Картленд Барбара. Любовь в отеле "Ритц"

   Герберт убрал поднос.
   Вильма поцеловала отца, пожелав ему спокойной ночи.
   — Я уверена, вы будете чувствовать себя лучше завтра утром, папа, — сказала она.
   — Надеюсь, так и будет, — ответил граф. — Мне хотелось бы показать тебе Париж, но это невозможно, пока я нахожусь в своем нынешнем состоянии.
   — Конечно, папа. Только не волнуйтесь об этом, вам следует думать только о вашем выздоровлении, — сказала Вильма.
   Возвращаясь в свою комнату, девушка чувствовала себя виноватой.
   Но как могла она отказаться от возможности увидеть хоть небольшой уголок Парижа?
   Кроме того, она была совершенно уверена, что маркиз позаботится о ней должным образом.
   Она надела изящное и достаточно дорогое платье, а сверху набросила бархатный плащ цвета сапфиров.
   Ее кожа от этого стала казаться поразительно бледной. Девушка тревожно рассматривала себя в зеркале.
   Ей так хотелось надеяться, что маркиз не сочтет ее одетой уныло и немодно по сравнению с шикарными и нарядными француженками.
   Спускаясь вниз, Вильма мысленно решала, как ей лучше добраться до отеля «Ритц».
   Ей не хотелось, чтобы слуги заметили что-нибудь необычное в ее поведении.
   Увидев пожилого дворецкого в холле, девушка обратилась к нему с вопросом:
   — Я обедаю с друзьями и обещала встретиться с ними на рю Камбон. Будьте любезны, вызовите мне фиакр. И не могли бы вы послать со мной одну из горничных?
   — Я сам провожу вас, мадемуазель, — ответил дворецкий.
   — Нет-нет, что вы, у вас и так много забот, — запротестовала Вильма. — Уверена!
   Мария с удовольствием проедется со мной.
   Мария была горничная средних лет, приставленная к ней.
   Дворецкий согласился с таким решением и послал одного из лакеев за фиакром, а сам пошел позвать Марию с кухни.
   Пока та искала свой капор и платок, чтобы накинуть на плечи, фиакр был уже у дверей.
   Вильма забралась в него и назвала кучеру номер дома на рю Карбон.
   Она надеялась, пожилому дворецкому будет невдомек, что там расположен служебный вход в отель «Ритц».
   Фиакр тронулся, и Мария обратилась к госпоже:
   — Для меня это настоящий праздник, мадемуазель. Мне всегда казалось, ездить гораздо интереснее, чем ходить пешком, но извозчики в Париже дороговаты для таких, как я.
   — Что ж, тогда завтра вы непременно должны сопровождать меня в походе за покупками, — заметила Вильма.
   Мария явно была в восторге.
   Вильма решила таким образом отвлечь мысли горничной от того, где и с кем обедает ее госпожа.
   Она была убеждена: французские слуги ничуть не менее любопытны, чем английские, когда речь идет об их господах.
   А ей надо было во что бы то ни стало избежать сплетен и слухов, которые могли дойти до отцовских ушей.
   «Со временем я все расскажу папе о маркизе Линворте, — решила девушка, — но сейчас этого делать не стоит — его это сильно расстроит. Не сомневаюсь, папа встречал его на скачках, а значит, маркиз наверняка относится к числу тех, кто, согласно папиному же желанию, не должен узнать о его падении с лошади».
   Фиакр остановился у служебного входа отеля «Ритц». Вильма заволновалась, увидев каких-то джентльменов в вечерних костюмах, входящих внутрь.;.
   Она никак не ожидала, что многие пользуются этим входом наравне с парадным подъездом со стороны Вандомской площади.
   Дав Марии денег, чтобы та могла расплатиться за поездку, она вышла из экипажа и попросила кучера вернуться к тому дому, откуда они приехали.
   Как только фиакр отъехал, Вильма не очень уверенно, чувствуя в душе легкую тревогу, поднялась по ступенькам и вошла в отель.
   Внутри был небольшой холл, ни в коей мере не напоминавший внушительный вестибюль, расположенный со стороны парадного подъезда отеля.
   Но и здесь стояли удобные стулья, и все помещение было украшено изысканными цветами.
   На свое счастье, она сразу увидела маркиза и поспешила к нему.
   Приветствуя ее, он произнес:
   — Вы пунктуальны, а это совсем необычно для столь красивой женщины!
   Подобным комплиментом он одарил бы любую из тех, с кем собирался пообедать. Поэтому очень удивился, когда Вильма зарделась от его слов.
   — Моя карета ждет нас, — сказал он, — и если вы не желаете присоединиться к той толпе, торопящейся оккупировать гостиничный ресторан, то думаю, чем скорее мы уедем отсюда, тем будет лучше.
   — Да, пожалуйста, давайте выйдем отсюда поскорее, — согласилась Вильма.
   Спустя некоторое время они уже отправились в путь. Маркиз с удобством расположился в карете, облокотись на подушки сиденья.
   Вильма же, наклонившись вперед, восторженно разглядывала из окна парижские улицы, на которых уже зажглись фонари.
   Глядя на ее профиль, маркиз подумал, что он совсем не покривил душой, когда говорил ей комплимент, девушка действительно была очень красива.
   Вильма же испытывала непередаваемое восхищение от увиденного, и даже совсем позабыла залюбовавшись Парижем, что следует проявить хоть немного вежливости и поговорить со своим спутником.
   Для маркиза подобное поведение дамы было весьма непривычным.
   С ним рядом сидела очаровательная молодая женщина, находившая куда более интересными и привлекательными те улицы, по которым ехала карета, нежели его самого.
   Так они и ехали в тишине, пока маркиз не произнес:
   — Мы подъезжаем к Лувру, и я полагаю, это то место, которое вам непременно надо посетить, пока вы в Париже.
   — Я думала об этом, — ответила Вильма, — и, конечно, я страстно желала бы посмотреть коллекцию живописи Лувра.
   Только мне пока не с кем прийти сюда.
   Она произнесла эти слова настолько простодушно, что маркиз понял — у нее и в мыслях не было просить его сопровождать ее.
   — Я думаю, мы можем сделать так, — сказал он, — мы составим список мест, которые вы хотели бы посетить, а я добавлю к нему те, какие, на мой взгляд, тоже могли бы заинтересовать вас.
   — Очень любезно с вашей стороны, но я не знаю, как долго мы с отцом пробудем здесь.
   Лошади подъехали к мосту через реку, и девушка взволнованно воскликнула:
   — Вот я и увидела Сену! Мне кажется, она еще красивее, чем все те восторженные снова, что пишутся о ней в книгах, а их в последнее время все больше и больше!
   Маркиз рассмеялся:
   — Наверное, вы правы, но не хотите ли вы сказать, что прочитали огромное количество книг о Париже, хотя никогда не бывали здесь прежде?
   — Ну да, я прочла их множество, — ответила Вильма. — Моя учительница французского обычно рассказывала об этом городе так, словно это земной рай, небеса обетованные.
   Маркиз довольно бесстрастно отметил про себя, как по-разному воспринимают один и тот же Париж разные люди.
   Но вслух подобным наблюдением он мог бы поделиться с более искушенной женщиной, нежели его юная спутница.
   Очутившись на другом берегу реки, карета углубилась в узкие извилистые улочки. Вильма предположила, что это была старая часть Парижа.
   Наконец они остановились перед весьма скромным рестораном.
   Линворта здесь, должно быть, очень хорошо знали, ибо владелец приветствовал их весьма экспансивно.
   Затем они были проведены к удобному столику, огороженному с обеих сторон наподобие стойла для лошадей.
   Предполагалось, видимо, что обедающие за такими столиками могли бы чувствовать себя весьма уединенно. По потолку и стенам проходили деревянные балки, а стекла в оконных створках были граненые.
   — Должно быть, это очень старое здание! — сказала Вильма, когда они устроились за столом.
   — Оно существовало еще до Революции, — объяснил маркиз. — Я люблю обедать здесь и подумал, что вам тут тоже должно понравиться.
   — Мне нравится, правда, нравится! — призналась Вильма. — Очень уютно и вместе с тем необычно.
   Маркиз заказал несколько блюд и попросил принести бутылку шампанского.
   Затем он обратился к девушке:
   — Теперь мы можем поговорить, и я хочу, чтобы вы рассказали мне о себе.
   — Я бы лучше поговорила о вас или, скорее, о ваших лошадях.
   — Мне казалось, мы уже исчерпали эту тему, — отметил маркиз.
   — Тоща расскажите мне о своем доме. Когда я собиралась на эту встречу, то мне пришло в голову, не видела ли я его изображение в одном из журналов, кажется, он был построен братьями Адамс.
   — Вы совершенно правы, — сказал маркиз, — и я всегда старался сохранить комнаты в том виде, как они были когда-то задуманы.
   — Было бы ужасно, если бы вы переделали их, — заметила Вильма. — Безусловно, вы не стали заполонять их всеми этими безделушками, столь обожаемыми некоторыми нашими современниками.
   — О Боже, разумеется, нет — Голос его звучал решительно.
   Во время этого диалога маркиз невольно вспомнил, каких именно новшеств в своем доме он с тревогой ожидал от принцессы, которая должна была стать его женой.
   И он мысленно пообещал себе, если его вынудят, сражаться со всей немецкой нацией, но не позволить им испортить самый совершенный во всей Англии дом в палладианском стиле?
   — А теперь поведайте мне о ваших картинах, — попросила его Вильма.
   Почти против воли маркиз начал говорить о картинах, которые приобрел для пополнения унаследованной им коллекции.
   Они уже успели закончить ужин, и тут он сообразил, что почти весь вечер рассказывал только о себе.
   Вильма сумела заставить его сделать это почти так же ловко, как накануне Лизетта вынуждала его произносить любовные речи.
   — Но теперь ваша очередь, — сказал он, когда им принесли кофе. — Расскажите мне о том, чем вы занимаетесь дома.
   — Вы ведь уже знаете ответ на свой вопрос, — сказала Вильма, — езжу верхом и, конечно, до последнего года, училась.
   — Полагаю, весьма успешно, — заметил маркиз. — Ну а помимо той помощи, что вы оказываете отцу в его опытах с электричеством, каковы ваши личные планы на будущее?
   Вильма подумала, как рассердился бы ее отец, доведись услышать ему, что маркиз говорит о нем словно о простом дельце или ремесленнике.
   Вильма бесхитростно ответила:
   — Мне еще очень многому необходимо научиться, но больше всего я хотела бы путешествовать.
   — А как насчет замужества? — поинтересовался маркиз.
   — Я об этом еще не думала.
   — Вздор! — резко возразил маркиз. — Все юные девицы мечтают о замужестве, наверняка и у вас есть несколько предупредительных воздыхателей, осыпающих вас комплиментами и цветами.
   — За все время я получила только два букета — один от славного старичка, которому я напоминала его внучку, а другой букет прислал тот, с кем я танцевала на балу. Он желал увидеться со мной еще раз, но я отказалась, так как с трудом переносила его общество.
   Тут он рассмеялся:
   — Печально, но, возможно, по вашем возвращении в Англию все пойдет по-другому. Вы овладеете искусством француженок флиртовать с мужчинами, и ваши английские друзья будут находить это неотразимым.
   Все это он говорил несколько фальшивым, насмешливым тоном, пока вдруг не обнаружил, как вопросительно смотрит на него девушка.
   — Мне всегда было любопытно, — сказала она, — что подразумевается под словом «флиртовать». Однажды я спросила об этом маму, но по ее словам так называют «вульгарное поведение в обществе», и достойная женщина никогда не должна вести себя подобным образом.
   — Ну тогда вам просто нельзя флиртовать, — уступил ей маркиз, — но если вы пробудете б Париже достаточно долго, вам будет довольно сложно избежать этого.
   — К счастью, у меня нет ни одного знакомого француза, — отметила Вильма, — конечно, если не считать графа, но он ужасен! Я и сейчас думаю, насколько же мне повезло… вы проходили мимо и… спасли меня.
   — А как вы думаете, от какой угрозы я вас спас тогда? — поинтересовался маркиз.
   Вильма вся вспыхнула, потом едва слышно прошептала:
   — Он… он попытался бы… поцеловать меня.
   — И это было бы столь ужасно? — допытывался маркиз.
   — Разумеется, да! — запальчиво заявила Вильма. — Он был столь омерзителен. И мне было так… так страшно, пока я не услышала, как вы говорите по-английски.
   — Боюсь, в Париже вы встретите много мужчин, подобных графу, — заметил маркиз. — Но мне не хотелось бы, чтобы вас так пугали, поэтому вы должны быть очень осторожны, принимая приглашения.
   — Ну, это просто, — пробормотала Вильма. — Л не буду принимать никаких приглашений в Париже, значит, со мной будет все в порядке.
   — Но вы приняли мое приглашение, — несколько сухо напомнил ей маркиз.
   — Но вы-то англичанин, — объяснила Вильма, — и я знала, что могу довериться вам.
   — Но почему вы были так уверены в этом? — задал вопрос маркиз.
   Немного подумав, она объяснила:
   — Когда вы сталкиваетесь с людьми, у вас сразу же возникает какое-то ощущение, вызванное их присутствием, их внутренним миром. Не важно, что они говорят, важно, как вы их воспринимаете.
   Маркиз был поражен.
   — Именно в это всегда верил я, — произнес он, — но никогда не встречал женщину, которая облекла бы это в столь ясную и простую форму.
   — Порой я встречала таких людей, что уже первые ощущения, связанные с ними, говорили мне — тут нечто неладное, нехорошее. Вот и когда граф только заговорил со мной, я уже почувствовала — от него исходит угроза, и он опасен.
   — Постарайтесь держаться от него подальше, — предостерег ее маркиз. — Вам необходимо быть в «Ритце» завтра?
   — Нет, нет, конечно, нет, — ответила Вильма.
   — Значит, люстра в спальне номера графа была последней, — задумчиво произнес маркиз, словно отвечая своим мыслям.
   — Да, самая последняя, — согласилась Вильма. — Господин Ритц сам сказал мне, что во всех комнатах теперь полный комплект и порядок.
   — Значит, теперь вы вернетесь в Англию? — поинтересовался маркиз.
   — Боюсь, что да, как только отцу станет лучше.
   Ей удалось ловко перевести разговор на другую тему, поскольку она чувствовала себя очень неуютно под этим перекрестным допросом, и они снова заговорили о Нине и других владениях маркиза.
   Когда в конце концов они покинули ресторан, на улице их ждала карета.
   Верх ее был откинут, и маркиз спросил Вильму:
   — Вы не замерзнете?
   — Нет, что вы, сегодня очень теплая ночь.
   От маркиза не укрылось восторженное выражение ее глаз.
   Лошади тронулись, и вскоре карета выехала на набережную Сены.
   В ночном небе Парижа уже сияли звезды, вдоль моста горели фонари, а темные воды реки отражали свет небесных и земных светил.
   Наблюдая за Вильмой, маркиз снова с удивлением отметил, что девушка опять, казалось, забыла о его присутствии.
   Ее так захватило увиденное зрелище, что она даже не старалась поддерживать беседу со своим спутником.
   Ему было более привычно, когда женщины вели себя иначе. Оказываясь с ним в карете, они придвигались все ближе и ближе к нему, затем, как правило, касались своей рукой его руки и маняще поднимали к нему лицо.
   Но Вильма смотрела на реку, на огни фонарей и на звезды.
   Маркиз говорил себе, что такого с ним раньше не случалось, и никогда еще ему не было так хорошо.
   Когда они достигли площади Согласия, маркиз попросил кучера остановиться, чтобы Вильма могла полюбоваться фонтанами, которые выбрасывали в ночное небо струи воды, переливавшиеся в свете фонарей всеми цветами радуги и опадавшие вниз сверкающими водопадами.
   Величественный обелиск, привезенный из Египта, деревья, окружавшие площадь, создавали прекрасную и вместе С тем полную таинственности картину.
   Ни маркиз, ни Вильма не проронили ни слова, пока наконец девушка не заговорила тихо и восхищенно:
   — Это так прекрасно… так великолепно! Но мне кажется все это нереальным, как в сказке!
   — То же самое я думал о вас, — откликнулся маркиз.
   Она посмотрела на него, и, ему показалось, что звезды отражаются в ее глазах.
   — Если бы я могла стать частью всего этого, — сказала она, — тогда я ничего больше не просила бы для себя в этой жизни, только возможности остаться в этой прекрасной сказке навсегда!
   — Мне думается, вы так или иначе всегда будете жить в сказочном мире, — отозвался маркиз.
   Он приказал кучеру трогать, и они дважды объехали вокруг площади Согласия, прежде чем направиться на Елисейские поля.
   Карета медленно поднималась по Елисейским полям, пока не достигла Триумфальной арки, которую, как объяснил маркиз Вильме, задумал еще Наполеон Бонапарт, но ее торжественное открытие состоялось на тридцать лет позже, во времена царствования Луи Филиппа.
   Только когда лошади повернули назад, Вильма выдохнула:
   — Теперь я увидела Париж!
   — Не весь, — поправил ее маркиз. — Есть еще много мест, которые я хочу показать вам.
   — И мне бы хотелось многое увидеть, — согласилась она, — но я не должна посягать на ваше время. Уверена, у вас много других дел и встреч с намного более значительными людьми, чем я.
   Она говорила искренне, и маркиз не уловил в ее словах притворства.
   — Вряд ли я найду себе более интересное занятие, чем возможность показать вам Париж, — сказал он. — Завтра утром я отвезу вас покататься в Булонский лес, думаю, вам такая прогулка покажется занятной, а затем мы составим план на вторую половину дня. Перед нами широкий выбор различных удовольствий.
   — Вы действительно… У вас и правда есть для этого свободное время? — спросила Вильма.
   — Думаю, все можно устроить.
   — Нy, если так, то я не могу представить себе ничего более восхитительного.
   О, благодарю вас… еще раз благодарю вас? Мне кажется, я всю жизнь только и буду благодарить вас.
   Маркиз подумал, что никогда еще никто не благодарил его с такой идущей от самого сердца искренностью.
   Вряд ли девушка была бы ему более благодарна, получи она в подарок бриллиантовое ожерелье.
   Когда они спускались от Триумфальной арки вниз по Елисейским полям, он спросил ее:
   — Где вы остановились?
   Вильма слегка запнулась, потом честно ответила:
   — Номер двадцать пять в предместье Сент-Оноре.
   Маркиз поднял брови:
   — Да ведь это, кажется, дом одного из моих друзей?!
   — Виконт сейчас в отъезде, — быстро сообразила Вильма.
   — А вы с отцом исправляете электрическое освещение в его доме, — подметил маркиз.
   Вильма не опровергла его предположение.
   Она решила, что ей удалось сделать так, чтобы маркиз не подумал, будто они с отцом гостят в доме виконта.
   — Теперь по крайней мере я знаю, куда могу заехать за вами завтра утром, — заметил маркиз, когда они подъехали к дому виконта. — Скажем в половине двенадцатого? Или для вас это слишком рано?
   Вильма рассмеялась:
   — Я всегда просыпаюсь рано. Честно говоря, я люблю кататься верхом до завтрака.
   — Я тоже, — сказал маркиз. — Может быть, когда-нибудь в Англии мы сможем покататься верхом вместе.
   Однако, сказав это, тут же засомневался.
   Он мог себе представить, какая волна слухов прокатится в Лондоне, если он пригласит Вильму в Нин и будет ездить с ней на верховые прогулки до того, как она начнет работу по переделке его канделябров.
   Девушка же в тот момент думала, как здорово было бы пригласить маркиза в их дом. И хотя лошади ее отца вряд ли сравнились бы с лошадьми маркиза, все же и в их конюшнях было два-три жеребца, верхом на которых он выглядел бы великолепно. Да и барьеры показались бы ему вполне достойными для состязания.
   Но потом она сказала себе, что, как только они с отцом покинут Париж, она больше никогда не увидит маркиза Линворта, Она вспоминала теперь — он упоминался в разделе светской хроники как постоянный гость в том обществе, в которое ее родители не бывали приглашены, в первую очередь, конечно же, на балах, устраиваемых самим принцем Уэльским.
   В числе присутствующих там всегда перечислялись признанные красавицы, без которых невозможно было и представить подобные приемы.
   Те же балы, куда приглашалась Вильма, хотя и их пока было не так уж много в ее жизни, устраивались, как правило, вдовами высокопоставленных аристократов большей частью для своих внучек, ровесниц Вильмы.
   Она могла предположить, что для сливок общества, к коим принадлежал и маркиз, посещение подобных мероприятий воспринималось как нечто на редкость скучное и утомительное.
   Об их развлечениях Вильма читала только в газетах.
   Вряд ли она когда-нибудь сможет посетить балы, устраиваемые графиней Уорвик.
   И уж совсем невероятно, что ей могли бы прислать приглашение в Мальборо-хаус.
   «После нашего возвращения в Англию я уже никогда не встречусь с маркизом», — сказала она себе.
   Вслух же девушка произнесла:
   — Если вы вполне уверены, что вы не заскучаете со мной, я с превеликим удовольствием поеду с вами завтра в Булонский лес.
   — Тогда я с нетерпением буду ожидать нашей прогулки, — ответил ей маркиз.
   Они приближались к дому виконта.
   Неожиданно маркизу пришло в голову, что будь сейчас рядом с ним любая другая женщина, он непременно поцеловал бы ее на прощание, пожелав доброй ночи.
   Он подумал, как, целуя Вильму, ощутит мягкость, нежность и невинность ее губ.
   Из ее слов он давно сделал вывод: ее никто никогда еще не целовал.
   И неожиданно для себя почувствовал, как страстно желает оказаться тем первым мужчиной, кто поцелует ее.
   По девушка настолько была напугана эпизодом с графом, что дотронься он до нее теперь, это совсем лишит ее душевного равновесия и тогда она скорее всего исчезнет, и он никогда больше не увидит ее.
   Пет, такого наказания за свой поцелуй он не желал.
   Тем более что теперь, когда лошади уже остановились у дома виконта, он отчетливо осознавал — у него давно не было ничего лучше сегодняшнего.
   Ни разу на протяжении всего вечера: ни когда они ехали в карете, ни когда ужинали в ресторане, не почувствовал он скуки.
   Ни разу за все время не вспомнил ни о принцессе, ни о том мрачном будущем, ожидавшем его впереди.
   «Юность очаровательна и обольстительна сама по себе»— такие слова слышал он однажды от одного старика.
   То, чем порадовала его Вильма, и было как раз этим «очарованием юности».
   Волнующим и чистым, как красота далеких звезд над площадью Согласия.
   И совсем не похожим на удовольствие, доставленное ему прошлой ночью Лизеттой.
   Карета остановилась, маркиз вышел из нее первым.
   Протянув руку девушке и помогая ей сойти вниз, он задержал ее руку в своей и подумал, что действительно очень сильно хочет снова увидеть Вильму.
   Ему не хотелось, чтобы она просто исчезла из его жизни.
   Лакей позвонил, и заспанный слуга открыл дверь.
   — Спокойной вам ночи, Вильма, — сказал маркиз.
   — Спокойной ночи, милорд, — отозвалась она, — и еще раз спасибо вам за удивительный, чудесный вечер. Я никогда не смогу его забыть.
   — Сказка еще не закончилась, — улыбнулся в ответ на ее слова маркиз. — Я буду здесь завтра в половине двенадцатого.
   По ее светящимся глазам, обращенным к нему, он понял — именно эти слова она и хотела от него услышать.
   Затем она вошла в дом, а маркиз вернулся в карету.
   Когда карета тронулась, девушка остановилась в дверях и помахала ему рукой, при этом свет, падавший из открытой двери за ее спиной, освещал ее светлые волосы и казался ореолом над ее головой.
   «Восхитительное зрелище», — думал маркиз всю дорогу домой.
   Он не отказался бы иметь такую картину в своей галерее.
 
   Вильма прошла в холл и, прежде чем подняться по лестнице, поблагодарила лакея.
   Поднявшись наверх, она увидела Герберта, выходящего из комнаты ее отца.
   — Папа не спит? — спросила она его.
   Камердинер отрицательно покачал головой.
   — Спит, как младенец. — ответил он. — Этот доктор Бланк — он делает чудеса своими руками.
   — Полагаю, папа будет чувствовать себя лучше завтра, — сказала Вильма.
   — Ну а вы-то как, хорошо провели время с друзьями-то, мисс Вильма? — поинтересовался Герберт.
   И поскольку он знал девушку с детства, она понимала — его интерес искренен.
   — Провела время замечательно… ну просто замечательно! — сказала она. — Завтра утром я собираюсь поехать на прогулку в Булонский лес, но было бы лучше, если бы вы не упоминали об этом в разговоре с папой, потому что он за меня волнуется.
   — Его сиятельство разволнуется, только если подумает, вдруг как эти друзья ваши прознают, что он не так тверд в седле, как думал-то, — заметил Герберт.
   Такое о своем хозяине мог позволить себе сказать только старый Герберт, так как с его стороны подобное высказывание не было ни наглостью, ни предательством.
   Вильма расхохоталась.
   — Мы должны сделать все, дабы папина гордость не пострадала, — сказала она уже серьезно, — и не забывать, что никто не должен знать наше настоящее имя.
   Герберт презрительно фыркнул.
   — Вам-то и ломать комедию! По мне — так все это ужасная глупость, но меня-то никто не спрашивает!
   Вильма пошла к себе в комнату.
   Она велела Марии не дожидаться ее возращения, поэтому разделась сама, без ее помощи.
   Но когда, глядя в зеркало, Вильма расчесывала свои длинные волосы, она вдруг задалась вопросом, а не нанесли ли ей оскорбление.
   Маркиз ни на мгновение не усомнился, будто она всего лишь дочь какого-то электрика. Ему даже в голову не пришло, что она может быть кем-то другим.
   Он воспринимал ее как дочь мастерового, работающую со своим отцом и получающую за это вознаграждение.
   Она, правда, была рада его заблуждению, благодаря которому он не задавал ей щекотливых вопросов.