Картленд Барбара. Тайная гавань

   — Как только я стану графиней де Ванс, у меня не будет необходимости притворяться, — объявила она своему отражению в зеркале. — У меня появится самый прекрасный титул на свете!
   Она все еще смотрелась в зеркало, но думала при этом о графе; в дверь постучали, и Бофор вошел в комнату.
   — Я решил, что ты уже готова, любовь моя.
   Она встала со стула перед туалетным столиком, он протянул к ней руки, и Грэйния подбежала к нему.
   Он не поцеловал ее, но в глазах у него была бесконечная нежность.
   — Все улажено, — сказал он. — Завтра ты станешь моей женой. Мы будем спать вместе на постели, на которой спал еще мой дед. Она стала такой неотъемлемой принадлежностью моего дома, что я не мог не взять ее с собой.
   Он подошел чуть ближе, и Грэйния спросила:
   — Ты и вправду женишься на мне?
   — Ты будешь моей женой, и мы вместе преодолеем все трудности на жизненном пути.
   Он обвел глазами комнату и сказал:
   — По дороге из церкви я думал, что, по крайней мере, какое-то время нам не придется голодать.
   Он посмотрел на картину Буше, и Грэйния вскрикнула.
   — Ты собираешься продать эту картину? — спросила она.
   — Я получу за нее хорошие деньги от голландца, который живет на острове по ту сторону границы, — ответил граф. — Сохраняя нейтралитет, они там скорее выиграли в результате войны, чем потеряли.
   — Но ты не можешь продавать фамильные ценности!
   — Сейчас у меня есть только одна ценность, которой я по-настоящему дорожу.
   Он прижался губами к ее губам и таким способом лишил ее возможности выражать протест.
   Они спустились вниз рука об руку, и Жан сервировал для них восхитительный обед, приготовленный Анри; после еды, когда они остались одни, граф сказал:
   — Я договорился с экономкой священника, что она переночует здесь и тем самым исполнит роль дуэньи. Не хотелось бы, начиная нашу жизнь, шокировать французских матрон Сен-Мартена. Языки у них работают ничуть не хуже, чем у женщин в любой другой части света.
   — Ты будешь ночевать на корабле?
   — На той самой кровати, на которой ты спала в прошлую ночь. Стану мечтать о тебе, а завтра мои мечты обратятся в действительность.
   — Я тоже буду мечтать.
   — Я люблю тебя! — сказал он. — Я люблю тебя так сильно, что каждую минуту мне кажется, будто я достиг своих высших душевных возможностей в этом чувстве, но потом начинаю любить тебя еще больше. Что же ты сотворила со мной, любимая, если я ощущаю себя мальчуганом, впервые влюбленным?
   — Но ведь ты, наверное, любил многих женщин. Граф улыбнулся:
   — Я француз. Я нахожу женщин весьма привлекательными, но в отличие от большинства моих соотечественников я еще совсем молодым отказался от брака по расчету, и до сих пор я никогда — и это истинная правда! — не встречал женщины, с которой хотел бы связать себя на всю жизнь.
   — А что, если я разочарую тебя?
   — Ты меня никогда не разочаруешь. Когда я смотрел на портрет, который считал твоим, я твердо знал, что передо мною образ женщины, единственно мне нужной, а когда увидел тебя во плоти, понял, что недооценивал и свои желания, и то, что ты можешь мне дать.
   — Ты в этом уверен? — спросила Грэйния.
   — Совершенно уверен, — ответил он. — Дело ведь не только в том, что ты говоришь или думаешь, но, прежде всего, в том, какая ты есть. Твоя прелесть, которую я оценил, едва взглянув на тебя, сияет, словно огонь маяка, и окружает тебя аурой чистоты и доброты, дарованной тебе самим Богом.
   — Ты говоришь мне такие удивительные вещи! — в волнении крепко стиснув руки, воскликнула Грэйния. — Но я отчаянно боюсь, что не смогу дать тебе то, чего ты ждешь от меня, и тогда ты уплывешь далеко и оставишь меня.
   Бофор покачал головой:
   — Ты должна узнать, что я бросаю ремесло пирата. Когда мы поженимся, я поговорю об этом со своими друзьями, и мы вместе решим, как нам зарабатывать себе на жизнь иным способом.
   Он ненадолго задумался, потом продолжил:
   — Как я уже говорил, я продам кое-что из своих вещей, чтобы мы не голодали, а потом, я уверен, Господь не оставит нас, и мы в более или менее короткий срок вернемся на Мартинику.
   Он говорил так вдохновенно, что у Грэйнии выступили на глазах слезы, и она протянула к Бофору руки.
   — Я стану молиться и молиться, — сказала она, — а ты, любимый, научишь меня быть хорошей, чтобы молитвы мои были услышаны небом.
   — В этом отношении ты не нуждаешься в уроках, — ответил граф, — но есть многое другое, чему я собираюсь тебя научить, моя обожаемая, и я думаю, ты догадываешься, что я имею в виду.
   Грэйния покраснела, потом пробормотала почти неслышно:
   — Надеюсь, ты будешь доволен… своей ученицей.
   Граф встал из-за стола, помог Грэйнии подняться, обнял за талию, и они пошли в гостиную.
   При свечах гостиная выглядела чудесно, и Грэйнии казалось, что они находятся в старинном французском замке или в одном из тех дворцов, о которых она читала в книгах, купленных матерью, когда училась французскому языку.
   Она хотела сказать Бофору, что не вынесет, если вещи из этой комнаты будут проданы, но спохватилась и промолчала. Она совершила бы ошибку, расстроив графа и вынудив его сильнее переживать приносимую жертву.
   «В конце концов, у меня тоже есть деньги», — подумала она.
   Ведь если ее английские соверены перевести во французские франки, получится весьма значительная сумма.
   Она улыбнулась, обрадованная тем, что внесет свою долю в их семейный бюджет, и граф спросил:
   — Что, кроме счастья, вызвало у тебя улыбку, моя маленькая?
   — Я обрадовалась, что у меня есть какие-то деньги. Завтра они по закону станут твоими, но прежде, чем ты из гордости откажешься от них, я хочу предложить, чтобы они стали моей долей в твоих расходах на твоих друзей и других членов команды. В конце концов, это ведь моя вина, что они больше не могут оставаться пиратами.
   Бофор прижался щекой к ее щеке.
   — Я обожаю тебя, моя единственная, — сказал он, — и я не собираюсь спорить, потому что, как ты уже говорила, это твоя вина, что мы должны осесть на месте и вести себя как респектабельные французы. Но прежде, чем мы продадим корабль, что, без сомнения, принесет немалые деньги, нам следует сплавать на Гренаду, сообщить твоему отцу о смерти твоего кузена и убедиться, что у него самого все благополучно.
   — Мы можем это сделать? — спросила Грэйния. — Я очень беспокоюсь о папе, особенно когда он вместе с мистером Мэйгрином.
   — Мы отправимся вместе, так будет лучше всего. Ведь твой отец должен узнать, что ты вышла замуж, хоть и вряд ли примет благожелательно зятя-француза.
   Грэйния рассмеялась:
   — Отец не станет возражать. Вспомни, что он ирландец, а ирландцы никогда не любили англичан.
   Граф тоже рассмеялся:
   — Я об этом и в самом деле забыл! Ну что ж, если твой батюшка меня одобрит, то, когда наступят более благоприятные времена, он станет приезжать к нам в гости на Сен-Мартен, а ты сможешь бывать на Гренаде.
   — Хорошо, что ты так думаешь, — сказала Грэйния. — Ведь я, так или иначе, должна присматривать за папой.
   Но она понимала, что это нереально: до тех пор, пока отец дружен с Родериком Мэйгрином, вместе с ней ему не жить.
   Она была совершенно уверена, что если Мэйгрин узнает о ее браке с французом, то постарается отомстить: либо сам застрелит графа, либо натравит на него английские власти.
   Тем не менее, она должна узнать, что с отцом, и, если он все еще в Мэйгрин-Хаусе, под любым предлогом заманить его в «Тайную гавань».
   Там она, по крайней мере, попрощается с ним перед окончательным переездом на Сен-Мартен.
   Как это замечательно, что граф в очередной раз предугадал ее желание, почти еще не осознанное!
   Ей ужасно захотелось поцеловать его, она прильнула к нему, и он нашел ее губы своими.
   Грэйния проснулась очень рано: она была сильно возбуждена, и к тому же снизу доносились какие-то звуки. Очевидно, Жан и Анри уже встали и занялись делами.
   В соседней комнате спала экономка священника, пожилая женщина с добрым лицом.
   Она явилась накануне вечером, неся с собой фонарь, освещавший ей дорогу по неровной местности возле дома.
   — Счастлива познакомиться с вами, мамзель, — обратилась она к Грэйнии. — Отец Франсуа посылает вам свое благословение и ждет вас и месье графа завтра утром к половине десятого, чтобы совершить обряд венчания.
   — Благодарю вас, мадам, — отвечала Грэйния. — Спасибо, что вы согласились прийти сюда нынче вечером и составить мне компанию. Это так любезно с вашей стороны.
   — Мы все должны делать, что можем для тех, кто пострадал от ужасов войны.
   Граф пожелал им доброй ночи и на прощание поцеловал Грэйнии обе руки.
   Едва он удалился, экономка сказала:
   — Прекрасный человек и добрый католик. Какое счастье для вас, мамзель, найти такого мужа.
   — Это и в самом деле счастье, мадам, — согласилась Грэйния, — и я очень благодарна судьбе.
   — Я стану молиться за вас обоих, — пообещала добрая женщина, — и верю, что всемилостивый Господь ниспошлет вам всяческое благополучие.
   Грэйния была уверена, что так и будет; она лежала на роскошной кровати и думала, как же она счастлива. И, конечно же, мама знает о ее счастье.
   «Как же это все так сложилось? Я и предположить не могла, что избавлюсь в самую последнюю минуту от этого чудовищного Родерика Мэйгрина!» — твердила она себе.
   Она снова и снова произносила молитвы, отрывочные и почти бессвязные, потому что, даже молясь за графа, не могла не вспоминать о его поцелуях, пробудивших в ней особенные, неведомые до сих пор ощущения.
   Ранним утром комната наполнилась солнечным сиянием, и Грэйния увидела в этом доброе предзнаменование.
   Снаружи распевали птицы, и яркие краски бугенвиллии соперничали с пестрым разноцветьем растений, обвивающих веранду, а море сверкало, словно радовалось свадьбе Грэйнии.
   У нее не было подвенечного платья, но среди вещей, купленных для Грэйнии матерью, было платье, предназначенное для представления ко двору.
   Оно было белое, как и полагалось дебютантке, но его прислали от портнихи уже после того, как мать Грэйнии скончалась.
   Грэйния хотела, было отослать его обратно — ведь теперь в нем уже не было надобности. Но потом она подумала, что для нее унизительно вступать в переговоры по поводу оплаты за уже не нужный ей наряд, оплаты, которую она, по существу, уже не могла себе позволить.
   Она отдала деньги и увезла платье с собой на Гренаду.
   Теперь Грэйния вытащила платье из чемодана и решила, что хоть оно и чересчур изысканно, однако вполне подходит для невесты и, может быть, она в этом платье понравится Бофору.
   У нее не было вуали; она сказала об этом экономке, которая пришла в спальню помочь невесте одеться, и та немедленно отправила Жана в дом к священнику.
   — У нас есть вуаль, мы ее иногда одалживаем невестам, если они являются в церковь только в веночке, а это отец Франсуа считает недостаточно уважительным по отношению к дому Божьему, — объяснила экономка.
   — Я буду рада, если вы сделаете и для меня такое одолжение, — ответила Грэйния.
   — С удовольствием! — сказала экономка. — И я сделаю вам веночек лучше всякого покупного.
   Она послала Анри в сад, и вскоре тот вернулся с корзиной, полной белых цветов; экономка уселась в спальне у Грэйнии и сплела веночек весьма искусно.
   Вуаль была сшита из очень тонкого кружева. Она падала Грэйнии на плечи и придавала ей воздушный вид; поверх вуали водрузили веночек, и экономка, отойдя на некоторое расстояние, чтобы оценить дело рук своих, произнесла почти благоговейно:
   — Вы очень красивая невеста, мамзель. Нет мужчины, который не пришел бы в восторг от такой прелестной жены.
   — Надеюсь, что вы правы, — сказала Грэйния. Когда она спустилась в гостиную, где ее ждал граф, то по выражению его лица сразу поняла, какое впечатление произвела на него.
   Он долго молча смотрел на нее, потом произнес очень тихо:
   — Никто не может быть прекраснее. Она улыбнулась ему из-под вуали:
   — Я люблю тебя!
   — Позже я постараюсь выразить тебе, как сильно я тебя люблю, — ответил он, — а сейчас я не смею до тебя дотронуться. Я хотел бы упасть перед тобой на колени и зажечь перед тобой свечи, потому что не просто люблю, но боготворю тебя.
   — Ты не должен говорить такие вещи, — запротестовала Грэйния. — Боюсь, что я недостаточно для этого хороша.
   Он только усмехнулся, поцеловал ей руку и сказал:
   — Карета ждет у дома. Команда считает, что лошади недостойны везти ее. В экипаж впрягутся все мои друзья-пираты. Вот так мы с тобой и поедем в церковь.
   Грэйния вскрикнула в изумлении, а когда вышла из дома, то увидела, что все молодые члены команды корабля приготовились двигать вперед легкий открытый экипаж, украшенный теми же белыми цветами, из которых был сплетен веночек Грэйнии. На сиденье кареты лежал белый букет.
   Наконец они двинулись к церкви — волшебный, сказочный свадебный кортеж!
   Граф крепко держал руку Грэйнии в своей, пока они спускались по узкой дороге, ведущей к ближайшей деревне.
   Деревня состояла всего из нескольких маленьких домов — настоящих «пряничных домиков» с балкончиками из узорной железной решетки.
   Дома выстроились по берегу моря, а за ними поднималась красивая панорама крутых холмов.
   Маленькая старинная церковь полна была народу; священник ждал невесту и жениха в дверях и ввел их в церковь, где уже собрались друзья графа и все те, кто не участвовал в доставке к церкви экипажа жениха и невесты.
   Грэйнии церемония венчания показалась чрезвычайно трогательной; вместе с запахом ладана к небесам словно бы возносились ее молитвы, и сам Бог благословлял их брак и их любовь.
   С глубоким волнением смотрела она на обручальное кольцо, надетое на палец, но еще сильнее волновалась, когда Бофор, стоя рядом с ней на коленях, произносил с проникновенной искренностью священные обеты брака.
   Прошлым вечером она задала ему вопрос:
   — Ведь я выхожу за тебя замуж как твоя кузина, будет ли этот брак законным?
   — Я так и думал, что ты спросишь об этом, — сказал Бофор. — Как ты знаешь, к нам будут обращаться только по именам, данным при крещении. Я сообщил священнику, что тебя окрестили именем Тереза Грэйния.
   — Я считала, что я Габриэль.
   — А я решил, что Габриэль Грэйния труднопроизносимо.
   Они рассмеялись.
   — Тереза — очень милое имя, оно мне нравится, — заявила Грэйния.
   Во время службы она узнала, что у ее мужа несколько имен, когда он заговорил:
   — Я, Бофор Франсуа Луи…
   Венчание кончилось, их повезли в том же экипаже домой, и по дороге Грэйния думала лишь о человеке, который сидел рядом и шептал ей на ухо слова любви.
   В дом явились все, кто присутствовал на церемонии, и еще несколько друзей из обитателей острова. Все пили за здоровье новобрачных и отдали должное еде, на приготовление которой, как подумала Грэйния, Анри потратил большую часть ночи.
   Настроение у всех было самое солнечное, много смеялись и шутили.
   Мало-помалу и с большой неохотой гости начали расходиться.
   Первыми ушли друзья из числа островитян, потом священник и его домоправительница, а к тому времени, как наступила сиеста, отправились на корабль и члены команды.
   Грэйния осталась наедине со своим мужем; она повернулась и подняла к нему лицо.
   — Я считаю, — заговорил он, — что нам лучше и удобнее провести сиесту, избавившись от наших парадных одеяний. Я ужасно боюсь испортить твое великолепное платье.
   — Оно предназначалось для Букингемского дворца, — ответила Грэйния, — но гораздо, гораздо больше подошло для того, чтобы венчаться в нем с тобой.
   — Согласен, — с улыбкой произнес граф. — К чему нам короли и королевы, когда нас двое, и мы принадлежим друг другу?
   Он на руках отнес ее вверх по лестнице, и когда они оказались в спальне, Грэйния увидела, что кто-то — скорее всего Жан — опустил маркизы, и в комнате стало сумрачно и прохладно.
   Благоухали цветы — Жан, видимо, срезал их в саду, пока они возвращались из церкви, и поставил в большие вазы на туалетном столике и по обеим сторонам кровати.
   — Моя жена! — очень нежно проговорил Бофор. Он снял с головы у Грэйнии веночек, поднял вуаль и долго смотрел на любимую.
   — Ты и в самом деле существуешь! — обняв ее, произнес он, словно обращаясь к самому себе. — Когда нас венчали, я почти боялся, что ты богиня, лишь на краткое время спустившаяся с горной вершины, или нимфа водопада.
   — Я существую, — сказала Грэйния, — но, как и тебе, мне все кажется, что это сон.
   — Если это так, — ответил Бофор, — давай продлим сновидение.

Глава 7

   Грэйния пробудилась и почувствовала, что сердце у нее поет, словно птицы за окном. Она с любовью взглянула на мужа, спящего рядом с ней.
   С каждым днем и каждой ночью, проведенными вместе, она любила его все сильнее.
   Сегодня день был особенный, потому что они отплывали на Гренаду.
   Они были женаты уже больше трех недель, и вчера Бофор сказал ей:
   — Дорогая моя, прежде чем я продам свой корабль, нам стоит совершить на нем последнее плавание.
   Грэйния смотрела на мужа с недоумением, и он объяснил:
   — Первым долгом я собираюсь продать именно корабль. Это принесет достаточно денег и мне, и всей команде, чтобы оглядеться и подумать о планах на будущее. А в дальнейшем, если понадобится, придется расстаться и с другими вещами.
   По тому, как он сказал об этих «других вещах», Грэйния почувствовала, насколько тяжела ему мысль о расставании с картинами и другими ценностями, которые, как она узнала, его предки собирали веками.
   — Им повезло, что они успели все это увезти из Франции до революции, — говорил граф. — В противном случае все, чем мы владели, было бы либо конфисковано, либо сожжено крестьянами.
   Грэйния понимала, как ему хотелось бы сохранить свое достояние и передать в наследство старшему сыну, но вряд ли это окажется возможным.
   Грэйния слегка отодвинулась от Бофора и сказала:
   — Может, тебе лучше было бы по-прежнему скитаться по морям и оставаться пиратом…
   Граф расхохотался. Грустного выражения глаз как не бывало.
   — Дорогая моя, неужели ты всерьез думаешь, что я захотел бы снова стать пиратом и расстаться с тобой? Я так счастлив, я каждый день благодарю Бога за то, что мы вместе и ты моя жена. Тем не менее, нам надо на что-то жить.
   — Да, я это понимаю, но…
   Чтобы удержать ее от покаянных рассуждений, Бофор поцеловал жену, и у нее тотчас все вылетело из головы, кроме радости от его поцелуя.
   Теперь, узнав, что корабль предназначен для продажи, она молила судьбу, чтобы денег, полученных за него, хватило бы на долгое, очень долгое время, тогда графу нескоро придется расставаться со своими сокровищами.
   И, разумеется, Бофор прав: она должна узнать, что с отцом, прежде чем они с мужем практически утратят всякую возможность куда-либо уехать с Сен-Мартена.
   Значит, хоть и на короткое время, но придется покинуть здешний дом графа, где она нашла свое счастье. Грэйния прижалась к мужу.
   Бофор проснулся и, не открывая глаз, обнял жену. Она спросила:
   — Мы ведь не станем слишком рисковать, правда? Если окажется, что причаливать к Гренаде небезопасно, повернем назад?
   Теперь уже граф пробудился окончательно и посмотрел на Грэйнию.
   — Моя обожаемая, моя чудесная маленькая женушка, ведь ты же не думаешь, что я повезу тебя туда, где тебе будет угрожать опасность? Обещаю тебе: если белый флаг, вывешенный Эйбом, не возвестит нам полную безопасность, мы немедленно уплывем оттуда.
   — Это все, что я хотела узнать, — сказала Грэйния. — Если бы с тобой что-то случилось, я бы… умерла.
   — Ни к чему говорить о смерти, — ответил Бофор. — Ты будешь жить, и мы увидим наших детей и наших внуков, бегающих по плантациям на Мартинике, задолго до того, как расстанемся друг с другом на бренной земле.
   Слова его звучали пророчески; Грэйния обняла мужа за шею и приблизила свои губы к его губам.
   — Как мне выразить всю силу моей любви к тебе?
   — Вот так!
   Он стал целовать ее, сердце его билось рядом с ее сердцем, и Грэйния чувствовала, как в нем разгорается пламя, от которого и в ней самой вспыхнет тот же огонь.
   …И музыка ангелов зазвучала над ними, и свет небесный накрыл их своим покрывалом, и они стали одно.
   Море переливалось синевой и зеленью, солнце сияло в небе, ветер надувал паруса, и судно словно не плыло, а скользило по гладкой поверхности воды.
   Люди на корабле насвистывали и напевали за работой, и Грэйнии казалось, что все они, как и граф, рады покончить с полной риска и опасностей жизнью пиратов и вернуться к тому, что Бофор называл респектабельностью.
   Каждый вечер за обедом они обсуждали свои планы.
   — Жаль, что на Сен-Мартене такое небольшое население и совсем не бывает преступлений, — говорил Лео, — иначе они нуждались бы в моих услугах.
   — Не бывает преступлений? — удивилась Грэйния.
   Лео покачал головой:
   — Если кто-то совершит кражу, куда он сплавит свою добычу? И все они настолько добропорядочны, что никто никого не хочет убивать.
   — Значит, твои способности останутся втуне, — заметил граф. — Но не беспокойся — когда мы вернемся домой, тебя там будут ждать сотни дел, я в этом уверен.
   О времени возвращения на Мартинику все говорили с большим оптимизмом, а клерки из конторы Лео, как узнала Грэйния, по вечерам штудировали законы, чтобы не отстать в подготовке к экзаменам на звание юриста, сколько бы ни пришлось его дожидаться.
   Грэйния по-настоящему привязалась к друзьям Бофора, а остальные члены команды не только восхищались ею, но и обращались к ней со своими заботами, охотно делились планами на будущее.
   — Я убеждена, что любая женщина позавидовала бы мне, узнав, какими замечательными мужчинами я окружена, — сказала как-то Грэйния мужу.
   — Ты принадлежишь мне одному, маленькая, и если я увижу, что ты на кого-то заглядываешься, тебе придется убедиться, как я ревнив. Она тесно прильнула к нему и ответила:
   — Ты отлично знаешь, что я ни на кого не заглядываюсь, кроме тебя. Я люблю тебя так сильно, что даже боюсь наскучить тебе своей привязанностью, и тогда ты займешься поисками женщины менее откровенной, женщины непредсказуемой и загадочной.
   — Я хочу твоей любви, — сказал он. — Ты не любишь меня даже наполовину так сильно, как я этого жажду.
   И он поцеловал ее страстно и требовательно, вложив в поцелуй всю силу своего желания.
   По пути на Гренаду они не встретили ни одного корабля, поэтому доплыли скорее, чем в прошлый раз, когда направлялись на Сен-Мартен.
   Под вечер накануне прибытия на Гренаду Анри пришел в каюту после сиесты помочь Грэйнии смыть краску с волос.
   Он вынужден был красить ей волосы заново каждый раз, как она мыла голову, но теперь краску надо было просто смыть, чтобы на Гренаде Грэйния выглядела как англичанка.
   Она высушила волосы на солнце и оставила их распущенными по плечам.
   Днем граф находился на палубе у штурвала, а когда уже на закате вернулся в каюту, увидел, что Грэйния стоит у окна. Он немного поглядел на нее, потом сказал с улыбкой:
   — Я вижу, у меня здесь английская гостья. Рад познакомиться с вами, мистрисс Ванс!
   Грэйния рассмеялась и подбежала к нему.
   — Но это же замечательно! — воскликнула она. — Ты говоришь по-английски гораздо лучше, чем я по-французски.
   — Это было бы невозможно, — возразил Бофор, — но я рад, что твои уроки принесли пользу.
   — Говоришь ты, как настоящий англичанин, только выглядишь гораздо изысканнее, чем любой из них.
   — Ты мне льстишь, — сказал Бофор. — Но, дорогая моя, как бы ты ни выглядела, помни, что ты моя жена, моя прелестная, очаровательная французская женушка.
   Он поцеловал ее. Потом перебросил распущенные волосы ей на лицо и снова поцеловал Грэйнию сквозь сияющую золотом завесу.
   — Ты снова моя золотая девочка, — сказал он. — Уж и не знаю, какой я люблю тебя больше, темной и загадочной, как вечерний сумрак, или Сияющей и золотистой, как весеннее утро.
   Граф рассчитывал, что они подойдут к Гренаде уже после восхода солнца, но не слишком рано на тот случай, чтобы у Эйба хватило времени переменить при необходимости флаг. Но они задержались из-за штиля и потому оказались у острова примерно в одиннадцать часов.
   Грэйния находилась на кормовой палубе вместе с мужем; они ждали сигнала от дозорного на мачте.
   Тот поднес к глазу подзорную трубу, и никто на палубе не произнес ни слова, пока не раздался крик дозорного:
   — Белый флаг! Вижу его совершенно ясно! Граф повернул штурвал, ветер надул паруса, и судно рванулось вперед.
   Нужно было настоящее искусство, чтобы войти в Тайную гавань, но граф справился с задачей блистательно. Грэйния ощутила толчок в сердце при виде пристани, сосен и сверкающих на солнце листьев бугенвиллии — все это было так знакомо с самого детства.
   Они бросили якорь, на пристань протянулись сходни, и граф подал Грэйнии руку.
   Они вдвоем пошли вперед, а все члены команды остались на корабле, чтобы отплыть как можно быстрее в случае необходимости.
   — Если папа здесь, я хочу познакомить его со всеми, — заявила Грэйния.
   — Давай сначала посмотрим, как твой папа отнесется ко мне, — возразил Бофор. — Возможно, он категорически не одобрит твой брак с французом.
   — Никто не может не одобрить тебя! — ответила Грэйния, и Бофор поцеловал ее в кончик носа.