В то же время он понимал, что нет ничего удивительного в том, что до нее дошли слухи о его связи с Женевьевой.
Дамы из высшего света, которых так любила принимать у себя леди Чевингтон, без сомнения, сплетничали о них, обсуждая их отношения; невозможно было скрыть эту связь, тем более что Женевьева сама позаботилась о том, чтобы их имена постоянно упоминались вместе.
Приподнявшись на подушках, граф позвал:
— Подойдите ближе, Калиста, я хочу поговорить с вами! — Мгновение ему казалось, что она не послушается его, но девушка отвернулась от окна и медленно, неохотно подошла к постели. — Сядьте? — приказал он.
Она повиновалась, присев на край кровати, на то же место, где сидела прежде, лицом к нему; шахматная доска лежала между ними.
— Я хочу попытаться кое-что объяснить вам, — начал граф. — Мне кажется, это важно с точки зрения нашего будущего счастья и наших отношений.
Калиста подняла на него свои серо-зеленые глаза, и граф подумал, что она не только необыкновенно хороша, но выглядит такой тоненькой, эфирной, почти неземной, как сон, как видение, и трудно представить себе ее взрослой женщиной из плоти и крови.
— Я намного старше вас, — продолжал граф, — и я всегда жил, как говорится, «полной жизнью». Я не стану оскорблять вас предположением, Калиста, будто вы, с вашим умом, не понимаете, что у меня, разумеется, было немало любовных романов. — Он сделал небольшую паузу. — Но я хочу, чтобы вы поверили мне. Для меня это всегда были только приятные, но короткие развлечения, и они никогда не затрагивали моего сердца.
— Вы хотите сказать, что вам ни разу не хотелось, чтобы одна из этих дам… которых вы… любили, стала вашей… женой? — тихо спросила Калиста.
— Именно это я и хочу сказать, — подтвердил граф. — Я даже представить себе не мог, чтобы , какая-нибудь из них заняла место моей матери, став хозяйкой дома Хелстонов, или стала бы носить мое имя.
— А они? Разве они не хотели выйти за вас замуж?
Граф понял, что Калиста имеет в виду леди Женевьеву.
— Женщины всегда стремятся привязать к себе мужчину; завладеть им целиком, превратить его в свою собственность. Но я всегда хотел оставаться свободным.
— И вот теперь вы больше не можете… — печально прошептала Калиста, сочувственно глядя на графа.
— Это совсем другое дело, и мы оба это знаем, — ответил тот. — Сейчас мы пока что говорили о том, принадлежит ли мое сердце какой-нибудь другой женщине, в то время как я женюсь на вас. На этот вопрос я могу вам ответить совершенно искренне: мое сердце свободно!
— Благодарю вас, за то… что вы сказали мне об этом.
Словно считая их разговор оконченным, Калиста взяла шахматную доску и отнесла ее на столик, стоявший в другом углу комнаты.
— Пойду посмотрю, не принесли ли газеты, — заметила она. — Одну из них привозит дилижанс, который прибывает из Лондона после полудня, и в ней всегда можно найти что-нибудь интересное.
— А почему бы просто не позвонить, чтобы ее принесли? — предложил граф.
— Я лучше сама схожу.
— Уверен, что это только предлог, чтобы пойти взглянуть на Кентавра. Калиста засмеялась.
— Вы слишком догадливы! Я действительно собиралась заглянуть к нему — проверить, хорошо ли его накормили и достаточно ли у него сена.
— Я ведь уже предупреждал, что буду ревновать вас к нему! — улыбнулся граф. Калиста опять рассмеялась.
— У Кентавра гораздо больше поводов ревновать меня к вам, — ответила она, выходя и прикрывая за собой дверь.
Граф посмотрел ей вслед и поудобнее устроился на подушках.
Необыкновенная девушка! — решил он. Даже теперь, когда они столько времени провели вдвоем, ее мысли оставались для него загадкой.
Он представить себе не мог, как такое юное создание может интересоваться различными серьезными вещами, которые обычно не привлекали женщин, особенно хорошеньких. Это поражало его.
В то же время он приходил в ужас от одной мысли об опасностях, грозивших Калисте в обществе этих циркачей.
Он размышлял, что было бы, не подоспей он вовремя.
Вероятно, она закричала бы и позвала на помощь, и, возможно. Босс, — как все, по ее словам, называли владельца цирка, — утихомирил бы Мандзани, заставив его вести себя прилично.
И все же это было невероятно рискованно. Без сомнения, ни одна девушка, получившая такое воспитание, как Калиста, никогда не оказывалась в подобном положении.
Затем мысли графа переключились на Коко. Так ли это все было, как рассказывала Калиста, или ей это казалось? Действительно ли француз любил ее чистой, возвышенной любовью, не претендуя ни на что большее, чем возможность поцеловать ей руку?
Граф с трудом мог в это поверить, однако потом он вспомнил о женщинах, с которыми он встречался в разное время своей жизни, находя их привлекательными и желанными. Увлекшись им, они с самого начала совершенно ясно давали ему понять, чего они ждут от него.
Он никогда бы не поверил, если бы ему сказали, что он будет долгое время находиться вдвоем с юной прелестной девушкой и их отношения останутся платоническими.
Хотя, конечно, он был болен и беспомощен, так что с его стороны и речи не могло быть ни о каких ухаживаниях.
Но ведь и Калиста относилась к нему чисто по-дружески, будто бы она была просто его товарищем, и даже и не подумала использовать свое женское обаяние, чтобы хоть как-то изменить их отношения.
Женщины, которых граф знал до сих пор, заигрывали с ним, иногда даже слишком откровенно, и не только на словах, но и выставляя напоказ все прелести своего тела.
Они бросали на него зазывные взгляды, манили его полуоткрытыми, словно жаждущими поцелуев губами.
Калиста же разговаривала с ним так просто, точно он был ее подругой или, пожалуй, ее лошадью.
«Видимо, женщина в ней еще не пробудилась», — сказал себе граф. Не выдает ли рыжинка в ее волосах того внутреннего пламени, которое в один прекрасный день вспыхнет в ней опаляющим огнем.
Интересно, подумал он, какими станут ее серо-зеленые глаза, когда в них засияет любовь? Потом граф поймал себя на мысли, что его мучает желание узнать, как ее губы, которых никогда еще никто не касался, будут отвечать на его поцелуи, окажутся ли они нежными, горячими и податливыми, как ему чудилось, когда он смотрел на них.
Он обнаружил, что перспектива жениться на Калисте больше не удручает его.
Гнев, который вспыхнул в нем в первую минуту, когда он понял, что леди Чевингтон провела его, уложив свою дочь к нему в постель и хитростью отняв у него свободу, рассеялся.
Теперь он, со своей обычной тщательностью, рассчитывал, что им лучше обвенчаться до конца лета.
Свадьба будет очень пышная, обязательно в соборе Св.Иакова на Пикадилли или в соборе Св.Георгия, на Гановер-сквер.
Он надеялся, что королева будет в числе приглашенных, а церковь будет полна гостей — его светских друзей и тех, с кем он встречается в парламенте.
Из его загородных имений соберутся все арендаторы, а по возвращении он устроит для них грандиозное пиршество в честь своего бракосочетания.
Зажарят быка целиком, выкатят громадные бочки с элем, а вечером празднество завершится великолепным фейерверком.
К своему собственному удивлению, граф обнаружил, что он буквально ждет не дождется дня своей свадьбы и всего, что за ним последует, и что вся его обида и злость на будущую тещу куда-то исчезли.
Тем не менее он твердо решил, что леди Чевингтон не будет слишком частой гостьей ни в его доме в Лондоне, ни в загородном имении.
Он чувствовал, что она может оказывать нежелательное влияние на Калисту.
Не только ее решимость выдать своих дочерей за богатых и преуспевающих мужей смущала графа; ему не нравилось также, что мать позволяла девочке слишком много времени проводить одной, бегать, где ей заблагорассудится, или, к примеру, прогуливаться в рейтузах и жокейской курточке.
Ничего, решил граф, став моей женой, она будет вести себя более осмотрительно и благоразумно.
Калиста обедала одна, как и всегда по вечерам, внизу, в отдельном кабинете.
Когда она после обеда поднялась наверх в спальню графа, слуга как раз убирал поднос с остатками еды и тарелками, но у постели графа в ведерке со льдом осталась бутылка шампанского, и он потихоньку потягивал его из бокала.
— Я пью за завтрашний день, — сказал он, увидев Калисту в дверях.
Она переоделась к обеду — сняла одно из двух своих муслиновых платьев, которое носила весь день, и надела другое. Она меняла их ежедневно.
Платья были совсем простые, однако пышные юбки, еще более подчеркивавшие ее тонкую талию, очень шли ей.
Она шла к нему через комнату грациозно, словно лебедь, плывущий по глади вод, — как подумалось графу, когда он смотрел на нее.
— Итак, ваш тост?
— За завтра! — ответил он. — Когда я снова начну жить по-настоящему!
— Пожалуй, я боюсь завтрашнего дня, — сказала Калиста. — Мы жили здесь, как на маленьком островке, в нашем собственном, отделенном от всего света мирке, куда никто не мог проникнуть.
— Вам нравилась такая жизнь? Вы были счастливы?
— Да, я была очень счастлива. Это так чудесно — чувствовать себя свободной; когда никто не следит за твоим поведением, не придирается к каждому промаху, не ворчит по пустякам! И еще… — Сияющая улыбка озарила ее лицо. — ..иметь сразу двух таких прекрасных лошадей, и каждый день ездить на них верхом!
— Опять мы вернулись к лошадям! — с досадой произнес граф — Но вы забыли кое о чем очень важном.
— О чем же? — спросила Калиста.
— Обо мне! — ответил он. — Мне хотелось бы знать, Калиста, были ли вы счастливы со мной?
— Да, — ответила она. — Я была очень счастлива! Мне очень нравится разговаривать с вами. Я люблю слушать все, что вы мне рассказываете, и мне просто нравится быть рядом с вами.
Она говорила так искренне, слова лились так естественно, точно выплескивались из самой глубины ее сердца.
Как зачарованные, они смотрели друг на друга, и обоим вдруг показалось, будто молния, обжигая и притягивая одновременно, вспыхнула между ними.
— Калиста! — воскликнул граф проникновенно. В этот момент раздался стук в дверь, и в комнату вошел слуга, ухаживавший за графом во время его болезни.
— Хозяин послал меня узнать, сэр, поскольку завтра вы спуститесь к завтраку, желаете ли вы, чтобы он приготовил сочную отбивную из свинины, или предпочитаете, чтобы он зажарил седло барашка?
— Да, это вопрос! — сказал граф. — Об этом следует серьезно поразмыслить! Все-таки, я думаю, седло барашка!
— Спасибо, сэр. Я передам хозяину. Слуга вышел из комнаты, и Калиста рассмеялась.
— Кажется, они всерьез вознамерились отпраздновать это великое событие — ваш завтрашний выход к завтраку обещает стать настоящим торжеством! Миссис Блоссом, жена хозяина, ждет не дождется, когда это случится. Сегодня она сообщила мне, что вы «настоящий джентльмен»и такой красавец, что, будь она вашей женой, она бы места себе не находила от волнения, что вас кто-нибудь «уведет»!
— Это она вас предупреждала? — поинтересовался граф.
— Мне показалось, что да, — ответила Калиста. — Правда, потом она добавила, видимо, чтобы я совсем не упала духом, что и муж ее, и сын в один голос утверждают, что я очаровательнее самой королевы!
— Ну еще бы, надеюсь! — усмехнувшись, воскликнул граф.
— Вам не нравится королева Виктория?
— Не особенно. С возрастом она отяжелеет и растолстеет. Я знаю этот тип женщин — с ними всегда так происходит.
— Осторожно! — засмеялась Калиста. — Вы совершаете государственное преступление, критикуя ее величество! А теперь, поскольку завтра вам предстоит длинный и трудный день, полагаю, вы ляжете сегодня так же рано, как и я.
Поставив бокал на столик у кровати, граф протянул ей руку.
— Спокойной ночи, Калиста, — сказал он. — Мне хочется поблагодарить вас за то, что вы так хорошо заботились обо мне. Я не знаю ни одной женщины, у которой это получалось бы столь же очаровательно и которая в то же время была несравненно прелестнее самой королевы! — Девушка вложила в его ладонь свои пальчики, и он, сжав их крепко, но ласково, продолжал:
— Вы действительно были необыкновенно добры ко мне, и я вам бесконечно благодарен. Надеюсь только, я не потерял вашего уважения, столь бесславно пытаясь спасти вас.
— Мы же решили, что никому не будем об этом рассказывать, — напомнила ему Калиста. — Думаю, мы с вами должны забыть обо всем этом.
— Вы печетесь о моем самолюбии? — со смешком в голосе спросил граф.
— Я считаю, что вы вели себя очень отважно и мужественно, — ответила девушка. — Но обстоятельства были против вас!
— И все же я потерпел позорное поражение, — продолжал граф, все еще держа ее руку в своей. — Хотя, возможно, человек и должен иногда проигрывать, чтобы не потерять в себе что-то очень важное, — по крайней мере, лорд Яксли наверняка сказал бы именно так.
— А почему именно он?
— Он думает, что мне слишком везет в жизни и что я слишком доволен собой, — пояснил граф. — Сейчас, во всяком случае, про меня нельзя сказать ни того, ни другого!
— Невозможно побеждать в каждом заезде!
— Это так, — согласился граф, — но вместе мы все же попытаемся! Договорились?
Не ожидая ответа, он поднес ее руку к своим губам.
Она ощутила теплое прикосновение его губ, потом он тихо сказал:
— Завтра, когда я наконец встану, я смогу еще лучше отблагодарить вас.
Калиста быстро отдернула руку.
— Спокойной ночи, — смущенно сказала она.
— Спокойной ночи, Калиста.
Она подошла к камину и потянула за шнур звонка, чтобы вызвать лакея. Еще раз улыбнувшись, девушка направилась к двери в свою спальню. В дверях она обернулась.
— Я была очень, очень счастлива! — тихо сказала она.
Дверь за нею закрылась, прежде чем граф успел что-либо ответить.
Граф проснулся оттого, что кто-то тихо, почти неслышно раздвинул на окне шторы.
Этот легкий звук разбудил его, вернув из страны сновидений к действительности, и он увидел, как солнечный свет струится через окно, заливая всю комнату золотистым сиянием.
В открытое окно доносилось пение и щебетание птиц и лился чудный аромат роз, которые в изобилии росли и под окном, и в саду за гостиницей.
— Доброе утро, милорд, — услышал граф знакомый голос.
Приподнявшись на подушках, граф с удивлением увидел перед собой не гостиничного слугу, как он ожидал, а своего собственного домашнего камердинера.
— Боже милостивый, Трэвис! — воскликнул он. — Что ты здесь делаешь?
— Мистер Гротхэм получил записку от вашей светлости вчера поздно ночью. Мы так рады были получить весточку от вас, милорд! Уж как мы о вас беспокоились — и сказать невозможно!
— Мистер Гротхэм получил мою записку? — медленно повторил граф — Да, милорд, и я сразу приготовил вашу дорожную карету; она здесь, как вы приказали, и грума лишнего взяли с собой, чтобы ехал обратно на Оресте. — Граф молчал, и Трэвис, выждав немного, продолжал:
— Мы просто ушам своим не поверили, когда узнали, что вы, ваша светлость, упали с лошади и получили травму Мы ведь знаем, какой вы, ваша светлость, прекрасный наездник, таких в целом свете поискать — не найдешь! Правда, грумы говорят, этот вороной жеребец — настоящий дьявол!
Трэвис немного прибрал в комнате, потом сказал:
— Я привез вашей светлости чистую одежду. Могу себе представить, на что похож ваш костюм, — вам так долго не во что было переодеться!
— Постучи в ту дверь! — внезапно приказал граф, указывая пальцем Он сказал это так резко и неожиданно, что Трэвис сначала застыл от удивления Однако, справившись с собой, он быстро подошел к двери, которая вела в соседнюю комнату, и постучал, Никто не ответил — Открой ее! — произнес граф. — И скажи мне, что там внутри.
Трэвис в точности выполнил приказание.
— Там пусто, милорд. На кровати кто-то спал, но сейчас здесь никого нет.
— Проверь, висит ли что-нибудь в шкафу, — попросил граф.
Трэвис вошел в комнату, и граф слышал, как он открывает дверцы шкафа, как выдвигает и задвигает ящики комода.
Слуга вернулся в комнату.
— Ничего, милорд.
Одним рывком граф скинул с себя одеяло.
— Я хочу встать, — сказал он. — Приготовь мою одежду. Когда я оденусь, пусть хозяин гостиницы зайдет ко мне, мне надо с ним поговорить.
Четверть часа спустя он уже беседовал наедине с хозяином.
— Где моя жена?
Вид у хозяина был весьма удивленный.
— Я думал, сэр, вам известно, что миссис Хелстон уехала сегодня рано утром. Она сказала мне, что поедет вперед, чтобы приготовить все к вашему возвращению. Что-нибудь не так?
— Нет-нет, все в порядке, — быстро ответил граф. — Я просто не ожидал, что она уедет так рано, пока я еще буду спать.
— Миссис Хелстон уехала, когда еще и шести не пробило, сэр. Я так понял, что она не хочет беспокоить вас. — Оглянувшись, нет ли кого рядом, хозяин добавил:
— Я не собирался упоминать об этом, сэр, но она еще сказала, чтобы я, когда прибудет карета, не говорил никому о том, что она поехала вперед. Она хотела, чтобы это был сюрприз.
— Весьма разумно, — поспешно подтвердил граф. — Жена не хотела, чтобы наши слуги в Лондоне подумали, будто она вмешивается в их дела или не доверяет им, хочет найти какое-нибудь упущение. Вы сделаете мне большое одолжение, если вы никому не скажете, что она уехала, да и вообще не будете говорить о том, что она была здесь.
Графу показалось, что хозяин посмотрел на него как-то подозрительно, но когда он попросил счет и, сверх положенной суммы, добавил щедрые чаевые, хозяин готов был согласиться на что угодно.
Граф довольно легко спустился по лестнице, и дорога до Лондона в карете на рессорах не показалась ему особенно утомительной.
В то же время он был в отчаянии от исчезновения Калисты.
Он пытался убедить себя, что она действительно сделала так, как сказала хозяину, и поехала вперед, чтобы скрыть от матери, что они были в гостинице вдвоем. В этом случае она, конечно, уже ждет его в Лондоне.
Объяснение было весьма утешительным и даже правдоподобным, если бы не то обстоятельство, что она не доверилась ему и ни о чем его не предупредила; у графа было неприятное чувство, которое вскоре подтвердилось, что по приезде в Лондон он не найдет там Калисты.
Он не поехал к леди Чевингтон, а просто послал ей записку, желая узнать, есть ли какие-нибудь новости и не нашлась ли Калиста.
Не прошло и часа, как леди Чевингтон появилась в его доме собственной персоной.
— Вы так долго отсутствовали, милорд, — начала она. — Я надеялась, вы уже нашли Калисту.
— Вы не имели от нее никаких известий? — уклончиво спросил граф.
— Если бы я хоть что-то узнала о ней, я сделала бы все возможное, чтобы немедленно связаться с вами, — ответила леди Чевингтон. — Где она может быть? Ведь если бы с ней произошел какой-нибудь несчастный случай или ее уже не было бы в живых, мы бы узнали об этом, не правда ли?
— Казалось бы, такая девушка не может так бесследно исчезнуть, при том что с ней ее необычная, замечательная лошадь, — задумчиво заметил граф.
— Я и сама это все время повторяю, — вздохнула леди Чевингтон. — И, что хуже всего, я не могу довериться моим друзьям, не могу попросить их помочь мне найти Калисту; мне так тяжело — это невозможно выразить словами!
— Вы никому не сказали о том, что ваша дочь исчезла? — спросил граф.
— Разумеется, нет! — воскликнула леди Чевингтон. — Вы можете себе представить, какие бы тут пошли сплетни, какие домыслы по поводу того, что с ней могло случиться, — ведь она совершенно одна! — Она раздраженно пожала плечами:
— Никто, конечно, не поверит в то, что она одна!
— Да, я и сам об этом думал, — признался граф.
— Так что же нам делать?
— Я собираюсь теперь сделать то, что нам следовало сделать с самого начала, — жестко произнес граф. — Я знаком с одним бывшим сыщиком, который может найти для меня несколько подходящих людей; они займутся поисками Калисты частным образом, не привлекая к делу полицию. Я найму с дюжину этих детективов, и, надеюсь, им не потребуется слишком много времени, чтобы отыскать Калисту, где бы она ни была.
Граф не стал говорить леди Чевингтон, что он почти не сомневается в том, что девушка где-то в Лондоне.
Прежде чем уехать из гостиницы, граф выяснил, что она поехала по лондонской дороге, которая проходит между Барнетом и Финчли.
Без сомнения, сказал себе граф, ей трудно будет проехать через многочисленные деревушки, оставшись незамеченной.
Не успела леди Чевингтон уйти, как прибыл Робинсон.
Граф дал ему необходимые указания и по секрету сказал, что он был прав в своем первом предположении — Калиста действительно поступила в цирковую труппу.
— А вы не думаете, что она могла перейти в другую, милорд? — заметил Робинсон.
— Мне кажется, что, если она опять пытается скрыться, ей нет смысла делать этого, — возразил граф. — Она прекрасно понимает, что я, как и в первый раз, обыщу все цирки, так что, полагаю, она постарается найти какое-нибудь другое укрытие для себя и своей лошади.
— Не так-то просто это сделать, милорд, если у нее нет денег.
Граф знал, хотя и не хотел признаваться в этом, что у Калисты сейчас гораздо больше денег, чем было, когда она убегала из своего дома в Эпсоме.
Расплачиваясь по счету в гостинице, он обнаружил в своем кошельке засунутый среди банкнот маленький клочок бумаги. На нем было написано:
«Я В.Д. 10 ф. Калиста».
В первую минуту граф просто не мог поверить, что после стольких дней, проведенных вместе, после того как он так долго и усердно убеждал ее, что ее поведение было безумием, что она вела себя совершенно безответственно, путешествуя в одиночестве и подвергаясь многочисленным опасностям, Калиста снова оттолкнет его и бесследно исчезнет.
Ему казалось это настолько невероятным, что, несмотря на эти «Я В.Д.»— я вам должна, — он послал грума, не оповещая при этом леди Чевингтон, чтобы тот разведал, не вернулась ли случайно Калиста домой.
В ту ночь, уже улегшись в постель, граф понял, что не сможет заснуть.
Как могло случиться, что он снова вернулся к тому, с чего начал, разыскивая иголку в стоге сена, то есть молодую девушку и ее лошадь в Лондоне, Ведь было истинным чудом — найти ее целой и невредимой, успеть так вовремя, прежде чем она не стала жертвой опасных последствий своего безумного поступка.
Может ли он быть уверен, что ему так же повезет и во второй раз?
И почему, спрашивал он себя, ей настолько противна мысль о том, чтобы выйти за него замуж, что она готова терпеть любые тяготы и лишения, подвергнуться каким угодно опасностям, лишь бы избежать самого ужасного — необходимости стать его женой?
Даже теперь она не желает смириться с неизбежностью связать с ним свою жизнь — эта безжалостная мысль пронзила его насквозь, не оставляя места надежде.
Без сомнения, должна быть какая-то другая причина, говорил себе граф, чтобы решиться снова бежать вот так, куда глаза глядят, да еще послав предварительно грума в Лондон в ночь накануне побега.
Ему просто не верилось, что когда они так тепло, так сердечно и весело говорили, когда она пожелала ему спокойной ночи и сказала, что была счастлива, — она уже знала, что на рассвете уедет от него.
Граф был просто в бешенстве. Он злился на Калисту за ее легкомыслие, за то, что она поставила его в такое глупое положение и доставляет ему столько хлопот и неприятностей.
— Проклятая девчонка! — воскликнул он вслух. — Если ей нравится такая жизнь, что ж — пусть делает что хочет, я просто выкину ее из головы!
Но внутренний голос подсказал ему, что это уже невозможно.
Глава 7
Дамы из высшего света, которых так любила принимать у себя леди Чевингтон, без сомнения, сплетничали о них, обсуждая их отношения; невозможно было скрыть эту связь, тем более что Женевьева сама позаботилась о том, чтобы их имена постоянно упоминались вместе.
Приподнявшись на подушках, граф позвал:
— Подойдите ближе, Калиста, я хочу поговорить с вами! — Мгновение ему казалось, что она не послушается его, но девушка отвернулась от окна и медленно, неохотно подошла к постели. — Сядьте? — приказал он.
Она повиновалась, присев на край кровати, на то же место, где сидела прежде, лицом к нему; шахматная доска лежала между ними.
— Я хочу попытаться кое-что объяснить вам, — начал граф. — Мне кажется, это важно с точки зрения нашего будущего счастья и наших отношений.
Калиста подняла на него свои серо-зеленые глаза, и граф подумал, что она не только необыкновенно хороша, но выглядит такой тоненькой, эфирной, почти неземной, как сон, как видение, и трудно представить себе ее взрослой женщиной из плоти и крови.
— Я намного старше вас, — продолжал граф, — и я всегда жил, как говорится, «полной жизнью». Я не стану оскорблять вас предположением, Калиста, будто вы, с вашим умом, не понимаете, что у меня, разумеется, было немало любовных романов. — Он сделал небольшую паузу. — Но я хочу, чтобы вы поверили мне. Для меня это всегда были только приятные, но короткие развлечения, и они никогда не затрагивали моего сердца.
— Вы хотите сказать, что вам ни разу не хотелось, чтобы одна из этих дам… которых вы… любили, стала вашей… женой? — тихо спросила Калиста.
— Именно это я и хочу сказать, — подтвердил граф. — Я даже представить себе не мог, чтобы , какая-нибудь из них заняла место моей матери, став хозяйкой дома Хелстонов, или стала бы носить мое имя.
— А они? Разве они не хотели выйти за вас замуж?
Граф понял, что Калиста имеет в виду леди Женевьеву.
— Женщины всегда стремятся привязать к себе мужчину; завладеть им целиком, превратить его в свою собственность. Но я всегда хотел оставаться свободным.
— И вот теперь вы больше не можете… — печально прошептала Калиста, сочувственно глядя на графа.
— Это совсем другое дело, и мы оба это знаем, — ответил тот. — Сейчас мы пока что говорили о том, принадлежит ли мое сердце какой-нибудь другой женщине, в то время как я женюсь на вас. На этот вопрос я могу вам ответить совершенно искренне: мое сердце свободно!
— Благодарю вас, за то… что вы сказали мне об этом.
Словно считая их разговор оконченным, Калиста взяла шахматную доску и отнесла ее на столик, стоявший в другом углу комнаты.
— Пойду посмотрю, не принесли ли газеты, — заметила она. — Одну из них привозит дилижанс, который прибывает из Лондона после полудня, и в ней всегда можно найти что-нибудь интересное.
— А почему бы просто не позвонить, чтобы ее принесли? — предложил граф.
— Я лучше сама схожу.
— Уверен, что это только предлог, чтобы пойти взглянуть на Кентавра. Калиста засмеялась.
— Вы слишком догадливы! Я действительно собиралась заглянуть к нему — проверить, хорошо ли его накормили и достаточно ли у него сена.
— Я ведь уже предупреждал, что буду ревновать вас к нему! — улыбнулся граф. Калиста опять рассмеялась.
— У Кентавра гораздо больше поводов ревновать меня к вам, — ответила она, выходя и прикрывая за собой дверь.
Граф посмотрел ей вслед и поудобнее устроился на подушках.
Необыкновенная девушка! — решил он. Даже теперь, когда они столько времени провели вдвоем, ее мысли оставались для него загадкой.
Он представить себе не мог, как такое юное создание может интересоваться различными серьезными вещами, которые обычно не привлекали женщин, особенно хорошеньких. Это поражало его.
В то же время он приходил в ужас от одной мысли об опасностях, грозивших Калисте в обществе этих циркачей.
Он размышлял, что было бы, не подоспей он вовремя.
Вероятно, она закричала бы и позвала на помощь, и, возможно. Босс, — как все, по ее словам, называли владельца цирка, — утихомирил бы Мандзани, заставив его вести себя прилично.
И все же это было невероятно рискованно. Без сомнения, ни одна девушка, получившая такое воспитание, как Калиста, никогда не оказывалась в подобном положении.
Затем мысли графа переключились на Коко. Так ли это все было, как рассказывала Калиста, или ей это казалось? Действительно ли француз любил ее чистой, возвышенной любовью, не претендуя ни на что большее, чем возможность поцеловать ей руку?
Граф с трудом мог в это поверить, однако потом он вспомнил о женщинах, с которыми он встречался в разное время своей жизни, находя их привлекательными и желанными. Увлекшись им, они с самого начала совершенно ясно давали ему понять, чего они ждут от него.
Он никогда бы не поверил, если бы ему сказали, что он будет долгое время находиться вдвоем с юной прелестной девушкой и их отношения останутся платоническими.
Хотя, конечно, он был болен и беспомощен, так что с его стороны и речи не могло быть ни о каких ухаживаниях.
Но ведь и Калиста относилась к нему чисто по-дружески, будто бы она была просто его товарищем, и даже и не подумала использовать свое женское обаяние, чтобы хоть как-то изменить их отношения.
Женщины, которых граф знал до сих пор, заигрывали с ним, иногда даже слишком откровенно, и не только на словах, но и выставляя напоказ все прелести своего тела.
Они бросали на него зазывные взгляды, манили его полуоткрытыми, словно жаждущими поцелуев губами.
Калиста же разговаривала с ним так просто, точно он был ее подругой или, пожалуй, ее лошадью.
«Видимо, женщина в ней еще не пробудилась», — сказал себе граф. Не выдает ли рыжинка в ее волосах того внутреннего пламени, которое в один прекрасный день вспыхнет в ней опаляющим огнем.
Интересно, подумал он, какими станут ее серо-зеленые глаза, когда в них засияет любовь? Потом граф поймал себя на мысли, что его мучает желание узнать, как ее губы, которых никогда еще никто не касался, будут отвечать на его поцелуи, окажутся ли они нежными, горячими и податливыми, как ему чудилось, когда он смотрел на них.
Он обнаружил, что перспектива жениться на Калисте больше не удручает его.
Гнев, который вспыхнул в нем в первую минуту, когда он понял, что леди Чевингтон провела его, уложив свою дочь к нему в постель и хитростью отняв у него свободу, рассеялся.
Теперь он, со своей обычной тщательностью, рассчитывал, что им лучше обвенчаться до конца лета.
Свадьба будет очень пышная, обязательно в соборе Св.Иакова на Пикадилли или в соборе Св.Георгия, на Гановер-сквер.
Он надеялся, что королева будет в числе приглашенных, а церковь будет полна гостей — его светских друзей и тех, с кем он встречается в парламенте.
Из его загородных имений соберутся все арендаторы, а по возвращении он устроит для них грандиозное пиршество в честь своего бракосочетания.
Зажарят быка целиком, выкатят громадные бочки с элем, а вечером празднество завершится великолепным фейерверком.
К своему собственному удивлению, граф обнаружил, что он буквально ждет не дождется дня своей свадьбы и всего, что за ним последует, и что вся его обида и злость на будущую тещу куда-то исчезли.
Тем не менее он твердо решил, что леди Чевингтон не будет слишком частой гостьей ни в его доме в Лондоне, ни в загородном имении.
Он чувствовал, что она может оказывать нежелательное влияние на Калисту.
Не только ее решимость выдать своих дочерей за богатых и преуспевающих мужей смущала графа; ему не нравилось также, что мать позволяла девочке слишком много времени проводить одной, бегать, где ей заблагорассудится, или, к примеру, прогуливаться в рейтузах и жокейской курточке.
Ничего, решил граф, став моей женой, она будет вести себя более осмотрительно и благоразумно.
Калиста обедала одна, как и всегда по вечерам, внизу, в отдельном кабинете.
Когда она после обеда поднялась наверх в спальню графа, слуга как раз убирал поднос с остатками еды и тарелками, но у постели графа в ведерке со льдом осталась бутылка шампанского, и он потихоньку потягивал его из бокала.
— Я пью за завтрашний день, — сказал он, увидев Калисту в дверях.
Она переоделась к обеду — сняла одно из двух своих муслиновых платьев, которое носила весь день, и надела другое. Она меняла их ежедневно.
Платья были совсем простые, однако пышные юбки, еще более подчеркивавшие ее тонкую талию, очень шли ей.
Она шла к нему через комнату грациозно, словно лебедь, плывущий по глади вод, — как подумалось графу, когда он смотрел на нее.
— Итак, ваш тост?
— За завтра! — ответил он. — Когда я снова начну жить по-настоящему!
— Пожалуй, я боюсь завтрашнего дня, — сказала Калиста. — Мы жили здесь, как на маленьком островке, в нашем собственном, отделенном от всего света мирке, куда никто не мог проникнуть.
— Вам нравилась такая жизнь? Вы были счастливы?
— Да, я была очень счастлива. Это так чудесно — чувствовать себя свободной; когда никто не следит за твоим поведением, не придирается к каждому промаху, не ворчит по пустякам! И еще… — Сияющая улыбка озарила ее лицо. — ..иметь сразу двух таких прекрасных лошадей, и каждый день ездить на них верхом!
— Опять мы вернулись к лошадям! — с досадой произнес граф — Но вы забыли кое о чем очень важном.
— О чем же? — спросила Калиста.
— Обо мне! — ответил он. — Мне хотелось бы знать, Калиста, были ли вы счастливы со мной?
— Да, — ответила она. — Я была очень счастлива! Мне очень нравится разговаривать с вами. Я люблю слушать все, что вы мне рассказываете, и мне просто нравится быть рядом с вами.
Она говорила так искренне, слова лились так естественно, точно выплескивались из самой глубины ее сердца.
Как зачарованные, они смотрели друг на друга, и обоим вдруг показалось, будто молния, обжигая и притягивая одновременно, вспыхнула между ними.
— Калиста! — воскликнул граф проникновенно. В этот момент раздался стук в дверь, и в комнату вошел слуга, ухаживавший за графом во время его болезни.
— Хозяин послал меня узнать, сэр, поскольку завтра вы спуститесь к завтраку, желаете ли вы, чтобы он приготовил сочную отбивную из свинины, или предпочитаете, чтобы он зажарил седло барашка?
— Да, это вопрос! — сказал граф. — Об этом следует серьезно поразмыслить! Все-таки, я думаю, седло барашка!
— Спасибо, сэр. Я передам хозяину. Слуга вышел из комнаты, и Калиста рассмеялась.
— Кажется, они всерьез вознамерились отпраздновать это великое событие — ваш завтрашний выход к завтраку обещает стать настоящим торжеством! Миссис Блоссом, жена хозяина, ждет не дождется, когда это случится. Сегодня она сообщила мне, что вы «настоящий джентльмен»и такой красавец, что, будь она вашей женой, она бы места себе не находила от волнения, что вас кто-нибудь «уведет»!
— Это она вас предупреждала? — поинтересовался граф.
— Мне показалось, что да, — ответила Калиста. — Правда, потом она добавила, видимо, чтобы я совсем не упала духом, что и муж ее, и сын в один голос утверждают, что я очаровательнее самой королевы!
— Ну еще бы, надеюсь! — усмехнувшись, воскликнул граф.
— Вам не нравится королева Виктория?
— Не особенно. С возрастом она отяжелеет и растолстеет. Я знаю этот тип женщин — с ними всегда так происходит.
— Осторожно! — засмеялась Калиста. — Вы совершаете государственное преступление, критикуя ее величество! А теперь, поскольку завтра вам предстоит длинный и трудный день, полагаю, вы ляжете сегодня так же рано, как и я.
Поставив бокал на столик у кровати, граф протянул ей руку.
— Спокойной ночи, Калиста, — сказал он. — Мне хочется поблагодарить вас за то, что вы так хорошо заботились обо мне. Я не знаю ни одной женщины, у которой это получалось бы столь же очаровательно и которая в то же время была несравненно прелестнее самой королевы! — Девушка вложила в его ладонь свои пальчики, и он, сжав их крепко, но ласково, продолжал:
— Вы действительно были необыкновенно добры ко мне, и я вам бесконечно благодарен. Надеюсь только, я не потерял вашего уважения, столь бесславно пытаясь спасти вас.
— Мы же решили, что никому не будем об этом рассказывать, — напомнила ему Калиста. — Думаю, мы с вами должны забыть обо всем этом.
— Вы печетесь о моем самолюбии? — со смешком в голосе спросил граф.
— Я считаю, что вы вели себя очень отважно и мужественно, — ответила девушка. — Но обстоятельства были против вас!
— И все же я потерпел позорное поражение, — продолжал граф, все еще держа ее руку в своей. — Хотя, возможно, человек и должен иногда проигрывать, чтобы не потерять в себе что-то очень важное, — по крайней мере, лорд Яксли наверняка сказал бы именно так.
— А почему именно он?
— Он думает, что мне слишком везет в жизни и что я слишком доволен собой, — пояснил граф. — Сейчас, во всяком случае, про меня нельзя сказать ни того, ни другого!
— Невозможно побеждать в каждом заезде!
— Это так, — согласился граф, — но вместе мы все же попытаемся! Договорились?
Не ожидая ответа, он поднес ее руку к своим губам.
Она ощутила теплое прикосновение его губ, потом он тихо сказал:
— Завтра, когда я наконец встану, я смогу еще лучше отблагодарить вас.
Калиста быстро отдернула руку.
— Спокойной ночи, — смущенно сказала она.
— Спокойной ночи, Калиста.
Она подошла к камину и потянула за шнур звонка, чтобы вызвать лакея. Еще раз улыбнувшись, девушка направилась к двери в свою спальню. В дверях она обернулась.
— Я была очень, очень счастлива! — тихо сказала она.
Дверь за нею закрылась, прежде чем граф успел что-либо ответить.
Граф проснулся оттого, что кто-то тихо, почти неслышно раздвинул на окне шторы.
Этот легкий звук разбудил его, вернув из страны сновидений к действительности, и он увидел, как солнечный свет струится через окно, заливая всю комнату золотистым сиянием.
В открытое окно доносилось пение и щебетание птиц и лился чудный аромат роз, которые в изобилии росли и под окном, и в саду за гостиницей.
— Доброе утро, милорд, — услышал граф знакомый голос.
Приподнявшись на подушках, граф с удивлением увидел перед собой не гостиничного слугу, как он ожидал, а своего собственного домашнего камердинера.
— Боже милостивый, Трэвис! — воскликнул он. — Что ты здесь делаешь?
— Мистер Гротхэм получил записку от вашей светлости вчера поздно ночью. Мы так рады были получить весточку от вас, милорд! Уж как мы о вас беспокоились — и сказать невозможно!
— Мистер Гротхэм получил мою записку? — медленно повторил граф — Да, милорд, и я сразу приготовил вашу дорожную карету; она здесь, как вы приказали, и грума лишнего взяли с собой, чтобы ехал обратно на Оресте. — Граф молчал, и Трэвис, выждав немного, продолжал:
— Мы просто ушам своим не поверили, когда узнали, что вы, ваша светлость, упали с лошади и получили травму Мы ведь знаем, какой вы, ваша светлость, прекрасный наездник, таких в целом свете поискать — не найдешь! Правда, грумы говорят, этот вороной жеребец — настоящий дьявол!
Трэвис немного прибрал в комнате, потом сказал:
— Я привез вашей светлости чистую одежду. Могу себе представить, на что похож ваш костюм, — вам так долго не во что было переодеться!
— Постучи в ту дверь! — внезапно приказал граф, указывая пальцем Он сказал это так резко и неожиданно, что Трэвис сначала застыл от удивления Однако, справившись с собой, он быстро подошел к двери, которая вела в соседнюю комнату, и постучал, Никто не ответил — Открой ее! — произнес граф. — И скажи мне, что там внутри.
Трэвис в точности выполнил приказание.
— Там пусто, милорд. На кровати кто-то спал, но сейчас здесь никого нет.
— Проверь, висит ли что-нибудь в шкафу, — попросил граф.
Трэвис вошел в комнату, и граф слышал, как он открывает дверцы шкафа, как выдвигает и задвигает ящики комода.
Слуга вернулся в комнату.
— Ничего, милорд.
Одним рывком граф скинул с себя одеяло.
— Я хочу встать, — сказал он. — Приготовь мою одежду. Когда я оденусь, пусть хозяин гостиницы зайдет ко мне, мне надо с ним поговорить.
Четверть часа спустя он уже беседовал наедине с хозяином.
— Где моя жена?
Вид у хозяина был весьма удивленный.
— Я думал, сэр, вам известно, что миссис Хелстон уехала сегодня рано утром. Она сказала мне, что поедет вперед, чтобы приготовить все к вашему возвращению. Что-нибудь не так?
— Нет-нет, все в порядке, — быстро ответил граф. — Я просто не ожидал, что она уедет так рано, пока я еще буду спать.
— Миссис Хелстон уехала, когда еще и шести не пробило, сэр. Я так понял, что она не хочет беспокоить вас. — Оглянувшись, нет ли кого рядом, хозяин добавил:
— Я не собирался упоминать об этом, сэр, но она еще сказала, чтобы я, когда прибудет карета, не говорил никому о том, что она поехала вперед. Она хотела, чтобы это был сюрприз.
— Весьма разумно, — поспешно подтвердил граф. — Жена не хотела, чтобы наши слуги в Лондоне подумали, будто она вмешивается в их дела или не доверяет им, хочет найти какое-нибудь упущение. Вы сделаете мне большое одолжение, если вы никому не скажете, что она уехала, да и вообще не будете говорить о том, что она была здесь.
Графу показалось, что хозяин посмотрел на него как-то подозрительно, но когда он попросил счет и, сверх положенной суммы, добавил щедрые чаевые, хозяин готов был согласиться на что угодно.
Граф довольно легко спустился по лестнице, и дорога до Лондона в карете на рессорах не показалась ему особенно утомительной.
В то же время он был в отчаянии от исчезновения Калисты.
Он пытался убедить себя, что она действительно сделала так, как сказала хозяину, и поехала вперед, чтобы скрыть от матери, что они были в гостинице вдвоем. В этом случае она, конечно, уже ждет его в Лондоне.
Объяснение было весьма утешительным и даже правдоподобным, если бы не то обстоятельство, что она не доверилась ему и ни о чем его не предупредила; у графа было неприятное чувство, которое вскоре подтвердилось, что по приезде в Лондон он не найдет там Калисты.
Он не поехал к леди Чевингтон, а просто послал ей записку, желая узнать, есть ли какие-нибудь новости и не нашлась ли Калиста.
Не прошло и часа, как леди Чевингтон появилась в его доме собственной персоной.
— Вы так долго отсутствовали, милорд, — начала она. — Я надеялась, вы уже нашли Калисту.
— Вы не имели от нее никаких известий? — уклончиво спросил граф.
— Если бы я хоть что-то узнала о ней, я сделала бы все возможное, чтобы немедленно связаться с вами, — ответила леди Чевингтон. — Где она может быть? Ведь если бы с ней произошел какой-нибудь несчастный случай или ее уже не было бы в живых, мы бы узнали об этом, не правда ли?
— Казалось бы, такая девушка не может так бесследно исчезнуть, при том что с ней ее необычная, замечательная лошадь, — задумчиво заметил граф.
— Я и сама это все время повторяю, — вздохнула леди Чевингтон. — И, что хуже всего, я не могу довериться моим друзьям, не могу попросить их помочь мне найти Калисту; мне так тяжело — это невозможно выразить словами!
— Вы никому не сказали о том, что ваша дочь исчезла? — спросил граф.
— Разумеется, нет! — воскликнула леди Чевингтон. — Вы можете себе представить, какие бы тут пошли сплетни, какие домыслы по поводу того, что с ней могло случиться, — ведь она совершенно одна! — Она раздраженно пожала плечами:
— Никто, конечно, не поверит в то, что она одна!
— Да, я и сам об этом думал, — признался граф.
— Так что же нам делать?
— Я собираюсь теперь сделать то, что нам следовало сделать с самого начала, — жестко произнес граф. — Я знаком с одним бывшим сыщиком, который может найти для меня несколько подходящих людей; они займутся поисками Калисты частным образом, не привлекая к делу полицию. Я найму с дюжину этих детективов, и, надеюсь, им не потребуется слишком много времени, чтобы отыскать Калисту, где бы она ни была.
Граф не стал говорить леди Чевингтон, что он почти не сомневается в том, что девушка где-то в Лондоне.
Прежде чем уехать из гостиницы, граф выяснил, что она поехала по лондонской дороге, которая проходит между Барнетом и Финчли.
Без сомнения, сказал себе граф, ей трудно будет проехать через многочисленные деревушки, оставшись незамеченной.
Не успела леди Чевингтон уйти, как прибыл Робинсон.
Граф дал ему необходимые указания и по секрету сказал, что он был прав в своем первом предположении — Калиста действительно поступила в цирковую труппу.
— А вы не думаете, что она могла перейти в другую, милорд? — заметил Робинсон.
— Мне кажется, что, если она опять пытается скрыться, ей нет смысла делать этого, — возразил граф. — Она прекрасно понимает, что я, как и в первый раз, обыщу все цирки, так что, полагаю, она постарается найти какое-нибудь другое укрытие для себя и своей лошади.
— Не так-то просто это сделать, милорд, если у нее нет денег.
Граф знал, хотя и не хотел признаваться в этом, что у Калисты сейчас гораздо больше денег, чем было, когда она убегала из своего дома в Эпсоме.
Расплачиваясь по счету в гостинице, он обнаружил в своем кошельке засунутый среди банкнот маленький клочок бумаги. На нем было написано:
«Я В.Д. 10 ф. Калиста».
В первую минуту граф просто не мог поверить, что после стольких дней, проведенных вместе, после того как он так долго и усердно убеждал ее, что ее поведение было безумием, что она вела себя совершенно безответственно, путешествуя в одиночестве и подвергаясь многочисленным опасностям, Калиста снова оттолкнет его и бесследно исчезнет.
Ему казалось это настолько невероятным, что, несмотря на эти «Я В.Д.»— я вам должна, — он послал грума, не оповещая при этом леди Чевингтон, чтобы тот разведал, не вернулась ли случайно Калиста домой.
В ту ночь, уже улегшись в постель, граф понял, что не сможет заснуть.
Как могло случиться, что он снова вернулся к тому, с чего начал, разыскивая иголку в стоге сена, то есть молодую девушку и ее лошадь в Лондоне, Ведь было истинным чудом — найти ее целой и невредимой, успеть так вовремя, прежде чем она не стала жертвой опасных последствий своего безумного поступка.
Может ли он быть уверен, что ему так же повезет и во второй раз?
И почему, спрашивал он себя, ей настолько противна мысль о том, чтобы выйти за него замуж, что она готова терпеть любые тяготы и лишения, подвергнуться каким угодно опасностям, лишь бы избежать самого ужасного — необходимости стать его женой?
Даже теперь она не желает смириться с неизбежностью связать с ним свою жизнь — эта безжалостная мысль пронзила его насквозь, не оставляя места надежде.
Без сомнения, должна быть какая-то другая причина, говорил себе граф, чтобы решиться снова бежать вот так, куда глаза глядят, да еще послав предварительно грума в Лондон в ночь накануне побега.
Ему просто не верилось, что когда они так тепло, так сердечно и весело говорили, когда она пожелала ему спокойной ночи и сказала, что была счастлива, — она уже знала, что на рассвете уедет от него.
Граф был просто в бешенстве. Он злился на Калисту за ее легкомыслие, за то, что она поставила его в такое глупое положение и доставляет ему столько хлопот и неприятностей.
— Проклятая девчонка! — воскликнул он вслух. — Если ей нравится такая жизнь, что ж — пусть делает что хочет, я просто выкину ее из головы!
Но внутренний голос подсказал ему, что это уже невозможно.
Глава 7
Граф вошел в библиотеку и без сил бросился в кресло. Его высокие сапоги для верховой езды были покрыты толстым слоем пыли, вид у него был разгоряченный и усталый.
Он выехал еще ранним утром и проделал не одну милю, объезжая окрестности Лондона.
По пути ему попалось не меньше сотни черных лошадей с белыми звездами на лбу или без них, но нигде поблизости не было заметно девушки, хоть немного похожей на Калисту.
— Не желаете ли освежиться, милорд? Что-нибудь прохладительное? — Дворецкий уже стоял около него, ожидая приказаний.
— Принеси мне брэнди!
Когда слуга принес то, что он просил, граф начал потихоньку потягивать янтарную жидкость, невидящим взглядом уставившись куда-то в пространство. Вот и еще один день прошел, и ни он, ни нанятые им с помощью бывшего сыщика люди так и не обнаружили никаких следов местопребывания Калисты.
Как могла она столь бесследно исчезнуть? — спрашивал себя граф. Вопрос этот снова и снова вспыхивал в его мозгу, возникал постоянно, днем и ночью, не давая заснуть.
Лежа без сна и без конца размышляя о случившемся, граф наконец признался самому себе, что чувства его к Калисте были совершенно не похожи на то, что он когда-либо испытывал к женщинам.
И все же должно было пройти несколько дней', прежде чем он понял, что то, чем полна его душа, — это не гнев, не возмущение и не разочарование оттого, что все его планы рухнули, — нет, чувство это можно было назвать только одним словом — это была любовь!
Сейчас, как и ночью, он размышлял, в каком странном, неожиданном обличье эта любовь явилась к нему!.
Прежде, влюбляясь в женщину, он был всегда одурманен жаждой наслаждения, безумным желанием обладать ею, не замечая ничего, кроме ее внешней прелести и привлекательности. С Калистой все было совсем по-другому. Он полюбил ее, — как он теперь понимал, хотя тогда ему еще и в голову это не приходило, — в ту ночь, когда они разговаривали на берегу озера, и она сказала: «Представьте себе, как это было бы прекрасно — прийти сюда с человеком, которого любишь!»
Он выехал еще ранним утром и проделал не одну милю, объезжая окрестности Лондона.
По пути ему попалось не меньше сотни черных лошадей с белыми звездами на лбу или без них, но нигде поблизости не было заметно девушки, хоть немного похожей на Калисту.
— Не желаете ли освежиться, милорд? Что-нибудь прохладительное? — Дворецкий уже стоял около него, ожидая приказаний.
— Принеси мне брэнди!
Когда слуга принес то, что он просил, граф начал потихоньку потягивать янтарную жидкость, невидящим взглядом уставившись куда-то в пространство. Вот и еще один день прошел, и ни он, ни нанятые им с помощью бывшего сыщика люди так и не обнаружили никаких следов местопребывания Калисты.
Как могла она столь бесследно исчезнуть? — спрашивал себя граф. Вопрос этот снова и снова вспыхивал в его мозгу, возникал постоянно, днем и ночью, не давая заснуть.
Лежа без сна и без конца размышляя о случившемся, граф наконец признался самому себе, что чувства его к Калисте были совершенно не похожи на то, что он когда-либо испытывал к женщинам.
И все же должно было пройти несколько дней', прежде чем он понял, что то, чем полна его душа, — это не гнев, не возмущение и не разочарование оттого, что все его планы рухнули, — нет, чувство это можно было назвать только одним словом — это была любовь!
Сейчас, как и ночью, он размышлял, в каком странном, неожиданном обличье эта любовь явилась к нему!.
Прежде, влюбляясь в женщину, он был всегда одурманен жаждой наслаждения, безумным желанием обладать ею, не замечая ничего, кроме ее внешней прелести и привлекательности. С Калистой все было совсем по-другому. Он полюбил ее, — как он теперь понимал, хотя тогда ему еще и в голову это не приходило, — в ту ночь, когда они разговаривали на берегу озера, и она сказала: «Представьте себе, как это было бы прекрасно — прийти сюда с человеком, которого любишь!»