Картленд Барбара. Любовь в отеле "Ритц"

   О нем ходят всякие неприятные рассказы. Последний раз, когда он дрался на дуэли, его противник был между жизнью и смертью несколько месяцев.
   Вильма не удержалась и вскрикнула от ужаса, а маркиз торопливо перебил друга:
   — Ты не должен пугать Вильму! Она и так очень расстроена самим фактом дуэли;
   — Не удивлен, — сказал Питер Хэмптон, — и со своей стороны я очень постараюсь быть тебе полезен.
   В его голосе слышалось лукавство, он словно хотел подчеркнуть, что маркиз был слишком большим и сильным, чтобы нуждаться в чьей бы то ни было помощи.
   В темноте кареты Вильма протянула руку маркизу, и его пальцы нежно пожали ее.
   Вскоре экипаж подкатил к дому графа де Форэ, расположенному как раз за Енисейскими полями. Прекрасный особняк окружали деревья.
   Почти сразу за чугунными воротами, в которые они прошли, начинался огромный сад.
   Лишь теперь, когда они приехали на место, Вильма заметила, что у отеля «Ритц»к ним, помимо Питера Хэмптона, присоединился еще один человек, забравшийся на козлы рядом с кучером.
   Он показался ей похожим на камердинера, поэтому она не удивилась, когда маркиз представил его:
   — Это — Баркер, он приглядывает за мной еще с тех пор, когда я был ребенком, и упорно не одобряет дуэли.
   — Истинно так, милорд, — согласился Баркер. — Ваше сиятельство сильно ошибается, принимая участие в таком поединке.
   Он говорил, подумала Вильма, как рассерженная нянюшка. Маркиз рассмеялся:
   — Баркер всегда ожидает худшего.
   Дай ему волю, он обернет меня в вату и поместит под стеклянный колпак!
   — Самое место для тебя, — поддразнил его Питер Хэмптон. — Ну а где же наш хозяин?
   Появившийся слуга скороговоркой пробормотал приглашение следовать за ним.
   Он не провел их в дом, а, обогнув одно крыло дома, показал дорогу на задний двор.
   Там росло множество деревьев, а пышные цветущие кустарники обрамляли зеленую лужайку. Вильма подумала, что, возможно, эта лужайка предназначалась для игры в шары.
   Это уединенное место, словно нарочно было приспособлено для дуэли.
   Кусты и деревья скрывали все происходящее на площадке от любопытных глаз, даже со стороны самого особняка.
   В дальнем конце лужайки девушка заметила графа, стоящего там вместе с тремя мужчинами.
   Следуя за маркизом, Вильма почти физически ощутила, как де Форэ наблюдает за ней.
   Она чувствовала в душе все возрастающую ненависть к нему.
   Ей захотелось как-нибудь досадить ему, заставить его почувствовать себя неуютно от ее слов.
   Однако пока они с Питером Хэмптоном остановились. Маркиз пошел вперед один, и они только наблюдали за ним.
   Баркер стоял чуть поодаль.
   В этот момент зажглись электрические фонари. Вильма отметила, как умело была освещена вся лужайка для игры в шары.
   Фонари были установлены таким образом, чтобы никого не ослеплять, но на самой площадке было светло, как днем, а вокруг — непроглядная тьма.
   Вильма обратила внимание на то, с каким интересом оглядывается вокруг Питер Хэмптон.
   Обменявшись рукопожатием с пожилым человеком, который, видимо, был рефери, маркиз, возвратился к ним.
   — Они стремятся закончить все, как можно быстрее, — сказал он, — и это меня устраивает.
   Граф не сделал ни одного движения, чтобы приблизиться к Вильме или к Питеру Хэмптону.
   Рефери обменялся с ними рукопожатием, затем вышел на середину лужайки.
   На земле лежали два дуэльных пистолета, и рефери пригласил маркиза выбрать любой из них.
   Тот, не спеша, тщательно исследовал пистолеты.
   Наконец он протянул один из них Питеру, чтобы тот подержал его, пока маркиз будет снимать свой пиджак.
   Пока маркиз готовился, рефери пригласил Вильму присесть на стул, установленный как раз за тем местом, где стоял он сам.
   — Это так необычно, мадемуазель, — сказал он тихим голосом, — чтобы дама присутствовала при подобном мероприятии.
   — Я понимаю, — призналась ему Вильма, — но я не смогла отказаться, и, если говорить откровенно, мне и не хотелось отказываться.
   Рефери, оказавшийся весьма милым человеком, приветливо улыбнулся ей.
   — Какая жалость, что мы не встретились при более приятных обстоятельствах, — сказал он галантно.
   Вильма смотрела на маркиза и Питера, переговаривавшихся о чем-то вполголоса.
   Взглянув в дальний конец лужайки, она поняла о чем — они обратили внимание на черную рубашку графа.
   Откуда-то из дальних закоулков ее памяти всплыл когда-то слышанный рассказ о дуэлянтах, испытывающих страх и неуверенность в себе и тогда из предосторожности надевающих неприметную одежду.
   Маркиз же совершенно очевидно не имел намерения переодеваться и приехал в том же самом виде, в каком ужинал.
   Его рубашка казалась ослепительно белой на фоне темных кустов.
   Посмотрев на него, Вильма ощутила, как беспокойно забилось ее сердце.
   — Вы готовы, мсье? — обратился рефери к маркизу.
   — Я готов! — ответил маркиз спокойно.
   При этом он подошел к Вильме, сидевшей за спиной рефери со сложенными на коленях руками. Он бережно взял ее руку и поднес к губам.
   — Я люблю вас! — сказал он тихо.
   Она попыталась остановить дрожь, но заговорить с ним так и не смогла.
   Какое-то мгновение они только смотрели друг другу в глаза. Потом маркиз отошел от нее и встал перед рефери.
   Граф присоединился к своему противнику. Одновременно его секунданты, оба еще очень молодые люди, пересекли лужайку и стали на противоположной стороне.
   Два дуэлянта стояли перед рефери, а он обратился к ним спокойным и тихим голосом:
   — Вы будете стоять спиной друг к другу, до тех пор, пока я не дам сигнал начать движение. Тогда вы пойдете размеренным шагом в разные стороны, при счете «десять» вы можете повернуться и произвести выстрел.
   После паузы он добавил:
   — Целиться можно не выше плеча вашего противника.
   Мужчины встали спиной друг к другу.
   Маркиз был на голову выше графа, атлетического телосложения, но тем не менее казался очень гибким.
   Рефери дал сигнал, и они начали расходиться.
   В этот момент Вильма, будучи не в силах усидеть, встала со стула и стала смотреть на маркиза.
   — Один… два… три. — Рефери начал считать.
   И тут, словно голос свыше подсказал ей это, она внезапно перевела взгляд на графа.
   Он производил страшное впечатление в своей черной рубашке и черном шелковом шейном платке.
   — Пять… шесть… семь… — монотонно произносил рефери.
   Оба противника почти достигли противоположных концов лужайки для игры в шары.
   — Девять!.. — произнес рефери. не успел он сказать «девять», как Вильма увидела, что граф повернулся.
   В тот же миг она закричала.
   Ее крик прозвучал в тишине внезапно, заставив маркиза инстинктивно обернуться.
   За ту долю секунды, которую заняло это движение, он увидел, что де Форэ уже стоит к нему лицом, и тогда маркиз выстрелил.
   Пистолет графа разрядился в то же самое мгновение.
   Услышав крик Вильмы, маркиз слегка отодвинулся в сторону.
   Пуля графа, очевидно, была пущена с таким расчетом, чтобы поразить противника в спину.
   Но вместо этого она лишь слегка задела руку, разорвав белый шелк рубашки.
   Вильма бросилась к раненому.
   Когда она подбежала, то увидела кровь, уже просочившуюся через рубашку. Маркиз левой рукой зажимал рану.
   — Какой позор! — громко прокомментировал рефери.
   — Проклятый мошенник! — Питер Хэмптон неистовствовал, подбежав к другу. — Он обернулся на счет «девять»!
   — Я знаю, — откликнулся маркиз, — но крик Вильмы спас меня.
   Баркер, камердинер маркиза, ничего не говорил. Он молча вытащил бинт и кусок ваты из своего кармана и уже оказывал своему хозяину первую помощь.
   — Вы лучше бы присели, милорд, — сказал он.
   — Со мной все в порядке, — ответил ему маркиз. — Слава Богу, это только царапина!
   При этих словах он посмотрел на противоположный конец лужайки и замолчал.
   Вильма и Питер Хэмптон проследили за его взглядом и увидели графа, лежащего на земле.
   Двое его секундантов склонились над ним, и Питер Хэмптон сказал:
   — Вы, должно быть, попали в него, Верной.
   — Надеюсь, что это так, — ответил маркиз. — Этот человек — обманщик и жулик, я слышал о его непорядочности и прежде, но никогда не предполагал, что он настолько подлый.
   — Кажется, вы ранили его в грудь, — сказал Питер Хэмптон. — Пойду выясню.
   Он поспешно отошел, а Вильма заметила, как маркиз слегка качнулся.
   В тени деревьев пряталась деревянная скамейка, несомненно, используемая игроками в шары для отдыха.
   — Идите сюда и сядьте, — сказала она. — Даже незначительная рана может вызвать шок.
   — Это очень верно, мисс, — поддержал ее камердинер, — а его сиятельство теряет много крови.
   Действительно, кровь уже просачивалась через вату и повязку.
   Чувствуя некоторую слабость. Вернон позволил Вильме подвести его к скамейке.
   Он сел, а камердинер тут же достал другой бинт, чтобы повязать его поверх уже пропитавшейся кровью первой повязки.
   Вильма молчала и только заботливо держала руку маркиза.
   А он смотрел туда, где в дальнем конце площадки стоял Питер.
   Спустя несколько минут тот возвратился, по дороге прихватив пиджак маркиза. Верной посмотрел на него вопросительно.
   — Ваша пуля попала ему ниже плеча, — пояснил Питер, — и он в плохом состоянии. Они собираются отнести его в дом и послать за доктором.
   Маркиз молча кивал.
   — Мне показалось, — продолжал говорить Питер, — де Форэ преднамеренно не позаботился о присутствии здесь доктора, так что, если бы он выстрелил вам в спину, а именно это он намеревался сделать, вы непременно бы умерли.
   — Я думаю, мне следует отправляться домой, и пусть кто-нибудь из вас позаботится пригласить доктора для меня, — сказал маркиз, — на случай, если моя рана нуждается в нескольких стежках.
   Вильма понимала, что он храбрится.
   Ведь выглядел Верной очень бледным.
   Видимо, он страдал от боли, которая только-только начинала сказываться.
   Он не просил о помощи, но когда они шли обратно к карете, девушка видела, что маркизу с большим трудом удается идти прямо без посторонней поддержки.
   Они уселись в карету, и Питер дал указания кучеру.
   — Я попросил кучера остановиться у британского посольства, — объяснил он. — Я знаю доктора, который лечит посла, будем надеяться, он не заставит нас ждать.
   — Я рассчитываю, он будет помалкивать о виденном, — сказал маркиз. — Мне не хочется, чтобы о мисс Кроушоу говорили в связи с дуэлью.
   — Конечно, — согласился Питер, — и я гарантирую, что ему можно доверять.
   Они быстро добрались до отеля «Ритц». Теперь маркиз был совершенно бледен и с трудом держался на ногах.
   Его камердинер настоял, чтобы он оперся на его плечо, скрывая свою запачканную кровью руку под пиджаком, накинутым на плечи.
   Затем они как можно быстрее направились к лестнице.
   — Не отпускайте карету, Питер, — сказал маркиз, прежде чем он вошел в дверь, — и отвезите мисс Кроушоу домой.
   Вильма промолчала.
   Она боялась, что они могли сначала завезти ее домой, и тогда она ничего бы не узнала о результатах посещения доктора.
   Когда они достигни номера маркиза, Вильма осталась ждать в гостиной, пока Баркер раздевал хозяина и укладывал его в постель.
   Ей трудно было усидеть на месте, она ходила по комнате взад и вперед и отчаянно молилась, чтобы Верной не слишком сильно страдал.
   Она знала — если в рану попала грязь, у раненного могла подняться высокая температура.
   Не успел камердинер сообщить девушке, что маркиз уложен в постель, как появился Питер Хэмптон с доктором. Это был пожилой человек, производивший впечатление весьма знающего специалиста.
   Питер Хэмптон представил их друг другу, и доктор вошел в спальню маркиза.
   Вильме показалось, будто прошло несколько часов, прежде чем появился Питер со словами:
   — Все в порядке. Рана не такая опасная, как мы боялись, но Верной потерял много крови, и он будет чувствовать слабость еще день или два.
   Вильма с облегчением вздохнула.
   — Я уверена: все, в чем он нуждается, так это в отдыхе, — сказала она. — А теперь, может быть, вы будете столь любезны, чтобы отвезти меня домой.
   — Именно это я и собирался вам предложить, — ответил Питер. — Но не хотели бы вы сначала пожелать спокойной ночи Вернону?
   Вильма жаждала этого больше всего на свете. Но при этом она понимала, что посольский доктор будет ошеломлен ее появлением в спальне чужого ей мужчины.
   — Если вы намереваетесь возвратиться сюда, — сказала она, — передайте ему мои самые горячие пожелания скорейшего выздоровления.
   Питер Хэмптон улыбнулся ей.
   — Непременно, — заверил он, — и я твердо знаю, что не пройдет и сорока восьми часов, как Верном восстановит свои силы.
   Он открыл перед ней дверь номера.
   Вильма посмотрена на закрытую дверь спальни.
   «До свидания, моя любовь», — прошептало ее сердце.

Глава 7

   Вернувшись домой, Вильма сразу же прошла в свою спальню, где ее ждала Мария.
   Она не задавала госпоже никаких вопросов, а та молчала, пока горничная, уходя, не пожелала ей спокойной ночи.
   — Спокойной ночи, Мария, — ответила ей Вильма.
   Когда дверь закрылась, девушка прилегла на подушки.
   Она попыталась проанализировать все произошедшее с ней.
   Ее мечтам и ее счастью пришей конец.
   Слова маркиза о том, что он никогда не сможет жениться на ней, причем не только из-за неизбежной помолвки с принцессой Хельгой, но и учитывая разницу в их социальном положении, эти слова ранили Вильму, и боль пронизывала ее насквозь, нахлынув, точно штормовая волна.
   Ей трудно было допустить мысль, будто он и не задумывается, как может она, при всей своей образованности и явно полученном воспитании, оказаться дочерью простого, пусть и квалифицированного мастера.
   Потом она вспоминала, как спасла Вернона от гибели.
   Что ж, по крайней мере, думала она, ей удалось весьма убедительно доиграть свою партию в том, что начиналось как игра.
   Но эта игра обернулась для нее прекрасной сказкой.
   А вот теперь и сказка подошла к концу.
   Медленно одна за другой из глаз по щекам покатились слезы.
   Мало-помалу ледяная глыба, мешавшая ей дышать и заставлявшая ее почти физически ощущать какое-то оцепенение, растаяла.
   Теперь она твердо знала — маркиз для нее потерян.
   Любовь, озарившая ее небесным светом, оказалась только мечтой, сном.
   — Но я люблю его! Я люблю его! — рыдала она.
   Никогда больше она не будет прежней.
   Каким волшебством были наполнены ее ежедневные встречи с маркизом!
   Говорить с ним, сидя наедине за ленчем или ужином, кататься по Булонскому лесу, смотреть на ночной Париж.
   А для него все это было лишь обыкновенным, будничным эпизодом.
   Но она-то словно побывала в раю и услышала пение ангелов.
   Именно такой Вильма и представляла любовь.
   По любовь к этому человеку, родившаяся в ее сердце, совсем не походила на его чувства к ней.
   Снова и снова размышляя над его словами, она вдруг поняла, что он причислял ее к той же категории, к какой принадлежала и Прекрасная Отеро.
   Женщина, имя которой отец запретил ей даже произносить вслух.
   И граф де Форэ относился к ней так же.
   Весь ужас дуэли между двумя мужчинами, дравшимися на поединке за право обладания ею, впервые ясно предстал перед ее глазами, охватив все ее существо.
   — Как могла я допустить такое? — спрашивала она себя. — Как могла я… смотреть на все это?
   Ее невинность и непорочность не позволили ей до конца осознать смысл их слов и намерений тогда, тогда они говорили, что сражаются за нее.
   Но теперь маркиз представил все предельно ясно и понятно.
   Он желал сделать ее своей любовницей, в то время как будет женат на другой женщине.
   Она плакала и плакала, не в силах успокоиться, чувствуя, как погружается в пучину охватившего ее отчаяния.
   Не было в ней больше чистоты и порядочности, она запачкана и унижена всем происшедшим с ней.
   — Во всем виновата я сама, — всхлипывала девушка. — Мне следовало сказать… маркизу, кто я… сразу же, как он спас меня от графа.
   И Вильма вспомнила слова нянюшки, что одна ложь влечет за собой другую.
   Она сама позволила ему поверить, будто помогает своему отцу с электрическим освещением в резиденции виконта.
   Так плакала она до полного изнеможения.
   Только когда солнце уже показалось над горизонтом, девушке удалось заснуть.
   Она и не заметила, как Мария заглянула в ее комнату и ушла, не решившись будить свою барышню.
 
   Когда наконец Вильма очнулась ото сна, то увидела, что занавески подняты и солнечный свет проникает сквозь окна в комнату.
   — Жаль будить-то вас, мадемуазель, когда вы такая усталая, — сказала Мария, — но мсье Бланк хочет сказать вам кое-что о вашем батюшке до того, как уйдет.
   Вильма села на постели.
   — Сколько же сейчас времени? — спросила она.
   — Половина одиннадцатого, мадемуазель.
   — Боже мой! Неужели так поздно? — воскликнула Вильма.
   Она вскочила с кровати.
   Мария принесла ей домашнее платье, которое, конечно, было намного приличнее пеньюара.
   «В конце концов он все-таки доктор, — подумала Вильма, — поэтому ему можно показаться в домашнем».
   Она стянула свои длинные волосы атласной лентой и спросила:
   — А где он сейчас, господин Бланк?
   — В будуаре, мадемуазель, — ответила ей Мария.
   Будуаром она назвала комнату, смежную со спальней отца.
   Вильма поспешила туда по коридору.
   Пьер Бланк стоял у окна, когда она вошла.
   — Бонжур, мсье, — сказала она. — Прошу прощения, но я так поздно легла вчера, что в результате проспала слишком долго.
   — Так всегда бывает в Париже, мадемуазель, — ответил Пьер Бланк. — Я хотел побеседовать с вами о вашем отце, поскольку мне больше не придется приходить сюда.
   Вильма удивленно взглянула на доктора;
   — Означает ли это, что папа уже вылечился?
   Ей казалось, такое еще невозможно, но Пьер Бланк утвердительно кивнул.
   — Все позвонки уже вправлены, — сказал он, — и проблем со спиной больше не должно возникнуть, если ваш отец будет осторожен хотя бы в течение месяца.
   — Удивительно, как вам удалось так скоро вылечить его, — сказала Вильма, — мы вам очень благодарны.
   — Болезнь вашего отца не была столь уж сложной, если сравнить с теми, с которыми мне приходилось сталкиваться, — отметил Пьер Бланк. — При падении несколько позвонков сместилось, но, к счастью, ничего не было повреждено.
   — И с ним теперь действительно все в порядке? — спросила Вильма, еще до конца не веря в отцовское выздоровление.
   — Как я уже сказал, он должен быть осторожен, и я предупредил его о необходимости воздержаться от верховой езды как минимум на шесть недель!
   — Будет сложно удержать его так долго! — заметила Вильма.
   — Полагаю, ваш отец достаточно разумный человек, чтобы понять: ослушаться моего предостережения — означает для него вернуться к той мучительной боли, от которой он страдал, прибыв сюда, — сказал Пьер Бланк.
   — А как же испытываемое им чувство усталости, какое сопровождало ваше лечение?
   Пьер Бланк улыбнулся.
   — Чувство усталости или, скорее, сонливость были по большей части вызваны теми травяными настойками, которые я давал своему пациенту.
   Вильма выразила удивление, а он продолжал:
   — Важно было, как можно надежнее обездвижить его, но заставить такого активного человека соблюдать неподвижность, дабы не усугубить его состояние, задача не из легких.
   — Понимаю, — заметила Вильма.
   — Постарайтесь, чтобы ваш отец двигался как можно меньше и, как я уже сказал, держался подальше от конюшни по крайней мере шесть недель.
   — Л постараюсь, обещаю вам, — заверила его Вильма, — и еще раз большое вам спасибо. Мне не хватает слов, чтобы выразить свою благодарность вам.
   Они обменялись рукопожатием, и француз заторопился, по-видимому, к другим пациентам, которые ждали его.
   Проводив его, Вильма пошла в спальню отца.
   Он сидел в кровати, почти оправившийся после болезни, и читал газеты.
   — Доброе утро, Вильма! — сердечно приветствовал ее граф. — Полагаю, ты принесла мне хорошие новости.
   — Новости у меня и правда хорошие, — сказала Вильма, целуя отца. — Я так рада, что твое лечение уже закончено, и очень, очень благодарна мсье Бланку.
   — Этот человек чрезвычайно умен и искусен, похвалы в его адрес не оказались преувеличенными, — сказал граф.
   Он опустил газету.
   — Теперь мы можем вернуться в Англию, боюсь, тебе и так пришлось пропустить слишком много балов по моей вине.
   — Разве это имеет хоть какое-нибудь значение, папа? — сказала Вильма.
   — Имеет, и очень большое, ведь это твой первый сезон, — граф очевидно пытался найти убедительные аргументы, — и твои поклонники еще ждут тебя.
   У Вильмы чуть было не вырвалось признание, что единственный поклонник, интересующий ее, находился в Париже и был для нее недосягаем.
   По в то же время она ясно понимала — самым лучшим выходом для нее сейчас стало бы возвращение в Лондон вместе с отцом, причем уехать следовало как можно скорее.
   Ведь для нее просто невыносимо будет признаться маркизу в обмане.
   Хуже этого могли быть только его извинения за то, что он посчитал ее принадлежащей к другому, более низкому социальному слою.
   Все эти мысли пронеслись у нее в голове, но вслух она только сказала:
   — Так мы и поступим с тобой, папа.
   Мы отправимся в Англию завтра же, но поскольку вам следует соблюдать осторожность и беречь себя, мы должны попробовать заказать отдельное купе в спальном вагоне.
   Какое-то время в комнате стояла тишина. Потом граф произнес:
   — Неплохая идея. Узнай, сможешь ли ты все это устроить и есть ли такой вагон на экспрессе.
   — Я постараюсь, папа, — пообещана Вильма.
   Она нагнулась и поцеловала отца в щеку:
   — Как прекрасно будет снова вернуться в Англию и… возможно, забыть все случившееся в Париже.
   Она произнесла это словно про себя, ни к кому не обращаясь, но граф ответил ей:
   — Я чрезвычайно доволен тем, что решился приехать сюда. Не думаю, будто в Англии нашелся бы кто-нибудь, кто сделал бы для меня больше, чем Пьер Бланк.
   Вильма вернулась в свою комнату и быстро оделась.
   Затем послала за дворецким, который объяснил ей, что именно он всегда занимался организацией поездок виконта.
   Он обещал незамедлительно отправиться на Северный вокзал и, если ему удастся, приобрести для них отдельное купе на экспресс до Кале.
   Вильма поблагодарила его и предупредила об их желании уехать на следующий день.
   Дворецкий выглядел взволнованным.
   — Это может оказаться сложной задачей, мадемуазель. Они предпочитают, чтобы купе заказывали хотя бы задень, поскольку их количество ограничено.
   — В любом случае попытайтесь устроить наш отъезд как можно скорее, — попросила Вильма.
   Только она успела дать ему все необходимые инструкции, как объявили о приходе Питера Хэмптона.
   — Доброе утро, мисс Кроушоу! — поприветствовал он ее. — Верной попросил меня сообщить вам свежие новости о состоянии его здоровья, которое, в целом, удовлетворительно.
   Вильма вздохнула с облегчением.
   — Я так рада, — сказала она. — Я очень волновалась.
   — Доктор первым делом заехал к нему этим утром, — продолжал Питер Хэмптон, — и хотя рана воспалена, температура у Вернона не поднялась слишком высоко и должна упасть в течение следующих двадцати четырех часов.
   — Он… ему больно? — поспешно спросила Вильма.
   — Раны, подобные этой, всегда неприятны, — объяснил Питер Хэмптон, — но доктор дал ему какое-то снотворное, и я уверен, завтра наш раненый будет чувствовать себя лучше.
   — Как вы думаете, мы могли бы сделать для него еще что-нибудь? — несколько нерешительно спросила Вильма.
   — Ручаюсь вам, у него есть все, чего он только пожелает, — ответил Питер Хэмптон. — Цезарь Ритц был очень обеспокоен его состоянием и послал ему фрукты и цветы и Бог знает, что еще!
   — Я считаю его добрейшим человеком, — сказала Вильма.
   Питер Хэмптон оглядел комнату.
   — Верном говорит, вы — знаток в электричестве. Это вы позаботились об освещении в этом доме?
   Возникла пауза, поскольку девушка не знала, как ей ответить:
   — Пет, не я, и, боюсь, маркиз оценивает слишком высоко мои способности.
   — Ну, я посчитал ваше появление на дуэли вчера вечером весьма храбрым поступком, — отметил Питер, — и без сомнения, это вы спасли Вернона от тяжелого ранения, если не от смерти.
   — Неужели можно было вести себя так непорядочно, как граф? — возмутилась Вильма. — Разве ничего нельзя сделать, чтобы не позволить ему поступать подобным образом с другими людьми!
   — Относительно этого вы можете не волноваться, — заверил ее Питер. — Я намерен добиться, что в будущем никто никогда не станет драться с ним на дуэли.
   — Но каким образом вы думаете сделать это? — спросила Вильма.
   — Я собираюсь сообщить британскому послу о позорном поведении графа де Форэ, и еще я совершенно уверен в позиции рефери. Он — достаточно уважаемая фигура в обществе и непременно расскажет о происшедшем тем представителям французской знати, которые весьма щепетильно относятся к соблюдению правил, формальностей и подобного рода вещей.
   — Отлично! Так и надо! — с негодованием сказала Вильма.