Страница:
– Держитесь, мистер и миссис X.! – бодро прокричала снизу Доркас, корча устрашающие гримасы облакам, которые затягивали небо густой черной пеленой. – Вот-вот выглянет солнышко, если, конечно, сперва не ливанет дождичек. Надо же порадовать родителей свадебными снимками, правда, Бен? Пусть знают, чего лишились!
– Несомненно! – ответствовал Бен.
Я проверила, на месте ли диадема из речного жемчуга, расправила скатерть-фату на плечах и лучезарно улыбнулась гостям. В толпе мелькнула Джилл, моя подруга и бывшая соседка, умудрившаяся покорить сердце мерзавца Фредди. Джилл помешана на всяких мистических штуках, а сложена она, как зубная щетка. Даже волосы у нее вечно встопорщены, точно у дикобраза. Тощее тело Джилл с двух сторон стиснули дядюшка Морис и какая-то фигуристая дамочка в гусарском кивере. Рядышком со статуей Контрабандиста Джимми пристроилась миссис Швабухер, вся в розовом тюле и горностаевых хвостиках. Преподобный Роуленд прохаживался взад-вперед по краю дорожки, зажав в руке черный требник. Он то и дело поглядывал на ворота кладбища.
Бен притянул меня к себе.
– Хотел бы я, чтобы здесь были мои родители!
– Когда Фредди принялся размахивать младенцем, – сказала я пуговицам на рубашке мужа, – твоя мамуля решила бы, что Господь услышал ее молитвы.
– Пусть бы увидели, какой выдержанный и воспитанный у них сын. Я счастлив, Элли!
А я голодна. Неужели в минуты треволнений меня всегда будут одолевать муки голода?
– Держи, – пальцы Бена сомкнулись на моей руке. Истерзанный букет переместился в его ладонь, а на моей расцвела шоколадная роза.
Бен не смотрел на меня – он расправлял лепестки букета.
– Попробуй и скажи, как тебе нравится.
– На нас же все смотрят… – Я пожирала шоколадный цветок, увы, глазами.
– Дома всем перепадет. Я сделал двести девяносто одну – по одной на каждый день с тех пор, как мы знакомы.
– Медовый месяц начался? – игриво прокричала снизу Доркас.
Должно быть, от голода у меня помутилось в глазах, потому что прямо перед носом вдруг поплыли радужные пятна. Ветер утих, колокола смолкли, воцарилась звенящая тишина.
– Ты уверен, что я должна ее съесть, а не засушить на память в альбоме? – растроганно спросила я, быстро откусила от розы лепесток и сунула остальное Бену.
– С ванилью не переборщил? – озабоченно поинтересовался он.
Я могла бы запросто испоганить ему день и весь последующий год, сказав «да».
Мое кольцо сверкнуло на солнце. Мы женаты. На самом деле женаты! (Какая разница, помню ли я хоть слово из сказанных у алтаря?!) Ветер коснулся моего затылка. Я улыбнулась Доркас, посмотрела на небо – и мне на лоб шмякнулись первые капли дождя. Надо мной склонилось лицо Бена.
Смех исчез из его глаз, они стали темнее, но сверкали еще ярче, чем всегда. В них было столько страсти, что у меня перехватило дыхание. Я пригладила его темные волосы. Любимый. Ну посмеялся он над выходкой болвана Фредди, подумаешь, я ведь мечтала, чтобы у моего мужа было чувство юмора. К тому же он очень расстроился из-за упрямства своих родителей, хотя я уверена, что они совершенно очаровательные люди, на свой, конечно, ханжеский и лицемерный лад. Смуглое лицо Бена еще ниже склонилось надо мной. Церковные куранты отбили четверть часа.
– Двести девяносто один день, час и тридцать семь минут, – прошептала я в его восхитительно теплые губы.
– Отличный кадр! – завопила Доркас. – Надо бы его увеличить! Мамуле с Папулей будет что поставить на пианино.
– Ты счастлива, Элли? – спросил мой муж.
– Безумно! – Наша семья успела закалиться, пройдя огонь, воду и медные трубы.
– Вы, двое! – Джонас протопал вверх по лестнице. – Так и собираетесь стоять и таращиться друг на друга весь день или все же вспомните о гостях и заглянете домой?
– Сейчас! – Я протянула Джонасу руку и помогла влезть на последнюю ступеньку.
– Отлично, – фыркнул он, – Не дай бог остаться с семейкой наедине, я ведь могу забыться и ненароком сыпануть кому-нибудь крысиного яду.
Доркас принялась складывать свой треножник, Джонас поспешил ей на помощь. Я отобрала у Бена букет и помахала Роуленду, пытаясь привлечь его внимание. Но в этот момент на него обрушилась тетушка Астрид, воплощенная элегантность, в великолепном норковом манто и черной шляпе с вуалеткой. Астрид ткнула рукой в замшевой перчатке в сторону своей ненаглядной дочурки Ванессы, картинно примостившейся у мраморного надгробия. Я поуютнее прижалась к Бену и позволила себе минутку самодовольного блаженства. Неужели мамаша с дочкой никогда не поймут, что сногсшибательной фигурки и кукольного личика маловато для того, чтобы привлечь настоящего мужчину?
Толпа постепенно рассасывалась, люди направлялись к веренице машин, стоявших у ограды. Через боковую калитку в церковный двор ввалилась компания гогочущих подростков. Наверное, члены молодежной организации при церкви Святого Ансельма. Я слышала, что они собираются по пятницам. Должно быть, именно их выглядывал Роуленд…
– Элли, Бентли, мои ненаглядные! – Миссис Швабухер взлетела к нам в облаке розового тюля и горностаевых хвостов. – Элли, душечка! Какая же ты красавица! Хотя мясца нарастить не помешало бы! А Бентли хорош, как всегда!
– Скорбите, что пришлось вычеркнуть меня из картотеки? – Бен улыбнулся ей и получил еще один поцелуй.
– Не могу вам передать, как я счастлива! Настоящая рождественская сказка!
Все в ней – от прабабкиных духов до энергичной доброты – напоминало мне о том дождливом дне, когда я сидела в ее уютном кабинетике, похожем на пудреницу, и умоляла подыскать мне кавалера, дабы предстать перед родственниками во всеоружии.
– Мы обязательно как следует поговорим на банкете.
– Я бы с наслаждением, дорогая, но моя внучка с минуты на минуту должна родить, а я обещала перерезать пуповину. Ничего не поделаешь, придется вас покинуть, но… – миссис Швабухер запнулась, – может, оно и к лучшему. Люди непременно начнут расспрашивать, кем я вам прихожусь.
Мы с Беном энергично возразили, но она сделала нам знак замолчать.
– Мои дорогие, я горжусь работой своего «Сопровождения» и тобой, Бен, как своим бывшим сотрудником, но маленькие городки – все равно что Галерея Шепота в соборе Святого Павла. Если принять во внимание сегодняшний розыгрыш… Мой вам совет – никому не рассказывайте, как вы познакомились. Говорите, что вас свела старая добрая тетушка.
Дождь застучал крупными каплями. Появился шофер миссис Швабухер с зонтиком.
– Берегите друг друга, – напутствовала добрая старушка. – Не дай бог простудитесь! Кстати, о здоровье… ваш домашний врач, случаем, не этот ужасный мистер Бордо? Не для того я вас соединила, лапочки, чтобы с вами приключилось что-нибудь дурное. А теперь в путь, Джеймс! – Она подхватила шофера под локоть и была такова.
Оставшиеся у церкви зеваки поднимали воротники пальто и раскрывали зонтики. Многие поспешно трусили к машинам. Я слышала, как дядя Морис и тетя Пулу уговаривают Джилл ехать с ними. Вот черт! Они наверняка вообразили, будто ее отношения с их драгоценным Фредди настолько серьезны, что можно стрельнуть у Джилл полсотни фунтов.
– Нельзя, чтобы Джонас промок, – сказала я Бену, но беспокоиться не стоило. Доркас, повесив на шею свой фотоаппарат, застегивала на Джонасе пальто.
Роуленду повезло меньше: громовым голосом тетушка Астрид заверяла викария, что их знакомство непременно продолжится.
– Правда, Ванни?
– Надеюсь, мамочка.
Ветер усилился и теперь дул с пронзительным свистом. Внизу ревело и билось о скалы море. Небо совсем потемнело.
– Домой! – скомандовал Бен. Но стоило нам сойти со ступенек, как из-за надгробий выскочили подростки и осыпали нас конфетти. Мне померещилось, что я попала внутрь калейдоскопа.
– Лучше венчаться, чем скончаться! – завопила толстушка в школьной форме.
Веселый пестрый рой покружился в воздухе и опал на землю. Стриженный ежиком мальчишка схватил мою руку и, к вящему моему изумлению, поцеловал. Капли дождя на лицах казались драгоценными камнями. Вверх взвился еще один залп конфетти, и ребята помчались к церковному клубу. Все, кроме одной девочки, самой маленькой. Мы смотрели друг на друга сквозь завесу дождя.
– Небось выгляжу так, словно у меня экзотическая разновидность кори, – заметила я, пытаясь смахнуть конфетти.
– Этих удальцов надо бы засадить в каталажку, – проворчал Бен, отряхивая пиджак.
Наверное, девочка не сообразила, что мы шутим. Лицо ее осталось серьезным, мышиного цвета волосы были заплетены в косички. Вздернутый носик, треугольное личико, кожа почти прозрачная под дождем. Она не мигая смотрела на нас с Беном. На фоне надгробий ее пристальный взгляд производил жутковатое впечатление. Глаза девочки пронзительно зеленели в зыбком свете, чересчур взрослый взгляд никак не сочетался с нелепыми детскими косичками. Я вспомнила себя в четырнадцать лет: всегда на отшибе, всегда одна. Повинуясь порыву, я бросила ей свой букет.
– Я люблю тебя, Элли, – прошептал Бен.
Девочка не поблагодарила. Она стояла под трепещущими ветвями, прижав мои розы к лицу, как яркий веер. Их аромат витал между нами. Ветер трепал мое платье, фата из скатерти царапала лицо. Я прижалась к Бену. О чем еще мечтать в этой жизни? Только остаться с ним наедине в тепле и уюте…
– Как тебя зовут? – спросила я девочку.
– Алиса Спендер.
– Рады с тобой познакомиться, – поклонился Бен.
– Я тоже. – Алиса смотрела на меня.
– Ну что ж… – Бен потянул меня за руку. – Любимая, карета ждет, если, конечно, не успела превратиться в тыкву.
Он засмеялся, я в ответ заулыбалась до ушей, но только чтобы выиграть время. Неприятное воспоминание омрачило день. Никакого такси в белых лентах и в помине не было. Я так разозлилась на таксиста за его утренние выкрутасы, что велела сгинуть с моих глаз, пригрозив проткнуть шины, если еще раз увижу его колымагу. Я собиралась напроситься в машину к кому-нибудь из гостей. Возможно, мы еще успеем вспрыгнуть на подножку последнего автомобиля.
– Бен, даже не знаю, как тебе сказать… – Стараясь не смотреть на нахмуренное чело своего кумира, я улыбнулась печальной девочке с косичками, которая уселась на нижнюю ступеньку церковной лестницы и теперь перебирала розы.
– Элли, любимая. – Бен стер дождевые капли со лба и попытался как можно мягче произнести: – Достаточно было дать шоферу на чай меньше, чем обычно. Не волнуйся, до него дошло бы…
Он прав. С трепетом раскаяния я сообразила, что некоторая импульсивность, привлекательная в невесте, недопустима в законной супруге.
– Пошли, миссис Хаскелл!
По крайней мере, дождь перестал, И он назвал меня миссис Хаскелл!
Мы прошли половину дорожки, когда из-за деревьев вынырнул Роуленд. В воротах исчезла последняя машина.
– Очаровательная свадьба, полная неожиданностей, – улыбнулся викарий.
– Благодарю вас! – рассмеялась я в ответ. Что это там? Неужели… Ну да, конечно!
В ворота въезжала машина. Я увидела, как разгладился нахмуренный лоб Бена. Добрый самаритянин вернулся за нами. Из сумерек выплыл длинный черный автомобиль, и мой оптимизм вмиг испарился. Не могло быть и речи о том, чтобы добираться домой на этом транспортном средстве. Катафалк!..
– Простите, что произошло… э-э-э… такое неудачное стечение обстоятельств, – Роуленд коснулся моей руки и прошествовал к катафалку размеренным шагом, склонив посеребренную сединой голову. Ряса его развевалась на ветру. Бедный Роуленд, он тут ни при чем! Вереница мрачных машин проследовала через ворота.
– Лучше отойти в сторонку, – шепнул Бен. – Мы выглядим не слишком уместно.
– Полагаешь, мы будем выглядеть более уместно, мелькая среди могил?
Мои слова не убедили. Бена. Машины остановились, Захлопали дверцы. Если мы двинемся с места, толпа плакальщиков захлестнет нас и увлечет обратно в церковь. Из головной машины выбралась высокая женщина с седыми подсиненными волосами, одетая в темно-красное пальто военного покроя. Она прижимала к глазам платок. С обеих сторон ее конвоировали две пожилые дамы в поношенных твидовых костюмах, Остальные скорбящие держались на почтительном расстоянии. У самой церкви вдова и ее спутницы вдруг остановились. Причину я поняла только в тот момент, когда ветер примчал клочок белых кружев прямо ко мне в руки: носовой платок.
– До чего ж ты ловкая! – восхитился Бен.
– Извини, я сейчас. – Подхватив юбки, я кинулась к даме в красном.
– Очень любезно с вашей стороны. Надеюсь… – Голос ее прервался. Прижав платок к глазам, она отвернулась. – Надеюсь, что все это, – она слепо махнула рукой в сторону гроба, который несли по ступеням, – не омрачит ваш знаменательный день.
– Ну что вы, совсем нет! – заверила я и тут же сообразила, что ляпнула бестактность. – Прошу вас, примите наши соболезнования по случаю потери… э-э-э…
– Моего мужа, дорогая, замечательного, незаменимого… – Она не в силах была продолжать. Слова, в которые я почти не вслушивалась у алтаря, сейчас стеной встали между мной и этой женщиной. Пока Смерть Не Разлучит Нас. Я отвела глаза, и взгляд мой упал на маленькую брошку на груди одной из спутниц вдовы: золотая веточка, а на ней черные эмалевые дрозды. Симпатичная вещица.
– Мэдж, пора в церковь. – Дама с брошью мягко подтолкнула новоиспеченную вдову к лестнице. Обрадовавшись возможности сбежать, я вернулась к Бену.
– Элли, ты в порядке? – спросил Бен.
– Да. – Я смотрела, как вдова поднимается по ступенькам.
– Так мы никогда не попадем на собственную вечеринку!
Мы направились к кладбищенским воротам, и тут ветер снова швырнул фату мне в лицо. Смеясь, Бен помог мне размотать ее.
Скорбящие скрылись в церкви. Мрачные личности подхватили гроб и медленно взошли по ступеням. Луч солнца на секунду прорвался из-за туч. Девочка с русыми косичками шагнула вперед и осторожно положила мой букет на крышку гроба.
Дождь припустил с новой силой.
Глава V
– Несомненно! – ответствовал Бен.
Я проверила, на месте ли диадема из речного жемчуга, расправила скатерть-фату на плечах и лучезарно улыбнулась гостям. В толпе мелькнула Джилл, моя подруга и бывшая соседка, умудрившаяся покорить сердце мерзавца Фредди. Джилл помешана на всяких мистических штуках, а сложена она, как зубная щетка. Даже волосы у нее вечно встопорщены, точно у дикобраза. Тощее тело Джилл с двух сторон стиснули дядюшка Морис и какая-то фигуристая дамочка в гусарском кивере. Рядышком со статуей Контрабандиста Джимми пристроилась миссис Швабухер, вся в розовом тюле и горностаевых хвостиках. Преподобный Роуленд прохаживался взад-вперед по краю дорожки, зажав в руке черный требник. Он то и дело поглядывал на ворота кладбища.
Бен притянул меня к себе.
– Хотел бы я, чтобы здесь были мои родители!
– Когда Фредди принялся размахивать младенцем, – сказала я пуговицам на рубашке мужа, – твоя мамуля решила бы, что Господь услышал ее молитвы.
– Пусть бы увидели, какой выдержанный и воспитанный у них сын. Я счастлив, Элли!
А я голодна. Неужели в минуты треволнений меня всегда будут одолевать муки голода?
– Держи, – пальцы Бена сомкнулись на моей руке. Истерзанный букет переместился в его ладонь, а на моей расцвела шоколадная роза.
Бен не смотрел на меня – он расправлял лепестки букета.
– Попробуй и скажи, как тебе нравится.
– На нас же все смотрят… – Я пожирала шоколадный цветок, увы, глазами.
– Дома всем перепадет. Я сделал двести девяносто одну – по одной на каждый день с тех пор, как мы знакомы.
– Медовый месяц начался? – игриво прокричала снизу Доркас.
Должно быть, от голода у меня помутилось в глазах, потому что прямо перед носом вдруг поплыли радужные пятна. Ветер утих, колокола смолкли, воцарилась звенящая тишина.
– Ты уверен, что я должна ее съесть, а не засушить на память в альбоме? – растроганно спросила я, быстро откусила от розы лепесток и сунула остальное Бену.
– С ванилью не переборщил? – озабоченно поинтересовался он.
Я могла бы запросто испоганить ему день и весь последующий год, сказав «да».
Мое кольцо сверкнуло на солнце. Мы женаты. На самом деле женаты! (Какая разница, помню ли я хоть слово из сказанных у алтаря?!) Ветер коснулся моего затылка. Я улыбнулась Доркас, посмотрела на небо – и мне на лоб шмякнулись первые капли дождя. Надо мной склонилось лицо Бена.
Смех исчез из его глаз, они стали темнее, но сверкали еще ярче, чем всегда. В них было столько страсти, что у меня перехватило дыхание. Я пригладила его темные волосы. Любимый. Ну посмеялся он над выходкой болвана Фредди, подумаешь, я ведь мечтала, чтобы у моего мужа было чувство юмора. К тому же он очень расстроился из-за упрямства своих родителей, хотя я уверена, что они совершенно очаровательные люди, на свой, конечно, ханжеский и лицемерный лад. Смуглое лицо Бена еще ниже склонилось надо мной. Церковные куранты отбили четверть часа.
– Двести девяносто один день, час и тридцать семь минут, – прошептала я в его восхитительно теплые губы.
– Отличный кадр! – завопила Доркас. – Надо бы его увеличить! Мамуле с Папулей будет что поставить на пианино.
– Ты счастлива, Элли? – спросил мой муж.
– Безумно! – Наша семья успела закалиться, пройдя огонь, воду и медные трубы.
– Вы, двое! – Джонас протопал вверх по лестнице. – Так и собираетесь стоять и таращиться друг на друга весь день или все же вспомните о гостях и заглянете домой?
– Сейчас! – Я протянула Джонасу руку и помогла влезть на последнюю ступеньку.
– Отлично, – фыркнул он, – Не дай бог остаться с семейкой наедине, я ведь могу забыться и ненароком сыпануть кому-нибудь крысиного яду.
Доркас принялась складывать свой треножник, Джонас поспешил ей на помощь. Я отобрала у Бена букет и помахала Роуленду, пытаясь привлечь его внимание. Но в этот момент на него обрушилась тетушка Астрид, воплощенная элегантность, в великолепном норковом манто и черной шляпе с вуалеткой. Астрид ткнула рукой в замшевой перчатке в сторону своей ненаглядной дочурки Ванессы, картинно примостившейся у мраморного надгробия. Я поуютнее прижалась к Бену и позволила себе минутку самодовольного блаженства. Неужели мамаша с дочкой никогда не поймут, что сногсшибательной фигурки и кукольного личика маловато для того, чтобы привлечь настоящего мужчину?
Толпа постепенно рассасывалась, люди направлялись к веренице машин, стоявших у ограды. Через боковую калитку в церковный двор ввалилась компания гогочущих подростков. Наверное, члены молодежной организации при церкви Святого Ансельма. Я слышала, что они собираются по пятницам. Должно быть, именно их выглядывал Роуленд…
– Элли, Бентли, мои ненаглядные! – Миссис Швабухер взлетела к нам в облаке розового тюля и горностаевых хвостов. – Элли, душечка! Какая же ты красавица! Хотя мясца нарастить не помешало бы! А Бентли хорош, как всегда!
– Скорбите, что пришлось вычеркнуть меня из картотеки? – Бен улыбнулся ей и получил еще один поцелуй.
– Не могу вам передать, как я счастлива! Настоящая рождественская сказка!
Все в ней – от прабабкиных духов до энергичной доброты – напоминало мне о том дождливом дне, когда я сидела в ее уютном кабинетике, похожем на пудреницу, и умоляла подыскать мне кавалера, дабы предстать перед родственниками во всеоружии.
– Мы обязательно как следует поговорим на банкете.
– Я бы с наслаждением, дорогая, но моя внучка с минуты на минуту должна родить, а я обещала перерезать пуповину. Ничего не поделаешь, придется вас покинуть, но… – миссис Швабухер запнулась, – может, оно и к лучшему. Люди непременно начнут расспрашивать, кем я вам прихожусь.
Мы с Беном энергично возразили, но она сделала нам знак замолчать.
– Мои дорогие, я горжусь работой своего «Сопровождения» и тобой, Бен, как своим бывшим сотрудником, но маленькие городки – все равно что Галерея Шепота в соборе Святого Павла. Если принять во внимание сегодняшний розыгрыш… Мой вам совет – никому не рассказывайте, как вы познакомились. Говорите, что вас свела старая добрая тетушка.
Дождь застучал крупными каплями. Появился шофер миссис Швабухер с зонтиком.
– Берегите друг друга, – напутствовала добрая старушка. – Не дай бог простудитесь! Кстати, о здоровье… ваш домашний врач, случаем, не этот ужасный мистер Бордо? Не для того я вас соединила, лапочки, чтобы с вами приключилось что-нибудь дурное. А теперь в путь, Джеймс! – Она подхватила шофера под локоть и была такова.
Оставшиеся у церкви зеваки поднимали воротники пальто и раскрывали зонтики. Многие поспешно трусили к машинам. Я слышала, как дядя Морис и тетя Пулу уговаривают Джилл ехать с ними. Вот черт! Они наверняка вообразили, будто ее отношения с их драгоценным Фредди настолько серьезны, что можно стрельнуть у Джилл полсотни фунтов.
– Нельзя, чтобы Джонас промок, – сказала я Бену, но беспокоиться не стоило. Доркас, повесив на шею свой фотоаппарат, застегивала на Джонасе пальто.
Роуленду повезло меньше: громовым голосом тетушка Астрид заверяла викария, что их знакомство непременно продолжится.
– Правда, Ванни?
– Надеюсь, мамочка.
Ветер усилился и теперь дул с пронзительным свистом. Внизу ревело и билось о скалы море. Небо совсем потемнело.
– Домой! – скомандовал Бен. Но стоило нам сойти со ступенек, как из-за надгробий выскочили подростки и осыпали нас конфетти. Мне померещилось, что я попала внутрь калейдоскопа.
– Лучше венчаться, чем скончаться! – завопила толстушка в школьной форме.
Веселый пестрый рой покружился в воздухе и опал на землю. Стриженный ежиком мальчишка схватил мою руку и, к вящему моему изумлению, поцеловал. Капли дождя на лицах казались драгоценными камнями. Вверх взвился еще один залп конфетти, и ребята помчались к церковному клубу. Все, кроме одной девочки, самой маленькой. Мы смотрели друг на друга сквозь завесу дождя.
– Небось выгляжу так, словно у меня экзотическая разновидность кори, – заметила я, пытаясь смахнуть конфетти.
– Этих удальцов надо бы засадить в каталажку, – проворчал Бен, отряхивая пиджак.
Наверное, девочка не сообразила, что мы шутим. Лицо ее осталось серьезным, мышиного цвета волосы были заплетены в косички. Вздернутый носик, треугольное личико, кожа почти прозрачная под дождем. Она не мигая смотрела на нас с Беном. На фоне надгробий ее пристальный взгляд производил жутковатое впечатление. Глаза девочки пронзительно зеленели в зыбком свете, чересчур взрослый взгляд никак не сочетался с нелепыми детскими косичками. Я вспомнила себя в четырнадцать лет: всегда на отшибе, всегда одна. Повинуясь порыву, я бросила ей свой букет.
– Я люблю тебя, Элли, – прошептал Бен.
Девочка не поблагодарила. Она стояла под трепещущими ветвями, прижав мои розы к лицу, как яркий веер. Их аромат витал между нами. Ветер трепал мое платье, фата из скатерти царапала лицо. Я прижалась к Бену. О чем еще мечтать в этой жизни? Только остаться с ним наедине в тепле и уюте…
– Как тебя зовут? – спросила я девочку.
– Алиса Спендер.
– Рады с тобой познакомиться, – поклонился Бен.
– Я тоже. – Алиса смотрела на меня.
– Ну что ж… – Бен потянул меня за руку. – Любимая, карета ждет, если, конечно, не успела превратиться в тыкву.
Он засмеялся, я в ответ заулыбалась до ушей, но только чтобы выиграть время. Неприятное воспоминание омрачило день. Никакого такси в белых лентах и в помине не было. Я так разозлилась на таксиста за его утренние выкрутасы, что велела сгинуть с моих глаз, пригрозив проткнуть шины, если еще раз увижу его колымагу. Я собиралась напроситься в машину к кому-нибудь из гостей. Возможно, мы еще успеем вспрыгнуть на подножку последнего автомобиля.
– Бен, даже не знаю, как тебе сказать… – Стараясь не смотреть на нахмуренное чело своего кумира, я улыбнулась печальной девочке с косичками, которая уселась на нижнюю ступеньку церковной лестницы и теперь перебирала розы.
– Элли, любимая. – Бен стер дождевые капли со лба и попытался как можно мягче произнести: – Достаточно было дать шоферу на чай меньше, чем обычно. Не волнуйся, до него дошло бы…
Он прав. С трепетом раскаяния я сообразила, что некоторая импульсивность, привлекательная в невесте, недопустима в законной супруге.
– Пошли, миссис Хаскелл!
По крайней мере, дождь перестал, И он назвал меня миссис Хаскелл!
Мы прошли половину дорожки, когда из-за деревьев вынырнул Роуленд. В воротах исчезла последняя машина.
– Очаровательная свадьба, полная неожиданностей, – улыбнулся викарий.
– Благодарю вас! – рассмеялась я в ответ. Что это там? Неужели… Ну да, конечно!
В ворота въезжала машина. Я увидела, как разгладился нахмуренный лоб Бена. Добрый самаритянин вернулся за нами. Из сумерек выплыл длинный черный автомобиль, и мой оптимизм вмиг испарился. Не могло быть и речи о том, чтобы добираться домой на этом транспортном средстве. Катафалк!..
– Простите, что произошло… э-э-э… такое неудачное стечение обстоятельств, – Роуленд коснулся моей руки и прошествовал к катафалку размеренным шагом, склонив посеребренную сединой голову. Ряса его развевалась на ветру. Бедный Роуленд, он тут ни при чем! Вереница мрачных машин проследовала через ворота.
– Лучше отойти в сторонку, – шепнул Бен. – Мы выглядим не слишком уместно.
– Полагаешь, мы будем выглядеть более уместно, мелькая среди могил?
Мои слова не убедили. Бена. Машины остановились, Захлопали дверцы. Если мы двинемся с места, толпа плакальщиков захлестнет нас и увлечет обратно в церковь. Из головной машины выбралась высокая женщина с седыми подсиненными волосами, одетая в темно-красное пальто военного покроя. Она прижимала к глазам платок. С обеих сторон ее конвоировали две пожилые дамы в поношенных твидовых костюмах, Остальные скорбящие держались на почтительном расстоянии. У самой церкви вдова и ее спутницы вдруг остановились. Причину я поняла только в тот момент, когда ветер примчал клочок белых кружев прямо ко мне в руки: носовой платок.
– До чего ж ты ловкая! – восхитился Бен.
– Извини, я сейчас. – Подхватив юбки, я кинулась к даме в красном.
– Очень любезно с вашей стороны. Надеюсь… – Голос ее прервался. Прижав платок к глазам, она отвернулась. – Надеюсь, что все это, – она слепо махнула рукой в сторону гроба, который несли по ступеням, – не омрачит ваш знаменательный день.
– Ну что вы, совсем нет! – заверила я и тут же сообразила, что ляпнула бестактность. – Прошу вас, примите наши соболезнования по случаю потери… э-э-э…
– Моего мужа, дорогая, замечательного, незаменимого… – Она не в силах была продолжать. Слова, в которые я почти не вслушивалась у алтаря, сейчас стеной встали между мной и этой женщиной. Пока Смерть Не Разлучит Нас. Я отвела глаза, и взгляд мой упал на маленькую брошку на груди одной из спутниц вдовы: золотая веточка, а на ней черные эмалевые дрозды. Симпатичная вещица.
– Мэдж, пора в церковь. – Дама с брошью мягко подтолкнула новоиспеченную вдову к лестнице. Обрадовавшись возможности сбежать, я вернулась к Бену.
– Элли, ты в порядке? – спросил Бен.
– Да. – Я смотрела, как вдова поднимается по ступенькам.
– Так мы никогда не попадем на собственную вечеринку!
Мы направились к кладбищенским воротам, и тут ветер снова швырнул фату мне в лицо. Смеясь, Бен помог мне размотать ее.
Скорбящие скрылись в церкви. Мрачные личности подхватили гроб и медленно взошли по ступеням. Луч солнца на секунду прорвался из-за туч. Девочка с русыми косичками шагнула вперед и осторожно положила мой букет на крышку гроба.
Дождь припустил с новой силой.
Глава V
– Платок вдовы… – Губы Гиацинты изогнулись в улыбке, тяжелые веки прикрыли глаза. – Ага, так я и думала: сух, как песок пустыни…
– Ничего не поделаешь, Элли, ныряем в укрытие!
Мой суженый открыл дверь первой попавшейся машины, и я с лицемерными протестами уселась рядом с ним на переднем сиденье.
Бен на треть опустил стекло со своей стороны, в кабину ворвался ветер, с силой дернул за фату, ледяной лапой зашарил под тонким лифом платья.
– Как уютно! – соврала я. Хорошая жена должна считаться с мужской гордостью. Бен ужасно стесняется своей клаустрофобии, которая преследует его после страшного случая в детстве: бедняжку заперли в ларе с картошкой в лавке его отца, когда он с приятелями играл в прятки.
– Если тебе не вполне подходит наше убежище, можно найти что-нибудь получше. – Бен уткнулся лицом мне в шею.
– Здесь просто з-замеч-чательно…
– Ты хочешь сказать, что воздух спертый, а мы уселись на щетку для волос.
У дождя есть мерзкое свойство: он усиливает все неприятные запахи. Салон машины источал смрадный дух прокисшего молока, окурков, старых газет и собачьей шерсти. Сидеть было очень неудобно, причем не только из-за щетки, но я не собиралась проверять белой перчаткой чистоту нашей тихой гавани. А также постаралась не углубляться в размышления об участи свадебного букета, нашедшего приют на крышке гроба.
Если честно, то мне было уютно до непристойности. До чего же приятно после омерзительно добродетельного существования оказаться в чужой машине, млеть под поцелуями Бена, ощущать тепло его тела! Интересно, как прикажете вести себя, если Бен предложит перебраться на заднее сиденье?
Двери машины подрагивали под натиском ветра, бесновавшегося снаружи. Окна рыдали дождем. Но мы с Беном были счастливы, как мистер и миссис Ной после того, как все до единого грешники утонули, земля опустилась под воду, а ковчег весело запрыгал по волнам.
Какое мне дело до того, что тетя Астрид и тетя Пулу развлекают гостей, швыряясь друг в друга тортами? Пускай дядюшка Морис сколько душе угодно охмуряет какую-нибудь дуреху с подавленными сексуальными инстинктами. Нам с Беном надо побыть наедине, чтобы как следует подготовиться к испытанию под названием «свадебный банкет».
Руки Бена скользнули под фату. Он методично избавил мои волосы от шпилек, тяжелая мягкая волна упала на плечи. Мамочка весьма своеобразно готовила меня к жизни. Наливая себе рюмочку бренди, она с мечтательным вздохом говорила: «Элли, доченька, если люди занимаются любовью в постели, значит, они безнадежно стары!» Дыхание Бена приобрело угрожающую хрипотцу. Пуговицы его пиджака впивались мне в тело, но я даже не чувствовала боли. Мне стало трудно дышать, температура скакала, как лифт в универмаге в час пик. Неужели я все-таки подхватила воспаление легких? Я ослабела, не в силах сопротивляться натиску Бена. Тяжесть его тела заставила меня откинуться назад, и я видела только его глаза, сиявшие, как сапфиры… нет, изумруды… нет, звезды – звезды, сверкавшие то зеленым, то синим огнем, пока я не закрыла глаза, боясь ослепнуть.
Время куда-то провалилось, как в эпоху старика Ноя. И тут над самым ухом раздался оглушительный лязг. Кто?! Что?! О господи! Кровь зашумела в ушах. Как знать, может быть, собственная постель не так уж и плоха. Я рывком села, скатерть-фата жалобно затрещала. Я оттолкнула Бена.
– Что стряслось? Разве нам было плохо? – Голос его звучал сварливо, но глаза смеялись.
Лязг утих. Может, это был всего лишь ветер? Я замотала волосы в узел: шпилька – страж респектабельности.
– Ненаглядный мой, – ответила я, – давай поклянемся никогда так себя не вести… кроме сегодняшней ночи. Разве порядочные люди станут подвергать испытанию безутешную вдову? Ты только представь – бедная женщина распахивает дверцу, чтобы всласть выплакаться, и что же она видит – парочку бесстыдников в помятых одеждах…
– Извини, любимая. – Бен после долгой борьбы распахнул свою дверцу и выпрыгнул под дождь. Через минуту он с глумливой ухмылкой втиснулся обратно. – Холодный душ – самое верное средство от подобной напасти.
Я воздержалась от замечания, что этот душ ворвался и внутрь машины. Хорошая жена никогда не станет пилить мужа.
– Ты не считаешь, что я веду себя как заплесневелая старая дева? – Я заботливо вытерла его лицо фатой.
– Родная моя, ты просто восхитительно… права. – Бен поправил мою диадему. – Моя Мамуля покончит с собой, если по лондонской Краун-стрит поползет слушок, что меня арестовали за нарушение общественной нравственности.
– М-м-да…
Поскольку я в глаза не видела миссис Хаскелл, мне трудно было судить о ее мнении по каким-либо вопросам, кроме одного. Свекровь полагала, что, переступив порог англиканского храма, она обратится в соляной столп. Но подобные мысли хорошая жена держит при себе.
– Как ты думаешь, – озабоченно спросила я, – не многовато ли катастроф для одного дня?
– Я закаленный, – улыбнулся Бен. – В детстве мы с Сидом любили забраться в какую-нибудь пустующую квартиру и насладиться порнушкой по телику. Правда, злобный домовладелец частенько отлавливал нас и отправлял в полицейский участок. Элли, по-моему, нам стоит рискнуть и пуститься вплавь.
Своевременное замечание. Дождь ожесточенно молотил по машине, плевался в приоткрытое окно, но домой и в самом деле пора. Иначе мы рискуем оскорбить толпы незнакомых людей, столь любезно откликнувшихся на наше приглашение в «Оратор дейли».
– Что ты там делаешь? – поинтересовался Бен, заметив, что я роюсь на сиденье. – Собираешься спереть зонтик?
– Прекрасная мысль, но я хочу всего лишь уничтожить следы нашего незаконного пребывания.
Уколовшись, я с торжеством выудила зловредную щетку, провалившуюся за сиденье. А это что? Ага… старая кофта, вязаная шапочка… А здесь? Перчатка, комок газет, раздавленная коробка одноразовых носовых платков, теперь ее можно запросто запихнуть в щель почтового ящика. Вряд ли она была такой до нашего вторжения.
Я попыталась вернуть коробке былую форму.
– Бен, милый, следовало сесть назад. Он испустил тяжкий вздох.
– Прекрати дразнить меня!
Коробка с платками опустилась ему на голову.
– Я всего лишь хотела сказать, что хозяин машины привык устраивать помойку из переднего сиденья, и мы раздавили эту свалку…
– Хозяйка. Машина принадлежит женщине.
– Прошу прощения, женонена…глядный ты мой, но нельзя делать выводы только на основании одной лишь кофты розового цвета.
– Элли, машина англичанина – его крепость. Только женщина способна управлять автомобилем, сидя посреди такого хаоса. – В доказательство своих слов Бен выудил откуда-то сережку и подкинул ее на ладони.
Я сделала несколько глубоких вдохов. Помни, Элли, твой муж честно старался искоренить в себе женоненавистнические склонности.
– Дорогой, тебе не кажется, что последнее твое замечание слегка отдает половым шовинизмом?
– Вовсе нет! Женщина тратит столько сил на уборку дома, что на машину у нее их просто не остается. А мы, мужчины, – он ударил себя в грудь, – вымещаем свои хозяйственные инстинкты на полировке колпаков, протирании обивки салона и наведении абсолютного порядка на территории меньше собачьей конуры.
Я немного смягчилась и попыталась вытащить из-под Бена вязаную шапочку. Вышитый ярлычок на шапочке гласил: «Беатрис Мукбет».
– Будь любезен, подвинься. Ты сидишь на каком-то тряпье.
– Элли, оставь все как есть. Она скорее заметит твою уборку.
– Ты только взгляни на этот клочок бумаги! Весь скомканный, порванный, да еще и мокрый!
– Элли, пойдем! Можно подумать, мы арендовали машину на целый год!
– Минутку! – Я разгладила клочок. – Вдруг это что-то важное, а ты смазал чернила? Я только быстренько гляну… Ой! Да это же список покупок! – Наклонившись к окну, я прочла вслух: – «Две банки кошачьих консервов, двадцать пачек „Плэйере“, флакон краски для волос („Цвет блохи в обмороке“), собачьи галеты, четверть фунта чаю, паштет из вырезки с почками, мороженая фасоль, слабительное…»
– Элли, это же чудовищно! – раздался вопль над моим ухом. – Предупреждать надо!
Вряд ли в грозовых сумерках он заметил, как я покраснела. На всякий случай я прикрылась листком:
– Ты прав! Я должна была признаться до свадьбы, что чужие списки покупок действуют на меня очень возбуждающе. Наверное, я извращенна…
– Элли, по мне, можешь читать хоть ярлыки на чужих кальсонах. Меня пугает моя чудовищная наивность. Я не представлял себе, что цивилизованные люди способны есть покупные паштеты! – Бен попытался забрать у меня список, но я увернулась.
– Вот здесь, – объявила я, – и зарыта собака. Списки покупок могут столько поведать о человеке! Например, владелица этой машины – дама средних лет (никто моложе пятидесяти не захочет выглядеть, как блоха в обмороке), она курит (сигареты на втором месте в списке). Держит дома животных, не любит готовить, страдает запорами, зато не страдает излишней организованностью…
– Это из-за беспорядка в машине? Я помотала головой:
– В списке все вперемешку. Корм для животных надо было написать вместе и аптечные товары тоже.
Бен наклонился ко мне поближе и заглянул через плечо.
– «Быстрорастворимое кофейное бланманже», – с омерзением прочитал он. – Интересно, куда девалось доброе старое крем-брюле?
– Ну-ну, дорогой! – Я торопливо дочитывала список, поглядывая, не идет ли кто к машине.
Овсяные хлопья к завтраку, баранья отбивная – дама явно одинока… Скорее всего, вдова. И последний пункт – три серые мышки…
Теперь уже я передернулась от отвращения. Право слово, если владелица кошки питается полуфабрикатами, можно уговорить и Кису последовать ее примеру.
– Что там еще такое? – Судя по тону, Бен все еще переживал презренность быстрорастворимого бланманже.
Я ткнула в мышиный пункт. Он нахмурился, но пожал плечами.
– Подумаешь! Мне больше нравятся белые – они такие мягкие и ароматные! Но у каждого свой вкус.
– Вкус! – Я с опаской поглядела на рот, который так недавно меня целовал. – Родной мой, ты шутишь?
– Разве я когда-нибудь шутил по поводу еды? – Бен вынул листок из моих онемевших пальцев и положил на сиденье. – Согласен, серые пышки из необрушенной муки вполне съедобны с молоком, но тесто очень уж тяжелое. Лучше всего замешивать их на сыворотке и ставить опару в теплое место на два с половиной часа, а потом добавить остальную муку и вымешать.
Гора с плеч… Вечно мне лезут в голову всякие пакости. День такой. Я снова вспомнила, как вдова поднималась по ступенькам церкви, одинокая и…
* * *
Небо потемнело, дождь перешел в ливень. Значит, мне на роду написано явиться на прием в честь собственного бракосочетания утопленницей, выловленной из водных глубин. Медовый месяц мы с Беном проведем, дружно прихлебывая микстуру от кашля вместо шампанского. Не суждено мне томно возлежать в кружевной пене жемчужно-розового пеньюара на широкой кровати отеля «Ройял Дербишир», рассеянно переворачивая последние страницы «Тайн Брачного Ложа: руководство для начинающих». Какой идиот сказал, что любовь слепа? Если Бен сочтет меня привлекательной с распухшим красным носом и лихорадкой на губах, я потеряю к нему всякое уважение.– Ничего не поделаешь, Элли, ныряем в укрытие!
Мой суженый открыл дверь первой попавшейся машины, и я с лицемерными протестами уселась рядом с ним на переднем сиденье.
Бен на треть опустил стекло со своей стороны, в кабину ворвался ветер, с силой дернул за фату, ледяной лапой зашарил под тонким лифом платья.
– Как уютно! – соврала я. Хорошая жена должна считаться с мужской гордостью. Бен ужасно стесняется своей клаустрофобии, которая преследует его после страшного случая в детстве: бедняжку заперли в ларе с картошкой в лавке его отца, когда он с приятелями играл в прятки.
– Если тебе не вполне подходит наше убежище, можно найти что-нибудь получше. – Бен уткнулся лицом мне в шею.
– Здесь просто з-замеч-чательно…
– Ты хочешь сказать, что воздух спертый, а мы уселись на щетку для волос.
У дождя есть мерзкое свойство: он усиливает все неприятные запахи. Салон машины источал смрадный дух прокисшего молока, окурков, старых газет и собачьей шерсти. Сидеть было очень неудобно, причем не только из-за щетки, но я не собиралась проверять белой перчаткой чистоту нашей тихой гавани. А также постаралась не углубляться в размышления об участи свадебного букета, нашедшего приют на крышке гроба.
Если честно, то мне было уютно до непристойности. До чего же приятно после омерзительно добродетельного существования оказаться в чужой машине, млеть под поцелуями Бена, ощущать тепло его тела! Интересно, как прикажете вести себя, если Бен предложит перебраться на заднее сиденье?
Двери машины подрагивали под натиском ветра, бесновавшегося снаружи. Окна рыдали дождем. Но мы с Беном были счастливы, как мистер и миссис Ной после того, как все до единого грешники утонули, земля опустилась под воду, а ковчег весело запрыгал по волнам.
Какое мне дело до того, что тетя Астрид и тетя Пулу развлекают гостей, швыряясь друг в друга тортами? Пускай дядюшка Морис сколько душе угодно охмуряет какую-нибудь дуреху с подавленными сексуальными инстинктами. Нам с Беном надо побыть наедине, чтобы как следует подготовиться к испытанию под названием «свадебный банкет».
Руки Бена скользнули под фату. Он методично избавил мои волосы от шпилек, тяжелая мягкая волна упала на плечи. Мамочка весьма своеобразно готовила меня к жизни. Наливая себе рюмочку бренди, она с мечтательным вздохом говорила: «Элли, доченька, если люди занимаются любовью в постели, значит, они безнадежно стары!» Дыхание Бена приобрело угрожающую хрипотцу. Пуговицы его пиджака впивались мне в тело, но я даже не чувствовала боли. Мне стало трудно дышать, температура скакала, как лифт в универмаге в час пик. Неужели я все-таки подхватила воспаление легких? Я ослабела, не в силах сопротивляться натиску Бена. Тяжесть его тела заставила меня откинуться назад, и я видела только его глаза, сиявшие, как сапфиры… нет, изумруды… нет, звезды – звезды, сверкавшие то зеленым, то синим огнем, пока я не закрыла глаза, боясь ослепнуть.
Время куда-то провалилось, как в эпоху старика Ноя. И тут над самым ухом раздался оглушительный лязг. Кто?! Что?! О господи! Кровь зашумела в ушах. Как знать, может быть, собственная постель не так уж и плоха. Я рывком села, скатерть-фата жалобно затрещала. Я оттолкнула Бена.
– Что стряслось? Разве нам было плохо? – Голос его звучал сварливо, но глаза смеялись.
Лязг утих. Может, это был всего лишь ветер? Я замотала волосы в узел: шпилька – страж респектабельности.
– Ненаглядный мой, – ответила я, – давай поклянемся никогда так себя не вести… кроме сегодняшней ночи. Разве порядочные люди станут подвергать испытанию безутешную вдову? Ты только представь – бедная женщина распахивает дверцу, чтобы всласть выплакаться, и что же она видит – парочку бесстыдников в помятых одеждах…
– Извини, любимая. – Бен после долгой борьбы распахнул свою дверцу и выпрыгнул под дождь. Через минуту он с глумливой ухмылкой втиснулся обратно. – Холодный душ – самое верное средство от подобной напасти.
Я воздержалась от замечания, что этот душ ворвался и внутрь машины. Хорошая жена никогда не станет пилить мужа.
– Ты не считаешь, что я веду себя как заплесневелая старая дева? – Я заботливо вытерла его лицо фатой.
– Родная моя, ты просто восхитительно… права. – Бен поправил мою диадему. – Моя Мамуля покончит с собой, если по лондонской Краун-стрит поползет слушок, что меня арестовали за нарушение общественной нравственности.
– М-м-да…
Поскольку я в глаза не видела миссис Хаскелл, мне трудно было судить о ее мнении по каким-либо вопросам, кроме одного. Свекровь полагала, что, переступив порог англиканского храма, она обратится в соляной столп. Но подобные мысли хорошая жена держит при себе.
– Как ты думаешь, – озабоченно спросила я, – не многовато ли катастроф для одного дня?
– Я закаленный, – улыбнулся Бен. – В детстве мы с Сидом любили забраться в какую-нибудь пустующую квартиру и насладиться порнушкой по телику. Правда, злобный домовладелец частенько отлавливал нас и отправлял в полицейский участок. Элли, по-моему, нам стоит рискнуть и пуститься вплавь.
Своевременное замечание. Дождь ожесточенно молотил по машине, плевался в приоткрытое окно, но домой и в самом деле пора. Иначе мы рискуем оскорбить толпы незнакомых людей, столь любезно откликнувшихся на наше приглашение в «Оратор дейли».
– Что ты там делаешь? – поинтересовался Бен, заметив, что я роюсь на сиденье. – Собираешься спереть зонтик?
– Прекрасная мысль, но я хочу всего лишь уничтожить следы нашего незаконного пребывания.
Уколовшись, я с торжеством выудила зловредную щетку, провалившуюся за сиденье. А это что? Ага… старая кофта, вязаная шапочка… А здесь? Перчатка, комок газет, раздавленная коробка одноразовых носовых платков, теперь ее можно запросто запихнуть в щель почтового ящика. Вряд ли она была такой до нашего вторжения.
Я попыталась вернуть коробке былую форму.
– Бен, милый, следовало сесть назад. Он испустил тяжкий вздох.
– Прекрати дразнить меня!
Коробка с платками опустилась ему на голову.
– Я всего лишь хотела сказать, что хозяин машины привык устраивать помойку из переднего сиденья, и мы раздавили эту свалку…
– Хозяйка. Машина принадлежит женщине.
– Прошу прощения, женонена…глядный ты мой, но нельзя делать выводы только на основании одной лишь кофты розового цвета.
– Элли, машина англичанина – его крепость. Только женщина способна управлять автомобилем, сидя посреди такого хаоса. – В доказательство своих слов Бен выудил откуда-то сережку и подкинул ее на ладони.
Я сделала несколько глубоких вдохов. Помни, Элли, твой муж честно старался искоренить в себе женоненавистнические склонности.
– Дорогой, тебе не кажется, что последнее твое замечание слегка отдает половым шовинизмом?
– Вовсе нет! Женщина тратит столько сил на уборку дома, что на машину у нее их просто не остается. А мы, мужчины, – он ударил себя в грудь, – вымещаем свои хозяйственные инстинкты на полировке колпаков, протирании обивки салона и наведении абсолютного порядка на территории меньше собачьей конуры.
Я немного смягчилась и попыталась вытащить из-под Бена вязаную шапочку. Вышитый ярлычок на шапочке гласил: «Беатрис Мукбет».
– Будь любезен, подвинься. Ты сидишь на каком-то тряпье.
– Элли, оставь все как есть. Она скорее заметит твою уборку.
– Ты только взгляни на этот клочок бумаги! Весь скомканный, порванный, да еще и мокрый!
– Элли, пойдем! Можно подумать, мы арендовали машину на целый год!
– Минутку! – Я разгладила клочок. – Вдруг это что-то важное, а ты смазал чернила? Я только быстренько гляну… Ой! Да это же список покупок! – Наклонившись к окну, я прочла вслух: – «Две банки кошачьих консервов, двадцать пачек „Плэйере“, флакон краски для волос („Цвет блохи в обмороке“), собачьи галеты, четверть фунта чаю, паштет из вырезки с почками, мороженая фасоль, слабительное…»
– Элли, это же чудовищно! – раздался вопль над моим ухом. – Предупреждать надо!
Вряд ли в грозовых сумерках он заметил, как я покраснела. На всякий случай я прикрылась листком:
– Ты прав! Я должна была признаться до свадьбы, что чужие списки покупок действуют на меня очень возбуждающе. Наверное, я извращенна…
– Элли, по мне, можешь читать хоть ярлыки на чужих кальсонах. Меня пугает моя чудовищная наивность. Я не представлял себе, что цивилизованные люди способны есть покупные паштеты! – Бен попытался забрать у меня список, но я увернулась.
– Вот здесь, – объявила я, – и зарыта собака. Списки покупок могут столько поведать о человеке! Например, владелица этой машины – дама средних лет (никто моложе пятидесяти не захочет выглядеть, как блоха в обмороке), она курит (сигареты на втором месте в списке). Держит дома животных, не любит готовить, страдает запорами, зато не страдает излишней организованностью…
– Это из-за беспорядка в машине? Я помотала головой:
– В списке все вперемешку. Корм для животных надо было написать вместе и аптечные товары тоже.
Бен наклонился ко мне поближе и заглянул через плечо.
– «Быстрорастворимое кофейное бланманже», – с омерзением прочитал он. – Интересно, куда девалось доброе старое крем-брюле?
– Ну-ну, дорогой! – Я торопливо дочитывала список, поглядывая, не идет ли кто к машине.
Овсяные хлопья к завтраку, баранья отбивная – дама явно одинока… Скорее всего, вдова. И последний пункт – три серые мышки…
Теперь уже я передернулась от отвращения. Право слово, если владелица кошки питается полуфабрикатами, можно уговорить и Кису последовать ее примеру.
– Что там еще такое? – Судя по тону, Бен все еще переживал презренность быстрорастворимого бланманже.
Я ткнула в мышиный пункт. Он нахмурился, но пожал плечами.
– Подумаешь! Мне больше нравятся белые – они такие мягкие и ароматные! Но у каждого свой вкус.
– Вкус! – Я с опаской поглядела на рот, который так недавно меня целовал. – Родной мой, ты шутишь?
– Разве я когда-нибудь шутил по поводу еды? – Бен вынул листок из моих онемевших пальцев и положил на сиденье. – Согласен, серые пышки из необрушенной муки вполне съедобны с молоком, но тесто очень уж тяжелое. Лучше всего замешивать их на сыворотке и ставить опару в теплое место на два с половиной часа, а потом добавить остальную муку и вымешать.
Гора с плеч… Вечно мне лезут в голову всякие пакости. День такой. Я снова вспомнила, как вдова поднималась по ступенькам церкви, одинокая и…