— И тогда, — продолжала она, — дядя Лайонел пришел на похороны… а потом… он забрал меня с собой… и с тех пор… я так несчастна.
   — Чем вы его рассердили? — спросил маркиз.
   — Он просто ненавидит меня за то… что я дочь своего отца… поэтому я все делаю… не так… Но дело даже не в побоях… и не в том, что Сара постоянно придирается ко мне и старается меня унизить… но, главное, в этом большом доме нет… любви… в то время как наш небольшой домик при церкви всегда был наполнен любовью… словно солнечным светом. Маркиз почувствовал, что девушка говорит искренне и не пытается произвести на него впечатление.
   Какое-то время они ехали молча, затем он спросил:
   — А сегодня произошло что-то из ряда вон выходящее, раз вы решили бежать?
   — Вас ожидали с большим нетерпением, потому что надеялись, что вы наконец сделаете предложение Саре, — сказала девушка, — и в доме царила всеобщая суматоха. Сара несколько раз меняла платье, чтобы произвести на вашу светлость как можно лучшее впечатление… и так как я была очень медлительна и не поспевала за ее капризами, она… ударила меня щеткой для волос… и сказала своей матери, что я нарочно… мешаю ей, потому что… ревную!
   Помолчав, Ула продолжала:
   — Тетя Мери сказала: «Тебя это удивляет, дорогая? На Уле никто никогда не женится, потому что у нее нет ни гроша за душой. Ее отец, простой деревенский священник, оставил после себя одни долги, так как, подозреваю, у него не хватило ума даже на то, чтобы покрыть их из церковной кассы».
   Ула глубоко вздохнула и после паузы завершила свой невеселый рассказ.
   — Наверное, она так хотела пошутить, но я внезапно поняла, что не могу больше… выносить это… и когда Сара снова ударила меня… я выбежала из комнаты и покинула дом… поклявшись, что никогда… никогда… не вернусь назад!
   — И что вы намерены делать? — спросил маркиз.
   — Я собираюсь попасть в Лондон и стать содержанкой!
   Маркиз настолько поразился этим словам, что резко натянул поводья, и лошади дернули головами.
   — Содержанкой! — воскликнул он. — Вы представляете себе, что это значит?
   — Да, представляю. У этих женщин всегда много денег. Кузен Джеральд, брат Сары, на прошлой неделе приезжал домой, и поначалу его встретили жутким скандалом, так как какие-то торговцы известили дядю Лайонела письмом, что его сын отказывается платить по счетам, задолжал им крупные суммы, и они намерены подать на него в суд.
   Взглянув на маркиза и убедившись, что он ее внимательно слушает, Ула продолжала:
   — Дядя Лайонел очень ругался на Джеральда, но тот сказал ему: «Извини, папа, я потратил все деньги, которые ты мне дал в прошлом месяце на содержание, на милую маленькую Элизабет. Она так нежно просила у меня то одно, то другое, что я просто не мог отказать ей. Уверен, ты поймешь меня».
   — И что ответил ваш дядя? — спросил маркиз, от души забавляясь подобным разговором.
   — Он рассмеялся и сказал: «Прекрасно понимаю, мой мальчик, в твои годы я сам был таким же. Ладно, я разберусь с твоими долгами, но впредь ты не должен быть таким расточительным».
   — И поэтому вы решили, что сможете стать содержанкой?
   — Я… я не совсем точно представляю… чем они занимаются, — призналась Ула, — но уверена… кто-нибудь объяснит мне.
   — И у кого вы, интересно, собираетесь спросить об этом? — с любопытством взглянул на нее маркиз.
   Она улыбнулась, и маркиз, глядя на нее, подумал, что девушка похожа на измученного ангела, изгнанного с небес по какой-то нелепой случайности.
   — Теперь, благодаря нашей встрече, — ответила Ула, — я спрошу у вас!
   — А я вам отвечу, — сказал маркиз, — что вы никоим образом не можете стать содержанкой!
   — Но… почему?
   — Потому что вы леди.
   — А есть закон, запрещающий леди становиться содержанками богатых джентльменов? — удивилась девушка.
   — Да! — без колебания ответил маркиз.
   — Тогда я найду какую-нибудь другую работу. Возможно, для меня найдется место на кухне. Я довольно неплохо готовлю, если только у меня под рукой есть все необходимые продукты.
   Прежде чем маркиз успел что-либо сказать, она добавила:
   — Возможно… я выгляжу слишком… молодой, и меня неохотно… возьмут на кухню.
   — Полагаю, именно так и будет, — ответил маркиз. — А чем бы вы сами хотели заниматься?
   Ула невесело рассмеялась, и смех у нее был очень нежный и музыкальный.
   — Моя мечта… совершенно неисполнима.. но я хотела бы стать «несравненной», как Сара… чтобы все красивые молодые мужчины были у моих ног… упрашивали меня выйти за них замуж.
   — И тогда, полагаю, вы выберете из них самого богатого и знатного! — грустно усмехнулся маркиз.
   Ула покачала головой.
   — Нет-нет, что вы! Я бы выбрала человека… которого полюблю и который полюбит меня… но такое никогда не произойдет.
   — Почему вы так уверены в этом?
   — Потому что — как мне без конца твердили об этом тетя Мери и Сара — никто никогда не женится на мне из-за скандала, виновницей которого много лет назад стала моя мама, сбежав вместе с папой… а также потому, что у меня нет денег… ни гроша!
   Она вздохнула.
   — Как было бы прекрасно, хотя мама и считала это вульгарным, быть «звездой сент-джеймского двора», общепризнанной красавицей! Но в действительности это никогда не случится, поэтому мне остаются одни мечты — но их у меня никому не отнять!
   «Несравненная», как Сара!«— задумчиво произнес про себя маркиз.
   И его все еще темные от гнева глаза зажглись огнем, показывая, что в голове у него начинает зреть какой-то замысел.

Глава 2

   Некоторое время они ехали молча. Затем, дождавшись момента, когда дорога снова стала свободной, Ула, решив, что маркиз сможет уделить ей внимание, сказала:
   — Можно вас… попросить об одной вещи?
   — Разумеется.
   — После того как вы отвезете меня в Лондон… вы ведь не скажете Саре… где я? Могу я на это надеяться?
   — Я больше не увижу Сару, — коротко ответил маркиз, в котором вновь взыграла уязвленная гордость.
   Ула изумленно посмотрела на него.
   — Но… я полагала… я так поняла… сегодня вы должны были сделать ей предложение?
   — Я не встречался с вашей кузиной и не имею ни малейшего желания встречаться с ней впредь, — ответил маркиз. — И я не собираюсь жениться на ней или на ком бы то ни было еще.
   По интонации его голоса Ула безошибочно догадалась, что маркиз разгневан, и она, помолчав, сказала:
   — Дядя Лайонел очень расстроится. И Сара тоже…
   — С этим ничего не поделаешь. Опять наступило молчание, которое нарушил маркиз:
   — Насколько я могу судить, вы удивлены, что я не сделал предложение вашей кузине, как, по всеобщему убеждению, я должен был бы поступить.
   — Все были… уверены… что именно для этого вы… и приедете, — ответила Ула. — Но если вы… и вправду решили… не жениться на Саре, я считаю… что вы поступили мудро.
   — Почему?
   Маркиз понял по затянувшейся паузе, что Ула никак не может найти подходящие слова. Наконец она сказала:
   — Я уверена, что два человека… могут быть по-настоящему счастливы в браке.. только если они любят… друг друга.
   — Значит, вам известно, что леди Сара не любит меня? — спросил маркиз, не слишком обрадованный этим обстоятельством.
   — Д-да.
   — Она любит некоего Хьюго? — продолжал он.
   Ула покачала головой.
   — Не думаю, что она на такое способна, Сара смеется над его стихами, кстати, очень неплохими, почти как у лорда Байрона.
   — Она показывала вам их?
   — Нет, она их сразу же выкидывает. И, наверное, я поступала плохо, но стихи такие хорошие, и я… сохранила все письма.
   — Вы не сказали мне, кто такой Хьюго.
   — Это лорд Доулиш, и мне… очень жаль… его.
   — Почему?
   Резкие односложные вопросы маркиза, похоже, нисколько не смущали Улу.
   — Потому что он… всем сердцем любит Сару, а она… не любит его, и если бы и вышла за Хьюго замуж… то сделала бы его… очень несчастливым.
   После некоторого молчания Ула сказала:
   — О вас говорили много странного, например… что у вас совершенно нет сердца, но я не могу поверить, что человек, обладающий такими прекрасными лошадьми… не любит их.
   Маркиз понял ход ее мыслей и с удивлением подумал, что такого ему еще никто не говорил. Он бы не смог точно сказать, какие чувства в нем вызвало это признание его новой знакомой.
   — Полагаю, нам стоит вернуться к вашим проблемам. Так как вас в Лондоне никто не ждет, никто не встретит и не будет опекать, город покажется вам страшным и весьма неприветливым местом.
   Девушка обеспокоенно посмотрела на него.
   — У меня никто ничего не сможет украсть, так как у меня ничего нет.
   — Я имел в виду не деньги, — ответил маркиз, поражаясь ее наивности.
   — Тогда я не могу представить, какие еще опасности могут мне угрожать, разве только что дядя Лайонел натравит на меня… судебных исполнителей, хотя, по-моему, тетя Мери, поняв, что я сбежала… только обрадуется.
   — А как насчет вашей кузины Сары? — вскинул брови маркиз.
   — Она не могла выносить присутствие в доме еще одной девушки, даже несмотря на то, что со мной обращались как со служанкой, не позволяя спускаться к столу… когда приезжали гости.
   — В это невозможно поверить: ведь вы родная племянница графа!
   — Как он мне неоднократно повторял, я всего лишь сирота без гроша за душой, навеки опозоренная… собственной матерью. По-моему, на самом деле все… боялись, что, если меня увидят в их доме… снова… начнутся пересуды.
   — Пожалуй, это больше похоже на правду, — согласился маркиз и замолчал, углубившись в собственные мысли.
   Проехав еще немного вперед, фаэтон свернул с главной дороги и начал подниматься в гору по обсаженной ровными рядами деревьев аллее. Достигнув вершины холма, маркиз направил экипаж в ворота парка, и Ула удивленно взглянула на него.
   — Куда мы направляемся?
   Маркиз ничего не ответил, пока не остановил фаэтон под сенью развесистого лайма. Усталые лошади замерли на месте, и маркиз, небрежно держа поводья одной рукой, повернулся к Уле, чтобы получше рассмотреть ее.
   Пока они ехали, девушка поправила шляпку и немного пригладила растрепавшиеся волосы, и маркиз увидел, что они золотистые, как и у ее кузины Сары — напоминающие бледное сияние первых лучей рассвета. У Улы было маленькое личико сердечком и неестественно огромные глаза, нежно-серые, как грудка голубя. В ней было что-то детское и невинное. Казалось, Ула прямо-таки источает какую-то чистоту, что еще больше придавало ей сходство с миниатюрным ангелом.
   Словно почувствовав на себе оценивающий взгляд маркиза, девушка повернулась к нему. Хотя она и вскинула гордо подбородок, показывая, что не позволит унизить себя, у нее в глазах мелькнула тень страха.
   — Ула, я собираюсь вам кое-что предложить, — сказал маркиз, — и мне хочется, чтобы вы очень основательно подумали над моими словами.
   — Да… конечно, — ответила девушка и тут же встревоженно поинтересовалась:
   — Но вы ведь не собираетесь… вернуть меня домой?
   — Мне следовало бы сделать это, — ответил маркиз, — но я всегда не любил — больше того, испытывал отвращение к грубости и насилию, хотя мне с трудом верится, что с молодой беззащитной девушкой можно обходиться так, как, по вашим словам, обращался с вами дядя Лайонел.
   Подбородок Улы вздернулся чуточку выше.
   — Может быть… мне не следовало бы… жаловаться незнакомому человеку… но я всегда говорю только правду. Моему отцу было бы… очень больно… если бы я поступала иначе.
   — Разумеется, я вам верю, Ула, — поспешил заверить ее маркиз, — и именно поэтому я не поступаю так, как мне следовало бы поступить. Я не собираюсь отвозить вас назад в Чессингтон-холл.
   — Благодарю вас… благодарю вас! — с заметным облегчением воскликнула Ула. — На какое-то мгновение я испугалась, что вы собираетесь… сделать именно это… и вам было бы так легко догнать меня… если бы я попыталась убежать.
   — Очень легко, — согласился маркиз, — но я не хочу, чтобы вы бежали от меня. Я хочу, чтобы вы помогли мне и в то же время себе самой.
   — Помочь вам? — недоверчиво переспросила Ула, но страх покинул ее засиявшие глаза.
   — Вы очень расстроены тем, что происходило в доме вашего дяди, — начал маркиз. — И я тоже расстроен, хотя и несколько по другому поводу.
   — Что вам сделали в Чессингтон-холле? Что вам… сказали? — порывисто воскликнула Ула. — Весь дом был взбудоражен в ожидании вашего приезда. Все были совершенно уверены, что вы попросите руки Сары. Почему вы не сделали этого?
   — Я не намерен вдаваться в подробности, — надменно произнес маркиз. — Вам достаточно знать следующее: я обнаружил, что ваша кузина совершенно не похожа на тот образ, который я себе сотворил, и, как я уже говорил, я не собираюсь жениться на ней, впрочем, и на ком бы то ни было еще!
   — Жениться нужно только в том случае, если любишь, — тихо заметила Ула.
   Она решила, что маркиз не расслышал ее слов, так как он продолжал:
   — Эту историю следует забыть и больше не вспоминать, но у меня есть одно предложение, от которого, уверен, вы не откажетесь.
   — Какое? — заинтересовалась Ула.
   — Вы должны стать» несравненной «, о чем столько мечтали, и бросить вызов своей кузине, превратившись в пользующуюся самым восторженным поклонением молодую женщину высшего света!
   Ула изумленно уставилась на него, раскрыв глаза так широко, что они, казалось, заполнили все ее лицо. Затем она поспешно отвернулась, вымолвив:
   — Вы издеваетесь надо мной, потому что… с моей стороны было слишком самонадеянно… мечтать о таких вещах… даже в грезах.
   — Я нисколько не издеваюсь над вами, — возразил маркиз. — Больше того, я собираюсь воплотить ваши мечты в жизнь.
   Девушка снова повернулась к нему. Недоверие, любопытство, надежда попеременно отражались на ее лице.
   — Что такое… вы говорите, ваша светлость? Боюсь показаться… очень глупой, но я… не понимаю.
   На какое-то мгновение маркиз сжал губы в тонкую линию. Затем он сказал:
   — Я намереваюсь преподать хороший урок вашей кузине и вашему дяде тоже за совершенно непростительное поведение в отношении вас.
   Он произносил эти слова, думая, что только бесчувственный изверг способен поднять руку на столь хрупкое и нежное создание, как эта юная девушка, слушающая его широко раскрыв глаза.
   Белая кожа Улы обладала прозрачностью перламутра, и маркиз вздрогнул от мысли, что к чему-то столь нежному и прекрасному телу прикасалась тяжелая жестокая рука.
   Понимая, что Ула ждет от него объяснений, он сказал:
   — Мы свернули к дому моей бабушки, вдовствующей герцогини Рэксхем. Она уже достигла весьма преклонного возраста, но до сих пор полна энергии и не знает, чем занять свободное время.
   И маркиз продолжил решительным тоном:
   — Я намереваюсь просить ее ввести вас в светское общество, дав понять тем, кому никогда не хватает тем для сплетен, что я, безусловно, считаю вас самой красивой девушкой!
   — Все решат… вы сошли… с ума! — воскликнула, покраснев от смущения, Ула. — Ну как могу я… сравниться с кем-либо вроде Сары или… тех красавиц, которым вы… поклоняетесь?
   Девушка запнулась перед последним словом, и маркиз резко спросил:
   — Кто это говорил обо мне подобное и что вам известно о женщинах, которым я поклоняюсь?
   Ула не сдержалась и тихонько хихикнула.
   — Вам следует знать, все о вас только и говорят! Когда в доме дяди Лайонела устраивались званые вечера, я тайком пробиралась на галерею для музыкантов и оттуда, никем не видимая, наблюдала за собравшимися. Рано или поздно разговор обязательно заходил о вас: мужчины начинали обсуждать ваших лошадей и выигрыш в карты, женщины — последние любовные похождения.
   Маркиз молчал, и Ула тихо добавила:
   — Простите… простите, если я огорчила вас… но вы сами просили… к тому же это… комплимент, раз вас считают таким.. выдающимся человеком.
   — Без подобного комплимента я бы предпочел обойтись! — резко бросил маркиз. — Поговорим лучше о вас.
   — Но вы… не можете говорить это… серьезно, — сказала Ула. — Ну как я могу… произвести в свете впечатление первой красавицы? Даже если бы вы были так добры и делали вид… что считаете меня красивой, люди… просто посмеялись бы надо мной.
   — Я горжусь тем, — сказал маркиз, — что у меня очень проницательный глаз. Если я увижу неограненный грязный камень, надеюсь, я, будучи экспертом в таких вопросах, определю, что передо мной алмаз, если это будет он.
   Чувствуя, что все внимание Улы приковано к его словам, он продолжал:
   — То же самое можно сказать об испорченной картине, за которой не было надлежащего ухода. Я непременно узнаю кисть Великого Рембрандта или Рубенса, в каком бы запущенном состоянии ни находилось полотно.
   — Но… это совершенно другое дело, — возразила Ула.
   — Ничего подобного, — ответил маркиз. — Я считаю себя знатоком женской красоты. Вам, Ула, необходима достойная оправа, чтобы подчеркнуть и выделить все ваши достоинства, и, как актрисе, собирающейся покорить сцену, вам нужен опытный режиссер.
   Ула, стиснув пальцы, произнесла:
   — Судя по вашим словам, милорд, сделать это так просто… но я… все же не могу поверить вам.
   — Полагаю, вам придется довериться мне, — сказал маркиз. — Как я уже сказал, осуществив свои мечты, вы также поможете мне воплотить в жизнь мои замыслы.
   При воспоминании о том, как отзывалась о нем Сара, его взгляд стал жестким.
   — Если мы с моим положением, моим вниманием, моим богатством не сможем заставить лондонское общество принять вас такой, мне придется согласиться с тем, что я потерпел неудачу, чего со мной никогда прежде не случалось.
   — Вам во всем сопутствовала удача, — подтвердила Ула. — Ваши лошади побеждают во всех крупных скачках, и я слышала, как дядя Лайонел с завистью отзывался о великолепии вашего загородного дома, который даже принц-регент назвал» потрясающим совершенством «.
   Маркиз усмехнулся.
   — Значит, и до вас дошли отголоски этой истории!
   — Как я уже говорила, о вас говорят все, и все вами восхищаются.
   — А вы?
   — Странный вопрос! Как я могу не восхищаться человеком, сумевшим подобрать так идеально подходящих друг другу лошадей, как та четверка, которой вы сейчас управляете?
   Маркиз, едва заметно изогнув губы в улыбке, подумал, что этот комплимент совершенно не похож на те, какие ему приходится обычно выслушивать. Он искоса взглянул на девушку и сказал только:
   — В таком случае мне остается лишь еще раз просить вас довериться мне и в точности выполнить все, что я скажу.
   — А если случится так, что я… подведу вас… вы очень разгневаетесь на меня? — обратилась к нему Ула.
   — Возможно, я рассержусь, — ответил маркиз. — но, обещаю, бить вас не буду. И вообще, если вы провалитесь в свете, это будет и моим поражением, что крайне унизительно для меня.
   — Такое… не должно… произойти, — пылко воскликнула Ула. — Я не могу представить вашего унижения… и вообще для меня вы — небесный правитель, воцарившийся над всем миром… затмевающий всех… кто под вами.
   — Благодарю, — сдержанно сказал маркиз, слегка удивленный ее восторженным тоном, — но помните, что вы обязаны сделать все, чтобы сохранить за мной такое положение и не допустить того, чтобы я, подобно Шалтаю-Болтаю, свалился вниз.
   Ула весело рассмеялась, и маркиз, подобрав поводья, тронул экипаж.
   Лишь когда впереди показался живописный каменный особняк с внушительной колоннадой и высокими окнами, выходящими на пестрящий цветами сад, девушка занервничала.
   Маркиз ничего не сказал ей. Однако он почувствовал, как напряглось ее хрупкое тело, заметил, что сплетенные пальцы судорожно сжались так, что побелели костяшки.
   Маркизу впервые пришло в голову, что Ула убежала, не захватив с собой перчатки, — точнее, вообще ничего не взяв.
   На ней было простенькое клетчатое платьице из хлопчатобумажной ткани, а накинутая на плечи шаль выглядела так, словно ее стирали много раз.
   Но маркиз не мог не увидеть, что лицо Улы лучилось свежестью и красотой, которую нисколько не умаляла простая некрасивая шляпка, перетянутая разлохмаченными на концах атласными лентами.
   Маркиз, помогая девушке спуститься из экипажа, с удовольствием обратил внимание на то, как она, распрямив плечи и вскинув голову, уверенно пошла следом за ним, ничуть не робея и не смущаясь.
   Седовласый старик дворецкий просиял, увидев маркиза.
   — Добрый день, милорд! Какая неожиданная радость видеть вас! Ее светлость будет счастлива, когда я доложу о вашем приезде.
   — Как поживает ее светлость? — спросил маркиз, передавая лакею шляпу и перчатки.
   — Вообще-то неплохо, но, скажу по правде, ваша светлость, она скучает, — покачал головой старый дворецкий.
   — Я как раз приехал затем, чтобы исцелить этот недуг, — сказал маркиз. — Будьте добры, Берроуз, проводите мисс Форд наверх и попросите вашу жену помочь ей привести себя в порядок, пока я переговорю с ее светлостью.
   — Разумеется, милорд, разумеется. Непривычным для себя решительным тоном он обратился к Уле:
   — Будьте любезны, обождите здесь, мисс.
   Затем дворецкий прошел по коридору и открыл дверь в гостиную.
   — Маркиз Равенторп, ваша светлость! — объявил он.
   Ула услышала чье-то радостное восклицание, после чего Берроуз, закрыв дверь, вернулся к ней.
 
   Маркиз медленно прошел по великолепному обюссонскому ковру к креслу у камина, в котором сидела его бабушка.
   В свое время герцогиня Рэксхем была первой красавицей света, и ее бракосочетание с герцогом явилось самым значительным светским событием года.
   Она была великолепной хозяйкой, и балы и приемы, устраиваемые герцогом и герцогиней Рэксхем в своем особняке, частенько удостаивались присутствия короля с королевой и других членов царствующей фамилии.
   Теперь герцогине было за семьдесят, и она находила тихую деревенскую жизнь скучной после полной ярких событий молодости, когда ей поклонялись и ею восторгались все первые лица не только Англии, но и всей Европы.
   Поседевшая и ссутулившаяся под грузом прожитых лет, герцогиня все же сохранила красоту. Маркиз с удовольствием отметил, что хотя его бабушка и не ждала гостей, она была в изящном платье, с изумительными безупречно подобранными драгоценностями, которыми в свое время из года в год засыпал ее любящий супруг.
   — Дрого! — радостно воскликнула она. — Какая приятная неожиданность! Почему ты заранее не известил меня о своем приезде? Я хотя бы приказала забить откормленного каплуна!
   Рассмеявшись, маркиз нагнулся, целуя бабушку в щеку. Затем, пододвинув стул, он сказал:
   — Бабушка, я приехал обратиться к вам за помощью.
   — Ко мне за помощью? — переспросила удивленная герцогиня. — А я полагала, ты хотел сообщить мне о предстоящей женитьбе на этой Саре Чессингтон, о которой столько все говорят.
   — Нет, я приехал не за этим, — ответил маркиз. — Я хочу узнать, не помните ли вы женщину, носившую ту же фамилию, тетку Сары, которая лет девятнадцать-двадцать назад устроила большой скандал?
   Герцогиня удивленно взглянула на внука.
   — Ты говоришь о леди Луизе Чессингтон, сбежавшей накануне бракосочетания с герцогом Эвоном?
   — Вы помните ее?
   — Конечно, помню, — сказала герцогиня. — Ты даже представить себе не можешь, какой она тогда устроила переполох!
   Усмехнувшись своим воспоминаниям, пожилая леди добавила:
   — С Эвона Луиза Чессингтон сбила спесь. Того просто раздувало от самомнения; он полагал, что любая женщина умрет от счастья, если ей представится возможность стать его женой!
   — Вы были лично знакомы с леди Луизой?
   — Ну разумеется! Ее отец был четвертым графом. Очень образованный человек, он даже, признаюсь тебе, влюбился в меня, вызвав ревность моего бедняги супруга, обожавшего меня! Впрочем, герцог ревновал меня к любому мужчине, лишь взглянувшему в мою сторону.
   — Разве можно было удержаться от этого, ведь вы блистали несравненной красотой! — сказал маркиз.
   — Спасибо, Дрого, но я стала слишком стара для комплиментов, хотя мне до сих пор приятно вспоминать о тех, которые я во множестве выслушивала в молодости.
   В голосе герцогини проскользнула нотка ностальгии по прошлому, и маркиз сказал:
   — Я хочу кое-что вам рассказать, бабушка. Но сначала поведаю всю правду о том, что только что произошло, а это я не собираюсь открывать никому, кроме, разумеется, вас.
   У герцогини зажглись глаза, а в голосе прозвучало любопытство:
   — Что случилось? Мне не терпится знать, почему это тебя так заинтересовала леди Луиза?
   — Именно это я и собираюсь рассказать вам… — начал маркиз, ***
   Герцогиня внимательно выслушала его, ни разу не перебив.
   Голос маркиза, остававшийся в течение всего повествования тихим и бесстрастным, вдруг наполнился гневом:
   — Вот почему, бабушка, я привез это дитя к вам, привез дочь леди Луизы, которую истязали, с которой обращались бесчеловечно, и все это в наказание за давний проступок ее матери. Он уже поведал бабушке, как встретил Улу на дороге, и герцогиня, нисколько не удивленная его словами, просто спросила:
   — И что ты от меня хочешь?
   — Сейчас объясню, — ответил маркиз. — Я собираюсь преподать кузине Саре и дяде Лайонелу урок, который они никогда не забудут.
   Он выдержал многозначительную паузу и затем продолжил более резким голосом:
   — Для этого я хочу, бабушка, чтобы вы применили свой вкус и таланты и превратили Улу в первую красавицу — такую, какой была ее мать. Я хочу, чтобы вы ввели ее в светское общество так, чтобы она не просто стала равной кузине Саре, но и затмила бы ее.