Картленд Барбара. Уроки куртизанки

   Она любила этого человека, с каждым своим вздохом она любила его все больше, и, когда он, прижав ее к себе, повел куда-то, она не задавалась никакими вопросами, лишь бы он был рядом с нею.
   Герцог отдернул шелковые портьеры, и они вошли с террасы в комнату. Комната была озарена мягким светом, это были отблески того свечения, которое проникало снаружи сквозь экран из цветов, сверкая причудливыми оттенками и ложась на стены фантастическими тенями. Цветы — огненные и белоснежные розы — покрывали стены, потолок и царственное ложе в дальнем конце комнаты. С потолка осыпающиеся лепестки слетали подобно снежным хлопьям и на мгновение становились прозрачными в отблесках света, а затем терялись среди других, уже плотным ковром устилавших пол.
   Это был изысканнейший и прелестнейший будуар, напоенный ароматами цветов. Корнелия заметила экзотический интимный запах тубероз и опьяняющий сладостью запах лилий, но тут же забыла обо всем на свете, потому что руки герцога обвились вокруг нее и его губы прильнули к ее.
   Цыганская музыка достигла крещендо. Это сломило последние попытки Корнелии остаться холодной и неприступной. Она сдалась ему, она ощутила себя во власти его рук, почувствовала его губы, скользящие по ее глазам, шее, обнаженным плечам, услышала его хрипловатый голос, исполненный страсти:
   — Боже, как я люблю тебя, моя дорогая, моя королева.
   Он смотрел на нее сверху. Ее головка лежала на его плече, ее глаза были полуприкрыты в экстазе, грудь трепетала под тонким шелком.
   — В моих мечтах ты представлялась мне именно такой, — сказал герцог.
   Корнелия почувствовала, как пальцы герцога ласкают ее волосы. Он осторожно вытащил бриллиантовые шпильки из ее прически.
   — Нет, нет… — прошептала она.
   Но было уже поздно. Волосы каскадом упали ей на плечи, утопив лицо герцога в шелковистых волнах. Он покрывал их бешеными поцелуями, искал ее губы в путанице волос.
   — Я знал, что ты выглядишь именно так, — сказал он. — Я представлял тебя не один, а тысячи раз, моя прелесть, моя любимая. Я обожаю тебя, я боготворю тебя, ты для меня все на свете, вся моя жизнь.
   Он отстранил ее немного, чтобы окинуть ее взглядом всю. Глаза его пылали страстью, жаркое дыхание рвалось из его груди.
   Прежде чем герцог успел остановить ее, Корнелия выскользнула из его объятий. Прижав руки к груди, она бросилась прочь, не столько от него, сколько от тех чувств, которые он разбудил в ней.
   Корнелия не думала о том, куда бежать, и, когда она оказалась в дальнем углу комнаты перед ложем, усыпанным лепестками, она бросилась на него, и волосы дождем окутали ее. Корнелии надо было выиграть время, чтобы попытаться собраться с мыслями, погасить огонь, пылающий внутри ее, который заставлял отвечать на настойчивые ласки герцога и подчинял бешеной страсти цыганской музыки.
   Герцог стоял на том самом месте, где она покинула его. Но когда Корнелия, повернувшись, глянула ему в лицо, то смущенно опустила глаза под его пылающим взором.
   — Я хочу тебя.
   Эти слова прозвучали на всю комнату. Он стремительно приблизился к Корнелии и заключил в свои объятия.
   — Я предупреждал тебя, что, играя со мной, ты играешь с огнем, — прорычал герцог. — Ты можешь быть наивной во многих отношениях, но только не в этом.
   И прежде чем Корнелия успела произнести хоть слово протеста, его губы снова прильнули к ее, жаркие, настойчивые, сильные. И впервые она по-настоящему испугалась его мужской страсти. Она неуверенно пыталась оттолкнуть его, но он был слишком силен. Он завладел ее губами, его пальцы впились в ее плечи. Корнелия была полностью в его власти.
   Она тонула в незнакомой устрашающей темени, откуда не было пути назад. Вниз, вниз, она была потеряна, утянута в темноту. Корнелия судорожно хватала воздух, и только чувство ужаса не давало ей потерять сознание.
   — Пожалуйста… Дрого, пожалуйста… ты делаешь мне больно, и я… я боюсь.
   Это был крик ребенка, и он задел его так, как не задело бы ничто другое. Мгновенно она оказалась свободной, так неожиданно, что чуть не упала. Корнелия села и подняла на герцога глаза, полные слез. Он прикоснулся пальцами к ее исстрадавшимся губам, нежно провел по ним.
   — Прости меня. — В его голосе теперь были лишь нежность и раскаяние.
   Его лицо проплыло перед ее глазами, застланными слезами. Он склонился на колено и прижался губами к подолу ее платья.
   — Прости меня, — повторил герцог. — Но я не в силах быть рядом с тобой и сохранять благоразумие. Я так долго хотел тебя, так любил тебя, что тело мое превратилось в одно исступленное желание тебя.
   Все еще стоя перед Корнелией на коленях, он протянул к ней руки.
   — Скажи, что ты прощаешь меня, — взмолился он. — Я не обижу тебя больше.
   Она почти машинально вложила свои руки в его, и он поднес их к губам, осыпая поцелуями с нежностью, которая вызвала у Корнелии желание вновь заплакать. Но теперь это были другие слезы, слезы счастья, оттого что он так нежен с ней.
   — Ты должна понять, что я люблю тебя всей душой, — мягко сказал герцог. — И не только потому, что я хочу тебя как женщину — да, я хочу тебя и не могу рассчитывать на самоконтроль, когда ты сводишь меня с ума своей красотой, своими бесподобными волосами. Это невыразимый экстаз, безумие — ощущать твои губы, знать, что ты в моих объятиях. Но я люблю тебя намного больше, чем все это, Дезире.
   Я люблю твой ум, те милые глупости, что ты говоришь, твою манеру смотреть на меня из-под ресниц, манеру смеяться, манеру двигаться. Твоя фигура способна соблазнить любого мужчину, если только он не сделан из камня. Я люблю до безумия твою привычку стискивать пальцы, как ребенок, заучивающий свой урок, твою привычку поджимать подбородок, когда ты сердишься, маленькую жилку, что бьется на твоем белом горле, когда ты взволнована. Ты сейчас взволнована, моя дорогая. Это оттого, что я целовал тебя?
   Обаяние его было непреодолимым. Корнелия почувствовала, что сердце ее перевернулось, когда он говорил с ней, и ее голос был нетверд, когда она произнесла:
   — Вы знаете, что взволновали меня.
   — И ты любишь меня?
   — Вы знаете… это.
   — Скажи мне! Я хочу слышать, как ты говоришь это!
   — Я… Я люблю… вас.
   — Моя дорогая, моя обожаемая, любимейшая Дезире! И ты больше не боишься меня?
   — Н… нет.
   — Ты не уверена. Почему? Я испугал тебя.
   — Н… нет.
   — Но ты боишься?
   — Только… немного… потому…
   — Скажи мне!
   — Потому что… вы заставили меня почувствовать… это так незнакомо мне… дикой и грешной… ох! Как я могу выразить это словами?
   — Мое милое сердечко, если бы ты только знала, как я счастлив узнать, что могу заставить тебя чувствовать «дикой и грешной». Это оттого, что я прикасался к тебе? Поэтому? Я никогда не знал, что женская кожа может быть так мягка, как магнолия! Кто-нибудь говорил тебе это раньше?
   — Да… однажды.
   — Боже мой! Это был мужчина?
   — Нет… нет. Женщина… она сказала, что моя кожа на ощупь как магнолия!
   — Она была права, но если это мужчина — я мог бы убить его и тебя! Никто, кроме меня, не смеет прикасаться к тебе! Никто! Ты слышишь меня?
   — Вы… делаете мне больно!
   — Дорогая, я не намеревался быть жестоким — это только потому, что я так люблю тебя, и ты моя — моя!
   — Мне нравится… быть вашей… ко вы забываете, как… вы сильны.
   — Прости меня, моя любимая, ты такая маленькая, такая слабая, и несмотря на это, держишь всю мою жизнь в своих ручках!
   — Только… на эту ночь?
   — Навсегда, на вечность. Мы — одно! Мы созданы друг для друга. Ты сомневаешься в этом?
   — Нет… нет… я думаю, что мы созданы друг для друга.
   — Мой ангел, почему ты прячешь свое лицо?
   Посмотри на меня! Дорогая, твои глаза открывают мне удивительные, волшебные тайны! То, что ты любишь меня, что ты желаешь меня, немного!
   — Н… нет!
   — Да! Да! Я заставил тебя ощутить себя дикой и грешной, моя Дезире?
   — Да… ох… да!
   Его губы впились в ее, когда Корнелия откинула голову.
   — Возможно, это дурно, — вскричала она. — Это дурно, что мы любим друг друга?
   Секунду герцог молчал. Прежде чем он выпустил ее из объятий, она заметила, что в его глазах промелькнула боль.
   — Я клянусь перед богом, — глубоким голосом сказал герцог, — что не верю в то, что нечто столь прекрасное могло бы быть грешно. Есть люди, которые могли бы так подумать, но клянусь тебе, Дезире, что я не думаю, что морально мы кого-то задеваем нашей любовью. Смотря как судить об этом, официально — возможно, это и так, но морально — я свободен. Свободен, чтобы сказать тебе, что я люблю тебя.
   Его голос зазвенел, когда он произнес эти слова. Он встал и сверху глядел на Корнелию. Она откинула голову назад, смотря вверх, и волосы окутали ее. Плечи девушки казались очень белыми по контрасту с чернотой волос и ярким пламенеющим платьем.
   — Мы слишком далеко зашли, чтобы возвращаться назад, — хрипловатым голосом сказал герцог. — Я люблю тебя, и ты в глубине своего сердца знаешь, что тоже любишь меня. Что бы ни было в прошлом, мы предназначены друг другу, ты и я. Я знал с самого первого мгновения, как увидел тебя, что именно тебя я искал всю свою жизнь.
   И теперь мои поиски окончены.
   Герцог сделал паузу на мгновение.
   — Но, если ты все еще боишься, если я ошибся и твоя любовь не так велика, как моя, тогда я не могу сносить это более. Я уйду, покину тебя. Но уверен, что мы оба будем сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
   — Вы собираетесь уйти? — еле слышным шепотом спросила Корнелия.
   — Если ты отсылаешь меня, — ответил он. — Но если твоя любовь достаточно сильна, то ты попросишь меня остаться.
   Герцог отступил от нее, говоря это, и Корнелия поднялась на ноги.
   — Я предоставляю тебе право выбора, моя дорогая, — продолжал он. — Ты видишь, я не удерживаю тебя в своих объятиях, чтобы повлиять на тебя и заставить твое сердце биться быстрее.
   Я не дотрагиваюсь губами до маленькой жилки, что бьется на твоей шее сейчас. Но ты должна выбрать. Мне остаться или уйти?
   Корнелия сделала попытку произнести что-то, но в горле стоял комок, в то время как сердце колотилось так, будто готово было выпрыгнуть из груди. Хотя она не была уверена, что это бьется — сердце или музыка, которая пульсировала в голове, внутри ее, вокруг, поднимаясь в небо и утягивая ее за собой так, что земля уходила из-под ног.
   — Я говорил тебе так часто, что я люблю тебя, — сказал герцог, — люблю всем сердцем, всей душой, но этого оказалось мало. Я обожаю тебя и телом, которое требует тебя, Дезире, как женщину. Мою женщину, если ты велишь мне остаться.
   Корнелия все еще не могла произнести ни звука, слова умерли в ее горле, хотя теперь в них не было нужды. Глаза ее сияли как звезды, упавшие с небес, когда она раскрыла свои объятия — широко, так, чтобы он смог понять.

Глава 13

   Музыка нежно лилась, так, что казалась не более заметна, чем плеск волн или ветерок, играющий в листве. Огоньки чуть мерцали, прячась среди цветов. Всю ночь лепестки сыпались с потолка, пока Корнелия не оказалась полностью укрыта ими.
   Очень, очень осторожно, чтобы не потревожить спящего, она покинула свое ложе, и лепестки посыпались с нее бело-розовым дождем. Бесшумно она собрала одежду. Она помнила слова, сказанные Рене:
   «Иван предусмотрителен во всем. Карета с лошадьми всегда ждет перед дверью на тот случай, если кто-нибудь из гостей захочет внезапно уехать».
   В то время ей эти слова показались странными, но теперь она поняла, что это было сказано специально для нее. Бриллиантовые шпильки, которые прежде были в ее волосах, затерялись где-то среди цветов, но она не могла мешкать.
   Корнелия отдернула в сторону шелковые портьеры у входа и увидела, что занимается рассвет.
   Звезды еще ярко сияли, но небо уже начало блекнуть и принимать серебристо-переливчатый оттенок.
   Огоньки мерцали на озере, но теперь их осталось совсем немного. Открывшаяся взору Корнелии сцена была, как и музыка, пронизана нежностью и покоем. Робкий ветерок рябил водную гладь. Он коснулся щек Корнелии, и она ощутила, как он шевелит ее волосы, разметавшиеся по плечам, укрывая их наготу. Личико ее, выглядывающее из копны волос, казалось очень маленьким, особенно по сравнению с глазами, с волнением озирающимися по сторонам.
   Корнелия мучилась вопросом, как ей добраться до дому. Но в этот момент перед ней, как по волшебству, возник слуга. Он приблизился столь бесшумно, что девушка увидела его прежде, чем услышала. Без слов он протянул Корнелии длинный темно-синий бархатный плащ, отороченный соболем, который он держал перекинутым через руку, и накинул на нее. У плаща был капюшон, который она надвинула на голову.
   Все так же безмолвно слуга сделал знак рукой, и Корнелия увидела позади террасы ожидавшую ее гондолу. Слуга помог ей сесть, и, как только она устроилась, гондола плавно заскользила по озеру, неся ее с такой скоростью и целеустремленностью, которая была совершенно не похожа на вчерашнюю ленивую прогулку по озеру вместе с герцогом.
   На ступенях замка Корнелию уже ожидали слуги. Не нарушая молчания, они провели ее через темный дом. Единственным источником света был фонарь, который нес один из слуг. Снаружи у входа стоял экипаж. Корнелия быстрым шагом подошла к нему. Кучер усадил ее, запахнул меховую полость на коленях. Перед тем как захлопнуть дверцу экипажа, он замер на мгновение, и она поняла, что он ждет ее приказаний.
   Секунду девушка колебалась. Должна ли она вернуться в апартаменты Рене или ей следует ехать прямо в «Ритц»? Она открыла рот и приготовилась произнести адрес, но, когда слова слетели с ее уст, то они были неожиданными для нее самой, словно вырвались помимо воли.
   — Правь на Мадлен, — сказала она.
   Дверца захлопнулась, лошади рванули с головокружительной скоростью. Корнелия откинулась на мягкие подушки и прикрыла глаза. Ей не хотелось спать, голова ее была ясной, трезвой и свободной от переживаний тела.
   Когда лошади остановились перед высокими каменными ступенями, ведущими в церковь Св.
   Марии Магдалины, Корнелия некоторое время продолжала сидеть неподвижно, сцепив руки на коленях. Дверца экипажа открылась, Корнелия еще глубже натянула капюшон на голову и выскользнула наружу.
   За время ее поездки уже наступил рассвет, и величественная колоннада фронтона церкви, выстроенной в романском стиле, была окрашена бледным золотом первых лучей солнца.
   — Подожди меня.
   Отдав приказание, Корнелия начала медленно подниматься по ступеням.
   Бедная Магдалина, украшенная яркими перьями, в кричаще безвкусном наряде обогнала ее.
   Крестьянка с тяжелой корзиной, бормочущая молитвы под перебор четок, попалась навстречу Корнелии.
   Корнелия открыла визжащую дверь, надавив на ручку. В церкви было очень темно и тихо. Единственное движение исходило, казалось, только от трепета сотен свечей, мерцающих перед статуями святых. С секунду девушка стояла, озираясь вокруг, а затем, поглядев направо, нашла часовню, которую искала.
   Прежде она никогда не бывала внутри церкви Св. Магдалины и попала сюда впервые, но все казалось ей близким и легко узнаваемым. Не оттого ли, что виконтесса де Куаль любила это место более, чем любую другую церковь в Париже, и описывала ее снова и снова?
   «Всю жизнь я несла свои горести и радости в церковь Св. Магдалины», — бывало, говорила виконтесса Корнелии и рассказывала о том, как еще девочкой она год за годом молилась в часовне справа от органа, как просила благословить ее брак и как ее молитвы, будучи услышаны, принесли ей любимого мужа и преданных детей.
   Часовня была погружена в темноту, хотя свечи озаряли каменные изваяния на алтаре. Они воспроизводили, как было хорошо известно Корнелии, свадьбу Святой Девы Марии. На мгновение Корнелия замерла, рассматривая удивительные фигуры. Затем она рухнула на колени, молясь так, как не молилась никогда прежде, даже прося бога благословить ее брак.
   Ей хотелось добавить свою свечу к тем, что уже горели в часовне всю ночь, но у нее не было с собой денег, и тогда она излила свою благодарность и признательность в еще одной молитве.
   Беспокоясь, что экипаж вынужден ожидать ее столь долго, и также опасаясь, что с наступлением утра в церковь начнет стекаться паства, Корнелия заторопилась прочь. Прилавки цветочного рынка на церковной площади уже пестрели всеми красками. Корнелия мельком заметила белые и красные розы и почувствовала, что сердце ее неожиданно сжалось при их виде.
   Сможет ли она когда-нибудь, взглянув на розы, не вспоминать прошедшую ночь?
   Корнелия велела кучеру ехать в «Ритц»и там стрелой пролетела мимо ночного портье к себе наверх. Все было тихо, занавеси и жалюзи были задернуты на окнах, дверь, ведущая в гостиную, закрыта.
   Корнелия прошлась по комнате, отдернула портьеры. В комнату полился солнечный свет. Она сбросила бархатную накидку, и та упала на пол.
   Подняв руки, Корнелия откинула волосы со лба и распустила узел, в который они были собраны под капюшоном. Целиком погруженная в собственные мысли, она не спеша разделась, облачилась в ночную сорочку из чистого шелка, которая лежала на ее постели, а сверху надела гармонирующий по цвету темно-розовый атласный капот, отороченный горностаем.
   Затем она села к столу и, подперев щеки руками, погрузилась в мечты, переживания, воспоминания…
   Когда Виолетта вошла в спальню к Корнелии около десяти часов, та все еще сидела за письменным столом. Вокруг были разбросаны бесчисленные клочки исписанной бумаги.
   — Вы встали, ваша светлость! — непроизвольно вырвалось у Виолетты. — Я ожидала застать вашу светлость спящей. Что мне заказать на завтрак?
   — Кофе и фрукты, пожалуйста. Больше ничего.
   — Очень хорошо, ваша светлость.
   Виолетта отправилась отдать распоряжение официанту. Корнелия все еще сидела и писала и настолько была поглощена своим занятием, что напрочь забыла о завтраке. Когда в полдень Виолетта снова зашла, то обнаружила, что кофе остыл, а фрукты не тронуты. Корнелия продолжала бороться с письмом, отвергая вариант за вариантом.
   — Я принесу вам еще кофе, ваша светлость, и не угодно ли вам что-нибудь съесть? Вы похудеете настолько, что ни одно из ваших новых платьев не подойдет вам, если будете всякий раз отказываться от завтрака.
   — Возможно, мне они никогда не понадобятся, — тихо проговорила Корнелия.
   — Не говорите так, ваша светлость. Я предвкушаю тот день, когда мы сможем избавиться от этих отвратительных английских одеяний.
   Корнелия вздохнула.
   — Ты привезла саквояжи от мадам де Вальме прошлой ночью? — спросила она, помолчав.
   — Да, ваша светлость. Мы не вернемся туда снова?
   — Нет, Виолетта.
   Лицо Виолетты излучало любопытство, но Корнелия больше ничего не добавила и поднялась из-за письменного стола. Не успела она сделать это, как послышался стук во входную дверь.
   Виолетта отправилась посмотреть, кто это мог быть. До Корнелии донеслось ее удивленное восклицание, и затем в комнату вошла Рене. Лицо ее полностью скрывала вуаль, но она откинула ее складки и щелкнула языком.
   — Фу! Как жарко, впрочем, я всегда ненавидела вуали! — воскликнула она. — Но я не могла разрушить твою репутацию. Иначе любой бы в отеле узнал, что пользующая дурной славой мадам де Вальме навещала тебя.
   — Какой приятный сюрприз!
   Корнелия обняла Рене и нежно расцеловала.
   — Я пришла оттого, что беспокоилась, та cherie, — сказала Рене.
   — Давайте присядем, — предложила Корнелия. Виолетта благоразумно покинула комнату, и они остались вдвоем.
   — Скажите мне, почему вы беспокоились? — спросила Корнелия.
   — Прежде всего за тебя, — ответила Рене, улыбнувшись. — Ты выглядишь прелестно сегодня. Выходит, все мои опасения, на твой счет во всяком случае, были излишними.
   Корнелия взяла свою старшую подругу за руку.
   — Я очень, очень счастлива, — сказала она. — И в то же самое время…
   — В то же самое время? — переспросила Рене.
   — Любопытно, как долго продлится мое счастье?
   — Это именно то, из-за чего я пришла к тебе.
   Герцог уже прибыл в мои апартаменты, чтобы навестить тебя.
   — Так рано? — воскликнула Корнелия.
   — Да, в первый раз он приехал около семи утра. Так слуги доложили мне. Ему ответили, что мадемуазель Дезире там нет. Я сделала вывод, что он вернулся к себе, переоделся и прибыл с визитом около девяти тридцати. Я была дома и распорядилась, чтобы слуги отвечали, что ничего не знают, до тех пор, пока я сама лично не переговорю с ним. Я продержала его до одиннадцати, а затем приняла его. Дезире, он потерял рассудок — что мне делать с ним?
   — Вы думаете, что он любит меня? — спросила Корнелия.
   — Я знаю, что любит, — ответила Рене. — Этот человек способен на очень глубокие чувства, если их разбудить, и ты, моя крошка, сделала это.
   Он любит тебя так, как он никого никогда в своей жизни не любил.
   — Но достаточно ли этого? — спросила Корнелия.
   Рене издала легкий вздох и отвела в сторону свое взволнованное лицо.
   — Мы можем только ждать и наблюдать, — закончила Корнелия, отвечая сама себе.
   Она встала и подошла к письменному столу.
   — Все утро я пыталась написать герцогу письмо. Это было трудно, но я знала, что должна написать ему что-то.
   Корнелия секунду стояла, держа конверт в руке, и затем открыла его и извлекла письмо.
   — Потому, что я хочу, чтобы вы передали ему это письмо, — сказала она, — и потому также, что вы наш самый дорогой друг и будет лучше, если вы прочтете его.
   Рене взяла протянутое письмо. Оно оказалось кратким и написано на французском языке.
   «Я люблю вас от всего своего сердца, писала Корнелия, ноя покидаю Париж, и вам не представится возможности отыскать меня. Если мы никогда более не встретимся, помните всегда, что я люблю вас».
   Глаза Рене неожиданно наполнились слезами.
   — Ах, моя дорогая, — сказала она. — Разумно ли так рисковать?
   — Чтобы выиграть все? — спросила Корнелия.
   — А если ты проиграешь?
   — Если я проиграю, — ответила Корнелия, — тогда Дезире умерла прошлой ночью.
   — Ты никогда не расскажешь ему?
   — Я никогда не расскажу ему.
   Рене поднялась на ноги.
   — Ты намного храбрее и сильнее, чем я думала. Я еще больше полюбила тебя, и я буду молиться, чтобы все сложилось для тебя хорошо.
   Корнелия прильнула к Рене и поцеловала ее.
   — Что бы ни случилось, вы всегда останетесь моим другом, — сказала она. — Но для нас было бы тяжело увидеть друг друга терпящими любовные поражения, потому что для нас любовь значит больше, чем положение в обществе, больше, чем гордость.
   — Я буду молиться за тебя… за вас обоих.
   Рене убрала письмо в свою сумочку, поцеловала Корнелию и, опустив вуаль, вышла из спальни.
   Дверь бесшумно закрылась за ней.
   Неожиданно Корнелия почувствовала, что страшно устала. Она сняла свой розовый капот и рухнула на кровать. Сон сморил ее прежде, чем Виолетта появилась на ее звонок.
   — Пошли записку его светлости, что я не спущусь к ленчу, — пробормотала Корнелия.
   Ее ресницы затрепетали на щеках, и она мгновенно заснула.
   Ей показалось, что она проспала не более минуты, прежде чем голос Виолетты разбудил ее:
   — Ваша светлость! Ваша светлость!
   Из глубины забвения Корнелия вернулась в явь.
   — Что такое? — спросила она.
   — Его светлость настаивает на том, чтобы увидеться с вами немедленно.
   Вздрогнув, Корнелия окончательно проснулась и села в постели.
   — Он не должен зайти сюда, — сказала она, быстро окинув взглядом свои разметавшиеся по подушке волосы.
   — Нет, ваша светлость. Он просил вас одеться.
   Он ждет вас в гостиной.
   Не задавая больше вопросов, Корнелия выпрыгнула из постели и заспешила в ванную комнату. Несмотря на то, что двери в гостиную были закрыты, Корнелия была уверена, что герцог расхаживает взад-вперед по ковру, руки его сцеплены за спиной, голова опущена на грудь.
   Проворно облачившись в один из блеклых нарядов своего приданого, Корнелия в темных очках вышла в гостиную.
   — Добрый день, — вежливо произнесла она. — Приношу извинения, что мое здоровье не позволило мне спуститься к ленчу.
   — Ленч! — вырвалось у герцога таким тоном, словно он впервые услышал это слово.
   — Разве вы ничего не ели? — спросила Корнелия.
   — Нет… я как-то не думал об этом, — отозвался герцог. — Но это не имеет значения.
   Его манеры выдавали смятение и необыкновенную взволнованность, что никак не вязалось с его обычной сдержанной учтивостью. Он был бледен, темные круги под глазами говорили о бессонной ночи, а выражение лица было столь необычно, что Корнелия, никогда не видевшая герцога таким прежде, не была вполне уверена, что понимает его.
   — Мое желание увидеться с вами немедленно объясняется тем, — сказал герцог, — что мы уезжаем в Англию сейчас же.
   — Сегодня? — вырвалось у Корнелии. — Но мы намеревались это сделать завтра!
   — Да, я знаю, — отозвался герцог, — но наши планы должны быть изменены. Нынешние обстоятельства настоятельно требуют, чтобы мы уехали тотчас.
   — Но почему?
   — К сожалению, я не могу объяснить вам этого сейчас. Я только прошу поверить мне, что это крайне безотлагательное дело и мы должны вернуться немедленно.
   — Вы получили письмо… телеграмму… ваша мать больна? — спросила Корнелия.
   — Ничего подобного, — раздражаясь, проговорил герцог. — Это касается личных дел, и позвольте посвятить вас в них в свое время. Как скоро вы сможете собраться?