Страница:
Когда они проезжали через деревню, Леона увидела на размокшей от недавнего дождя глине отпечатки конских копыт, ведущие вдоль излучины реки в сторону дороги на Лондон. Она украдкой взглянула из-под ресниц на лорда Чарда, но тот был всецело поглощен беседой с Николасом Уэстоном и, судя по всему, ничего не заметил.
Деревня выглядела тихой и мирной в лучах утреннего солнца. Несколько сельских парней в рабочей одежде сидели перед трактиром с полными кружками в руках, и Леона догадалась, что эль, который они пили, был платой за проделанную ими минувшей ночью работу.
Она невольно вздрогнула, услышав, как лорд Чард произнес:
— Этот трактир, Николас, известен по всей округе тем, что его обычно использовали в своих целях контрабандисты — «джентльмены», как их еще называют в этих местах.
— Тогда почему же вы не обыскали его? — быстро спросил Николас Уэстон.
— Потому что в этом случае я бы ничего не нашел, — отозвался лорд Чард. — «Джентльмены» отнюдь не такие дилетанты в своем деле, чтобы оставлять свои товары лежать на видном месте, где кто угодно, вроде меня, может их обнаружить.
— Должно быть, это довольно прибыльное дело, — заметил Николас Уэстон.
— Пока ему не приходит конец, — ответил лорд Чард.
В его тоне ей послышалось предупреждение, и девушка поспешно отвернулась, глядя в окно туда, где, чуть опережая их, гарцевал на лошади Хьюго.
Что она может сделать? Как ей убедить брата, что игра не стоит свеч? Словно звон погребального колокола, до нее донеслись слова лорда Чарда, произнесенные с несвойственной ему до сих пор подчеркнутой интонацией в голосе:
— Рано или поздно, Николас, даже самый ловкий контрабандист допускает ошибку — и тогда либо его ловят, либо он погибает!
Глава 7
Деревня выглядела тихой и мирной в лучах утреннего солнца. Несколько сельских парней в рабочей одежде сидели перед трактиром с полными кружками в руках, и Леона догадалась, что эль, который они пили, был платой за проделанную ими минувшей ночью работу.
Она невольно вздрогнула, услышав, как лорд Чард произнес:
— Этот трактир, Николас, известен по всей округе тем, что его обычно использовали в своих целях контрабандисты — «джентльмены», как их еще называют в этих местах.
— Тогда почему же вы не обыскали его? — быстро спросил Николас Уэстон.
— Потому что в этом случае я бы ничего не нашел, — отозвался лорд Чард. — «Джентльмены» отнюдь не такие дилетанты в своем деле, чтобы оставлять свои товары лежать на видном месте, где кто угодно, вроде меня, может их обнаружить.
— Должно быть, это довольно прибыльное дело, — заметил Николас Уэстон.
— Пока ему не приходит конец, — ответил лорд Чард.
В его тоне ей послышалось предупреждение, и девушка поспешно отвернулась, глядя в окно туда, где, чуть опережая их, гарцевал на лошади Хьюго.
Что она может сделать? Как ей убедить брата, что игра не стоит свеч? Словно звон погребального колокола, до нее донеслись слова лорда Чарда, произнесенные с несвойственной ему до сих пор подчеркнутой интонацией в голосе:
— Рано или поздно, Николас, даже самый ловкий контрабандист допускает ошибку — и тогда либо его ловят, либо он погибает!
Глава 7
Поместье Клантонбери располагалось недалеко от берега моря и находилось всего лишь в восьмидесяти милях по прямой от владений Ракли. Но вдоль гряды меловых холмов не существовало проезжей дороги, и, чтобы добраться до него, экипажам приходилось удаляться на значительное расстояние в глубь побережья, проделывая путь длиною почти в двадцать миль, прежде чем взору пассажиров впервые представало величественное каменное здание, построенное по проекту Роберта Адама.
Леона уже порядком устала к этому времени, но, несмотря на это, не смогла удержаться от взволнованного трепета, когда экипаж съехал вниз по крутому холму и они увидели перед собою огромный дворец в окружении террас и садов и на заднем плане мерцавший в свете закатного солнца Ла-Манш.
Скалы в этой части побережья переходили в болотистую низину, пересеченную широкой извилистой рекой, несущей свои воды к морю. Дом был защищен обступавшими его густыми лесами, и благодаря удачно выбранному Робертом Адамом местоположению с одной его стороны открывался вид на покрытую зеленью холмистую равнину, а с другой — величественное зрелище отливавшего изумрудами и синевой моря, прекрасного в любую погоду.
— Как красиво! — невольно воскликнула Леона, и лорд Чард посмотрел на нее с едва уловимой улыбкой, подмечая ее чуть приоткрытый рот, сиявшие от восторга глаза и то, как в порыве воодушевления она сложила руки, словно порываясь удержать сокровище и сделать его своим.
— Хотелось бы, чтобы моей сестре это место понравилось так, как вам, — сказал он. — Я всегда говорю ей, что у нее нет ни капли художественного вкуса, если она предпочитает дым и грязь Лондона свежему воздуху и аромату садов Клантонбери.
Леона едва расслышала его слова. Она благоговейно созерцала дворец по мере того, как карета подъезжала все ближе и ближе к нему по просторной дубовой аллее, лишь смутно, краешком сознания уловив долетевший до нее обрывок фразы Николаса Уэстона, сообщившего, что деревья были посажены для другого здания, которое прежде служило герцогской резиденцией. Затем они миновали мост через реку, и лошади вихрем промчались перед фасадом дома. Теперь она могла разглядеть длинный ряд широких каменных ступенек, ведущих к подножию колоннады, украшавшей парадный вход. По обе стороны от нее простирались два больших боковых крыла, гармонично сочетавшихся в совершенстве пропорций с огромным сводчатым куполом, венчавшим центр здания.
Только когда экипаж остановился и лакеи в напудренных париках и фиолетовых с серебром ливреях сбежали вниз по ступенькам лестницы, расстилая под их ногами пурпурный ковер, Леона вспомнила о своей внешности, внутренне поморщившись при мысли, что, по ее разумению, ей следовало бы войти в этот великолепный дворец через вход для прислуги. «Даже горничная будет выглядеть более нарядно одетой, чем я», — вдруг пришло ей в голову, от одной перспективы покинуть экипаж ее бросило в дрожь.
Насколько было бы проще вернуться домой, взглянув краешком глаза на Клантонбери, не будучи вынужденной туда заходить! Но сейчас у нее не было никакой возможности уклониться от приглашения лорда Чарда, который, выйдя из кареты, протянул ей руку, помогая спуститься с подножки.
Лишь на одно мгновение их пальцы соприкоснулись, и она почувствовала, как пожатие его теплой руки успокоило и ободрило ее. Она тотчас вскинула на него глаза и увидела, что он улыбается.
— Не волнуйтесь, — произнес он мягко. — Моя сестра примет вас с радостью, и вряд ли мы найдем здесь многочисленное общество, так как она только что прибыла из Лондона.
Его слова обнадежили ее, и все же сердце у Леоны забилось сильнее, когда она поднялась по широким ступенькам и вступила в огромный зал, облицованный мрамором, с колоннами коринфского ордера и высокими каменными статуями, обставленный роскошной мебелью под массивными сверкающими люстрами.
Леона едва не онемела от изумления, когда мажордом, более напыщенный в сознании свой значительности, чем кто-либо из тех, кого она встречала раньше, проводил их в комнату, которую он назвал малой гостиной, но которая на самом деле, как показалось Леоне, размерами больше напоминала огромный бальный зал.
Это была прелестная комната, выходившая окнами в розарий, но в ней никого не было, и лорд Чард, окинув ее беглым взглядом, объявил, что он отправляется на поиски сестры.
Николас Уэстон, который вошел в дом вместе с ними, уже успел удалиться, и Хьюго тоже не было видно — как догадалась Леона, он направился на конюшню проследить за тем, чтобы его лошади был обеспечен должный уход. Конечно, в присутствии брата она чувствовала бы себя более уверенно, но понимала, что стоило Хьюго войти в конюшню — и могли пройти часы, прежде чем он освободится.
Мажордом закрыл дверь за лордом Чардом. Оставшись в одиночестве, Леона осмотрела комнату и снова остро ощутила собственное ничтожество. Живя уединенно в замке, она даже не представляла себе, что может существовать подобная роскошь. Это впечатление создавалось не только блестящей полированной мебелью, шелковыми драпировками тончайшей работы, картинами и зеркалами, позолоченными рамами и коврами, каждый из которых, насколько она могла судить, стоил целое состояние, но и множеством маленьких изящных безделушек, украшавших гостиную, и, как ни равнодушна Леона была к подобным вещам, она не сомневалась, что каждая из них обошлась хозяевам в сумму гораздо большую, чем она сама была в состоянии потратить на ведение хозяйства в Ракли за месяц или даже за целый год.
Леона переходила от предмета к предмету, ощупывая чувствительными пальцами мягкий атлас подушек, бархат и парчу обивки стульев. Наконец, блуждая бесцельно по комнате, девушка подошла к окну, выходившему в розарий. Окно было открыто, и снизу до нее доносились чьи-то голоса. Она только собиралась отойти из страха, что ее могут заметить, как вдруг высокий веселый женский голос воскликнул:
— Право, Джулиен, вы слишком многого от меня хотите, несмотря на всю мою привязанность к вам. Я не вижу вас неделями — нет, месяцами, — разве что по случаю на каком-нибудь приеме. И вдруг вы объявляетесь здесь с какой-то деревенской нищенкой, которая привлекла к себе ваше внимание, и просите меня не только оказать ей гостеприимство, но одолжить мои самые красивые платья. Я заявляю, это уже чересчур!
Низкий голос что-то возразил в ответ, но Леона не расслышала, что именно, потому что стремительно бросилась от окна в противоположный конец гостиной и с пылающими щеками упала в кресло, опустив голову и заломив руки. Леона испытывала жесточайшие муки стыда и унижения. Так вот чего стоили заверения лорда Чарда, что его сестра обрадуется этому визиту и что в Клантонбери у нее не будет недостатка в подобающей одежде! Как она могла быть настолько глупа, чтобы довериться ему? — спрашивала себя Леона.
Она чувствовала, что ее щеки снова и снова вспыхивали румянцем от гнева и смущения. Деревенская нищенка, как же! Как посмела герцогиня сказать о ней такое?
Леона вспомнила своего отца, его благородные, аристократические черты лица, генеалогическое древо, которым он так гордился, восходившее к тем Ракли, которые защищали Британию против войск Вильгельма Завоевателя12 в битве при Гастингсе.
— Как она посмела? — произнесла Леона вслух, и охвативший ее прилив гордости, казалось, не оставил следа от замешательства, заставив девушку вскочить на ноги. Подбородок ее был высоко поднят, в глазах появилось упрямое выражение.
«Я не позволю им так унижать себя!»— как раз подумала она, когда дверь гостиной распахнулась и вошла герцогиня в сопровождении лорда Чарда.
По-видимому, мнение ее милости изменилось по пути в дом под влиянием доводов брата, но даже теперь она не собиралась сдаваться окончательно в своем отношении к вновь прибывшей, и, когда герцогиня прошествовала через комнату, было очевидно, что держалась она с истинно королевским величием и приготовилась оказать Леоне весьма прохладный прием.
Леона почему-то представляла ее себе высокой — вероятно, потому, что лорд Чард был высокого роста.
Но вместо этого она увидела перед собою женщину примерно одного с нею сложения, хотя совершенно непохожую на нее.
В двадцать семь лет герцогиня Клантонбери находилась в самом расцвете своей красоты. Она была брюнеткой, с волосами цвета воронова крыла и бровями вразлет над почти фиалковыми глазами, оттенявшими ее нежную кожу, белую, как цветок магнолии.
Миниатюрная, обаятельная и жизнерадостная, Харриэт Клантонбери могла, когда она того желала, внушать благоговейный трепет. Сейчас был как раз один из таких случаев.
— Могу ли я представить мисс Леону Ракли? — обратился к ней лорд Чард и нахмурился, когда герцогиня звонким, но леденяще холодным голосом произнесла:
— Как поживаете, мисс Ракли? Мой брат, насколько я поняла, привез вас к нам погостить.
Леона опустилась на пол в глубоком реверансе, держа в то же время свою белокурую головку высоко, смело встречая на себе взгляд герцогини. Она явно робела, и в то же время гордость в ней преобладала над всеми прочими чувствами.
— Я должна принести вам, мадам, свои самые искренние извинения, — ответила она мягко, — за то, что мой брат и я позволили себе навязываться вам без приглашения, но лорд Чард весьма решительно настаивал на нашем приезде сюда — как мне кажется, по причинам иным, нежели простое желание доставить нам удовольствие.
Если тон герцогини был полон холодной надменности, то Леона ухитрилась повести себя с еще большей сдержанностью. По сути, ее крайняя молодость делала холодность и отчужденность в ее голосе даже более явными, чем у женщины более старшего возраста.
Герцогиня выглядела слегка удивленной, и, хотя Леона изо всех сил старалась держаться с достоинством, ощущая на себе пристальный взор лорда Чарда, она ясно сознавала, что ее грудь взволнованно вздымалась под серым ситцем платья и руки, поддерживающие белую шаль, чуть вздрагивали, как она ни старалась придать им устойчивое положение.
Совершенно неожиданно герцогиня смягчилась.
— Да ведь вы же совсем еще ребенок! — воскликнула она. — И чрезвычайно прелестны к тому же. А Джулиен не сказал мне… — Она внезапно оборвалась на середине фразы, задорно прикусив губу, и бросила беглый взгляд на своего брата. — Я не сомневаюсь, Джулиен, — добавила она, — что мисс Ракли права и за этим визитом кроется вполне определенная причина. В чем дело? Прошу вас выложить нам все начистоту.
— Уверяю вас… — начал было лорд Чард, но тут герцогиня прищелкнула пальцами и снова обернулась к Леоне.
— 0 — ля-ля! — воскликнула она. — Не обращайте на него внимания, он явно намерен изворачиваться. Я знаю своего брата настолько хорошо, что сразу могу сказать, когда он собирается обвести меня вокруг пальца. Вы должны объяснить мне, почему вы здесь и что все это значит, так как ручаюсь, что от него мы не добьемся ни слова.
Тон ее был теплым и сердечным, и теперь она улыбалась чарующей улыбкой, способной обезоружить любого представителя противоположного пола, которого ей случалось задеть. Но Леона по-прежнему оставалась неприступной.
— К сожалению, мадам, — сказала она, — мне ничего не известно о тех тайных мотивах, которые побудили лорда Чарда настаивать на нашем визите в Клантонбери.
Я полагаю, у него вошло в обыкновение преподносить сюрпризы, поскольку у меня было всего лишь полтора часа, чтобы подготовиться к его приезду в наш собственный дом.
— Ну разве это не похоже на Джулиена? — подхватила герцогиня. — Всегда непредсказуем и, более того, всегда появляется тогда, когда его меньше всего ждешь. Но мы должны быть снисходительны, потому что, когда бы он ни приехал, всегда большое счастье видеть его.
Она улыбнулась своему брату через плечо, располагаясь на удобной, обитой парчой софе и жестом приглашая Леону сесть рядом с нею.
— Теперь, когда вы здесь, — продолжала она с воодушевлением, — мы не станем утруждать себя догадками, как и почему это произошло, но позаботимся лучше о том, как сделать ваше пребывание у нас приятным.
Ваш брат с вами, насколько я поняла?
— Хьюго, должно быть, в конюшне, присматривает за лошадью, на которой он приехал сюда, — объяснила Леона. — Он очень придирчив в том, что касается ухода. за лошадьми, и, боюсь, не доверит никому — даже грумам вашей милости — проследить за тем, чтобы их вытерли так, как он считает нужным, — Герцог точно такой же, — призналась герцогиня со вздохом. — Даю вам слово, порою я чувствую неловкость и даже зависть, глядя, как он суетится вокруг своих лошадей, вместо того чтобы уделить хоть малейшую долю внимания мне.
Теперь уже было совершенно очевидно, что герцогиня смягчилась и готова была почти на равных беседовать со своей гостьей. Но Леона до сих пор не могла окончательно успокоиться. Слова «деревенская нищенка» все еще звенели у нее в ушах, и, подняв глаза на лорда Чарда, по-прежнему стоявшего рядом с ними, она произнесла, обращаясь к нему:
— Я надеюсь, ваша светлость не будет возражать, если мы завтра же вернемся домой, так как в замке есть множество неотложных дел, которые, по моему глубокому убеждению, требуют моего присутствия.
Лорд Чард изумленно поднял брови, но, прежде чем он успел что-либо ответить, герцогиня воскликнула:
— О нет, что вы, это совершенно исключено! Мы не можем позволить вам уехать на следующий же день.
В этом случае ваше путешествие потеряло бы всякий смысл. И, кроме того, я уверена, что мой муж пожелает показать вам и вашему брату многие из достопримечательностей Клантонбери, а это, конечно, нельзя успеть сделать за такой короткий срок.
— Это очень великодушно с вашей стороны, мадам, — произнесла Леона натянутым тоном. — Но, к сожалению, у нас нет возможности надолго оставлять свой дом, и я не сомневаюсь, что мой брат одобрит мое решение.
Она испытывала почти удовлетворение от сознания того, что такой поворот событий нарушал планы лорда Чарда, какими бы они ни были. Она заметила неожиданно появившуюся между его бровями складку, внезапно сжавшиеся губы и поняла, что ее слова поставили его в тупик и он не знал, что предпринять. Лорд Чард даже бросил беглый взгляд на сестру, как бы прося у нее поддержки.
Словно под влиянием душевного порыва, герцогиня протянула руку и положила ее на плечо Леоны.
— Мне кажется, — сказала она, — что вы сердитесь на меня за то, что я встретила вас не слишком приветливо. Извините меня, если это так. Я чувствовала досаду не на вас, а на Джулиена, не догадавшегося послать вперед грума, чтобы мы могли приготовиться к вашему приезду.
— Это в самом деле было неосмотрительно, — согласилась Леона. — И, будь я на вашем месте, мадам, я была бы рассержена так же, как и вы. Признаться, я была очень недовольна своим братом, когда он позавчера явился домой и сообщил мне, что лорд Чард находится всего лишь в полутора часах езды отсюда.
— Ах, эти мужчины! Эти мужчины! — воскликнула герцогиня.
— То же самое, — продолжала Леона, словно не слыша слов герцогини, — не может служить оправданием моему брату и мне за ту бестактность, которую мы допустили, навязывая вам свое общество. Теперь я понимаю, что нам следовало отклонить приглашение лорда Чарда, пока мы не получили записку от вашей милости.
Боюсь, мадам, я проявила прискорбное невежество в том, что касается этикета, принятого в высшем обществе. В то же время я ясно отдавала себе отчет в том, что этого требовало простое приличие, и не должна была позволять себе поддаваться на уговоры лорда Чарда.
В глубине души она чувствовала, что ее замечание было не совсем справедливо, поскольку настойчивость проявлял не столько лорд Чард, сколько Хьюго. Если бы только она могла остаться дома! И все же девушка сознавала, что она ни за что не решилась бы провести ночь в замке одна, зная, что Лью Куэйл где-то поблизости.
— О, пожалуйста, мисс Ракли, не сердитесь так на моего бедного Джулиена! — воскликнула герцогиня, но, прежде чем она смогла добавить что-либо еще, дверь отворилась и доложили о Хьюго.
Если герцогиня уже успела убедиться, что Леона оказалась совсем не такой, какой она себе ее представляла, то, едва увидев Хьюго, она окончательно пришла к выводу, что, хотя их визит и выходил за рамки обычных условностей, перед нею были двое незаурядных молодых людей, которые, несомненно, являлись в полной мере леди и джентльменом.
Леона ощутила невольный прилив гордости, когда Хьюго проследовал через гостиную непринужденной походкой, свидетельствовавшей о том, что он чувствовал себя в Клантонбери как дома. Он поклонился с грацией, которая не могла не быть оценена лордом Чардом, и объявил герцогине, с выражением нескрываемого восхищения в глазах, что он является ее самым преданным слугой.
— Ваша милость, безусловно, найдет во мне самого верного из своих поклонников, — добавил он. — Когда я увидел вас на балу у Ольнека, вы были столь прекрасны в ослепительном блеске бриллиантов, что даже сияние свечей и люстр померкло перед вашим сиянием.
— Сэр Хьюго, вы мне явно льстите, — упрекнула его герцогиня с улыбкой, но Леона не могла не заметить, что комплимент был принят с удовольствием, так как она продолжала:
— Я счастлива приветствовать вас и вашу сестру в Клантонбери. Джулиен говорил мне, что вы живете совсем недалеко отсюда, и, так как мы соседи, нам следовало бы познакомиться раньше, хотя, если я правильно поняла, вас долгое время не было дома.
— Разумеется, ведь он тогда был со мною во Франции, — вставил лорд Чард. — Один из моих самых надежных офицеров, Харриэт. Если не ошибаюсь, я рассказывал вам о его подвигах в некоторых из своих писем.
— Если только, по-вашему, я могу их вспомнить, — отпарировала герцогиня. — Ваши письма обычно были ужасно скучными — сплошные описания сражений, маневров и бесконечные нападки на французов, которых я всегда считала одной из самых культурных наций, по-настоящему знающей толк в хорошей еде.
Лорд Чард рассмеялся:
— Харриэт, вы просто невозможны! Я уверен, что вы согласились бы пообедать даже с самим Наполеоном в канун Ватерлоо, если бы он пообещал вам приличное угощение.
— Почему бы и нет? — лукавым тоном осведомилась герцогиня. — Все эти мужские стычки и потасовки до крайности утомительны. Клянусь вам, я уже давно потеряла им счет.
Она говорила словно легкомысленная школьница, но глаза ее блестели, и Леона сразу догадалась, что ей доставляло удовольствие поддразнивать своего серьезного и сдержанного по натуре брата. Это позволяло ей увидеть лорда Чарда в ином свете, но, прежде чем она успела последовать дальше за ходом своих мыслей, герцогиня обернулась к ней, мгновенно меняя предмет разговора.
— Пойдемте, мисс Ракли, я провожу вас наверх, в вашу комнату, — сказала она. — Мы тихо поболтаем там, где эти несносные мужчины не смогут нас услышать.
Предоставим им порассуждать всем вместе с высокопарным видом о «старых добрых временах». Я убеждена, что разговор на эту тему будет тянуться до самого вечера. Но у нас с вами сейчас есть более важные заботы.
— Крайне несправедливо со стороны вашей милости лишать нас своего общества, — заметил Хьюго, но герцогиня только рассмеялась в ответ.
— Если будете хорошо себя вести, увидите нас за обедом, — заявила она. — И как только появится мой муж, начинайте вашу беседу о лошадях не откладывая, потому что я не потерплю подобных разговоров за едой, когда все ваше внимание по праву должно принадлежать мисс Ракли и мне.
— Для нас было бы немыслимо сосредоточиться на чем-либо другом, — галантно ответил Хьюго, и герцогиня снова рассмеялась и вышла из комнаты, увлекая за собой Леону.
— Как красив ваш брат и какой дипломат! — воскликнула она, когда они поднимались вверх по лестнице.
— Хьюго недавно побывал в Лондоне, там он и перенял все эти любезности, — последовал ответ.
— А вы никогда не посещали Лондон? — осведомилась герцогиня.
Леона покачала головой:
— Нет, я безвыездно живу в замке. Меня слишком многое удерживает здесь.
— Но это же никуда не годится, — обратилась к ней герцогиня. — Ручаюсь, вы имели бы огромный успех в Сент-Джеймсе. Я не поверила Джулиену, когда он сказал мне, что привез сюда красавицу, но его определение кажется слишком скромным в сравнении с действительностью.
— Я благодарна вашей милости за столь лестное мнение, — отозвалась Леона, — но уверяю вас, что моя внешность, какой бы она ни была, играет очень незначительную роль в моей повседневной жизни.
Это была не правда, и она сознавала это. Если бы не ее внешность, вряд ли Лью Куэйл стал бы преследовать ее, донимать угрозами, заставляя бояться возвращения в собственный дом. Она невольно встрепенулась при мысли, что в будущем каждый звук шагов на лестнице, каждый скрип половиц в коридоре будет напоминать ей о нем. Девушка не могла чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока он держал в руках ключ от потайного хода под замком.
— Вы дрожите! — воскликнула герцогиня. — Я всегда говорила, что даже в июне в этом доме прохладно, как в открытом море. Будем надеяться, что ваша спальня окажется достаточно теплой. Если бы мы знали заранее о вашем приезде, огонь в камине был бы разожжен еще вчера. Это единственный способ нагреть огромные залы до нужной температуры.
С этими словами она открыла дверь и провела ее в комнату, которая на самом деле оказалась такой большой, что в первое мгновение Леона не могла поверить, что в этой спальне ей и предстояло ночевать. Затем она заметила свои собственные убогие пожитки, уже распакованные и сложенные на массивном мраморном, с позолотой и резьбой туалетном столике, белое батистовое платье, свисавшее жалкими складками со спинки большого, обитого бархатом кресла рядом с камином, и потертые комнатные туфли, лежавшие на подножке высокой кровати с пологом на четырех столбиках, увенчанной страусовыми перьями, слегка касавшимися расписного потолка.
— Ах да, я только что вспомнила, — прервала молчание герцогиня, оглядываясь вокруг, глаза ее задержались на мгновение на батистовом платье. — Джулиен сказал мне, что у вас не было времени взять с собою достаточно одежды. Если вы позволите, я буду только рада предоставить в ваше распоряжение мои платья.
— Я очень признательна вам за заботу, ваша милость, — ответила Леона тихо, — но я вполне удовлетворена своим собственным гардеробом, каким бы он ни был.
Герцогиня окинула ее пристальным взглядом, потом спросила неожиданно:
— Но что вас так обидело? Почему вы решили, что не можете принять от меня этой услуги?
Внезапно она всплеснула руками:
— Знаю! Я знаю, в чем дело! Окна в малой гостиной были открыты, а мы с Джулиеном в это время находились в розарии. Вы слышали, что я сказала ему.
Леоне не было необходимости отвечать. Герцогиня могла прочитать по внезапно вспыхнувшему румянцу на ее щеках и смущенному выражению в глазах, что ее догадка оказалась верной.
— О, моя дорогая, простите меня! — воскликнула она. — Мой несносный язык вечно бежит впереди меня, говорит бог знает что, прежде чем я успеваю подумать и сообразить, что делаю. Я попадаю из-за него в такие переделки. Но вы должны меня извинить.
Леона отвернулась к камину, склонив голову. Танцующие огоньки пламени бросали отблески света на ее золотистые волосы, не уложенные в модную прическу, но обрамлявшие светлым ореолом ее тонкие, аристократические черты.
Леона уже порядком устала к этому времени, но, несмотря на это, не смогла удержаться от взволнованного трепета, когда экипаж съехал вниз по крутому холму и они увидели перед собою огромный дворец в окружении террас и садов и на заднем плане мерцавший в свете закатного солнца Ла-Манш.
Скалы в этой части побережья переходили в болотистую низину, пересеченную широкой извилистой рекой, несущей свои воды к морю. Дом был защищен обступавшими его густыми лесами, и благодаря удачно выбранному Робертом Адамом местоположению с одной его стороны открывался вид на покрытую зеленью холмистую равнину, а с другой — величественное зрелище отливавшего изумрудами и синевой моря, прекрасного в любую погоду.
— Как красиво! — невольно воскликнула Леона, и лорд Чард посмотрел на нее с едва уловимой улыбкой, подмечая ее чуть приоткрытый рот, сиявшие от восторга глаза и то, как в порыве воодушевления она сложила руки, словно порываясь удержать сокровище и сделать его своим.
— Хотелось бы, чтобы моей сестре это место понравилось так, как вам, — сказал он. — Я всегда говорю ей, что у нее нет ни капли художественного вкуса, если она предпочитает дым и грязь Лондона свежему воздуху и аромату садов Клантонбери.
Леона едва расслышала его слова. Она благоговейно созерцала дворец по мере того, как карета подъезжала все ближе и ближе к нему по просторной дубовой аллее, лишь смутно, краешком сознания уловив долетевший до нее обрывок фразы Николаса Уэстона, сообщившего, что деревья были посажены для другого здания, которое прежде служило герцогской резиденцией. Затем они миновали мост через реку, и лошади вихрем промчались перед фасадом дома. Теперь она могла разглядеть длинный ряд широких каменных ступенек, ведущих к подножию колоннады, украшавшей парадный вход. По обе стороны от нее простирались два больших боковых крыла, гармонично сочетавшихся в совершенстве пропорций с огромным сводчатым куполом, венчавшим центр здания.
Только когда экипаж остановился и лакеи в напудренных париках и фиолетовых с серебром ливреях сбежали вниз по ступенькам лестницы, расстилая под их ногами пурпурный ковер, Леона вспомнила о своей внешности, внутренне поморщившись при мысли, что, по ее разумению, ей следовало бы войти в этот великолепный дворец через вход для прислуги. «Даже горничная будет выглядеть более нарядно одетой, чем я», — вдруг пришло ей в голову, от одной перспективы покинуть экипаж ее бросило в дрожь.
Насколько было бы проще вернуться домой, взглянув краешком глаза на Клантонбери, не будучи вынужденной туда заходить! Но сейчас у нее не было никакой возможности уклониться от приглашения лорда Чарда, который, выйдя из кареты, протянул ей руку, помогая спуститься с подножки.
Лишь на одно мгновение их пальцы соприкоснулись, и она почувствовала, как пожатие его теплой руки успокоило и ободрило ее. Она тотчас вскинула на него глаза и увидела, что он улыбается.
— Не волнуйтесь, — произнес он мягко. — Моя сестра примет вас с радостью, и вряд ли мы найдем здесь многочисленное общество, так как она только что прибыла из Лондона.
Его слова обнадежили ее, и все же сердце у Леоны забилось сильнее, когда она поднялась по широким ступенькам и вступила в огромный зал, облицованный мрамором, с колоннами коринфского ордера и высокими каменными статуями, обставленный роскошной мебелью под массивными сверкающими люстрами.
Леона едва не онемела от изумления, когда мажордом, более напыщенный в сознании свой значительности, чем кто-либо из тех, кого она встречала раньше, проводил их в комнату, которую он назвал малой гостиной, но которая на самом деле, как показалось Леоне, размерами больше напоминала огромный бальный зал.
Это была прелестная комната, выходившая окнами в розарий, но в ней никого не было, и лорд Чард, окинув ее беглым взглядом, объявил, что он отправляется на поиски сестры.
Николас Уэстон, который вошел в дом вместе с ними, уже успел удалиться, и Хьюго тоже не было видно — как догадалась Леона, он направился на конюшню проследить за тем, чтобы его лошади был обеспечен должный уход. Конечно, в присутствии брата она чувствовала бы себя более уверенно, но понимала, что стоило Хьюго войти в конюшню — и могли пройти часы, прежде чем он освободится.
Мажордом закрыл дверь за лордом Чардом. Оставшись в одиночестве, Леона осмотрела комнату и снова остро ощутила собственное ничтожество. Живя уединенно в замке, она даже не представляла себе, что может существовать подобная роскошь. Это впечатление создавалось не только блестящей полированной мебелью, шелковыми драпировками тончайшей работы, картинами и зеркалами, позолоченными рамами и коврами, каждый из которых, насколько она могла судить, стоил целое состояние, но и множеством маленьких изящных безделушек, украшавших гостиную, и, как ни равнодушна Леона была к подобным вещам, она не сомневалась, что каждая из них обошлась хозяевам в сумму гораздо большую, чем она сама была в состоянии потратить на ведение хозяйства в Ракли за месяц или даже за целый год.
Леона переходила от предмета к предмету, ощупывая чувствительными пальцами мягкий атлас подушек, бархат и парчу обивки стульев. Наконец, блуждая бесцельно по комнате, девушка подошла к окну, выходившему в розарий. Окно было открыто, и снизу до нее доносились чьи-то голоса. Она только собиралась отойти из страха, что ее могут заметить, как вдруг высокий веселый женский голос воскликнул:
— Право, Джулиен, вы слишком многого от меня хотите, несмотря на всю мою привязанность к вам. Я не вижу вас неделями — нет, месяцами, — разве что по случаю на каком-нибудь приеме. И вдруг вы объявляетесь здесь с какой-то деревенской нищенкой, которая привлекла к себе ваше внимание, и просите меня не только оказать ей гостеприимство, но одолжить мои самые красивые платья. Я заявляю, это уже чересчур!
Низкий голос что-то возразил в ответ, но Леона не расслышала, что именно, потому что стремительно бросилась от окна в противоположный конец гостиной и с пылающими щеками упала в кресло, опустив голову и заломив руки. Леона испытывала жесточайшие муки стыда и унижения. Так вот чего стоили заверения лорда Чарда, что его сестра обрадуется этому визиту и что в Клантонбери у нее не будет недостатка в подобающей одежде! Как она могла быть настолько глупа, чтобы довериться ему? — спрашивала себя Леона.
Она чувствовала, что ее щеки снова и снова вспыхивали румянцем от гнева и смущения. Деревенская нищенка, как же! Как посмела герцогиня сказать о ней такое?
Леона вспомнила своего отца, его благородные, аристократические черты лица, генеалогическое древо, которым он так гордился, восходившее к тем Ракли, которые защищали Британию против войск Вильгельма Завоевателя12 в битве при Гастингсе.
— Как она посмела? — произнесла Леона вслух, и охвативший ее прилив гордости, казалось, не оставил следа от замешательства, заставив девушку вскочить на ноги. Подбородок ее был высоко поднят, в глазах появилось упрямое выражение.
«Я не позволю им так унижать себя!»— как раз подумала она, когда дверь гостиной распахнулась и вошла герцогиня в сопровождении лорда Чарда.
По-видимому, мнение ее милости изменилось по пути в дом под влиянием доводов брата, но даже теперь она не собиралась сдаваться окончательно в своем отношении к вновь прибывшей, и, когда герцогиня прошествовала через комнату, было очевидно, что держалась она с истинно королевским величием и приготовилась оказать Леоне весьма прохладный прием.
Леона почему-то представляла ее себе высокой — вероятно, потому, что лорд Чард был высокого роста.
Но вместо этого она увидела перед собою женщину примерно одного с нею сложения, хотя совершенно непохожую на нее.
В двадцать семь лет герцогиня Клантонбери находилась в самом расцвете своей красоты. Она была брюнеткой, с волосами цвета воронова крыла и бровями вразлет над почти фиалковыми глазами, оттенявшими ее нежную кожу, белую, как цветок магнолии.
Миниатюрная, обаятельная и жизнерадостная, Харриэт Клантонбери могла, когда она того желала, внушать благоговейный трепет. Сейчас был как раз один из таких случаев.
— Могу ли я представить мисс Леону Ракли? — обратился к ней лорд Чард и нахмурился, когда герцогиня звонким, но леденяще холодным голосом произнесла:
— Как поживаете, мисс Ракли? Мой брат, насколько я поняла, привез вас к нам погостить.
Леона опустилась на пол в глубоком реверансе, держа в то же время свою белокурую головку высоко, смело встречая на себе взгляд герцогини. Она явно робела, и в то же время гордость в ней преобладала над всеми прочими чувствами.
— Я должна принести вам, мадам, свои самые искренние извинения, — ответила она мягко, — за то, что мой брат и я позволили себе навязываться вам без приглашения, но лорд Чард весьма решительно настаивал на нашем приезде сюда — как мне кажется, по причинам иным, нежели простое желание доставить нам удовольствие.
Если тон герцогини был полон холодной надменности, то Леона ухитрилась повести себя с еще большей сдержанностью. По сути, ее крайняя молодость делала холодность и отчужденность в ее голосе даже более явными, чем у женщины более старшего возраста.
Герцогиня выглядела слегка удивленной, и, хотя Леона изо всех сил старалась держаться с достоинством, ощущая на себе пристальный взор лорда Чарда, она ясно сознавала, что ее грудь взволнованно вздымалась под серым ситцем платья и руки, поддерживающие белую шаль, чуть вздрагивали, как она ни старалась придать им устойчивое положение.
Совершенно неожиданно герцогиня смягчилась.
— Да ведь вы же совсем еще ребенок! — воскликнула она. — И чрезвычайно прелестны к тому же. А Джулиен не сказал мне… — Она внезапно оборвалась на середине фразы, задорно прикусив губу, и бросила беглый взгляд на своего брата. — Я не сомневаюсь, Джулиен, — добавила она, — что мисс Ракли права и за этим визитом кроется вполне определенная причина. В чем дело? Прошу вас выложить нам все начистоту.
— Уверяю вас… — начал было лорд Чард, но тут герцогиня прищелкнула пальцами и снова обернулась к Леоне.
— 0 — ля-ля! — воскликнула она. — Не обращайте на него внимания, он явно намерен изворачиваться. Я знаю своего брата настолько хорошо, что сразу могу сказать, когда он собирается обвести меня вокруг пальца. Вы должны объяснить мне, почему вы здесь и что все это значит, так как ручаюсь, что от него мы не добьемся ни слова.
Тон ее был теплым и сердечным, и теперь она улыбалась чарующей улыбкой, способной обезоружить любого представителя противоположного пола, которого ей случалось задеть. Но Леона по-прежнему оставалась неприступной.
— К сожалению, мадам, — сказала она, — мне ничего не известно о тех тайных мотивах, которые побудили лорда Чарда настаивать на нашем визите в Клантонбери.
Я полагаю, у него вошло в обыкновение преподносить сюрпризы, поскольку у меня было всего лишь полтора часа, чтобы подготовиться к его приезду в наш собственный дом.
— Ну разве это не похоже на Джулиена? — подхватила герцогиня. — Всегда непредсказуем и, более того, всегда появляется тогда, когда его меньше всего ждешь. Но мы должны быть снисходительны, потому что, когда бы он ни приехал, всегда большое счастье видеть его.
Она улыбнулась своему брату через плечо, располагаясь на удобной, обитой парчой софе и жестом приглашая Леону сесть рядом с нею.
— Теперь, когда вы здесь, — продолжала она с воодушевлением, — мы не станем утруждать себя догадками, как и почему это произошло, но позаботимся лучше о том, как сделать ваше пребывание у нас приятным.
Ваш брат с вами, насколько я поняла?
— Хьюго, должно быть, в конюшне, присматривает за лошадью, на которой он приехал сюда, — объяснила Леона. — Он очень придирчив в том, что касается ухода. за лошадьми, и, боюсь, не доверит никому — даже грумам вашей милости — проследить за тем, чтобы их вытерли так, как он считает нужным, — Герцог точно такой же, — призналась герцогиня со вздохом. — Даю вам слово, порою я чувствую неловкость и даже зависть, глядя, как он суетится вокруг своих лошадей, вместо того чтобы уделить хоть малейшую долю внимания мне.
Теперь уже было совершенно очевидно, что герцогиня смягчилась и готова была почти на равных беседовать со своей гостьей. Но Леона до сих пор не могла окончательно успокоиться. Слова «деревенская нищенка» все еще звенели у нее в ушах, и, подняв глаза на лорда Чарда, по-прежнему стоявшего рядом с ними, она произнесла, обращаясь к нему:
— Я надеюсь, ваша светлость не будет возражать, если мы завтра же вернемся домой, так как в замке есть множество неотложных дел, которые, по моему глубокому убеждению, требуют моего присутствия.
Лорд Чард изумленно поднял брови, но, прежде чем он успел что-либо ответить, герцогиня воскликнула:
— О нет, что вы, это совершенно исключено! Мы не можем позволить вам уехать на следующий же день.
В этом случае ваше путешествие потеряло бы всякий смысл. И, кроме того, я уверена, что мой муж пожелает показать вам и вашему брату многие из достопримечательностей Клантонбери, а это, конечно, нельзя успеть сделать за такой короткий срок.
— Это очень великодушно с вашей стороны, мадам, — произнесла Леона натянутым тоном. — Но, к сожалению, у нас нет возможности надолго оставлять свой дом, и я не сомневаюсь, что мой брат одобрит мое решение.
Она испытывала почти удовлетворение от сознания того, что такой поворот событий нарушал планы лорда Чарда, какими бы они ни были. Она заметила неожиданно появившуюся между его бровями складку, внезапно сжавшиеся губы и поняла, что ее слова поставили его в тупик и он не знал, что предпринять. Лорд Чард даже бросил беглый взгляд на сестру, как бы прося у нее поддержки.
Словно под влиянием душевного порыва, герцогиня протянула руку и положила ее на плечо Леоны.
— Мне кажется, — сказала она, — что вы сердитесь на меня за то, что я встретила вас не слишком приветливо. Извините меня, если это так. Я чувствовала досаду не на вас, а на Джулиена, не догадавшегося послать вперед грума, чтобы мы могли приготовиться к вашему приезду.
— Это в самом деле было неосмотрительно, — согласилась Леона. — И, будь я на вашем месте, мадам, я была бы рассержена так же, как и вы. Признаться, я была очень недовольна своим братом, когда он позавчера явился домой и сообщил мне, что лорд Чард находится всего лишь в полутора часах езды отсюда.
— Ах, эти мужчины! Эти мужчины! — воскликнула герцогиня.
— То же самое, — продолжала Леона, словно не слыша слов герцогини, — не может служить оправданием моему брату и мне за ту бестактность, которую мы допустили, навязывая вам свое общество. Теперь я понимаю, что нам следовало отклонить приглашение лорда Чарда, пока мы не получили записку от вашей милости.
Боюсь, мадам, я проявила прискорбное невежество в том, что касается этикета, принятого в высшем обществе. В то же время я ясно отдавала себе отчет в том, что этого требовало простое приличие, и не должна была позволять себе поддаваться на уговоры лорда Чарда.
В глубине души она чувствовала, что ее замечание было не совсем справедливо, поскольку настойчивость проявлял не столько лорд Чард, сколько Хьюго. Если бы только она могла остаться дома! И все же девушка сознавала, что она ни за что не решилась бы провести ночь в замке одна, зная, что Лью Куэйл где-то поблизости.
— О, пожалуйста, мисс Ракли, не сердитесь так на моего бедного Джулиена! — воскликнула герцогиня, но, прежде чем она смогла добавить что-либо еще, дверь отворилась и доложили о Хьюго.
Если герцогиня уже успела убедиться, что Леона оказалась совсем не такой, какой она себе ее представляла, то, едва увидев Хьюго, она окончательно пришла к выводу, что, хотя их визит и выходил за рамки обычных условностей, перед нею были двое незаурядных молодых людей, которые, несомненно, являлись в полной мере леди и джентльменом.
Леона ощутила невольный прилив гордости, когда Хьюго проследовал через гостиную непринужденной походкой, свидетельствовавшей о том, что он чувствовал себя в Клантонбери как дома. Он поклонился с грацией, которая не могла не быть оценена лордом Чардом, и объявил герцогине, с выражением нескрываемого восхищения в глазах, что он является ее самым преданным слугой.
— Ваша милость, безусловно, найдет во мне самого верного из своих поклонников, — добавил он. — Когда я увидел вас на балу у Ольнека, вы были столь прекрасны в ослепительном блеске бриллиантов, что даже сияние свечей и люстр померкло перед вашим сиянием.
— Сэр Хьюго, вы мне явно льстите, — упрекнула его герцогиня с улыбкой, но Леона не могла не заметить, что комплимент был принят с удовольствием, так как она продолжала:
— Я счастлива приветствовать вас и вашу сестру в Клантонбери. Джулиен говорил мне, что вы живете совсем недалеко отсюда, и, так как мы соседи, нам следовало бы познакомиться раньше, хотя, если я правильно поняла, вас долгое время не было дома.
— Разумеется, ведь он тогда был со мною во Франции, — вставил лорд Чард. — Один из моих самых надежных офицеров, Харриэт. Если не ошибаюсь, я рассказывал вам о его подвигах в некоторых из своих писем.
— Если только, по-вашему, я могу их вспомнить, — отпарировала герцогиня. — Ваши письма обычно были ужасно скучными — сплошные описания сражений, маневров и бесконечные нападки на французов, которых я всегда считала одной из самых культурных наций, по-настоящему знающей толк в хорошей еде.
Лорд Чард рассмеялся:
— Харриэт, вы просто невозможны! Я уверен, что вы согласились бы пообедать даже с самим Наполеоном в канун Ватерлоо, если бы он пообещал вам приличное угощение.
— Почему бы и нет? — лукавым тоном осведомилась герцогиня. — Все эти мужские стычки и потасовки до крайности утомительны. Клянусь вам, я уже давно потеряла им счет.
Она говорила словно легкомысленная школьница, но глаза ее блестели, и Леона сразу догадалась, что ей доставляло удовольствие поддразнивать своего серьезного и сдержанного по натуре брата. Это позволяло ей увидеть лорда Чарда в ином свете, но, прежде чем она успела последовать дальше за ходом своих мыслей, герцогиня обернулась к ней, мгновенно меняя предмет разговора.
— Пойдемте, мисс Ракли, я провожу вас наверх, в вашу комнату, — сказала она. — Мы тихо поболтаем там, где эти несносные мужчины не смогут нас услышать.
Предоставим им порассуждать всем вместе с высокопарным видом о «старых добрых временах». Я убеждена, что разговор на эту тему будет тянуться до самого вечера. Но у нас с вами сейчас есть более важные заботы.
— Крайне несправедливо со стороны вашей милости лишать нас своего общества, — заметил Хьюго, но герцогиня только рассмеялась в ответ.
— Если будете хорошо себя вести, увидите нас за обедом, — заявила она. — И как только появится мой муж, начинайте вашу беседу о лошадях не откладывая, потому что я не потерплю подобных разговоров за едой, когда все ваше внимание по праву должно принадлежать мисс Ракли и мне.
— Для нас было бы немыслимо сосредоточиться на чем-либо другом, — галантно ответил Хьюго, и герцогиня снова рассмеялась и вышла из комнаты, увлекая за собой Леону.
— Как красив ваш брат и какой дипломат! — воскликнула она, когда они поднимались вверх по лестнице.
— Хьюго недавно побывал в Лондоне, там он и перенял все эти любезности, — последовал ответ.
— А вы никогда не посещали Лондон? — осведомилась герцогиня.
Леона покачала головой:
— Нет, я безвыездно живу в замке. Меня слишком многое удерживает здесь.
— Но это же никуда не годится, — обратилась к ней герцогиня. — Ручаюсь, вы имели бы огромный успех в Сент-Джеймсе. Я не поверила Джулиену, когда он сказал мне, что привез сюда красавицу, но его определение кажется слишком скромным в сравнении с действительностью.
— Я благодарна вашей милости за столь лестное мнение, — отозвалась Леона, — но уверяю вас, что моя внешность, какой бы она ни была, играет очень незначительную роль в моей повседневной жизни.
Это была не правда, и она сознавала это. Если бы не ее внешность, вряд ли Лью Куэйл стал бы преследовать ее, донимать угрозами, заставляя бояться возвращения в собственный дом. Она невольно встрепенулась при мысли, что в будущем каждый звук шагов на лестнице, каждый скрип половиц в коридоре будет напоминать ей о нем. Девушка не могла чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока он держал в руках ключ от потайного хода под замком.
— Вы дрожите! — воскликнула герцогиня. — Я всегда говорила, что даже в июне в этом доме прохладно, как в открытом море. Будем надеяться, что ваша спальня окажется достаточно теплой. Если бы мы знали заранее о вашем приезде, огонь в камине был бы разожжен еще вчера. Это единственный способ нагреть огромные залы до нужной температуры.
С этими словами она открыла дверь и провела ее в комнату, которая на самом деле оказалась такой большой, что в первое мгновение Леона не могла поверить, что в этой спальне ей и предстояло ночевать. Затем она заметила свои собственные убогие пожитки, уже распакованные и сложенные на массивном мраморном, с позолотой и резьбой туалетном столике, белое батистовое платье, свисавшее жалкими складками со спинки большого, обитого бархатом кресла рядом с камином, и потертые комнатные туфли, лежавшие на подножке высокой кровати с пологом на четырех столбиках, увенчанной страусовыми перьями, слегка касавшимися расписного потолка.
— Ах да, я только что вспомнила, — прервала молчание герцогиня, оглядываясь вокруг, глаза ее задержались на мгновение на батистовом платье. — Джулиен сказал мне, что у вас не было времени взять с собою достаточно одежды. Если вы позволите, я буду только рада предоставить в ваше распоряжение мои платья.
— Я очень признательна вам за заботу, ваша милость, — ответила Леона тихо, — но я вполне удовлетворена своим собственным гардеробом, каким бы он ни был.
Герцогиня окинула ее пристальным взглядом, потом спросила неожиданно:
— Но что вас так обидело? Почему вы решили, что не можете принять от меня этой услуги?
Внезапно она всплеснула руками:
— Знаю! Я знаю, в чем дело! Окна в малой гостиной были открыты, а мы с Джулиеном в это время находились в розарии. Вы слышали, что я сказала ему.
Леоне не было необходимости отвечать. Герцогиня могла прочитать по внезапно вспыхнувшему румянцу на ее щеках и смущенному выражению в глазах, что ее догадка оказалась верной.
— О, моя дорогая, простите меня! — воскликнула она. — Мой несносный язык вечно бежит впереди меня, говорит бог знает что, прежде чем я успеваю подумать и сообразить, что делаю. Я попадаю из-за него в такие переделки. Но вы должны меня извинить.
Леона отвернулась к камину, склонив голову. Танцующие огоньки пламени бросали отблески света на ее золотистые волосы, не уложенные в модную прическу, но обрамлявшие светлым ореолом ее тонкие, аристократические черты.