Келлс Сюзанна. Последнее прощение

   — Нет.
   — Очень красивый, очень, — радостно рассказывал сэр Гренвилл. — Половина построена в елизаветинскую эпоху, но есть еще и великолепное современное крыло, спроектированное Лиминжем. Мне рассказывали, что в длинной галерее лепные украшения весьма и весьма изящны. Там немало леса, больше тысячи акров пахотных земель и еще в два раза больше отдано под пастбища для овец.
   От беззвучного смеха плечи его затряслись. Когда он заговорил, голос звучал как-то непривычно ликующе, как у проказливого мальчишки.
   — Я думаю, комитет графства по конфискации имущества благосклонно посмотрит на то, чтобы передать эти владения мне в собственность, как вы полагаете?
   Эбенизер улыбнулся, что случалось с ним крайне редко. Он знал, что сэр Гренвилл, пользуясь своим положением в парламентском комитете по надзору за судьбой захваченного вражеского имущества, обеспечивал себя землями по всей Южной Англии.
   — А кому он сейчас принадлежит?
   — Сэру Джорджу Лэзендеру. До боли честный человек. У него потрясающая жена. Сэр Джордж счел уместным присоединиться к нашим врагам, Эбенизер, так что, я полагаю, мы можем с чистой совестью наказать его.
   — Аминь.
   — Аминь. У него еще есть сын, не могу припомнить, как зовут мальчика. Думаю, этим и объясняется пребывание там вашей сестры.
   Эбенизер пожал плечами.
   — Не знаю.
   — Не то чтобы это имело какое-то значение, пока она остается там.
   Он засмеялся, тяжело поднимаясь со стула, придерживая одной рукой расшнурованные панталоны, а другой открывая огромный железный ящик. Оттуда он извлек листок бумаги и вручил его Эбенизеру, сопроводив жест цветистой фразой.
   — Исполните все необходимое, дорогой мой мальчик. Эбенизер взял бумагу аккуратно — так, будто мог от нее заразиться. Это было свидетельство о браке Сэмюоэла Скэммелла и Доркас Слайз, подписанное Джеймсом Боллсби, священнослужителем. Эбенизер взглянул на сэра Гренвилла.
   — Вы абсолютно уверены?
   — Уверен, дорогой мой мальчик, ни капельки не сомневаюсь и не колеблюсь. Действуйте!
   Эбенизер пожал плечами, потом поднес потемневшую хрупкую бумагу к пламени ближайшей свечи. Свидетельство вспыхнуло, скрючилось, заполыхало, и Эбенизер уронил его на серебряную тарелку, где оно и догорело. Посмеиваясь, сэр Гренвилл нагнулся и растер кучку пепла.
   — Вашей сестре только что дали развод. Он снова сел.
   — Вы ей скажете?
   — Боже упаси, конечно нет. И ему не скажу! И вообще никому не скажу! Пусть себе вечно думают, что они женаты, до самого конца света. Знаем только мы с вами, Эбенизер, только мы с вами. Вот так-то! — Почерневшим пальцем он указал на пепел. — Ваша сестра больше не жена Сэмьюэлу Скэммеллу. Так кто теперь хранитель печати?
   Эбенизер понимающеулыбнулся, но промолчал.
   — Вы, Эбенизер, вы. Поздравляю, вы разбогатели. Эбенизер поднял бокал и чуть пригубил. Пил он мало, предпочитая трезво смотреть на мир.
   Сэр Гренвилл скатал шарик из марципана и миндаля.
   — Более того, в завещании вашего отца говорится, что если ваша бедняжка сестра не доживет до двадцати пяти лет и не оставит наследников, тогда деньги Договора должны быть использованы на распространение Евангелия. Думаю, мы бы прекрасно сумели распространять Евангелие, как вам кажется, Эбенизер?
   Эбенизер Слайз улыбнулся и кивнул.
   — А как же Скэммелл?
   — Сами подумайте, дорогой мой. — Выпученные глаза адвоката пристально наблюдали за собеседником.
   Эбенизер сцепил пальцы обеих рук.
   — Если когда-то он и был вам нужен, то теперь явно бесполезен. Он весьма неудобный свидетель свадьбы, которая вам больше не нужна. Думаю, брату Скэммеллу пора перейти через реку Иордан.
   Сэр Гренвилл расхохотался:
   — Вот именно. Пусть ждет воскрешения из мертвых в могильной тиши.
   В последних отблесках дня огромный обломок серожелтого льда заколыхался на реке, натолкнулся на другую льдину и замер. Незамерзшая вода, казавшаяся черной в надвигавшейся темноте, ненадолго вспенилась, потом успокоилась. Вдалеке сэр Гренвилл едва различал тусклые огоньки несчастной деревушки Лэмбет.
   — Итак, брат Скэммелл должен умереть, но от чьей руки?
   Темные глаза ничего не выражали.
   — От моей?
   — По отношению ко мне это было бы добрым делом, дорогой мой мальчик. К несчастью, у этого, теперь весьма нежелательного брака, есть еще один свидетель.
   Эбенизер пожал плечами.
   — Гудвайф ничего не скажет.
   — Я имею в виду не Гудвайф.
   — А-а. — На лице Эбенизера промелькнуло подобие улыбки. — Дорогая Доркас.
   — Дорогая Доркас, которая будет очень сильно мешать, случись ей дожить до двадцати пяти лет.
   Под длинной пурпурной рясой Эбенизер вытянул обе ноги — одну длинную и тонкую, другую скрюченную и подвернутую внутрь.
   — Будет также весьма некстати, если с ее смертью станут связывать мое или ваше имя. Вы сами сказали, что Лопес все еще может доставить кое-какие неприятности.
   — Ну и?
   Эбенизер снова улыбнулся удовлетворенной, мудрой улыбкой.
   — Мы с вами так и не поговорили о вознаграждении священнику.
   — Преподобному Верному До Гроба Херви? Ему нужно что-то еще, кроме его двадцати фунтов?
   — Возможно, он заслужил поощрение. Он же не сказал Скэммеллу. Он никому не сказал, кроме Гудвайф, да и она была ему нужна только для того, чтобы побыстрее добраться до вас.
   — Чего ему нужно?
   — Славы.
   Сэр Гренвилл издал короткий неприятный смешок.
   — И это все? Это просто. В эту же субботу он у меня будет проповедовать в соборе Святого Павла и потом каждую субботу, когда ему только захочется.
   — Нет. — Эбенизер без всякого смущения возразил сэру Гренвиллу. С тех пор, как он обосновался в этом доме, невозможно было не поражаться его самоуверенности. — У него свои представления о славе.
   Быстро и толково он изложил их суть сэру Гренвиллу, отметив внимание на лице адвоката.
   Сэр Гренвилл раздумывал, глядя на окно, в котором отражались горевшие в комнате свечи. Он усмехнулся:
   — Так значит, с ней разделается суд?
   — Да. И нас не в чем будет упрекнуть.
   — Вы бы смогли даже выступить в ее защиту, Эбенизер.
   — Я так и сделаю.
   — А Верный До Гроба — какое подходящее имя — позаботится о том, чтобы ее вздернули.
   — Или еще того хуже.
   — Как все удачно складывается. — Сэр Гренвилл потер пухлые руки. — Вам придется отправиться в Лэзен, Эбенизер. Я позабочусь о том, чтобы комитет безопасности освободил вас от ваших обязанностей.
   Эбенизер выслушал приказ и серьезно кивнул. Несмотря на выпитое вино, мысль сэра Гренвилла работала четко.
   — Возьмите с собой священника, а я сделаю так, чтобы и Скэммелл там оказался. Дайте мне знать, когда победа будет близка. Я сам приеду.
   — Вы хотите присутствовать?
   — Не забывайте, что там печать, которую нужно забрать.
   Эбенизер не шелохнулся, не произнес ни звука. Сэр Гренвилл усмехнулся:
   — И обширное поместье. Я быстро вступлю во владение.
   — Когда?
   — Как только мы сможем выступить. — Сэр Гренвилл пожал плечами. — Ранней весной, а пока нужно присматривать за домом. — Он широко улыбнулся. — Я сделаю вас своим наследником, Эбенизер.
   Эбенизер чуть заметно поклонился.
   — Надеюсь, ваш астролог ошибся в своем втором предсказании.
   Сэр Гренвилл предпочел бы не слышать этих слов. Несмотря на шедший от огня жар, несмотря на уютную комнату, у него по спине побежали мурашки. Склонившись над астрологическими картами сэра Гренвилла, Барнегат сказал, что враг грядет из-за моря. Он подумал было про Кита Эретайна, но Эретайн мертв! Сэр Гренвилл поежился. Если бы Кит Эретайн слышал сотую долю того, что говорилось в этой комнате на Рождество, тогда Кони следовало бы опасаться такой смерти, в сравнении с которой участь жертв Эбенизера Слайза показалась бы милостью.
   — Подбросьте поленьев в огонь, Эбенизер. Эретайн мертв. Он лежит в могиле в Америке, и, надеюсь, американские черви приканчивают его труп. Нет. Барнегат имел в виду Лопеса, но, если еврей осмелится сунуться в Англию, мы упрячем его за решетку.
   Эбенизер захромал к камину, подбросил поленьев и посмотрел, как разгорается пламя. Он прислонился к камину и в отороченной мехом пурпурной рясе казался на удивление элегантным. Глаза его напоминали два белых огонька.
   — Хотите поразвлечься сегодня вечером? Сэр Гренвилл повернул голову.
   — Садитесь, пожалуйста, дорогой мой мальчик. Мне больно шею. — Он посмотрел, как Эбенизер, хромая, вернулся к стулу. — Что вы можете предложить?
   — Девушка. Просит помилования для отца.
   — Кто такой?
   — Торговец сальными свечами, — пожал плечами Эбенизер. — Мы подозреваем, что он посылал сообщения в Оксфорд. Он все отрицает.
   — Вы его отпустите?
   — Как знать? Теперь это во многом зависит от его дочери.
   — Что она собой представляет?
   — Семнадцать лет, девственница, достаточно хорошенькая.
   — Она не догадывается, чей это дом? Эбенизер снисходительно посмотрел на хозяина.
   — А вы как думаете?
   — Простите, Эбенизер, простите. — Он усмехнулся. — Действуйте, дорогой мой мальчик.
   Он с трудом выпрямился. Ему нравилось смотреть, как Эбенизер мстит миру, который так долго не признавал талантов калеки. Через окошко сэр Гренвилл мог из темной комнаты наблюдать за происходящим в спальне Эбенизера. Даже и без орудий пытки, которыми правительство снабжало представителей его профессии, Эбенизер отлично умел унижать, особенно тех невинных и непорочных, которые попадали в его власть.
   Сэр Гренвилл с нетерпением последовал за воспитанником.
   На улице начался дождь, и черные холодные капли мягко падали на темное болото, на реку, на застывший лед, медленно и неуловимо распространявшийся к мирным западным берегам, скрытым ночным покровом.
   — Ты всегда ее носишь?
   — Да. — Кэмпион оттолкнула руку Тоби, тянувшуюся к печати и белому шелку, прикрывавшему грудь.
   — Мама говорит, вы читали Джона Донна?
   — И Спенсера, и Дрейона, и Форда, и Грина, и Шекспира, и сэра Филипа Сидни, и Ройдена, и даже кого-то по имени Томас Кэмпион.
   Тоби не обратил внимания на перечисленные имена. Он закрыл глаза: — «Полная нагота, все радости — благодаря тебе».
   — Не здесь и не сейчас, Тоби Лэзендер.
   — Слушаюсь, мэм.
   Кэмпион уселась на покрытый шкурой сундук, который стоял в зале перед одним из огромных каминов. Остатки вчерашнего пиршества все еще были не до конца убраны. Огромные поленья пылали над горкой тлеющих перекатывающихся углей. Почти весь замок был погружен в сон.
   Вчера вечером, после того как Тоби помог отцу добраться из помещения для слуг до спальни, они с Кэмпион еще долго не смыкали глаз. И сегодня, в эту рождественскую ночь, они тоже до самого утра будут вместе, наслаждаясь словами и молчанием.
   Сидевший у ее ног Тоби скользнул рукой по отделанному лентами рукаву и, взяв за плечо, слегка притянул к себе. Он поцеловал ее, почувствовал, что она ему ответила, а потом открыл глаза, чтобы посмотреть, закрыты ли ее, и встретился с ее взглядом. Он откинулся назад.
   — Ты не принимаешь меня всерьез.
   — Ох, — передразнила она с нежной жалостью.
   Она не замечала в нем особых перемен и гадала, стал ли он крепче за эти проведенные в седле дни, прибавилось ли у него уверенности, что он сумеет выжить в боях. Теперь Тоби точно знал, что убил четверых, а если считать Тримметта в доме Скэммелла, то пятерых. И все были убиты с близкого расстояния — из пистолета или мечом. Ему хватило времени, чтобы различить страх в глазах врагов, и он научился подавлять свой собственный ужас. Да, думала она, он стал тверже, но это не мешало ему быть с ней очень нежным.
   — Преподобный Перилли говорит, что ты не замужем. Не замужем, пока Скэммелл…
   — Я знаю, что он говорит. Твоя мать говорит то же самое. Он прав. Я не замужем.
   — Так ты выйдешь за меня замуж?
   Она провела пальцем по его лицу, делая вид, что размышляет:
   — Да.
   — Когда?
   — Через три дня.
   — Через два я возвращаюсь в Оксфорд!
   — Я знаю.
   Они обвенчаются. Дал согласие даже сэр Джордж, пребывавший в мрачном расположении духа после утренней рождественской службы. Он по-прежнему считал Кэмпион не самой подходящей невестой и предпочел бы кого-нибудь с более надежными видами на приданое. Очень уж хотелось перекрыть крышу на Старом доме. Но так или иначе — он не встанет сыну поперек дороги.
   — Однако, Тоби, ты пока еще не можешь жениться на ней.
   — Знаю, отец.
   После заутрени проконсультировались с преподобным Перилли, который в общих чертах обрисовал стоявшие перед ними трудности. Тот объяснил, что надлежащим образом созванный церковный суд может провозгласить брак Кэмпион со Скэммеллом лишенным силы. И даже если Скэммелл осмелится присутствовать на слушании, ему нечего будет противопоставить девственности Кэмпион. Но это, добавил Перилли, должны подтвердить хорошие свидетели: безупречные врачи, надежные повитухи, и на это потребуются деньги. Далее, церковные суды больше не заседали в Лондоне, процесс должен будет проходить в Оксфорде и, по его мнению, для Кэмпион это станет тяжким испытанием.
   — Вы уверены, что мистер Скэммелл не обратится в суд лорд-канцлера? Наверное, существует брачный контракт.
   Сэр Джордж с больной после попойки головой был мрачен.
   — Я ни в чем не уверен, Перилли, кроме того, что Тоби не желает рассуждать здраво.
   — Едва ли можно его винить, сэр Джордж.
   Сэр Джордж вздохнул:
   — Похоже, что так.
   Что ж, Кэмпион пройдет через это испытание, но только чуть позже, когда дороги опять станут проезжими. Теперь же она улыбалась, глядя на двух собак, чутко спавших перед камином. Лапы у них вздрагивали, когда они гнались за воображаемыми кроликами^[7]. Кошечка Милдред дремала у Кэмпион на коленях. Котенка, который теперь уже почти совсем вырос, Кэмпион назвала в честь миссис Свон.
   — Интересно, получит ли она наше письмо?
   — Миссис Свон?
   — Да.
   — Не знаю.
   Она все еще пребывала в благодушном настроении:
   — На следующее Рождество мы будем женаты.
   — Знаю. Тебе придется пообещать слушаться меня.
   — Так же, как твоя мать слушается твоего отца?
   Тоби откликнулся:
   — Пожалуй.
   Кэмпион стала серьезной.
   — Как ты думаешь, Флиты счастливы?
   — М-м, — зевнул Тоби. — Анне нравится, что Джон такой скучный. Она чувствует себя в безопасности.
   — Неужто они в самом деле станут нашими врагами?
   — Нет. Семей, в которых произошел раскол, сколько угодно. А особой ненависти нет, — он повернул голову, чтобы взглянуть на нее. — По-моему, омеле без нас не обойтись.
   — А по-моему, ты чересчур злоупотребляешь омелой^[8]. Пожалуй, я пойду спать.
   — Я провожу тебя.
   — Тоби Лэзендер, я вполне могу сама подняться по лестнице.
   — А вдруг на тебя кто-нибудь выпрыгнет?
   — Не выпрыгнет, если ты останешься здесь, дорогой, — засмеялась она. — Вот только если этот страшный мальчик Ферраби. А кто он?
   Тоби подумал, что временами Кэмпион разговаривает, как его мать.
   — Мама хочет, чтобы он женился на Кэролайн.
   — Он только и делал, что пялился на меня своими телячьими глазами. Как большой грустный бык. Как-то раз я с ним заговорила, а у него потекли слюни.
   — Вот так. — Тоби скорчил гримасу и тоже пустил слюну.
   — Прекрати, испугаешь Милдред.
   Он засмеялся.
   — Ты приводишь Ферраби в волнение.
   — Уж и не знаю почему. А он правда женится на Кэролайн? Он так молод!
   — Наверно. — Он ухмыльнулся. — Деньги.
   — Да уж не думаю, что из-за его внешности.
   Тоби шутливо пояснил:
   — А я женюсь на тебе из-за внешности.
   — Да неужели?
   — Да. — Он встал перед ней на колени. — Из-за твоих волос, твоих глаз, твоего рта и этой большой коричневой родинки. — Он сделал паузу, его палец задержался у нее над самым пупком. Он ткнул ее в корсет. — Вот здесь.
   — Тоби!
   Он расхохотался:
   — Я прав. Отрицать бесполезно.
   Он был прав. Она залилась краской.
   — Тоби?
   — Да, любимая? — Он говорил совершенно невинным тоном.
   — Откуда ты знаешь? — воскликнула она и разбудила собак, которые открыли глаза, увидели, что есть еще рано и, устроившись поудобнее и немного поворчав, снова заснули. Котенок выпустил коготки.
   Тоби напустил на себя таинственность:
   — Когда ловишь форель голыми руками, двигаться нужно очень-очень медленно и очень-очень тихо.
   — Ты меня видел?
   Он кивнул. Она почувствовала, что опять краснеет.
   — Ты должен был дать о себе знать!
   — Ты бы распугала рыбу! — негодующе запротестовал он. Потом засмеялся. — Я посмотрел сквозь ситник и увидел тебя. Нимфа ручья.
   — А потом, я полагаю, у тебя увязли ноги, и ты не мог шелохнуться?
   — Именно так все и было, — согласился он. — А когда я рассмотрел все, что нужно, спустился вниз по ручью поплескаться и вернулся. А ты сказала, что не купалась.
   — А ты сделал вид, что ничего не видел!
   — Ты меня не спрашивала!
   Он изобразил такое же возмущение, как Кэмпион.
   — Тоби! Ты несносен!
   — Я знаю, но ты все равно выйдешь за меня?
   Она посмотрела на него, наслаждаясь его улыбкой. Одно ее беспокоило.
   — Когда ты был в ручье, Тоби…
   — Что?
   Она колебалась.
   — Твоя мать говорит… — она запнулась и указала рукой себе на грудь, — она говорит…
   Он рассмеялся над ее смущением.
   — Мама не отличит этого от форели.
   — Тоби!
   Собаки снова зашевелились. Он расхохотался:
   — Тогда я тебе скажу. Они прекрасны.
   — Это правда?
   — Хочешь, чтобы я убедился? Тогда поскорее выходи за меня замуж.
   — Если ты мне кое-что пообещаешь.
   — Что?
   Она наклонилась вперед, быстро поцеловала его в лоб и встала, сжимая в руках Милдред.
   — Что иногда ты не будешь снимать ботинок.
   — А что это значит?
   Она отошла от него и заговорила, подражая голосу леди Маргарет:
   — Ничего. О некоторых вещах молодым говорить не следует.
   В конце концов она все-таки поднялась по лестнице, сожалея, что должна оставить его, мечтая проснуться утром рядом с ним. Будущее опять рисовалось безоблачным, а от прошлого остались лишь малозначительные воспоминания о несчастных людях, винивших Бога в собственной бездарности. Впереди была целая жизнь, жизнь, полная любви, и она подумала, что за эти три месяца ни разу не вспомнила об ангеле, который записывал ее проступки, и о его массивной обвинительной книге. Ей представлялся теперь другой ангел — сияющий и счастливый, и, в этой холодной комнате, опустившись на колени подле кровати, в которой уже давно остыла грелка, она стала молиться, благодаря Бога за то, что жизнь стала счастливой, как Ему и угодно. Она молилась за Новый год, за весну, когда она сможет скрепить брачной печатью свое счастье.

Часть третья
Печать святого Луки

Глава 15

   В новогодний день 2 марта 1644 года было солнечно и холодно. Это был один из тех приятных мартовских дней, которые предвещают весну. Обожавшая все делать наоборот, леди Маргарет Лэзендер решительно не желала признавать его днем Нового года, предпочитая первое января. Преклонявшийся перед традициями сэр Джордж посмеивался над январским праздником. Он прислал жене многословные поздравления из Оксфорда. Вне зависимости от того, считать ли этот день новогодним или нет, перспективы открывались хорошие. Зерно было посеяно, на фермах появились телята, а на маслобойне после зимнего затишья закипела работа. Молоко было сладким от листьев пастернака, которыми в ожидании весенней травы питались коровы.
   В каминах замка все еще полыхал огонь, но кое-где окна уже были распахнуты, чтобы холодный воздух освежил залы. Как обычно, народился целый выводок ребятишек, которые бьши обязаны появлением на свет прошлогоднему майскому празднику и которых теперь наскоро окрестили. Примыкавшая ко рву лэзенская церковь располагалась в призамковом саду. Все матери возвращались в деревню с маленькими серебряными чашечками, запас которых у леди Маргарет был, по-видимому, неиссякаем.
   Основная часть драгоценностей в замке исчезла. Полковник Эндрю Вашингтон, командир лэзенского гарнизона, предложил сэру Джорджу спрятать наиболее ценные вещи. Их отнесли в погреба и замуровали в стену, о чем знала лишь горстка верных слуг. Новую кладку вымазали разбавленным коровьим навозом, чтобы она выглядела старой и чтобы лучше рос лишайник, маскируя тайник. В доме теперь пользовались оловянной посудой, а золото и серебро исчезло из залов и комнат.
   Присланный из Оксфорда полковник Вашингтон был низеньким толстым человеком, который, на первый взгляд, вовсе не производил впечатления бывалого вояки. Но первое впечатление было обманчиво. Он был аккуратен, смел, авторитетен и свою самостоятельность доказал при первой же встрече с хозяйкой замка. Он стоял рядом с лошадью, задумчиво глядя на канавы, которые леди Маргарет приказала вырыть по обе стороны сторожевого помещения и которые заметно пострадали от зимних дождей и снегов. Леди Маргарет радостно сообщила ему:
   — Вот видите, полковник, я начала за вас вашу работу. Вашингтон с интересом посмотрел на нее.
   — А что это такое, ваша милость?
   — Что это такое? — Леди Маргарет была поражена. Она выпрямилась в полный рост, надвинувшись на маленького полковника. — Это укрепления, полковник Вашингтон, оборонительные сооружения!
   — Вероятно, ваша милость ожидает нападения церковного хора? Это будут солдаты, мэм, солдаты! Хм, укрепления!
   И он ушел, оставив потерявшую дар речи леди Маргарет. Весь замок трепетал в ожидании, кто же выиграет эту битву характеров.
   Полковник Вашингтон недаром славился как хороший солдат. Он знал, в какие сражения вступать и когда предлагать перемирие. И после того, как он осмотрел оборонительные сооружения, после того, как сто пятьдесят его подчиненных были расквартированы в караульном помещении, сторожевой башне и Старом доме, он заключил мир с леди Маргарет. Он невзначай попросил у нее совета и так ловко вложил ей в голову свои мысли, что она посчитала их собственными. Словом, последние месяцы уходящего года протекали вполне мирно. Полковник и двенадцать его офицеров ели вместе с семьей, а по прошествии двух месяцев офицеры даже прекратили осаду Кэмпион.
   И все же первый день 1644 года принес в замок новые волнения. Прибыли «убийцы». «Убийцы» и фальконеты.
   Их ждали с самого начала февраля, но суровая снежная зима задержала их в Оксфорде, и даже сейчас на дорогах было столько грязи, что полковник Вашингтон удивился, как это им удалось благополучно добраться.
   Новость в длинную галерею принесла Кэролайн.
   — Они здесь! Здесь! Они прибыли!
   Леди Маргарет оторвала взгляд от наполовину переплетенной книги, которую почему-то никак не удавалось доделать как следует.
   — Кто здесь? Ты говоришь так, будто это второе пришествие! Никакого трубного гласа я не слышала.
   — «Убийцы», мама! Они здесь! Книга была тотчас же забыта.
   — Кэмпион! Накидку. И себе тоже, дитя. Побыстрее. Мне нужны сапоги. Кэролайн, найди мои сапоги. Идем! Идем!
   «Убийцы» стояли перед фасадом Старого дома, их доставили в фургонах под надзором тридцати человек, которые станут ценным пополнением для гарнизона. Полковник Вашингтон широко улыбался, глядя на фургоны.
   — Разве они не восхитительны, леди Маргарет? Просто восхитительны!
   — Мне бы хотелось немедленно испытать их! Вашингтон подавил улыбку. Он знал, что, как только прибудут пушки, леди Маргарет захочется в них поиграть. Он отвесил легкий поклон.
   — Я полагаю, что честь сделать первый выстрел должна принадлежать вам, ваша милость.
   — Как вы добры, полковник.
   Оксфорд оказался щедр. Им прислали четыре фальконета — большие пушки — и шесть более мелких «убийц», хотя обещали только эти последние. «Убийцы» крепились на шарнирах, а прозвище свое получили потому, что из-за отдачи металлический ствол иногда разворачивался в обратную сторону, поражая орудийную прислугу. Фальконеты стреляли круглыми ядрами, а более мелкие пушки выплевывали ужасающий веер обломков металла, способных, по словам Вашингтона, уложить значительную часть атакующего противника.
   Кэмпион смотрела, как лебедкой медленно поднимают и устанавливают на деревянном лафете ствол фальконета. Ей стало страшно. Она подумала о Тоби и представила себе, как в него попадает огромное ядро, превращая тело в кровавое месиво. Вид установленных пушек напомнил ей о том, что тучи войны, еще в прошлом году казавшиеся такими далекими, теперь сгущаются над Лэзеном. Полковник Вашингтон, который всегда был к ней добр, уверял, что она зря волнуется.
   — У них на примете есть рыбешка покрупнее, мисс Кэмпион. Сначала они попытаются овладеть замком Корф. К тому же я не дам им покоя.
   Полковник часто применял патрулирование и рейды, вынуждая противника держаться подальше от Лэзена.
   Леди Маргарет едва сдерживала нетерпение. Ей хотелось выстрелить из «убийц», уж очень приглянулось ей название, но Вашингтон тактично указал на то, что фальконет — более крупное орудие и произведет больше шума. Леди Маргарет согласилась выстрелить из фальконета. Она внимательно смотрела, как в охваченный обручами ствол засыпают порох, как запихивают вату и наконец через дуло закатывают и поглубже заталкивают железное ядро. Стрелок посыпал запальное отверстие мелким порохом, а потом полковник Вашингтон приказал всем отойти подальше. Ствол пушки был обращен к западу и смотрел через ров на покрытые талой водой заливные луга.