- Так положено, Эл. Да и вообще, что сделано, то сделано.
- И что ты намерен предпринять?
- Разумеется, я навещу Бронштейна. Вероятно, его продержат всю ночь, но, если им захочется оставить Мела в заточении, то пусть отвезут его к судье и обоснуют свое решение. По-моему, при желании они вполне могут упрятать его, оснований для этого достаточно. Поэтому лучше всего, наверное, повидаться с окружным прокурором и выяснить, какие улики собрало следствие.
- Но если они не в состоянии доказать его вину, почему ты не можешь заставить их отпустить Мела?
Гринспэн тихонько вздохнул, положил трубку на пепельницу и снял очки.
- Послушай, Эл, убили девушку. Сейчас все хотят знать, кто это сделал. А значит, все правовые учреждения на стороне полиции, и все правила и законы будут трактоваться так, как выгодно ей. Если я начну фокусничать, норовя вытащить Мела, то все, включая газетчиков, осудят нас за это. Про Мела не напишут ничего хорошего, и, как бы ни кончилось дело, это пойдет ему во вред. С другой стороны, если мы для виду согласимся сотрудничать с властями, окружной прокурор будет давать нам всевозможные поблажки.
- Ну, а мне что делать?
- Да ничего не делать! Учиться быть терпеливым, вот и все.
Но терпением Эл Бекер наделен не был. Рассудив, что, если уж ход расследования зависит от благорасположения окружного прокурора, он решил ускорить дело, надавив на прокуратуру с помощью Эйба Кассона, благодаря которому прокурор и занимал свою нынешнюю должность.
- Чего ты от меня ждешь, Эл? - спросил его Кассон. - Поверь, сейчас у полиции уйма улик против Мела. Полиция спокойно может выходить на большое жюри, но не делает этого, потому что хочет сыграть наверняка.
- Но он не убивал её, Эйб.
- Откуда ты знаешь?
- Он сам мне сказал. И я хорошо знаю его.
Кассон не ответил.
- Господи, Эйб, ты же знаком с Мелом Бронштейном. Разве он способен на такое злодейство? Да он нежен, как кисейная барышня. Чепуха какая-то!
- Такие дела всегда кажутся нелепыми, пока их не закроют. А уж тогда всем нелепостям приходит конец.
- Уж конечно, - желчно молвил Бекер. - Даже если улик не хватит, легавые их выдумают. Все неувязки устранят, дыры залатают. Черт возьми, Эйб, тебе ли не знать, как это делается. Если у них есть подозреваемый, его дожмут до конца. Бросят на это дело всех своих людей. Они знают, что именно надо доказать, и, стало быть, докажут. Опутают беднягу с головы до ног и зашьют в мешок, а настоящий лиходей будет гулять на воле.
- Что я могу сделать, Эл?
- Ты на короткой ноге с окружным прокурором. Сам так говоришь. Значит, сумеешь заставить его смотреть в оба и отработать другие версии.
Эйб Кассон покачал головой.
- Следствие ведет Лэниган. Если хочешь помочь своему другу, ступай к раввину.
- За каким чертом? Чтобы он помолился за Мела?
- Знаешь, что, Эл, у тебя на удивление болтливая пасть. Порой мне кажется, что это единственная деталь твоей головы, которая в исправности. Слушай меня. По какой-то неведомой причине Хью Лэниган крепко зауважал нашего раввина. Они приятели. Третьего дня раввин с женой весь вечер просидели на крыльце у Лэниганов, потягивая коктейли и ведя задушевную беседу.
- На моем крыльце раввин никогда не бражничал и не разглагольствовал.
- Возможно, ты ни разу его не приглашал.
- Ну, ладно, допустим, Лэниган расположен к раввину. Но что раввин может сделать для меня?
- То же, что и я, если поговорю с окружным прокурором.
- Думаешь, он согласится, зная, что именно я хотел спровадить его отсюда?
- Полагаешь, это соображение остановит его в деле такого рода? Да ты совсем не знаешь нашего раввина. Но если тебе нужен мой совет и если ты действительно хочешь помочь своему другу, то я предлагаю отправиться к раввину и ни к кому другому.
Мириам стоило немалых усилий сделать вид, будто она рада гостю. Раввин приветствовал Бекера вежливо и сухо. Но холодность приема не обескуражила Эла, если даже он заметил её. Устремив на раввина самый вызывающий из взглядов, имевшихся в его арсенале, Бекер сказал:
- Рабби, Мел Бронштейн не мог совершить это страшное злодеяние, и вы должны что-то предпринять.
- Это злодеяние мог совершить кто угодно, - мягко ответил раввин.
- Да, знаю, - раздраженно молвил Бекер. - Я имею в виду, что Мел последний человек на свете, который сделал бы это. Он славный малый, рабби. Очень любит жену. Они бездетны, живут вдвоем, и он беззаветно предан ей.
- Вам известно, какие против него улики? - спросил раввин.
- Вы хотите сказать, что он бегал на сторону? Ну, и что с того? Если хотите знать, его жена уже десять лет страдает рассеянным склерозом и прикована к инвалидной коляске. И все это время у них не было никаких... отношений.
- Я не знал.
- Здоровому мужчине нужна женщина. Вам, раввину, не понять...
- Раввины - не скопцы.
- Ну, ладно, не серчайте. Стало быть, вы понимаете, о чем я. Те девицы, с которыми крутил Мел, мало что для него значили, - Бекер щелкнул пальцами. - Он просто спал с ними. Точно так же можно ходить в спортзал, чтобы выпустить пар.
- Не думаю, что это точное сравнение, ну да дело в другом. Чего вы от меня хотите?
- Не знаю. Вы весь вечер просидели в своем кабинете. Может, скажете, что невзначай выглянули из окна и увидели, как со стоянки выезжает какой-то человек, и вы готовы поклясться, что он был не в синем "линкольне"?
- Вы просите меня лжесвидетельствовать?
- Господи, простите меня, рабби, я очень расстроен и не понимаю, что говорю. Это дело сводит меня с ума. Нынче утром сорвалась сделка с человеком, который каждый год, день-в-день, покупал у меня "линкольн-континентал". Вот уже десять лет подряд. В субботу сговорились, и сегодня в полдень он должен был приехать подписывать бумаги. Но не приехал, а когда я позвонил, он сказал, что, пожалуй, попользуется пока старой машиной, а потом, возможно, купит другую, поменьше. Думаете, у него выдался неудачный год? Наоборот, самый удачный из всех. Знаете, почему он раздумал покупать? Мы с Мелом пятнадцать лет налаживали дело, и вот оно развалилось за одну ночь.
- Вы о салоне печетесь или тревожитесь за судьбу своего друга? спросил раввин.
- Меня волнует все. В моем сознании одно неотделимо от другого. Мел не просто партнер и друг, он мне вроде младшего брата. А если строишь что-то пятнадцать лет кряду, это превращается в нечто большее, чем просто источник заработка. Это частица моего существа. Моя жизнь. Все равно как для вас - ваша работа. И вот мой мир начинает рушиться.
- Понимаю вас, мистер Бекер, - чуть более дружелюбно ответил раввин, - и хотел бы вам помочь. Но вы пришли не затем, чтобы просить меня утешить душу вашего друга. Вы требуете невозможного. Боюсь, что эта история повлияла на ваши суждения, иначе вы понимали бы, что, даже пожелай я исполнить вашу просьбу, никто все равно не поверил бы мне.
- Знаю, знаю. Просто я в отчаянии, рабби. Но хоть что-то вы можете сделать. Ведь вы - его раввин, не так ли?
- Мне дали понять, что я подвергся критике, потому что тратил время на дела, не связанные с деятельностью храма, - невозмутимо ответил раввин. - Насколько мне известно, мистер Бронштейн - не член конгрегации.
На этот раз Бекер рассердился.
- Ну, и что, если не член? Теперь, выходит, вы не можете ему помочь? Он еврей или нет? Он живет в еврейской общине Барнардз-Кроссинг, а вы тут единственный раввин. Могли бы хоть навестить его, а? И его жену. Говорите, они не члены? Ну что ж, тогда помогите мне, я же член.
- Вообще говоря, я уже условился о встрече с миссис Бронштейн, ответил раввин. - И собирался просить разрешение на посещение мистера Бронштейна, когда вы позвонили в дверь.
Бекер был далеко не дурак. Он даже сумел выдавить улыбку.
- Что ж, рабби, полагаю, я сам на это напрашивался. Что вы задумали?
- Сегодня мистер Лэниган заходил ко мне и рассказывал об уликах против мистера Бронштейна. Тогда мне казалось, что все эти улики можно толковать по-разному. Но ведь я почти не знаю Бронштейнов. Полагаю, первым делом надо познакомиться с ними.
- Это самая славная чета в мире, рабби.
- Вы знаете, как работают казенные учреждения, и полиция, надо думать, не составляет исключения. Они ищут, пока не найдут какого-нибудь подозреваемого, а потом берут его в оборот. Я надеюсь, что сумею убедить мистера Лэнигана не прекращать поиск и в других направлениях.
- Этого я и хотел, рабби, - едва ли не восторженно молвил Бекер. именно так я и говорил Эйбу Кассону. Спросите его. Мне уже полегчало, рабби.
20
Тюрьма представляла собой четыре крошечные камеры, забранные решетками, и располагалась на первом этаже полицейского участка Барнардз-Кроссинг. В каждой камере были узкая чугунная лежанка, толчок и рукомойник. С потолка свисали лампочки в белых глиняных плафонах. В коридоре круглые сутки горел тусклый свет. В одном торце было зарешеченное оконце, в другом располагалась комната охранника, а за ней - кабинет Лэнигана.
Начальник полиции дал раввину мельком взглянуть на камеры и снова увел его к себе.
- Тюрьма не ахти какая, но, к счастью, другая нам и не нужна, сказал он. - Кажется, это одна из старейших кутузок в стране. Здание построили ещё в колониальные времена, и первоначально тут размещалась ратуша. Разумеется, иногда его перестраивали и ремонтировали, но фундамент и большинство опор сохранились. А в камеры провели электричество, поставили унитазы и раковины. Но это - все те же старые каморки, построенные ещё до гражданской войны.
- А где питаются заключенные? - спросил раввин.
Лэниган усмехнулся.
- Тут редко бывает больше одного узника, разве что в субботу вечером, когда мы запираем пару-тройку пьянчуг и дебоширов, чтобы проспались. Если кого-то привозят в обеденное время, один из близлежащих ресторанов, обычно Барни Блейка, поставляет еду в судках. В былые времена шеф полиции ещё и жировал на арестантах. Ему доплачивали за каждого задержанного на ночь и за каждую кормежку. Когда я пришел сюда служить простым патрульным, начальник требовал, чтобы мы приводили побольше выпивох. Стоило человеку споткнуться на улице, и просыпался он уже в камере. Но потом, ещё задолго до того, как я стал начальником, город повысил зарплату шефа полиции и выделил средства на питание задержанных. С тех пор мои предшественники перестали хватать всех подряд.
- И ваши задержанные сидят в этих камерах до суда?
- Нет. Если мы решим предъявить вашему другу обвинение, его доставят к судье уже завтра, и, коли тот сочтет нужным оставить его за решеткой, Бронштейна перевезут в Линн или Сейлем.
- А вы намерены предъявить обвинение?
- Это зависит главным образом от окружного прокурора. Мы ознакомим его со всеми уликами, возможно, ответим на несколько вопросов, и тогда он примет решение. Вероятно, прокурор захочет задержать его не за убийство, а как важного свидетеля.
- Когда я смогу поговорить с ним?
- Да хоть сейчас. Ступайте к нему в камеру, а если хотите, то в мой кабинет.
- Если не возражаете, я побеседую с ним наедине.
- Пожалуйста, рабби. Я попрошу привести его и оставлю вас, - Лэниган усмехнулся. - Ведь у вас нет с собой никакого оружия? Напильников и ножовок?
Раввин с улыбкой похлопал себя по карманам. Лэниган подошел к двери, крикнул, чтобы задержанного привели в кабинет, и выскользнул в коридор, прикрыв за собой дверь. Мгновение спустя вошел Бронштейн.
Он выглядел гораздо моложе своей жены, но раввин объяснил для себя это обстоятельство разницей в состоянии здоровья, а не в возрасте. Тем не менее, он был немного сбит с толку.
- Разумеется, я благодарен вам, рабби, но готов пожертвовать чем угодно, лишь бы наша встреча состоялась в каком-нибудь другом месте.
- Конечно.
- Знаете, я поймал себя на мысли, что радуюсь смерти моих родителей и своей бездетности. Я не мог бы смотреть в глаза близким даже после того, как полиция найдет виновного и отпустит меня.
- Понимаю вас, но и вы должны понимать, что беда может постучаться в любую дверь. От неё застрахованы только покойники.
- Но все это так безобразно...
- Любая беда безобразна. Не изводите себя этими мыслями, лучше расскажите мне о девушке.
Бронштейн помолчал. Вскочив со стула, он принялся мерить шагами комнату, стараясь то ли совладать с чувствами, то ли привести в порядок мысли. А потом его словно прорвало.
- Прежде я никогда её не видел, могу поклясться в этом на могиле матери. Не скрою, я крутил любовь с женщинами. Наверное, большинство людей считает, что, кабы я любил свою жену, то хранил бы верность ей при любых обстоятельствах. Возможно, так оно и было бы, будь у нас дети. Или будь я посильнее духом. Но я готов признаться в своих проступках. У меня были романы, однако все это несерьезно. Я всегда играл честно, не скрывал от женщин, что женат, не скармливал им избитую сказочку про то, что моя жена не понимает меня, не намекал на возможный развод с ней. Все было как на духу. Разумеется, у человека есть определенные потребности. Голос плоти. Ну так что же? Вокруг множество женщин, страдающих тем же недугом и принимающих то же лекарство. Дама, с которой я пару раз заезжал в мотели, не ребенок. Она замужем, но благоверный сбежал от нее, и сейчас они начинают хлопотать о разводе.
- Если бы вы согласились назвать полицейским её имя...
Бронштейн резко тряхнул головой.
- Поступив так, я помешаю разводу. Ее могут даже лишить родительских прав. Не волнуйтесь, если дело и впрямь дойдет до суда, и моя судьба будет зависеть от показаний этой женщины, она подаст голос.
- Вы встречались с ней каждый четверг?
- Да, кроме трех последних недель. По правде говоря, наши свидания начинали тяготить её. Она вбила себе в голову, что её муж нанял соглядатаев.
- Стало быть, вы познакомились с девушкой, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту.
- Не буду кривить душой, рабби. Платоническая дружба не входила в мои планы. Я познакомился с девушкой в ресторане "Прибой". Кабы полиция хотела раскрыть убийство, а не пришить его мне, давно расспросила бы официанток и посетителей, и они бы сказали, что видели, как девушка сидела за одним столиком, а я - за другим, и как я подошел к ней, чтобы представиться. Все видели, что я подбивал клинья. Но потом, когда мы поели и малость поболтали, я понял, что девушка напугана, и не на шутку, однако изо всех сил старается не подавать виду и быть веселой. По-моему, это значит, что она предчувствовала беду.
- Возможно. Во всяком случае, это заслуживает внимания.
- Мне стало жаль её. Я даже забыл, что хотел приударить за девчонкой. Она больше не интересовала меня с этой точки зрения, и мне хотелось только приятно провести вечер. Мы поехали в Бостон и сходили в кино, - Бронштейн помолчал и, внезапно решившись, подался вперед, понизил голос, будто боялся, что его подслушают, и скороговоркой продолжал: - Поведаю вам то, что скрыл от полиции, рабби. Серебряная цепочка, которой её задушили. Это я купил её девушке перед походом в кино, прости меня, господи.
- Вы не сказали об этом полиции?
- Совершенно верно. По собственной воле я не выдам им ничего такого, что можно будет обратить против меня. Судя по тому, как велся допрос, они ухватятся за эту цепочку и докажут, что я весь вечер вынашивал планы убийства. Я и вам-то о ней рассказал лишь затем, чтобы вы поняли, что я не вру.
- Хорошо. Куда вы отправились потом?
- После кино заглянули в ресторан, отведали оладий с кофе, а затем я отвез её домой. Подъехал прямо к двери, остановился, ни от кого не прячась.
- Вы заходили в дом?
- Разумеется, нет. Мы довольно долго сидели в машине и болтали. Я даже ни разу не обнял девчонку. А потом она поблагодарила меня, вылезла и вошла в дом.
- Вы условились о новой встрече?
Бронштейн покачал головой.
- Я прекрасно провел вечер. Полагаю, и она тоже. Когда мы подъехали к дому, она была куда раскованнее, чем за обедом. Но мне незачем было опять встречаться с ней.
- А потом вы отправились домой?
- Совершенно верно.
- Ваша супруга уже спала?
- Наверное. Иногда мне кажется, что она только притворяется спящей, но, во всяком случае, она лежала в постели, и свет был погашен.
Раввин улыбнулся.
- Она сказала мне то же самое.
Бронштейн вскинул голову.
- Значит, вы виделись с ней? Как она там? Как восприняла случившееся?
- Да, я с ней виделся, - перед мысленным взором раввина все ещё стоял образ худенькой бледной женщины в инвалидном кресле, с тронутыми сединой волосами, зачесанными назад, с высоким гладким лбом, точеными чертами и живыми умными серыми глазами. - Она выглядит довольно бодро.
- Бодро?
- Думаю, это требует от неё определенных усилий, но, насколько я понял, она свято верит в вашу невиновность. Говорит, что, кабы вы и впрямь убили девушку, она поняла бы это с первого взгляда.
- Едва ли такие показания помогут мне в суде, рабби, но мы с женой действительно очень близки. Большинство замужних женщин занято детьми, а о мужьях почти не думает. Но моя жена уже десять лет как болеет, и мы проводим вместе гораздо больше времени, чем другие супруги. Мы уже почти научились читать мысли друг друга. Вы понимаете меня, рабби?
Раввин кивнул.
- Конечно, если она лишь притворялась спящей... - продолжал Бронштейн.
- Она говорит, что всегда дожидалась вас, только не по четвергам. Возможно, уставала после увлекательной игры в бридж. Правда, ваша супруга уверяла меня, что дело в другом. Зная о ваших свиданиях, она делала вид, будто спит, чтобы не ставить вас в неловкое положение.
- О, боже! - воскликнул Бронштейн и закрыл лицо руками.
Раввин с сочувствием посмотрел на него и решил, что сейчас не время для проповедей.
- Она сказала, что все понимает, и ей не больно.
- Она правда так сказала? Понимает?
- Да, - раввин почувствовал неловкость и попытался сменить тему. Скажите, мистер Бронштейн, ваша супруга никогда не покидает дом?
Лицо Мела разгладилось.
- Отчего же? В хорошую погоду я вожу жену кататься, если ей этого хочется. Мне нравится сидеть за рулем, если она рядом. Будто в старые добрые времена, когда жена была здорова. Никакого инвалидного кресла или других напоминаний о её болезни. Хотя у нас есть складной стул на колесиках, лежит в багажнике, и иногда, если вечер теплый, мы едем на набережную и прогуливаемся вдоль кромки воды.
- Как же ваша супруга садится в машину?
- Я беру её на руки и устраиваю на сиденье.
Раввин поднялся.
- Полагаю, что в вашем рассказе есть несколько обстоятельств, достойных внимания полиции, - сказал он. - Возможно, их стоит проверить, если это ещё не сделано.
Бронштейн тоже встал и нерешительно протянул руку.
- Поверьте, рабби, я очень признателен вам.
- Хорошо ли с вами обращаются?
- Да, - Бронштейн кивнул на стену, за которой располагались камеры. После допроса они не стали меня запирать, и при желании я могу прохаживаться по коридору. Иногда полицейские заглядывают поболтать, приносят мне журналы. Интересно...
- Что?
- Не могли бы вы передать жене, что я здоров? Не хочу, чтобы она волновалась.
Раввин улыбнулся.
- Я буду держать с ней связь, мистер Бронштейн.
21
Покинув Бронштейна, раввин с огорчением отметил, что первая же попытка помочь ему привела к двум открытиям, не слишком крупным, но никак не способным облегчить участь несчастного Мела. Из беседы с миссис Бронштейн раввин узнал, что по четвергам она не дожидалась мужа. Разумеется, даже будь у неё возможность сказать, что Мелвин не выглядел расстроенным или взволнованным, проку от этого было бы мало: полиция вряд ли безоговорочно примет на веру показания жены, да и само свидетельство будет не в пользу Бронштейна.
А после разговора с задержанным перед глазами раввина неотступно маячил образ: Мелвин, усаживающий жену в машину. Прежде раввин думал, что убийце было и тяжело, и неудобно засовывать труп в автомобиль, но Мел Бронштейн доказал, что при наличии опыта это пара пустяков.
У Бронштейна был здоровенный "линкольн", а у самого раввина малолитражка. Возможно, в этом все дело. Вернувшись домой, раввин загнал машину в гараж, вылез и принялся внимательно разглядывать её. На его тонком умном лице застыла сосредоточенная мина. Спустя несколько минут он подошел к дому и кликнул Мириам. Она вышла, стала рядом с мужем и проследила за его взглядом.
- Ее кто-то поцарапал?
Вместе ответа раввин рассеянно обнял жену за талию. Мириам нежно улыбнулась ему, но раввин, похоже, не заметил этого. Протянув руку, он распахнул дверцу машины.
- В чем дело, Дэвид?
Раввин теребил нижнюю губу и разглядывал салон автомобиля. Затем, ни слова не говоря, наклонился и поднял жену на руки.
- Дэвид!
Спотыкаясь, он приблизился со своей ношей к открытой дверце машины. Мириам захихикала. Раввин попытался усадить её.
- Расслабься и откинь голову назад, - попросил он.
Но вместо этого Мириам обняла его за шею и прижалась к щеке мужа.
- Мириам, пожалуйста.
Она ткнулась носом ему в ухо.
- Я пытаюсь...
Мириам игриво поболтала ногами.
- Эх, видел бы нас сейчас мистер Вассерман.
- Развлекаетесь?
Они обернулись. В воротах гаража стоял улыбающийся Хью Лэниган.
Раввин поспешно поставил жену на пол. Он чувствовал себя круглым дураком.
- Я хотел провести опыт, - сказал он. - Не так-то просто усадить в машину бесчувственное тело.
Лэниган кивнул.
- Да, но, хотя девушка, вероятно, весила побольше, чем миссис Смолл, Бронштейн намного крупнее вас, рабби.
- Полагаю, в этом все дело, - сказал раввин, вводя Лэнигана в свой кабинет.
- Ну, как вам понравился Бронштейн?
- Кажется, сегодня я узнал его получше. Такой человек едва ли совершил бы...
- Рабби, рабби, - раздраженно перебил его Лэниган. - Если бы вы повидали столько преступников, сколько их видел я, то знали бы, что наружность не имеет значения. Думаете, у вора вороватый вид, а у мошенника бегают глаза? Черта с два! Прямой открытый взгляд - его рабочий инструмент. Таких, как вы, называют книжниками, а раввины, наверное, книжники вдвойне. Я и сам очень уважаю и книги, и книгочеев, но в подобного рода делах важен житейский опыт, а не начитанность.
- Но, если наружность и повадка обманчивы, стало быть, они неважны, мягко проговорил раввин. - В таком случае мне трудно понять, как действует суд присяжных. Что же тогда лежит в основе их решений?
- Улики, рабби. Математически выверенные улики, если они есть. А если нет, то степень вероятности.
Раввин медленно кивнул и вроде бы невпопад спросил:
- Вы знаете что-нибудь о нашем Талмуде?
- Это свод законов, правильно? Он имеет какое-то отношение к происходящему?
- Строго говоря, это не свод законов. Наш свод законов - книга Моисеева, а Талмуд - толкование этих законов. Не думаю, что он напрямую связан с вашим нынешним расследованием, но могу и ошибаться, ибо в Талмуде найдется все что угодно. Сейчас я имею в виду не столько его содержание, сколько методику изучения. Когда я был подростком и только поступил в богословскую школу, все предметы - иврит, грамматика, литература, скрижали - преподавались самым обычным способом, как дисциплины в светской школе. То есть, мы сидели за партами, а учитель - за большим столом на возвышении. Он писал на доске, задавал вопросы, выслушивал ответы, давал домашние задания. Но, когда мы начали проходить Талмуд, методика преподавания изменилась. Представьте себе громадный стол, за которым сидят ученики. Во главе стола - учитель с длиннющей бородой патриарха. Мы читаем отрывок, какой-нибудь короткий постулат закона, а засим следуют возражения, объяснения, доводы раввинов древности и, наконец, верное толкование отрывка. Еще не совсем понимая, что делаем, мы начинаем выдвигать собственные доводы, возражать, отмечать тончайшие различия, расставлять акценты, выписывать логические кренделя. Иногда учитель выступал как защитник того или иного постулата, а мы засыпали его вопросами и возражениями. Наверное, приблизительно так же травят медведей: не успевает могучий зверь сбросить одну шавку, как в него впиваются клыки следующей. В ходе спора вас осеняют все новые идеи. Помнится, я изучал параграф, в котором говорилось, как оценивать ущерб от пожара, возникшего, когда из-под молота кузнеца вылетела искра. На этот абзац мы потратили целых две недели, а когда, наконец, неохотно перешли к следующему, чувство было такое, словно мы ещё толком и не начинали изучать вопрос. Талмуд оказал огромное влияние на всех нас. Величайшие еврейские ученые штудировали его всю жизнь, и не потому, что точное толкование закона помогало разрешать житейские затруднения. Нет, многие статьи закона омертвели и утратили прикладное значение. Дело было в другом: Талмуд - увлекательная гимнастика ума. Он помогает рождать идеи.
- И вы предлагаете приложить его к решению нынешней головоломки?
- А почему бы и нет? Давайте рассмотрим вашу версию с точки зрения совокупности вероятностей и убедимся, что она достаточно прочна.
- Что ж, давайте.
Раввин вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате.
- Начнем не с трупа, а с сумочки, - решил он.
- Почему?
- А что нам мешает?
Лэниган пожал плечами.
- Ладно, вы - учитель.
- Сумочка - более благодатное поле для исследований, хотя бы потому, что к ней имеют отношение три человека. В отличие от трупа за стеной, с которым связаны только двое - сама убитая и её убийца, - с сумочкой связан ещё и я, потому что она была обнаружена в моей машине.
- Что ж, неплохо.
- Итак, почему сумочка была оставлена там, где её нашли? Какие существуют возможности? Ее могла оставить сама девушка. Или убийца. Или третье лицо, неизвестное, ни в чем не заподозренное и доселе не попавшее в поле нашего зрения.
- И что ты намерен предпринять?
- Разумеется, я навещу Бронштейна. Вероятно, его продержат всю ночь, но, если им захочется оставить Мела в заточении, то пусть отвезут его к судье и обоснуют свое решение. По-моему, при желании они вполне могут упрятать его, оснований для этого достаточно. Поэтому лучше всего, наверное, повидаться с окружным прокурором и выяснить, какие улики собрало следствие.
- Но если они не в состоянии доказать его вину, почему ты не можешь заставить их отпустить Мела?
Гринспэн тихонько вздохнул, положил трубку на пепельницу и снял очки.
- Послушай, Эл, убили девушку. Сейчас все хотят знать, кто это сделал. А значит, все правовые учреждения на стороне полиции, и все правила и законы будут трактоваться так, как выгодно ей. Если я начну фокусничать, норовя вытащить Мела, то все, включая газетчиков, осудят нас за это. Про Мела не напишут ничего хорошего, и, как бы ни кончилось дело, это пойдет ему во вред. С другой стороны, если мы для виду согласимся сотрудничать с властями, окружной прокурор будет давать нам всевозможные поблажки.
- Ну, а мне что делать?
- Да ничего не делать! Учиться быть терпеливым, вот и все.
Но терпением Эл Бекер наделен не был. Рассудив, что, если уж ход расследования зависит от благорасположения окружного прокурора, он решил ускорить дело, надавив на прокуратуру с помощью Эйба Кассона, благодаря которому прокурор и занимал свою нынешнюю должность.
- Чего ты от меня ждешь, Эл? - спросил его Кассон. - Поверь, сейчас у полиции уйма улик против Мела. Полиция спокойно может выходить на большое жюри, но не делает этого, потому что хочет сыграть наверняка.
- Но он не убивал её, Эйб.
- Откуда ты знаешь?
- Он сам мне сказал. И я хорошо знаю его.
Кассон не ответил.
- Господи, Эйб, ты же знаком с Мелом Бронштейном. Разве он способен на такое злодейство? Да он нежен, как кисейная барышня. Чепуха какая-то!
- Такие дела всегда кажутся нелепыми, пока их не закроют. А уж тогда всем нелепостям приходит конец.
- Уж конечно, - желчно молвил Бекер. - Даже если улик не хватит, легавые их выдумают. Все неувязки устранят, дыры залатают. Черт возьми, Эйб, тебе ли не знать, как это делается. Если у них есть подозреваемый, его дожмут до конца. Бросят на это дело всех своих людей. Они знают, что именно надо доказать, и, стало быть, докажут. Опутают беднягу с головы до ног и зашьют в мешок, а настоящий лиходей будет гулять на воле.
- Что я могу сделать, Эл?
- Ты на короткой ноге с окружным прокурором. Сам так говоришь. Значит, сумеешь заставить его смотреть в оба и отработать другие версии.
Эйб Кассон покачал головой.
- Следствие ведет Лэниган. Если хочешь помочь своему другу, ступай к раввину.
- За каким чертом? Чтобы он помолился за Мела?
- Знаешь, что, Эл, у тебя на удивление болтливая пасть. Порой мне кажется, что это единственная деталь твоей головы, которая в исправности. Слушай меня. По какой-то неведомой причине Хью Лэниган крепко зауважал нашего раввина. Они приятели. Третьего дня раввин с женой весь вечер просидели на крыльце у Лэниганов, потягивая коктейли и ведя задушевную беседу.
- На моем крыльце раввин никогда не бражничал и не разглагольствовал.
- Возможно, ты ни разу его не приглашал.
- Ну, ладно, допустим, Лэниган расположен к раввину. Но что раввин может сделать для меня?
- То же, что и я, если поговорю с окружным прокурором.
- Думаешь, он согласится, зная, что именно я хотел спровадить его отсюда?
- Полагаешь, это соображение остановит его в деле такого рода? Да ты совсем не знаешь нашего раввина. Но если тебе нужен мой совет и если ты действительно хочешь помочь своему другу, то я предлагаю отправиться к раввину и ни к кому другому.
Мириам стоило немалых усилий сделать вид, будто она рада гостю. Раввин приветствовал Бекера вежливо и сухо. Но холодность приема не обескуражила Эла, если даже он заметил её. Устремив на раввина самый вызывающий из взглядов, имевшихся в его арсенале, Бекер сказал:
- Рабби, Мел Бронштейн не мог совершить это страшное злодеяние, и вы должны что-то предпринять.
- Это злодеяние мог совершить кто угодно, - мягко ответил раввин.
- Да, знаю, - раздраженно молвил Бекер. - Я имею в виду, что Мел последний человек на свете, который сделал бы это. Он славный малый, рабби. Очень любит жену. Они бездетны, живут вдвоем, и он беззаветно предан ей.
- Вам известно, какие против него улики? - спросил раввин.
- Вы хотите сказать, что он бегал на сторону? Ну, и что с того? Если хотите знать, его жена уже десять лет страдает рассеянным склерозом и прикована к инвалидной коляске. И все это время у них не было никаких... отношений.
- Я не знал.
- Здоровому мужчине нужна женщина. Вам, раввину, не понять...
- Раввины - не скопцы.
- Ну, ладно, не серчайте. Стало быть, вы понимаете, о чем я. Те девицы, с которыми крутил Мел, мало что для него значили, - Бекер щелкнул пальцами. - Он просто спал с ними. Точно так же можно ходить в спортзал, чтобы выпустить пар.
- Не думаю, что это точное сравнение, ну да дело в другом. Чего вы от меня хотите?
- Не знаю. Вы весь вечер просидели в своем кабинете. Может, скажете, что невзначай выглянули из окна и увидели, как со стоянки выезжает какой-то человек, и вы готовы поклясться, что он был не в синем "линкольне"?
- Вы просите меня лжесвидетельствовать?
- Господи, простите меня, рабби, я очень расстроен и не понимаю, что говорю. Это дело сводит меня с ума. Нынче утром сорвалась сделка с человеком, который каждый год, день-в-день, покупал у меня "линкольн-континентал". Вот уже десять лет подряд. В субботу сговорились, и сегодня в полдень он должен был приехать подписывать бумаги. Но не приехал, а когда я позвонил, он сказал, что, пожалуй, попользуется пока старой машиной, а потом, возможно, купит другую, поменьше. Думаете, у него выдался неудачный год? Наоборот, самый удачный из всех. Знаете, почему он раздумал покупать? Мы с Мелом пятнадцать лет налаживали дело, и вот оно развалилось за одну ночь.
- Вы о салоне печетесь или тревожитесь за судьбу своего друга? спросил раввин.
- Меня волнует все. В моем сознании одно неотделимо от другого. Мел не просто партнер и друг, он мне вроде младшего брата. А если строишь что-то пятнадцать лет кряду, это превращается в нечто большее, чем просто источник заработка. Это частица моего существа. Моя жизнь. Все равно как для вас - ваша работа. И вот мой мир начинает рушиться.
- Понимаю вас, мистер Бекер, - чуть более дружелюбно ответил раввин, - и хотел бы вам помочь. Но вы пришли не затем, чтобы просить меня утешить душу вашего друга. Вы требуете невозможного. Боюсь, что эта история повлияла на ваши суждения, иначе вы понимали бы, что, даже пожелай я исполнить вашу просьбу, никто все равно не поверил бы мне.
- Знаю, знаю. Просто я в отчаянии, рабби. Но хоть что-то вы можете сделать. Ведь вы - его раввин, не так ли?
- Мне дали понять, что я подвергся критике, потому что тратил время на дела, не связанные с деятельностью храма, - невозмутимо ответил раввин. - Насколько мне известно, мистер Бронштейн - не член конгрегации.
На этот раз Бекер рассердился.
- Ну, и что, если не член? Теперь, выходит, вы не можете ему помочь? Он еврей или нет? Он живет в еврейской общине Барнардз-Кроссинг, а вы тут единственный раввин. Могли бы хоть навестить его, а? И его жену. Говорите, они не члены? Ну что ж, тогда помогите мне, я же член.
- Вообще говоря, я уже условился о встрече с миссис Бронштейн, ответил раввин. - И собирался просить разрешение на посещение мистера Бронштейна, когда вы позвонили в дверь.
Бекер был далеко не дурак. Он даже сумел выдавить улыбку.
- Что ж, рабби, полагаю, я сам на это напрашивался. Что вы задумали?
- Сегодня мистер Лэниган заходил ко мне и рассказывал об уликах против мистера Бронштейна. Тогда мне казалось, что все эти улики можно толковать по-разному. Но ведь я почти не знаю Бронштейнов. Полагаю, первым делом надо познакомиться с ними.
- Это самая славная чета в мире, рабби.
- Вы знаете, как работают казенные учреждения, и полиция, надо думать, не составляет исключения. Они ищут, пока не найдут какого-нибудь подозреваемого, а потом берут его в оборот. Я надеюсь, что сумею убедить мистера Лэнигана не прекращать поиск и в других направлениях.
- Этого я и хотел, рабби, - едва ли не восторженно молвил Бекер. именно так я и говорил Эйбу Кассону. Спросите его. Мне уже полегчало, рабби.
20
Тюрьма представляла собой четыре крошечные камеры, забранные решетками, и располагалась на первом этаже полицейского участка Барнардз-Кроссинг. В каждой камере были узкая чугунная лежанка, толчок и рукомойник. С потолка свисали лампочки в белых глиняных плафонах. В коридоре круглые сутки горел тусклый свет. В одном торце было зарешеченное оконце, в другом располагалась комната охранника, а за ней - кабинет Лэнигана.
Начальник полиции дал раввину мельком взглянуть на камеры и снова увел его к себе.
- Тюрьма не ахти какая, но, к счастью, другая нам и не нужна, сказал он. - Кажется, это одна из старейших кутузок в стране. Здание построили ещё в колониальные времена, и первоначально тут размещалась ратуша. Разумеется, иногда его перестраивали и ремонтировали, но фундамент и большинство опор сохранились. А в камеры провели электричество, поставили унитазы и раковины. Но это - все те же старые каморки, построенные ещё до гражданской войны.
- А где питаются заключенные? - спросил раввин.
Лэниган усмехнулся.
- Тут редко бывает больше одного узника, разве что в субботу вечером, когда мы запираем пару-тройку пьянчуг и дебоширов, чтобы проспались. Если кого-то привозят в обеденное время, один из близлежащих ресторанов, обычно Барни Блейка, поставляет еду в судках. В былые времена шеф полиции ещё и жировал на арестантах. Ему доплачивали за каждого задержанного на ночь и за каждую кормежку. Когда я пришел сюда служить простым патрульным, начальник требовал, чтобы мы приводили побольше выпивох. Стоило человеку споткнуться на улице, и просыпался он уже в камере. Но потом, ещё задолго до того, как я стал начальником, город повысил зарплату шефа полиции и выделил средства на питание задержанных. С тех пор мои предшественники перестали хватать всех подряд.
- И ваши задержанные сидят в этих камерах до суда?
- Нет. Если мы решим предъявить вашему другу обвинение, его доставят к судье уже завтра, и, коли тот сочтет нужным оставить его за решеткой, Бронштейна перевезут в Линн или Сейлем.
- А вы намерены предъявить обвинение?
- Это зависит главным образом от окружного прокурора. Мы ознакомим его со всеми уликами, возможно, ответим на несколько вопросов, и тогда он примет решение. Вероятно, прокурор захочет задержать его не за убийство, а как важного свидетеля.
- Когда я смогу поговорить с ним?
- Да хоть сейчас. Ступайте к нему в камеру, а если хотите, то в мой кабинет.
- Если не возражаете, я побеседую с ним наедине.
- Пожалуйста, рабби. Я попрошу привести его и оставлю вас, - Лэниган усмехнулся. - Ведь у вас нет с собой никакого оружия? Напильников и ножовок?
Раввин с улыбкой похлопал себя по карманам. Лэниган подошел к двери, крикнул, чтобы задержанного привели в кабинет, и выскользнул в коридор, прикрыв за собой дверь. Мгновение спустя вошел Бронштейн.
Он выглядел гораздо моложе своей жены, но раввин объяснил для себя это обстоятельство разницей в состоянии здоровья, а не в возрасте. Тем не менее, он был немного сбит с толку.
- Разумеется, я благодарен вам, рабби, но готов пожертвовать чем угодно, лишь бы наша встреча состоялась в каком-нибудь другом месте.
- Конечно.
- Знаете, я поймал себя на мысли, что радуюсь смерти моих родителей и своей бездетности. Я не мог бы смотреть в глаза близким даже после того, как полиция найдет виновного и отпустит меня.
- Понимаю вас, но и вы должны понимать, что беда может постучаться в любую дверь. От неё застрахованы только покойники.
- Но все это так безобразно...
- Любая беда безобразна. Не изводите себя этими мыслями, лучше расскажите мне о девушке.
Бронштейн помолчал. Вскочив со стула, он принялся мерить шагами комнату, стараясь то ли совладать с чувствами, то ли привести в порядок мысли. А потом его словно прорвало.
- Прежде я никогда её не видел, могу поклясться в этом на могиле матери. Не скрою, я крутил любовь с женщинами. Наверное, большинство людей считает, что, кабы я любил свою жену, то хранил бы верность ей при любых обстоятельствах. Возможно, так оно и было бы, будь у нас дети. Или будь я посильнее духом. Но я готов признаться в своих проступках. У меня были романы, однако все это несерьезно. Я всегда играл честно, не скрывал от женщин, что женат, не скармливал им избитую сказочку про то, что моя жена не понимает меня, не намекал на возможный развод с ней. Все было как на духу. Разумеется, у человека есть определенные потребности. Голос плоти. Ну так что же? Вокруг множество женщин, страдающих тем же недугом и принимающих то же лекарство. Дама, с которой я пару раз заезжал в мотели, не ребенок. Она замужем, но благоверный сбежал от нее, и сейчас они начинают хлопотать о разводе.
- Если бы вы согласились назвать полицейским её имя...
Бронштейн резко тряхнул головой.
- Поступив так, я помешаю разводу. Ее могут даже лишить родительских прав. Не волнуйтесь, если дело и впрямь дойдет до суда, и моя судьба будет зависеть от показаний этой женщины, она подаст голос.
- Вы встречались с ней каждый четверг?
- Да, кроме трех последних недель. По правде говоря, наши свидания начинали тяготить её. Она вбила себе в голову, что её муж нанял соглядатаев.
- Стало быть, вы познакомились с девушкой, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту.
- Не буду кривить душой, рабби. Платоническая дружба не входила в мои планы. Я познакомился с девушкой в ресторане "Прибой". Кабы полиция хотела раскрыть убийство, а не пришить его мне, давно расспросила бы официанток и посетителей, и они бы сказали, что видели, как девушка сидела за одним столиком, а я - за другим, и как я подошел к ней, чтобы представиться. Все видели, что я подбивал клинья. Но потом, когда мы поели и малость поболтали, я понял, что девушка напугана, и не на шутку, однако изо всех сил старается не подавать виду и быть веселой. По-моему, это значит, что она предчувствовала беду.
- Возможно. Во всяком случае, это заслуживает внимания.
- Мне стало жаль её. Я даже забыл, что хотел приударить за девчонкой. Она больше не интересовала меня с этой точки зрения, и мне хотелось только приятно провести вечер. Мы поехали в Бостон и сходили в кино, - Бронштейн помолчал и, внезапно решившись, подался вперед, понизил голос, будто боялся, что его подслушают, и скороговоркой продолжал: - Поведаю вам то, что скрыл от полиции, рабби. Серебряная цепочка, которой её задушили. Это я купил её девушке перед походом в кино, прости меня, господи.
- Вы не сказали об этом полиции?
- Совершенно верно. По собственной воле я не выдам им ничего такого, что можно будет обратить против меня. Судя по тому, как велся допрос, они ухватятся за эту цепочку и докажут, что я весь вечер вынашивал планы убийства. Я и вам-то о ней рассказал лишь затем, чтобы вы поняли, что я не вру.
- Хорошо. Куда вы отправились потом?
- После кино заглянули в ресторан, отведали оладий с кофе, а затем я отвез её домой. Подъехал прямо к двери, остановился, ни от кого не прячась.
- Вы заходили в дом?
- Разумеется, нет. Мы довольно долго сидели в машине и болтали. Я даже ни разу не обнял девчонку. А потом она поблагодарила меня, вылезла и вошла в дом.
- Вы условились о новой встрече?
Бронштейн покачал головой.
- Я прекрасно провел вечер. Полагаю, и она тоже. Когда мы подъехали к дому, она была куда раскованнее, чем за обедом. Но мне незачем было опять встречаться с ней.
- А потом вы отправились домой?
- Совершенно верно.
- Ваша супруга уже спала?
- Наверное. Иногда мне кажется, что она только притворяется спящей, но, во всяком случае, она лежала в постели, и свет был погашен.
Раввин улыбнулся.
- Она сказала мне то же самое.
Бронштейн вскинул голову.
- Значит, вы виделись с ней? Как она там? Как восприняла случившееся?
- Да, я с ней виделся, - перед мысленным взором раввина все ещё стоял образ худенькой бледной женщины в инвалидном кресле, с тронутыми сединой волосами, зачесанными назад, с высоким гладким лбом, точеными чертами и живыми умными серыми глазами. - Она выглядит довольно бодро.
- Бодро?
- Думаю, это требует от неё определенных усилий, но, насколько я понял, она свято верит в вашу невиновность. Говорит, что, кабы вы и впрямь убили девушку, она поняла бы это с первого взгляда.
- Едва ли такие показания помогут мне в суде, рабби, но мы с женой действительно очень близки. Большинство замужних женщин занято детьми, а о мужьях почти не думает. Но моя жена уже десять лет как болеет, и мы проводим вместе гораздо больше времени, чем другие супруги. Мы уже почти научились читать мысли друг друга. Вы понимаете меня, рабби?
Раввин кивнул.
- Конечно, если она лишь притворялась спящей... - продолжал Бронштейн.
- Она говорит, что всегда дожидалась вас, только не по четвергам. Возможно, уставала после увлекательной игры в бридж. Правда, ваша супруга уверяла меня, что дело в другом. Зная о ваших свиданиях, она делала вид, будто спит, чтобы не ставить вас в неловкое положение.
- О, боже! - воскликнул Бронштейн и закрыл лицо руками.
Раввин с сочувствием посмотрел на него и решил, что сейчас не время для проповедей.
- Она сказала, что все понимает, и ей не больно.
- Она правда так сказала? Понимает?
- Да, - раввин почувствовал неловкость и попытался сменить тему. Скажите, мистер Бронштейн, ваша супруга никогда не покидает дом?
Лицо Мела разгладилось.
- Отчего же? В хорошую погоду я вожу жену кататься, если ей этого хочется. Мне нравится сидеть за рулем, если она рядом. Будто в старые добрые времена, когда жена была здорова. Никакого инвалидного кресла или других напоминаний о её болезни. Хотя у нас есть складной стул на колесиках, лежит в багажнике, и иногда, если вечер теплый, мы едем на набережную и прогуливаемся вдоль кромки воды.
- Как же ваша супруга садится в машину?
- Я беру её на руки и устраиваю на сиденье.
Раввин поднялся.
- Полагаю, что в вашем рассказе есть несколько обстоятельств, достойных внимания полиции, - сказал он. - Возможно, их стоит проверить, если это ещё не сделано.
Бронштейн тоже встал и нерешительно протянул руку.
- Поверьте, рабби, я очень признателен вам.
- Хорошо ли с вами обращаются?
- Да, - Бронштейн кивнул на стену, за которой располагались камеры. После допроса они не стали меня запирать, и при желании я могу прохаживаться по коридору. Иногда полицейские заглядывают поболтать, приносят мне журналы. Интересно...
- Что?
- Не могли бы вы передать жене, что я здоров? Не хочу, чтобы она волновалась.
Раввин улыбнулся.
- Я буду держать с ней связь, мистер Бронштейн.
21
Покинув Бронштейна, раввин с огорчением отметил, что первая же попытка помочь ему привела к двум открытиям, не слишком крупным, но никак не способным облегчить участь несчастного Мела. Из беседы с миссис Бронштейн раввин узнал, что по четвергам она не дожидалась мужа. Разумеется, даже будь у неё возможность сказать, что Мелвин не выглядел расстроенным или взволнованным, проку от этого было бы мало: полиция вряд ли безоговорочно примет на веру показания жены, да и само свидетельство будет не в пользу Бронштейна.
А после разговора с задержанным перед глазами раввина неотступно маячил образ: Мелвин, усаживающий жену в машину. Прежде раввин думал, что убийце было и тяжело, и неудобно засовывать труп в автомобиль, но Мел Бронштейн доказал, что при наличии опыта это пара пустяков.
У Бронштейна был здоровенный "линкольн", а у самого раввина малолитражка. Возможно, в этом все дело. Вернувшись домой, раввин загнал машину в гараж, вылез и принялся внимательно разглядывать её. На его тонком умном лице застыла сосредоточенная мина. Спустя несколько минут он подошел к дому и кликнул Мириам. Она вышла, стала рядом с мужем и проследила за его взглядом.
- Ее кто-то поцарапал?
Вместе ответа раввин рассеянно обнял жену за талию. Мириам нежно улыбнулась ему, но раввин, похоже, не заметил этого. Протянув руку, он распахнул дверцу машины.
- В чем дело, Дэвид?
Раввин теребил нижнюю губу и разглядывал салон автомобиля. Затем, ни слова не говоря, наклонился и поднял жену на руки.
- Дэвид!
Спотыкаясь, он приблизился со своей ношей к открытой дверце машины. Мириам захихикала. Раввин попытался усадить её.
- Расслабься и откинь голову назад, - попросил он.
Но вместо этого Мириам обняла его за шею и прижалась к щеке мужа.
- Мириам, пожалуйста.
Она ткнулась носом ему в ухо.
- Я пытаюсь...
Мириам игриво поболтала ногами.
- Эх, видел бы нас сейчас мистер Вассерман.
- Развлекаетесь?
Они обернулись. В воротах гаража стоял улыбающийся Хью Лэниган.
Раввин поспешно поставил жену на пол. Он чувствовал себя круглым дураком.
- Я хотел провести опыт, - сказал он. - Не так-то просто усадить в машину бесчувственное тело.
Лэниган кивнул.
- Да, но, хотя девушка, вероятно, весила побольше, чем миссис Смолл, Бронштейн намного крупнее вас, рабби.
- Полагаю, в этом все дело, - сказал раввин, вводя Лэнигана в свой кабинет.
- Ну, как вам понравился Бронштейн?
- Кажется, сегодня я узнал его получше. Такой человек едва ли совершил бы...
- Рабби, рабби, - раздраженно перебил его Лэниган. - Если бы вы повидали столько преступников, сколько их видел я, то знали бы, что наружность не имеет значения. Думаете, у вора вороватый вид, а у мошенника бегают глаза? Черта с два! Прямой открытый взгляд - его рабочий инструмент. Таких, как вы, называют книжниками, а раввины, наверное, книжники вдвойне. Я и сам очень уважаю и книги, и книгочеев, но в подобного рода делах важен житейский опыт, а не начитанность.
- Но, если наружность и повадка обманчивы, стало быть, они неважны, мягко проговорил раввин. - В таком случае мне трудно понять, как действует суд присяжных. Что же тогда лежит в основе их решений?
- Улики, рабби. Математически выверенные улики, если они есть. А если нет, то степень вероятности.
Раввин медленно кивнул и вроде бы невпопад спросил:
- Вы знаете что-нибудь о нашем Талмуде?
- Это свод законов, правильно? Он имеет какое-то отношение к происходящему?
- Строго говоря, это не свод законов. Наш свод законов - книга Моисеева, а Талмуд - толкование этих законов. Не думаю, что он напрямую связан с вашим нынешним расследованием, но могу и ошибаться, ибо в Талмуде найдется все что угодно. Сейчас я имею в виду не столько его содержание, сколько методику изучения. Когда я был подростком и только поступил в богословскую школу, все предметы - иврит, грамматика, литература, скрижали - преподавались самым обычным способом, как дисциплины в светской школе. То есть, мы сидели за партами, а учитель - за большим столом на возвышении. Он писал на доске, задавал вопросы, выслушивал ответы, давал домашние задания. Но, когда мы начали проходить Талмуд, методика преподавания изменилась. Представьте себе громадный стол, за которым сидят ученики. Во главе стола - учитель с длиннющей бородой патриарха. Мы читаем отрывок, какой-нибудь короткий постулат закона, а засим следуют возражения, объяснения, доводы раввинов древности и, наконец, верное толкование отрывка. Еще не совсем понимая, что делаем, мы начинаем выдвигать собственные доводы, возражать, отмечать тончайшие различия, расставлять акценты, выписывать логические кренделя. Иногда учитель выступал как защитник того или иного постулата, а мы засыпали его вопросами и возражениями. Наверное, приблизительно так же травят медведей: не успевает могучий зверь сбросить одну шавку, как в него впиваются клыки следующей. В ходе спора вас осеняют все новые идеи. Помнится, я изучал параграф, в котором говорилось, как оценивать ущерб от пожара, возникшего, когда из-под молота кузнеца вылетела искра. На этот абзац мы потратили целых две недели, а когда, наконец, неохотно перешли к следующему, чувство было такое, словно мы ещё толком и не начинали изучать вопрос. Талмуд оказал огромное влияние на всех нас. Величайшие еврейские ученые штудировали его всю жизнь, и не потому, что точное толкование закона помогало разрешать житейские затруднения. Нет, многие статьи закона омертвели и утратили прикладное значение. Дело было в другом: Талмуд - увлекательная гимнастика ума. Он помогает рождать идеи.
- И вы предлагаете приложить его к решению нынешней головоломки?
- А почему бы и нет? Давайте рассмотрим вашу версию с точки зрения совокупности вероятностей и убедимся, что она достаточно прочна.
- Что ж, давайте.
Раввин вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате.
- Начнем не с трупа, а с сумочки, - решил он.
- Почему?
- А что нам мешает?
Лэниган пожал плечами.
- Ладно, вы - учитель.
- Сумочка - более благодатное поле для исследований, хотя бы потому, что к ней имеют отношение три человека. В отличие от трупа за стеной, с которым связаны только двое - сама убитая и её убийца, - с сумочкой связан ещё и я, потому что она была обнаружена в моей машине.
- Что ж, неплохо.
- Итак, почему сумочка была оставлена там, где её нашли? Какие существуют возможности? Ее могла оставить сама девушка. Или убийца. Или третье лицо, неизвестное, ни в чем не заподозренное и доселе не попавшее в поле нашего зрения.