Страница:
Встреча, о которой Солоник вспомнил по дороге из Тель-Авива в Иерусалим, началась как обычно. Загородный ресторанчик, «точку номер семь», Куратор в последнее время предпочитал всем другим. Привычными стали и приглушенный шум застольных разговоров, и традиционное сиртаки в исполнении игравшего на открытой веранде греческого оркестра, и шелест бамбуковой шторы на дверях, и вышколенный официант, узнающий двух русских завсегдатаев, и терпкий аромат свежесваренного кофе.
Как и на прошлых встречах, серенький выглядел подчеркнуто невозмутимо. Сдержанно поздоровался, поинтересовался, как дела, как здоровье, успешны ли тренировки. Заказал кофе для себя и собеседника, посетовал на жару, которая, несмотря на середину сентября, никак не спадала.
– Кстати, а в Израиле тоже было жарко? – неожиданно спросил он.
Солоник вздрогнул: вопрос был задан неспроста.
– Да, – подтвердил он, помешивая кофе пластиковой ложечкой.
– Как вам Иерусалим? Были у Стены Плача? Видели Гроб Господний? А библейские достопримечательности произвели на вас впечатление? – как ни в чем не бывало продолжал расспросы собеседник. – А может быть, вы летали туда вовсе не с познавательными целями?
Саша угрюмо молчал. Стало очевидно, что серенькому известно обо всех перипетиях иерусалимского вояжа. Впрочем, у Солоника не было сомнения, что разговор пойдет о Борухе. Пауза затягивалась. Он прикидывал в уме возможные варианты продолжения разговора, но ничего путного не приходило в голову.
– Зря отмалчиваетесь, – продолжал Куратор и неожиданно достал лежавший на свободном стуле компьютер-ноутбук. Щелкнул застежками, поднимая экранчик, поставил компьютер на столик. – Вот, взгляните, это любопытно. Пересядьте, пожалуйста, поближе.
Стараясь казаться спокойным и невозмутимым, Солоник подсел к компьютеру. То, что он увидел на мониторе, оказалось самым настоящим досье. Как и положено, сканированные фотографии, отпечатки пальцев, копии документов – свидетельства о рождении и браках, паспорта, военного билета, уголовных дел, характеристик, полученных в местах заключения, подробная биография. Там же были зафиксированы подробности ликвидационных акций с его участием: объект, время, место, оружие, реакция РУОПа и МУРа.
– А теперь взгляните сюда, – с бесстрастностью автоответчика продолжил серенький.
Саша прищурился – в отдельном файле значилась руоповская ориентировка:
5 июня 1995 г. из московского следственного изолятора № 1 бежал находившийся там под стражей СОЛОНИК Александр Сергеевич.
Приметы Александра Солоника:
на вид 30—35 лет, рост 165-170 сантиметров, среднего телосложения, лицо овальное, заметны лобные залысины, брови дугообразные, глаза карие, губы тонкие, подбородок закругленный, уши средние, борцовские (с деформированной хрящевой основой, оттопыренность верхняя), шея короткая, толстая, мускулистая.
Особые приметы:
на среднем пальце левой руки татуировка с изображением короны, которая выведена косметическим путем. На верхней губе шрам от удаления родинки, в области поясницы с правой стороны шрам...
Физически развит хорошо, знает приемы карате и самбо, может быть вооружен.
– Для чего вы мне это показываете? – с деланым равнодушием спросил Солоник. – Свои приметы я и без того знаю.
Куратор щелкнул клавишами, и досье исчезло с экрана монитора.
– Кроме вас, они известны слишком многим. Кстати, могу поздравить, вы вышли на международный уровень, и теперь с подачи РУОПа вашими поисками вплотную занялся «Интерпол», – объявил он. – Вас наверняка ищут и в Израиле. А вы так неосторожны: вылетаете туда, куда вас не приглашали, ведете переговоры с людьми, на которых вам не указывали.
– Но ведь в Греции меня тоже ищут? – заметил Солоник, пожимая плечами.
– Конечно.
– Но ведь не нашли до сих пор! А я тут уже больше года.
– Думаю, успех или неудача этих поисков зависит от вас самого.
Эти слова внесли полную ясность и в вопросы об израильском вояже, и в демонстрацию компьютерного досье.
Обескураженный Саша молчал. Не нарушал молчания и серенький, видимо, посчитав, что для осмысления информации, а главное, для правильных выводов подопечному необходимо какое-то время.
Наконец Солоник напомнил:
– Насколько я понимаю, вы сами свели меня с шадринскими – тогда, в Москве, когда вывозили на ликвидацию Липчанского.
Куратор не стал возражать.
– Да, тогда мы действительно были за возобновление ваших контактов. И вы прекрасно знаете, почему: это давало вам прикрытие – в особенности, когда кандидатура объекта на ликвидацию устраивала и шадринских. Вас считали наемником русской мафии, что устраивало всех, и вас в первую очередь. Но это вовсе не значит, что вы теперь можете действовать самостоятельно. Запомните это раз и навсегда. Еще раз обращаю ваше внимание: там, в специальном Центре подготовки в Казахстане, готовили не только вас. У нас было достаточно классных исполнителей. Андрея Шаповалова, надеюсь, хорошо помните?
Да, конечно же, Солоник отлично помнил того рослого русоволосого парня из Питера. Биографии его и Андрея были чем-то схожи: зона, беседа с чекистом, согласие стать наемным убийцей, по сути, государственным палачом...
Македонский, имея на то основания, предполагал, что нашумевшее убийство Отари Квантришвили у Краснопресненских бань – дело рук Шаповалова. Знал и то, что после этого Андрея ликвидировали.
За ненадобностью? А может быть, он тоже пытался играть в рискованные игры?
– Александр Сергеевич, – очень серьезно произнес Куратор, – будем откровенны. Вы целиком и полностью от нас зависите и обязаны нам всем. Хотя бы тем, что теперь не носите полосатый клифт и не хлебаете баланду в тюрьме для смертников на острове Огненном, а живете в комфорте и роскоши, изображая из себя преуспевающего хозяина жизни, эдакого денди. Вы не располагаете собой, вам это не нравится, но ведь вы сами выбрали такую жизнь. Или я не прав? Раз и навсегда! – В голосе серенького послышалась плохо скрытая угроза. – Запомните, мы не потерпим никакой самодеятельности. Да, вы имеете право и в дальнейшем поддерживать контакты с шадринскими, можете принимать от них заказы на ликвидации, но обо всем обязаны ставить нас в известность, согласовывать каждый свой шаг. То, что произошло с Гринбергом, не должно повториться. Мы никогда не предупреждаем дважды: кому, как не вам, это знать!
Допив кофе, серенький едва заметно кивнул на прощание и ушел, оставив подопечного в глубокой задумчивости.
Наверное, никогда прежде Саша не чувствовал себя так омерзительно, как теперь. Деньги, красивая жизнь, даже страх, который превратился в его капитал, – все это в свете недавней беседы теряло смысл. Какой смысл в деньгах, если они не делают человека хозяином своих поступков?
Зачем, для чего рисковать? Ведь к нему, каким бы богатым, известным и страшным он ни был, все равно будут относиться, как к вещи, предмету. Им пользуются и будут пользоваться впредь. А когда он сделается ненужным, его просто выбросят: не зря ведь серенький как бы невзначай напомнил о Шаповалове!
А это означало, что ему, Александру Македонскому, надо как-то выходить из-под контроля тех, кто его создал.
Но как?
Он, Александр Македонский, находился в розыске. Его поисками занимались самые лучшие сыщики, и не только российские. Данные, записанные в портативном компьютере Куратора, соответствовали действительности. Он был обложен со всех сторон. В России задействованы РУОП, МУР, прокуратура, поисковая группа ГУИНа и, возможно, ФСБ. Кроме того, на него точат зубы люди из окружения тех, кого он когда-то завалил. В Европе его ищет «Интерпол». Да и афинская полиция наверняка информирована о том, что знаменитый российский киллер может появиться и в Греции.
Серьезная, но тем не менее очень загадочная структура, деликатные заказы которой он, Саша Солоник, периодически выполнял, была единственной силой, которая могла прикрыть его. Ей под силу и оформлять документы, и обеспечивать его передвижение по Европе, и снабжать оперативной информацией, и вытаскивать из зон и следственных изоляторов, и, в конце концов, щедро оплачивать заказы.
Человек, ведущий двойную, тройную жизнь, волей-неволей становится много проницательней обычного. Сразу же после упоминания Куратора об израильском вояже Саша отлично понял – его нечаянное вторжение в сферу интересов истинных хозяев в следующий раз может закончиться плачевно. Вспомнились полузабытые беседы на «идеологических обработках» в казахстанском лагере, о том, что Россию может спасти лишь черный беспредельный террор против паханов, воров и авторитетов. Теперь ясно, что эти беседы были лишь демагогией, но имели и скрытую подоплеку. И такой подоплекой могли стать лишь деньги. В теперешней России система ценностей давно превратилась в систему цен. Продается и покупается абсолютно все! Солонику было очевидно, что его хозяевами движет не благородное желание навести в стране порядок, а элементарная корысть. Логика существования подобной тайной структуры подсказывала: если она не финансируется легально, из бюджета, стало быть, сама должна добывать себе средства к существованию. Но как именно? Механизм просчитывался однозначно: после отстрела лидеров криминала такая структура вполне могла подмять под себя фирмы, банки и компании, которым покойные ставили «крышу». Налог на охрану запросто переадресовывался на нее.
А это означало, что в следующий раз Македонский мог наступить на те же грабли.
Солоник поднялся и, оставив официанту на чай, двинулся к автомобильной стоянке. Уселся за руль и, откинувшись на подголовник, смежил веки. Кровь приливала к вискам, пульсируя: «Выйти из-под контроля... Выйти из-под контроля...»
Но эта фраза вновь и вновь упиралась в естественный вопрос: как именно?
Ситуация казалась безвыходной.
Так уж получается, что он ведет двойную, тройную жизнь. Один Александр Солоник тот, каким его знают многие, – страшный и беспощадный «наемник русской мафии», киллер-одиночка, не знающий промаха. Другой, неизвестный для всех, – тайный агент секретной спецслужбы, ею же подготовленный. Третий – обыкновенный курганский парень, которому по большому счету наплевать и на мафию, и на все спецслужбы, вместе взятые, и который просто хочет остаток дней прожить в собственное удовольствие.
Неожиданно вспомнился Берлин, бар в «Европа-центрум», фонтан с бутафорской лилией и пожилой немец, явно мелкий рантье, которого он поначалу принял за Шакро Какачия. Типично кавказские черты лица, фигура, манера двигаться...
Удивительно, но почему-то никому из мафиозных лидеров никогда не приходила в голову мысль о двойнике, который дублировал бы их, тем самым выводя из-под возможного удара!
Внезапная догадка словно острой иглой кольнула мозг: а если – двойник? Да, нанять двойника! Пусть этот человек и будет для всех Александром Македонским.
А с него, Саши, достаточно. Деньги есть – хватит до конца жизни. А имея деньги – не проблема оформить документы и выехать в какую-нибудь третью страну, где не будет ни всех этих шадринских, клинских, урицких и прочих группировок, ни РУОПа, ни ФСБ.
И постоянных заказчиков в лице серенького Куратора тоже.
Усевшись за руль, Солоник выехал со стоянки. Джип катил по узкой горной дороге, обсаженной кипарисами и пиниями. Теперь, как никогда прежде, необходимо было сосредоточиться, обрести ясность мыслей.
Да, двойник – это, наверное, единственно верное решение.
Саша мельком взглянул на свое отражение в зеркальце заднего вида. Все правильно, ментовские ориентировки, как всегда, предельно точны: на вид тридцать-тридцать пять лет, среднего телосложения, лицо овальное, заметны лобные залысины, брови дугообразные, глаза карие, губы тонкие. Если сильно захотеть, можно будет найти человека с такими же приметами. А дальше – пластическая операция, искусственные шрамы, известные на языке сыскателей как «особые приметы», и тогда...
Джип, обогнав туристический автобус, катил под гору. Внизу, у моря, в зелени садов и парков расстилались пятимиллионные Афины.
Ведя машину, Солоник всю дорогу размышлял. Идея подыскать себе двойника настолько захватила его, что он даже не заметил, как подъехал к своей вилле.
Мужчина похожей внешности, пластическая операция, поддельные шрамы – все это представлялось реальным.
Впрочем, у Македонского не было выбора...
Глава 20
После взрыва в Сусальном переулке Свеча и его пацаны благоразумно уехали из Москвы. Не надо было быть большим провидцем, чтобы догадаться, кто отправил братьев Лукиных на тот свет и что за этим может последовать. Деньги, которые бандиты выкачали из бензоколонщика Дюни, давали возможность несколько месяцев жить в свое удовольствие, не думая о работе. Уже через два дня после убийства обоих Лукиных Свечников с бригадой оказались в ближнем зарубежье – сперва под Одессой, где провели пару месяцев, а затем в Ялте.
Сезон заканчивался, и город словно вымирал. По набережной еще бродили редкие курортники, еще работали кафе под разноцветными зонтиками, из музыкальных колонок, выставленных прямо на бетонные плиты, гремела музыка, но отдыхающие активно разъезжались. Стали привычными сетования ялтинских барменов, таксистов, официантов, продавцов и прочей обслуги: «А в прошлом году было гораздо лучше...»
Бригада Свечникова остановилась в «Ореанде» – самой дорогой и престижной гостинице города, нарядном полукруглом здании в самом конце набережной, напротив оставшейся после киносъемок бригантины, переделанной под ресторан. Сто баксов в сутки за номер после сверхдорогой Москвы не показались пацанам чрезмерно высокой платой. Комфорт стоил того, и в первый же день урицкие предались полноценному отдыху. В их понимании таковым прежде всего стал съем удивительно дешевых малолеток, в изобилии водившихся под Домом торговли, что у кинотеатра «Сатурн». Практиковались совместные походы с девками в гостиничную сауну и выезды на дегустацию крымских вин.
После бурных московских событий Свеча старался расслабиться вместе со всеми, отрешиться от прошлого, но это никак не получалось. Мысли неотступно возвращались к ситуации в столице.
Кроме Лукиных, в Москве оставался еще один человек, которого бригадир урицких имел все основания опасаться: уважаемый законник Крапленый. Причин было несколько: во-первых, Свеча не знал, как отреагирует вор на то, что он завалил братьев, а во-вторых, слово, которое он однажды дал законнику, обязывало к более решительным действиям, которые Свеча по не зависящим от него причинам пока не мог предпринять.
Через неделю после приезда Свечников и Мустафа, которого бригадир в последнее время приблизил к себе, подустав от недавнего загула, прогуливались по ночной набережной и прикидывали план дальнейших действий.
– Наверное, надо было бы первыми с Крапленым связаться, – осторожно предложил Мустафа. – Все-таки, как ни крути, а он имеет свой интерес.
– Да я сам понимаю. – Свечников, встав у бетонного парапета, закурил и, глядя на лунную дорожку, продолжил: – Крапленый у нас вроде консультанта. Лукиных нет, и непонятно, что в Москве теперь происходит. Может быть, все уже разбежались, развалилась группировка, раздробилась на мелкие. А может быть, и нет. Только если урицкие вообще перестали существовать, Крапленому это вряд ли понравится.
Водная гладь с тусклой лунной дорожкой сумрачно светилась у берега. В тишине слышались ее ритмичные сонные всплески. Вспыхивал и гас маяк. Все это должно было действовать умиротворяющим образом, но Свече теперь было явно не до умиротворения.
– Кстати, Крапленый вроде бы в последнее время тоже был недоволен братьями, – напомнил Мустафа. – На общак мало давали, зато тачки себе раз в полгода меняли да на блядей тратили больше, чем на залетевших пацанов. Я как-то краем уха слышал их разговор, Миша еще оправдывался: мол, если на «Жигулях» буду ездить, меня не поймут.
– Сам знаю... Так что ты предлагаешь? – не глядя на собеседника, спросил бригадир. – Явиться к Крапленому и сказать: да, братьев я вальнул, но за дело, за беспредел. Чистильщика этого, Чижа, они ко мне послали. Разве я что не так сделал? Или мне надо было тогда в подъезде на колени перед Чижом встать, лоб свой подставить – мол, давай, дырявь на хрен?! Я-то за братьев отвечу, не вопрос. Но не могу я теперь выходить на Крапленого. Сам понимаешь, почему.
Свечников затушил сигарету, и они неторопливо, не говоря больше друг другу ни слова, двинулись по набережной – мимо курортного концертного зала, кафе «Таврида», гастронома, торговых ларьков. По небольшому мостику вышли на улицу Рузвельта.
У небольшого ночного магазинчика стояла шумная компания. Раздавались взрывы смеха, шутки, звон бутылок, кокетливо повизгивали девки, видимо, недавно подснятые тут же, у магазина. Компания громко обсуждала, где продолжить вечер: в Интуристе «Ялта», в ночном клубе «Черное море» или же прямо на набережной, в одном из многочисленных кафе.
– Ну и городок, твою мать, – выругался Свеча. – Никаких тебе забот, вечный праздник.
Бросив в сторону компашки возле магазинчика злобный взгляд, бригадир отвернулся, а его спутник, уставившись на ритмично мерцающий маяк, выжидающе помалкивал.
– Я так думаю, что Крапленый не был бы на тебя в обиде, если бы мы до того киллерюгу Македонского серьезно искали. Как ты и обещал. – Мустафа первым нарушил неловкое молчание. – Заявился бы к нему: так, мол, и так, слово свое сдержал. Тогда с тебя и взятки гладки. Мы тут прохлаждаемся, а дела стоят... И сучонок тот все еще живой.
– Так что, по новой в Курган махнуть? – вяло возразил Свечников. Остановился посередине узкой улочки, вздохнул, вновь закурил. – Знаешь, завтра я все-таки ему позвоню, Крапленому. Я уже понял, как с ним разговаривать.
– Как знаешь, – поморщился Мустафа. – Смотри только, чтобы хуже не было. Что ты ему скажешь? Братьев вальнул и в бега подался?!
– Сидим тут, как на иголках, ни хрена не знаем, что и как повернется. – Бригадир махнул рукой с зажатой в ней сигаретой. – Неопределенно все как-то. Надо прибиваться к какому-то берегу... Ладно, Мустафа, давай обратно двинем. Завтра же в Москву звоню. Крапленый – человек порядочный, думаю, поймет нас правильно...
Удивительно, но на следующий день Сергею Свечникову сказочно повезло.
Крапленый, которому бригадир сразу же дозвонился на мобильный, был в отличном расположении духа. Приветливо отозвался, поинтересовался здоровьем, текущими делами...
– Кстати, ты откуда звонишь? – поинтересовался законник.
Врать в подобных случаях себе дороже, и Свечников признался:
– Из Ялты. Отдыхаю здесь... Да и в Москве не с руки было оставаться, сам понимаешь.
– Ты смотри, как совпало – я как раз туда собираюсь. Тоже отдохнуть, проветриться. А где ты остановился? Может быть, с пацанами встретишь меня?
Встречали через два дня в симферопольском аэропорту. Крапленый прибыл один, без сопровождения, что выглядело весьма странным: киллеры уже дважды покушались на него.
– Зачем внимание привлекать! – словно угадав мысли бригадира, объяснил Крапленый. – Ладно, вы на чем приехали?
Через полчаса такси, нанятые Свечниковым, катили по горному серпантину. Свеча и Крапленый в головной машине перебрасывались ни к чему не обязывающими фразами о погоде и природе. Свеча по интонации, по выражению лица собеседника, даже по движениям его рук пытался определить, изменилось ли к нему отношение после убийства Лукиных, а если изменилось, то в какую сторону.
– Давай вечером посидим где-нибудь, расслабимся, – предложил законник, – о делах наших скорбных поговорим. В Москве теперь такое заворачивается... Этот, который с птичьей фамилией, что в президенты баллотировался, к власти пришел – в курсах? Теперь в Совете безопасности вроде как самый главный. Обещал за два месяца очистить столицу от криминала. Нелегкие времена настали, нелегкие. Менты совсем озверели, пацаны в ужасе, дела стоят, работать совсем невозможно. Может, и хорошо, что Лукины до сегодняшнего дня не дожили: со своими беспредельными замашками первыми под ментовский нож пошли бы...
Свеча не мог удержаться от вздоха облегчения. По последней фразе можно было предполагать – Крапленый на него не в обиде, братья ему сами поперек горла стояли, а это значит, что бригадиру можно не беспокоиться насчет взрыва в Сусальном переулке...
Серьезный разговор проходил в кафе «Ореанды», что на первом этаже гостиницы. Посетителей было немного, и прислуга, обрадованная тем, что в отеле осталась только солидная и респектабельная публика, стала еще предупредительней и вежливей. Свечников хотел было сделать богатый заказ, но Крапленый попросил не брать спиртного: только по этой детали можно было догадаться, что разговор будет непростой.
Вор выжидательно молчал, и Свеча, предугадав первые, самые щекотливые вопросы, начал разговор сам. Признался, что ликвидация Лукиных – его рук дело, но братья сами виноваты: зачем его и пацанов на той «стрелке» подставили? Да еще Чижа, чистильщика долбаного, к нему домой подсылали. Что он после этого должен был сделать? Оставалось одно – первым нанести удар...
Крапленый слушал его молча, лишь иногда кивал в ответ. По его лицу нельзя было понять реакции.
– Ладно, об этом чуть погодя. Помнишь свой день рождения?
Свечников кивнул, уже зная, о чем пойдет разговор.
– Да.
– А слова свои помнишь?
– Я за свои слова всегда отвечаю, – с несколько большей поспешностью, чем следовало, произнес в ответ бригадир. – Обещал Солоника найти – найду, бля буду! Для того и в Курган мотались, думали, кого-то из его свояков в заложники взять. Хорошего пацана в этом деле потеряли, а второй ссучился, раскололся. Да что говорить – сам все знаешь. Только пойми правильно: как я могу теперь его искать? Он ведь наверняка где-то далеко. И пробить не через кого. Я уже думал, может, ментов каких купить, через них чтобы...
– Вот об этом я с тобой как раз и хочу поговорить, – размяв желтыми от никотина пальцами сигарету, Крапленый взглянул не на собеседника, а поверх его головы. – Македонский недавно засветился...
Свеча вскочил, едва не перевернул столик.
– Где? Как?
– Он теперь в Греции, в Афинах, – с усмешкой ответил вор. – Ты Вахтанга, Вахо, – не знал такого? – Законник назвал довольно известного кавказского вора, с которым в свое время сидел в печально известном Владимирском централе. – Так вот я с ним встречался недавно. Сам мне «стрелу» кинул по этому самому делу. Так вот, Вахо рассказал мне следующее...
Спустя полчаса Свече было известно все: и о грузинском «апельсине» Резо, которого короновал этот самый Вахтанг, и о случайном знакомстве Резо с Солоником, и о том, что Резо вроде бы как уже вычислил местонахождение Македонского.
– А этот Резо не мог ошибиться? – спросил Свечников, явно недовольный тем, что кто-то нашел Солоника раньше его.
– Вроде бы нет. По описанию он, сходится. Да и через своих мусоров наши жулики пробивали: такое очень даже возможно, чтобы он в Грецию свалил.
– Так мы в эти самые Афины хоть завтра! – воодушевился Свеча.
Кто знает, что такое этот Резо. Если человек неглупый, сам поймет – убийство знаменитого киллера принесет ему не только авторитет, но и деньги. По слухам, за голову Македонского деньги назначены немалые.
Крапленый помолчал и, пожевав сигаретный фильтр, произнес веско:
– Свеча, ты ведь нормальный пацан. Ну, вышел с братьями Лукиными рамс, вальнул ты их – так они того сами заслужили. Я тебе еще вчера, когда из Симферополя ехали, намекнул.
У Свечникова после этих слов окончательно отлегло от сердца. Вор говорил совершенно искренне, и это не вызывало сомнений.
– Мы в Москве рассудили – поступил ты правильно. Думаю, что и тогда, на дне рождения, ты не напрасно метлой махал. Короче, отдохни тут еще с недельку, возвращайся с пацанами в Москву, не спеша оформляй документы и – в Грецию. За братана своего кровнику отомстишь, слово свое пацанское сдержишь...
Больше о делах не говорили. Лишь через два дня Крапленый как бы между делом завел разговор об оставшихся в столице урицких.
– Лидера теперь нет – вот что плохо, – сказал он задумчиво и печально. – Теперь главное, чтобы ваши пацаны не разбежались, не раздробились. Нужен такой человек, который бы всех авторитетом держал, а не страхом. Понимаешь мою мысль, Свеча? – спросил законник и выразительно взглянул на собеседника.
Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, – с этим утверждением офицер столичного РУОПа Олег Иванович Воинов был согласен на сто процентов.
Впрочем, догонять, задерживать, сажать в следственный изолятор, шить дела – эти профессиональные занятия руоповца все-таки были немного проще: сказывался богатейший опыт.
А вот ждать...
Воинов умел и ждать. В отличие от многих коллег он никогда не стремился к дешевым, сиюминутным победам, о которых забывают на следующий же день, предпочитая вдумчивую, кропотливую работу, которая рано или поздно оборачивается серьезным успехом. А такая работа невозможна без ожидания.
За Свечниковым и его быками продолжали следить. Правда, урицкие спешно выехали из Москвы, но прослушка телефонов родственников и знакомых позволила быстро вычислить их местонахождение. Не рискуя появиться в столице, бандиты сидели в Ялте, ожидая, как будут разворачиваться дальнейшие события.
Сезон заканчивался, и город словно вымирал. По набережной еще бродили редкие курортники, еще работали кафе под разноцветными зонтиками, из музыкальных колонок, выставленных прямо на бетонные плиты, гремела музыка, но отдыхающие активно разъезжались. Стали привычными сетования ялтинских барменов, таксистов, официантов, продавцов и прочей обслуги: «А в прошлом году было гораздо лучше...»
Бригада Свечникова остановилась в «Ореанде» – самой дорогой и престижной гостинице города, нарядном полукруглом здании в самом конце набережной, напротив оставшейся после киносъемок бригантины, переделанной под ресторан. Сто баксов в сутки за номер после сверхдорогой Москвы не показались пацанам чрезмерно высокой платой. Комфорт стоил того, и в первый же день урицкие предались полноценному отдыху. В их понимании таковым прежде всего стал съем удивительно дешевых малолеток, в изобилии водившихся под Домом торговли, что у кинотеатра «Сатурн». Практиковались совместные походы с девками в гостиничную сауну и выезды на дегустацию крымских вин.
После бурных московских событий Свеча старался расслабиться вместе со всеми, отрешиться от прошлого, но это никак не получалось. Мысли неотступно возвращались к ситуации в столице.
Кроме Лукиных, в Москве оставался еще один человек, которого бригадир урицких имел все основания опасаться: уважаемый законник Крапленый. Причин было несколько: во-первых, Свеча не знал, как отреагирует вор на то, что он завалил братьев, а во-вторых, слово, которое он однажды дал законнику, обязывало к более решительным действиям, которые Свеча по не зависящим от него причинам пока не мог предпринять.
Через неделю после приезда Свечников и Мустафа, которого бригадир в последнее время приблизил к себе, подустав от недавнего загула, прогуливались по ночной набережной и прикидывали план дальнейших действий.
– Наверное, надо было бы первыми с Крапленым связаться, – осторожно предложил Мустафа. – Все-таки, как ни крути, а он имеет свой интерес.
– Да я сам понимаю. – Свечников, встав у бетонного парапета, закурил и, глядя на лунную дорожку, продолжил: – Крапленый у нас вроде консультанта. Лукиных нет, и непонятно, что в Москве теперь происходит. Может быть, все уже разбежались, развалилась группировка, раздробилась на мелкие. А может быть, и нет. Только если урицкие вообще перестали существовать, Крапленому это вряд ли понравится.
Водная гладь с тусклой лунной дорожкой сумрачно светилась у берега. В тишине слышались ее ритмичные сонные всплески. Вспыхивал и гас маяк. Все это должно было действовать умиротворяющим образом, но Свече теперь было явно не до умиротворения.
– Кстати, Крапленый вроде бы в последнее время тоже был недоволен братьями, – напомнил Мустафа. – На общак мало давали, зато тачки себе раз в полгода меняли да на блядей тратили больше, чем на залетевших пацанов. Я как-то краем уха слышал их разговор, Миша еще оправдывался: мол, если на «Жигулях» буду ездить, меня не поймут.
– Сам знаю... Так что ты предлагаешь? – не глядя на собеседника, спросил бригадир. – Явиться к Крапленому и сказать: да, братьев я вальнул, но за дело, за беспредел. Чистильщика этого, Чижа, они ко мне послали. Разве я что не так сделал? Или мне надо было тогда в подъезде на колени перед Чижом встать, лоб свой подставить – мол, давай, дырявь на хрен?! Я-то за братьев отвечу, не вопрос. Но не могу я теперь выходить на Крапленого. Сам понимаешь, почему.
Свечников затушил сигарету, и они неторопливо, не говоря больше друг другу ни слова, двинулись по набережной – мимо курортного концертного зала, кафе «Таврида», гастронома, торговых ларьков. По небольшому мостику вышли на улицу Рузвельта.
У небольшого ночного магазинчика стояла шумная компания. Раздавались взрывы смеха, шутки, звон бутылок, кокетливо повизгивали девки, видимо, недавно подснятые тут же, у магазина. Компания громко обсуждала, где продолжить вечер: в Интуристе «Ялта», в ночном клубе «Черное море» или же прямо на набережной, в одном из многочисленных кафе.
– Ну и городок, твою мать, – выругался Свеча. – Никаких тебе забот, вечный праздник.
Бросив в сторону компашки возле магазинчика злобный взгляд, бригадир отвернулся, а его спутник, уставившись на ритмично мерцающий маяк, выжидающе помалкивал.
– Я так думаю, что Крапленый не был бы на тебя в обиде, если бы мы до того киллерюгу Македонского серьезно искали. Как ты и обещал. – Мустафа первым нарушил неловкое молчание. – Заявился бы к нему: так, мол, и так, слово свое сдержал. Тогда с тебя и взятки гладки. Мы тут прохлаждаемся, а дела стоят... И сучонок тот все еще живой.
– Так что, по новой в Курган махнуть? – вяло возразил Свечников. Остановился посередине узкой улочки, вздохнул, вновь закурил. – Знаешь, завтра я все-таки ему позвоню, Крапленому. Я уже понял, как с ним разговаривать.
– Как знаешь, – поморщился Мустафа. – Смотри только, чтобы хуже не было. Что ты ему скажешь? Братьев вальнул и в бега подался?!
– Сидим тут, как на иголках, ни хрена не знаем, что и как повернется. – Бригадир махнул рукой с зажатой в ней сигаретой. – Неопределенно все как-то. Надо прибиваться к какому-то берегу... Ладно, Мустафа, давай обратно двинем. Завтра же в Москву звоню. Крапленый – человек порядочный, думаю, поймет нас правильно...
Удивительно, но на следующий день Сергею Свечникову сказочно повезло.
Крапленый, которому бригадир сразу же дозвонился на мобильный, был в отличном расположении духа. Приветливо отозвался, поинтересовался здоровьем, текущими делами...
– Кстати, ты откуда звонишь? – поинтересовался законник.
Врать в подобных случаях себе дороже, и Свечников признался:
– Из Ялты. Отдыхаю здесь... Да и в Москве не с руки было оставаться, сам понимаешь.
– Ты смотри, как совпало – я как раз туда собираюсь. Тоже отдохнуть, проветриться. А где ты остановился? Может быть, с пацанами встретишь меня?
Встречали через два дня в симферопольском аэропорту. Крапленый прибыл один, без сопровождения, что выглядело весьма странным: киллеры уже дважды покушались на него.
– Зачем внимание привлекать! – словно угадав мысли бригадира, объяснил Крапленый. – Ладно, вы на чем приехали?
Через полчаса такси, нанятые Свечниковым, катили по горному серпантину. Свеча и Крапленый в головной машине перебрасывались ни к чему не обязывающими фразами о погоде и природе. Свеча по интонации, по выражению лица собеседника, даже по движениям его рук пытался определить, изменилось ли к нему отношение после убийства Лукиных, а если изменилось, то в какую сторону.
– Давай вечером посидим где-нибудь, расслабимся, – предложил законник, – о делах наших скорбных поговорим. В Москве теперь такое заворачивается... Этот, который с птичьей фамилией, что в президенты баллотировался, к власти пришел – в курсах? Теперь в Совете безопасности вроде как самый главный. Обещал за два месяца очистить столицу от криминала. Нелегкие времена настали, нелегкие. Менты совсем озверели, пацаны в ужасе, дела стоят, работать совсем невозможно. Может, и хорошо, что Лукины до сегодняшнего дня не дожили: со своими беспредельными замашками первыми под ментовский нож пошли бы...
Свеча не мог удержаться от вздоха облегчения. По последней фразе можно было предполагать – Крапленый на него не в обиде, братья ему сами поперек горла стояли, а это значит, что бригадиру можно не беспокоиться насчет взрыва в Сусальном переулке...
Серьезный разговор проходил в кафе «Ореанды», что на первом этаже гостиницы. Посетителей было немного, и прислуга, обрадованная тем, что в отеле осталась только солидная и респектабельная публика, стала еще предупредительней и вежливей. Свечников хотел было сделать богатый заказ, но Крапленый попросил не брать спиртного: только по этой детали можно было догадаться, что разговор будет непростой.
Вор выжидательно молчал, и Свеча, предугадав первые, самые щекотливые вопросы, начал разговор сам. Признался, что ликвидация Лукиных – его рук дело, но братья сами виноваты: зачем его и пацанов на той «стрелке» подставили? Да еще Чижа, чистильщика долбаного, к нему домой подсылали. Что он после этого должен был сделать? Оставалось одно – первым нанести удар...
Крапленый слушал его молча, лишь иногда кивал в ответ. По его лицу нельзя было понять реакции.
– Ладно, об этом чуть погодя. Помнишь свой день рождения?
Свечников кивнул, уже зная, о чем пойдет разговор.
– Да.
– А слова свои помнишь?
– Я за свои слова всегда отвечаю, – с несколько большей поспешностью, чем следовало, произнес в ответ бригадир. – Обещал Солоника найти – найду, бля буду! Для того и в Курган мотались, думали, кого-то из его свояков в заложники взять. Хорошего пацана в этом деле потеряли, а второй ссучился, раскололся. Да что говорить – сам все знаешь. Только пойми правильно: как я могу теперь его искать? Он ведь наверняка где-то далеко. И пробить не через кого. Я уже думал, может, ментов каких купить, через них чтобы...
– Вот об этом я с тобой как раз и хочу поговорить, – размяв желтыми от никотина пальцами сигарету, Крапленый взглянул не на собеседника, а поверх его головы. – Македонский недавно засветился...
Свеча вскочил, едва не перевернул столик.
– Где? Как?
– Он теперь в Греции, в Афинах, – с усмешкой ответил вор. – Ты Вахтанга, Вахо, – не знал такого? – Законник назвал довольно известного кавказского вора, с которым в свое время сидел в печально известном Владимирском централе. – Так вот я с ним встречался недавно. Сам мне «стрелу» кинул по этому самому делу. Так вот, Вахо рассказал мне следующее...
Спустя полчаса Свече было известно все: и о грузинском «апельсине» Резо, которого короновал этот самый Вахтанг, и о случайном знакомстве Резо с Солоником, и о том, что Резо вроде бы как уже вычислил местонахождение Македонского.
– А этот Резо не мог ошибиться? – спросил Свечников, явно недовольный тем, что кто-то нашел Солоника раньше его.
– Вроде бы нет. По описанию он, сходится. Да и через своих мусоров наши жулики пробивали: такое очень даже возможно, чтобы он в Грецию свалил.
– Так мы в эти самые Афины хоть завтра! – воодушевился Свеча.
Кто знает, что такое этот Резо. Если человек неглупый, сам поймет – убийство знаменитого киллера принесет ему не только авторитет, но и деньги. По слухам, за голову Македонского деньги назначены немалые.
Крапленый помолчал и, пожевав сигаретный фильтр, произнес веско:
– Свеча, ты ведь нормальный пацан. Ну, вышел с братьями Лукиными рамс, вальнул ты их – так они того сами заслужили. Я тебе еще вчера, когда из Симферополя ехали, намекнул.
У Свечникова после этих слов окончательно отлегло от сердца. Вор говорил совершенно искренне, и это не вызывало сомнений.
– Мы в Москве рассудили – поступил ты правильно. Думаю, что и тогда, на дне рождения, ты не напрасно метлой махал. Короче, отдохни тут еще с недельку, возвращайся с пацанами в Москву, не спеша оформляй документы и – в Грецию. За братана своего кровнику отомстишь, слово свое пацанское сдержишь...
Больше о делах не говорили. Лишь через два дня Крапленый как бы между делом завел разговор об оставшихся в столице урицких.
– Лидера теперь нет – вот что плохо, – сказал он задумчиво и печально. – Теперь главное, чтобы ваши пацаны не разбежались, не раздробились. Нужен такой человек, который бы всех авторитетом держал, а не страхом. Понимаешь мою мысль, Свеча? – спросил законник и выразительно взглянул на собеседника.
Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, – с этим утверждением офицер столичного РУОПа Олег Иванович Воинов был согласен на сто процентов.
Впрочем, догонять, задерживать, сажать в следственный изолятор, шить дела – эти профессиональные занятия руоповца все-таки были немного проще: сказывался богатейший опыт.
А вот ждать...
Воинов умел и ждать. В отличие от многих коллег он никогда не стремился к дешевым, сиюминутным победам, о которых забывают на следующий же день, предпочитая вдумчивую, кропотливую работу, которая рано или поздно оборачивается серьезным успехом. А такая работа невозможна без ожидания.
За Свечниковым и его быками продолжали следить. Правда, урицкие спешно выехали из Москвы, но прослушка телефонов родственников и знакомых позволила быстро вычислить их местонахождение. Не рискуя появиться в столице, бандиты сидели в Ялте, ожидая, как будут разворачиваться дальнейшие события.