Кэмп Кэндис. Розовое дерево

   Бетси Лоуренс стояла на пороге, натянутая как струна, с побледневшим лицом. За ней стоял ее отец, держащий на руках тело женщины.
   Миллисент уставилась на них. Все было так неожиданно, так странно, что с минуту она не могла ничего понять.
   — Впустите нас! Пожалуйста! — настойчиво попросила Бетси. Она схватила за руку Миллисент. — Вы должны нам помочь!
   — Что? О-о! Конечно! — наконец Милли сообразила и быстро отступила в сторону, пропуская Джонатана с его ношей. — Прямо по коридору, потом налево, — она указала на открытую дверь гостиной.
   Джонатан внес женщину туда, а Миллисент с Бетси не отставали от него ни на шаг.
   — Положите ее на диван. Что случилось? Кто она?
   — Я не знаю. — Джонатан осторожно опустил женщину на диван и отступил назад. — Несколько минут назад она появилась на пороге моего дома, спрашивая, не найдется ли для нее работа. И сразу же упала в обморок.
   — О, Боже! — Миллисент наклонилась над женщиной — нет, девочкой; она выглядела слишком молоденькой, у нее было худенькое личико, белое как полотно, будто бы весь цвет просочился сквозь кожу. Волосы, заплетенные в косу, казались совершенно белыми, а брови и ресницы только чуть-чуть темнее. Все в ней было какое-то бледное, прозрачное, неопределенное; создавалось впечатление, что она в любое мгновение может раствориться, растаять в воздухе. Милли никогда не видела ее раньше.
   Миллисент осторожно дотронулась до щеки.
   — Мисс… мисс, вы меня слышите? — Не поворачивая головы, она сказала Бетси: — Сбегай, пожалуйста на кухню и принеси стакан воды. Там на столе стоит кувшин.
   За спиной послышался звук быстрых шагов. Миллисент опустилась на колени возле дивана и взяла руку девушки, чтобы посчитать пульс. Тогда она и поняла, что эта девочка беременна. В первое мгновение Милли была слишком поражена появлением незнакомки, чтобы заметить ее положение. Теперь же она секунду смотрела на круглый живот, не в силах сразу поверить очевидному, думая о возрасте этой девочки; она была такой тоненькой — что там, просто худой.
   — Я принес ее сюда, потому что подумал, ей будет нужна женская помощь, особенно в таком положении, — объяснил стоящий за спиной Милли Джонатан.
   Она почувствовала, что краснеет при одном только упоминании о состоянии незнакомки. Джонатан Лоуренс говорил с женщиной более откровенно, чем другие мужчины, которых приходилось звать Миллисент. Болыпинство мужчин избежали бы разговоров о ее положения, зная, что оно и так очевидно.
   — Я прошу прощения за беспокойство, — продолжал Джонатан, — но миссис Рафферти ушла, и я не знал, что можно сделать.
   — Конечно же, вы поступили верно. Не извиняйтесь! — Миллисент, наконец, нащупала пульс девушки. Он был частым и очень слабым. Миллисент начала растирать холодные, как лед, руки незнакомки. Девушка пошевелилась и застонала.
   — Кто… кто… — сказала она слабым голосом, пытаясь сесть.
   — Ш-ш-ш… Все хорошо, не вставайте! Все в порядке. Вы просто потеряли сознание, и мистер Лоуренс принес вас ко мне.
   Девушка облизнула губы и моргнула. Она посмотрела на Джонатана, и в глазах появилось осознанное выражение.
   — О-о, это вы? Я помню… Извините меня!
   — Все в порядке, — голос Джонатана был добрым и мягким. Миллисент никогда раньше не слышала, чтобы он с кем-нибудь так говорил. — Не за что извиняться. Вы одна из тех, кто нуждается в нашей заботе.
   — Наверное, вам нужно сходить за доктором Мортоном, — сказала Миллисент Джонатану.
   Глаза девушке расширились от ужаса и она снова попыталась сесть.
   — Нет, нет! Пожалуйста! Мне хорошо! Мне не нужен доктор. Честное слово!
   Она двумя руками прикрыла уже заметный живот. — Нет, действительно! Я уверена! Я… просто устала. Мне надо только посидеть и отдохнуть…
   Миллисент поднялась. Девушка не выглядела уставшей, но было ясно, что она недостаточно следит за своим здоровьем. Все было не столь ужасно, но Милли казалось, что в таких случаях нужен врач.
   — Может быть что-то серьезное, — Миллисент многозначительно посмотрела на ее живот.
   — Нет, я просто устала.
   Милли перевела неуверенный взгляд на Джонатана. Он поднял брови, выражая недоумение, но потом задумчиво посмотрел на девушку.
   — Когда вы в последний раз ели? — прямо спросил он.
   Милли уставилась на Лоуренса. Ей и в голову не пришло, что можно потерять сознание от голода. Она взглянула на незнакомку и увидела, что при словах Джонатана она покраснела.
   — Не знаю, — призналась девушка тихим голосом, глядя на свои руки. — Может быть, день или два назад…
   — Два дня! — Миллисент была шокирована. — Вы не ели два дня? Боже, вам нужно срочно поесть! Это же вредно для ребенка!
   — Я знаю, мэм. — Милли послышались слезы в ее голосе. — Я знаю, что нужно есть, но я… но у меня нет денег.
   Жалость пронзила Миллисент. Не удивительно, что девочка такая худая. Милли и Джонатан еще раз обменялись взглядами.
   — Сейчас все будет готово.
   Она бросилась на кухню и через несколько минут вернулась, неся поднос, на котором стоял высокий стакан молока, тарелки с хлебом, ветчиной и остывшая гороховая каша. Она поставила поднос на колени девушке. Та взяла стакан и жадно отпила. Потом почти за минуту съела хлеб. При виде этого у Милли сжалось сердце. Даже если она и ела два дня назад, то какая это была еда?
   Девушка оторвалась от подноса и посмотрела на трех человек, наблюдавших за ней. Она выглядела смущенной.
   — Извините, вы, должно быть, думаете, что это ужасно, раз я так жадно все ем. Просто все так вкусно, мэм, а я была немного голодна.
   — Нет, пожалуйста, не извиняйтесь! — Милли нахмурилась и строго выговорила ей. — Но вам не следует вот так бродяжничать впроголодь… Вам следует оставаться дома, отдыхать и хорошо питаться… — Ее голос оборвался. Было ясно, что девушке некуда пойти, иначе она не сидела бы сейчас здесь, проглатывая пищу с такой скоростью, что Милли казалось, это просто опасно.
   — У меня нет дома, мэм, — призналась девушка. — Честное слово. Я не хочу причинить вред ребенку, но не знаю, что еще делать. Надо найти работу, или я умру от голода, мы оба умрем. И я… — глаза ее наполнились слезами, она всхлипнула. — Извините, — прошептала она, вытирая глаза.
   — Пожалуйста, не расстраивайтесь, — Миллисент положила ладонь на руку девушки. — Все хорошо. Доедайте. Потом мы поговорим.
   Миллясент спохватилась, вспомнив, что Бетси стоит рядом, широко раскрыв глаза и наблюдая за этой сценой. Она подумала, что подобный разговор явно не предназначался для ушей маленькой девочки.
   — Бетси, — начала Милли, повернувшись к ней, — почему бы тебе не сходить к Алану? Уверена, он будет рад тебя видеть. Посмотри, что он делает со своими солдатиками; последние дни он набросился на них, как сумасшедший.
   — Правда? — Бетси казалась растерянной. В другое время она бы с радостью бросилась в комнату Алана, но сейчас ем не хотелось покидать молодую женщину, появление которой вызвало всеобщий переполох.
   Бетси со вздохом вышла из комнаты, бросив напоследок тоскливый взгляд. Миллисент снова повернулась к девушке и поняла, что не знает, как начать. Что могла она сказать этой женщине, почти ребенку, но уже беременной, без дома, без самого необходимого? Что она могла сделать для нее?
   Она глубоко вздохнула. Одного Миллисент Хэйз не допускала никогда: ухода от ответственности. Очевидно, здесь должна была брать инициативу в свои руки именно она.
   — Я не хочу вмешиваться в чужие дела, но очень хочу вам помочь. Извините, я еще не представилась. Меня зовут Миллисент Хэйз. Мистер Лоуренс, на крыльце которого вы упали — мой сосед, и именно он принес вас сюда. Очевидно, это какая-то деликатная ситуация.
   Девочка посмотрела прямо ей в глаза.
   — А я Опал Уилкинс, мэм. Я очень благодарна вам за то, что позволили внести меня в дом, и за еду, и за все-все. Вы очень достойная леди, я вижу это. — Она посмотрела вниз и в сторону, избегая взгляда Миллисент. Ее голос стал еле слышным, и Милли была вынуждена нагнуться, чтобы лучше слышать. — Но, может быть, вы больше не захотите иметь со мной дело, когда… Я… видите ли, у меня нет мужа. — Она подняла лицо и боязливо посмотрела на Миллисент. — Я не замужем.
   — Повятно. — До Миллисент дошло, что же в действительности произошло с Опал, хотя, конечно, была вероятность, что ее муж умер или просто оказался подлецом, который не заботился о ней. Конечно, услышанное было скверно, и Меллисент не могла простить такого греха, но в то же время отказывалась в чем-то обвинять Опал. К тому же она думала о бедном нерожденном ребенке…
   — Может, есть семья, куда бы вы могли пойти? Кто-то, кто мог бы вас приютить? Нельзя работать в таком положении.
   — У меня нет семьи. Видите ли, я сирота. Мама умерла, когда мне было шесть лет, а отца у меня не было. Поэтому меня отдали в приют. Когда я стала постарше, то попала в одну семью, но скоро сбежала. Мне было тогда четырнадцать. Тогда я начала работать уборщицей, поварихой, прачкой — кем удавалось. Но, — добавила она с гордостью, выпрямившись и посмотрев в глаза Мнллисент, — я всегда честно зарабатывала себе на жизнь. Я не… — Она смущенно взглянула на Джонатана, потом снова на Милли. — Я никогда не была одной из тех дурных женщин…
   Миллисент почувствовала, как покраснели се щеки. Было неприлично говорить о таких вещах, тем более в присутствии мужчины.
   — Конечно же не была, — поспешно сказала она, стараясь поскорее закрыть эту тему. Но она смутилась от того, что не знала, как уйти от тяжелого разговора, тем более с этой девочкой-беременной, сидящей здесь и оказавшейся полностью в ее власти. Почему Джонатан не поступит по-джентльменски и, извинившись, не выйдет? Хотя, конечно же, было трудно ждать этого от Джонатана.
   — Потом я пошла работать в семью Джонсонов, — в голосе Опал послышалось отвращение, а на лице появилось жесткое и горькое выражение. — Это были нехорошие люди, но сначала я ничего не знала. Но вскоре я поняла, что Джонсон был самым отвратительным мужчиной на свете. Он очень гадко смотрел на меня и иногда делал и говорил вещи, которые не должен был делать. И его жена жила там же, в доме! Мне нужно было уйти от них. — Серые глаза снова наполнились слезами, и она крепко сжала кулачки. — Но нужны были деньги, и я решила, что смогу избегать его и продолжить работу. Я осталась до конца месяца, чтобы они могли рассчитать меня. Никогда не думала, что он сможет сделать то, что сделал. Но однажды ночью он… он пришел в мою комнату, как раз за кухней, и он… он сделал это со мной, — на едином дыхании закончила она.
   Миллисент вся горела, но ее смущение перед Джонатаном Лоуренсом было ничто по сравнению с испытанным ужасом. Пока Опал говорила, у Милли появилось предчувствие, что ей уже известен конец истории, и все равно, когда девушка назовет вещи своими именами. Тем не менее, она была потрясена. Закрыв одной рукой рот, словно сдерживая крик, Милли инстинктивно сжала плечо девушки.
   — О-о, моя дорогая! Бедная девочка! Я… я… — Она пыталась что-то сказать, но поняла, что не может придумать ничего подходящего.
   — Я не хотела этого, клянусь! — Опал преданно смотрела на Миллисент, лицо было искажено болью воспоминаний, а глаза полны слез. — Он силой взял меня. Я сопротивлялась. Правда, я была против. Но он был слишком большой и слишком сильный. Пожалуйста, поверьте мне! — умоляющими глазами она смотрела на Милли и Джонатана.
   — Конечно, я верю тебе! — Милли крепко сжала ее ладонь. Как можно было не поверить ужасу и отвращению, написанному на лице Опал?
   — Честно? — Опал в ответ тоже ехала руку Миллисент. — Вы правда верите мне? О-о, мэм! — Ее голос оборвался. — Спасибо! Вы такая хорошая, добрая женщина. А она не поверила мне. Его жена. Я пошла к ней на следующий день; я проплакала всю ночь; я рассказала, что произошло… — голос перешел на тихий шепот. — Она не поверила мне. Она дала мне пощечину и назвала лгуньей. Она сказала, что я завлекла и окрутила его. Она выгнала меня из дома, даже не заплатив. Я пошла искать работу. А когда нашла, у меня начались боли в животе, и меня уволили, думая, что я больна. Я уже знала, в чем дело, но не посмела сказать. Потом я нашла другую работу: мыла полы и все такое, но мое положение уже нельзя было скрыть. Мне опять велели уходить. Сказали, что не позволят падшей женщине находиться в приличном доме…
   Опал начала плакать, вытирая глаза дрожащими руками. Но она уже не могла остановиться и продолжала говорить, изливая всю накопившуюся боль.
   — Меня нигде не стали принимать. Все видели, в каком я положении и спрашивали, где мой муж, и на этом все заканчивалось. Так прошел месяц, и я нигде не могла найти работу. Иногда какая-нибудь хорошая женщина, вроде вас, давала мне еды, но никто не позволял войти к ним в дом. Считали, что я пропащая, или что мне будет трудно справляться с работой. Я не знаю, что мне делать дальше! Как я могу уберечь моего ребенка? Я боюсь за него… Мне страшно!
   — О нет, не плачьте! — Милли быстро присела на диван рядом с Опал и обняла ее. — Все будет хорошо. Мы не позволим вам умереть от голода. Я позабочусь об этом.
   — Конечно, не позволим, — добавил Джонатан. Пока Опал говорила, он хранил молчание, понимая, что в присутствии мужчины-свидетеля своего стыда — она может еще острее почувствовать унижение. Он подошел к дивану и присел на корточки перед девушкой. — Не беспокойтесь, с вами все будет в порядке — с вами и ребенком. Вы будете в безопасности.
   — Да, — подтвердила Милли. — Вы можете переночевать здесь. Я думаю, что в первую очередь вам нужно отдохнуть.
   К ее удивлению. Опал начала плакать еще громче. Миллисент и Джонатан обменялись недоуменными взглядами.
   — Извините, — ничего не понимая, произнесла Милли. — Я не хотела сделать вам больно. Я хотела вам помочь. Я сказала что-то не то?
   — О-о, нет! — Опал оторвала руки от лица и с выражением смятения схватила Миллисент за руку. — Нет, мисс! Вы не сказали ничего плохого. Просто вы такая добрая и такая хорошая… Кажется, я плачу просто от облегчения. Я так устала, и трудно поверить, что я наконец-то встретила хороших людей, которые хотят помочь такой, как я…
   — Вы не какая-то «такая», как и ваш ребенок, — сказал Джонатан, хмуро взглянув на нее.
   Опал попыталась улыбнуться. — Спасибо, сэр. Я не знаю, как я смогу отблагодарить вас, вас обоих.
   — Не беспокойтесь об этом.
   — Ну что ж, тогда наверное, надо… — скороговоркой заговорила Миллисент, встала, готовая что-то делать и немедленно куда-то бежать. — Внизу есть комната, правда, небольшая и немного необычная. Она расположена за задней лестницей, здесь проход из жилой части дома в кухню. Но вам будет удобно — не надо все время подниматься по лестнице.
   Эта комната служила когда-то чуланчиком и была одним из укромных местечек старого дома, где в детстве любили играть Миллисеит и Алан. После несчастья с Аланом отец приказал очистить чулаи и сделать из него маленькую спальню для человека, помогавшего ухаживать за Аланом. Там стояли только узкая кровать, комод и стул, но Милли сомневалась, что у девушки будет слишком много вещей; зато здесь Опал сможет хорошо отдыхать.
   — Я постелю чистые простыни, и вы сможете лечь в постель прямо сейчас.
   — Я сама могу постелить себе, мисс — Опал выглядела испуганной. — Вам не надо делать это для меня.
   — Чепуха! Все в порядке. Уверяю вас, я стелила постель довольно часто. А вы не в состоянии делать ничего, кроме как отдыхать.
   Опал все еще выглядела обеспокоенной, но Миллисент исчезла из комнаты, лишив ее возможности возра-жать. Она поднялась на второй этаж и взяла целую охапку чистых отутюженных белых простыней. Все это она повесла вниз к маленькой комнатке за задней лестницей. В коридоре стоял Джонатан.
   — Я подумал, что вам понадобится помощь. — Милли не представляла, какая помощь может быть от мужчины в приготовлении постели, но сказала: — Думаю, вы можете перевернуть на другую сторону матрац.
   Она зажгла керосиновую лампу и вошла. Комната была довольно узкой, и потолки низкие, но все же она показалась Милли достаточно уютной. Она поставила лампу на комод, и, пока Джонатан переворачивал матрац, протерла пыль на мебели. В доме Миллисент Хэйз не было ни одного уголка, где бы лежала пыль, но здесь убирали только раз в месяц. Миллисент Хэйз никогда не впустит никого, даже незнакомого человека, в комнату, где на мебели лежит пыль.
   Было очень необычно оказаться вдвоем с Джонатаном в маленькой спальне, занимаясь таким обыденным и в то же время интимным делом, как приготовление постели. Милли украдкой наблюдала за движениями рук мужчины, когда тот переворачивал матрац. Она видела его большие, сильные, гладкие руки, длинные, цепкие пальцы. Во рту у нее пересохло. Миллисент вдруг поняла, что неотрывно смотрит на него. Она, смутившись, отвернулась и начала стирать пыль с комода, хотя уже один раз это сделала.
   — Миллисент… — начал Джонатан несколько неуверенным голосом. — Спасибо, что вы впустили девушку и разрешили ей остаться.
   Милли повернулась и взглянула на него.
   — Но я же не могла ее выгнать, правда? Бедная девочка; такая грустная история…
   — История многих девушек. Думаю, за вашей чопорностью скрывается доброта.
   «Чопорностью»! Что он имеет в виду? Наверное, педантизм и требовательность в мелочах. Естественно, именно так и мог подумать о ней человек, подобный Джонатану Лоуренсу. И все-таки, было больно слышать от него именно эти слова.
   — Но это должна была сделать каждая христианка на моем месте… — натянуто ответила она, возвращаясь к своей работе.
   — Нет, нет! Не каждая христианка. Многие «положительные» христианки прогоняли ее.
   — Наверное, они не поняли, насколько трудным было ее положение.
   Миллисент набросила простыню на матрац и начала расправлять, глядя вниз, чтобы не встречаться взглядом с Джонатаном. Она очень удивилась, когда он подошел с другой стороны кровати и. расправив противоположный конец простыни, начал подтыкать ее под матрац. Она недоуменно посмотрела на него, а он засмеялся, увидев выражение ее лица.
   — Я умею делать кое-что по дому, — сказал он, улыбаясь. — В сущности, я сам стелил себе постель до тех пор, пока не женился. Да и потом позже, когда Элизабет была беременна. — Увидев расширившиеся в изумлении глаза Миллисент, он поспешно добавил: — Извините, я имею в виду семейную постель. — Он поднял брови: — Так годится?
   В его глазах опять засверкали искорки смеха, заставившие Милли сжать кулаки. Она холодно ответила: — Да, хорошо.
   Последовала пауза, и потом Джонатан спросил абсолютно серьезным голосом:
   — Что вы собираетесь делать в отношении мисс Уилкинс? Дадите ей работу?
   Миллисент нахмурилась:
   — Я не знаю, что делать. Ей нельзя выполнять физическую работу. Она такая маленькая и хрупкая. Боюсь, она повредит себе, или ребенку, или обоим.
   — Так вы потом попросите ее отсюда? — голос его был абсолютно безучастным. Миллисент вздрогнула и подняла на него глаза.
   — Конечно же, нет! Как вы можете такое говорить? Я ее никуда не отпущу! Что-нибудь придумаю. Может быть, церковь сможет что-нибудь сделать для нее…
   — Я бы не рассчитывал на это.
   Миллисент воинственно уперла руки в бока.
   — Я понимаю, мистер Лоуренс, что вы питаете некоторую антипатию к религии, но здесь вы абсолютно не правы.
   — Вы хотите сказать, что ваши женщины из благотворительных религиозных обществ выделят деньги этой девушке, чтобы она могла где-то жить, кормить и воспитывать своего ребенка? Более вероятно, что они отправят ее в женский приют, где ей придется отказаться от ребенка в обмен на еду и уход. На что они еще способны, кроме как петь гимны и отмаливать ее грехопадение, заключающееся в том, что у нее появился внебрачный ребенок, даже хотя и против ее воли?
   Миллисент колебалась. Как раз сейчас она была ни в чем не уверена. Она не знала, куда должна пойти Опал, чтобы спокойно родить и потом растить своего ребенка. Ей казалось, что существуют специальные общества, заботящиеся о таких, как Опал, но Миллисент понятия не имела, как они действуют.
   Однако, несколько знакомых женщин из ее прихода отнеслись бы к Опал именно так, как те, о которых говорила девушка. Они бы сказали, что ее беды и проблемы — это просто наказание, посланное богом за грех, который она совершила. Даже те из них, кто проникся бы жалостью к Опал, все равно решили бы отослать ее в приют для падших женщин.
   Независимо от того, прав ли был Джонатан в своих рассуждениях о будущей жизни девушки в таком приюте или нет, сама Милли, увидев Опал и услышав ее рассказ, не могла бы никуда ее отправить. Было в этой девушке что-то честное и хорошее, чувствовалось такое отвращение к случившемуся в прошлом, что Миллисент желала для нее лучшего будущего, чем жизнь среди женщин с очеиь сомнительными нравами. После того, что произошло с Опал, она заслужввает лучшей участи.
   Джонатан видел ее колебания и продолжал настаивать на своем:
   — Опал Уилкиис — гордая девушка; я видел в ней это. Она очень стыдится своего положения. И ей нужна работа, а не благотворительные подачки; ей необходимо чувство, что она сама зарабатывает на хлеб. У нее не такой характер, чтобы жить на милостыню.
   — Слушайте, почему вы думаете, что так хорошо все знаете?! — резко сказала Миллисент. За ее раздражением скрывалось нелегкое признание, что Лоуренс прав.
   — Потому что мне знакомы подобные заведения. Мне знаком тот образ жизни, который вела Опал Уил-кинс. Я тоже был сиротой и тоже воспитывался в сиротском доме. — Он как-то криво усмехнулся. — Кстати, там я и научился готовить постель. Я насмотрелся на детей, занимающихся далеко не детским трудом. Только, в отличие от этой девушки, я в тринадцать лет сбежал из последнего в моей жизни приюта, по счастливой случайности попал в город и стал уличным продавцом газет. Один редактор поверил в меня, разглядев какие-то способности, и взял под свое крыло. Когда он узнал, что я сплю на улице, они с женой приютили меня в своем доме. Кормили, одевали и отдали в школу. Они научили меня всему необходимому. Но большинству, вроде Опал, не повезло так, как мне.
   Сердце Милли разрывалось от жалости. Она смотрела в сторону, не зная, что ответить. Казалось, что если она начнет говорить, то расплачется.
   — Вы позволите ей остаться здесь? Дадите ей работу? — спросил Джонатан. — Я оплачу все расходы. Я не могу взять ее в свой дом просто потому, что я — вдовец, а она — молодая, незамужняя, беременная женщина. Произойдет нежелательный скандал, а я не хочу, чтобы это затрагивало Бетси.
   — О, нет! Вам никак нельзя, — сразу согласилась Миллисент. Джонатан Лоурсис проявил больше уважения к общественным принципам, чем ей казалось раньше. Милли очевь понравилось, что, в первую очередь, он думал о дочери, а не о личных неудобствах. — Конечно, она сможет остаться у меня. Но я буду оплачивать все сама! — Ей было неприятно при мысли, что он подумает, будто она согласилась оставить Опал после его обещания взять на себя расходы. — Я прекрасно знаю свои христианские обязанности.
   Губы Джонатана немного дрогнули, и ей снова показалось, что его что-то рассмешило.
   Миллисент вернулась в гостиную, где сидела Опал. Девушка была настолько уставшей, что уснула сидя, опустив голову на спинку дивана. Она выглядела беззащитной и хрупкой; руки безвольно лежали на коленях;
   кожа лица и рук была бледной, почти прозрачной.
   — Бедное создание! — прошептала Миллисент. — Не хочется будить ее, чтобы она перешла в свою комнату.
   — Не нужно, не будите! Я ее перенесу. Она легкая, слишком легкая для ее положения и срока, поверьте.
   Наверное, ей следовало бы взглядом выразить неодобрение при такой откровенной ссылке на положение Опал, подумала Миллисент, но на этот раз она не покраснела, а просто кивнула в знак согласия. Джонатан нагнулся и легко поднял девушку с дивана. Она на мгновение открыла непонимающие глаза, потом вновь закрыла и опустила голову на плечо Джонатана, точно маленькая девочка. Он отнес ее вниз в коридор, а потом в уютную комнатку. Милли шла следом. Возле кровати он остановился, и Мнллисент поспешно отвернула покрывало, приготовив место для Опал. Джонатан осторожно, стараясь не разбудить девушку, опустил ее на кровать. Миллисеит нагнулась и сняла с нее туфли. Потом, прикрыв ее покрывалом, они на цыпочках вышли из комнаты.
   Уже в коридоре Джонатан повернулся и взял Милли за руку. Нервы ее натянулись, как струны. Она чувствовала тепло его кожи, и казалось, будто каждый нерв ее тела пульсировал в этой пытке, и этой пыткой было прикосновение его руки. Миллисент взглянула на его лицо, и глаза ее задержались иа его губах, широких и четко очерченных; на его высоких, словно вылепленных, скулах; на его глазах, необычный цвет которых оттеняли густые ресницы, такие таинственные и зовущие. Вдруг она представила, как бы Джонатан поцеловал ее. Нагнувшись, и прижав свои губы к ее губам. Нежно и в то же время страстно. Жарко.
   Краска залила ее лицо и шею, и Милли понадеялась, что Джонатан не догадался, о чем она думает, глядя на него.
   — Спасибо, — мягко сказал он, сжав ее руку. — Вы гораздо лучше, чем я думал. Примите мои искренние извинения.
   — Кажется… — начала Миллисент, почти не дыша, — кажется, я тоже неверно думала о вас.
   Он посмотрел ей в глаза, и с минуту они просто стояли, молча глядя друг на друга. Потом отворилась дверь комнаты Алана, и высунулась голова Бетси, а ее громкий голос нарушил хрупкую тишину. — Что случилось? Что вы здесь делаете?