Келлс Сюзанна. Последнее прощение

   Ту первую ночь она спала в гостинице в общей комнате вместе с полудюжиной женщин, и не один раз ей хотелось оказаться дома в Уэрлаттоне. Река ее жизни вынесла ее к незнакомым берегам, где она не знала, как себя вести. Но мысль о дряблом, грузном Скэммелле, о его страсти к ней, перспектива стать матерью его детей придали ей решимости все выдержать.
   Холодным утром на заре она заплатила золотой монетой за ночлег, отчего вокруг удивленно переглянулись. Ей оставалось только поверить, что сдачу ей дали правильно. Женская уборная располагалась в пустом хлеву без крыши. Все было так странно. Газетные листки, приклеенные на стенах таверны, рассказывали о победах пуритан над королем, потому что этот район хранил верность парламенту.
   Жена возчика, уплатив по собственному счету, вывела ее на улицу, где муж уже подготовил мулов. Они снова вышли навстречу заре, и сердце у Кэмпион радостно забилось, потому что ей удалось благополучно продержаться целый день.
   Возчик Уолтер был человеком молчаливым, упрямым, как мулы, дававшие ему заработок. Он медленно брел во главе цепочки, устремив взгляд в Библию, которую, как с гордостью поведала Кэмпион его жена, он недавно выучился читать. «Не все слова, конечно, но большинство. Он читает мне интересные истории из Священного Писания».
   День был облачным, большие тучи наползали с юга, и после полудня полил дождь. В тот вечер в таверне на окраине Нью-Фореста Кэмпион грелась у огня. Она пила слабое пиво и жалась к жене Уолтера Мириам, которая охраняла ее от назойливых мужчин. Мириам приговаривала:
   — Мама должна была бы выдать тебя замуж.
   — По-моему, я была нужна ей дома.
   Она тут же перепугалась, что Мириам может удивиться, почему же тогда мать отправила ее в Лондон, но жену возчика занимали другие мысли.
   — Это не назовешь благословением, милая.
   — Что?
   — Твою красоту. Видишь, как она притягивает мужчин. Хорошо, что Бог не создал тебя гордячкой, вот это благословение. Но на твоем месте, милая, я бы выходила замуж, да поскорее. Сколько тебе?
   — Восемнадцать, — соврала Кэмпион.
   — Много, много. Я-то обвенчалась с Уолтером в пятнадцать, и лучшего мужчину Богу никогда не вылепить из своей глины, правда, Уолтер?
   Уолтер, трудившийся над Второзаконием, оторвался от книги и смущенно пробурчал что-то в ответ. Потом вернулся к Священному Писанию и элю.
   Кэмпион посмотрела на Мириам:
   — У вас нет детей?
   — Бог с тобой, девочка, детки уже выросли. Те, которым Господь позволил вырасти. Наш Том уже женат, а девочки в услужении. Вот почему я и хожу с Уолтером, чтобы составить ему компанию и уберечь от беды!
   Она рассмеялась собственной шутке, и Кэмпион с удивлением заметила, как теплая улыбка смягчила суровое лицо Уолтера. Эту шутку они явно уже давно знали, и она доставляла им удовольствие. Кэмпион поняла, что очутилась в обществе добрых, хороших людей, и пожалела, что вынуждена обманывать их.
   На следующий день вместе с двумя дюжинами спутников они пересекли Нью-Форест. Уолтер достал свой огромный пистолет и заткнул его за пояс, а поверх вьюков первого мула положил меч. Но в лесу им никакого беспокойства не причинили, не считая нового дождя, от которого размокла дорога, а с деревьев капало еще долго после того, как ливень кончился. После полудня уже снова сияло солнце. Они приближались к Саутгемптону, где Кэмпион предстояло расстаться с Мириам.
   Каждый новый этап путешествия тревожил Кэмпион. Она благополучно добралась до Саутгемптона. Раньше она даже и не мечтала оказаться так далеко от дома. Но теперь ей предстояло еще более сложное испытание — переезд до Лондона. Мириам спросила, много ли у нее денег. Кэмпион сказала, что да, около пяти фунтов, и Мириам посоветовала ей поехать в дилижансе.
   — Так надежнее всего, девочка. Дядя ждет тебя?
   — Думаю, да.
   — Хорошо, поезжай в дилижансе. Может, за тебя даже заплатят. — Она рассмеялась, потом отвела Кэмпион к большой гостинице, от которой отправлялись дилижансы, и поцеловала ее на прощание. — Я вижу, ты хорошая девушка. Да хранит тебя Господь. Мы будем за тебя молиться.
   Возможно, их молитвы были услышаны, потому что в Саутгемптоне Кэмпион встретилась с миссис Свон. И хоть Милдред Свон и не слишком походила на орудие Господа, свои функции она выполняла исправно. Всего через несколько минут после встречи она взяла девушку под свое крыло. Они спали в одной кровати, и Кэмпион выслушивала бесконечную историю жизни Милдред Свон.
   В Саутгемптоне она навещала сестру, которая была замужем за священнослужителем, и теперь возвращалась домой в Лондон. Повествование, прерванное сном, возобновилось на следующее утро, когда они в ожидании дилижанса стояли на мощенном булыжником дворе.
   — Я вдова, милая моя, так что и печали и невзгоды мне знакомы.
   На земле рядом с ее корзиной, наполненной пирожками и фруктами, стоял огромный растрепанный сверток. Обернувшись, чтобы удостовериться в целостности пожитков, Милдред увидела возившегося неподалеку конюха:
   — Не смотри на них своими воровскими бельмами! Я христианка, путешествую безо всякой защиты! Но не думай, что сможешь обокрасть меня!
   Пораженный конюх поспешно ретировался. Миссис Свон, любившая устраивать мир вокруг себя по своему вкусу, радостно улыбнулась Кэмпион:
   — Обязательно расскажи мне про свою маму, дорогая моя.
   Милдред Свон была полной женщиной средних лет. Одета она была в выцветшее платье голубого цвета с ярким цветастым шарфом на плечах и в ярко-красный чепец, напяленный на непокорные светлые волосы. Она не стала ждать, пока Кэмпион ответит, и деловито поинтересовалась, где та намерена сидеть — на крыше или внутри. Кэмпион не знала.
   — Лучше бы тебе ехать со мной, дорогая моя. Внутри. Тогда мы сможем защищать друг друга от мужчин. — Последние слова были произнесены достаточно громко, чтобы их расслышал высокий угрюмый священник. Миссис Свон понаблюдала за ним, желая убедиться, что он осознал услышанное, потом снова повернулась к Кэмпион. — Ну?
   Кэмпион немного изменила свой рассказ. Она сохранила часть о больной, немощной матери, но в Лондон она теперь ехала к адвокату по поводу наследства. Что почти соответствовало истине, так как Кэмпион пришла к выводу, что Гренвилл Кони, по-видимому, и есть автор Договора.
   Когда Кэмпион закончила рассказ про наследство, они устроились в дилижансе на сиденьях с подушечками, и миссис Свон уже успела безжалостно растолкать остальных пассажиров, чтобы высвободить для себя достаточно места. Священник, который теперь держал в руках Библию, сидел у окна напротив Кэмпион.
   Миссис Свон очень заинтересовало повествование о больной матери.
   — У нее малокровие, милая?
   — Да.
   — Лютики, милая. Лютики. Лютики помогают при малокровии, милая. У моей мамы было малокровие. Она, конечно, умерла, но не только от малокровия. Нет, нет. — Последние слова она произнесла мрачно, будто за ними скрывалась страшная тайна. — А что у нее еще, дорогая?
   В течение двух часов, пока дилижанс громыхал и трясся, продвигаясь вперед, Кэмпион обрушивала на свою мать, будто на Иова, все новые и новые несчастья. Каждая новая болезнь была хлеще предыдущей, и для любой у миссис Свон находилось верное средство. Правда, ей было известно о ком-то, кто все же, несмотря ни на что, умер. Беседа, утомительная для Кэмпион тем, что беспрестанно заставляла работать ее воображение, приносила райское наслаждение миссис Свон.
   — Малярия, дорогая? У моей бабушки была малярия, упокой Господь ее душу, но умерла она не от нее. Нет. Она вылечилась. Но она молилась святой Петронилле. Сейчас-то уж конечно не помолишься, благодаря кое-кому, кого я называть не стану. — Она сверкнула глазами на священника, которого ни с того ни с сего невзлюбила. — А грудь у нее болит, милая?
   — Да, очень.
   — Так и должно быть, — тяжело вздохнула миссис Свон. — У меня тоже болела, дорогая, когда еще был жив мой муж, но он-то у меня был моряком! Да. Из Лиссабона он привез мне изображение святой Агнессы, и знаешь, оно помогало как амулет, да это и был амулет. — Она заговорила громче, чтобы привлечь внимание священника. — Ох, как болела грудь, дорогая! А болеть там было чему!
   При этой мысли она захохотала, глаза же ее, не мигая, сверлили взглядом священнослужителя, который, естественно, не смог остаться равнодушным. Кэмпион не могла сказать, что обидело его: разговор о римско-католических святых или обсуждение груди. Он наклонился к миссис Свон:
   — Ты ведешь неблагочестивые разговоры, женщина! Она не обратила на него внимания и наклонилась к Кэмпион:
   — А уши у нее длинные, дорогая?
   — Нет.
   — Слава Богу, дорогая, потому что с длинными ушами, кроме подрезания, ничего не сделаешь. Хорошего подрезания! — Она повернулась к священнику, но тот уже откинулся назад, признав поражение и вперив взгляд в Псалтырь.
   Миссис Свон снова попыталась растормошить его:
   — А падучей она страдает?
   — О да.
   — Да, у моей тетки тоже была, упокой Господь ее душу. Только что стояла на ногах, а тут уж валяется ничком на полу. Вот так-то. Падучую излечивает святой Валентин, дорогая.
   Священник не проронил ни слова.
   Миссис Свон поудобнее устроилась на сиденье.
   — А теперь, дорогая, я намерена вздремнуть. Если кто-то станет досаждать тебе, — тут она в упор посмотрела на странствующего проповедника, — просто разбуди меня.
   Миссис Свон была ее проводником, наставником, защитником, а теперь, когда в конце Стрэнда они вышли из дилижанса, еще и домохозяйкой. Она и слышать не желала о том, чтобы Кэмпион поселилась где-нибудь в гостинице, хотя она не замедлила намекнуть, что ее гостеприимство не бесплатно.
   — Я не жадная, дорогая, нет. О Милдред Свон никто такого не скажет, но человек о человеке должен заботиться. — После этих афористических слов сделка была заключена.
   Хотя Чэринг-Кросс и Стрэнд — это еще не Лондон, а лишь дома, выстроенные к западу от старой городской стены, на Кэмпион они произвели ужасающее впечатление. Небо на востоке было темным от дыма бесчисленных труб, а церковных башен и шпилей виднелось столько, сколько Кэмпион никогда бы и вообразить себе не смогла. Надо всем этим нависал огромный, стоявший на холме собор. Вдоль Стрэнда, по которому ее повела миссис Свон, стояли хоромы богачей, двери в них охраняли вооруженные люди, сама же улица кишела калеками и нищими. Кэмпион видела мужчин с пустыми, гноящимися глазницами, безногих детей, передвигавшихся на сильных руках, женщин, чьи лица покрывали открытые язвы. Вонь стояла жуткая.
   Миссис Свон ничего этого не замечала.
   — Это Стрэнд, дорогая. Когда-то здесь обитало множество джентри, но большинство, к сожалению, уехало. Теперь везде протестанты, а протестанты не платят, как джентри.
   Покойный муж миссис Свон, капитан морского плавания, оставил деньги, и она приумножала свой доход вышиванием. Пуританская революция в Лондоне снизила спрос на это декоративное искусство.
   В сторону от города протопал отряд солдат в ярко сверкающих на солнце шлемах с забралами. На плечах у них были длинные пики. Людей бесцеремонно отодвигали прочь с дороги. Миссис Свон презрительно крикнула: «Дорогу помазанникам Божьим!» Офицер бросил на нее суровый взгляд, но миссис Свон была не из тех, на кого военные производят впечатление. «Смотрите под ноги, капитан!» Она рассмеялась, когда офицер отскочил в сторону, обходя кучу навоза. От солдат она отмахнулась. «Просто играют. Видела мальчиков на Найтсбридже?» Солдаты остановили дилижанс и обыскали путешественников на мосту к западу от Лондона. Миссис Свон презрительно скривилась:
   — Мальчишки, вот они кто такие. Только и всего! Им обрили головы, и они решили, что могут управлять миром! Сюда, милая.
   Кэмпион повели по такому узкому переулку, что она не могла шагать рядом с миссис Свон. Она совсем запуталась в лабиринте маленьких улочек, но миссис Свон, наконец, подошла к синей двери, старательно отперла ее и втолкнула девушку внутрь. Расположившись в небольшой гостиной, Кэмпион сочла, что достигла своей цели. Здесь, в этом большом, запутанном городе ей, возможно, удастся найти разгадку тайны висевшей у нее на груди печати. Где-то здесь был и Тоби Лэзендер, и в мире, где единственным ее другом была миссис Свон, он приобрел в ее воображении очень большое значение. Наконец-то она была в Лондоне и наконец-то, свободна.
   Миссис Свон тяжело опустилась напротив нее, задрала юбки и стянула с себя башмаки на деревянной подошве.
   — Ох, бедные мои мозоли! Ну вот, дорогая! Вот мы и добрались!
   Кэмпион улыбнулась: «Добрались!» До того места, где можно найти разгадку тайны.

Глава 7

   Перед побегом из Уэрлаттона Кэмпион вела себя столь эксцентрично и держалась столь обособленно, что в первое утро ее отсутствие вызвало лишь у Гудвайф самодовольное ворчание. Уж она-то никогда не сомневалась, что этой девчонке нельзя доверять. К середине дня от ее брюзжания в голове Скэммелла зародилась тревога, и, приказав седлать лошадей, он сам объехал имение.
   Даже когда стало ясно, что Кэмпион исчезла, у них не хватило воображения представить себе нечто столь неожиданное, как поездка в Лондон. На рассвете второго дня Скэммелл приказал Тобиасу Хорснеллу обшарить деревни к северу, а они с Эбенизером взяли на себя юг и запад. К тому времени след уже давно простыл, и в тот вечер в огромном зале Сэмьюэл Скэммелл почувствовал страх. Девушка была его пропуском к невообразимому богатству, и вот теперь она исчезла.
   Гудвайф Бэггерли наслаждалась исчезновением Кэмпион — плохие новости всегда радуют провозвестника несчастий. Гудвайф всегда поддерживала Слайзов, которым не по нутру была и красота дочери, и ее непокорный нрав, и явное нежелание подчиняться утомительной рутине пуританского существования. Теперь, когда Кэмпион сбежала, Гудвайф вытащила на свет бесконечный список ее мелких грешков, каждый из которых в ее описаниях разрастался до невероятных размеров.
   — В нее вселился дьявол, хозяин, дьявол.
   Присоединившийся к поискам Верный До Гроба Херви взглянул на Гудвайф:
   — Дьявол?
   — Ее отец, упокой Господь его душу, умел обуздывать его. — Гудвайф шмыгнула носом и промокнула фартуком покрасневшие глаза. «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его».
   — Аминь, — произнес Скэммелл.
   — Благословенно будет слово Его, — сказал Эбенизер. Самого его отец никогда не бил, зато он часто наблюдал, как сестру охаживают огромным ремнем.
   Верный До Гроба Херви сложил свои длинные персты перед подпрыгивающим кадыком:
   — Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и безрассудная.
   — Воистину, воистину. — Скэммелл рылся в памяти в поисках подходящей цитаты из Святого Писания, чтобы не отстать от собравшихся. На ум ничего не приходило, кроме неуместных слов из Песни Соломона, которые он не отважился произнести: «Два сосца твои, как двойни молодой серны». Он застонал про себя. Ведь он мечтал увидеть, какие у нее груди, так хотел ласкать их, и теперь он, возможно, никогда их не коснется. Она ушла и забрала с собой и свою красоту, и надежды Скэммелла на богатство.
   — Будем искать и молиться.
   — Аминь, — припечатал Эбенизер. — Искать и молиться.
   Предположение Кэмпион подтвердилось. Гренвилл Кони действительно оказался адвокатом, только, по словам миссис Свон, отнюдь не простым.
   — Он рыцарь, дорогая, этот самый сэр Гренвилл, он занимает такое высокое положение и столь могуществен, что таких, как мы с тобой, даже не замечает. Он политик! Адвокат и политик!
   Ее слова не оставляли сомнений относительно ее оценки тех и других. Адвокаты, как считала миссис Свон, — низшая форма жизни.
   — Их убить мало, дорогая. Кровопийцы, дорогая. Если бы Бог не придумал греха, его бы изобрели адвокаты, просто ради того, чтобы набить кошельки.
   Она была в таком упоении, что вся жизнь предстала перед глазами Кэмпион как сплошное рискованное лавирование между угрозой разных болезней, с одной стороны, и заговорами хищных адвокатов, с другой.
   — Я еще многое могу рассказать, дорогая. — И она подтвердила свои слова примерами. Иные из ее рассказов по своей замысловатости сделали бы честь адвокату, но все они неизменно завершались тем, что миссис Свон в одиночку посрамляла всех вместе взятых юристов.
   И все же Кэмпион не видела иного выхода, кроме встречи с сэром Гренвиллом Кони, и здесь ей опять улыбнулась удача. Сосед миссис Свон, француз-портной, знал адрес сэра Гренвилла. Оказалось, он жил в одном из больших домов на Стрэнде.
   Миссис Свон была довольна.
   — Это удобно, дорогая, совсем рядом. — Она вдевала разноцветный шелк в тоненькие иглы. — Скажи ему, дорогая, что в случае чего далеко ходить незачем.
   И вот, на второй день своего пребывания в Лондоне, Кэмпион отправилась на Стрэнд. Оделась она строго, волосы прикрыла чепцом, но все равно замечала, какими жадными взглядами провожают ее мужчины, и радовалась обществу француза. Жак был пожилым, хорошо воспитанным человеком, он помог ей пройти по многолюдному Стрэнду и вежливо осведомился:
   — Вы сможете сами добраться домой, мисс Слайз?
   — Вы очень добры.
   — Нет, нет и нет, не каждый день мне доводится пройтись по улице с такой красавицей. Это вы доставили мне удовольствие, мисс Слайз. Вот и он.
   Дом Кони был не самым большим на Стрэнде — не то что жилище Нортумберленда или Йорка, но все же он производил впечатление. Он был возведен из темного кирпича. Сверху его окаймляла каменная балюстрада с резными зверями по углам. Высокие окна, разделенные каменным переплетом, были прикрыты бархатными занавесками. Дверь в дом охранял стражник с копьем, который ухмыльнулся Кэмпион и нагрубил Жаку Моро:
   — Чего надо?
   — У этой дамы есть дело к сэру Гренвиллу.
   — Дело, говоришь? — Он не торопясь оглядел Кэмпион с ног до головы. — А какое дело?
   Она шла сюда с твердым намерением держаться скромно, как проситель, но поведение стражника вывело ее из себя.
   — Дело, о котором сэр Гренвилл вряд ли захочет беседовать с вами.
   И тон и ответ оказались явно правильно выбраны, потому что мужчина заворчал, кивнул в сторону торца здания и проговорил с чуть большим уважением:
   — Если по делу, тогда вниз по аллее.
   На углу она простилась с портным и вступила в узкую аллейку, которая вела к реке. Кэмпион было видно блестевшую на солнце воду, а за ней наводившие тоску болота Лэмбет.
   Миновав две трети аллеи и приблизившись к реке настолько, чтобы почувствовать ее запах, она увидела небольшой подъезд. Она решила, что именно отсюда и заходили к сэру Гренвиллу Кони те, кто пришел по делу. Здесь никакой охраны не было. Она постучала.
   Никто не ответил. Со Стрэнда до нее доносились голоса, стук колес по камням, а один раз со стороны реки раздался всплеск. Но дом, казалось, источал безмолвие. Вдруг ей стало не по себе. Она ощутила висевшую под платьем печать, и прикосновение золота к коже напомнило ей, что в этом доме она, возможно, найдет разгадку тайны своего будущего и тайны Договора. Не исключено, что так она сможет вырваться из мертвой хватки отцовского завещания и брачного контракта. Осмелев, она постучала еще раз.
   Она подождала и уже собралась постучать вновь — даже пошарила взглядом по аллее в поисках камешка, чтобы погромче ударить, когда кто-то с шумом поднял маленький ставень.
   — Ты разве не знаешь, что существуют колокольчики? — спросил голос.
   — Колокольчики?
   — Справа от тебя.
   В тени она его не заметила, но теперь увидела железную ручку на цепочке. Раздраженный человек, выглянувший из-за маленького ставня, казалось, ждал извинения, и она извинилась. Человек немного смягчился:
   — Чего тебе?
   — Мне нужно увидеть сэра Гренвилла Кони, сэр.
   — Увидеть сэра Гренвилла? Так вот что тебе нужно. Посмотрела бы на него, когда он проезжает в карете или плывет в собственной лодке. Разве этого недостаточно?
   Она могла разглядеть лишь один блестевший глаз и кончик носа, прижатого к железной решетке, прикрывавшей щель.
   — У меня дело к сэру Гренвиллу, сэр.
   — Дело! — Похоже, человек в жизни не слыхал этого слова. — Дело! Давай сюда свою петицию, да поживее.
   Вместо глаза и носа в ожидании петиции появились пальцы.
   — У меня нет петиции!
   Она решила, что человек ушел, потому что, когда исчезли пальцы, наступила тишина. Однако потом блестящий глаз возник снова.
   — Нет петиции?
   — Нет.
   — Мистер Кони тебя знает? Вопрос был задан неохотно.
   — Он знал моего отца, сэр.
   — Подожди!
   С резким щелчком ставень захлопнулся, и дом снова погрузился в безмолвие. Кэмпион вышла на аллею и принялась смотреть на реку. В узком поле ее зрения ползла тяжелая баржа, которую приводили в движение стоявшие на палубе гребцы с длинными веслами. Одна за другой перед ней проплыли три тяжелые, привязанные к палубе пушки. Груз двигался на запад, на войну. Ставень снова открылся.
   — Девушка!
   — Да, сэр?
   — Имя?
   — Доркас Слайз.
   Сейчас не время было называться красивыми выдуманными именами. Ей слышен был скрежет пера по бумаге.
   — Какое у вас дело?
   Она заколебалась, чем вызвала нетерпеливое ворчание из-за решетки. После того, как ей велели подождать, она приготовилась к тому, что ее пригласят войти, и поэтому не придумала объяснения. Мысль работала быстро.
   — Договор, сэр.
   — Что? — В голосе не прозвучало заинтересованности. — Договор? Который?
   Она опять задумалась.
   — Святого Матфея, сэр.
   За дверью скрипело перо.
   — Сейчас сэра Гренвилла нет дома, девушка. Так что сегодня увидеть его не удастся, а общественными делами он занимается по средам. Но не в эту среду, потому что он занят. В следующую среду. Приходите в пять. Нет. В шесть. Вечером, — добавил он с неохотой.
   Она кивнула, обескураженная тем, сколько времени ей придется ждать ответа. Клерк заворчал:
   — Он, конечно, может и не захотеть принять вас, и в этом случае вы просто потеряете время, — Он засмеялся. — Всего хорошего.
   Ставень захлопнулся, оставив ее в одиночестве, она повернула назад к Стрэнду, к миссис Свон.
   В доме, от которого она ушла, в просторной уютной комнате с видом на Темзу сэр Гренвилл Кони разглядывал баржу, которая медленно скрывалась за лэмбетским поворотом. Пушки для парламента, пушки, купленные на деньги, которые он, наверное, сам же и дал под двенадцать процентов, но эта мысль не доставила ему никакого удовольствия. Он осторожно ощупал живот.
   Он переел. Кони снова надавил на свой огромный живот, гадая, только ли от несварения возникла легкая боль в правом боку. Его толстое белое лицо чуть скривилось, когда боль усилилась. Надо звать доктора Чэндлера.
   Он знал, что его секретарь сейчас в палате общин, так что пришлось самому отправляться в комнату клерков. Один из них, толстый человек по фамилии Буш, как раз входил через дальнюю дверь.
   — Буш!
   — Да, сэр?
   На лице Буша отразился страх, испытываемый всеми клерками перед хозяином.
   — Почему тебя нет на месте? Ты спрашивал разрешения отлучиться в рабочее время? Опять, что ли, мочевой пузырь? Или кишки? Отвечай, нечестивец! Почему?
   Буш заикался:
   — Дверь, сэр. Дверь.
   — Дверь! Я не слышал звонка! Или я не прав, Силлерс? — он посмотрел на старшего клерка. — Я не слышал звонка.
   — Стучали, сэр. — Силлерс отвечал хозяину лаконично, но всегда с уважением.
   — Кто стучал? С незнакомцем у моей двери разговаривает Буш. Сам Буш! Кто этот счастливчик?
   Буш в ужасе смотрел на низкого толстого человека, который медленно придвигался к нему. Сэр Гренвилл Кони был безобразно толст, а лицом напоминал хитрую белую лягушку. Волосы, которые сейчас, в пятьдесят семь лет, уже поседели, вились, как у херувима. Он улыбался Бушу, как улыбался почти всем своим жертвам.
   — Это был не мужчина, сэр. Это девушка.
   — Ах, девушка! — Сэр Гренвилл изобразил изумление. — Тебе только того и надо, верно, Буш? Девушка, да? А у тебя была когда-нибудь девушка? Знаешь, какие они на ощупь? Знаешь? Знаешь? — Он загнал Буша в угол. — Кто была эта потаскуха, которая привела тебя в такое волнение, Буш?
   Остальные четырнадцать клерков мысленно улыбались. Буш облизал губы и поднес к глазам листок бумаги.
   — Некая Доркас Слайз, сэр.
   — Кто? — голос Кони совершенно переменился. Голос уже не был ни легкомысленным, ни безразличным, а стал вдруг твердым как сталь. Таким голосом можно подчинять своей воле парламентские комитеты и наводить порядок в суде. — Слайз? А какое у нее ко мне дело?
   — Договор святого Матфея, сэр. — Буша трясло.
   Сэр Гренвилл замер, слова прозвучали очень спокойно.
   — Что ты ей сказал, Буш?
   — Велел прийти в следующую среду, сэр. — Он совсем сник и с отчаянием добавил: — Таковы были ваши указания, сэр.
   — Мои указания! Мои! Мои указания таковы, что ты должен шевелить мозгами. Господи! Вот болван! Болван! Гримметт! — Голос становился все пронзительнее, пока на последних словах не превратился в визг.
   — Да, сэр?
   В комнату вошел Томас Гримметт, начальник стражи Гренвилла Кони. Это был здоровяк с суровым лицом, не испытывавший никакого страха в присутствии хозяина.
   — Этого вот Буша, Гримметт, этого придурка, следует наказать, — Кони не обратил внимания на скулившего клерка, — а потом уволить. Понятно?
   — Да, сэр.
   — Силлерс! Подойди сюда! — Сэр Гренвилл Кони величественно удалился к себе. — Приготовьте бумаги на Слайза. Нам предстоит поработать, Силлерс, да, поработать.