Картленд Барбара. Мелодия сердца

   Остаток вчера она не запомнила.
   Дома мать возбужденно говорила о великолепии дворца, а сэр Джеймс, как показалось Илуке, чувствовал себя немного неловко за экспансивную манеру, в которой его приветствовала некая леди, явно его прежняя любовница.
   Но до Илуки их голоса доносились как будто издалека, ничто из происходившего не имело для нее никакого значения.
   Девушка обдумывала способ уйти завтра утром из дома незамеченной.
   Если она скажет, что отправляется верхом, сэр Джеймс, без всякого сомнения, поедет ее сопровождать. Или мать решит, что дочери утром надо как следует отдохнуть. Об отдыхе она говорит постоянно, с тех пор как они приехали в Лондон. Ясно, конечно, каждый вечер — бал.
   "Я должна его увидеть, — думала Илука. — Но как?»
   Спать она не могла, раз десять подходила к окну, смотрела на звездное небо. Интересно, думает ли сейчас граф о ней?
   Илука не сомневалась: он шокирован ее поведением и ужасно злится за обман.
   Ну и пусть, не это важно. Важнее всего добиться от него обещания не рассказывать ни матери, ни сэру Джеймсу о ее предосудительном поведении.
   В общем, эта ночь для Илуки была самой длинной.
   Стоя у окна, она слышала, как часы пробили пять. А ей казалось, прошло сто лет с тех пор, как она встретилась с графом. Он ушел от нее, и она больше для него ничего не значит.
   Положение, которое он тогда предлагал ей занять в его жизни, было унизительным. А причина — в ее хорошеньком личике!
   Но ей с детства внушили, и она верила, что личные достоинства важнее внешности. Илука, конечно, была благодарна людям, считавшим ее красивой, но полагала, что она обладает большим, чем просто красота.
   Это большее — сама ее сущность.
   Танцовщица, актриса, женщина, способная стать любовницей, для мужчины просто предмет собственности, гораздо менее ценный, чем лошадь, участвующая в скачках.
   «Но именно так он меня и воспринимает».
   Илуке показалось, что она тонет в какой-то вязкой темноте, откуда ей уже никогда не выбраться.
   Потом, заметив на крыше проблески первых лучей солнца, она поняла, что ночь прошла, и скоро она увидит графа.
   Но даже когда она увидит его, надо проявить смирение, извиниться за обман, который он наверняка осуждает, — леди, а так непристойно повела себя.
   А может быть, не стоит встречаться с ним? Нет, если она не придет, он явится в дом и расскажет матери об их знакомстве при весьма странных обстоятельствах.
   И тогда Илука твердо решила идти и быстро надела платье для верховой езды.
   Лошади сэра Джеймса стояли в конюшне за домом, туда легко прошмыгнуть через заднюю дверь.
   Поскольку они выезжали каждый вечер, леди Армстронг будет отдыхать до девяти утра, а сэр Джеймс завтракает в восемь тридцать. И если она уйдет в половине седьмого, ее никто не увидит.
   Илука тщательно осмотрела свой наряд, собрала волосы в аккуратный пучок и надела шапочку для верховой езды с газовой вуалью.
   В последнее время стало модно кататься в очень широких юбках и в приталенной муслиновой блузке с бантом на шее, а поверх надевать маленький жакет.
   В зеркале Илука увидела очень юную девушку, пышные волосы выбивались из-под строгой шапочки, как пламя цыганского костра.
   Из-за ужасной тревоги глаза Илуки стали огромными и, казалось, заняли все лицо.
   Велев приготовить лошадь, она немного нервничала, потом уселась в седло и поехала к парку в сопровождении сонного конюха, весьма недовольного, что его потревожили так рано. Он держался в нескольких шагах от Илуки, а она соображала, как убить время до назначенного часа, до семи утра, когда граф появится возле статуи Ахиллеса.
   Она по мосту пересекла озеро, пустила лошадь галопом по траве, где ее никто не мог увидеть, кроме мальчишек, игравших в мяч. Потом спустилась к Роттен-Роу, там тоже никого — только несколько молодых людей атлетического сложения практиковались в верховой езде.
   Когда Илука издали увидела статую Ахиллеса, ее сердце гулко забилось.
   Граф был там, он восседал верхом на огромном черном жеребце. Ей вдруг захотелось развернуть лошадь и немедленно умчаться прочь.
   Но слишком поздно: он уже увидел ее. Девушку потянуло к графу, будто магнитом, и она направила к статуе коня, чувствуя себя так, будто идет на гильотину.
   Она придержала лошадь и уставилась на него, широко распахнув испуганные глаза.
   Граф снял шляпу.
   — Доброе утро, мисс Кэмптон.
   — Доброе утро, милорд. Голос ее слегка дрожал, и она не могла унять эту дрожь. Ей показалось, она заметила легкую циничную улыбку, пробежавшую по губам графа.
   — Пойдем к озеру?
   — Да… это будет… очень приятно.
   Ей казалось, ее голос звучит неестественно, но она ничего не могла поделать.
   Они ехали бок о бок, а грум, поодаль, следом.
   Илука не могла вымолвить ни слова, граф, кажется, тоже не собирался, так они и ехали в полном молчании под цоканье копыт.
   Они добрались до озера, сверкавшего в лучах солнца.
   Граф остановил лошадь и сказал:
   — Я думаю, нам лучше оставить лошадей с вашим грумом, пройтись пешком, потом где-нибудь сесть и поговорить.
   —Да… конечно… если хотите, — проговорила Илука.
   Граф поманил грума, слезая с лошади, кинул ему поводья и дал указания, как показалось Илуке, слишком резким тоном, будто пребывал в дурном настроении.
   Потом подошел к ее лошади и помог Илуке спешиться.
   Едва он коснулся ее талии, едва Илука ощутила его близость, к ней вернулись воспоминания, точно молния осветила их вспышкой. Нет, как бы он ни сердился, как бы ни презирал ее, она все равно его любит.
   Ах, если бы он еще раз поцеловал ее! Это было бы самое прекрасное, что только можно вообразить.
   Они медленно пошли под сенью берез по узкой тропе, вьющейся среди кустов. Илука увидела скамейку, утопающую в зелени, и решила: вот самое удобное место для неудобного разговора с графом Лэвенхэмом.
   Она села на прохладное дерево и облегченно вздохнула: здесь их никто не увидит, кроме катающихся на лодках по озеру.
   Нервничая, она с особой тщательностью расправила юбки, а граф все не садился рядом, а только смотрел на нее с высоты своего роста.
   Он стоял словно на пьедестале и был таким же надменным, как тогда, когда сидел за столом в своем доме. Еще тогда она подумала: этот человек никогда не смешается с толпой.
   Но наконец Лэвенхэм опустился рядом с ней, так же, как несколько дней назад в будуаре в Лэвенхэме, и положил руку на спинку скамейки.
   Потом снял высокую шляпу и положил рядом с собой.
   И, как ей показалось, довольно мрачным голосом начал:
   — Ну, мисс Илука Гэнимед? Что вы можете сказать в свое оправдание? Илука втянула воздух.
   — Я… я очень сожалею, — проговорила она. — Я не собиралась… делать ничего плохого, но я понимаю, с моей стороны это было ошибкой… приехать в ваш дом.
   — Это было не просто ошибкой. Это было сумасшествием! — воскликнул граф. — Как вы могли осмелиться изображать дублершу мадам Вестрис и… — Граф умолк, а потом продолжил: — Я не осуждаю то, что вы сделали, я просто хочу знать почему.
   — Если я расскажу вам всю… правду, — сказала она тихо, — поклянетесь ли вы, что ничего не откроете моей маме?
   — Вообще-то я считаю своим долгом рассказать ей все, — ответил граф.
   Илука воскликнула:
   — Пожалуйста! Ну пожалуйста! Умоляю вас! Если вы скажете, она не просто рассердится, а ей будет очень-очень больно из-за моего безрассудства.
   — Ничего удивительного, — мрачно заметил граф.
   — Я никак не ожидала вас… увидеть во дворце, — вырвалось у Илуки. — Я думала… если я где-то вас увижу… попросить… если вы когда-то встретитесь с мамой, не раскрывать ей мою неосторожность.
   — Вы так это называете? — усмехнулся граф. — Я думаю, ваше поведение имеет более точное определение.
   — Я знаю, — грустно кивнула
   Илука. — Но так вышло, что я оказалась… втянутой в одно дело, не понимая, что из него может получиться.
   — Я полагаю, вы даже не подозревали, какие опасности подстерегают вас на этом пути.
   Илука вспомнила о лорде Марлоу и пожала плечами:
   — Но вы… спасли меня. После недолгой паузы граф насмешливо сказал:
   —Да, я вас спас от лорда Марлоу, но не от самого себя.
   Он видел, как краска залила девичьи щеки, и Илука прошептала:
   — Я никогда… даже на секунду не могла допустить, что подобное возможно. Я просто пыталась… помочь мистеру Арчеру.
   — Неужели вы не понимали, притворяясь дублершей мадам Вестрис, что найдутся мужчины, которые попытаются приблизиться к вам, как Марлоу?
   — Клянусь вам… такое мне и в голову не приходило. Конечно, я слышала о… мадам Вестрис… И знала… что мама думает о ней. Что она не совсем правильно ведет себя, надевая бриджи на сцене… Но я не догадывалась о другом, до тех пор пока… — Илука умолкла, будто не находила слов, а граф закончил за нее спокойным тоном:
   —…пока я не предложил вам свое покровительство. Я надеюсь, вы понимаете, что это означает.
   — Да… сейчас понимаю, — сказала Илука тихо. — По я догадалась только тогда, когда мистер Арчер сказал про мисс Гэнимед, что она потеряла своего… покровителя. И потому захотела заработать деньги, давая представление у вас на ужине.
   — А что случилось с мисс Гэнимед? Илука вздохнула:
   — Она и моя горничная Ханна погибли, когда перевернулся дилижанс, в котором мы ехали.
   Она сказала это и посмотрела на графа; похоже, тот не верил собственным ушам.
   — Дилижанс, в котором вы ехали, перевернулся? — повторил он, как если бы плохо расслышал.
   — Да, отчим не захотел отправить меня в карете — он не любит утомлять лошадей большими расстояниями, поэтому нам с Ханной пришлось ехать до Бердфордшира в дилижансе.
   — А зачем вы вообще туда ехали?
   — Потому что моя… дочь моего отчима… Мьюриэл ненавидит меня. А лорд Дэнтон, за которого она надеялась выйти замуж… как раз должен был приехать… — Илука вдруг всплеснула руками: — О… Все так сложно… Это такая длинная история… И если я вам расскажу… вы никогда не поверите.
   — Да я пытаюсь поверить, — сказал граф, — но и впрямь все какого запутанно.
   — Конечно, — согласилась Илука, — но неужели вы хоть на минуту можете предположить, что я специально представилась актрисой, дабы явиться к вам в дом? Я просто не могла быть настолько бессердечной, чтобы отказать несчастному человеку! — Она сказала это очень страстно, а потом, уже тише, добавила: — Ну пожалуйста, попытайтесь понять. И не сердитесь на меня.
   — А почему вас беспокоит, сержусь ли я? — поинтересовался Лэвенхэм.
   Помолчав, Илука ответила:
   — Я боюсь, рассердившись, вы можете… рассказать маме.
   — Я ничего не скажу вашей маме, если вы пообещаете никогда, никогда в жизни не вести себя так неосмотрительно. По то, что вы боитесь моего гнева, очень любопытно.
   Илука знала причину собственных опасений — она не хочет, чтобы граф Лэвенхэм презирал ее и стыдился, ей нужно его обожание и уважение.
   Нет, настоящая правда не в этом! Она хочет, чтобы он ее любил, чтобы поцеловал, как раньше, а если этого не будет — какая разница, что он о ней думает.
   Илука отвела взгляд и повернулась к графу в профиль. Очаровательный прямой маленький носик оказался на фоне кустов. Лэвенхэм не мог отвести взгляда от совершенных линий ее лица.
   — Вы, возможно… уже сделали вывод на мой счет… И мне нет смысла оправдываться.
   — Может, да, а может, и нет, — сказал граф. — Но меня интересуют причины вашего поведения.
   Илука молчала, и он продолжил:
   — Вы приехали в мой дом, дали представление, которое очень отличалось от всего, что я видел раньше, спровоцировали одного из моих гостей на непристойное поведение…
   Его слова кольнули Илуку, и она сердито заметила:
   — Это нечестно. Лорд Марлоу — ужасный человек. Он напился. И вы не можете обвинять… меня за то, что он ночью стучался ко мне в дверь. Мне и присниться не могло, что джентльмен способен на подобное поведение.
   — Да, ни один джентльмен не станет вести себя так по отношению к леди.
   — Я думала об этом, — сказала Илука. — Насколько я знаю, вы не считаете меня леди, вы презираете меня, так что нет смысла продолжать разговор. Я могу сказать одно… мне стыдноза себя… но я испытывала бы ужасное чувство вины до конца жизни, если бы… отказалась помочь мистеру Арчеру, когда он сказал, что это его… последний шанс.
   — Примерно такую историю я и ожидал услышать, — вздохнул граф.
   — А почему это вам… небезразлично? — спросила Илука.
   Ее голос слегка дрожал, ей было трудно говорить с графом Лэвенхэмом в это слишком раннее утро и казалось невозможным объяснить ему происшедшее и мотивы собственного поступка, столь странного, на взгляд аристократа.
   Потом она повернулась и посмотрела прямо в глаза графу.
   Их взгляды встретились, и еегнева как не бывало.
   Она увидела эти единственные и неповторимые серые глаза, и они как будто заполнили весь мир.

Глава 7

   — Вот и все, что случилось, — закончила рассказ Илука. — Клянусь, это правда, и мне нечего больше добавить.
   Она ничего не утаила из происшедшего, начиная с сообщения отчима о приезде лорда Дэнтона и требования Мьюриэл отправить ееиз Тауэрс в связи с появлением возможного претендента на ее руку.
   Она заметила сочувственный взгляд графа, когда рассказывала о ревности Мьюриэл.
   Описывая, как дилижанс перевернулся, свалился вниз, как погибли Ханна и Люсиль Гэнимед, она побледнела, а взгляд графа потяжелел, губы сжались.
   Она нервничала, снова переживая трудные часы, рассказывая, как хотелось ей помочь мистеру Арчеру и какое облегчение она испытала от того, что приезд в скучнейший мрачный Бердфордшир ненадолго оттягивается.
   Илука осуждала себя за слишком честное изложение, но внутренний голос ей подсказывал, что следует говорить только правду, что бы граф потом ни подумал о ней.
   — И было так здорово увидеть ваш… прекрасный дом. И знаете, такое приключение мой папа оценил бы. Наверное, из-за этого я не чувствовала себя такой виноватой, как должна бы.
   — И вам не приходила в голову мысль о необходимости сопровождающей, коль вы останавливаетесь в доме, полном мужчин? — поинтересовался граф.
   Илука покраснела:
   — Конечно, я понимала… мне нужна была горничная. Если я не… не выступаю в качестве мисс Гэнимед.
   — И вас не смущало, что для таких, как мисс Гэнимед, не нужны сопровождающие?
   — Пет, по крайней мере до тех пор, пока лорд Марпоу не попытайся ворваться ко мне в комнату.
   — Единственное оправдание, которое я могу найти вашему поведению, — это юность и неопытность, — проговорив граф, точно беседуя сам с собой,
   — Я очень… глупа, — с несчастным видом добавила Илука.
   Она вздохнула, а граф поинтересовался:
   — И чего вы теперь от меня ждете? Что я должен сделать?
   — Единственное, о чем я вас прошу, чтобы вы… пообещали не рассказывать маме и отчиму.
   — Хорошо, — сказал он. — Но, кроме меня, на том ужине присутствовало еще много народу.
   Илука расширившимися глазами посмотрела на него:
   — О, я… забыла, что ваши гости… тоже могут знать моего отчима, как и вы.
   Граф промолчал, и она поспешно добавила:
   — Конечно, они не… не могут отождествить дебютантку, певшую и танцевавшую для них на том вечере, со мной?
   — Вы не такая, кого легко забыть, — ответил граф. — И, не желая вам польстить, скажу: ваш танец очень необычный, и наверняка кто-то из видевших его расскажет о представлении приятелям.
   Илука снова увидела мужчин в большой столовой с золотистым и серебряным орнаментом и вообразила, как они рассказывают, собравшись в клубе, о развлечении, устроенном графом Лэвенхэмом после скачек. Она сцепила пальцы и спросила:
   — Но что… мне теперь делать? Что я могу сделать?
   — Только надеяться, что джентльмены, присутствовавшие тогда, более увлечены скачками, чем балами. И вы с ними не встретитесь в модных залах Лондона.
   Илука облегченно вздохнула:
   — И почему я не подумалаобэтом раньше?
   — К сожалению, никто из нас не в силах повернуть время вспять, — сказал он насмешливо. — Поскольку вам все равно не избежать сплетен, оставьте все как есть, забудьте о случившемся и наслаждайтесь сезоном в Лондоне.
   — А вы… забудете, что встречались со мной раньше? — спросила Илука.
   — Ну, я не буду по крайней мере говорить об этом, — пообещал он.
   — А вдруг кто-то из друзей спросит, как ему найти мисс Гэнимед? Граф насмешливо скривил губы:
   — Я отправлю его к мадам Вестрис, которая сейчас уже наверняка знает о случившемся с ее дублершей.
   Илука помолчала и сказала:
   — Спасибо, что вы так добры ко мне. Я думала, что вы сердитесь, и даже очень.
   — Я поразился, увидев вас. Я и подумать не мог, что отыщу в Букингемском дворце танцовщицу и певицу, которую нанял развлечь гостей.
   — Вы так странно говорите, — печально сказала Илука.
   — И могу добавить: наконец-то мои поиски закончились.
   Илука застыла. Потом повернулась к графу Лэвенхэму.
   — Вы искали меня? — изумилась девушка.
   — Я был очень смущен всем случившимся и не мог поверить, что вы улизнете, не простившись и не сказав, куда вы направляетесь.
   — А могла ли я… поступить иначе?
   — Ну, в тех обстоятельствах, я думаю, вы поступили разумно. Хотя не могу понять, почему вы оставили дом столь невежливо.
   По тону графа Илука поняла: этот мужчина не привык, чтобы ему отказывали. Видимо, женщины всегда с радостью принимали его покровительство.
   В голове ее мелькнула мысль: странно, зачем она была ему нужна, ведь у него связь с актрисой.
   Но Илука понимала: об этом спрашивать нельзя.
   — Я думаю, глупо с моей стороны было надеяться, что я никогда… больше не увижу вас.
   — По-моему, это вас не беспокоило. А я боялся, как бы вы снова не попали в какую-нибудь неловкую ситуацию.
   — И вы… хотели помочь мне…
   — Да, хотел.
   — Очень мило с вашей стороны, но теперь вы знаете, что я не нуждаюсь в вашей помощи.
   — Да, я знаю, ваш отчим очень богатый человек, — насмешливо сказал граф.
   Сердце Илуки сжималось — от него ей нужна не помощь, а то, о чем он никогда не узнает, и то; чего он никогда не поймет.
   А что бы он подумал, если бы она попросила его поцеловать ее еще раз, сейчас, когда он уже знает, кто она на самом деле?
   Но вместо этого Илука тихо сказала:
   — Теперь… я уже никогда не увижу Аполло… и других ваших лошадей.
   Граф молчал, а она спрашивала себя: не слишком ли далеко зашла, напрашиваясь на приглашение?
   — Это можно устроить, когда я вернусь домой. Я приглашу вашу мать и отчима, и, конечно, вас, к себе на ужин в один из вечеров.
   Еще шанс увидеть его — и сердце Илуки снова подпрыгнуло.
   — Вы это сделаете?
   — Я думаю, у вас найдется свободный от приглашений вечер?
   — Да, конечно.
   Илука принялась судорожно вспоминать:
   — Сегодня мы ужинаем в Девоншир-Хаусе.
   — Я туда тоже приглашен, — заметил граф, — вот и хорошая возможность поговорить с вашим отчимом и предложить приехать ко мне в гости.
   — У нас свободен следующий вечер. Я знаю, у мамы в дневнике ничего не записано на среду.
   — Я запомню. — Он поднялся. — Время бежит, нехорошо, если о вас станут сплетничать, поэтому предлагаю вам поехать через Роу, а я отправлюсь в противоположную сторону.
   Он говорил очень официальным тоном, и Илука почувствовала: ее сердце оборвалось. Хотя граф пообещал пригласить их на ужин, а вдруг он передумает?
   Но она увидит его в Девоншир-Хаусе, теперь ей есть чего ждать!
   Они молча шли вдоль озера. Затем, остановившись возле лошадей, граф сказал:
   — Наслаждайтесь, Илука, в обществе весело только в молодости, оно становится невыносимо скучным для людей разочарованных.
   — Это вы о себе?
   — Я говорю о вас. Юные леди не должны слишком глубоко вникать в то, что их не касается.
   Его слова она восприняла как укор и, покраснев, сказала:
   — Мне не следовало задавать вопрос, но, как вы уже однажды заметили, я веду себя неподобающим образом для молодой девушки.
   Граф коротко рассмеялся:
   — Вы действительно непредсказуемы, Илука. И не только в беседе, но и внешне. И даже в танце.
   Он постоял, глядя на нее, и спросил:
   — А кто научил вас танцевать?
   — Никто, — ответила Илука. — Просто во мне течет венгерская кровь и, когда я слышу цыганскую музыку, передо мной встают картины, от которых ноги двигаются сами собой. Они мне не подчиняются.
   — А что за картины? — поинтересовался граф, и по тому, как он спросил, видно было, что ему и впрямь любопытно.
   — Я вижу венгерские степи, — говорила Илука. — Цыган в ярких одеждах, раскрашенные кибитки. Я слышу звуки скрипок и вижу далекие заснеженные вершины гор.
   А что сказал бы граф, если бы она призналась, что его поцелуй возносит ее на такую вершину, голова кружится, и ей кажется, они танцуют на снегу?
   — А цвет ваших волос тоже от венгерских предков?
   — Я похожа на свою прабабушку.
   — Это объясняет многое, смущавшее меня.
   Но прежде, чем она успела спросить, о чем он, граф Лэвенхэм посадил ее в седло.
   Потом подошел к своему жеребцу, взял поводья у конюха и ловко вскочил в седло.
   Илука наблюдала за ним и думала: нет на свете более красивого мужчины, а на лошади он вообще неотразим!
   Граф приподнял шляпу:
   — Хорошего дня, мисс Кэмптон. Было очень приятно снова встретиться с вами.
   И, не дожидаясь ответа, отъехал. Илука в отчаянии смотрена ему вслед — он больше не сердится и не интересуется ею.
   Ах, если бы она согласилась на его покровительство, то наверняка была бы сейчас намного счастливее.
 
   Проходя сквозь позолоченные ворота Девоншир-Хауса Илука чувствовала, что мать не только безумно рада приглашению герцогини, но больше ее самой возбуждена предстоящим вечером.
   Весь день она провела в мыслях о графе, конечно, он мало будет интересоваться ею на ужине, и ей придется танцевать с мужчинами помоложе.
   Хотя Илука познакомилась с другими девушками на предыдущих балах, она была достаточно умна, чтобы понять: на этих балах веселее всего немолодым супружеским парам.Они всех знают, и их знают все.
   Приглашенные леди выглядели элегантно и живописно в сверкающих диадемах и изысканных украшениях, и девушки выделялись на их фоне простоватостью и неопытностью. Мужчины находили женщин постарше куда интереснее.
   Она убедилась, что не ошибается, поговорив с такими, как она, совсем юными гостьями.
   Но беседуя с ними, Илука удивилась: живя в сельской местности, в бедности, она оказалась не только лучше образована, но и обладала более острым, живым умом.
   Она многим интересовалась, многое знала, чего не скажешь о ее городских ровесницах. В частности, благодаря отцу могла блеснуть в разговоре о скачках и лошадях.
   Илука подозревала: девушкинетолько ничего не знали о предмете страсти многих мужчин — лошадях, но боялись ездить на них, если уж они не были совсем безропотными и послушными.
   Они не интересовались политикой, а одна, с которой Илука поговорила, призналась, что понятия не имеет, кто сейчас премьер-министр, и никогда не слышала о билле по реформам.
   «Да, они ужасно скучны», — кисло вздохнула Илука.
   А если графу так же скучно с ней?
   Она влюбилась в него, но отдавала себе отчет, как он умен, искала в газетах каждое упоминание его имени, выяснила, как часто он выступает в палате лордов, насколько влиятелен в международных делах.
   «Если бы я только смогла побыть с ним наедине хоть немного, — подумала она грустно. — Я бы сумела доказать ему, что со мной есть о чем поговорить».
   Сидя за ужином в Девоншир-Хаусе, Илука посмотрела в дальний конец стола и увидела слева от герцогини Лэвенхэма.
   Он разговаривал с очень красивой женщиной, густо увешанной украшениями. Не слишком ли интимная у них беседа, заволновалась Илука.
   Может, эта леди одна из его пассий?
   Любопытство не давало ей покоя, и она спросила соседа-джентльмена:
   — Вы не знаете, кто эта леди, рядом с графом Лэвенхэмом?
   Джентльмен с отсутствующим видом ответил:
   — Это маркиза Донкастерская.
   — Она очень красивая.
   — Вероятно, Лэвенхэм тоже так думает, — заметил сосед. — Но он вообще славится наметанным глазом на лошадей и женщин. Замечает каждую красотку, появившуюся на горизонте.
   Он злобно рассмеялся, и Илука почувствовала, как тяжелый камень лег на грудь, и она больше не могла проглотить ни кусочка.
   Ей понадобилось сделать усилие над собой, чтобы вежливо повернуться к джентльмену, сидящему по другую руку от нее, и выслушать прескучную историю о том, как на прошлой неделе он продулся в карты.
   Очевидно, он пытался потопить свое расстройство в вине, опустошая одну рюмку за другой, едва только их наполняли.
   Илука с трудом удерживалась, чтобы не смотреть на графа, и старалась сосредоточиться на партнерах по столу. Но тщетно.
   Когда маркиза рассмешила Лэвенхэма, ее страдания стали невыносимы, она испытала физическую боль.
   Наконец-то герцогиня увела дам из столовой, оставив джентльменов пропустить последнюю рюмочку портвейна.
   Они поднялись наверх, в спальни, где Илука смогла поправить волосы. Она смотрела в зеркало и не видела себя — ни лица, ни красивого платья…
   Зато она не могла забыть соблазнительный взгляд маркизы Донкастерской, устремленный на графа, движение ее жаждущих губ, когда она говорила с ним.