Герцог остановил лошадей, надеясь, что она подойдет и объяснит, почему здесь не оказалось проезда, но женщина не двинулась с места.
   Через несколько секунд герцог сказал своему лакею:
   — Узнай, что случилось, Джим, и постарайся расчистить путь!
   Немного поколебавшись, лакей отозвался:
   — По-моему, ваша светлость, там сидит молодая леди!
   Герцог присмотрелся внимательнее и увидел, что слуга прав.
   Тогда он подумал, что это, должно быть, какая-то крестьянка, которой поручили показывать гостям обходной путь, но при ближайшем рассмотрении убедился, что перед ним молодая леди благородного происхождения.
   Об этом свидетельствовало дорогое красивое платье с небольшим турнюром, в которое она была одета.
   Женщина не сделала ни шагу навстречу фаэтону, поэтому герцог был вынужден подойти к ней, чтобы узнать, что, собственно, происходит. Незнакомка все так же, не двигаясь, сидела посреди дороги.
   Ему пришло в голову, что, возможно, все это ребяческая выходка или неудачная шутка какого-нибудь остряка из числа гостей маркизы.
   Подойдя поближе, герцог с удивлением обнаружил, что странная незнакомка — стройная молодая леди — скорчила ему такую безобразную гримасу, какую и вообразить-то было трудно.
   Девушка свела глаза к переносице так, что казалась совсем косой, а пальцами обеих рук так растянула рот, что стала похожа на паяца с ухмылкой до ушей.
   Герцог, пораженный, остановился. Он даже не мог понять, смотрит она на него или нет, так как ее глаза оставались сведенными к переносице.
   — Что все это значит? — спросил он наконец. — Вам, должно быть, известно, что я один из гостей ее светлости.
   Девушка ответила не сразу. Только через несколько мгновений, не отрывая рук ото рта, она неразборчиво проговорила:
   — Взгляните на меня! Я хочу, чтобы вы посмотрели на меня!
   — Я это и делаю, — усмехнулся герцог. — И должен заметить, то, что я вижу, представляет не очень-то привлекательное зрелище.
   — Очень хорошо! — С этими словами она опустила руки, и ее лицо приняло нормальный вид. — Вы видели, насколько я была безобразна?
   — Разумеется, видел! — мрачно отозвался герцог. — Должен сказать, что, если вы пытались пошутить, шутка получилась скверная!
   — Я не собиралась шутить! — ответила девушка. — Я хотела, чтобы вам стало неприятно, а еще лучше, чтобы вы почувствовали отвращение от того, что женщина вообще может выглядеть так отталкивающе безобразно!
   — Хорошо! Согласен! — ответил герцог. — Теперь, если вы удовлетворены, я хотел бы попросить вас позволить моему слуге расчистить путь, так как мне необходимо ехать дальше.
   Надо сказать, что завал вблизи оказался лишь кучей хвороста, заброшенной листьями.
   — Он сможет очистить дорогу, — согласилась девушка, — но сначала мне необходимо поговорить с вами.
   — О чем? — слегка раздраженно осведомился герцог.
   — Это не займет много времени. Давайте отойдем подальше и сядем на поваленный ствол. Мне не хотелось бы, чтобы наш разговор дошел до ушей вашего грума.
   Герцог был удивлен, но подумал, что отвязаться от столь настойчивой молодой леди будет не так-то легко.
   Однако двигаться дальше, не расчистив дорогу, все равно было невозможно, поэтому, поколебавшись мгновение, он ответил:
   — Не понимаю, что тут происходит, но, если вам это доставит удовольствие, я готов вас выслушать.
   Девушка молча направилась к двум огромным дубам, между которыми валялось поваленное дерево.
   Герцог следовал за ней, теряясь в догадках, о чем она собирается с ним говорить, и про себя надеясь, что разговор будет не слишком скучным и долгим.
   Теперь, когда он почти достиг Беркхэмптон-Хауса, ему хотелось попасть туда как можно скорее. К тому же в этих местах, вероятно, несколько дней не было дождей, и от дорожной пыли за время долгого путешествия у герцога пересохло горло, хотелось пить.
   Девушка присела на поваленное дерево, и тут герцог понял, почему сначала принял ее за служанку: на ней не было ни шляпки, ни платка. Сейчас солнечные лучи, пробиваясь сквозь ветви деревьев, свободно падали на ее волосы, от чего казалось, что в них вспыхивают золотые искры.
   Герцог смотрел на странную девушку, с удивлением обнаруживая, что у нее нежные, приятные черты лица. Было даже удивительно, как ей удалось состроить столь отвратительную гримасу.
   Пожалуй, она не была красавицей в строгом смысле этого слова, но он подумал, что есть в ней нечто необычное и привлекательное.
   На сосредоточенном личике сияли огромные серые глаза, опушенные длинными, загнутыми ресницами. У основания они были темнее, а кончики золотились почти так же, как и волосы. От этого казалось, что глаза светятся каким-то необычным светом.
   Герцогу показалось, что она колеблется, не зная, с чего начать разговор. Надеясь, что кора дерева не запачкает его безукоризненных дымчато-серых брюк, он осторожно опустился на бревно рядом с ней.
   — Что вас беспокоит? — спросил он. — Если вы тоже гостите у маркизы, мы могли бы поговорить и позднее.
   — Поговорить с вами в доме не было бы ни малейшей возможности, — ответила девушка. — Совершенно необходимо, чтобы вы выслушали меня сейчас.
   — Хорошо, — отозвался герцог. — Я готов выслушать вас. Но поскольку вы, очевидно, знаете, кто я, мне хотелось бы узнать, как вас зовут.
   — Альдора Хэмптон!
   Герцог смотрел на собеседницу в полном изумлении и не сразу смог выговорить;
   — Вы дочь ее светлости?
   — Я самая младшая и единственная еще незамужняя.
   Она сделала ударение на последнем слове, и герцог взглянул на нее вопросительно. Девушка поспешила пояснить:
   — Послушайте, у нас мало времени, а мне нужно еще многое вам сказать. Мама считает, что вы для меня подходящая партия. Так что, если у вас есть хоть капля здравого смысла, вы сию же минуту повернете лошадей и отправитесь обратно!
   Несколько мгновений герцог молчал, не зная, что сказать. Потом, слегка усмехнувшись, ответил:
   — Уверяю вас, леди Альдора, что с моей стороны вам ничто не угрожает! Женитьба на ком бы то ни было никак не входит в мои планы.
   — В мои планы тоже не входит брак с вами! — отозвалась леди Альдора. — Но мама считает по-другому, а она никогда не отказывается от своих планов!
   — На этот раз ее ждет разочарование, — сказал герцог. — И все же мне кажется, вы ошибаетесь, вряд ли ваша мать намеревается поженить нас.
   Он подумал, что, если бы маркиза и в самом деле считала его возможным претендентом на руку ее дочери, она не стала бы приглашать к себе в дом Фенеллу Ньюбери.
   — Вы не понимаете, — сказала Альдора, — и, наверное, это действительно трудно понять тому, кто не знает мою маму так, как я. Но предупреждаю вас: ваша свобода в опасности!
   Она помолчала, а потом заговорила весьма агрессивно:
   — Если вы согласитесь жениться на мне, клянусь, я буду корчить такие же рожи, как несколько минут назад.
   Вам будет стыдно за меня, вы станете посмешищем в глазах своих друзей!
   Герцог с трудом верил своим ушам. Ему даже пришла в голову мысль, что, возможно, младшая дочь ее светлости не совсем в своем уме.
   Однако нежное лицо, глубокие и выразительные серые глаза опровергали подобное подозрение.
   — Я знаю, вы думаете, что я сумасшедшая, — сказала Альдора прежде, чем герцог успел выговорить хоть слово, — но, уверяю вас, все обстоит именно так, как я говорю: мама мечтает о том, чтобы вы стали моим мужем.
   — Она говорила вам об этом? — с беспокойством спросил герцог.
   — Она неоднократно подчеркивала, как восхищается вами, и повторяла, что вы самый завидный жених Англии!
   Полагаю, она надеется найти какой-то способ воздействия на вас, хотя не знаю, какой именно. Быть может, она придумает что-то такое, что вы не сможете отказаться жениться на мне.
   Поскольку герцог не мог вообразить, что же это может быть за средство, он ответил:
   — Ерунда! И я хочу, чтобы вы знали, леди Альдора, что в мои планы женитьба никак не входит.
   — Я надеялась, что вы скажете именно так. Со своей стороны, заверяю вас, что ни за что, ни при каких обстоятельствах, не соглашусь стать вашей женой!
   Она говорила с такой страстью, что герцог даже на мгновение был буквально потрясен.
   Со стороны женщин он не привык встречать подобное отношение, поэтому не удержался и спросил:
   — Вы, разумеется, имеете право на подобное чувство, но разрешите спросить, чем я лично вызвал у вас такое отвращение?
   — Неужели вы думаете, что я хотела бы связать себя с человеком, который прожигает свою жизнь, развлекаясь романами с замужними женщинами, а высосав их досуха, выбрасывает, как выжатый лимон, и подыскивает себе объект для новой интрижки?
   Подобная грубая откровенность покоробила герцога.
   — Не вижу смысла продолжать этот разговор, — произнес он ледяным тоном, который заставил бы содрогнуться кого угодно.
   С этими словами он поднялся, а Альдора радостно захлопала в ладоши.
   — Замечательно! Теперь вы меня ненавидите. Все-таки мне удалось произвести на вас гнусное впечатление.
   Надеюсь, я показалась вам достаточно отвратительной.
   Обещайте же убедить маму, что решительно отказываетесь от брака со мной!
   — Будьте спокойны, — холодно произнес герцог. — И полагаю, леди Альдора, лучше всего будет забыть об этом нелепом разговоре.
   — Надеюсь, вы все же будете о нем помнить, — ответила девушка, — особенно о том, насколько вы мне неприятны. И помните: если вы согласитесь на мне жениться, я убегу во Францию! Там меня никто никогда не найдет!
   В голове герцога промелькнула мысль, что это было бы лучшее, что она могла сделать.
   Однако он посчитал, что продолжать подобный разговор — ниже его достоинства. Похоже, у девчонки не все в порядке с головой, а значит, ей вообще не суждено выйти замуж.
   Он направился обратно к фаэтону. Альдора последовала за ним.
   — Помните, что вы мне обещали, — говорила она. — Как бы вас ни убеждала мама, отвечайте, что ничто не сможет заставить вас жениться на мне. Если мне суждено когда-нибудь создать семью, то, разумеется, не с таким человеком, как вы!
   Герцог сел на козлы и взял в руки вожжи. Напоследок он не смог удержаться от саркастической реплики:
   — Если такой смельчак когда-нибудь найдется, передайте ему мои соболезнования!
   Затем он повернулся к груму и распорядился:
   — Джим, очисти дорогу!
   Тот торопливо принялся за работу. Альдора подошла с другой стороны и стала помогать растаскивать ветки.
   Через несколько минут дорога была свободна для проезда, и герцог тронул лошадей. Леди Альдора отошла на обочину и по-военному отсалютовала ему, не скрывая иронии.
   При этом она улыбнулась, и эта милая улыбка совершенно преобразила ее лицо. Глаза заблестели, а на щеках обозначились ямочки.
   Впереди показался огромный особняк ее светлости. У герцога мелькнула мысль, что ему одному известно о том, что репутация дома маркизы запятнана ее собственной дочерью.
   «У девчонки, мягко говоря, не все дома! — сказал себе герцог. — Надеюсь, за ней будут хорошо присматривать и не позволят портить настроение остальным гостям».
   Экипаж остановился у парадного входа, и герцог подумал, что не желал бы больше встречаться с маленькой грубиянкой.

Глава 2

   Герцог спустился к обеду в предвкушении приятного вечера.
   Несколько часов назад он прибыл в дом маркизы, которая лично встретила желанного гостя. Она явно была рада видеть его и многозначительно сказала:
   — Я подготовила прием, мой дорогой Инграм, который, я уверена, не оставит вас равнодушным.
   Она улыбнулась и добавила со своим неподражаемым шармом:
   — Для меня огромная честь, что вы предпочли мой дом Гудвуд-Хаусу.
   Герцог отметил про себя, что он сделал отличный выбор.
   Его спальня была необыкновенно удобной. К ней примыкала собственная гостиная. Эти апартаменты, несомненно, были одними из лучших в доме.
   Он предполагал, хотя, естественно, не спрашивал об этом, что комната Фенеллы Ньюбери непременно окажется неподалеку от его. Ну, может быть, не непосредственно рядом с его гостиной, это было бы слишком откровенно, но наверняка на том же этаже, и, возможно, даже напротив его спальни.
   По неписаному закону высшего света хозяева больших поместий старались устраивать лиц, которые были в любовной связи, как можно ближе друг к другу.
   Однако сам герцог не задавал лишних вопросов. Он был уверен, что маркиза сама расскажет ему о приглашенных. Так и случилось: ее светлость обронила в разговоре несколько имен, знакомых герцогу.
   Вскоре герцог уже знал, что некоторые из близких друзей и знакомых, включая Фенеллу Ньюбери, остановились в Беркхэмптон-Хаусе.
   Он давно знал, что в высшем свете ни одно событие, ни один роман, ни одно знакомство не остаются незамеченными маркизой.
   Ее светлость еще сохраняла женскую привлекательность, поэтому герцог не скупился на комплименты, легкое ухаживание и изощренно оригинальную беседу. И он прекрасно знал, что принадлежит к тому небольшому кругу людей высшего света, которым маркиза явно благоволит.
   Ко времени обеда герцог почти забыл о своей встрече с Альдорой, уверенный, что ее словам не стоит придавать никакого значения.
   Тем больше он удивился, когда, спустившись в гостиную, увидел рядом с хозяйкой юную леди в белом и узнал в ней маленькую грубиянку, с которой столкнулся утром по дороге к дому маркизы.
   Герцог направился к ее светлости, держась со своим обычным достоинством. Он чувствовал, что маркиза смотрит на него испытующе, в то время как девушка рядом с ней даже не подняла глаз.
   Когда герцог приблизился, маркиза сказала:
   — Думаю, вам известны все собравшиеся здесь, кроме моей дочери Альдоры.
   Герцог вежливо поклонился, девушка, по-прежнему не поднимая глаз, сделала реверанс с грацией, которую было невозможно не заметить.
   На ней было прелестное платье из белого газа, которое превращало ее в какое-то неземное создание. В отличие от матери, на которой сверкали бриллианты чистейшей воды, Альдору украшали лишь две белые розы в золотистых волосах.
   Она казалась очень юной, скромной, даже робкой.
   В ней было невозможно заподозрить ту злобную фурию, которая всего несколько часов назад говорила о своей ненависти, да еще в столь оскорбительных выражениях, что герцогу не хотелось об этом вспоминать.
   К счастью, ему не пришлось вести с ней светскую беседу, так как в это время в комнату вошли несколько гостей маркизы.
   Среди них была и та, кого герцогу в данный момент хотелось видеть больше всего на свете.
   Когда она вошла в гостиную, залитую светом огромной хрустальной люстры, герцог не мог не отметить, как необыкновенно она хороша.
   Она показалась ему соблазнительнее, чем в день их первой встречи.
   Двадцатисемилетняя Фенелла Ньюбери находилась в расцвете своей красоты. Высокая, стройная, со вкусом одетая, так что платье подчеркивало все достоинства ее роскошной фигуры.
   У нее были чудесные волнистые рыжевато-каштановые волосы, а глаза синие, как летнее небо. Платье в цвет глаз прекрасно оттеняло нежную белую кожу.
   Диадема и ожерелье из бриллиантов и бирюзы дополняли ее наряд.
   По выражению ее лица герцог понял, что она рада видеть его здесь и так же, как и он, взволнована от того, что он рядом и их желанию быть вместе ничто не помешает.
   Когда герцог поднес ее ручку к губам, он почувствовал незаметное пожатие ее пальчиков и подумал, что в этом году Гудвудские скачки должны сыграть в его жизни важную роль.
   Для двадцати гостей, остановившихся в доме маркизы, был накрыт роскошный обед.
   Как один из самых почетных гостей дома герцог повел хозяйку в столовую.
   — Мне очень приятно видеть в стенах этого гостеприимного дома столько моих близких друзей, — произнес он.
   — Я надеялась, что вы это отметите, — отозвалась маркиза. — И что мне особенно приятно, это то, что все они мои друзья тоже!
   Герцог знал, что это комплимент. Маркиза добавила так, словно говорила о чем-то само собой разумеющемся:
   — Я знаю Фенеллу Ньюбери с детства. Должна сказать, сегодня она ослепительна, как никогда!
   Герцог прекрасно знал, на что намекает маркиза, но предпочел ответить по возможности нейтрально:
   — Я всегда думал, что газеты не врут, когда пишут, что в Гудвуде следует искать не только самых породистых лошадей, но и самых красивых женщин.
   Блюда, поданные к обеду, были просто восхитительны, вина — выше всяких похвал, а герцог наслаждался еще и беседой, которая играла и пенилась, как шампанское в хрустальном бокале.
   И еще ему казалось, что они с Фенеллой Ньюбери как бы обмениваются невысказанными мыслями.
   Герцог сидел по правую руку от хозяйки дома, Фенелла — рядом с ним. Обед подходил к концу, и тем красноречивее становились взгляды, которые они с Фенеллой бросали друг на друга.
   Леди Альдора сидела на другом конце стола. Рядом с ней — два молодых джентльмена, с которыми она время от времени перебрасывалась фразами. Герцог был очень рад, что его избавили от необходимости ухаживать за столь странной особой.
   Между сменами блюд герцог случайно взглянул в сторону леди Альдоры и с удивлением обнаружил, что она пристально на него смотрит.
   В ее взгляде сквозила та же неприязнь, которую он заметил утром в парке. В столь благопристойном обществе это показалось герцогу совсем неуместным.
   Он не мог припомнить, чтобы женщина когда-нибудь смотрела на него подобным образом.
   Ему даже стало любопытно, каким же образом до ушей этого юного создания, которое только-только переступило порог своей классной, мог дойти слух о его донжуанских похождениях? И почему это так ее взволновало?
   «Это просто смешно! — сказал сам себе герцог. — Ребенку в ее возрасте вообще не полагается знать о любовных приключениях, расстраиваться из-за подобных историй полагается только обманутым мужьям».
   В высшем свете, в котором вращался герцог, легкие любовные приключения действительно были в порядке вещей.
   Герцога изумляло лишь то, что столь молодая девушка, которая не принадлежала к кругу его близких знакомых, могла знать о его связях и осуждать их.
   «Наверное, она подслушала разговоры матери с ее друзьями, — язвительно подумал герцог, — или, что еще хуже, до нее дошли сплетни слуг обо мне».
   Мысль о том, что Альдора могла услышать что-либо о Фенелле Ньюбери, заставила герцога раздраженно поморщиться. Он всегда заботился о репутации женщины, с которой у него была связь.
   Он считал обязанностью джентльмена защищать доброе имя леди.
   Как-то раз герцог даже надолго вышел из своего клуба, так как кто-то из его членов нелестно отозвался о женщине, с которой у него был роман. Сам он никогда не интересовался сплетнями и слухами, которые окружали его похождения, и, разумеется, решительно пресекал их в своем доме.
   Ему вспомнились слова Альдоры о том, что он высасывает женщин, а потом выбрасывает их, не заботясь об их оскорбленных чувствах.
   Столь прямолинейное и грубое обвинение показалось герцогу глубоко несправедливым. Он подумал, что никто другой никогда бы себе не позволил ничего подобного.
   — Вы чем-то обеспокоены? — услышал он над ухом тихий голос Фенеллы.
   Герцог постарался стереть с лица сосредоточенное выражение и обернулся к ней с мягкой улыбкой.
   — Простите меня, — сказал он. — Но вы ведь знаете, что я мечтаю лишь о том, чтобы вновь и вновь слышать ваш нежный голос.
   — Мне бы хотелось, чтобы это было действительно так, — нежно проговорила она.
   Герцог чувствовал, как жаждет она его поцелуев.
   Обед наконец завершился, дам пригласили в гостиную, и Фенелла прошептала, проходя мимо герцога:
   — Не задерживайтесь надолго.
   — Разумеется, — ответил он одними губами.
   Маркиза просила герцога оказать ей честь, взяв на себя часть обязанностей хозяина, и проводить джентльменов в гостиную.
   Сам герцог предпочитал бренди. Выпив маленький стаканчик, он первым поднялся из-за стола. Остальные еще не докурили свои сигары.
   Двое из его друзей обменялись понимающими взглядами, когда герцог направился в гостиную.
   Дамы расположились в креслах и на диванах, напоминая яркий цветник.
   В соседней комнате были установлены карточные столы, покрытые зеленым сукном.
   Войдя в гостиную, герцог услышал звуки музыки и увидел за роялем леди Альдору. Он вздохнул с облегчением, так как это избавляло его от необходимости занимать ее светскими разговорами. В то же время он не мог не отметить, что для непрофессионала она играет на редкость хорошо.
   Окинув взглядом комнату, герцог увидел, что Фенелла Ньюбери сидит на кушетке одна. Она бросила на него выразительный взгляд, который ясно говорил, что она ждет, когда он присоединится к ней.
   Он попросил разрешения и присел рядом. В тот же момент музыка изменилась. От сонаты Моцарта, которую Альдора исполняла с большим мастерством, она перешла к какой-то легкой романтической мелодии. Герцог не мог отделаться от ощущения, что исполнительница смеется над ним.
   «Черт бы побрал эту девчонку! — подумал он. — Если бы она была моей дочерью, я бы задал ей хорошую трепку и отправил спать немедленно!»
   В этот момент Фенелла проворковала что-то лестное для него, и герцог отвлекся от своих мыслей.
   Но как он ни пытался, он не мог не слышать соблазнительную мелодию вальса Штрауса, которой Альдора ясно намекала ему, что он сорвал новый сочный плод.
   Пытаясь игнорировать все, что было так или иначе связано с этой девушкой, герцог тем не менее весь вечер ловил себя на том, что его мысли все время занимает именно она.
   Было уже около полуночи, когда Альдора поднялась из-за рояля и направилась к матери. Герцог вздохнул с облегчением, надеясь, что она уйдет к себе.
   И действительно, маркиза, очевидно, разрешила дочери отправиться к себе в спальню.
   В дверях Альдора остановилась, обернулась и взглянула в сторону герцога. Как будто против воли, он следил за ней взглядом.
   Хотя они были довольно далеко друг от друга, герцог мог бы поклясться, что заметил, как она слегка свела глаза к переносице, словно напоминая ему об утреннем разговоре.
   Потом она быстро исчезла, дверь за ней закрылась.
   — Уже поздно, — произнесла Фенелла. — Завтра нам предстоит длинный день на скачках. Полагаю, мне пора проститься.
   Говоря это, она не отрывала взгляда от лица герцога, затем едва слышно, так, что ее мог услышать только он, Фенелла добавила:
   — Моя спальня прямо напротив вашей!
   Она поднялась, за ней еще несколько дам принялись прощаться с хозяйкой дома перед тем, как подняться к себе.
   Джентльмены задержались после ухода дам совсем ненадолго.
   Многие из них проделали довольно длинный путь. Так же как и герцог, они предпочли прибыть сюда в собственных экипажах, хотя теперь в Гудвуд можно было доехать и поездом.
   Однако аристократическая публика предпочитала пользоваться собственными экипажами.
   Так или иначе, последний участок пути по пыльным проселочным дорогам Гудвуда был довольно утомительным для всех.
   Камердинер ожидал герцога в спальне. Он помог его светлости раздеться, герцог надел длинный, до пола, халат и отпустил слугу.
   Подойдя к окну, он раздвинул занавески и некоторое время всматривался в темноту.
   Сад спускался к озеру и в свете звезд был невероятно красив.
   Тонкий серп луны поднялся над деревьями, освещая ту аллею, где утром герцог встретил Альдору. Невольно ему вновь вспомнились ее страстные обвинения.
   «Вполне очевидно, — сказал себе герцог, — что у ее светлости нет намерения сделать меня своим зятем. Все гости — мои близкие друзья. Ясно, что, приглашая их, маркиза стремилась сделать мое пребывание в ее доме как можно более приятным».
   Более того, его посадили рядом с Фенеллой Ньюбери.
   Значит, до маркизы уже дошли слухи о том, что он интересуется этой дамой. Впрочем, все его друзья тоже получили возможность провести время с приятными для них дамами.
   Маркиза знала вкусы всех приглашенных и, подобно волшебной фее, выполнила пожелания каждого.
   У герцога внезапно мелькнула мысль, что ее светлость искусно управляет своими гостями, как если бы это были марионетки, которых она дергает за веревочки.
   Он взглянул на небо и подумал, как бы он поступил в том случае, если желанная для него женщина вдруг окажется недоступной?
   Он улыбнулся при этом, поскольку такого с ним еще не случалось, и он полагал, что вряд ли случится и в будущем.
   Фенелла была рядом и — он не сомневался — ждала его с нетерпением.
   И вдруг герцогу захотелось лечь спать вместо того, чтобы сделать то, чего от него ожидали.
   На самом деле все шло как по маслу, его словно несло по течению, не требуя никаких усилий с его стороны. Оставалось совсем немного, и он получит желаемое.
   Нет, это просто смешно!
   Фенелла была самой красивой женщиной, которую он когда-либо встречал. Герцога влекло к ней, и он был уверен, что это взаимно.
   «Так что же я медлю?»— раздраженно спросил он сам себя.
   Он решительно задернул занавески и потушил свет.
 
   Герцог всегда любил вставать рано.
   Независимо от того, как поздно он лег накануне, он всегда просыпался не позже шести часов утра.
   Иногда в Лондоне, если погода была сырой и пасмурной, он оставался в постели и читал. Но это случалось редко. Как правило, в шесть пятнадцать грум уже держал для него оседланного скакуна.
   В это утро герцог поднялся даже раньше обычного, несмотря на бурно проведенную ночь.