Картленд Барбара. Любовь контрабандиста

   Первое время она пыталась убедить себя в том, что с ее Хьюги не происходит ничего серьезного, даже более того, смеялась, когда он рассказывал ей о своих похождениях, словно речь шла всего лишь об озорных выходках подростка. Но когда она поняла, какие крупные суммы денег вовлечены в дело, и представила себе степень риска, на который они шли, когда она впервые столкнулась с теми людьми, с которыми общался ее брат, ей сразу стало ясно, насколько реальность далека от ее представления. Контрабанда отнюдь не была легкомысленной авантюрой!
   И вот теперь события принимали все более дурной оборот. Хьюги попал под подозрение. Лорд Чард приезжает в замок, чтобы произвести расследование. Что ему удастся обнаружить?
   Леона заметила, как при этой мысли внезапно побледнели ее щеки, зрачки расширились, губы задрожали, на лице появилось выражение ужаса. Она резко отвернулась от своего отражения, словно не отваживаясь взглянуть себе в глаза.
   Леона поспешила в гардеробную. Среди висевших здесь немногочисленных платьев только одно подходило к случаю — из мягкого белого шелка такой тонкой и изящной работы, как будто его на самом деле можно было продеть сквозь пресловутое золотое кольцо. Это было изумительное платье, о котором любая женщина могла только мечтать; несомненно, привезенное из Франции. Его подарил ей Хьюго, и с тех пор она ни разу его не надевала. Одно дело — выпрашивать у брата деньги, чтобы заплатить кредиторам, и совсем другое — расходовать их на собственные нужды.
   Она приняла его подарок, повесила платье в гардеробную, но никогда его не носила. Оно попадалось ей на глаза всякий раз, когда она доставала одно из своих старых платьев, к которым уже успела привыкнуть за долгие годы. Она сама сшила их с помощью миссис Милдью из нескольких ярдов ситца, купленного на базаре в Элфристоне.
   Это были скромные, простого покроя платья, какие носили все деревенские девушки. Но белое шелковое явно выделялось среди них. Оно скорее подошло бы одной из тех элегантных светских дам, которых Хьюго встречал в Лондоне и потом с таким увлечением описывал своей сестре.
   У нее не было никакого желания походить на них.
   Она вполне довольствовалась своим собственным внутренним миром и сознанием того, что, в какую бы неоглядную даль ни уносило ее романтическое воображение, жизнь в замке под ее присмотром текла своим чередом.
   Леона вздохнула. Почему она позволила себе размечтаться, когда у нее так много неотложных дел? Не потому ли, что ей слишком часто приходилось оставаться наедине с собой, со своими мыслями и заботами, без единой живой души рядом?
   Ее отец перед смертью долго и тяжело болел. Он был уже не в состоянии говорить и только молча лежал целыми днями в постели. Когда его не стало, Хьюго еще находился во Франции, и до его возвращения Леона оставалась дома совершенно одна. И все же она никогда не чувствовала себя одинокой. Звери и птицы, море, плескавшееся за окнами, стали для нее верными друзьями и собеседниками. Она редко соприкасалась с окружающей реальностью, да и не особенно стремилась к этому. Теперь же у нее создалось ощущение, будто некая грозная сила извне вторглась в ее уютный мирок, лишив ее покоя.
   Она достала из шкафа платье, и оно затрепетало под ее пальцами, как пойманный мотылек, словно она держала в руках нечто живое.
   — Зачем ему понадобилось приехать сюда? — произнесла она вслух неожиданно для себя. — Почему он хочет запугать нас?
   Леоне казалось, что она уже видит его силуэт на фоне парковой аллеи. Сейчас он войдет сюда — мстительный, безжалостный человек с хмурым лицом, посягнувший на ее душевное спокойствие и уверенность в будущем, пытающийся отнять у нее единственного брата, которого она так любила… И это платье, лежащее у нее на руках, в ее глазах было олицетворением его самого и того враждебного мира, из которого он пришел. На мгновение у нее возникло желание швырнуть его обратно в шкаф и остаться в своем простеньком домашнем платьице, которое она носила каждый день и которое стало как бы частичкой ее самой. Но она знала, что это вызовет досаду у Хьюго, а ей не хотелось расстраивать его еще больше.
   Леона начала торопливо одеваться: прикосновение мягкого, прохладного шелка к ее телу не доставило ей удовольствия, но только усилило чувство страха. Она как раз была готова к выходу, когда из открытого окна до нее донесся стук колес подъезжающего экипажа. Даже не взглянув на себя в зеркало, чтобы убедиться, хорошо ли сидит платье, она быстрыми движениями щетки расчесала волосы и, собравшись с духом, поспешила на лестничную клетку.
   И все же эта маленькая заминка избавила ее от необходимости спускаться в зал и приветствовать лорда Чарда сразу по прибытии. Опершись на перила, она молча наблюдала, как Хьюго подошел к двери и произнес тоном, полным, как могло показаться со стороны, самого искреннего радушия:
   — Добро пожаловать в Ракли-Касл, милорд. К сожалению, у нас не хватило времени, чтобы должным образом подготовиться к вашему приезду.
   — Благодарю вас, но я уверен, что в любом случае мне здесь придется по душе, — ответил лорд Чард тихим, спокойным голосом, совершенно непохожим на тот, что ожидала услышать Леона.
   Она медленно сошла вниз по лестнице, с трудом подавив в груди страх и жгучую ненависть к этому незваному гостю, который явился сюда, чтобы раскрыть их тайну и тем самым навсегда разрушить их счастье. Ее выразительные серые глаза на нежном личике казались еще больше от охватившего ее волнения, губы чуть приоткрылись, пока она стояла ни жива ни мертва на нижней ступеньке в предвкушении первой встречи с ним.
   Он обернулся на звук ее шагов — и она с изумлением увидела перед собой совсем молодого человека, почти юношу. В воображении Леоны он, разумеется, выглядел иначе — грузным, мрачного вида мужчиной средних лет или около того. Ничего подобного! Напротив, он был молод и необычайно красив, со спокойным и серьезным выражением лица и глазами, которые отнюдь не смотрели подозрительно, но, казалось, заглядывали прямо в душу собеседника.
   Поняв свою ошибку, Леона вздохнула с почти комическим облегчением, поражаясь собственной наивности и тут же почувствовала пожатие его теплой и сильной руки.
   — Надеюсь, вы простите меня, мисс Ракли, за то, что я причинил вам столько беспокойства? — обратился он к ней учтиво, и на какое-то мгновение она едва не забыла все свои недавние тревоги, связанные с его визитом.
   — Вы в самом деле лорд Чард? — Вопрос невольно сорвался с ее губ. Он улыбнулся, и лицо его не казалось больше серьезным, оно было неотразимо привлекательным и чуть-чуть лукавым.
   — Да, это я. Но вы, кажется, чем-то удивлены?
   — Я думала, что вы… совсем другой, — запинаясь, выговорила Леона и тут же, заметив, как нахмурился Хьюго, сообразила, что допустила оплошность. Почему он должен был представляться ей иным, чем он выглядел в действительности? В самом деле, почему?
   — Вероятно, ваш брат изобразил меня чем-то вроде великана-людоеда, — заметил лорд Чард, словно читая ее мысли.
   — Нет, нет, боже упаси! — сказала она быстро. — Но он рассказывал мне, что вы служили во Франции, и к тому же в высоком чине, и я предполагала, что вы… гораздо старше.
   По промелькнувшему в глазах Хьюго облегчению она поняла, что на этот раз попала в точку. И в то же время сердце ее забилось сильнее при мысли, что из-за собственной глупости она едва не угодила в ловушку.
   — Уверяю вас, мне очень много лет, — самым серьезным тоном ответил лорд Чард. — Через полтора года мне исполнится тридцать, и понятно, что для леди в вашем нежном возрасте я должен казаться древним стариком.
   Леона рассмеялась:
   — Нет, что вы, милорд! Я только думаю, что вы на удивление молоды для столь прославленного героя.
   Это было сказано как нельзя более к месту, и Леона осталась довольна собой. Затем лорд Чард посторонился, чтобы представить своего спутника:
   — Мой секретарь и компаньон, мистер Николас Уэстон.
   — К вашим услугам, сударыня.
   Мистер Уэстон поклонился, и Леона мгновенно почувствовала к нему неприязнь. Маленького роста, остролицый, он до смешного напоминал ей крысу. Его бесцветные глазки бесцеремонно шарили по ней взглядом, и она была абсолютно уверена в том, что в его мнении она не выдерживала никакого сравнения ни с одной из женщин, которых он когда-либо встречал.
   Она присела в реверансе и жестом пригласила обоих в гостиную.
   — Не желаете ли бокал вина, милорд? — предложил Хьюго.
   — С большим удовольствием, — ответил лорд Чард.
   Хьюго поспешил вперед, чтобы разыскать Брэмуэлла и приказать ему достать графин и лучшие хрустальные рюмки.
   — Николас, будьте любезны, принесите мой ларец с деловыми бумагами. Я оставил его в карете, — сказал лорд Чард.
   Николас Уэстон также удалился. Леона лихорадочно пыталась найти подходящие слова для разговора, но оставшись наедине с этим человеком, внушавшим ей безотчетный страх, она словно лишилась дара речи.
   К счастью, лорд Чард, казалось, тоже не был расположен поддерживать беседу. Он только молча стоял у камина и пристально смотрел на нее сверху вниз. Голова девушки едва доходила ему до плеча, что еще больше усилило в ней робость и благоговение перед ним.
   Она украдкой подняла на него глаза. О чем он думал, глядя на нее? Что было в его взгляде, отчего дыхание ее невольно участилось, все ее существо затрепетало?
   И тогда он заговорил вполголоса.
   — Почему вы так испуганы? — внезапно спросил он.

Глава 2

   Хьюго пьянел на глазах. Леона, наблюдавшая за ним с противоположного конца стола, испытывала нарастающее беспокойство, смешанное с неловкостью, по мере того как речь его становилась все более шумной, смех — неестественно резким, а щеки от возбуждения покрылись густым румянцем.
   Он намеревался подпоить за столом лорда Чарда, но тот оставался совершенно хладнокровным и безучастным к вину, явно не поддаваясь его влиянию. Тогда Хьюго приналег на спиртное с удвоенным пылом, найдя себе союзника в лице мистера Уэстона, который, как отметила про себя Леона, утратив налет подозрительности и сдержанности, выглядел так, словно его подменили. Казалось, ликер развязал ему язык и под убаюкивающим воздействием портвейна и бренди он постепенно расслабился, отбросив прочь навязанные самому себе ограничения и условности.
   — Еще р-рюмочку, м-милорд? — пробормотал Хьюго, наливая золотисто-топазового цвета коньяк в хрустальный бокал гостя, и тут же наполнил до краев свой собственный.
   Пока они обедали, Леона обратила внимание на то, что лорд Чард, хотя для видимости и пил вместе с остальными, в отличие от них очень мало прикасался к спиртному. Он не возражал, когда они подливали в его рюмку, но она никогда не оставалась пустой. Он не спеша потягивал вино, между тем как Хьюго и Николас Уэстон залпом выпили кларет и несчетное число раз пополняли содержимое своих бокалов, чтобы тут же снова их осушить.
   Разговор в основном вращался вокруг событий минувшей войны, анекдотов из жизни их общих друзей и знакомых, которые вызывали буйный, неудержимый смех у Хьюго и лишь изредка — вежливую усмешку на губах лорда Чарда. В любое другое время их шутки доставили бы удовольствие Леоне. Ел нравилось слушать, как Хьюго рассказывает о своих приключениях, она всегда рада была видеть его довольным и веселым. Но сегодня вечером она была слишком встревожена, слишком озабочена тем, что ей предстояло, чтобы сосредоточиться на чем-то еще, кроме сервировки стола и стрелок на часах, неумолимо отсчитывающих минуту за минутой.
   Обед, вопреки ее опасениям, удался на славу. Миссис Берне превзошла саму себя, сотворив, словно по волшебству, седло барашка, пару жареных цыплят и в придачу жаркое из цесарки под грибным соусом. Конечно, здесь были и голуби, приготовленные миссис Милдью, да такие вкусные, что даже лорд Чард не удержался и попросил вторую порцию.
   На десерт подали блюдо клубники со сливками, прямо с фермы, и Леона не без удовлетворения подумала, что Хьюги, по крайней мере, не придется извиняться перед гостями за предложенное им угощение, особенно если учесть, что все пришлось готовить на скорую руку.
   Она почти все время молчала, вступая в разговор только тогда, когда кто-нибудь из присутствующих обращался непосредственно к ней, и чувствовала в глубине души признательность небесам, когда трое мужчин, увлекшись беседой друг с другом, по-видимому, совершенно забывали о ее присутствии.
   Она едва отваживалась взглянуть на лорда Чарда после того замешательства, в которое он поверг ее, спросив напрямик, когда они остались вдвоем в гостиной, почему она так испугана. Теперь-то она понимала, что чувство облегчения от их первого знакомства было всего лишь иллюзией. Он был и оставался их противником, и его внешнее обаяние, так же как и неизвестно откуда взявшееся ощущение, что она уже не сможет испытывать к нему ту же безотчетную ненависть, что и до его прибытия, делало его еще более опасным.
   Призвав на помощь всю свою находчивость, ей удалось скрыть приступ страха, вызванный его неожиданным вопросом.
   — Испугана, милорд? — еле выговорила она, пытаясь изобразить простодушное удивление, хотя сердце в ее груди бешено колотилось. — Я вовсе не испугана, просто очень взволнована приездом вашей светлости.
   Для нас большая честь, что вы удостоили нас своим присутствием, в то время как в вашем распоряжении так много других замков, гораздо более просторных и удобных, чем наш. Но я боюсь, что мы едва ли готовы принимать у себя столь изысканное общество.
   — Уверяю вас, я совсем не стремлюсь к роскоши, — ответил лорд Чард.
   — Конечно, это меня несколько успокаивает, — произнесла Леона, стараясь держаться с достоинством, что вызвало чуть заметную улыбку на губах лорда Чарда.
   — Неужели вы одна содержите весь этот огромный дом? — поинтересовался он. — Мне кажется, вы слишком молоды, чтобы нести на своих плечах столь тяжкий груз.
   — Кроме меня, больше некому, — отозвалась Леона, — Моя мама умерла десять лет назад, когда я была еще ребенком, и я вела хозяйство в замке, пока был жив отец, а теперь я помогаю Хьюго в управлении имением, пока он не женился.
   — И вы не чувствуете себя здесь одинокой?
   — Отчего же? — возразила Леона. — Ведь это мой родной дом.
   — И к тому же, позволю себе заметить, отсюда открывается изумительный вид. — Лорд Чард подошел к окну и бросил взгляд на море, сверкавшее изумрудными и сапфировыми искорками в свете заходящего солнца.
   Замок приютился недалеко от обрыва, у основания которого протекала небольшая речка и виднелись соломенные крыши сельских домиков. Возвышаясь над местностью, здание, однако, было надежно скрыто от посторонних глаз вершиной близлежащего холма и густыми кронами деревьев, обступавших его со всех сторон. Очевидно, в ветреную, ненастную погоду здесь было довольно холодно, но зато тихими летними вечерами не было картины прекраснее, чем бескрайние просторы меловых холмов Суссекса, синева Ла-Манша и, с северной стороны уступа, зеленеющие поля и извилистая дорога, сбегающая вниз, к деревне.
   — Изумительный вид! — повторил лорд Чард, пристально вглядываясь в горизонт, и внутренний голос безошибочно подсказал Леоне, о чем он подумал в это мгновение.
   — Вам не приходилось раньше посещать Суссекс, милорд?
   — Да, разумеется, я неоднократно бывал здесь, — ответил он. — Моя сестра живет недалеко отсюда. Ее поместье Клантонбери находится в нескольких милях от Сифорда.
   — Значит, ваша сестра — герцогиня Клантонбери?
   Леона особенно выделила последние слова. Лорд Чард кивнул.
   — Я много слышала о ее красоте, — сказала Леона. — Вы часто навещаете ее?
   — Когда она дома, что случается редко, — он улыбнулся. — Она предпочитает Сент-Джеймс и блеск светской жизни в Лондоне.
   По огоньку, вспыхнувшему в его глазах, она поняла, что он намеренно предварил вопрос, который готов был сорваться с ее уст, — а именно: почему он все-таки решил остановиться в Ракли-Касл, а не у своей сестры в Клантонбери.
   Леона отошла от него обеспокоенная, взяла вышивание с кресла и убрала его в покрытую инкрустацией шкатулку красного дерева, прежде принадлежавшую ее матери.
   Он не отводил глаз от грациозной, изящной линии ее шеи в том месте, откуда начинали расти волосы, мягкие и золотистые, словно пух новорожденного цыпленка. Он ловил каждое движение ее нежных, чуть заостренных пальчиков, каждый взмах длинных изогнутых ресниц, бросавших глубокие тени на ее бледные щеки.
   — Вы когда-нибудь были в Лондоне, мисс Ракли? — спросил он неожиданно.
   Леона покачала головой.
   — Нет, — ответила она, — и не думаю, что мне хотелось бы поехать туда. Мне больше нравится наш укромный уголок, где вокруг все так тихо и спокойно.
   — Вы в этом уверены?
   Казалось, этот вопрос сильно удивил ее. Она, приподнявшись, оказалась с ним лицом к лицу, глаза ее расширились.
   — В чем, милорд? — переспросила она.
   — В том, что здесь на самом деле так тихо и спокойно, — произнес лорд Чард.
   Леона судорожно вздохнула. Его предостерегающий взгляд пронзил ее, словно острие кинжала. «Итак, он знает! Он знает!»— промелькнула у нее мысль, и, прежде чем она смогла заговорить, прежде чем успела подобрать слова для ответа, в комнату вошел Николас Уэстон, и она воспользовалась удобным случаем, чтобы незаметно ускользнуть.
   Приводя в порядок прическу перед обедом, она вновь перебирала в памяти содержание их разговора, отчаянно пытаясь найти выход из создавшегося положения, но так и не пришла ни к какому решению. Спустившись вниз, Леона обнаружила, что джентльмены уже переоделись и собрались в гостиной, и на протяжении всего обеда ее терзал один-единственный сакраментальный вопрос: что же ей теперь делать?
   — Еще рюмочку бренди, милорд? Я достал его из винного погреба моего отца, вы должны признать: оно выдержано как следует.
   Лорд Чард поднял свой бокал, рассматривая его на свет.
   — Оно напоминает мне французский коньяк, который я когда-то пробовал в Кале. Тот же восхитительный букет и, без сомнения, столь же приятный вкус. Насколько я могу судить, у вас отличный выбор вин.
   — Могу предложить вам все, чего только ни пожелаете, милорд, и даже сверх того, — хвастливо заявил Хьюго.
   Леона поднялась из-за стола, чувствуя, что не в силах больше сдерживаться. Неужели Хьюго не понимает, что за каждым словом лорда Чарда скрывается совершенно иной смысл, тонкий намек или, быть может, предупреждение о грозящей им опасности?
   — С позволения вашей светлости, я должна вас покинуть, — произнесла она сдержанно. — Надеюсь, что вы, господа, присоединитесь ко мне позже в гостиной.
   — Разумеется, с радостью, — ответил лорд Чард.
   Николас Уэстон тотчас же поспешил вперед, распахивая перед Леоной дверь. Он нетвердо держался на ногах, в его мышиных глазках, искоса смотревших в ее сторону, застыло плотоядное выражение.
   — Мы не оставим надолго в одиночестве столь п-прелестную д-даму, — произнес он заплетающимся языком.
   Сделав над собой усилие, она улыбнулась ему, подавив чувство омерзения. Ей приходилось и раньше видеть Хьюго пьяным, но он в таких случаях почему-то всегда ухитрялся выглядеть как проказливый мальчишка, которого застали с украденной им баночкой варенья. Однако елейно-подобострастный тон Николаса Уэстона производил на нее еще более отталкивающее впечатление, чем при его первой встрече.
   Как только дверь столовой захлопнулась за нею, Леона приподняла подол платья и стремглав бросилась бежать, зная, что ей нельзя было мешкать ни минуты.
   Не похоже было, чтобы лорд Чард поддался соблазну безмятежного времяпрепровождения в столовой, как на то рассчитывал Хьюго, и, значит, ей следовало поторапливаться Оказавшись в зале, Леона дрожащими пальцами прикоснулась к заветной панели на стене, за которой хранились ключи от погреба. Вытащив их, она тщательно прикрыла створку тайника и снова пустилась бежать прямо к входу в винный погреб, тяжелая дверь которого открылась плавно и без единого звука — видимо, петли недавно смазали маслом.
   Проскользнув внутрь, она заперла за собой дверь на замок и в тусклом свете маленького оконца на уровне земли заметила стоящий на дубовой скамейке предмет, который она искала. Это был фонарь, заправленный новенькой сальной свечой, рядом с ним лежала металлическая трутница. Чтобы его зажечь, ей хватило нескольких секунд, и, когда наконец теплое яркое сияние озарило уходящие вглубь крутые ступеньки и низкий, грубо оштукатуренный потолок над ними, она продолжила свой путь.
   Эти ступеньки вели в подвальные помещения замка.
   Здесь их было великое множество, отделенных друг от друга мощными арочными подпорками, служившими опорой для всего здания. Внешне они выглядели весьма обыкновенно: нагромождение бочек, железные обручи, терпкий запах и бурые потеки от пролитого вина.
   Здесь хранились остатки вин, купленных еще ее отцом, которые, как теперь заявлял Хьюго, были непригодны для употребления.
   Миновав основную часть погреба, она подошла к еще одной массивной двери, ведущей в следующее отделение. Собравшись с силами, она потянула ее на себя, и, когда ей это наконец удалось, в полумраке ничего нельзя было рассмотреть, кроме пустого, прямоугольной формы подвала и нескольких бочонков, сваленных в углу.
   Тем не менее она из осторожности притворила за собой дверь и направилась к самой дальней от нее стене, наскоро ощупывая ее ладонью, до тех пор пока чудо или интуиция не помогли ей обнаружить нужное место, — и стена раздвинулась, обнажая маленькую щель, достаточно, впрочем, широкую, чтобы через нее мог пролезть человек.
   Холодный, сырой, пропитанный морской солью воздух, ударивший ей в лицо, на мгновение заставил Леону поежиться. Затем, словно повинуясь внутреннему приказу, она спустилась еще на несколько шагов вниз, ступив на каменистое, неровное дно туннеля, выдолбленного в самом центре скалы.
   Ракли-Касл включал в себя наслоения различных эпох. От первоначальной постройки, относившейся к периоду норманнского завоевания, не осталось ничего, кроме нескольких стен. Затем пришли Плантагенеты, при которых на ее месте вырос довольно скромный деревенский замок, следом за ними — Тюдоры со свойственными этой эпохе еще более претенциозными замыслами. Каждый новый владелец, разрушая в той или иной степени плоды трудов своего предшественника, стремился возвести на память о себе нечто оригинальное, свойственное только ему. Но вплоть до времени царствования королевы Анны никому из них не приходило в голову, что это причудливое смешение архитектурных форм и стилей может рано или поздно сослужить им хорошую службу.
   Для тех, кто желал по каким-либо причинам скрыться, невозможно было выбрать более подходящего места.
   В старину замок служил убежищем для иезуитов, прибывших из Испании с целью подготовки заговора против Елизаветы Первой, и некоторые из их тайных молелен сохранились до сих пор. Позже его лестницы не раз становились свидетелями кровавых стычек между роялистами и пуританами — «круглоголовыми», спасавшимися здесь от взаимных преследований.
   Сэр Чарльз Ракли, третий баронет, скрывал у себя контрабандистов, на чем сколотил кругленькую сумму, пока однажды не лишился жизни в морском бою, когда он и его люди предприняли попытку взять на абордаж французский люгер⁴ и захватить его груз. Если верить местным преданиям, именно он приказал пробить туннель от замка до пещер, хотя, по другой легенде, подземный ход существовал здесь уже за много веков до того.
   Однако после смерти сэра Чарльза Ракли его потомки вели традиционный образ жизни, не занимаясь контрабандой и не втягиваясь в новые авантюры. Они предпочитали оставаться в безвестности, сохраняя респектабельность. Среди них были члены магистрата, мировые судьи, они верно и неизменно служили королю, независимо от того, кто в данный момент занимал трон Англии, по мере своих возможностей возделывая наследственные земли.
   И не кто иной, как Лью Куэйл, обнаружил сведения о туннеле в старинных архивах замка, хранившихся в конторе его отца в Элфристоне.
   …Леона, спеша через подземный ход, нечаянно споткнулась о камень и удержалась от падения, только ухватившись за выступ стены. Она мчалась, не разбирая дороги. Теперь она остановилась, чтобы передохнуть, и на мгновение поставила тяжелый фонарь на усыпанное щебнем дно.
   Лью Куэйл! Казалось, само это имя обладало над нею зловещей властью. Она с трудом перевела дух, испытывая непреодолимое желание убежать отсюда прочь, вернуться тем же путем, что и пришла, сказать Хьюго, что она не могла выполнить его просьбу, не могла сделать дальше ни шагу. До этого она лишь однажды спускалась в туннель, и вид его мрачных, сырых стен, нависавших над головою, внушал ей тогда непреодолимое отвращение. Теперь это чувство только усилилось при мысли о том, что ее ожидало, — потому что ей придется говорить с Лью Куэйлом, слышать похотливые нотки в его голосе и ловить на себе его насмешливый взгляд.
   Лью Куэйл! Она не могла заставить себя произнести его имя вслух. Казалось, оно огненным клеймом впечаталось в ее сознание, вызывая во всем теле нервную дрожь. Резким жестом, словно опасаясь, что мужество оставит ее, она подобрала фонарь. Надо было идти дальше, не теряя времени. Очень скоро джентльмены выйдут из столовой, и она должна будет встретить их там.