверь закрылась, она бросилась бежать.
   Она летела по коридору мимо гостиной, мимо библиотеки отца, не переводя дух, до самой гостиной матери.