Страница:
Это было все, на что она была способна, чтобы сдержать себя в рамках приличия. Гнев заполнял ее грудь. Как смеет эта пустышка предполагать, что Алану было бы лучше не жить? Очевидно, у нее нет ни капли сострадания и понимания.
— Да, конечно, ты права, — Ребекка распахнула и без того большие синие глаза и придала лицу невинное выражение, что взбесило Миллисент еще больше. Ребекка помолчала, затем ангельски улыбнулась и продолжала:
— Милли, дорогая, я слышала, что в соседний с тобой дом переехал интересный вдовец…
— Да, дом Белл продали, — сухо ответила Миллисент.
— Какая прекрасная возможность для тебя! — продолжала Ребекка, с заботливым видом тронув руку Миллисент. — Теперь ты не должна ее упускать!
Миллисент задумалась, не слишком ли много разговоров повлечет за собой ее молчаливый уход от Ребекки:
— Я не понимаю, о чем ты. Я не ищу мужа.
Ребекка хихикнула:
— Да перестань! Любая незамужняя женщина ищет мужа.
— Некоторые совсем не собираются выходить замуж.
— Ах, глупости! Это хорошо говорить кому-нибудь еще, но между нами, кузинами, все должно быть честно, верно? Кто это и вправду не собирается выходить замуж?
— Я, — процедила Милли сквозь сжатые зубы. Неважно, насколько невоспитанно это будет выглядеть, но она уйдет. Будет более неприлично, если она залепит Ребекке пощечину.
К счастью, в этот момент Эмма Мак-Мастер наконец-таки объявила о начале собрания. Основным предметом сегодняшнего обсуждения были ежегодные расфасованные угощения, готовящиеся каждый июнь в качестве помощи и поддержки со стороны миссионерок. Это было довольно-таки простое дело. Специально выбранные молодые женщины украшают нарядные и элегантные коробочки и расфасовывают в них сухие пайки, рассчитанные на двух человек. А молодые люди пытаются догадаться, какая из женщин приготовила ту или иную коробочку (обычно девушки сами подсказывают им), выставленную на высокий стол. Те мужчины, которые отгадывают правильно, имеют право вскрыть коробочку и откушать угощение. Кроме того, они получают право находиться в компании той девушки, имя которой отгадали.
Это мероприятие обычно проводилось в парке и требовало некоторых хлопот: надо было расставить столы и найти человека, который захотел бы выступать в роли ведущего. Миллисент думала, что решение этого вопроса не составит никакого труда и не займет много времени.
Но получилось как раз наоборот.
Проблема состояла в том, что Джеймс Колпеппер, который обычно с удовольствием брал на себя обязанности ведущего, сейчас слег с радикулитом, и никто не знал, сможет ли он поправиться к июню и вновь выступить в привычной роли.
— Тогда давайте попросим другого мужчину, — вполне разумно предложила Аделаида Джефриз. — Я уверена, что в городе найдется не один, желающий постоять на сцене и часик поразглагольствовать.
— О-о, ну а вдруг мистер Колпеппер к этому времени выздоровеет? — спросила миссис Мак-Мастер, озабоченно хмурясь и качая головой, отчего покачивались и ее пепельные кудряшки. — Как мы тогда скажем, что его обязанности выполняет другой?
— Да, это будет ужасно, — согласилась еще одна женщина.
— А если мы начнем предлагать мужчинам выполнить эту работу, то можем набрать больше желающих, чем необходимо, — заговорила Мэри Ли. — Что тогда?
— Будет много обид.
Все зажужжали, каждая добавляла свои предложения и советы. Наконец, когда миссис Мак-Мастер предложила избрать комитет по проведению этого мероприятия, переложив на него вопрос о ведущем, Миллисент не выдержала и поднялась:
— Бог мой, леди! Я не думаю, что это мероприятие требует избрания целого комитета. Одного человека будет достаточно, чтобы выяснить, сможет ли мистер Колпеппер быть ведущим в этот раз и, если он не сможет, попросить другого мужчину. Что касается остальных, то им нужно будет помочь расставить столы и приготовить напитки.
— Я согласна с мисс Хэйз, — громко сказала Аделаида Джефриз, для убедительности стукнув об пол зонтиком, — и я думаю, нам следует поручить это самой мис Хэйз.
— О, да!
— Конечно!
— Прекрасная мысль!
Вот так получилось, что на Миллисент, против ее воли, возложили ответственность за организацию этого дела. Решив таким образом наскучивший вопрос, дамы воспользовались возможностью приняться за холодные закуски, приготовленные дочерьми миссис Кинкейд и обсудить более интересные вещи, например, окончательно ли Руфь Хэрис подорвала свою репутацию, выезжая за город в кабриолете с Мэтью Слокумом без всякого сопровождения.
Миллисент вошла в дом и с силой захлопнула дверь. И как ее угораздило оказаться ответственной! Сознание, что ей некого винить, кроме себя, не улучшало настроения.
Как часто говорила бабушка Коннолли, нужно сто раз подумать перед тем, как что-нибудь сказать.
Милли сразу поднялась к себе наверх, не зайдя даже повидать Алана. Она сказала себе, что будет лучше, если брат не увидит ее в таком настроении. Когда она чувствовала себя так гадко, существовало единственное занятие, которое могло как-то отвлечь и успокоить ее. Работа в саду.
За какие-то секунды она стянула перчатки, сорвала с головы шляпку и сняла юбку. Гораздо больше времени ушло на расстегивание всевозможных крючков и пуговиц и развязывания многочисленных ленточек и шнурочков на блузе и корсете. Наконец, расправившись со всем этим, она осталась в одной сорочке, штанишках и в нескольких муслиновых нижних юбках.
Затем она стащила с себя и сорочку, влажную от пота, и отбросила в сторону. Вытянув руки вверх, она начала раскачиваться из стороны в сторону, наслаждаясь свободой, не ограниченной никаким корсетом. Не было в мире ничего приятнее, чем ощущение свободы, когда ты только-только снимешь корсет. Она присела на кровать и стала расшнуровывать высокие ботинки. Покончив с этим, она сбросила их с ног и пошевелила пальцами.
Иногда обувь доставляет не меньше неудобств, чем корсет. Наконец, она сняла две последние нижние юбки, которые были у нее самыми новыми и самыми лучшими.
Потом она проворно облачилась в рабочий халат (с заплатками в нескольких местах) и сунула ноги в удобные широкие старые туфли. Нахлобучив панаму, она легко сбежала вниз, в кладовку, где взяла лопату, вилы и миниатюрные грабли. Выходя в сад, она заметила, что чувствует себя почти счастливой от одной перспективы покопаться в земле.
В воздухе пахло весной, сладкой жимолостью и свежей молодой травой. На деревьях лопались почки и появлялись клейкие маленькие листочки. Разве не стыдно было проводить такое утро на каком-то собрании!
Когда она возвращалась домой, то была так расстроена, что даже не взглянула на сад и грядки перед домом, но теперь ее взгляд сразу же упал на цветочные клумбы у низенького заборчика. Она резко споткнулась, глаза ее расширились от ужаса, и сердце, казалось, остановилось.
Сначала она вообще ничего не могла понять. А когда наконец-таки сообразила, то не могла поверить. Ее цветочные клумбы, всегда такие аккуратные, теперь были совершенно обезображены. Вся земля вокруг них была перекопана и насыпана на сами клумбы. Кто-то вырыл три огромные ямы прямо на клумбах. А стебелёк ее самого красивого, ярко-пурпурного ириса был сломан; бутон печально нагнулся к земле.
Крик боли вырвался из ее груди, она упала на колени и подняла погибший цветок. Конечно, на следующий год будут другие, ведь корни растения сохранились. Но что из того, если сейчас он был погублен? А ее лилии! Она взяла в руки один из цветков, вытащив его из кучи земли, и почувствовала, что ей дурно при виде вырванных корней. Это растение было уже не спасти. Еще три лилии были вырваны с корнем, тогда как остальные просто смяты и их стебельки поломаны.
На глаза Миллисент навернулись слезы. Она почувствовала себя так, словно ее сломали и оскорбили, посягнув не столько даже на ее собственность, сколько на то, что она больше всего любила и оберегала.
В груди постепенно закипал гнев. Она знала, чьих это рук, вернее, лап, дело. Здесь мог быть только один зверь, раскапывающий землю. Это мог быть только тот пес!
Миллисент вскочила на ноги и кинула взгляд на свой сад и двор Лоуренсов.
— О-о! Если бы под руки сейчас попалась эта собака!
Она бросила на землю рабочие перчатки и направилась к дому Лоуренсов. Подойдя, Милли громко заколотила в дверь кулаками.
На пороге появилась Бетси:
— О, привет!
— Подойдите сюда, молодая особа. Я хочу, чтобы вы кое-что увидели.
— Что? — Бетси пошла вслед за ней с очень любопытным выражением лица. Милли не отвечала, молчаливо направляясь через калитку в собственный сад.
— А почему вы не перелезете через забор? — спросила шедшая за ней по пятам девочка. — Это же очень просто.
Миллисент проигнорировала вопрос и показала на свои клумбы:
— Вот, смотрите.
Бетси взглянула туда, куда указывал палец соседки, и выдохнула:
— О! Ваши цветы! — Она тут же подбежала к клумбам и опустилась рядом с ними на колени. — Что с ними случилось?
— Что с ними случилось?! Ваша собака побывала здесь, вот что!
— Адмирал?! — Бетси вскинула на нее удивленный взгляд. — Но с какой стати понадобилось Адмиралу выкапывать ваши цветы?
— Возможно, он рыл землю в поисках чего-либо, или, наоборот, что-нибудь прятал. Я не знаю, что там у собак на уме!
— Откуда вы знаете, что это Адмирал? — выступила Бетси в защиту своего любимца. — Откуда вы знаете, что это не какая-то другая собака? Или, может быть, ваш кот? — она указала на Панжаба, растянувшегося на солнышке у дома.
— Мой кот не роет землю. Это глупость!
Девочка воинственно выставила подбородок и встала, подбоченясь:
— Как вы можете утверждать, что это сделала моя собака, когда сами не знаете наверняка?
— Молодая леди! Так нельзя разговаривать! Бетси сердито посмотрела на нее:
— А я не умею по-другому!
— Не сомневаюсь, что это так. Твое воспитание оставляет желать лучшего. И это очевидно. Но я не позволю, чтоб меня в моем собственном саду оскорблял ребенок!
— Я не оскорбляла вас! — Бетси обиженно заморгала при этих несправедливых словах. — Я просто сказала, что неизвестно, был ли это Адмирал, и ведь это правда неизвестно. Что же здесь плохого?
Милли не могла ничего произнести от гнева. Наконец, она выговорила:
— Как может ребенок девяти лет…
— Мне десять!
— …так разговаривать? Что за ужасные слова? — закончила она. Это правда, у Миллисент было немного опыта в обращении с детьми, но она никогда не встречала ребенка, который бы говорил со взрослыми на равных.
— Вы несправедливы! Вы не знаете наверняка, что это сделал Адмирал.
— Я знаю, что до того, как вы со своей собакой поселились в этом доме, мои цветы никто не портил.
И еще я знаю, что впредь вам следует держать своего пса подальше от моего сада.
— Я так и сделаю! — Бетси начала карабкаться через низенький заборчик к себе во двор. Потом она обернулась и крикнула:
— Ни я, ни Адмирал больше не хотим заходить в ваш вонючий старый сад!
Миллисент почувствовала непреодолимое желание заорать что-нибудь вслед неуклюжей маленькой удаляющейся фигурке, но только плотно сжала губы и опустилась на колени возле клумбы, перенеся свой гнев и разочарование на злополучную землю, закапывая ямы и со злостью утаптывая их. Она попыталась подвязать одну лилию, корни которой, казалось, уцелели, но другим цветам было уже не помочь. А на следующей неделе в ее доме должно состояться собрание членов Клуба садоводов!
Когда позднее она пересказала этот эпизод Алану, он, блестя глазами, сказал:
— Возможно, Милли, тебе следует взять над ней шефство. Мне кажется, ты должна пожалеть бедную сиротку.
— Честное слово, Алан, мне сейчас не до твоих шуток! Нет сомнения, что ей нужен кто-то, кто бы, как ты выразился, взял над ней шефство. Однако я не собираюсь этого делать!
— Может быть… — Алан не мог сдержать улыбки. — Боже, но как бы мне хотелось увидеть самому всю сцену…
— Алан!
Он пожал плечами:
— Я испытываю к ней необъяснимую симпатию. Ты помнишь Скэмпа?
Несмотря на ужасное настроение, Милли не могла не улыбнуться:
— Как же я могу забыть Скэмпа! — Это был маленький черный, облезлый терьер, взятый ради Алана, когда тому было шесть лет. Он был жизнерадостным и игривым, и Алан с Милли любили побегать с ним на заднем дворе.
— Я помню, считала ужасно несправедливым, что тебе можно иметь собаку, а мне нельзя.
— Насколько я помню, ты не только так думала, но и выкладывала это каждому, кто был готов тебя слушать.
Она засмеялась:
— Наверное, да. — Улыбка медленно исчезла с ее лица. И Милли вздохнула. — Но мама и папа были правы, когда говорили, что собака — это не игрушка для маленькой девочки. Это слишком грубо.
— Возможно. Хотя мне сдается, ты не особенно страдала, играя со Скэмпом.
— Нет, наверное, — она улыбнулась и, потянувшись, взяла руку брата. — Ах, Алан, ты всегда можешь рассмешить, как бы раздражена я не была. Наверное, я опять раздула из мухи слона?
— Возможно. — Он сжал ее руку и тоже улыбнулся. — Но твои цветы очень много значат для тебя.
— Да, но я должна быть снисходительной к детям и их собакам, не так ли? В конце концов, они здесь всего лишь несколько дней. Скоро все образуется.
— Я уверен в этом.
Остаток дня Алан был не такой медлительный и ап-патичный, как обычно. Его послеобеденный сон был прерван размеренными ударами мяча о стену дома, детскими криками и лаем собаки. Несколько часов спустя Миллисент застала Бетси, которая забралась на ее вишню; в такт движениям ребенка с дерева облетали цветущие бутоны, а на стволе остались следы ободранной ботинками коры.
Миллисент поняла, что гибель цветов была не просто случайным недоразумением, связанным с новизной впечатлений от перемены места жительства или необычности нового положения. Это было только первое несчастье в цепочке многочисленных бед, которые, как казалось Милли, не закончатся до тех пор, пока Лоуренсы будут жить в своем новом доме. Если только она, Миллисент Хэйз, потерпит поражение в борьбе с десятилетним ребенком и гигантским клыкастым псом.
Глава V
— Да, конечно, ты права, — Ребекка распахнула и без того большие синие глаза и придала лицу невинное выражение, что взбесило Миллисент еще больше. Ребекка помолчала, затем ангельски улыбнулась и продолжала:
— Милли, дорогая, я слышала, что в соседний с тобой дом переехал интересный вдовец…
— Да, дом Белл продали, — сухо ответила Миллисент.
— Какая прекрасная возможность для тебя! — продолжала Ребекка, с заботливым видом тронув руку Миллисент. — Теперь ты не должна ее упускать!
Миллисент задумалась, не слишком ли много разговоров повлечет за собой ее молчаливый уход от Ребекки:
— Я не понимаю, о чем ты. Я не ищу мужа.
Ребекка хихикнула:
— Да перестань! Любая незамужняя женщина ищет мужа.
— Некоторые совсем не собираются выходить замуж.
— Ах, глупости! Это хорошо говорить кому-нибудь еще, но между нами, кузинами, все должно быть честно, верно? Кто это и вправду не собирается выходить замуж?
— Я, — процедила Милли сквозь сжатые зубы. Неважно, насколько невоспитанно это будет выглядеть, но она уйдет. Будет более неприлично, если она залепит Ребекке пощечину.
К счастью, в этот момент Эмма Мак-Мастер наконец-таки объявила о начале собрания. Основным предметом сегодняшнего обсуждения были ежегодные расфасованные угощения, готовящиеся каждый июнь в качестве помощи и поддержки со стороны миссионерок. Это было довольно-таки простое дело. Специально выбранные молодые женщины украшают нарядные и элегантные коробочки и расфасовывают в них сухие пайки, рассчитанные на двух человек. А молодые люди пытаются догадаться, какая из женщин приготовила ту или иную коробочку (обычно девушки сами подсказывают им), выставленную на высокий стол. Те мужчины, которые отгадывают правильно, имеют право вскрыть коробочку и откушать угощение. Кроме того, они получают право находиться в компании той девушки, имя которой отгадали.
Это мероприятие обычно проводилось в парке и требовало некоторых хлопот: надо было расставить столы и найти человека, который захотел бы выступать в роли ведущего. Миллисент думала, что решение этого вопроса не составит никакого труда и не займет много времени.
Но получилось как раз наоборот.
Проблема состояла в том, что Джеймс Колпеппер, который обычно с удовольствием брал на себя обязанности ведущего, сейчас слег с радикулитом, и никто не знал, сможет ли он поправиться к июню и вновь выступить в привычной роли.
— Тогда давайте попросим другого мужчину, — вполне разумно предложила Аделаида Джефриз. — Я уверена, что в городе найдется не один, желающий постоять на сцене и часик поразглагольствовать.
— О-о, ну а вдруг мистер Колпеппер к этому времени выздоровеет? — спросила миссис Мак-Мастер, озабоченно хмурясь и качая головой, отчего покачивались и ее пепельные кудряшки. — Как мы тогда скажем, что его обязанности выполняет другой?
— Да, это будет ужасно, — согласилась еще одна женщина.
— А если мы начнем предлагать мужчинам выполнить эту работу, то можем набрать больше желающих, чем необходимо, — заговорила Мэри Ли. — Что тогда?
— Будет много обид.
Все зажужжали, каждая добавляла свои предложения и советы. Наконец, когда миссис Мак-Мастер предложила избрать комитет по проведению этого мероприятия, переложив на него вопрос о ведущем, Миллисент не выдержала и поднялась:
— Бог мой, леди! Я не думаю, что это мероприятие требует избрания целого комитета. Одного человека будет достаточно, чтобы выяснить, сможет ли мистер Колпеппер быть ведущим в этот раз и, если он не сможет, попросить другого мужчину. Что касается остальных, то им нужно будет помочь расставить столы и приготовить напитки.
— Я согласна с мисс Хэйз, — громко сказала Аделаида Джефриз, для убедительности стукнув об пол зонтиком, — и я думаю, нам следует поручить это самой мис Хэйз.
— О, да!
— Конечно!
— Прекрасная мысль!
Вот так получилось, что на Миллисент, против ее воли, возложили ответственность за организацию этого дела. Решив таким образом наскучивший вопрос, дамы воспользовались возможностью приняться за холодные закуски, приготовленные дочерьми миссис Кинкейд и обсудить более интересные вещи, например, окончательно ли Руфь Хэрис подорвала свою репутацию, выезжая за город в кабриолете с Мэтью Слокумом без всякого сопровождения.
Миллисент вошла в дом и с силой захлопнула дверь. И как ее угораздило оказаться ответственной! Сознание, что ей некого винить, кроме себя, не улучшало настроения.
Как часто говорила бабушка Коннолли, нужно сто раз подумать перед тем, как что-нибудь сказать.
Милли сразу поднялась к себе наверх, не зайдя даже повидать Алана. Она сказала себе, что будет лучше, если брат не увидит ее в таком настроении. Когда она чувствовала себя так гадко, существовало единственное занятие, которое могло как-то отвлечь и успокоить ее. Работа в саду.
За какие-то секунды она стянула перчатки, сорвала с головы шляпку и сняла юбку. Гораздо больше времени ушло на расстегивание всевозможных крючков и пуговиц и развязывания многочисленных ленточек и шнурочков на блузе и корсете. Наконец, расправившись со всем этим, она осталась в одной сорочке, штанишках и в нескольких муслиновых нижних юбках.
Затем она стащила с себя и сорочку, влажную от пота, и отбросила в сторону. Вытянув руки вверх, она начала раскачиваться из стороны в сторону, наслаждаясь свободой, не ограниченной никаким корсетом. Не было в мире ничего приятнее, чем ощущение свободы, когда ты только-только снимешь корсет. Она присела на кровать и стала расшнуровывать высокие ботинки. Покончив с этим, она сбросила их с ног и пошевелила пальцами.
Иногда обувь доставляет не меньше неудобств, чем корсет. Наконец, она сняла две последние нижние юбки, которые были у нее самыми новыми и самыми лучшими.
Потом она проворно облачилась в рабочий халат (с заплатками в нескольких местах) и сунула ноги в удобные широкие старые туфли. Нахлобучив панаму, она легко сбежала вниз, в кладовку, где взяла лопату, вилы и миниатюрные грабли. Выходя в сад, она заметила, что чувствует себя почти счастливой от одной перспективы покопаться в земле.
В воздухе пахло весной, сладкой жимолостью и свежей молодой травой. На деревьях лопались почки и появлялись клейкие маленькие листочки. Разве не стыдно было проводить такое утро на каком-то собрании!
Когда она возвращалась домой, то была так расстроена, что даже не взглянула на сад и грядки перед домом, но теперь ее взгляд сразу же упал на цветочные клумбы у низенького заборчика. Она резко споткнулась, глаза ее расширились от ужаса, и сердце, казалось, остановилось.
Сначала она вообще ничего не могла понять. А когда наконец-таки сообразила, то не могла поверить. Ее цветочные клумбы, всегда такие аккуратные, теперь были совершенно обезображены. Вся земля вокруг них была перекопана и насыпана на сами клумбы. Кто-то вырыл три огромные ямы прямо на клумбах. А стебелёк ее самого красивого, ярко-пурпурного ириса был сломан; бутон печально нагнулся к земле.
Крик боли вырвался из ее груди, она упала на колени и подняла погибший цветок. Конечно, на следующий год будут другие, ведь корни растения сохранились. Но что из того, если сейчас он был погублен? А ее лилии! Она взяла в руки один из цветков, вытащив его из кучи земли, и почувствовала, что ей дурно при виде вырванных корней. Это растение было уже не спасти. Еще три лилии были вырваны с корнем, тогда как остальные просто смяты и их стебельки поломаны.
На глаза Миллисент навернулись слезы. Она почувствовала себя так, словно ее сломали и оскорбили, посягнув не столько даже на ее собственность, сколько на то, что она больше всего любила и оберегала.
В груди постепенно закипал гнев. Она знала, чьих это рук, вернее, лап, дело. Здесь мог быть только один зверь, раскапывающий землю. Это мог быть только тот пес!
Миллисент вскочила на ноги и кинула взгляд на свой сад и двор Лоуренсов.
— О-о! Если бы под руки сейчас попалась эта собака!
Она бросила на землю рабочие перчатки и направилась к дому Лоуренсов. Подойдя, Милли громко заколотила в дверь кулаками.
На пороге появилась Бетси:
— О, привет!
— Подойдите сюда, молодая особа. Я хочу, чтобы вы кое-что увидели.
— Что? — Бетси пошла вслед за ней с очень любопытным выражением лица. Милли не отвечала, молчаливо направляясь через калитку в собственный сад.
— А почему вы не перелезете через забор? — спросила шедшая за ней по пятам девочка. — Это же очень просто.
Миллисент проигнорировала вопрос и показала на свои клумбы:
— Вот, смотрите.
Бетси взглянула туда, куда указывал палец соседки, и выдохнула:
— О! Ваши цветы! — Она тут же подбежала к клумбам и опустилась рядом с ними на колени. — Что с ними случилось?
— Что с ними случилось?! Ваша собака побывала здесь, вот что!
— Адмирал?! — Бетси вскинула на нее удивленный взгляд. — Но с какой стати понадобилось Адмиралу выкапывать ваши цветы?
— Возможно, он рыл землю в поисках чего-либо, или, наоборот, что-нибудь прятал. Я не знаю, что там у собак на уме!
— Откуда вы знаете, что это Адмирал? — выступила Бетси в защиту своего любимца. — Откуда вы знаете, что это не какая-то другая собака? Или, может быть, ваш кот? — она указала на Панжаба, растянувшегося на солнышке у дома.
— Мой кот не роет землю. Это глупость!
Девочка воинственно выставила подбородок и встала, подбоченясь:
— Как вы можете утверждать, что это сделала моя собака, когда сами не знаете наверняка?
— Молодая леди! Так нельзя разговаривать! Бетси сердито посмотрела на нее:
— А я не умею по-другому!
— Не сомневаюсь, что это так. Твое воспитание оставляет желать лучшего. И это очевидно. Но я не позволю, чтоб меня в моем собственном саду оскорблял ребенок!
— Я не оскорбляла вас! — Бетси обиженно заморгала при этих несправедливых словах. — Я просто сказала, что неизвестно, был ли это Адмирал, и ведь это правда неизвестно. Что же здесь плохого?
Милли не могла ничего произнести от гнева. Наконец, она выговорила:
— Как может ребенок девяти лет…
— Мне десять!
— …так разговаривать? Что за ужасные слова? — закончила она. Это правда, у Миллисент было немного опыта в обращении с детьми, но она никогда не встречала ребенка, который бы говорил со взрослыми на равных.
— Вы несправедливы! Вы не знаете наверняка, что это сделал Адмирал.
— Я знаю, что до того, как вы со своей собакой поселились в этом доме, мои цветы никто не портил.
И еще я знаю, что впредь вам следует держать своего пса подальше от моего сада.
— Я так и сделаю! — Бетси начала карабкаться через низенький заборчик к себе во двор. Потом она обернулась и крикнула:
— Ни я, ни Адмирал больше не хотим заходить в ваш вонючий старый сад!
Миллисент почувствовала непреодолимое желание заорать что-нибудь вслед неуклюжей маленькой удаляющейся фигурке, но только плотно сжала губы и опустилась на колени возле клумбы, перенеся свой гнев и разочарование на злополучную землю, закапывая ямы и со злостью утаптывая их. Она попыталась подвязать одну лилию, корни которой, казалось, уцелели, но другим цветам было уже не помочь. А на следующей неделе в ее доме должно состояться собрание членов Клуба садоводов!
Когда позднее она пересказала этот эпизод Алану, он, блестя глазами, сказал:
— Возможно, Милли, тебе следует взять над ней шефство. Мне кажется, ты должна пожалеть бедную сиротку.
— Честное слово, Алан, мне сейчас не до твоих шуток! Нет сомнения, что ей нужен кто-то, кто бы, как ты выразился, взял над ней шефство. Однако я не собираюсь этого делать!
— Может быть… — Алан не мог сдержать улыбки. — Боже, но как бы мне хотелось увидеть самому всю сцену…
— Алан!
Он пожал плечами:
— Я испытываю к ней необъяснимую симпатию. Ты помнишь Скэмпа?
Несмотря на ужасное настроение, Милли не могла не улыбнуться:
— Как же я могу забыть Скэмпа! — Это был маленький черный, облезлый терьер, взятый ради Алана, когда тому было шесть лет. Он был жизнерадостным и игривым, и Алан с Милли любили побегать с ним на заднем дворе.
— Я помню, считала ужасно несправедливым, что тебе можно иметь собаку, а мне нельзя.
— Насколько я помню, ты не только так думала, но и выкладывала это каждому, кто был готов тебя слушать.
Она засмеялась:
— Наверное, да. — Улыбка медленно исчезла с ее лица. И Милли вздохнула. — Но мама и папа были правы, когда говорили, что собака — это не игрушка для маленькой девочки. Это слишком грубо.
— Возможно. Хотя мне сдается, ты не особенно страдала, играя со Скэмпом.
— Нет, наверное, — она улыбнулась и, потянувшись, взяла руку брата. — Ах, Алан, ты всегда можешь рассмешить, как бы раздражена я не была. Наверное, я опять раздула из мухи слона?
— Возможно. — Он сжал ее руку и тоже улыбнулся. — Но твои цветы очень много значат для тебя.
— Да, но я должна быть снисходительной к детям и их собакам, не так ли? В конце концов, они здесь всего лишь несколько дней. Скоро все образуется.
— Я уверен в этом.
Остаток дня Алан был не такой медлительный и ап-патичный, как обычно. Его послеобеденный сон был прерван размеренными ударами мяча о стену дома, детскими криками и лаем собаки. Несколько часов спустя Миллисент застала Бетси, которая забралась на ее вишню; в такт движениям ребенка с дерева облетали цветущие бутоны, а на стволе остались следы ободранной ботинками коры.
Миллисент поняла, что гибель цветов была не просто случайным недоразумением, связанным с новизной впечатлений от перемены места жительства или необычности нового положения. Это было только первое несчастье в цепочке многочисленных бед, которые, как казалось Милли, не закончатся до тех пор, пока Лоуренсы будут жить в своем новом доме. Если только она, Миллисент Хэйз, потерпит поражение в борьбе с десятилетним ребенком и гигантским клыкастым псом.
Глава V
Миллисент открыла глаза и с минуту лежала, наслаждаясь тишиной раннего утра. Легкий ветерок раскачивал шторы, донося в комнату запах весеннего дня, чистого, росистого, и аромат отцветающей жимолости. Стоял конец мая; совсем скоро наступит День Украшения, когда горожане по традиции украшали и убирали могилы солдат Конфедерации и Союза, и этот день превращался в гигантский пикник. Затем придет июнь, а вместе с ним и настоящая летняя жара, бесконечный палящий зной.
Но сейчас на улице было хорошо, особенно утром и вечером. Миллисент прошлым вечером сидела на ступеньках крыльца, слушая жужжание майских жуков и отдаленное кваканье лягушек; в темноте сверкали светлячки. Все было мирно, уютно, немножко лениво — до тех пор, пока Бетси Лоуренс с визгом не выскочила к себе во двор, догоняя собаку.
Вздохнув, Миллисент ушла в дом. И зачем только она вспомнила об этом? Чужая девочка не давала ей покоя даже в лучшие минуты.
Внизу слышался голос Иды, разговаривающей с разносчиком молока, затем звук хлопающих поводьев и скрип отъезжающей повозки. Было слышно насвистывание Джонни, собирающего в лесу хворост. Все эти звуки были успокаивающими, знакомыми с тех пор, как она себя помнила; они были частью ее повседневной жизни, как бабушкино стеганое одеяло, висевшее на спинке кровати.
Душераздирающий крик взорвал тишину сада. Миллисент вскочила с кровати. Панжаб! Милли подбежала к окну в ту секунду, когда белый пушистый комок — Панжаб — забрался по стволу мимозы на одну из ветвей а теперь шипел оттуда на лохматого пса, прыгающего вокруг дерева и надрывающегося от лая. Миллисент стиснула зубы. Это было уже слишком! Четвертый раз за последние две недели этот лохматый остолоп гнался за ее пушистым белым персидским котом.
Бетси лазала на вишневое дерево на прошлой неделе, хотя Миллисент недвусмысленно запретила ей делать это, и конечно же, ребенок повредил кость руки. Всего лишь два дня назад Милли видела девочку, которая прогуливалась вдоль забора и бессмысленно проводила палкой по кольям, что создавало непереносимый шум. Хотя эти звуки были все же не такие ужасные, как те, что раздавались в начале недели, когда Бетси катала железный бидон по мощеной улице. Миллисент в обоих случаях заставила ее прекратить это. Каждый раз по требованию соседки Бетси переставала, но от этого было немного пользы. Девочка просто придумывала новый способ действовать Миллисент на нервы.
Наконец, Миллисент решила поговорить с мистером Лоуренсом о проблемах, возникших с появлением его дочери, но когда она пришла, его не оказалось дома.
Прислуга Лоуренсов, миссис Рафферти, невысокая, энергичная женщина, понимала проблемы соседки, добавляя, что Бетси не ребенок, а сущий демон.
Да, если Бетси — демон, то Миллисент знала, кто был тем дьяволом, что создал демона. Это был Джонатан Лоуренс. Этот мужчина абсолютно не занимался ребенком. Миллисент ни разу не видела, чтобы Бетси выглядела, как подобает приличной девочке. Ленточки на ее косичках были либо развязаны, либо вообще отсутствовали, и волосы ее, казалось, никогда не расчесывались. Ее носки всегда были сползшими и часто в дырках. Вчера подол одной из ее нижних юбочек наполовину оторвался и болтался из-под платья, грязный и мятый. Платья всегда были ей малы, и если она вдруг повязывала фартучек, то носила его очень недолго. Хуже того, она никогда не надевала шляпки, подставляя лицо под палящие лучи солнца, отчего ее лоб, нос, шею и щеки покрывали бесчисленные крупные веснушки. Ни один порядочный заботливый отец не позволит своей дочери выглядеть так скверно. Если он сам не в состоянии выбрать одежду для девочки (Миллисент подозревала, что никто из мужчин не в состоянии это сделать), то мог бы, по крайней мере, обратиться к какой-нибудь родственнице, которая занялась бы гардеробом Бетси.
Но это были еще не все его грехи. Уже целых две недели мистер Лоуренс с дочерью жили на новом месте, но ни разу не появились в церкви! Он даже не отправил ее в воскресную школу. Было очевидно, что мужчина не очень-то набожен и в том же духе воспитывал дочку. Если и этого было недостаточно, то Милли на прошлой неделе видела его, работающего у себя во дворе, раздетого по пояс! Она онемела, не в силах поверить своим глазам. Этот человек снял рубашку и под ней не оказалось ни майки, ни чего-нибудь подобного. Он остался просто полуголым! Это было, беспорно, неприлично. Миллисент уже почти собиралась сказать ему прямо все, что думает о нем и о том, как он воспитывает свою дочь. Это будет невежливым и неприятным, но бывают случаи, когда принципы становятся важнее учтивости.
Думая так о Джонатане Лоуренсе, она машинально взглянула в окно. И застыла на месте. Подумай о дьяволе, и он тут как тут. Мистер Лоуренс заканчивал уборку у своего дома. И снова он работал без рубашки! Миллисент не могла поверить этому. К тому же он был еще и босым.
Это так неучтиво, думала Миллисент, наклоняясь к окну, чтобы получше рассмотреть. Волосы Джонатана были растрепаны, и она заметила в какую-то долю минуты, когда он обернулся, что Лоуренс вдобавок еще и небрит. Очевидно, он только что встал с постели и вышел размяться на солнышке. Интересно, он и спит так же, не одеваясь, без ночной пижамы?
Пальцы Миллисент еще крепче сдавили край подоконника. Внезапно ей стало жарко, и внизу живота опять появилось странное ощущение, будто что-то извивается. Она положила руку на живот и стала слегка поглаживать его, как будто это движение могло остановить неприятные ощущения.
Джонатан поднял две доски, подравнял и отпилил выступающую часть одной из них. Во время этой работы на его руках и груди играли мускулы. Очевидно, он часто ходил на солнце без рубашки, так как его кожа была золотисто-коричневой; несмотря на ранний час, он уже успел вспотеть. Его грудь покрывали светло-коричневые волоски; сужавшиеся на животе в одну тонкую линию, влажные от пота, эти волоски прилипли к коже.
У Миллисент перехватило дыхание. Она облизала пересохшие губы. Джонатан, не выпуская доски, поднял руку вытереть пот со лба, и Миллисент увидела, как играют его мускулы на руках, на груди, на боках. Он весь был подтянутый и стройный, а кожа казалась гладкой, точно шелк.
Когда Миллисент осознала, о чем она думает, то покраснела до корней волос. Что она делает? Стоит и в упор разглядывает полуголого мужчину, думая, какая у него кожа! Да это была просто жутко. И нельзя оправдывать свое поведение тем, что Джонатан Лоуренс имеет наглость разгуливать по своему двору, не одевшись, как подобает джентльмену. Настоящая леди на ее месте должна была бы с отвращением отвернуться.
Миллисент резко отскочила от окна и тяжело упала на стул. Она застыла в каком-то оцепенении от увиденного; ну конечно, она все равно не должна так таращиться на него. Но она была настолько поражена, что не могла сдвинуться с места. Миллисент потрясла головой, словно желая вытряхнуть странные мысли.
Это, действительно, было очень трудно вынести. Она вскочила в приступе праведного гнева. Этот мужчина был просто варвар, язычник! Он не должен судить впечатлительную молодую девушку! Миллисент в данную минуту не могла себе представить, как она сможет жить рядом с ним.
В порыве ярости она умылась и гладко зачесала волосы назад, уложив их на затылке в узел, как обычно. Надела черное платье, которое носила во время траура по отцу. Взглянула на себя в зеркало и решила, что похожа на тощую черную ворону, но это зрелище вполне удовлетворило ее. Сегодня их с Идой ждала стирка, обычно очень тяжелая физическая работа. И, кроме того, ей казалось, что аскетический вид и гладкая прическа каким-то образом отдаляют ее от явной сексуальности и жизнерадостности Джонатана Лоуренса.
Она позавтракала на скорую руку, выпив стакан молока с кукурузным хлебом. Потом, закатав рукава, начала помогать Иде со стиркой. Ида всегда грела на плите воду и наливала полный таз. Таз стоял на рабочем столе на заднем дворе. Стирать было обычно жарко, и поэтому приходилось начинать рано утром.
Миллисент летала по дому, словно вихрь, срывая с кроватей простыни и собирая остальные вещи, нуждающиеся в стирке. Затем она бросала их в таз, а Ида начинала стирать хозяйственным мылом.
Когда Ида заканчивала стирать одну какую-нибудь вещь, Милли откладывала ее в другой таз с чистой холодной водой. После того, как белье какое-то время полежало в холодной воде, Ида полоскала его, отжимала и бросала в корзину. Потом она выливала горячую мыльную воду, наливала чистую и начинала стирать новую партию белья. А в это время Милли стирала более мелкие вещи, такие, как салфетки, женские батистовые сорочки.
Но все же ее работа была не такой уж лёгкой, как могло показаться на первый взгляд. Когда Миллисент развесила белье на трех веревках на солнце, ее спина разламывалась. Простыни вешать было труднее всего;
они были огромными и тяжелыми от воды. Она с большим трудом перекидывала их через веревку, выравнивая свисающие стороны. Простыни вместе с рубашками Алана и ее одеждой заняли две самые большие веревки, а на ближней веревке она повесила нижнее белье, закрытое от прохожих большими простынями.
Они закончили к обеду, и теперь белье могло сохнуть на солнце почти целый день.
Ида уже ушла готовить обед, а Милли медленно шла к дому, разминая болевшие спину и шею, когда за кустарником послышались крики Бетси Лоуренс и лай собаки. Милли была сейчас слишком уставшей, чтобы встречаться с этим ребенком. Девочка, может, и не натворит что-нибудь ужасное, но в последнее время она полюбила вертеться вокруг Миллисент, задавая самые невероятные вопросы о чем и о ком угодно. Милли не могла понять, как она успевает интересоваться всем на свете.
— Привет! А что вы делаете? — дружелюбно спросила Бетси.
— Я иду домой обедать, — сухо ответила Милли, не особо-то надеясь, что девочка поймет намек и оставит ее в покое. — Сейчас время обеда.
— Я знаю. Папа тоже оторвался от своих бумажек и собирается есть. Но миссис Рафферти велела мне убираться из кухни и пойти погулять, пока она не накроет на стол. Она сказала, что я ее до смерти утомляю.
— Не понимаю, почему, — — сухо сказала Милли, продолжая свой путь.
— Я тоже не знаю. Я только спросила ее, почему плита греет. А вы знаете?
Миллисент снисходительно взглянула на нее:
— Как почему? Потому что ее зажигают, конечно.
— Это-то я знаю. Но я имею в виду, как огонь в плите заставляет ее работать, греть, а не сжигает ее, как, например, дерево или другие вещи? Или не расплавляет? Ну, почему железо выдерживает огонь? И почему она не сразу же остывает, когда мы выключаем ее?
И откуда только этот ребенок берет такие вопросы? Миллисент не любила отмалчиваться, когда ее о чем-то спрашивали, даже если вопросы были такими же неожиданными и нелепыми, как у Бетси.
— Нет, я — я думаю, металл может расплавиться при достаточно высокой температуре, значительно более высокой, чем в плите.
— Как в кузнице?
— Точно! — Миллисент улыбнулась ее сообразительности. Оказалось, Бетси вполне разумная девочка, хотя ум ее был весьма своеобразным. Просто стыдно, что она такая необразованная!
— Видишь ли, когда кузнец раскаляет железо, оно становится мягким и краснеет, поэтому он может придать ему нужную форму. Ты видела когда-нибудь?
Но сейчас на улице было хорошо, особенно утром и вечером. Миллисент прошлым вечером сидела на ступеньках крыльца, слушая жужжание майских жуков и отдаленное кваканье лягушек; в темноте сверкали светлячки. Все было мирно, уютно, немножко лениво — до тех пор, пока Бетси Лоуренс с визгом не выскочила к себе во двор, догоняя собаку.
Вздохнув, Миллисент ушла в дом. И зачем только она вспомнила об этом? Чужая девочка не давала ей покоя даже в лучшие минуты.
Внизу слышался голос Иды, разговаривающей с разносчиком молока, затем звук хлопающих поводьев и скрип отъезжающей повозки. Было слышно насвистывание Джонни, собирающего в лесу хворост. Все эти звуки были успокаивающими, знакомыми с тех пор, как она себя помнила; они были частью ее повседневной жизни, как бабушкино стеганое одеяло, висевшее на спинке кровати.
Душераздирающий крик взорвал тишину сада. Миллисент вскочила с кровати. Панжаб! Милли подбежала к окну в ту секунду, когда белый пушистый комок — Панжаб — забрался по стволу мимозы на одну из ветвей а теперь шипел оттуда на лохматого пса, прыгающего вокруг дерева и надрывающегося от лая. Миллисент стиснула зубы. Это было уже слишком! Четвертый раз за последние две недели этот лохматый остолоп гнался за ее пушистым белым персидским котом.
Бетси лазала на вишневое дерево на прошлой неделе, хотя Миллисент недвусмысленно запретила ей делать это, и конечно же, ребенок повредил кость руки. Всего лишь два дня назад Милли видела девочку, которая прогуливалась вдоль забора и бессмысленно проводила палкой по кольям, что создавало непереносимый шум. Хотя эти звуки были все же не такие ужасные, как те, что раздавались в начале недели, когда Бетси катала железный бидон по мощеной улице. Миллисент в обоих случаях заставила ее прекратить это. Каждый раз по требованию соседки Бетси переставала, но от этого было немного пользы. Девочка просто придумывала новый способ действовать Миллисент на нервы.
Наконец, Миллисент решила поговорить с мистером Лоуренсом о проблемах, возникших с появлением его дочери, но когда она пришла, его не оказалось дома.
Прислуга Лоуренсов, миссис Рафферти, невысокая, энергичная женщина, понимала проблемы соседки, добавляя, что Бетси не ребенок, а сущий демон.
Да, если Бетси — демон, то Миллисент знала, кто был тем дьяволом, что создал демона. Это был Джонатан Лоуренс. Этот мужчина абсолютно не занимался ребенком. Миллисент ни разу не видела, чтобы Бетси выглядела, как подобает приличной девочке. Ленточки на ее косичках были либо развязаны, либо вообще отсутствовали, и волосы ее, казалось, никогда не расчесывались. Ее носки всегда были сползшими и часто в дырках. Вчера подол одной из ее нижних юбочек наполовину оторвался и болтался из-под платья, грязный и мятый. Платья всегда были ей малы, и если она вдруг повязывала фартучек, то носила его очень недолго. Хуже того, она никогда не надевала шляпки, подставляя лицо под палящие лучи солнца, отчего ее лоб, нос, шею и щеки покрывали бесчисленные крупные веснушки. Ни один порядочный заботливый отец не позволит своей дочери выглядеть так скверно. Если он сам не в состоянии выбрать одежду для девочки (Миллисент подозревала, что никто из мужчин не в состоянии это сделать), то мог бы, по крайней мере, обратиться к какой-нибудь родственнице, которая занялась бы гардеробом Бетси.
Но это были еще не все его грехи. Уже целых две недели мистер Лоуренс с дочерью жили на новом месте, но ни разу не появились в церкви! Он даже не отправил ее в воскресную школу. Было очевидно, что мужчина не очень-то набожен и в том же духе воспитывал дочку. Если и этого было недостаточно, то Милли на прошлой неделе видела его, работающего у себя во дворе, раздетого по пояс! Она онемела, не в силах поверить своим глазам. Этот человек снял рубашку и под ней не оказалось ни майки, ни чего-нибудь подобного. Он остался просто полуголым! Это было, беспорно, неприлично. Миллисент уже почти собиралась сказать ему прямо все, что думает о нем и о том, как он воспитывает свою дочь. Это будет невежливым и неприятным, но бывают случаи, когда принципы становятся важнее учтивости.
Думая так о Джонатане Лоуренсе, она машинально взглянула в окно. И застыла на месте. Подумай о дьяволе, и он тут как тут. Мистер Лоуренс заканчивал уборку у своего дома. И снова он работал без рубашки! Миллисент не могла поверить этому. К тому же он был еще и босым.
Это так неучтиво, думала Миллисент, наклоняясь к окну, чтобы получше рассмотреть. Волосы Джонатана были растрепаны, и она заметила в какую-то долю минуты, когда он обернулся, что Лоуренс вдобавок еще и небрит. Очевидно, он только что встал с постели и вышел размяться на солнышке. Интересно, он и спит так же, не одеваясь, без ночной пижамы?
Пальцы Миллисент еще крепче сдавили край подоконника. Внезапно ей стало жарко, и внизу живота опять появилось странное ощущение, будто что-то извивается. Она положила руку на живот и стала слегка поглаживать его, как будто это движение могло остановить неприятные ощущения.
Джонатан поднял две доски, подравнял и отпилил выступающую часть одной из них. Во время этой работы на его руках и груди играли мускулы. Очевидно, он часто ходил на солнце без рубашки, так как его кожа была золотисто-коричневой; несмотря на ранний час, он уже успел вспотеть. Его грудь покрывали светло-коричневые волоски; сужавшиеся на животе в одну тонкую линию, влажные от пота, эти волоски прилипли к коже.
У Миллисент перехватило дыхание. Она облизала пересохшие губы. Джонатан, не выпуская доски, поднял руку вытереть пот со лба, и Миллисент увидела, как играют его мускулы на руках, на груди, на боках. Он весь был подтянутый и стройный, а кожа казалась гладкой, точно шелк.
Когда Миллисент осознала, о чем она думает, то покраснела до корней волос. Что она делает? Стоит и в упор разглядывает полуголого мужчину, думая, какая у него кожа! Да это была просто жутко. И нельзя оправдывать свое поведение тем, что Джонатан Лоуренс имеет наглость разгуливать по своему двору, не одевшись, как подобает джентльмену. Настоящая леди на ее месте должна была бы с отвращением отвернуться.
Миллисент резко отскочила от окна и тяжело упала на стул. Она застыла в каком-то оцепенении от увиденного; ну конечно, она все равно не должна так таращиться на него. Но она была настолько поражена, что не могла сдвинуться с места. Миллисент потрясла головой, словно желая вытряхнуть странные мысли.
Это, действительно, было очень трудно вынести. Она вскочила в приступе праведного гнева. Этот мужчина был просто варвар, язычник! Он не должен судить впечатлительную молодую девушку! Миллисент в данную минуту не могла себе представить, как она сможет жить рядом с ним.
В порыве ярости она умылась и гладко зачесала волосы назад, уложив их на затылке в узел, как обычно. Надела черное платье, которое носила во время траура по отцу. Взглянула на себя в зеркало и решила, что похожа на тощую черную ворону, но это зрелище вполне удовлетворило ее. Сегодня их с Идой ждала стирка, обычно очень тяжелая физическая работа. И, кроме того, ей казалось, что аскетический вид и гладкая прическа каким-то образом отдаляют ее от явной сексуальности и жизнерадостности Джонатана Лоуренса.
Она позавтракала на скорую руку, выпив стакан молока с кукурузным хлебом. Потом, закатав рукава, начала помогать Иде со стиркой. Ида всегда грела на плите воду и наливала полный таз. Таз стоял на рабочем столе на заднем дворе. Стирать было обычно жарко, и поэтому приходилось начинать рано утром.
Миллисент летала по дому, словно вихрь, срывая с кроватей простыни и собирая остальные вещи, нуждающиеся в стирке. Затем она бросала их в таз, а Ида начинала стирать хозяйственным мылом.
Когда Ида заканчивала стирать одну какую-нибудь вещь, Милли откладывала ее в другой таз с чистой холодной водой. После того, как белье какое-то время полежало в холодной воде, Ида полоскала его, отжимала и бросала в корзину. Потом она выливала горячую мыльную воду, наливала чистую и начинала стирать новую партию белья. А в это время Милли стирала более мелкие вещи, такие, как салфетки, женские батистовые сорочки.
Но все же ее работа была не такой уж лёгкой, как могло показаться на первый взгляд. Когда Миллисент развесила белье на трех веревках на солнце, ее спина разламывалась. Простыни вешать было труднее всего;
они были огромными и тяжелыми от воды. Она с большим трудом перекидывала их через веревку, выравнивая свисающие стороны. Простыни вместе с рубашками Алана и ее одеждой заняли две самые большие веревки, а на ближней веревке она повесила нижнее белье, закрытое от прохожих большими простынями.
Они закончили к обеду, и теперь белье могло сохнуть на солнце почти целый день.
Ида уже ушла готовить обед, а Милли медленно шла к дому, разминая болевшие спину и шею, когда за кустарником послышались крики Бетси Лоуренс и лай собаки. Милли была сейчас слишком уставшей, чтобы встречаться с этим ребенком. Девочка, может, и не натворит что-нибудь ужасное, но в последнее время она полюбила вертеться вокруг Миллисент, задавая самые невероятные вопросы о чем и о ком угодно. Милли не могла понять, как она успевает интересоваться всем на свете.
— Привет! А что вы делаете? — дружелюбно спросила Бетси.
— Я иду домой обедать, — сухо ответила Милли, не особо-то надеясь, что девочка поймет намек и оставит ее в покое. — Сейчас время обеда.
— Я знаю. Папа тоже оторвался от своих бумажек и собирается есть. Но миссис Рафферти велела мне убираться из кухни и пойти погулять, пока она не накроет на стол. Она сказала, что я ее до смерти утомляю.
— Не понимаю, почему, — — сухо сказала Милли, продолжая свой путь.
— Я тоже не знаю. Я только спросила ее, почему плита греет. А вы знаете?
Миллисент снисходительно взглянула на нее:
— Как почему? Потому что ее зажигают, конечно.
— Это-то я знаю. Но я имею в виду, как огонь в плите заставляет ее работать, греть, а не сжигает ее, как, например, дерево или другие вещи? Или не расплавляет? Ну, почему железо выдерживает огонь? И почему она не сразу же остывает, когда мы выключаем ее?
И откуда только этот ребенок берет такие вопросы? Миллисент не любила отмалчиваться, когда ее о чем-то спрашивали, даже если вопросы были такими же неожиданными и нелепыми, как у Бетси.
— Нет, я — я думаю, металл может расплавиться при достаточно высокой температуре, значительно более высокой, чем в плите.
— Как в кузнице?
— Точно! — Миллисент улыбнулась ее сообразительности. Оказалось, Бетси вполне разумная девочка, хотя ум ее был весьма своеобразным. Просто стыдно, что она такая необразованная!
— Видишь ли, когда кузнец раскаляет железо, оно становится мягким и краснеет, поэтому он может придать ему нужную форму. Ты видела когда-нибудь?