Картленд Барбара. Тайная гавань

   Покончив с собой, она, наверное, окажет помощь отцу: пока его графский титул полезен Мэйгрину в общественном смысле, он не приведет в исполнение угрозу упрятать отца в тюрьму.
   «Я убью себя!» — твердо решила Грэйния; оставалось только придумать, как осуществить это.
   Время шло, и она медленно начала одеваться.
   Едва она успела достать из гардероба платье, в котором была днем, и накинуть его на себя, как появился Эйб.
   Он так тихо поднимался по ступенькам лестницы, что Грэйния его не услышала и теперь смотрела на него, как смотрела, бывало, в детстве, угодив в какую-нибудь переделку.
   — Эйб… Эйб! — пролепетала она. — Что мне делать, Эйб?
   Эйб приложил палец к губам, потом подошел к одному из чемоданов, закрыл его, перевязал и, наконец, проговорил еле слышным шепотом:
   — Ждите здесь, леди, я за вами приду. Грэйния уставилась на него в изумлении. Что он задумал?
   Эйб поднял чемодан, водрузил его себе на плечо и пошел вниз по лестнице, стараясь топать как можно громче.
   Должно быть, он прошел через холл; через несколько минут Грэйния услыхала, как он сказал очень спокойно и почтительно:
   — Еще выпить, сэр?
   — Да, принеси и заканчивай с багажом! — прорычал Родерик Мэйгрин, и Грэйния догадалась, что он расположился в гостиной.
   — Еще три чемодана, сэр.
   — Скажи своей хозяйке, чтобы спустилась сюда. Хочу с ней поболтать, скучно тут сидеть одному.
   — Она не готова, сэр, — ответил Эйб, по-видимому, с середины лестницы.
   Он вошел в спальню, закрыл второй чемодан и понес его вниз.
   Потом Грэйния услыхала, что он подает Мэйгрину спиртное.
   Может, матушка Мэйбл готовит напиток в кухне? Нет, оттуда не слышно голосов… Эйб снова поднялся наверх — на этот раз не с пустыми руками.
   Он принес большую корзину для белья, в которую обычно складывали выстиранные вещи перед тем, как вешать для просушки.
   Грэйния все больше удивлялась. Эйб поставил корзину на пол и молча показал, чтобы она туда влезла.
   Она поняла и быстро свернулась клубочком в корзине, а Эйб все так же молча снял простыню с кровати и накрыл ею девушку, подоткнув со всех сторон края.
   Ухватился за ручки корзины и потащил ее вниз.
   Сердце у Грэйнии колотилось от страха: как ни пьян был Родерик Мэйгрин, но он мог обратить внимание, что привезенные из Лондона наряды почему-то сложены в корзину для белья.
   Как бы то ни было, вряд ли ее можно было вынести из дома в чем-то еще, и Эйб, видно, рассчитал, что мистеру Мэйгрину никак не придет в голову, что Грэйния попытается бежать столь недостойным образом.
   Эйб миновал последнюю ступеньку лестницы.
   Двинулся через холл мимо открытой двери гостиной.
   В отверстия между прутьями корзины Грэйнии были видны огоньки нескольких свечей; ей показалось, что видит она и распростертое в одном из удобных кресел тело ненавистного ей человека со стаканом в руке.
   Впрочем, она не была уверена, он ли это, в самом деле, или только плод ее воображения.
   Эйб вышел в дверь и двинулся по коридору к кухне, а Грэйния затаила дыхание в страхе, что в самый последний миг услышит окрик Родерика Мэйгрина.
   Но Эйб продолжал идти; он вынес корзину через заднюю дверь, но не остановился, а двинулся в заросли бугенвиллии, подобравшиеся к стенам дома вплотную.
   И когда, он наконец, поставил корзину на землю, осознала, что Эйб ее спас, что теперь она может пробраться к графу, и Мэйгрин не узнает, куда она скрылась.
   Эйб убрал простыню, и при лунном свете Грэйния увидела устремленные на нее встревоженные глаза.
   — Спасибо, Эйб! — прошептала она. — Я пойду на корабль.
   Эйб кивнул и сказал:
   — Чемоданы принесу потом.
   И показал Грэйнии два чемодана, надежно спрятанные в кустах.
   — Будь осторожен, — предупредила Грэйния, и Эйб улыбнулся.
   Внезапно страх нахлынул на нее, словно приливная волна, и Грэйния бросилась бежать; она мчалась со всех ног, как будто Родерик Мэйгрин преследовал ее на пути к гавани.

Глава 5

   Между деревьями было темно, однако Грэйния не замедляла бег. И вдруг налетела на что-то; в одно мгновение она сообразила, что это человек, и вскрикнула от страха.
   Вскрикнула — и поняла, кто перед ней.
   — Спасите меня! Спасите! — привнесла она умоляющим, испуганным шепотом, опасаясь, что ее услышит кто-то еще.
   — Что случилось? Кто вас напугал? — спросил граф.
   Но Грэйния задыхалась и не могла говорить сколько-нибудь связно.
   Она лишь понимала, что Бофор здесь, рядом, и в невольном порыве прильнула к нему теснее, спрятав лицо у него на плече.
   Медленно, словно стараясь удержать себя от этого движения, он обнял ее.
   Это было неописуемо прекрасно — очутиться в кольце его рук; переведя дыхание, Грэйния заговорила:
   — Он приехал… увезти меня. Я должна была венчаться с ним завтра утром… Я думала, что… не смогу убежать.
   — Но смогли, — сказал граф. — Мой дозорный увидел свет в окнах вашего дома, и я решил пойти проверить, все ли в порядке.
   — Все плохо, очень плохо, — ответила Грэйния. — Я боялась, что мне не удастся бежать, но… Эйб вынес меня в бельевой корзине.
   Наверное, это прозвучало забавно, хоть Грэйния после пережитого страха и безумного бега по джунглям выражалась не слишком связно и последовательно.
   — Мэйгрин в доме? — спросил Бофор.
   — Он ждет, когда я оденусь.
   Граф ничего не сказал на это, а лишь повернул Грэйнию лицом к кораблю, обнял рукой за плечи и повел к гавани.
   Оттого, что он был рядом и поддерживал ее, Грэйния понемногу начала успокаиваться, но она сильно ослабела и даже не могла больше думать о себе.
   Кажется, граф помог ей встать на сходни, потом, поддерживая ее и подталкивая вперед, повел на палубу.
   На корабле Грэйния вначале никого не заметила, потом увидела на площадке, устроенной на половине высоты мачты, человека, — видимо, это и был дозорный, о котором говорил граф.
   Грэйния повернулась и посмотрела в сторону дома, но с палубы дом невозможно было разглядеть сквозь заросли деревьев и кустов. Только человек на мачте мог увидеть свет в окнах и предупредить графа.
   Они вдвоем спустились по трапу в каюту, и Грэйния поняла, что графа подняли с постели.
   Простыни были отброшены как попало, а при свете фонаря она заметила, что Бофор одет всего в тонкую полотняную рубашку с раскрытым воротом и темные панталоны.
   Он стоял и смотрел на нее, и тут Грэйния впервые подумала о собственном внешнем виде и, прежде всего о том, что волосы у нее в полном беспорядке. Одеваясь по приказу Мэйгрина, она и не вспомнила о прическе.
   Граф молчал, и Грэйния произнесла первое, что пришло в голову:
   — Я не могу туда вернуться!
   — Ну, конечно же, нет! Но где же ваш отец?
   — Он был… не в состоянии приехать вместе с мистером Мэйгрином.
   Она не посмотрела при этих словах на графа, но оба понимали, что отец был пьян и потому ему пришлось остаться в Мэйгрин-Хаусе.
   — Садитесь, — неожиданно предложил граф. — Я хочу поговорить с вами.
   Грэйния послушно и даже с удовольствием уселась в удобное кресло: ноги плохо держали ее от усталости.
   В каюте висели два зажженных фонаря, а все окна были закрыты деревянными ставнями, которых Грэйния не заметила днем. Значит, снаружи свет в каюте не виден.
   Граф помедлил, прежде чем начинать разговор. Потом, все еще стоя и глядя прямо на Грэйнию, обратился к ней:
   — Я хочу, чтобы вы серьезно подумали, о чем собираетесь меня просить.
   Она не ответила. Только глядела на него встревоженно, боясь отказа.
   — Вы уверены, — продолжал он, — что на острове нет никого, кто мог бы укрыть вас от отца и от опасности со стороны бунтовщиков?
   — Никого, — просто ответила Грэйния.
   — А на каком-нибудь другом острове у вас есть надежные друзья?
   Грэйния опустила голову.
   — Я знаю, что я для вас… обуза, — сказала она, — что я не имею права просить у вас защиты. Но сейчас я не могу додуматься ни до чего другого… и очень напугана.
   Как неточно, как неуверенно выражает она свои чувства! Ведь ей хотелось одного — чтобы он взял ее с собой.
   Но ведь, с другой стороны, просить об этом недостойно: они лишь недавно узнали друг друга, и потом он вполне ясно дал понять, что ей нет места в его жизни.
   Наверное, он догадывается, о чем она думает. Грэйния подняла на Бофора глаза:
   — Простите меня за то, что я обращаюсь к вам за помощью.
   Граф улыбнулся — и в каюте словно зажгли еще дюжину огней.
   — С моей точки зрения, вам незачем просить прощения, — сказал он. — Я всего лишь пытаюсь думать о вас. У вас вся жизнь впереди, и если бы ваша мать была жива, вы заняли бы место в высшем лондонском свете. Это вряд ли равнозначно положению единственной женщины на борту пиратского судна.
   — Но именно здесь я хотела бы находиться, — еле слышно выговорила Грэйния.
   — Вы вполне уверены?
   — Вполне… вполне уверена.
   Она вдруг почувствовала непреодолимое желание встать и прильнуть к нему, как это было несколько минут назад. Ей нужна была его близость, его сила, ощущение безопасности, которое он давал ей.
   Это желание было таким сильным, что Грэйния покраснела и отвернулась.
   А граф, будто услышав от нее то, что хотел, сказал:
   — Очень хорошо. Мы отплываем на рассвете.
   — Это правда? Это и в самом деле так? — спросила Грэйния.
   — Одному Богу известно, правильно ли я поступаю, — ответил Бофор, — но я обязан защитить вас. Этого человека и близко нельзя подпускать ни к одной порядочной женщине.
   — А что, если он обнаружит нас? — с внезапно вспыхнувшим страхом спросила Грэйния. — Обнаружит, что меня нет в доме, и явится сюда?
   — Непохоже на то, — ответил граф. — А если и явится, ему придется иметь дело со мной. Мы не можем отплыть, пока не поднимется утренний ветер.
   — Он не узнает, что в гавани стоит корабль, — как бы успокаивая самое себя, проговорила Грэйния. — А если он двинется сюда, Эйб нас предупредит.
   — Уверен, что предупредит, — согласился с ней граф.
   — Когда мистер Мэйгрин уйдет, Эйб доставит сюда мои чемоданы. Он их спрятал.
   — Пойду, предупрежу вахтенного, чтобы высматривал его, — сказал граф и вышел из каюты.
   Грэйния, сложив руки, произнесла благодарственную молитву:
   — Благодарю тебя, Боже, за то, что ты послал мне Бофора. Благодарю, что корабль оказался в гавани, когда он был так нужен мне!
   Было бы поистине ужасно, если бы ей, скрываясь от Родерика Мэйгрина, пришлось блуждать по джунглям. К тому же она почему-то считала, что в этом случае Мэйгрин так или иначе отыскал бы ее. Может, пустил бы по следу собак, может, заставил бы рабов обшарить весь лес.
   — Благодарю тебя, Боже, благодарю за Бофора! — повторила она.
   За дверью послышались шаги возвращающегося графа. Он вошел в каюту, и снова Грэйния ощутила знакомый порыв: подбежать к нему, прижаться, убедиться, что он здесь.
   — В доме все еще горит свет, — сообщил граф, — поэтому я полагаю, что ваш нежеланный посетитель еще не уехал.
   Снаружи послышался негромкий свист.
   — Должно быть, Эйб явился, — предположил граф.
   Грэйния вскочила.
   — Надеюсь, у него все в порядке. Я очень боюсь, что, когда мистер Мэйгрин обнаружит мое отсутствие, он выместит зло на Эйбе.
   Следом за графом она вышла на палубу, из осторожности прикрыв за собой дверь каюты.
   Но в этом не было особой необходимости, потому что луна сияла вовсю, и, подойдя к борту, Грэйния сразу увидела Эйба, идущего вдоль кромки воды с одним из ее чемоданов на плече.
   Она стояла и ждала, пока он поднимется на борт.
   — Ну, как дела, Эйб?
   — Все в порядке, леди, — отвечал Эйб. — Мистер Мэйгрин спит.
   — Спит?!
   Эйб ухмыльнулся:
   — Подсыпал немножко порошка в последний стакан. Проспит до утра. Голова сильно больная.
   — Очень разумно с твоей стороны, Эйб.
   — Очень разумно! — повторил и граф.
   — Я принес багаж, — сообщил Эйб. — Вы уезжайте. Не надо вернуться, пока неспокойно.
   — Так я и сделаю, — пообещала Грэйния. — Ну а ты? Боюсь, что мистер Мэйгрин выпорет тебя.
   — Со мной порядок, леди, — ответил Эйб. — Он меня не найдет.
   Грэйния знала, что Эйбу на острове есть, где спрятаться. Как бы ни нуждался в нем отец, невозможно допустить, чтобы Эйб испытал злобу и жестокость Родерика Мэйгрина, известного своим чудовищным обращением с рабами.
   — Я принесу другие чемоданы, — сказал Эйб, — а Джозеф угонит карету.
   — Куда он ее угонит? — удивилась Грэйния. Эйб широко улыбнулся, в лунном свете сверкнули белые зубы.
   — Когда мистер проснется, подумает, вы уехали к хозяину. Джозеф оставит там лошадей, а сам вернется.
   — Блестящая мысль! — воскликнула Грэйния. — Если мистер Мэйгрин подумает, что я прячусь, он станет искать меня возле собственного дома.
   Эйб улыбнулся почти с детской радостью. Потом заявил:
   — Пойду за чемоданом.
   — Подожди минуту, — остановил его граф. — Я пошлю кого-нибудь вместе с тобой.
   Граф окликнул вахтенного, и тот спустился на палубу, выслушал указания и последовал за Эйбом к сходням.
   Граф поднял чемодан и понес к каюте.
   Грэйния забежала вперед, чтобы открыть ему дверь, но когда они вошли в каюту, сказала:
   — Я не могу занимать вашу каюту. Должно быть какое-то другое место, где я буду спать.
   — Именно здесь вы как моя гостья и будете спать, — твердо ответил он. — И надеюсь, вам будет удобно.
   Грэйния даже рассмеялась от полноты счастья.
   — Очень удобно… и безопасно, — сказала она. — Как мне благодарить вас за вашу доброту?
   Бофор не ответил, но по выражению его глаз Грэйния поняла, что он так же счастлив, как и она, и что слов между ними не нужно.
   Грэйния заговорила о другом:
   — Я должна дать Эйбу сколько-нибудь денег. У меня они есть, я положила их в один из чемоданов.
   Она спрятала деньги, которые везла с собой из Англии, потому что иначе отец забрал бы их себе, и она осталась бы без единого пенни.
   …Когда мать заболела и стала все больше слабеть, она велела Грэйнии взять из банка все оставшиеся деньги. Грэйния поинтересовалась, чем вызвано такое намерение.
   Последовало долгое молчание: графиня обдумывала, что сказать дочери.
   По-видимому, она решила, что было бы ошибкой скрывать от дочери правду, и заговорила так:
   — Ты должна иметь собственные деньги, которые твой отец не смог бы швырнуть на игорный стол или пропить, если ему так заблагорассудится. Это не просто деньги на приданое, ты будешь независимой — если дела пойдут скверно.
   Она не вдавалась в подробности, но Грэйния понимала, насколько мать слаба, и выполнила ее желание, не задавая больше вопросов. Отправилась в банк в тот же день и сняла со счета несколько сотен фунтов, остававшихся у матери.
   — Разумно ли вы поступаете, миледи? — спросил у нее управляющий банком. — Стоит ли иметь при себе такие большие деньги?
   — Я помещу их в безопасное место, — обещала ему Грэйния.
   Она понимала, что управляющий считает ее безрассудной, но теперь она радовалась возможности дать Эйбу достаточно денег, чтобы он поддержал себя и заплатил старым слугам и рабам, которые продолжали выполнять свои обязанности, хоть и не получали заработной платы.
   — Позвольте мне сделать это вместо вас, — обратился к ней граф.
   — Ни под каким видом, — ответила она. — У меня есть своя гордость. Денег у меня достаточно, и я хочу потратить их именно так.
   При этом она подумала, что, говоря с нею о приданом, мама даже и вообразить не могла в качестве жениха для дочери столь презираемого ею человека.
   Граф помог ей открыть чемодан, и на дне его Грэйния нашла деньги.
   Она отсчитала пятнадцать золотых соверенов. Эйбу эта сумма покажется большой, денег ему хватит надолго.
   Граф вышел из каюты; Грэйния высыпала монеты в мешочек, который ей дали в банке, и тоже поднялась на палубу.
   Бофор дожидался Эйба, и когда тот появился в сопровождении француза, который тоже нес чемодан, Грэйния убедилась, что граф беспокоился, не проснулся ли Мэйгрин и не преследует ли Эйба и его спутника.
   Чемоданы внесли на борт, и Грэйния отозвала Эйба в сторонку.
   — Здесь деньги для тебя, Эйб, — сказала она. — Для тебя самого и для тех на плантации, кто, как ты считаешь, заработал их.
   Она вложила мешочек ему в руку и продолжала:
   — Когда мистер Мэйгрин перестанет меня искать, вели рабам расчистить подлесок под мускатными деревьями. Когда все успокоится, мы посадим побольше таких деревьев и будем надеяться на урожай, который принесет нам больше денег, чем в прошлом.
   — Хорошая мысль, леди.
   — Ты присматривай за домом, Эйб, пока я не вернусь.
   — Возвращайтесь, а то хозяин заскучает.
   — Конечно, я вернусь, — сказала Грэйния, — но только, когда минует опасность.
   Она оглянулась через плечо и увидела графа неподалеку.
   — Как нам узнать, что опасности уже нет и можно вернуться? — спросила она.
   — Вам захочется узнать новости о вашем отце, — ответил он, — но нам следует убедиться, что восставшие не захватили Сент-Джорджес и другие части острова.
   — Если будет безопасно, сэр, я дам знак, — сказал Эйб.
   — Именно это я и хотел предложить.
   — Если все станет хорошо, — заговорил Эйб, как бы размышляя вслух, — вывешу белый флаг снаружи у входа.
   — А если есть опасность? — задал вопрос граф.
   — Тогда вывешу черный. Значит, бунтовщики или мистер Мэйгрин в доме.
   Грэйния понимала, что вывешена будет просто тряпка на палке, но ничего, главное ясность. Она протянула Эйбу руку со словами:
   — Спасибо тебе, Эйб, ты заботился обо мне, когда я была совсем маленькой, и я знаю, что не покинешь меня и теперь.
   — Мистер Бофор позаботится о вас, леди.
   Эйб пожал Грэйнии руку и повернулся, чтобы уйти.
   — Пожалуйста, Эйб, береги себя, — предостерегла на прощание Грэйния. — Я не могу потерять тебя.
   Улыбка у него была такая выразительная, что Грэйнии стало ясно: он радовался их приключениям — и даже пережитым вместе опасностям.
   Он уже скрылся среди сосен, когда граф обратился к Грэйнии:
   — Вы теперь поступили под мою команду, и я собираюсь отдать вам приказ.
   — Есть, есть, сэр! — со смехом отрапортовала она. — Но, кажется, так полагается отвечать только английским матросам.
   — Завтра я научу вас, как отвечать по-французски, а пока ложитесь в постель и спите. Вам пришлось за одну ночь немало претерпеть.
   Грэйния улыбнулась ему, и граф проводил ее в каюту; следом за ними вахтенный, который помогал Эйбу, внес чемоданы и аккуратно поставил их у стены.
   — Открыть их сейчас? — спросил граф.
   — Не надо. Все, что нужно, есть в том, который вы уже открыли.
   Бофор погасил один из двух фонарей, подвешенных к потолку, а второй снял с крюка и поставил возле кровати.
   Он приоткрыл маленькую стеклянную заслонку, чтобы Грэйнии легче было загасить фонарь.
   — Вам нужно что-нибудь еще?
   — Нет, ничего, — ответила она, — и спасибо вам. Я счастлива, что я здесь! Мне все время хочется благодарить вас снова и снова.
   — Вы можете поблагодарить меня завтра, — сказал граф, — а теперь вам необходимо отдохнуть. Bonne nuit, mademoiselle, dormez bien.⁵.
   — Bon soir, mon capitaine.⁶
   Грэйния осталась одна.
   Проснувшись, Грэйния почувствовала покачивание корабля на волнах, услышала поскрипывание бортов, шум ветра в парусах и — где-то в отдалении — голоса и смех.
   Вначала она не сообразила, где находится, потом вспомнила, что плывет по морю, далеко от Родерика Мэйгрина, и нет уже больше страха, камнем лежавшего в груди.
   «Я спасена! Спасена!» — хотелось крикнуть ей; она была счастлива, что уплывает вместе с Бофором.
   Засыпая накануне, она с удовольствием думала, что под головой у нее его подушка, что спать она будет на его матрасе и укрываться принадлежащей ему простыней.
   Она почти так же ощущала его близость, как тогда, в темноте, когда она налетела на него и уткнулась лицом ему в грудь.
   Тепло его тела она почувствовала раньше, чем силу его рук, и во сне ей казалось, что он все еще обнимает ее.
   Грэйния уселась на постели и откинула со лба спутавшиеся за ночь волосы.
   Она, видимо, долго проспала, и теперь время уже позднее, но это пустяки.
   Здесь нет ни ожидающего ее пастора, ни отвратительного Родерика Мэйгрина, готового схватить ее, ни ужасов, затаившихся среди деревьев вокруг дома.
   «Я спасена!» — повторила она про себя и выбралась из постели.
   Грэйния начала одеваться и почувствовала, что голодна. Тем не менее, она не спешила.
   Она отыскала среди вещей свое небольшое зеркало и долго расчесывала волосы, укладывая их в такую же прическу, какую носила в Лондоне. Мама говорила, что эта прическа ей идет.
   Потом она надела одно из самых нарядных платьев и только после того, как зеркало подсказало ей, что выглядит она очень элегантно, отворила дверь каюты навстречу слепящему солнцу.
   На палубе, такой пустынной ночью, теперь кипела работа.
   Люди тянули канаты, взбирались вверх и спускались вниз по мачтам, и морской ветер лихо надувал паруса.
   Море было ослепительно синим, и чайки с оглушительными криками носились над кораблем.
   Грэйния огляделась по сторонам. Она искала только одного человека, и когда увидела его, сердце у нее так и подпрыгнуло, словно от неожиданности.
   Бофор стоял у штурвала, держась за рукояти и высоко подняв голову. Глаза его были устремлены на горизонт, и он показался Грэйнии красивее и сильнее всех на свете, как будто был не просто капитаном корабля, а хозяином всего сущего.
   Она собиралась подойти к нему, однако он, заметив ее, передал штурвал другому человеку, и сам направился к Грэйнии.
   Он окинул ее быстрым взглядом и слегка улыбнулся, как бы благодаря за то, что она так принарядилась.
   — Я так поздно встала, — заговорила Грэйния.
   — Сейчас почти полдень, — ответил он. — Вы подождете второго завтрака или подать вам прямо сейчас тот, который вы пропустили?
   — Я подожду, — сказала она, потому что ей хотелось побыть с ним.
   Он подал ей руку, и они пошли по палубе, то и дело, останавливаясь: граф представлял Грэйнии членов своей команды, занятых работой.
   — Это Пьер… это Жак… это Андре, а вот и Лео. Только потом Грэйния узнала, что трое из ее новых знакомых были на Мартинике очень богатыми людьми.
   Двое владели плантациями и большим количеством рабов, а третий, Лео, оказался юристом с самой большой практикой в Сент-Пьере, столице Мартиники.
   Грэйния убедилась, что все они бодры духом и не сетуют на судьбу, лишившую их владений и вообще всякого достояния; наоборот, они с истинным оптимизмом верят, что утраченное вернется.
   Прочие люди на корабле были личными слугами графа и его друзей или молодыми клерками из конторы Лео; все были глубоко признательны за возможность бежать вместе с графом. В противном случае их ждала бы либо тюрьма, либо принудительный труд на их поработителей.
   В последующие два дня Грэйния поняла, что команда на корабле умела не только хорошо работать, но и веселиться.
   С самого утра и до позднего вечера, чем бы эти люди ни занимались, они напевали, насвистывали и перебрасывались шутками за работой.
   Ни один из членов команды не являлся опытным моряком, и корабельные обязанности требовали от них не только сообразительности, но и непривычного напряжения мускулов.
   Грэйнии представлялось, что все это они как бы превратили в игру; опершись на поручни на полуюте, она наблюдала за ними, слушала их песни и громкие шутки, видела, как они подбрасывают иной раз монетку, чтобы решить, кому карабкаться по вантам и управляться с парусами.
   Она заметила, что даже среди своих друзей Бофор всегда оставался командиром, настоящим руководителем.
   Она считала и, видимо, не ошибалась, что они верят в него так же, как она сама. Он внушал им чувство безопасности, а без него они, наверное, испытывали бы страх.
   Попав на корабль, она думала, что ей придется часто бывать с графом наедине, но оказалось вовсе не так.
   Он постоянно занимался множеством дел и при этом неусыпно следил, не угрожает ли кораблю опасность.
   Едва дозорный объявлял о появлении на горизонте какого-нибудь судна, корабль тотчас менял направление, и Грэйния поначалу не была уверена, поступал ли бы капитан подобным образом, не будь ее на борту.
   Не приходилось ей и обедать только с ним вдвоем, потому что капитан всегда делил трапезу со своими тремя друзьями, а бывало и так, что каждый проглатывал еду прямо за работой.
   Повар Анри наливал в чашки бульон, и мужчины выпивали его между делом; им предлагали также сыр или паштет, вложенные в разрезанные вдоль длинные куски французского хлеба.
   Грэйния ела, как и все, либо прямо на палубе, либо, если уставала от солнца, одна у себя в каюте; за едой она обычно читала.
   На книжных полках в каюте она обнаружила не только интересные, но порой и неожиданные для себя книги.
   Бофор, по-видимому, любил Руссо и Вольтера, но Грэйния не думала, что найдет большое собрание поэтических книг и несколько религиозных изданий.
   «Он, вероятно, католик», — решила она.
   То ли благодаря морскому воздуху и движению корабля, то ли потому, что она была довольна жизнью и счастлива, но Грэйния спала на капитанской постели крепко и сладко, без сновидений, как ребенок, и просыпалась, радуясь новому дню.
   Но вот однажды после полудня, когда жара уже спала, показался остров Сен-Мартен.