Барбара Картленд
Любовь в отеле «Ритц»
Глава 1
1898 год
Граф Катсдэйл пребывал в прескверном настроении.
Лондон он покидал в гневе, измученный страшными болями в спине, из-за которых любое движение причиняло ему невыносимые страдания.
«По крайней мере, — сказал он себе, — вот повод испробовать новое средство».
Всю дорогу граф не переставал поносить английскую медицину и всех ее представителей и занимался этим всю дорогу, пока ехали через Ла-Манш, а потом и от побережья до Парижа.
Вильма, дочь графа, сопровождавшая его в этом путешествии, привыкла к вспышкам отцовского гнева и поэтому почти не обращала на них внимания.
А камердинер Герберт за долгие годы службы у графа научился не произносить ни слова, пока буря не стихнет. Когда они подъезжали к Парижу, граф обратился к дочери и слуге с такими словами:
— Итак, вы оба — запомните хорошенько: поскольку я не желаю, чтобы хоть одна живая душа узнала, что граф Катсдэйл похож на сломанную куклу, с этого момента я — полковник Кроушоу, а леди Вильма — мисс Кроушоу.
А так как он уже напоминал им об этом по крайней мере дюжину раз, Вильма подумала, что ни она, ни Герберт при всем желании не смогут забыть его требования.
В Париже они остановились в роскошном доме, принадлежавшем виконту де Сервезу. Виконт был старинным; приятелем графа, и тот, когда бывал в Париже, почти всегда останавливался в этом доме.
Сейчас виконта не было в городе.
Но в своем ответном письме, он писал, что будет только рад, если граф воспользуется его домом на улице Сент-Оноре.
Вильма никогда раньше не бывала здесь. Она восхищалась убранством комнат и восторгалась тем, что все помещения были освещены новым способом — электролампами.
— Приятно убедиться, папа; — обратилась она к отцу, — как абсолютно правильно поступили мы, приняв решение использовать электричество для освещения дома, ведь, полагаю, французы больше соображают в электричестве, чем мы.
В ответ граф только сверкнул глазами.
Ему помогли устроиться на кровати так, чтобы он мог дать покой своей больной спине.
Утром, когда Вильма принесла отцу газеты, он был в более благодушном настроении.
— Папа, посмотри, это же здорово, — сказала она. — Вчера состоялось открытие нового отеля «Ритц», и, похоже, буквально все знатные и известные особы, о которых мы когда-либо слышали, присутствовали на этом открытии.
— Л ненавижу гостиницы! — пробурчал граф.
— Я знаю, папа, но газеты пишут, будто отель «Ритц» значительно отличается от любой другой, существующей или существовавшей гостиницы. Вы только подумайте, в каждом номере есть отдельная ванная комната!
На мгновение показалось, что граф признал достойным подобное новшество.
Но он тут же отметил:
— Принц Уэльский вполне доволен пребыванием в Бристоле, где имеется только одна ванная комната на этаже.
Вильма не слушала. Она продолжала читать газету.
По-французски она читала столь же свободно, как и по-английски. После долгой паузы она продолжила:
— Представьте себе! На открытии были Вандербильды, а также великие князья Михаил и Александр, а еще прекрасная королева Фоли-Берже. Мне кажется, я что-то слышала о ней раньше.
— Если и так, то вам все же не следует интересоваться ею! — мгновенно отреагировал граф.
— Почему? — удивилась Вильма.
Граф немного помолчал, подбирая слова, потом произнес:
— Это куртизанка, и должен признать — великая куртизанка, но тем не менее ее имя никогда не могло бы упоминаться в разговорах вашей матери или вашей бабушки.
Вильма рассмеялась:
— Вы же знаете, папа, что с вами мы можем говорить обо всем, и для меня это самая большая радость на свете.
Взгляд графа смягчился:
Он и в самом деле очень любил свою дочь и понимал, что ее красота вряд ли позволит ему еще долгое время удерживать девушку при себе, особенно теперь, когда она начала выезжать в свет.
Хотя теперь, забрав Вильму из Лондона в июне, он лишил ее возможности присутствовать на наиболее значительных балах сезона.
Впрочем, казалось, что она совсем не переживала по этому поводу.
Ее и в самом деле гораздо больше интересовала поездка в Париж, нежели посещение вечеров и балов, тщательно подготовленных матерями ее сверстниц.
Снова углубившись в чтение газеты, она воскликнула:
— Там были и англичане — герцог Мальборо, герцоги Портлендский, и Сьюзерлендский, и Норфолкский, и все с женами!
— А вот это и впрямь что-то новенькое! — согласился граф. — В мое время, отправляясь в Париж, оставляли жену дома.
Вильма засмеялась:
— Теперь уже вы, папа, говорите то, чего не должны были бы говорить при мне!
— Ты сама меня вынудила, — парировал граф. — А сейчас главное — постараться, чтобы никто из этих господ не прознал, что я здесь. У меня нет ни малейшего желания давать им повод для насмешек и издевательств надо мной только потому, что я впервые за столько лет свалился с лошади.
— Да ведь все объяснимо, папа, — успокоила его Вильма, — если учесть, насколько необуздан нрав у Геркулеса. Но вам непременно надо было ехать только на нем.
Граф понимал, как она права.
Он нисколько не сомневался, что для него будет детской забавой укротить жеребца, купленного у приятеля, — тот не сумел справиться с норовистым скакуном.
К несчастью. Геркулес — несомненно, великолепный жеребец, — вздумал догнать в парке оленя. Граф, застигнутый врасплох, вылетел из седла.
Вильма знала, в какой степени гордился ее отец своей репутацией непревзойденного наездника, и понимала: он действительно будет чувствовать себя униженным, если кто-нибудь из его приятелей восторжествует над графом, который, как говорят французы, «hors de combat»— «выбыл из строя».
— Никто не узнает о вас, папа, — успокоила она, — и я буду очень внимательна и не забуду, что я — мисс Кроушоу. В конце концов я не покривлю душой, поскольку это одно из ваших имен.
Граф принадлежал к очень старинному роду, чьи корни восходили к временам еще до правления Тюдоров.
Кроушоу было одним из родовых имен его предков и сохранялось веками.
Он часто пользовался им, когда, путешествуя, покидал страну.
Особенно если не желал, чтобы британское посольство поднимало шумиху вокруг его имени или чтобы в своей вечной погоне за титулами его преследовали иностранцы.
По никогда раньше он не был так заинтересован сохранить свое инкогнито.
С ужасом представлял он, как Мальборо, чье остроумие могло соперничать только со злобностью, станет издеваться над его нынешним унизительным состоянием.
Отец казался таким подавленным, что Вильма подошла к кровати и, наклонившись, поцеловала его в щеку.
— Не стоит унывать, папа! — убеждала она его. — Я уверена, что этот человек сотворит с вами чудо, и вы скоро опять сможете ездить верхом, как и прежде, вызывая восхищение и зависть у всех, кто вас видит.
— Ты хорошая девочка, Вильма, — Сказал граф. — А этого проклятого жеребца я укрощу, чего бы это мне ни стоило.
Вильма знала, что спорить бесполезно.
И она вернулась к описанию открытия отеля «Ритц».
Газеты сообщали, как поразило каждого присутствующего то, что они увидели там.
И так как Цезарь Ритц вызвал подобную сенсацию, все без исключения издания посвятили его карьере немало газетных полос.
Рассказывалось и о том, как ему в голову пришло построить отель, столь непохожий на все остальные.
Из газет Вильма узнала, что Цезарь Ритц родился в швейцарской деревушке Нидервальд в 1850 году.
Он был тринадцатым ребенком в большой крестьянской семье, которая не отличалась особым достатком, однако очень гордилась своей родословной.
На каменной печи в гостиной их дома было изображение пики, и именно оно теперь воспроизводилось на почтовой бумаге отеля.
Цезарь смотрел за козами и коровами своего отца, занимавшего пост деревенского старосты.
Само селение насчитывало около двухсот жителей. Мальчик посещал местную школу. Его отец находил это занятие пустой тратой времени. Однако мать Цезаря была честолюбива в отношении своих детей.
Сам же Цезарь, несмотря на свой юный возраст, уже точно знал, чем бы ему хотелось заниматься в жизни.
Когда ему исполнилось двенадцать, его послали в Сион изучать французский язык и математику.
Ему не терпелось достичь своей цели, и он стал учеником официанта, подающего вино.
Прочитав это, Вильма подняла глаза на отца и сказала:
— Очаровательная история жизни Цезаря Ритца напечатана в «Le Jour», папа. Думаю, вы с удовольствием прочтете ее.
— Я не интересуюсь прислугой и официантами, — ответил граф.
— Но он теперь весьма значительная особа, — возразила Вильма, — хотя было время, когда ему приходилось драить и натирать полы, да и бегать вверх-вниз по лестницам с багажом и лотками.
— Я не могу понять, почему бы тебе не почитать о чем-нибудь более серьезном, — пробурчал граф.
Казалось, он во всем хочет найти повод для недовольства.
— Сейчас мы находимся в Париже — наиболее цивилизованном городе мира, а ты тратишь время на всю эту чепуху о каком-то там владельце гостиницы.
Вильма засмеялась.
Она знала, что отец, беседуя с ней, всегда считал своим долгом ей противоречить, и это превращало их разговоры в захватывающее состязание.
Они постоянно придерживались диаметрально противоположных мнений и старались сделать все возможное и невозможное, чтобы разгромить друг друга в споре.
— Что ж, мне остается только сказать, — произнесла она, — что я бы с удовольствием побывала в отеле «Ритц»и сама убедилась бы, насколько он отличается от тех гостиниц, в которых нам доводилось останавливаться. Вы только вообразите себе, папа! Никаких тяжелых гобеленов, плюша или бархата, так как мсье Ритц утверждает, что они собирают пыль.
— Я бы подумал, что сие место напоминает армейские казармы! — прорычал граф.
Дочь не отвечала, погруженная в чтение. Затем она воскликнула:
— Как вы думаете, о чем здесь говорится?
Граф не ответил, но она продолжила:
— «Удобные стулья для столовой были доставлены только накануне, но, когда они прибыли, мсье Ритц обнаружил, что стопы слишком высоки.
» Их необходимо вернуть, чтобы обрезать ножки!«— вскричал он.
Жена согласилась с ним, но, когда он выбежал во двор, фургон, доставивший стулья, уже отъехал довольно далеко. Ритц бежал за ним под дождем и кричал вдогонку:» Надо отпилить по два сантиметра от ножек каждого стола и вернуть столы назад не позднее, чем через два часа!«Ему пытались объяснить, что это невозможно, но он настоял на своем. Официанты как раз заканчивали накрывать вновь доставленные столы, когда начали прибывать первые кареты с гостями».
— Ему следовало бы позаботиться обо всем заранее, а не оставлять все на последнюю минуту, — неодобрительно отметил граф.
— А меня эта история просто очаровала, — не соглашалась Вильма. — Пожалуйста, ну, пожалуйста, папа, прежде чем мы покинем Париж, сводите меня посмотреть отель «Ритц».
— Чтобы встретить там кого-нибудь из знакомых? — спросил граф. — Даже не думай об этом! Как только мне будет лучше, мы возвратимся в Лондон, и ты будешь танцевать на балах.
Вильма не отвечала.
Она размышляла над тем, как бы ей хоть немного посмотреть Париж, прежде чем они вернутся в Лондон.
Девушка уже даже составила список мест, которые хотела бы посетить.
Этот список открывался Дувром и заканчивался Аквариумом в Булонском лесу.
Трудность заключалась в том, чтобы найти кого-то, кто мог бы сопровождать ее. Ведь выходить одна она не могла.
Отец так решительно настроен был не допустить ни малейших сплетен, касающихся полученных им повреждений, что даже не позволил ей взять с собой горничную.
А Герберта, конечно, невозможно будет заставить покинуть своего господина.
«Я что-нибудь придумаю», — неуверенно пообещала она себе и продолжила читать об отеле Ритца.
Вскоре приехал врач, считавшийся большим специалистом по лечению травм позвоночника, о котором говорили, что он добивается непревзойденным результатов своим методом. Звали его Пьер Бланк.
Вильма первой встретила его. В совершенстве владея французским, она поведала о постигшем отца несчастье и попыталась объяснить врачу, насколько важно для графа было сесть в седло и что сделать это он намерен как можно скорее.
— В Англии граф считается непревзойденным наездником, — добавила она, — и именно поэтому он не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о том, что с ним случилось.
— Я могу понять это, мадемуазель, — сказал врач, — и я обещаю вам — граф скоро поправится, а потом и вовсе забудет о том, что когда-то получил столь неудачную травму.
Он говорил это настолько уверенно, что Вильма была заворожена.
— Я надеюсь, вам удастся убедить отца в скором выздоровлении. Ему так не нравится чувствовать себя калекой.
Пьер Бланк развел руками.
— Кому это может понравиться? Особенно когда ты в Париже.
— Теперь я отведу вас наверх, — сказала Вильма.
— Но прежде чем мы поднимемся, мадемуазель, — прервал ее Пьер Бланк, — вы должны пообещать мне заставить вашего отца безоговорочно следовать моим предписаниям.
— Я постараюсь, — пообещала Вильма с некоторым сомнением.
— Это самое важное для него — отдыхать после каждого сеанса лечения, который я буду проводить, — подчеркнуп Пьер Бланк. — Как правило, пациенты сразу же засыпают. По если ваш отец не будет спать, ему все же необходимо неподвижно лежать на спине. При этом никто и ничто не должно беспокоить или волновать его. Вы меня понимаете, мадемуазель?
— Конечно, мсье, — ответила Вильма, — и я обещаю вам, что папин покой будет строго охраняться, и никто и ничто не нарушит его.
— Это как раз то, что требуется, — воскликнул Пьер Бланк. — А теперь, мадемуазель, я готов осмотреть моего пациента.
Вильма повела его наверх, в комнату, которую занимал отец. Это была очень удобная и самая большая комната во всем доме.
Она знала, хотя сам отец никогда не признался бы в этом, он считал часы, ожидая визита Пьера Бланка.
Как только мужчины обменялись рукопожатием, Вильма оставила их и стремительно спустилась вниз.
Теперь она была свободна и надеялась, что, может быть, ей удастся выйти и хоть немного, пусть совсем чуть-чуть, посмотреть на Париж.
Она задумалась, не попросить ли кого-нибудь из служанок сопровождать ее.
Но все они были средних лет или совсем старые, и девушка решила, что им вряд ли захотелось бы сопровождать ее на прогулке после того, как они проработали все утро.
«Но я должна выйти, должна!»— говорила она себе.
Неожиданно дверь открылась, и седовласый слуга (Вильма успела узнать, что он служил у виконта тридцать лет) объявил:
— Господин Цезарь Ритц желал бы видеть вас, мадемуазель.
Девушка была сильно удивлена и в какой-то момент подумала, не шутка ли это.
Но вслед за слугой в комнату вошел невысокий темноволосый мужчина, действительно оказавшийся Цезарем Ритцем. Не было никакой ошибки, на газетных иллюстрациях он выглядел именно таким: высокий лоб, зачесанные назад волосы и длинные свисающие вниз усы.
Па пороге стоял владелец знаменитого отеля собственной персоной.
Вильма не спускала с вошедшего ошеломленного взгляда все время, пока тот пересекал комнату, затем гость вежливо поклонился ей и заговорил:
— Простите мне мое вторжение, мадемуазель, но я вынужден обратиться к вам с огромной просьбой. Я никак не предполагал, что в доме кто-то живет, и только сейчас узнал о том, что вы и ваш отец имели честь остановиться здесь.
— Мы прибыли позавчера, — пояснила Вильма.
— Слуга только сейчас сообщил мне это, — ответил Цезарь Ритц, — а я, в свою очередь, обязан объяснить вам причину моего появления здесь.
Он казался очень взволнованным, как будто боялся, что она может отказать ему в том, о чем он собирался просить.
— Может быть, вы присядете, мсье Ритц, — предложила Вильма. — Я как раз читала в газете о вашей бесподобной гостинице.
Говоря это, она указала гостю на ближайшее кресло. Цезарь Ритц сел и заговорил:
— Мне повезло, очень повезло. Понимаете, мадемуазель, где-то в глубине души я опасался, что те, на кого я так рассчитывал, не приедут. Но они приехали! Почти все, кого я пригласил. И именно это и создало для меня новую проблему.
— Проблему? — переспросила Вильма.
— Да, И как раз она-то и привела меня сюда, — ответил Цезарь Ритц.
— Расскажите же мне, в чем дело, — заторопила его Вильма.
Цезарь перевел дыхание и стал рассказывать:
— Я не мог и мечтать об этом, я никогда не был столь самонадеянным, чтобы представить себе, что так быстро будут заказаны все номера. Мадемуазель, хотите верьте, хотите нет, но в гостинице не осталось ни одного свободного места!
Вильма подумала, насколько сейчас этот человек был похож на возбужденного школьника, и она, улыбаясь, сказала ему:
— Я так рада за вас, мсье, ведь это, должно быть, большое счастье — узнать, что ваша упорная и напряженная работа оценена по достоинству.
— Я и в самом деле очень счастлив, — сказал Цезарь Ритц. — Но есть одна загвоздка, а я поклялся себе, что, когда открою отель «Ритц», он станет самым совершенным отелем в мире и все в нем будет безупречно.
— Я читала об открытии отеля в газетах, и мне кажется, все там — само совершенство.
— Почти; к сожалению, есть одно упущение, — признался Цезарь Ритц.
— Какое же? — спросила Вильма.
— Для спальных комнат гостиничных номеров в качестве образца я использовал одну из люстр, находящихся в этом доме. Честно говоря, сам виконт де Сервез и показал ее мне как одну из наиболее привлекательных моделей, виденных им когда-либо.
— Поэтому вы взяли ее за образец и скопировали для своего отеля, — сказала Вильма.
— Именно так и было! — ответил ей Цезарь Ритц. — Но во время установки одна люстра разбилась.
— Какая досада! — воскликнула Вильма.
— Да, именно так, — согласился Цезарь Ритц, — и это не имело бы такого большого значения, если бы тот номер, где это произошло, не предназначался для графа Гастона де Форэ, весьма влиятельного лица здесь, в Париже. Он должен занять свой номер сегодня вечером.
Он остановился, затем продолжил:
— Мне больше негде его поместить, совсем негде! И в его спальне нет люстры.
Он произнес это с таким отчаянием в голосе, что Вильма с трудом удержалась от смеха.
— Что ж, могу ли я чем-нибудь помочь вам, мсье? — только спросила она.
— Я рассчитывал, когда направлялся сюда, — начал объяснять ей господин Ритц, — что виконт, у которого я служил столько лет и который всегда поощрял меня в моих честолюбивых планах и стремлениях, не откажет мне в одолжении и разрешит позаимствовать одну из люстр отсюда — только до тех пор, пока не будет доставлена люстра, заказанная мною взамен разбитой. Пожалуйста, мадемуазель, ну, пожалуйста, будьте великодушны и позвольте мне взять одну люстру на те несколько дней, которые понадобятся на изготовление и получение с фабрики замены, уже заказанной мною.
Вильма улыбнулась:
— Ну конечно, мсье, с большим удовольствием. Я уверена, их здесь предостаточно, и вы можете выбрать ту, которая вам подходит.
Цезарь Ритц захлопал в ладоши.
— Мерси, мерси, мадемуазель, вы — больше, чем сама доброта! Я не могу выразить свою благодарность вам! Как мог бы я поселить графа в номер с недоделками, в номер, где посреди потолка в спальне была бы вместо люстры дыра?
Вильма встала.
— Пойдемте посмотрим, какая люстра вам подойдет, — сказала она.
Она направилась к двери, и Цезарь Ритц предупредительно распахнул перед ней дверь. Так как необходимая ему люстра предназначалась для спальни, она подумала, что люстры в гостиной и парадных комнатах были бы слишком велики для этой цели.
Она поднялась по лестнице и открыла дверь одной из незанятых спален.
С потолка свисала изящная люстра с шестью светильниками в форме шара, точно такая же, как и в ее комнате.
Взглянув на потолок. Цезарь Ритц от восторга захлопал в ладоши.
— Как раз такую мне и надо, именно их я и заказал, — заговорил , он, — правда, она не приспособлена для электрического освещения, но это легко исправить.
Я уверен, господин виконт будет в восторге, когда я верну ему ее готовую к использованию для электрического освещения, как и большинство светильников в его доме.
— Я поразилась, как умело были переделаны некоторые люстры в доме, — заметила Вильма. — Но одновременно с электрическим освещением виконт по-прежнему использует свечи, ведь их свет более соответствует некоторым помещениям.
— Вы не видели мое освещение, — ответил ей Цезарь Ритц. — Я потратил уйму времени, мадемуазель, выбирая наиболее привлекательный, на мой взгляд, цвет. Ведь освещение очень важно, особенно для красивых женщин.
— Я что-то читала об этом, — проговорила Вильма.
— День заднем, — продолжал объяснять господин Ритц, — я часами работал с электриком, проверяя эффект, получаемый от различных оттенков освещения на лице моей жены.
Жестикулируя, он продолжал:
— В конце концов я решил, что лучше всего она выглядела при тончайшем сочетании абрикосового и розового оттенков, и именно такое освещение я использовал во всем отеле.
— Это замечательно! — воскликнула Вильма. — Как бы мне хотелось увидеть это!
— Почему бы нет? — ответил Цезарь Ритц. — Я очень польщен и с радостью покажу вам, мадемуазель, чего я достиг в осуществлении своей мечты.
Заметив, как загорелись глаза Вильмы, он сказал:
— Поедем со мной, мадемуазель, поедем со мной сейчас же! Думаю, вы не будете удивлены, узнав, что я привез с собой электрика, который снимет эту люстру прямо сейчас. Он ждет меня снаружи.
Вильма замерла. Она знала — поступать подобным образом нельзя. Но ее отцу необходимо спокойно лежать после процедуры, поэтому он вряд ли сможет узнать о том, что она покидала дом.
Какое-то мгновение она колебалась. Затем, не справившись с таким большим искушением, произнесла:
— Зовите вашего электрика, мсье, а я пойду надену шляпку, чтобы отправиться вместе с вами.
— Очень любезно с вашей стороны.
Он поспешил вниз по ступенькам, больше похожий на мальчишку, нежели на мужчину солидного возраста.
Электрик на удивление быстро снял люстру, и к тому времени, как Вильма вышла из своей комнаты. Цезарь Ритц уже ожидал ее в холле.
У ворот стояла очень удобная карета, запряженная парой лошадей.
Электрик забрался на козлы рядом с кучером, а Вильма и Цезарь Ритц устроились в карете.
Только когда они повернули уже на Вандомскую площадь, девушка решилась заговорить:
— Надеюсь, вы правильно поймете меня, мсье, если я скажу, что было бы ошибкой с моей стороны встретить кого-нибудь из лондонских знакомых. Мой отец ни за что не хотел бы, чтобы кто-нибудь из его друзей узнал о его пребывании в Париже. С ним произошел небольшой несчастный случай, и он здесь проходит курс специального лечения.
Чтобы подчеркнуть важность сказанного ею, она добавила:
— Ему не позволяют принимать никаких посетителей, а мне было бы весьма неловко отказывать людям в приеме.
— Да, конечно, мадемуазель, я все понимаю, — успокоил ее Цезарь Ритц. — Мы не будем останавливаться у главного входа со стороны Вандомской площади, я тоже планировал подъехать к заднему двору.
Вильма сообразила, что и ему было бы лучше войти с черного входа, так как и он не хотел, чтобы кто-либо узнал, как владелец отеля был вынужден заимствовать люстру для своего «совершенного» детища.
Когда они вышли из кареты. Цезарь Ритц поспешил провести ее вверх по боковой лестнице на второй этаж.
— Я хочу показать вам один из самых лучших номеров в отеле, — сказал он, — который, на наше счастье, не будет занят до сегодняшнего вечера. Гости, занимавшие его, покинули отель сегодня утром.
Вильма уже успела по достоинству оценить широкие коридоры, стены которых вместо бумажных обоев были покрыты краской.
Рисунок ковра был традиционным, а цвета — яркими и привлекавшими внимание.
Цезарь Ритц провел ее в огромные апартаменты, окна которых выходили на Вандомскую площадь. Вильму потрясло их великолепие. Стены украшали только массивные зеркала. Как она и читала в газетах, не было даже намека на плюш или бархат, никаких ненужных украшательств наподобие рюшей или безвкусных оборок на занавесах.
— У меня не будет деревянных кроватей, — объяснял Цезарь Ритц, показывая Вильме спальню. — Металл намного гигиеничнее.
Как она и ожидала, свет в комнатах был розовато-абрикосовый. Действительно, при таком освещении любая женщина будет выглядеть вечером наилучшим образом.
В комнатах были встроенные шкафы, а в гостиной расставлены большие удобные кресла.
Повсюду стояли цветы; экзотические фрукты в вазах ожидали гостей.
— Все прекрасно, мсье, все просто великолепно! — восклицала Вильма.
Чтобы попасть в номер, в котором не хватало люстры, они проделали довольно длинный путь по коридору.
Во всех остальных номерах люстры крепились к потолку элегантными шелковыми шнурами.
В том номере, куда они вошли, с потолка тоже спускался шнур, но без люстры.
— Теперь я еще лучше понимаю, почему вы так отчаянно нуждались в люстре, которую одолжили у виконта, — отметила Вильма.
— Я должен благодарить за все вас, мадемуазель, — галантно произнес Цезарь Ритц. — Если бы вы отказались помочь мне, я бы сел у вас на пороге и плакал!
Граф Катсдэйл пребывал в прескверном настроении.
Лондон он покидал в гневе, измученный страшными болями в спине, из-за которых любое движение причиняло ему невыносимые страдания.
«По крайней мере, — сказал он себе, — вот повод испробовать новое средство».
Всю дорогу граф не переставал поносить английскую медицину и всех ее представителей и занимался этим всю дорогу, пока ехали через Ла-Манш, а потом и от побережья до Парижа.
Вильма, дочь графа, сопровождавшая его в этом путешествии, привыкла к вспышкам отцовского гнева и поэтому почти не обращала на них внимания.
А камердинер Герберт за долгие годы службы у графа научился не произносить ни слова, пока буря не стихнет. Когда они подъезжали к Парижу, граф обратился к дочери и слуге с такими словами:
— Итак, вы оба — запомните хорошенько: поскольку я не желаю, чтобы хоть одна живая душа узнала, что граф Катсдэйл похож на сломанную куклу, с этого момента я — полковник Кроушоу, а леди Вильма — мисс Кроушоу.
А так как он уже напоминал им об этом по крайней мере дюжину раз, Вильма подумала, что ни она, ни Герберт при всем желании не смогут забыть его требования.
В Париже они остановились в роскошном доме, принадлежавшем виконту де Сервезу. Виконт был старинным; приятелем графа, и тот, когда бывал в Париже, почти всегда останавливался в этом доме.
Сейчас виконта не было в городе.
Но в своем ответном письме, он писал, что будет только рад, если граф воспользуется его домом на улице Сент-Оноре.
Вильма никогда раньше не бывала здесь. Она восхищалась убранством комнат и восторгалась тем, что все помещения были освещены новым способом — электролампами.
— Приятно убедиться, папа; — обратилась она к отцу, — как абсолютно правильно поступили мы, приняв решение использовать электричество для освещения дома, ведь, полагаю, французы больше соображают в электричестве, чем мы.
В ответ граф только сверкнул глазами.
Ему помогли устроиться на кровати так, чтобы он мог дать покой своей больной спине.
Утром, когда Вильма принесла отцу газеты, он был в более благодушном настроении.
— Папа, посмотри, это же здорово, — сказала она. — Вчера состоялось открытие нового отеля «Ритц», и, похоже, буквально все знатные и известные особы, о которых мы когда-либо слышали, присутствовали на этом открытии.
— Л ненавижу гостиницы! — пробурчал граф.
— Я знаю, папа, но газеты пишут, будто отель «Ритц» значительно отличается от любой другой, существующей или существовавшей гостиницы. Вы только подумайте, в каждом номере есть отдельная ванная комната!
На мгновение показалось, что граф признал достойным подобное новшество.
Но он тут же отметил:
— Принц Уэльский вполне доволен пребыванием в Бристоле, где имеется только одна ванная комната на этаже.
Вильма не слушала. Она продолжала читать газету.
По-французски она читала столь же свободно, как и по-английски. После долгой паузы она продолжила:
— Представьте себе! На открытии были Вандербильды, а также великие князья Михаил и Александр, а еще прекрасная королева Фоли-Берже. Мне кажется, я что-то слышала о ней раньше.
— Если и так, то вам все же не следует интересоваться ею! — мгновенно отреагировал граф.
— Почему? — удивилась Вильма.
Граф немного помолчал, подбирая слова, потом произнес:
— Это куртизанка, и должен признать — великая куртизанка, но тем не менее ее имя никогда не могло бы упоминаться в разговорах вашей матери или вашей бабушки.
Вильма рассмеялась:
— Вы же знаете, папа, что с вами мы можем говорить обо всем, и для меня это самая большая радость на свете.
Взгляд графа смягчился:
Он и в самом деле очень любил свою дочь и понимал, что ее красота вряд ли позволит ему еще долгое время удерживать девушку при себе, особенно теперь, когда она начала выезжать в свет.
Хотя теперь, забрав Вильму из Лондона в июне, он лишил ее возможности присутствовать на наиболее значительных балах сезона.
Впрочем, казалось, что она совсем не переживала по этому поводу.
Ее и в самом деле гораздо больше интересовала поездка в Париж, нежели посещение вечеров и балов, тщательно подготовленных матерями ее сверстниц.
Снова углубившись в чтение газеты, она воскликнула:
— Там были и англичане — герцог Мальборо, герцоги Портлендский, и Сьюзерлендский, и Норфолкский, и все с женами!
— А вот это и впрямь что-то новенькое! — согласился граф. — В мое время, отправляясь в Париж, оставляли жену дома.
Вильма засмеялась:
— Теперь уже вы, папа, говорите то, чего не должны были бы говорить при мне!
— Ты сама меня вынудила, — парировал граф. — А сейчас главное — постараться, чтобы никто из этих господ не прознал, что я здесь. У меня нет ни малейшего желания давать им повод для насмешек и издевательств надо мной только потому, что я впервые за столько лет свалился с лошади.
— Да ведь все объяснимо, папа, — успокоила его Вильма, — если учесть, насколько необуздан нрав у Геркулеса. Но вам непременно надо было ехать только на нем.
Граф понимал, как она права.
Он нисколько не сомневался, что для него будет детской забавой укротить жеребца, купленного у приятеля, — тот не сумел справиться с норовистым скакуном.
К несчастью. Геркулес — несомненно, великолепный жеребец, — вздумал догнать в парке оленя. Граф, застигнутый врасплох, вылетел из седла.
Вильма знала, в какой степени гордился ее отец своей репутацией непревзойденного наездника, и понимала: он действительно будет чувствовать себя униженным, если кто-нибудь из его приятелей восторжествует над графом, который, как говорят французы, «hors de combat»— «выбыл из строя».
— Никто не узнает о вас, папа, — успокоила она, — и я буду очень внимательна и не забуду, что я — мисс Кроушоу. В конце концов я не покривлю душой, поскольку это одно из ваших имен.
Граф принадлежал к очень старинному роду, чьи корни восходили к временам еще до правления Тюдоров.
Кроушоу было одним из родовых имен его предков и сохранялось веками.
Он часто пользовался им, когда, путешествуя, покидал страну.
Особенно если не желал, чтобы британское посольство поднимало шумиху вокруг его имени или чтобы в своей вечной погоне за титулами его преследовали иностранцы.
По никогда раньше он не был так заинтересован сохранить свое инкогнито.
С ужасом представлял он, как Мальборо, чье остроумие могло соперничать только со злобностью, станет издеваться над его нынешним унизительным состоянием.
Отец казался таким подавленным, что Вильма подошла к кровати и, наклонившись, поцеловала его в щеку.
— Не стоит унывать, папа! — убеждала она его. — Я уверена, что этот человек сотворит с вами чудо, и вы скоро опять сможете ездить верхом, как и прежде, вызывая восхищение и зависть у всех, кто вас видит.
— Ты хорошая девочка, Вильма, — Сказал граф. — А этого проклятого жеребца я укрощу, чего бы это мне ни стоило.
Вильма знала, что спорить бесполезно.
И она вернулась к описанию открытия отеля «Ритц».
Газеты сообщали, как поразило каждого присутствующего то, что они увидели там.
И так как Цезарь Ритц вызвал подобную сенсацию, все без исключения издания посвятили его карьере немало газетных полос.
Рассказывалось и о том, как ему в голову пришло построить отель, столь непохожий на все остальные.
Из газет Вильма узнала, что Цезарь Ритц родился в швейцарской деревушке Нидервальд в 1850 году.
Он был тринадцатым ребенком в большой крестьянской семье, которая не отличалась особым достатком, однако очень гордилась своей родословной.
На каменной печи в гостиной их дома было изображение пики, и именно оно теперь воспроизводилось на почтовой бумаге отеля.
Цезарь смотрел за козами и коровами своего отца, занимавшего пост деревенского старосты.
Само селение насчитывало около двухсот жителей. Мальчик посещал местную школу. Его отец находил это занятие пустой тратой времени. Однако мать Цезаря была честолюбива в отношении своих детей.
Сам же Цезарь, несмотря на свой юный возраст, уже точно знал, чем бы ему хотелось заниматься в жизни.
Когда ему исполнилось двенадцать, его послали в Сион изучать французский язык и математику.
Ему не терпелось достичь своей цели, и он стал учеником официанта, подающего вино.
Прочитав это, Вильма подняла глаза на отца и сказала:
— Очаровательная история жизни Цезаря Ритца напечатана в «Le Jour», папа. Думаю, вы с удовольствием прочтете ее.
— Я не интересуюсь прислугой и официантами, — ответил граф.
— Но он теперь весьма значительная особа, — возразила Вильма, — хотя было время, когда ему приходилось драить и натирать полы, да и бегать вверх-вниз по лестницам с багажом и лотками.
— Я не могу понять, почему бы тебе не почитать о чем-нибудь более серьезном, — пробурчал граф.
Казалось, он во всем хочет найти повод для недовольства.
— Сейчас мы находимся в Париже — наиболее цивилизованном городе мира, а ты тратишь время на всю эту чепуху о каком-то там владельце гостиницы.
Вильма засмеялась.
Она знала, что отец, беседуя с ней, всегда считал своим долгом ей противоречить, и это превращало их разговоры в захватывающее состязание.
Они постоянно придерживались диаметрально противоположных мнений и старались сделать все возможное и невозможное, чтобы разгромить друг друга в споре.
— Что ж, мне остается только сказать, — произнесла она, — что я бы с удовольствием побывала в отеле «Ритц»и сама убедилась бы, насколько он отличается от тех гостиниц, в которых нам доводилось останавливаться. Вы только вообразите себе, папа! Никаких тяжелых гобеленов, плюша или бархата, так как мсье Ритц утверждает, что они собирают пыль.
— Я бы подумал, что сие место напоминает армейские казармы! — прорычал граф.
Дочь не отвечала, погруженная в чтение. Затем она воскликнула:
— Как вы думаете, о чем здесь говорится?
Граф не ответил, но она продолжила:
— «Удобные стулья для столовой были доставлены только накануне, но, когда они прибыли, мсье Ритц обнаружил, что стопы слишком высоки.
» Их необходимо вернуть, чтобы обрезать ножки!«— вскричал он.
Жена согласилась с ним, но, когда он выбежал во двор, фургон, доставивший стулья, уже отъехал довольно далеко. Ритц бежал за ним под дождем и кричал вдогонку:» Надо отпилить по два сантиметра от ножек каждого стола и вернуть столы назад не позднее, чем через два часа!«Ему пытались объяснить, что это невозможно, но он настоял на своем. Официанты как раз заканчивали накрывать вновь доставленные столы, когда начали прибывать первые кареты с гостями».
— Ему следовало бы позаботиться обо всем заранее, а не оставлять все на последнюю минуту, — неодобрительно отметил граф.
— А меня эта история просто очаровала, — не соглашалась Вильма. — Пожалуйста, ну, пожалуйста, папа, прежде чем мы покинем Париж, сводите меня посмотреть отель «Ритц».
— Чтобы встретить там кого-нибудь из знакомых? — спросил граф. — Даже не думай об этом! Как только мне будет лучше, мы возвратимся в Лондон, и ты будешь танцевать на балах.
Вильма не отвечала.
Она размышляла над тем, как бы ей хоть немного посмотреть Париж, прежде чем они вернутся в Лондон.
Девушка уже даже составила список мест, которые хотела бы посетить.
Этот список открывался Дувром и заканчивался Аквариумом в Булонском лесу.
Трудность заключалась в том, чтобы найти кого-то, кто мог бы сопровождать ее. Ведь выходить одна она не могла.
Отец так решительно настроен был не допустить ни малейших сплетен, касающихся полученных им повреждений, что даже не позволил ей взять с собой горничную.
А Герберта, конечно, невозможно будет заставить покинуть своего господина.
«Я что-нибудь придумаю», — неуверенно пообещала она себе и продолжила читать об отеле Ритца.
Вскоре приехал врач, считавшийся большим специалистом по лечению травм позвоночника, о котором говорили, что он добивается непревзойденным результатов своим методом. Звали его Пьер Бланк.
Вильма первой встретила его. В совершенстве владея французским, она поведала о постигшем отца несчастье и попыталась объяснить врачу, насколько важно для графа было сесть в седло и что сделать это он намерен как можно скорее.
— В Англии граф считается непревзойденным наездником, — добавила она, — и именно поэтому он не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о том, что с ним случилось.
— Я могу понять это, мадемуазель, — сказал врач, — и я обещаю вам — граф скоро поправится, а потом и вовсе забудет о том, что когда-то получил столь неудачную травму.
Он говорил это настолько уверенно, что Вильма была заворожена.
— Я надеюсь, вам удастся убедить отца в скором выздоровлении. Ему так не нравится чувствовать себя калекой.
Пьер Бланк развел руками.
— Кому это может понравиться? Особенно когда ты в Париже.
— Теперь я отведу вас наверх, — сказала Вильма.
— Но прежде чем мы поднимемся, мадемуазель, — прервал ее Пьер Бланк, — вы должны пообещать мне заставить вашего отца безоговорочно следовать моим предписаниям.
— Я постараюсь, — пообещала Вильма с некоторым сомнением.
— Это самое важное для него — отдыхать после каждого сеанса лечения, который я буду проводить, — подчеркнуп Пьер Бланк. — Как правило, пациенты сразу же засыпают. По если ваш отец не будет спать, ему все же необходимо неподвижно лежать на спине. При этом никто и ничто не должно беспокоить или волновать его. Вы меня понимаете, мадемуазель?
— Конечно, мсье, — ответила Вильма, — и я обещаю вам, что папин покой будет строго охраняться, и никто и ничто не нарушит его.
— Это как раз то, что требуется, — воскликнул Пьер Бланк. — А теперь, мадемуазель, я готов осмотреть моего пациента.
Вильма повела его наверх, в комнату, которую занимал отец. Это была очень удобная и самая большая комната во всем доме.
Она знала, хотя сам отец никогда не признался бы в этом, он считал часы, ожидая визита Пьера Бланка.
Как только мужчины обменялись рукопожатием, Вильма оставила их и стремительно спустилась вниз.
Теперь она была свободна и надеялась, что, может быть, ей удастся выйти и хоть немного, пусть совсем чуть-чуть, посмотреть на Париж.
Она задумалась, не попросить ли кого-нибудь из служанок сопровождать ее.
Но все они были средних лет или совсем старые, и девушка решила, что им вряд ли захотелось бы сопровождать ее на прогулке после того, как они проработали все утро.
«Но я должна выйти, должна!»— говорила она себе.
Неожиданно дверь открылась, и седовласый слуга (Вильма успела узнать, что он служил у виконта тридцать лет) объявил:
— Господин Цезарь Ритц желал бы видеть вас, мадемуазель.
Девушка была сильно удивлена и в какой-то момент подумала, не шутка ли это.
Но вслед за слугой в комнату вошел невысокий темноволосый мужчина, действительно оказавшийся Цезарем Ритцем. Не было никакой ошибки, на газетных иллюстрациях он выглядел именно таким: высокий лоб, зачесанные назад волосы и длинные свисающие вниз усы.
Па пороге стоял владелец знаменитого отеля собственной персоной.
Вильма не спускала с вошедшего ошеломленного взгляда все время, пока тот пересекал комнату, затем гость вежливо поклонился ей и заговорил:
— Простите мне мое вторжение, мадемуазель, но я вынужден обратиться к вам с огромной просьбой. Я никак не предполагал, что в доме кто-то живет, и только сейчас узнал о том, что вы и ваш отец имели честь остановиться здесь.
— Мы прибыли позавчера, — пояснила Вильма.
— Слуга только сейчас сообщил мне это, — ответил Цезарь Ритц, — а я, в свою очередь, обязан объяснить вам причину моего появления здесь.
Он казался очень взволнованным, как будто боялся, что она может отказать ему в том, о чем он собирался просить.
— Может быть, вы присядете, мсье Ритц, — предложила Вильма. — Я как раз читала в газете о вашей бесподобной гостинице.
Говоря это, она указала гостю на ближайшее кресло. Цезарь Ритц сел и заговорил:
— Мне повезло, очень повезло. Понимаете, мадемуазель, где-то в глубине души я опасался, что те, на кого я так рассчитывал, не приедут. Но они приехали! Почти все, кого я пригласил. И именно это и создало для меня новую проблему.
— Проблему? — переспросила Вильма.
— Да, И как раз она-то и привела меня сюда, — ответил Цезарь Ритц.
— Расскажите же мне, в чем дело, — заторопила его Вильма.
Цезарь перевел дыхание и стал рассказывать:
— Я не мог и мечтать об этом, я никогда не был столь самонадеянным, чтобы представить себе, что так быстро будут заказаны все номера. Мадемуазель, хотите верьте, хотите нет, но в гостинице не осталось ни одного свободного места!
Вильма подумала, насколько сейчас этот человек был похож на возбужденного школьника, и она, улыбаясь, сказала ему:
— Я так рада за вас, мсье, ведь это, должно быть, большое счастье — узнать, что ваша упорная и напряженная работа оценена по достоинству.
— Я и в самом деле очень счастлив, — сказал Цезарь Ритц. — Но есть одна загвоздка, а я поклялся себе, что, когда открою отель «Ритц», он станет самым совершенным отелем в мире и все в нем будет безупречно.
— Я читала об открытии отеля в газетах, и мне кажется, все там — само совершенство.
— Почти; к сожалению, есть одно упущение, — признался Цезарь Ритц.
— Какое же? — спросила Вильма.
— Для спальных комнат гостиничных номеров в качестве образца я использовал одну из люстр, находящихся в этом доме. Честно говоря, сам виконт де Сервез и показал ее мне как одну из наиболее привлекательных моделей, виденных им когда-либо.
— Поэтому вы взяли ее за образец и скопировали для своего отеля, — сказала Вильма.
— Именно так и было! — ответил ей Цезарь Ритц. — Но во время установки одна люстра разбилась.
— Какая досада! — воскликнула Вильма.
— Да, именно так, — согласился Цезарь Ритц, — и это не имело бы такого большого значения, если бы тот номер, где это произошло, не предназначался для графа Гастона де Форэ, весьма влиятельного лица здесь, в Париже. Он должен занять свой номер сегодня вечером.
Он остановился, затем продолжил:
— Мне больше негде его поместить, совсем негде! И в его спальне нет люстры.
Он произнес это с таким отчаянием в голосе, что Вильма с трудом удержалась от смеха.
— Что ж, могу ли я чем-нибудь помочь вам, мсье? — только спросила она.
— Я рассчитывал, когда направлялся сюда, — начал объяснять ей господин Ритц, — что виконт, у которого я служил столько лет и который всегда поощрял меня в моих честолюбивых планах и стремлениях, не откажет мне в одолжении и разрешит позаимствовать одну из люстр отсюда — только до тех пор, пока не будет доставлена люстра, заказанная мною взамен разбитой. Пожалуйста, мадемуазель, ну, пожалуйста, будьте великодушны и позвольте мне взять одну люстру на те несколько дней, которые понадобятся на изготовление и получение с фабрики замены, уже заказанной мною.
Вильма улыбнулась:
— Ну конечно, мсье, с большим удовольствием. Я уверена, их здесь предостаточно, и вы можете выбрать ту, которая вам подходит.
Цезарь Ритц захлопал в ладоши.
— Мерси, мерси, мадемуазель, вы — больше, чем сама доброта! Я не могу выразить свою благодарность вам! Как мог бы я поселить графа в номер с недоделками, в номер, где посреди потолка в спальне была бы вместо люстры дыра?
Вильма встала.
— Пойдемте посмотрим, какая люстра вам подойдет, — сказала она.
Она направилась к двери, и Цезарь Ритц предупредительно распахнул перед ней дверь. Так как необходимая ему люстра предназначалась для спальни, она подумала, что люстры в гостиной и парадных комнатах были бы слишком велики для этой цели.
Она поднялась по лестнице и открыла дверь одной из незанятых спален.
С потолка свисала изящная люстра с шестью светильниками в форме шара, точно такая же, как и в ее комнате.
Взглянув на потолок. Цезарь Ритц от восторга захлопал в ладоши.
— Как раз такую мне и надо, именно их я и заказал, — заговорил , он, — правда, она не приспособлена для электрического освещения, но это легко исправить.
Я уверен, господин виконт будет в восторге, когда я верну ему ее готовую к использованию для электрического освещения, как и большинство светильников в его доме.
— Я поразилась, как умело были переделаны некоторые люстры в доме, — заметила Вильма. — Но одновременно с электрическим освещением виконт по-прежнему использует свечи, ведь их свет более соответствует некоторым помещениям.
— Вы не видели мое освещение, — ответил ей Цезарь Ритц. — Я потратил уйму времени, мадемуазель, выбирая наиболее привлекательный, на мой взгляд, цвет. Ведь освещение очень важно, особенно для красивых женщин.
— Я что-то читала об этом, — проговорила Вильма.
— День заднем, — продолжал объяснять господин Ритц, — я часами работал с электриком, проверяя эффект, получаемый от различных оттенков освещения на лице моей жены.
Жестикулируя, он продолжал:
— В конце концов я решил, что лучше всего она выглядела при тончайшем сочетании абрикосового и розового оттенков, и именно такое освещение я использовал во всем отеле.
— Это замечательно! — воскликнула Вильма. — Как бы мне хотелось увидеть это!
— Почему бы нет? — ответил Цезарь Ритц. — Я очень польщен и с радостью покажу вам, мадемуазель, чего я достиг в осуществлении своей мечты.
Заметив, как загорелись глаза Вильмы, он сказал:
— Поедем со мной, мадемуазель, поедем со мной сейчас же! Думаю, вы не будете удивлены, узнав, что я привез с собой электрика, который снимет эту люстру прямо сейчас. Он ждет меня снаружи.
Вильма замерла. Она знала — поступать подобным образом нельзя. Но ее отцу необходимо спокойно лежать после процедуры, поэтому он вряд ли сможет узнать о том, что она покидала дом.
Какое-то мгновение она колебалась. Затем, не справившись с таким большим искушением, произнесла:
— Зовите вашего электрика, мсье, а я пойду надену шляпку, чтобы отправиться вместе с вами.
— Очень любезно с вашей стороны.
Он поспешил вниз по ступенькам, больше похожий на мальчишку, нежели на мужчину солидного возраста.
Электрик на удивление быстро снял люстру, и к тому времени, как Вильма вышла из своей комнаты. Цезарь Ритц уже ожидал ее в холле.
У ворот стояла очень удобная карета, запряженная парой лошадей.
Электрик забрался на козлы рядом с кучером, а Вильма и Цезарь Ритц устроились в карете.
Только когда они повернули уже на Вандомскую площадь, девушка решилась заговорить:
— Надеюсь, вы правильно поймете меня, мсье, если я скажу, что было бы ошибкой с моей стороны встретить кого-нибудь из лондонских знакомых. Мой отец ни за что не хотел бы, чтобы кто-нибудь из его друзей узнал о его пребывании в Париже. С ним произошел небольшой несчастный случай, и он здесь проходит курс специального лечения.
Чтобы подчеркнуть важность сказанного ею, она добавила:
— Ему не позволяют принимать никаких посетителей, а мне было бы весьма неловко отказывать людям в приеме.
— Да, конечно, мадемуазель, я все понимаю, — успокоил ее Цезарь Ритц. — Мы не будем останавливаться у главного входа со стороны Вандомской площади, я тоже планировал подъехать к заднему двору.
Вильма сообразила, что и ему было бы лучше войти с черного входа, так как и он не хотел, чтобы кто-либо узнал, как владелец отеля был вынужден заимствовать люстру для своего «совершенного» детища.
Когда они вышли из кареты. Цезарь Ритц поспешил провести ее вверх по боковой лестнице на второй этаж.
— Я хочу показать вам один из самых лучших номеров в отеле, — сказал он, — который, на наше счастье, не будет занят до сегодняшнего вечера. Гости, занимавшие его, покинули отель сегодня утром.
Вильма уже успела по достоинству оценить широкие коридоры, стены которых вместо бумажных обоев были покрыты краской.
Рисунок ковра был традиционным, а цвета — яркими и привлекавшими внимание.
Цезарь Ритц провел ее в огромные апартаменты, окна которых выходили на Вандомскую площадь. Вильму потрясло их великолепие. Стены украшали только массивные зеркала. Как она и читала в газетах, не было даже намека на плюш или бархат, никаких ненужных украшательств наподобие рюшей или безвкусных оборок на занавесах.
— У меня не будет деревянных кроватей, — объяснял Цезарь Ритц, показывая Вильме спальню. — Металл намного гигиеничнее.
Как она и ожидала, свет в комнатах был розовато-абрикосовый. Действительно, при таком освещении любая женщина будет выглядеть вечером наилучшим образом.
В комнатах были встроенные шкафы, а в гостиной расставлены большие удобные кресла.
Повсюду стояли цветы; экзотические фрукты в вазах ожидали гостей.
— Все прекрасно, мсье, все просто великолепно! — восклицала Вильма.
Чтобы попасть в номер, в котором не хватало люстры, они проделали довольно длинный путь по коридору.
Во всех остальных номерах люстры крепились к потолку элегантными шелковыми шнурами.
В том номере, куда они вошли, с потолка тоже спускался шнур, но без люстры.
— Теперь я еще лучше понимаю, почему вы так отчаянно нуждались в люстре, которую одолжили у виконта, — отметила Вильма.
— Я должен благодарить за все вас, мадемуазель, — галантно произнес Цезарь Ритц. — Если бы вы отказались помочь мне, я бы сел у вас на пороге и плакал!