Картленд Барбара. Магия Парижа

Барбара Картленд
Магия Парижа

От автора

   Император Франции Наполеон III 2 сентября 1870 года сдался прусским войскам в битве при Седане.
   Это стало концом империи и началом Третьей республики.
   Вторая империя была провозглашена в парижской ратуше второго декабря 1852 года, и столица приветствовала нового императора. Вторая империя была целиком его творением, и именно Луи Наполеон сформировал ее политический и социальный характер.
   Восемнадцать лет Франция наслаждалась блистательным императорским режимом.
   Безумная расточительность куртизанок, их драгоценности, их роскошь и их надменность изумляли Европу — и все это стало частью французской истории.
   В окончательной катастрофе отчасти была повинна императрица Евгения, которая открыто заявила, что их сын не будет царствовать, если император не покончит с военным превосходством Пруссии.
   Именно она, вместе с министром иностранных дел, герцогом де Грамоном, заставила больного императора объявить войну.
   Бисмарк же знал, что французы абсолютно не готовы к современной войне.
   После освобождения из плена свергнутого императора королевская семья бежала в Англию, где Луи Наполеону сделали две операции.
   Казалось, он хорошо перенес их, и в 1873 году была назначена третья.
   Тем январским утром в присутствии врача император прошептал:
   — Мы не были трусами под Седаном.
   Это были его последние слова. Луи Наполеон умер до того, как операция состоялась.
   Император собирался вернуться во Францию, надеясь восстановить империю.
   Но смерть принца, его сына, шестью годами позже лишила не только Бонапартов всякого будущего, но и Францию — монархии.

Глава 1

   1869 год
   Ева беспомощно обвела взглядом комнату.
   Это была очень приятная комната с изящной французской мебелью, украшенной позолотой и изысканными инкрустациями, с обюссоновским ковром на полу и с очаровательными картинами французских художников, тонко чувствующих красоту.
   Когда девушка впервые увидела этот дом, она воскликнула:
   — Папа, смотри, он похож на прелестный кукольный домик! О как же нам повезло!
   — Да, действительно! — ответил ее отец, сэр Ричард Хиллингтон.
   В тот момент он думал не только о доме, но и о том, что он снова в Париже.
   Сэр Ричард любил этот город больше всех других столиц мира.
   Когда полгода назад он узнал, что мать его жены, графиня де Шабрилен, оставила дочери дом в Париже, то просто возликовал.
   К несчастью, леди Хиллингтон уже подхватила ту болезнь, которая очень быстро унесла ее в могилу.
   Сэр Ричард считал, что всему виной их поездка в Альпы. Конечно, он купил тогда шубку и закутывал жену как можно теплее, но коварные ветры с заснеженных пиков все же поразили ее легкие. Леди Хиллингтон умерла через четыре месяца после того, как узнала, что владеет домом в Париже, так и не увидев его.
   Врачи сказали: она слишком слаба, чтобы пересечь пролив.
   Сэр Ричард обожал свою жену.
   Ради женитьбы на ней он отказался от блестящих перспектив своей дипломатической карьеры.
   По сути, они сбежали.
   Хиллингтон был в Париже, когда встретил самую красивую девушку в своей жизни. Но, как принято среди французской аристократии, юная красавица была уже помолвлена. Ее жених — француз немного старше ее — принадлежал к столь же аристократическому роду, как и сама девушка.
   Уже был назначен день свадьбы, и стали прибывать подарки, когда ко всеобщему ужасу Лизетта де Шабрилен сбежала с Ричардом Хиллингтоном.
   Такое, сказали французы, могло бы случиться только в Англии, но никак не во Франции.
   Родители Пизетты сочли, что их дочь поступила недостойно. Как она посмела бросить французского дворянина, с которым уже обручена, да еще и променяв его на какого-то безвестного англичанина?
   Много лет Лизетта не получала известий от оскорбленной семьи.
   Только когда умер ее свекор и муж унаследовал титул, став пятым баронетом, пришло первое, довольно прохладное письмо.
   После этого Хиллингтоны и Шабрилены изредка обменивались письмами, но ни Лизетту, ни ее мужа так и не пригласили приехать во Францию.
   Конечно, леди Хиллингтон хотелось навестить семью. Лизетта все же скучала по родным, хоть и была вполне довольна той жизнью, которую выбрала: своим мужем, которого она обожала, и их прелестной дочуркой, очень похожей на нее.
   Ева унаследовала материнскую фигуру и ее большие, темные выразительные глаза. Белокурые же волосы ей достались от отца — получилось необычное, но захватывающее сочетание.
   Сэр Ричард прекрасно сознавал, что, когда дочь дебютирует в свете, ее тотчас объявят красавицей.
   Это должно было случиться в начале года, но Ева носила траур по матери.
   Что еще хуже, сэр Ричард только сейчас обнаружил, что у них очень мало денег.
   После смерти отца он бросил дипломатическую карьеру, так и не достигнув ранга посла.
   Ему пришлось заняться большим, неуютным домом в Глостершире и поместьем, которое требовало огромных расходов.
   Ричард Хиллингтон всегда думал, что отец достаточно состоятелен. Но фермы, которые сдавались в аренду, за все эти годы пришли в полный упадок.
   Сэр Теренс явно не был хорошим управляющим и совершенно не разбирался в финансовых вопросах. Он вкладывал деньги в предприятия, которые обанкротились, и одалживал деньги друзьям, которые забывали их вернуть.
   Сэр Ричард попытался спасти дом, принадлежавший их семье в течение двух веков, но это оказалось невозможным.
   Наконец, когда умерла жена, он понял, что нет другого выхода, кроме как продать дом в Глостершире и переехать с Евой в Париж. Там по крайней мере у них над головой будет крыша, которая не протекает.
   Ева очень обрадовалась, когда отец воспрянул духом.
   Он так горевал после смерти жены, что девушка боялась никогда больше не увидеть его улыбки.
   Ева понимала, что отец не сможет жить в деревне без приличных лошадей и что большой дом требует много слуг, а этого они не могут себе позволить. А уж о развлечениях и гостях не стоит и упоминать.
   — Поедем в Париж, папа, — сказала девушка. — Л уверена, там все будет дешевле.
   Как раз в этом сэр Ричард сомневался, но он знал, что Глостершир наводит на него уныние.
   К тому же это неподходящее место для его красавицы-дочери.
   Сэр Ричард лежал ночами без сна, думая о том, как лучше представить Еву светскому обществу. Только там девушка встретит человека, за которого сможет выйти замуж.
   Отец не собирался принуждать ее к браку. Он хотел, чтобы дочь была так же счастлива, как он был счастлив с ее матерью, только без скандала.
   Сэр Ричард никогда не сожалел, что женился на Пизетте, потому что безумно любил ее. Однако этот брак дорого стоил ему: если бы не их скандальное бегство, сэр Ричард стал бы послом.
   Но французы слишком бурно негодовали, вот почему его нынешнее положение в обществе оказалось далеко не столь уже завидным.
   Однако никто не станет подвергать сомнению знатность рода Хиллингтонов. Но только во Франции, немного цинично подумал сэр Ричард, его предков оценят больше, чем в Англии. Да и Еве нужно отвлечься, бедняжка очень тяжело переживает смерть матери.
   Они продали дом в Глостершире и все свое имущество, и девушка внезапно обнаружила, что они с отцом словно два школьника, убегающих на поиски приключений, — так же возбуждены предстоящим переездом.
   Ева никогда не была в Париже. После женитьбы сэр Ричард заезжал туда пару раз по пути в другие столицы Европы, но один, без семьи.
   Тем не менее девушка много слышала от своей матери о стране, где та родилась. И в рассказах леди Хиллингтон Париж казался городом из волшебной сказки.
   Ева с отцом приехали в столицу Франции поздно вечером.
   Увидев домик на улице Сент-Оноре, девушка поняла, что это мама привела их туда.
   Дом ее бабушки, доставшийся той от родителей, а не от Шабриленов, оказался маленьким, но изысканным.
   Он приютился между двумя большими домами и казался сном, который исчезнет бесследно, стоит лишь проснуться.
   Графиня отделала каждую комнату, словно драгоценную шкатулку, найдя для каждой вещи идеальное место.
   Все в этом доме отвечало самому взыскательному вкусу, а спальни с кроватями под пологом из шелка и муслина были достойны, как считала Ева, только членов королевской семьи.
   — Теперь, моя дорогая, — сказал ее отец, — мы вместе насладимся самым цивилизованным и самым захватывающим городом в мире.
   Сэр Ричард повел Еву ужинать в «Кафе Англе». Это, объяснил он дочери, самое модное место в Париже, где бывают все, кто занимает достаточно видное положение в обществе.
   Кафе и в самом деле было многолюдно, и многие здесь помнили сэра Ричарда.
   С того момента отца захватила светская жизнь, и девушке показалось, что она теряет его.
   Отец устроил для Евы поездку в Булонский лес и пару раз брал ее с собой осмотреть традиционные достопримечательности Парижа.
   Но после этого сэр Ричард почти каждый вечер говорил:
   — Ты простишь меня, дорогая, если я не буду сегодня ужинать дома и оставлю тебя одну?
   — Конечно, папа, но почему я не могу пойти с тобой?
   Иногда он отвечал, что этот прием только для мужчин. Но чаще отец говорил уклончиво:
   — Ну, это будет вечеринка, на которой твоя мама не хотела бы тебя видеть.
   — Но почему, папа? — допытывалась Ева.
   — Потому, моя дорогая, что эти дамы, которых я нахожу очень привлекательными, не были бы приняты твоей бабушкой-графиней и, если уж на то пошло, никем из твоих родственников Хиллингтонов.
   И больше он ничего не рассказывал о своих подругах, к которым ходил один.
   Ева, конечно, сгорала от любопытства: уж не те ли это дамы, которых она видела на прогулке в Булонском лесу?
   Они действительно выглядели эффектно, но их наряды, их лошади и экипажи больше подходили для театра, чем для обычной повседневной жизни.
   А неделю назад произошло несчастье.
   Оно было так ужасно, что Ева до сих пор не могла поверить, что все это случилось на самом деле.
   В тот вечер девушка ужинала по английскому обычаю в половине восьмого. Отец сидел с ней за столом, развлекая ее разговором, но уже предупредил Еву, что ужинает позже с одной из тех таинственных подруг, с которыми девушке не разрешалось встречаться.
   Глядя на отца, сидевшего тут же, в их маленькой, красиво обставленной столовой, Ева подумала, что он выглядит очень элегантно.
   Сэр Ричард всегда считался франтом и даже теперь, приближаясь к пятидесяти годам, был необычайно красив.
   Он по-прежнему сохранял стройную, атлетическую фигуру, а немного седины на висках только делали его представительнее.
   Фрак, сшитый в Савайлроу, сидел на нем без единой морщинки, а ворот накрахмаленной рубашки был застегнут жемчужной запонкой.
   Эту жемчужину, обрамленую маленькими сапфирами, подарила ему на день рождения ее мать три года назад.
   Леди Хиллингтон целый год откладывала деньги для этой покупки.
   Запонка обрадовала сэра Ричарда не только потому, что такую вещицу приятно носить. Главное то, что она явилась выражением неизменной любви его жены.
   Ева помнила все так живо, словно это произошло вчера: вот ее отец открывает коробочку и недоверчиво смотрит на мерцающую жемчужину. Потом обнимает жену и говорит:
   — Большое спасибо, моя дорогая. За такой восхитительный подарок я могу поблагодарить тебя только так, — и он страстно поцеловал свою супругу.
   А Ева, поняв, что о ней забыли, тактично выскользнула из комнаты, чтобы оставить их одних.
   — Ты выглядишь очень нарядно, папа, — заметила девушка, откладывая вилку и нож.
   — Л рад, что ты так думаешь, — ответил он, — потому что у меня масса соперников.
   — Соперников? — удивилась Ева. Скривившись, сэр Ричард пояснил:
   — Дама, которая ужинает со мной, получила дюжину других приглашений!
   Но его глаза блестели, и девушка подумала, что отец возбужден победой над соперниками, кем бы они ни были.
   Когда отец ушел, Ева взяла книгу и поднялась в свою спальню.
   Она читала до полуночи, потом заснула.
   Ее разбудил слуга-француз, который прислуживал им вместе со своей женой.
   — Проснитесь, мадемуазель! Проснитесь! — кричал он.
   Ева испуганно села.
   — В чем дело? Что случилось, Анри?
   — Это мсье, мадемуазель, его привезли обратно, и ему плохо, очень плохо!
   Ева соскочила с кровати, набросила халат.
   Сбежав по лестнице, она увидела, что двое мужчин уже внесли сэра Ричарда в дом и положили на диван в гостиной, а сами стояли рядом, глядя на него.
   Ева бросилась к отцу.
   Казалось, он спит, но лицо его было слишком бледным, а рука — холодной, и прикоснувшись к ней, девушка содрогнулась от ужаса.
   Ева срочно послала за доктором, но она уже знала, что отец мертв.
   Он умер от сердечного приступа.
   Это было тем более горько, что девушка понятия не имела, что с ним что-то не так. Отец всегда казался таким сильным, таким здоровым…
   Через два дня его похоронили на кладбище британского посольства.
   Когда служба закончилась, присутствовавший на ней британский посол подошел к Еве:
   — Полагаю, моя дорогая, вы захотите вернуться в Англию, и конечно, я готов помочь вам всем, чем только смогу.
   — Спасибо, ваше превосходительство, — ответила девушка.
   — Что ж, вы знаете, где меня найти, — сказал посол. — Буду ждать от вас известий.
   Домой Ева вернулась одна.
   В отчаянии девушка думала о том, что, не считая посла, которого она никогда раньше не встречала, ей совершенно не с кем посоветоваться о будущем.
   Она осталась одна.
   Наверное, посол прав, и ей следует вернуться в Англию.
   Там живут родные ее отца, которые, конечно, согласятся позаботиться о ней.
   Но для них это будет обязанностью, а не искренним желанием.
   Всякий раз, когда Ева общалась со своими английскими родственниками, ее не покидало ощущение, что вся отцовская родня считает довольно эксцентричным с его стороны быть так влюбленным в свою жену.
   Нет, все Хиллингтоны — очень милые люди, но они никогда не питали истинно дружеских чувств к иностранке.
   Мать Евы, в свою очередь, находила их скучными и старомодными.
   — Англичанам, — часто жаловалась она своей маленькой дочери, — недостает веселости французов. В их присутствии все словно теряет свой блеск и живость, и даже солнце тускнеет, когда они приезжают навестить меня.
   — Почему так, мама? — как-то спросила Ева.
   — Потому, та petite , что англичане очень, очень серьезны, — засмеявшись, ответила Лизетта Хиллингтон. — Они слишком озабочены тем, что плохо, а не тем, что хорошо.
   Но, обдумав слова матери, Ева пришла к выводу, что так оно и есть.
   Родственники ее отца почти всегда начинали разговор так:
   — Боюсь, это огорчит тебя…
   Или:
   — Думаю, тебе следует знать…
   А одним из их любимых вступлений было:
   — Конечно, это не мое дело, но…
   — Л рада, что я наполовину француженка, мама, — заявила она матери.
   Леди Хиллингтон засмеялась и поцеловала Еву.
   — Я тоже, — ответила она. — Но ты еще и дочь своего отца, и я благодарю Бога, что на его губах всегда улыбка, а в глазах — огонек.
   «Мама была права», — подумала девушка.
   Даже оставшись почти без денег, отец смеялся, и глядя на него, Ева тоже смеялась.
   — Что-нибудь да подвернется! — говорил сэр Ричард.
   А увидев их парижский домик, он воскликнул:
   — Неужели нам и вправду так повезло, и вся эта красота теперь наша?! Знаешь, дорогая, у меня такое чувство, будто твоя мама здесь, со мной: так похож на нее этот дом.
   Глядя теперь на этот маленький салон, Ева поняла, что он имел в виду.
   «Я здесь, в Париже, с мамой, — сказала себе девушка, — так почему я должна возвращаться в Англию? Почему я должна жить с папиными родственниками в одном из тех пыльных, угрюмых домов, где вся мебель из темного красного дерева, а тяжелые портьеры не впускают солнце?»
   Она обошла комнату, глядя на картины, стулья Людовика XIV и красивый комод с позолотой.
   «Я могла бы продать что-нибудь из этого, — подумала девушка, — но лучше буду работать, чтобы сохранить все точно таким, как есть».
   Даже забрать одну картину или стул из любой комнаты казалось ей преступлением.
   Однако Ева была достаточно практична и понимала, что та небольшая сумма денег, которую ее отец положил в банк, скоро кончится, и тогда нечем будет платить слугам.
   Кроме того, неизбежно встанет проблема еды.
   «Что же мне делать?»— спросила себя девушка. Лучше, подумала Ева, чем сидеть дома, стараясь не плакать.
   Радуясь, что нашла себе занятие, девушка надела черный капор, купленный в Париже, и набросила на плечи шелковую шаль. День выдался теплый, поэтому больше ей ничего не потребовалось.
   Ева никогда не задумывалась об этом, но ее простое черное платье не только идеально облегало ее совершенную фигурку, но и выгодно оттеняло английскую прозрачность ее кожи и золото волос, унаследованных от отца.
   Спустившись по лестнице, девушка застала в прихожей Анри.
   Пожилой слуга и его жена, которая была немного старше его, вели все хозяйство в доме.
   — Бы уходите, мадемуазель? — спросил слуга.
   И тут она вспомнила кое-что, о чем не думала после смерти отца.
   Перед приходом доктора сэра Ричарда перенесли наверх и раздели, и Анри, слуга, заметил, что на его рубашке не хватает запонки.
   Той самой, жемчужно-сапфировой, подарка ее матери.
   Подумав, что запонка упала с рубашки во время приступа, Ева спросила Анри, не знает ли он, с кем ужинал ее отец.
   Теперь девушка вспомнила, что слуга неохотно ответил:
   — С мадам Леонидой Лебланк, мадемуазель.
   В своем горе и за всеми хлопотами, связанными с похоронами, Ева совсем забыла об этом.
   Теперь же она решила, что сходит к мадам Лебланк и спросит, не находила ли француженка этой запонки. Все — Да, Анри, и я хочу, чтобы ты назвал мне адрес мадам Леониды Лебланк.
   Слуга изумленно посмотрел на девушку:
   — Зачем он вам, мадемуазель?
   — Л собираюсь зайти к мадам Лебланк и спросить, не находила ли она папиной жемчужной запонки. Я уверена, она откололась во время приступа.
   Анри выглядел озабоченным.
   — Я сделаю это вместо вас, мадемуазель.
   — Не нужно, Анри. Просто назови мне адрес.
   — Мадам живет на улице Офмон, но вам не подобает идти в дом…
   Слуга замялся, не зная, как сказать, и Ева упрямо возразила:
   — Но я хочу туда пойти и думаю, что дама, которая была большим другом моего отца, не откажется принять меня.
   Анри стоял неподвижно, словно прирос к месту, поэтому его молодая хозяйка сама открыла переднюю дверь и вышла на улицу. Но если бы девушка оглянулась, то увидела бы, что слуга с тревогой смотрит ей вслед.
   Ева давно уже изучила карту той части Парижа, где они живут, и знала, что улица Офмон недалеко.
   Стоял прекрасный солнечный день, и девушка почувствовала, как ее настроение поднимается вопреки горю и всем невзгодам, которые обрушились на нее после смерти отца.
   Ева шла по улице, не замечая того, что почти каждый мужчина, проходящий мимо, оглядывается и восхищенно смотрит ей вслед.
   Да, ни один француз не устоит перед красивой женщиной, а Ева была просто прелестна.
   На улице Офмон жандарм указал девушке нужный ей дом.
   Поднявшись на крыльцо, Ева взялась за очень затейливый, до блеска начищенный дверной молоток.
   Раздался громкий стук.
   Почти мгновенно дверь открылась, и на пороге возник слуга в роскошной ливрее.
   — Могу я поговорить с мадам Леонидой Лебланк? — спросила Ева на безупречном французском.
   — Я спрошу, принимает ли мадам, — ответил слуга. — Как о вас доложить?
   — Я мисс Ева Хиллингтон, дочь покойного сэра Ричарда Хиллингтона.
   Слуга провел девушку через прихожую, тесно заставленную дорогой мебелью, в боковую комнату.
   Комната показалась Еве чересчур набитой мебелью, пусть и очень ценной, и даже на занавесках, подумала девушка, слишком много кисточек.
   Но что удивило ее больше всего, так это цветы.
   Повсюду стояли огромные корзины и вазы с самыми экзотическими и дорогими цветами — орхидеями, тигровыми лилиями, гвоздиками и пармскими фиалками, которые в это время года могли быть доставлены только с юга Франции.
   Вновь появился слуга.
   — Мадам примет вас, мадемуазель, если вы поднимитесь наверх.
   Слуга шел впереди, Ева последовала за ним.
   Поднявшись на второй этаж, слуга открыл дверь, и девушка вошла в комнату.
   К удивлению Евы, она оказалась в спальне, но какой спальне!
   Все свободное пространство заполняли орхидеи.
   Они стояли на столиках и в огромных вазах на полу, превращая комнату в очаровательную беседку.
   И посреди этого экзотического великолепия, на огромной кровати с голубым шелковым пологом, который держали золотые купидоны, возлежала их владелица. Ее темные волосы струились по плечам, а кружевная ночная рубашка едва прикрывала восхитительной формы груди с розовыми сосками.
   Мадам Лебланк оказалась намного моложе, чем ожидала девушка.
   Вовсе не красавица, и даже не хорошенькая, француженка, однако, сразу притягивала к себе внимание, благодаря обворожительному обаянию. Ева подумала, что такое лицо трудно забыть.
   Протянув девушке руку в сверкающих перстнях, Леонида воскликнула:
   — Мне так жаль твоего дорогого отца! Наверное, это было страшным ударом для тебя!
   — Д… да, — ответила Ева.
   — Он был очаровательным мужчиной, женщины ни в чем не могли ему отказать!
   — Л знаю, мадам, что тем вечером, когда отец умер, он очень радовался, что будет ужинать с вами.
   — Да, я никогда раньше не видела его в таком хорошем настроении, — подтвердила мадам Лебланк. — Садись, дорогая.
   Она указала на стул рядом с кроватью и, когда Ева села, заметила:
   — Alors , ты просто прелестна, как я и ожидала от дочери сэра Ричарда.
   — Спасибо, — сказала девушка, — но без него… все стало… совсем другим.
   — Я понимаю, но ты должна быть мужественной, — ответила Леонида Лебланк. — Что ты собираешься делать теперь?
   — Возможно, это… вы… могли бы мне… посоветовать.
   — Я?
   Эта мысль явно изумила француженку.
   — Собственно, я пришла спросить вас, мадам, не находили ли вы папенькину запонку? Такую жемчужину, окруженную маленькими сапфирами, которую подарила ему моя мама.
   Мадам Лебланк вскрикнула:
   — Так вот она чья! А я-то гадала, кто ее владелец, когда Жози нашла ее под кроватью.
   Глаза Евы расширились.
   Но потом девушка сказала себе, что мадам Лебланк, очевидно, принимала ее отца так же, как принимает ее.
   Возможно, он сидел на том же самом стуле, на котором Ева сидит сейчас.
   — Я верну тебе запонку, — пообещала мадам Лебланк. — А пока объясни, что ты имела в виду, когда сказала, что я могла бы тебе помочь.
   Она говорила так дружелюбно… Почему бы и не посоветоваться с этой милой женщиной? — подумала Ева и начала свой рассказ:
   — Не знаю, говорил вам папа или нет, но мы унаследовали домик на Сент-Оноре. Он такой славный, такой прелестный, что мне невыносима сама мысль о том, чтобы бросить его и вернуться в Англию, как посоветовал мне посол.
   — Ты хочешь остаться в Париже? — спросила Леонида.
   — Я наполовину француженка и знаю, что была бы счастливее здесь, чем в Англии с папиными родными.
   Мадам Лебланк улыбнулась, словно понимая ее, и Ева продолжила:
   — Но я не знаю, где взять деньги на содержание дома. Бот если бы я могла найти работу, например, учить детей или еще что, где бы мне достаточно платили, тогда я бы могла позволить себе остаться здесь, в своем домике.
   Леонида Лебланк уставилась на девушку:
   — Ты хочешь сказать, отец не оставил тебе денег?
   — Очень-очень мало, этих денег не хватит надолго.
   — Тогда я должна подумать, — ответила француженка и как-то странно, почти оценивающе посмотрела на Еву.
   Девушка невольно спросила себя, не является ли ее внешность ценным преимуществом?
   Впрочем, скорее наоборот.
   Еве хватало ума понять, что, если она будет работать гувернанткой у какой-нибудь дамы, хозяйка может счесть ее слишком хорошенькой и начать ревновать.
   Девушка тревожно посмотрела на Леониду Лебланк.
   Но даже беспокойство не помешало ей восхититься, как очаровательно ухитряется выглядеть эта француженка, даже лежа в постели с неприбранными волосами.
   В дверь постучали.
   — Entrez ! — крикнула мадам Лебланк.
   Это был тот же слуга, что впустил Еву. Он держал в руке золотой подносик, на котором лежала карточка.
   Прочитав ее, Леонида Лебланк приказала:
   — Проводи мадемуазель Хиллингтон в салон и вели шеф-повару приготовить ей английский чай. Затем проведи лорда Чарльза наверх.
   Она проговорила все это очень быстро и как бы в сторону.
   Потом француженка обратилась к Еве:
   — Послушай, дорогая, я хочу продолжить наш разговор и подумать, как тебе помочь, но у меня важный посетитель, которому я не могу отказать.
   — Л понимаю, — откликнулась девушка, — конечно, я могу уйти и вернуться в другой день.
   — Нет-нет, никаких других дней, — возразила Леонида Лебланк. — Ступай вниз и подожди, пока я освобожусь. У меня иногда бывают гости-англичане, так что мой повар знает, чем угостить их в четыре часа!
   Она засмеялась, да так заразительно, что Ева рассмеялась тоже.
   — Ну, беги, а я позову тебя, как только смогу, — велела Леонида, и девушка в сопровождении слуги отправилась вниз.
   Пройдя через прихожую, они вошли в комнату — не ту, где Ева сидела до этого, а другую, побольше, но так же заставленную мебелью и так же утопающую в цветах.