Он нес, перекинув через руку, мундир Патрика О'Керри, а в кармане у него лежали документы погибшего офицера.
— Папа захочет оставить их у себя, — сказала Грэйния, — а потом, когда война кончится, их, конечно, нужно будет передать матери Патрика, если она жива.
— Я так и предполагал, — ответил ей Бофор.
— Ты все-таки удивительно добрый! Трудно представить, чтобы кто-то еще подумал о таких вещах в самый разгар военных действий.
— Я молю небо, чтобы война не коснулась нас в будущем, — еле слышно проговорил граф.
Грэйния, чутко воспринимавшая настроения мужа, понимала, что он сейчас обеспокоен тем, как примет его тесть.
Но она верила, что если отец расстался с Родериком Мэйгрином, то будет рад ее браку с любящим и любимым человеком.
И если отца нет в «Тайной гавани», надо придумать, как вызвать его сюда одного.
Предсказать развитие событий после их приезда, разумеется, невозможно, однако первым долгом надо увидеться с Эйбом и выяснить положение вещей.
Они с Бофором миновали сосновую рощу, и прежде чем вступить в сад, Грэйния взглянула на мужа. Лицо у него было очень серьезное и, как ей подумалось, по-особенному красивое.
Стояла сильная жара, и граф надел лишь тонкую полотняную рубашку, но галстук завязал тем сложным и замысловатым узлом, который чрезвычайно нравился Грэйнии, а белые полотняные брюки были у него такие же, как у всех членов команды, только сидели на нем лучше.
«Он такой изящный, — думала Грэйния, — но вместе с тем очень мужественный».
Они прошли по заросшим цветочным куртинам, которыми когда-то так гордилась мать Грэйнии.
Они уже были в центре сада, откуда видели весь дом, когда на веранде появился какой-то человек.
При одном только взгляде на него у Грэйнии замерло сердце, потому что человек носил английский мундир и находился, как она определила, в чине полковника.
Они с Бофором остановились и не двигались с места, пока полковник не подошел к ним.
Позади полковника виднелся Эйб, и, судя по его оцепенелой физиономии, визит английского офицера был неожиданным.
Между тем полковник протянул Грэйнии руку и произнес с любезной улыбкой:
— Я полагаю, что передо мной леди Грэйния О'Керри. Честь имею представиться — подполковник Кэмпбелл. Я прибыл с Барбадоса вместе с солдатами.
На мгновение Грэйния подумала, что ей не удастся выговорить ни слова, но все же справилась с собой и произнесла каким-то не своим голосом:
— Здравствуйте, подполковник! Я уверена, что вам очень обрадовались в Сент-Джорджесе.
— Это так, — отвечал подполковник, — и я надеюсь, что теперь мы быстро покончим с беспорядками.
Он взглянул на графа, и Грэйния поняла, что он ждет, когда их представят друг другу.
Лихорадочно обдумывая, что же ей сказать, она вдруг обратила внимание на мундир морского офицера, который держал на руке Бофор.
И словно по вдохновению свыше Грэйния поняла, как ей следует поступить.
— Подполковник, позвольте вам представить моего двоюродного брата, за которым я замужем. Капитан-лейтенант Патрик О'Керри!
Граф и подполковник обменялись рукопожатием.
— Счастлив познакомиться с вами, капитан. Представьте себе, что как раз сегодня губернатор говорил о вас и интересовался, каким образом с вами связаться.
— По какому поводу? — спросил граф. Грэйния отметила про себя, насколько он владеет собой; у нее самой сердце колотилось, как бешеное. Подполковник снова обратился к ней:
— Леди Грэйния, боюсь, что у меня для вас плохие новости, — негромко проговорил он.
— Плохие… новости? — с трудом повторила она его слова.
— Я здесь затем, чтобы известить вас, что ваш отец, граф Килкери, убит бунтовщиками.
Грэйния задохнулась и протянула руку к Бофору. Он сжал ее пальцы, и ей стало легче.
— Как это… произошло?
— Примерно десять дней назад рабы мистера Родерика Мэйгрина решили присоединиться к восставшим, — начал рассказывать Кэмпбелл. — Он, однако, узнал об этом и попытался их удержать.
Грэйния была уверена, что он убивал их, как убивал раньше других, но ничего не сказала, и Кэмпбелл продолжал:
— Рабы разоружили его и застрелили вашего отца, который умер мгновенно. Но мистера Мэйгрина подвергли пыткам, прежде чем прикончить.
Грэйния молчала. Она лишь чувствовала облегчение оттого, что отец не мучился перед смертью.
И тогда заговорил граф:
— Вы, конечно, понимаете, подполковник, насколько потрясена моя жена. Могу я предложить вам войти вместе с нами в дом, где она могла хотя бы присесть?
— Да-да, безусловно, — согласился Кэмпбелл. Граф обнял Грэйнию, и когда они шли через сад, а потом поднимались по лестнице, она заметила, что Бофор сильно прихрамывает. Она рассеянно подумала, зачем это он.
Они расположились в гостиной, и Эйб без всяких просьб с их стороны принес ромовый пунш. Кэмпбелл заговорил первым:
— Полагаю, капитан, что вы стремитесь вернуться к вашей службе на море?
— Боюсь, что на некоторое время это исключено, — ответил граф. — Как вам, несомненно, известно, я служил на «Героическом». Этот корабль затонул. Я был ранен в числе других.
— Я заметил, что вы хромаете, — сказал подполковник, — но даже вне зависимости от вашего ранения мы, в связи с изменившимися обстоятельствами вашей жизни, надеялись уговорить вас остаться здесь.
Граф выглядел явно удивленным, и подполковник объяснил:
— Вам, разумеется, ясно, что вы теперь граф Килкери. После гибели двух джентльменов, тела которых, кстати, обнаружены, губернатор обеспокоен тем, чтобы их плантации были приведены в порядок, а рабы приступили к работе. Грэйния подняла голову и сказала:
— Думаю, что рабов осталось очень мало.
— Это так, с большинства плантаций рабы бежали и присоединились к восставшим, а кое-кто из них попросту скрывается. Но мы скоро займем Бельведер, и как только Федор попадет к нам в руки, восстание закончится.
— Тогда бежавшие рабы вернутся, они в этом заинтересованы, — заметил граф.
— Совершенно точно! — согласился подполковник. — Поэтому, милорд, я предпочел бы, чтобы вы остались здесь и управляли имением вашей жены. Это очень важно для острова. Быть может, вы не отказались бы также присмотреть за землями мистера Мэйгрина, пока мы не найдем того, кто примет их на себя.
Наступила пауза, во время которой, как решила Грэйния, граф обдумывал предложение. Потом он сказал:
— Я постараюсь сделать все от меня зависящее, и я убежден, что наши собственные рабы останутся довольны и забудут о мятежных настроениях, если они у них были.
— Именно это я и надеялся услышать, милорд, и уверен, что губернатор одобрит ваше решение, — ответил Кэмпбелл и, помолчав, добавил: — Вам, леди Грэйния, я думаю, прискорбно будет услышать, что прежний губернатор, которого вы хорошо знали, убит повстанцами. Нынешний губернатор — лицо на острове новое. Само собой разумеется, он позже будет счастлив познакомиться с вами. Нет нужды особо распространяться, что в настоящее время он слишком занят для чисто светских встреч.
— Да, это понятно, — согласилась Грэйния. — Мы тоже будем очень заняты. Боюсь, что в последние два или три года мой отец несколько запустил дела на плантациях, и нам придется полностью посвятить себя работе.
— Уверен, что ваш муж отлично с этим справится. Подполковник допил пунш и встал.
— А теперь прошу простить меня, но мне пора в путь. Я должен возвращаться в Сент-Джорджес. Губернатор попросил меня выяснить положение в Сент-Дэвиде, а по дороге оттуда заглянуть в ваши места. Мне повезло, что я вас застал.
— Надеемся еще увидеть вас у себя. — Грэйния протянула Кэмпбеллу руку.
— Я тоже на это надеюсь, — ответил подполковник. — Теперь, когда наши планы прояснились, остается приступать к действиям.
Обмениваясь рукопожатиями с графом, он сказал:
— Всего доброго, милорд! Желаю вам успеха! Могу только выразить радость по поводу того, что вы здесь. Не знаю, известно ли это вам, но из служивших на «Героическом» уцелели очень немногие.
Граф проводил Кэмпбелла к выходу, возле которого его ждали верховая лошадь и человек двадцать конных солдат.
Бофор поглядел им вслед и вернулся в гостиную.
Едва он появился на пороге, Грэйния бросилась к нему и обняла.
— Милый, ты держался превосходно! У Кэмпбелла не возникло ни малейшего сомнения, что ты не тот, за кого себя выдаешь.
— За кого ты меня выдала, — поправил ее Бофор. — Это вышло на редкость находчиво и умно.
Он подвел ее к дивану, усадил и сам сел рядом, держа ее руки в своих.
Грэйния посмотрела на него вопросительно, и он сказал очень спокойно:
— — Это решение, которое ты и только ты можешь принять. Остаемся мы или уезжаем?
Грэйния ответила ему вопросом на вопрос:
Хотел бы ты жить здесь и заниматься плантациями, как предложил подполковник?
— Почему бы и нет? Плантации принадлежат тебе, я прекрасно понимаю, что дел здесь по горло, но с моим опытом мы с течением времени станем получать хороший доход.
Не дожидаясь ответа Грэйнии, он продолжал:
— Обосновавшись здесь, мы найдем работу для всех наших друзей, а тебе, дорогая, придется изрядно потрудиться, чтобы научить их английскому языку. На плантациях они и сами справятся с делом. Думаю, Лео найдет юридическую практику в Сент-Джорджесе, а если мы поведем себя по-умному, то плантации Родерика Мэйгрина перейдут к Андре и Жаку. В конце концов, все они очень неглупые и образованные французы. Ну а я… уж если я рискнул быть пиратом, то, без сомнения, могу рискнуть превратиться в английского плантатора. Но все это полностью на твое усмотрение. Если ты, моя любимая, предпочитаешь вернуться на Сен-Мартен, то я согласен.
— И продавать твои бесценные сокровища? — засмеялась Грэйния. — Конечно же, нет! Мы должны остаться здесь, а ты такой великолепный актер, что, я уверена, нас никто никогда не разгадает. Кроме того, нет больше никого из рода О'Керри и некому обвинить тебя в присвоении титула.
Граф наклонился и поцеловал ее.
— Тогда пусть будет, как ты хочешь, — сказал он, — а в будущем ты выберешь, быть ли тебе английской или французской графиней, и соответственно станешь обращаться со своими волосами.
Грэйния позвала Эйба.
— Слушай Эйб, — заговорила она. — Один только ты знаешь, что этот джентльмен на самом деле француз. Ты же слышал, что говорил здесь подполковник.
— Слышал, леди, — ответил Эйб. — Хорошие новости, очень хорошие! Мы разбогатеем. Все счастливые!
— Мы обязательно разбогатеем и будем счастливы, — подтвердила Грэйния.
— Одна немножко плохая новость, леди.
— Что такое?
— Новый губернатор забрал к себе матушку Мэйбл. Предложил большие деньги. Уехала она в Сент-Джорджес.
— Не огорчайся, Эйб. Теперь нам ничто не помешает попросить Анри заняться кухней. Ты прямо сейчас иди поскорее на корабль, попроси Анри прийти сюда и приготовить завтрак. И все другие пускай придут, его светлость расскажет о том, что решено.
Грэйния улыбнулась, именуя графа новым титулом, но Эйбу, как видно, это ничуть не показалось забавным. Он выбежал из гостиной, бегом протопал по лестнице с веранды и во всю прыть пустился через сад.
— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, за что берешься, — обратился Бофор к жене. — Тебе, моя радость, придется очень много работать, ну и мне, конечно, тоже.
— Но ведь это так восхитительно — работать вместе! — сказала Грэйния. — И я придумала тебе новое имя, английское. Я стану называть тебя Бэу на английский манер и Бофором по-французски. Кстати, англичане этим словечком обозначают тех, кто очень следит за модой, а ты в этом отношении превосходишь всех, кого я знаю.
— Если ты так считаешь, то я вполне доволен. Он обнял ее и добавил тихонько:
— Какое же это благословенное счастье, что мы нашли место, где можем трудиться вдвоем и любить друг друга… пока не придет пора уезжать домой!
— А что, если я захочу остаться здесь, когда придет эта пора? — спросила Грэйния.
Он пристально посмотрел на нее, стараясь понять, серьезно ли она говорит, и увидел, что она его просто поддразнивает. И близко-близко наклонившись к ней, заговорил:
— Позволь мне сказать тебе раз и навсегда, что куда поеду я, туда и ты со мной. Ты принадлежишь мне! Ты моя, и никакие страны и народы мира не в силах нас разлучить и запретить нам быть вместе.
— О, милый, именно это я и хотела тебе сказать! — вздохнула Грэйния. — И ты знаешь, что я люблю тебя.
Он почти грубо привлек ее к себе и поцеловал так, как целует мужчина, когда хочет показать женщине свою власть над ней, свою способность поддержать ее и защитить от любой опасности.
И Грэйния как никогда ясно поняла, что с ним она в безопасности и под защитой где бы то ни было, на этом острове или в любой другой части мира.
Его руки — вот она тайная гавань, недоступная страху, гавань любви.
Бофор продолжал целовать ее все крепче и настойчивее, и тогда она проговорила дрожащим голосом:
— Дорогой мой, через минуту сюда придут. Пожалуйста, не возбуждай меня… до вечера.
Глаза у Бофора горели, но он улыбался.
— До вечера? — переспросил он. — Зачем нам дожидаться вечера? После второго завтрака начнется сиеста, и я собираюсь рассказать тебе, моя чудесная, отважная, храбрая маленькая женушка, как я влюбился в изображение, но судьба подарила мне живую женщину, возбуждающую небывало глубокую страсть.
Он целовал и целовал ее, пока из сада не донеслись голоса.
То были голоса мужчин, громко переговаривавшихся на неродном для них языке.
Но для Грэйнии и Бофора существовал лишь один язык, понятный обоим и всюду остававшийся одним и тем же, — язык любви.
Маркизы были опущены, и в комнате, благоухающей жасмином, царил полумрак. Две головы на отделанных кружевом подушках тесно прижаты одна к другой.
— Je t'adore, ma petite!10, чуть охрипшим от волнения голосом проговорил Бофор.
— Я люблю тебя… люблю тебя, милый.
— Повтори, прошу тебя, повтори!
— Я обожаю тебя…
— Я обожаю и боготворю тебя, но я хочу, чтобы ты желала меня, как я желаю тебя!
— Но как мне… выразить свои чувства словами? Я не в силах…
Голос Грэйнии звучал глухо и прерывисто. Руки Бофора ласкали ее, и она слышала, что его сердце бьется так же неистово, как и ее собственное.
— Je te desire, ma cherie, je te desire!11
— И я хочу тебя… О, мой чудесный, прекрасный Бэу… люби меня!
— Дай мне себя.
— Я твоя… твоя…
— О да, ты моя, ты вся моя… теперь и навсегда! И была любовь, только лишь любовь в тайной гавани, предназначенной для них двоих и недоступной никому больше.
— Папа захочет оставить их у себя, — сказала Грэйния, — а потом, когда война кончится, их, конечно, нужно будет передать матери Патрика, если она жива.
— Я так и предполагал, — ответил ей Бофор.
— Ты все-таки удивительно добрый! Трудно представить, чтобы кто-то еще подумал о таких вещах в самый разгар военных действий.
— Я молю небо, чтобы война не коснулась нас в будущем, — еле слышно проговорил граф.
Грэйния, чутко воспринимавшая настроения мужа, понимала, что он сейчас обеспокоен тем, как примет его тесть.
Но она верила, что если отец расстался с Родериком Мэйгрином, то будет рад ее браку с любящим и любимым человеком.
И если отца нет в «Тайной гавани», надо придумать, как вызвать его сюда одного.
Предсказать развитие событий после их приезда, разумеется, невозможно, однако первым долгом надо увидеться с Эйбом и выяснить положение вещей.
Они с Бофором миновали сосновую рощу, и прежде чем вступить в сад, Грэйния взглянула на мужа. Лицо у него было очень серьезное и, как ей подумалось, по-особенному красивое.
Стояла сильная жара, и граф надел лишь тонкую полотняную рубашку, но галстук завязал тем сложным и замысловатым узлом, который чрезвычайно нравился Грэйнии, а белые полотняные брюки были у него такие же, как у всех членов команды, только сидели на нем лучше.
«Он такой изящный, — думала Грэйния, — но вместе с тем очень мужественный».
Они прошли по заросшим цветочным куртинам, которыми когда-то так гордилась мать Грэйнии.
Они уже были в центре сада, откуда видели весь дом, когда на веранде появился какой-то человек.
При одном только взгляде на него у Грэйнии замерло сердце, потому что человек носил английский мундир и находился, как она определила, в чине полковника.
Они с Бофором остановились и не двигались с места, пока полковник не подошел к ним.
Позади полковника виднелся Эйб, и, судя по его оцепенелой физиономии, визит английского офицера был неожиданным.
Между тем полковник протянул Грэйнии руку и произнес с любезной улыбкой:
— Я полагаю, что передо мной леди Грэйния О'Керри. Честь имею представиться — подполковник Кэмпбелл. Я прибыл с Барбадоса вместе с солдатами.
На мгновение Грэйния подумала, что ей не удастся выговорить ни слова, но все же справилась с собой и произнесла каким-то не своим голосом:
— Здравствуйте, подполковник! Я уверена, что вам очень обрадовались в Сент-Джорджесе.
— Это так, — отвечал подполковник, — и я надеюсь, что теперь мы быстро покончим с беспорядками.
Он взглянул на графа, и Грэйния поняла, что он ждет, когда их представят друг другу.
Лихорадочно обдумывая, что же ей сказать, она вдруг обратила внимание на мундир морского офицера, который держал на руке Бофор.
И словно по вдохновению свыше Грэйния поняла, как ей следует поступить.
— Подполковник, позвольте вам представить моего двоюродного брата, за которым я замужем. Капитан-лейтенант Патрик О'Керри!
Граф и подполковник обменялись рукопожатием.
— Счастлив познакомиться с вами, капитан. Представьте себе, что как раз сегодня губернатор говорил о вас и интересовался, каким образом с вами связаться.
— По какому поводу? — спросил граф. Грэйния отметила про себя, насколько он владеет собой; у нее самой сердце колотилось, как бешеное. Подполковник снова обратился к ней:
— Леди Грэйния, боюсь, что у меня для вас плохие новости, — негромко проговорил он.
— Плохие… новости? — с трудом повторила она его слова.
— Я здесь затем, чтобы известить вас, что ваш отец, граф Килкери, убит бунтовщиками.
Грэйния задохнулась и протянула руку к Бофору. Он сжал ее пальцы, и ей стало легче.
— Как это… произошло?
— Примерно десять дней назад рабы мистера Родерика Мэйгрина решили присоединиться к восставшим, — начал рассказывать Кэмпбелл. — Он, однако, узнал об этом и попытался их удержать.
Грэйния была уверена, что он убивал их, как убивал раньше других, но ничего не сказала, и Кэмпбелл продолжал:
— Рабы разоружили его и застрелили вашего отца, который умер мгновенно. Но мистера Мэйгрина подвергли пыткам, прежде чем прикончить.
Грэйния молчала. Она лишь чувствовала облегчение оттого, что отец не мучился перед смертью.
И тогда заговорил граф:
— Вы, конечно, понимаете, подполковник, насколько потрясена моя жена. Могу я предложить вам войти вместе с нами в дом, где она могла хотя бы присесть?
— Да-да, безусловно, — согласился Кэмпбелл. Граф обнял Грэйнию, и когда они шли через сад, а потом поднимались по лестнице, она заметила, что Бофор сильно прихрамывает. Она рассеянно подумала, зачем это он.
Они расположились в гостиной, и Эйб без всяких просьб с их стороны принес ромовый пунш. Кэмпбелл заговорил первым:
— Полагаю, капитан, что вы стремитесь вернуться к вашей службе на море?
— Боюсь, что на некоторое время это исключено, — ответил граф. — Как вам, несомненно, известно, я служил на «Героическом». Этот корабль затонул. Я был ранен в числе других.
— Я заметил, что вы хромаете, — сказал подполковник, — но даже вне зависимости от вашего ранения мы, в связи с изменившимися обстоятельствами вашей жизни, надеялись уговорить вас остаться здесь.
Граф выглядел явно удивленным, и подполковник объяснил:
— Вам, разумеется, ясно, что вы теперь граф Килкери. После гибели двух джентльменов, тела которых, кстати, обнаружены, губернатор обеспокоен тем, чтобы их плантации были приведены в порядок, а рабы приступили к работе. Грэйния подняла голову и сказала:
— Думаю, что рабов осталось очень мало.
— Это так, с большинства плантаций рабы бежали и присоединились к восставшим, а кое-кто из них попросту скрывается. Но мы скоро займем Бельведер, и как только Федор попадет к нам в руки, восстание закончится.
— Тогда бежавшие рабы вернутся, они в этом заинтересованы, — заметил граф.
— Совершенно точно! — согласился подполковник. — Поэтому, милорд, я предпочел бы, чтобы вы остались здесь и управляли имением вашей жены. Это очень важно для острова. Быть может, вы не отказались бы также присмотреть за землями мистера Мэйгрина, пока мы не найдем того, кто примет их на себя.
Наступила пауза, во время которой, как решила Грэйния, граф обдумывал предложение. Потом он сказал:
— Я постараюсь сделать все от меня зависящее, и я убежден, что наши собственные рабы останутся довольны и забудут о мятежных настроениях, если они у них были.
— Именно это я и надеялся услышать, милорд, и уверен, что губернатор одобрит ваше решение, — ответил Кэмпбелл и, помолчав, добавил: — Вам, леди Грэйния, я думаю, прискорбно будет услышать, что прежний губернатор, которого вы хорошо знали, убит повстанцами. Нынешний губернатор — лицо на острове новое. Само собой разумеется, он позже будет счастлив познакомиться с вами. Нет нужды особо распространяться, что в настоящее время он слишком занят для чисто светских встреч.
— Да, это понятно, — согласилась Грэйния. — Мы тоже будем очень заняты. Боюсь, что в последние два или три года мой отец несколько запустил дела на плантациях, и нам придется полностью посвятить себя работе.
— Уверен, что ваш муж отлично с этим справится. Подполковник допил пунш и встал.
— А теперь прошу простить меня, но мне пора в путь. Я должен возвращаться в Сент-Джорджес. Губернатор попросил меня выяснить положение в Сент-Дэвиде, а по дороге оттуда заглянуть в ваши места. Мне повезло, что я вас застал.
— Надеемся еще увидеть вас у себя. — Грэйния протянула Кэмпбеллу руку.
— Я тоже на это надеюсь, — ответил подполковник. — Теперь, когда наши планы прояснились, остается приступать к действиям.
Обмениваясь рукопожатиями с графом, он сказал:
— Всего доброго, милорд! Желаю вам успеха! Могу только выразить радость по поводу того, что вы здесь. Не знаю, известно ли это вам, но из служивших на «Героическом» уцелели очень немногие.
Граф проводил Кэмпбелла к выходу, возле которого его ждали верховая лошадь и человек двадцать конных солдат.
Бофор поглядел им вслед и вернулся в гостиную.
Едва он появился на пороге, Грэйния бросилась к нему и обняла.
— Милый, ты держался превосходно! У Кэмпбелла не возникло ни малейшего сомнения, что ты не тот, за кого себя выдаешь.
— За кого ты меня выдала, — поправил ее Бофор. — Это вышло на редкость находчиво и умно.
Он подвел ее к дивану, усадил и сам сел рядом, держа ее руки в своих.
Грэйния посмотрела на него вопросительно, и он сказал очень спокойно:
— — Это решение, которое ты и только ты можешь принять. Остаемся мы или уезжаем?
Грэйния ответила ему вопросом на вопрос:
Хотел бы ты жить здесь и заниматься плантациями, как предложил подполковник?
— Почему бы и нет? Плантации принадлежат тебе, я прекрасно понимаю, что дел здесь по горло, но с моим опытом мы с течением времени станем получать хороший доход.
Не дожидаясь ответа Грэйнии, он продолжал:
— Обосновавшись здесь, мы найдем работу для всех наших друзей, а тебе, дорогая, придется изрядно потрудиться, чтобы научить их английскому языку. На плантациях они и сами справятся с делом. Думаю, Лео найдет юридическую практику в Сент-Джорджесе, а если мы поведем себя по-умному, то плантации Родерика Мэйгрина перейдут к Андре и Жаку. В конце концов, все они очень неглупые и образованные французы. Ну а я… уж если я рискнул быть пиратом, то, без сомнения, могу рискнуть превратиться в английского плантатора. Но все это полностью на твое усмотрение. Если ты, моя любимая, предпочитаешь вернуться на Сен-Мартен, то я согласен.
— И продавать твои бесценные сокровища? — засмеялась Грэйния. — Конечно же, нет! Мы должны остаться здесь, а ты такой великолепный актер, что, я уверена, нас никто никогда не разгадает. Кроме того, нет больше никого из рода О'Керри и некому обвинить тебя в присвоении титула.
Граф наклонился и поцеловал ее.
— Тогда пусть будет, как ты хочешь, — сказал он, — а в будущем ты выберешь, быть ли тебе английской или французской графиней, и соответственно станешь обращаться со своими волосами.
Грэйния позвала Эйба.
— Слушай Эйб, — заговорила она. — Один только ты знаешь, что этот джентльмен на самом деле француз. Ты же слышал, что говорил здесь подполковник.
— Слышал, леди, — ответил Эйб. — Хорошие новости, очень хорошие! Мы разбогатеем. Все счастливые!
— Мы обязательно разбогатеем и будем счастливы, — подтвердила Грэйния.
— Одна немножко плохая новость, леди.
— Что такое?
— Новый губернатор забрал к себе матушку Мэйбл. Предложил большие деньги. Уехала она в Сент-Джорджес.
— Не огорчайся, Эйб. Теперь нам ничто не помешает попросить Анри заняться кухней. Ты прямо сейчас иди поскорее на корабль, попроси Анри прийти сюда и приготовить завтрак. И все другие пускай придут, его светлость расскажет о том, что решено.
Грэйния улыбнулась, именуя графа новым титулом, но Эйбу, как видно, это ничуть не показалось забавным. Он выбежал из гостиной, бегом протопал по лестнице с веранды и во всю прыть пустился через сад.
— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, за что берешься, — обратился Бофор к жене. — Тебе, моя радость, придется очень много работать, ну и мне, конечно, тоже.
— Но ведь это так восхитительно — работать вместе! — сказала Грэйния. — И я придумала тебе новое имя, английское. Я стану называть тебя Бэу на английский манер и Бофором по-французски. Кстати, англичане этим словечком обозначают тех, кто очень следит за модой, а ты в этом отношении превосходишь всех, кого я знаю.
— Если ты так считаешь, то я вполне доволен. Он обнял ее и добавил тихонько:
— Какое же это благословенное счастье, что мы нашли место, где можем трудиться вдвоем и любить друг друга… пока не придет пора уезжать домой!
— А что, если я захочу остаться здесь, когда придет эта пора? — спросила Грэйния.
Он пристально посмотрел на нее, стараясь понять, серьезно ли она говорит, и увидел, что она его просто поддразнивает. И близко-близко наклонившись к ней, заговорил:
— Позволь мне сказать тебе раз и навсегда, что куда поеду я, туда и ты со мной. Ты принадлежишь мне! Ты моя, и никакие страны и народы мира не в силах нас разлучить и запретить нам быть вместе.
— О, милый, именно это я и хотела тебе сказать! — вздохнула Грэйния. — И ты знаешь, что я люблю тебя.
Он почти грубо привлек ее к себе и поцеловал так, как целует мужчина, когда хочет показать женщине свою власть над ней, свою способность поддержать ее и защитить от любой опасности.
И Грэйния как никогда ясно поняла, что с ним она в безопасности и под защитой где бы то ни было, на этом острове или в любой другой части мира.
Его руки — вот она тайная гавань, недоступная страху, гавань любви.
Бофор продолжал целовать ее все крепче и настойчивее, и тогда она проговорила дрожащим голосом:
— Дорогой мой, через минуту сюда придут. Пожалуйста, не возбуждай меня… до вечера.
Глаза у Бофора горели, но он улыбался.
— До вечера? — переспросил он. — Зачем нам дожидаться вечера? После второго завтрака начнется сиеста, и я собираюсь рассказать тебе, моя чудесная, отважная, храбрая маленькая женушка, как я влюбился в изображение, но судьба подарила мне живую женщину, возбуждающую небывало глубокую страсть.
Он целовал и целовал ее, пока из сада не донеслись голоса.
То были голоса мужчин, громко переговаривавшихся на неродном для них языке.
Но для Грэйнии и Бофора существовал лишь один язык, понятный обоим и всюду остававшийся одним и тем же, — язык любви.
Маркизы были опущены, и в комнате, благоухающей жасмином, царил полумрак. Две головы на отделанных кружевом подушках тесно прижаты одна к другой.
— Je t'adore, ma petite!10, чуть охрипшим от волнения голосом проговорил Бофор.
— Я люблю тебя… люблю тебя, милый.
— Повтори, прошу тебя, повтори!
— Я обожаю тебя…
— Я обожаю и боготворю тебя, но я хочу, чтобы ты желала меня, как я желаю тебя!
— Но как мне… выразить свои чувства словами? Я не в силах…
Голос Грэйнии звучал глухо и прерывисто. Руки Бофора ласкали ее, и она слышала, что его сердце бьется так же неистово, как и ее собственное.
— Je te desire, ma cherie, je te desire!11
— И я хочу тебя… О, мой чудесный, прекрасный Бэу… люби меня!
— Дай мне себя.
— Я твоя… твоя…
— О да, ты моя, ты вся моя… теперь и навсегда! И была любовь, только лишь любовь в тайной гавани, предназначенной для них двоих и недоступной никому больше.