Картленд Барбара. Любовь в отеле "Ритц"

   Вместе с тем во всем этом было что-то оскорбительное.
   Она принадлежала к одному из старейших семейств графства. И все же маркиз не разглядел в ней леди благородного происхождения.
   Герберт назвал все это «ломанием комедии», и действительно так оно и было с самого начала.
   Вильма подумала, как было бы прекрасно, если бы маркиз сразу сказал, не может такого быть, чтобы она выполняла столь черную работу.
   А он просто принял на веру ее слова.
   Он, конечно, посчитал, что единственной причиной, по которой Вильме не хотелось сталкиваться со всеми этими щеголями в отеле «Ритц», было ее нежелание выглядеть хуже на их фоне.
   — Как посмел он так подумать обо мне? — спрашивала она себя.
   Но, с другой стороны, если бы он видел в ней девушку из знатной семьи, он никогда не пригласил бы ее поужинать с ним наедине.
   И не повез бы ее кататься, не было бы тогда столь очаровательной ночной поездки при свете звезд.
   «Видимо, за все в жизни приходится платить, так или иначе, — философствовала Вильма. — Совершенно очевидно, хотя маркиз поразил меня, я, конечно, не произвела на него никакого впечатления».
   Да, несомненно, он сделал ей пару комплиментов.
   По теперь ее интересовало, действительно ли он говорил то, что думал, в тот момент, когда произносил их.
   У нее было неловкое ощущение, словно он воспринимает ее как дитя, маленькую девочку, и ему доставляет удовольствие быть добрым с ней.
   Совсем по-другому обстояло дело в Лондоне, где она произвела сенсацию, впервые появившись на балах в нынешнем сезоне.
   Но тут она вынуждена была признаться себе, что для той произведшей сенсацию дебютантки сезона сейчас она вела себя крайне предосудительно.
   Особенно с таким известным и выдающимся человеком, как маркиз.
   «Само собой разумеется, вечер был бы намного более скучным, если бы пришлось пригласить еще двоих провести его с нами, — решила она, — но все-таки мне бы хотелось, чтобы и в нынешней ситуации он хоть как-то дал понять, что считает меня чем-то больше, чем просто дочерью электрика».
   Она отдернула занавески и стала смотреть на звезды.
   И снова ощутила в себе невыразимый восторг.
   Именно такое чувство она испытывала, когда видела перед собой красоту фонтанов на площади Согласия.
   И еще тогда, когда они с маркизом желали друг другу спокойной ночи и он пообещал, что сказка еще не окончилась.
   «Я увижу его завтра», — утешила себя Вильма.
   И уже лежа в кровати, сказала себе, что ничто другое не имеет никакого значения.

Глава 5

   Пьер Бланк заехал проведать графа в одиннадцать часов.
   В половине двенадцатого приехал маркиз.
   Вильма знала, что она спокойно может покинуть дом, так как в это время отцу не потребуются ее услуги.
   Как только мсье Бланк покинет его, он сразу же уснет.
   День был прекрасный, в голубом небе ярко светило солнце.
   Вильма надела самую очаровательную из своих шляпок, сочетавшуюся с ее элегантным нарядом, который она долго выбирала для этого случая.
   Ей показалось, хотя она и не была в этом уверена до конца, что маркиз одобрительно посмотрел на нее, когда она выходила из парадной двери.
   На этот раз он ждал свою спутницу в фаэтоне, еще более щегольском и нарядном, чем тот, в котором накануне он возил кататься Лизетту, да и пара лошадей в упряжке была получше.
   Грум, устроившийся на небольшом сиденье сзади, помог девушке забраться в фаэтон.
   — Доброе утро, Вильма, — поприветствовал ее маркиз. — Надеюсь, вы хорошо спали?
   — Мне снилась площадь Согласия, — ответила она, — и Триумфальная арка.
   Маркиз улыбнулся, представив, как любая другая женщина сказала бы, что ей снился только он.
   Но он уже начал привыкать к мысли, что в глазах этой девушки он каждый раз уступал свое первенство прекрасному Парижу.
   Когда они повернули в направлении Булонского леса, Вильма сказала:
   — Как здорово отправиться с вами на прогулку! Мне кажется, вы правите гораздо лучше, чем это могут французы.
   — Ценю вашу похвалу, — сказал маркиз. — Надеюсь, так оно и есть.
   По как только они оказались на месте, Вильма обнаружила, что в Булонском лесу у маркиза нашлось немало конкурентов.
   Там было много французов на новеньких фаэтонах последних моделей, проносившихся с огромной скоростью.
   Другие, наоборот, ехали медленно, дабы позволить седокам беседовать со своими друзьями, прогуливающимися пешком.
   Когда Вильма заметила кокоток в их фантастических каретах, ее глаза раскрылись от удивления.
   Маркиз понимал, насколько она была поражена их видом.
   Однако она не произнесла ни слова, пока не обратила внимания на весьма привлекательную женщину в открытой карете, которая была окружена несколькими нарядно и даже щегольски одетыми мужчинами.
   — Кто это? — спросила Вильма.
   — Это Прекрасная Отеро, — ответил маркиз.
   — Отец сказал, мне не следует о ней говорить, — машинально выпалила девушка.
   — А почему? — поинтересовался маркиз — Он считает, что ни моя бабушка, ни моя мама никогда бы не стали упоминать ее имени, — простодушно объяснила Вильма.
   Маркиз улыбнулся ее словам.
   Когда они проезжали мимо. Прекрасная Отеро помахала маркизу, и он снял шляпу в ответ.
   — Вы с ней знакомы? — спросила Вильма, дождавшись, пока они отведут.
   — Эта женщина — выдающаяся танцовщица и выступает в «Фоли-Бержер».
   — О, как бы я хотела увидеть ее! — воскликнула Вильма.
   Маркиз снова улыбнулся:
   — Полагаю, ваш отец не одобрил бы и ваше посещение «Фоли-Бержер».
   — Почему? — поинтересовалась Вильма.
   Маркиз молча правил лошадьми. Потом сказал:
   — «Фоли-Бержер» уникален даже для Парижа. Сейчас это место превратилось в театр-варьете и является одним из самых знаменитых мест во всем театральном мире.
   Вильма подумала, насколько впечатляюще все это звучит.
   — И Прекрасная Отеро танцует в этом варьете?
   — Да, она там танцует, и танцует бесподобно.
   — Но тогда почему мне не подобает говорить о ней? — недоумевала Вильма.
   Маркиз подумал, что прямо ответить на вопрос девушки было бы ошибкой.
   Никогда до Вильмы не встречал он женщин, с которыми так легко, как с ней, было беседовать на любые отвлеченные темы, словно рядом с ним мужчина.
   Но, несмотря на широкие познания Вильмы, он ясно понял, что в вопросах любви и сексуальных отношений она была совершенно наивна.
   Не получив ответа на свой вопрос, девушка мельком взглянула на своего спутника и спустя минуту проговорила:
   — Видимо, мне не подобает касаться этого предмета, но с отцом мы беседуем обо всем на свете. С моей стороны было непозволительно позабыть о существовании ряда запретных тем. Мне следовало бы помолчать.
   — Смею надеяться, я отношусь к той же категории собеседников, что и ваш отец, — заметил маркиз, — и поэтому мы можем обсуждать все, не чувствуя при этом неловкости.
   — Даже Прекрасную Отеро? — спросила Вильма.
   — Думаю, о ней и так слишком много говорят без нас с вами, стоит ли нам присоединяться к этому хору голосов, — холодно сказал маркиз. — Может быть, лучше я расскажу вам о Кара Пеонсии, которая прославилась своим трюком — раскачиваться под куполом, держась зубами за трапецию?
   Тут Вильма расхохоталась так, что совсем забыла про Прекрасную Отеро.
   Маркиз же тем временем задумался над тем, как отреагировала бы его юная спутница на новую моду — нескромность, доходящую до неприличия.
   Парижские студенты, изучающие искусство, несколько лет назад сняли «Мулен Руж», чтобы отметить там свой традиционный «Бал Четырех Искусств».
   На балу две девицы стали сравнивать свои ноги, а скоро и другие присутствующие включились в соревнование.
   Неожиданно одна из натурщиц, весьма гордившаяся своими прелестями, вскочила на стол, уверенная в своей победе.
   Мона, так звали девушку, не видела ничего плохого в своем поступке.
   Но после того как в тот вечер она скинула с себя всю одежду, утром следующего дня ее вызвали в полицию. Вместе с другими девицами, последовавшими ее примеру, она предстала перед судьями.
   Их оштрафовали на несколько сотен франков и дали время для уплаты штрафа.
   Наказание было не слишком серьезным, но подобная сумма значила непомерно много для обитателей Латинского квартала, и двумя днями позже там разгорелся бунт.
   Заголовки газет по всему миру кричали о событиях в Латинском квартале.
   Спустя год убогий маленький мюзик-холл на рю де Мартирс уже каждый вечер собирал толпы народа, и все потому, что там можно было посмотреть, как женщина раздевается донага.
   Таково было начало.
   И хотя «Фоли-Бержер» не заходил столь далеко, однако те, кто выступал там, тоже демонстрировали довольно обнаженной натуры.
   «Пожалуй, было бы ошибкой с моей стороны везти Вильму в» Фоли-Бержер «, — решил маркиз.
   Тем не менее любопытно бы взглянуть на ее реакцию.
   Они проехали по всему Булонскому лесу, побывав и в самых уединенных его уголках, и там, где толпилась прогуливающаяся и разъезжающая в своих экипажах публика.
   Затем Линворт пригласил Вильму на ленч в ресторан, расположенный на берегу Сены.
   Зал ресторана находился на третьем этаже, и сидя у окна, Вильма могла видеть проплывающие вверх и вниз по реке баржи.
   Она любовалась чайками, прилетавшими с моря, и солнцем, отражавшимся в речных водах.
   Ее сердце замирало от восторга.
   Маркиз точно предугадал ее настроение.
   Он сомневался, что раньше какая-нибудь другая женщина, из тех, что он приводил в этот ресторан, хотя бы раз посмотрела в окно.
   Все они не спускали глаз только с него.
   — Я убеждена: Париж — самый красивый город в мире, — сказала Вильма, оторвавшись наконец от вида за окном, чтобы сосредоточиться на еде. — И я никогда в жизни не пробовала ничего более вкусного, чем здешние кушанья.
   — Я всегда думал об этом же, бывая в Париже, — подтвердил маркиз. — И хотя мой повар бесподобно готовит, французы умудряются каким-то образом превратить любое блюдо в произведение искусства.
   — Вы нашли точные слова, — воскликнула Вильма, — я постараюсь запомнить их.
   — И это все, что вы будете вспоминать обо мне по возвращении в Англию? — поинтересовался маркиз.
   — Пет, конечно же, нет! — возразила Вильма. — С вами было так восхитительно побывать всюду и поговорить об интересующих меня вещах, ведь с женщинами о многом не поговоришь, им это просто неинтересно.
   Маркиз улыбался, глядя на нее.
   — Полагаю, большинство из них, — сказал он, — занимает только тема любви, а именно об этом, я чувствую, вы знаете меньше всего.
   — Я никогда ни в кого не была влюблена, — призналась Вильма, — но думаю, любовь должна быть… чем-то изумительным, сравнимым разве что с возможностью прикоснуться к звездам или добраться до луны.
   — Некоторые считают, любовь похожа на раскаленное, расплавленное солнечное ядро, — заметил маркиз.
   Вильма на мгновение притихла. Затем призналась:
   — Мне не очень понятно такое сравнение. Что вы имеете в виду?
   — Когда вы выйдете замуж, — попытался пояснить маркиз, — ваш муж научит вас. Это нечто такое, что трудно объяснить словами, но можно почувствовать сердцем.
   — И несомненно… душой, — на одном дыхании выпалила Вильма. — Я знаю, любовь… частица души человека.
   Маркиз подумал, как ей удается всегда придумать что-то оригинальное, но, конечно, она была права.
   Хотя сам он глубоко сомневался, была ли когда-нибудь затронута его собственная душа, если вспомнить о любом из его многочисленных любовных приключении с красивыми женщинами.
   Окончив ленч, они вышли из ресторана, и маркиз сказан:
   — Я планировал отвезти вас домой, но давайте сначала съездим, посмотрим на Эйфелеву башню, а завтра, может быть, вы захотите подняться на нее.
   — С превеликим удовольствием, — согласилась девушка. — Но вы действительно не заняты и сможете потратить на меня свое время и завтра?
   — Думаю, я смогу все уладить, — как и в прошлый раз успокоил ее маркиз.
   Вильма пролепетала что-то похожее на изъявление восторга, а потом проговорила:
   — Когда вчера я молилась на ночь, я не знала, как благодарить Бога за ваше появление в моей жизни. Мне было бы так тоскливо всего лишь иметь возможность отправиться по магазинам с кем-нибудь из горничных, пока папа спит, и если бы не вы, я совсем не знала бы, куда мне пойти.
   — ; Мы еще не побывали в Лувре, — заметил маркиз, — но я оставляю посещение музея на дождливый день.
   — , А если такового не случится?
   — Тогда, без сомнения, нам придется заставить себя забыть о сияющем солнце, поскольку Лувр необходим нам для нашего самообразования.
   Манера, в которой он произнес эти слова, рассмешила девушку.
   Да и потом, пока они ехали к Эйфелевой башне, она постоянно смеялась над рассказами маркиза.
   И еще Вильма находила удовольствие в том, что и сама смогла заставить его смеяться над ее шутками.
   Было уже около четырех часов, когда они повернули назад к предместью Сент-Оноре.
   — У меня на примете есть особенное место, где мы могли бы поужинать сегодня вечером, — сказал маркиз. — Вы увидите, насколько превосходно там готовят, а сам ресторан совсем не изменился еще с дореволюционных времен.
   — Неужели вы правда снова приглашаете меня поужинать?
   — Едва ли было бы любезно с вашей стороны позволить мне ужинать в одиночестве, когда никто не будет смешить меня, — запротестовал маркиз.
   — Но я даже представить себе не могу, почему вы так добры и внимательны ко мне, — сказала Вильма. — Я не настолько глупа, чтобы не понимать, сколько прекрасных дам, остановившихся в отеле» Ритц «, сочли бы за счастье принять ваше приглашение поужинать вместе.
   — Им придется обойтись без моего общества, — заметил маркиз, — к тому же, не забывайте, я обязан позаботиться о вас.
   Утром, в тот момент, когда в Булонском лесу они проезжали мимо Прекрасной Отеро, среди мужчин, окруживших ее экипаж, он приметил графа Гастона де Форэ.
   Вильма не заметила его.
   Маркиз же обратил внимание, как напрягся граф, увидев, кому приветливо помахала Прекрасная Отеро.
   При этом граф пронизывающим взглядом оглядел Вильму.
   Понимая, насколько Вильма все еще боится графа, маркиз подстегнул лошадей и с облегчением отметил, что девушка не обратила внимания на этого человека.
   Поэтому сам он не стал упоминать его имени ни во время дальнейшей поездки, ни во время их ленча.
   Прибыв в предместье Сент-Оноре, маркиз подъехал к парадному входу дома виконта.
   Когда лошади совсем остановились, Вильма что-то достала из своей сумочки и смущенно обратилась к нему:
   — Я… вчера я написала вам записку… мне хотелось выразить вам свою благодарность за вашу доброту и внимание ко мне. Видимо, нет смысла отправлять ее в отель» Ритц «, если я могу передать вам ее из рук в руки… вот она…
   —  — Ваше первое любовное послание, — заметил маркиз машинально, но еще прежде, чем девушка запальчиво ответила ему, он сообразил, что невольно заставил ее смутиться и покраснеть.
   — Это не совсем точно передает… значение моего письма к вам.
   Грум уже спрыгнул, готовый помочь девушке выйти из экипажа.
   Она поднялась по ступенькам и помахала рукой маркизу.
   Он приподнял в ответ шляпу, потом тронул лошадей и осторожно направил их по оживленной дороге в сторону Бандомской площади.
   У дверей отеля он остановился. Грум обошел фаэтон, чтобы принять от него поводья.
   Передавая поводья груму, маркиз попросил его:
   — Поблагодарите от меня своего хозяина за присланных им лошадей и скажите, что мне было приятно и легко управлять столь великолепной парой.
   — Он будет рад вашим словам, мсье, — сказал грум, — но наши лошади не могут сравниться с гнедыми кобылками графа де Форэ.
   — А ты их видел? — спросил маркиз.
   — Да они ведь стояли у того дома, от которого вы как раз отъехали, мсье, — объяснил грум. — Я думал, вы их заметили там.
   Маркиз внимательно посмотрел на него.
   — Около дома виконта? — переспросил он, словно надеясь удостовериться, что грум ошибся.
   — Пуда, мсье. Я знаю графского кучера, а он говорил мне, будто его господин всего месяц как купил тех гнедых.
   Маркиз решительным движение выхватил вожжи из рук грума.
   — Залезай, — резко бросил он ему.
   Развернув лошадей, он направил фаэтон обратно, стараясь ехать как можно быстрее.
   Вскоре он уже был около дома виконта, и мог сам убедиться, что грум не обманывал его.
   Рядом с домом, укрытая в тени дерева, стояла превосходная пара гнедых лошадей. Маркиз обратил внимание на ливрею конюха, сидевшего на козлах.
   Сомнения не было — то был экипаж графа де Форэ.
   Не дожидаясь, пока грум поможет ему, маркиз сам соскочил с фаэтона и с силой дернул звонок. Одновременно он стукнул дверным молотком.
   Дверь открыл слуга.
   В тот момент, когда маркиз вошел в холл, он услышал крик Вильмы.
 
   Вильма рассталась с маркизом с ощущением волшебной нереальности происходящего с ней, как если бы и впрямь она жила сейчас в сказке, о которой они говорили. Все проведенное вместе время было окутано чарами.
   Булонский лес, наполненный изысканно одетыми дамами, бесподобными лошадьми с их великолепными наездниками, вполне мог служить декорацией пьесы на сцене» Друри-Лейн «, в Лондоне.
   Ничто не могло бы сравниться красотой с Сеной, которой она любовалась за ленчем.
   Так же как не с чем было сравнить ее восхищение Эйфелевой башней, возносящейся в небо над их головами.
   Она с интересом слушала рассказ маркиза об открытии башни, на котором ему довелось присутствовать.
   » Я снова увижу его вечером «, — подумала она, провожая взглядом фаэтон маркиза.
   Она зашла в дом, и слуга закрыл за ней дверь.
   — Вас ждет какой-то господин, мадемуазель, — предупредил он ее.
   Она подумала, что, возможно, это доктор Бланк желает переговорить с ней о том, как продвигается печение отца.
   Машинально она сняла шляпку, украшенную элегантными перьями, и положила ее на стул.
   Слуга открыл ей дверь в гостиную.
   На ходу поправляя прическу, она размышляла над тем, какие новости о здоровье отца ей предстоит услышать В дальнем конце гостиной, а это была довольно большая комната, спиной к ней стоял мужчина.
   Только пройдя половину разделявшего их расстояния, она сообразила, что он был ей незнаком. Когда она приблизилась, незнакомец обернулся, и она с ужасом узнала в нем графа де Форэ.
   Она остановилась как вкопанная.
   Граф показался девушке еще более неприятным, чем в прошлый раз. Она по-прежнему опасалась встречи с ним, тем более с глазу на глаз.
   — День добрый, прекрасный ангелочек! — приветствовал ее граф.
   — Но почему… Как вы здесь оказались? — заговорила Вильма. — Как… вы нашли меня?
   — О, мне пришлось проделать довольно большую розыскную работу, — ответил граф, — но я же должен был возвратить вам кое-что, оставленное вами в моей спальне.
   При этих словах он показал девушке ее перчатки.
   По правде говоря, она про них забыла и вспомнила только теперь. А тогда, в отеле, когда маркиз отправился за ее шляпкой, она совсем упустила из виду попросить его забрать также и перчатки.
   И вот теперь граф отыскал.
   Как будто отвечая на ее немой вопрос, граф объяснил:
   — Цезарь Ритц проявил осторожность и убеждал меня, будто бы понятия не имеет, где вы остановились, но я засомневался в правдивости его слов.
   — Но тогда как… — начала было Вильма.
   — Тот электрик, которому вы помогали с люстрой в моем номере, — перебил ее граф, — оказался мне значительно более полезен. Он сообщил мне, откуда доставили люстру, и как же я был удивлен, когда понял, что это дом моего старинного приятеля виконта.
   — Спасибо, что вернули мне перчатки, — сумела выговорить Вильма, — а теперь, извините меня… но мне надо подняться наверх и посмотреть, как там мой отец…
   — Не так поспешно! — сказал ей граф. — Возможно, это и удивит вас, мой красивый ангелочек, но я не мог отделаться от мыслей о вас с тех пор, как обнаружил вас в моей спальне. Честно говоря, я мечтал о вас!
   — Мне трудно в это поверить, мсье.
   — Что ж, тогда я должен попробовать убедить вас, — сказал граф. — Для чего и предлагаю вам присесть рядом со мной и доставить мне удовольствие своим обществом.
   Он огляделся вокруг и добавил:
   — Вижу, вы неплохо устроились в отсутствие виконта!
   Вильма напрягалась, сообразив, что, как и маркиз, граф де Форэ считает ее занятием установку электрического освещения у знатных особ.
   Своей репликой он намекал, будто они с отцом воспользовались отсутствием виконта и занимают лучшие комнаты без разрешения хозяина.
   Это было чрезвычайно грубо с его стороны.
   — Я нахожу ваши слова оскорбительными, мсье, — сказала она, — и могу только просить вас оставить меня одну, поскольку есть дела, требующие моего внимания.
   — Разве можно представить что-нибудь важнее моего общества, — заявил граф, — мне есть о чем потолковать с вами, причем в ваших же интересах.
   — Для меня сейчас важнее всего отдых, — парировала Вильма.
   В этот момент она отчаянно пыталась найти способ избавиться от непрошеного гостя.
   Девушка была уверена, что отец спит наверху, в своей комнате, а слуги вряд ли посмеют помешать их разговору. В любом случае для них будет странной и непонятной необходимость убедить графа покинуть дом, если тот не захочет этого сам.
   » Я должна каким-то образом заставить его уйти, — убеждала себя Вильма, — но мне бы хотелось избежать сцен «.
   Усилием воли ей удалось произнести более приветливо:
   — Было очень любезно с вашей стороны, мсье, вернуть мне мои перчатки, но, я полагаю, вы примете во внимание мое утомление после длительной прогулки и необходимость отдохнуть после нее.
   — А что, если мы отдохнем вместе? — спросил граф. — Не могу поверить, будто вы откажете мне в праве на отдых и не разделите со мной те удобства, которыми пользуетесь сами.
   Он явно поддразнивал ее своими шутками, но девушка не в состоянии была находить их забавными.
   Она отошла к камину, сняла перчатки и положила их на столик.
   Она почти физически ощущала на себе взгляд графа, в глубине темных глаз которого затаилось то самое выражение, так напугавшее Вильму в прошлый раз.
   — Вы восхитительно изящны! — сказал граф. — С первого мгновения, как я увидел вас парящей в небесах, я захотел, чтобы вы стали моей.
   — Вы напугали меня, — ответила ему Вильма. — Я была очень благодарна господину маркизу, когда он помог мне избежать общения с вами.
   — Будь он проклят! Он всегда вмешивается в мою жизнь! — воскликнул граф.
   Они говорили по-французски, и граф, произнося последнюю фразу, грубо выругался.
   Вильма знала, что он не стал бы выражаться подобным образом при даме из общества.
   Она молчала, поэтому граф продолжил:
   — Выслушайте меня внимательно. Я хочу, чтобы вы принадлежали мне, и для этого не пожалею ничего. По правде говоря, отныне вам не придется зарабатывать на жизнь своим трудом. Вы меня понимаете?
   В ответ Вильма только пронзительно и напряженно посмотрела на него.
   Какой-то момент она вообще не могла вникнуть в смысл его слов.
   И все же интуитивно она понимала, насколько оскорбительны были его предложения, обращенные к ней.
   Пока она пыталась подобрать слова для ответа, граф уже приблизился к ней.
   — Вы не сможете убежать от меня, — сказал он, — я буду крепко держать вас в своих объятиях, ведь я собирался сделать это сразу же, как увидел вас в первый раз.
   С быстротой, которой он от нее не ожидал, Вильма резко отпрянула в сторону.
   Она хотела было добежать до двери, но он загораживал ей дорогу.
   Поэтому она обошла его стороной и оказалась у окна.
   — Уходите! — потребовала она. — Оставьте меня! Я не до конца понимаю вас, но вполне уверена, что ваши слова оскорбительны для меня'.
   — Вы действительно думаете, будто я оскорбляю вас, — переспросил граф, — когда единственное мое желание — поцеловать вас? Обещаю, мои поцелуи покажутся вам захватывающим, и отныне вы уже не будете пытаться удрать от меня.
   — Нет, именно это я твердо намереваюсь сделать, — отрезала Вильма, при этом сделав движение к двери, но он оказался проворнее.
   Он стоял прямо у нее на пути и раскрывал ей свои объятия. По выражению, появившемуся на его лице, и настороженному оживлению в глазах можно было догадаться, что он даже испытывал удовольствие от ее попыток оказать ему сопротивление.
   Он жаждал одержать победу — сломить ее, заставить признать свое поражение.
   Она как-то слишком отчетливо осознала все происходящее, и ужас, охвативший ее душу, когда он впервые коснулся ее в номере отеля» Ритц «, внезапно подступил снова.
   Но сейчас все было намного страшнее, поскольку дверь оказалась закрыта.
   Нет сомнения, никто не услышит, если она будет звать на помощь.
   Может, она смогла бы разжалобить его?
   — Пожалуйста…. Пожалуйста… мсье… — начала она как-то бессвязно умолять графа, вся дрожа.
   Но тот подходил все ближе и ближе.
   Граф двигался медленно, словно наслаждался возникшей отсрочкой исполнения своих желаний. В то же время он, кажется, хотел запугать девушку.
   — Ты моя! — бормотал он, и его бормотание напоминало глухое ворчание зверя.
   Она предприняла отчаянную попытку убежать, но было слишком поздно. Он поймал ее в свои объятия, грубо притянул к себе, и тут она закричала.