Страница:
– Элли, спроси Папулю насчет Мамули.
Я чувствовала себя куклой чревовещателя.
– Что случилось с Маму… с миссис Хаскелл?
– Зови меня Папулей.
Появился Марсель с подносом. Чашки с блюдцами, тарелка с сандвичами. Я взяла один и быстро обкусала по краям. Если притвориться, что ешь, никто не будет упрашивать и угощать. Марсель сунул под мышку свою книгу, намереваясь удалиться, но мистер Хаскелл велел ему остаться:
– Ты же член семьи! – и пояснил для меня: – Марсель очень набожный. Мы с ним вместе читаем Тору.
Бен отставил чашку, словно в ней был яд. Папуля развел руками.
– Мы люди верующие. Когда Мэгги было три годика, она мечтала стать монахиней. Когда она вышла за меня замуж, она все еще мечтала стать монахиней. Стоило нам поссориться – а за сорок лет семейной жизни чего не случается! – я тут же говорил ей: «А ну, кыш в монастырь!»
Я покосилась на Бена. Если он когда-нибудь заговорит со мной подобным образом… но нет, такого никогда не случится.
– И вот наконец, – мистер Хаскелл испустил вздох, который показался мне почти счастливым, – впервые в жизни жена послушалась мужа.
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шелестом пурпурного кафтана. Бен вскочил с кресла. Он открыл рот, снова закрыл… и резко повернулся ко мне:
– Спроси Папулю, что он имеет в виду.
Более опытная жена тут же сообразила бы, чего от нее хотят. Я же молча таращилась на мужа.
Ответил Бену Марсель, причем голосом, достойным Лоуренса Оливье:
– Горькая истина, Бен, в том, что твои родители расстались.
Мой супруг зашатался, и я подхватила его.
– То есть разошлись? И в мои-то годы я оказался ребенком из неблагополучной семьи?
– Это из-за нас? – Я принялась ломать руки не хуже нашей мисс Шип. – Это наша свадьба разбила вам жизнь?
Папуля хохотнул.
– Вы, молодежь, вечно мните себя пупом земли! – Он встал, погладил лысину и развел руками: – Бедная Мэгги заподозрила меня в интрижке с миссис Клюке, хорошенькой вдовушкой, которая готовит лучшую в мире маринованную селедку.
– Мамуля решила, что у тебя роман? – Бен вздохнул с явным облегчением. – Какого черта ты ей сразу не сказал, что она из мухи делает слона?! В семьдесят лет уже не валяют дурака, по крайней мере, в некоторых вопросах.
Папуля стоял у камина, словно Дед Мороз, выскочивший из дымохода.
Марсель забрал у меня пустую чашку, а я осмелилась пробормотать:
– Наверное, в торговом деле хорошие отношения с клиентами играют огромную роль. Может быть, Магдалина неправильно поняла…
Папулины глазки лукаво блеснули.
– А это уж, дорогая невестушка, мое дело.
Беатрис Мукбет. О, к чему этот официальный тон! Пожалуйста, прошу вас, зовите меня Беатрис!
Вице-президент. На экстренных и чрезвычайных заседаниях фамильярность запрещена, поскольку такие заседания созываются только в моменты серьезного кризиса. Так как наш Президент находится в отъезде, то председательствовать, в соответствии со статьей шестой раздела «С» Устава, буду я. Итак, присутствуют все члены Правления, кроме заболевшей миссис Омарроу. Миссис Говард, передайте коробку с салфетками миссис Мукбет, чтобы ей удобнее было защищаться. Она обвиняется в спасении Субъекта, Предназначенного К Списанию. Далее упомянутый Субъект будет именоваться СПКС. Поскольку сегодня по каналу Би-би-си показывают заключительную серию «Гордости и предубеждения», мы все хотим побыстрее покончить с этим делом.
Б.М, (глотая слезы). Я постараюсь справиться с нервами… Мне так стыдно! Так стыдно! Прошу вас, поверьте мне, миссис Говард и вы все, мои дорогие подруги, я действительно собиралась выполнить задание в точности! Я купила мышей, как мне было сказано, в Бейнсворте. И выпустила их точно в указанный момент, используя журнал в качестве прикрытия. Как раз подходил поезд. СПКС стоял у самого края платформы… как и было сказано в его личном деле. П-простите, курить можно?.. Большое спасибо. Выпустив мышей, я поняла, что выполнила свое предназначение. Меня переполнял восторг! СПКС завопил, схватился за штанины и рухнул! (Рыдания.)
Вице-президент. Как вы сказали, миссис Мукбет, задание было выполнено в точности… до того момента, когда вы забыли про долг, верность и преданность нашему делу. И вытащили СПКС из-под поезда!
(Грозный ропот Правления.)
Б.М. Просто не знаю, что на меня нашло! В ушах страшно шумело, а эти фары… они просто ослепили меня! Я была как под гипнозом. Ничего не видела, ничего не слышала… мне только мерещились мясные обрезки, которыми я по утрам кормлю свою киску, и казалось, что это мистер Шиззи…
(Удар кулака по столу.)
Вице-президент. Вас учили никогда не называть СПКС по имени! Б.М. Я знаю, но…
Вице-президент. Прошу подумать, миссис Мукбет, как бы вы отреагировали, если бы подобная сентиментальность взяла верх над человеком, которому было поручено избавить вас от вашего мужа.
Б.М.(рыдая), Я знаю, знаю… Что я могу сказать, миссис Говард? Я поступила ужасно эгоистично!
Вице-президент, Вы сами вызвались на это задание. Б.Ф, Но во время инструктажа мне неоднократно повторяли, что убийство – не точная наука. Мне сказали, что примерно пять шансов из десяти. Что у меня все получится с первого раза. Я не оправдываюсь, не подумайте, но я прошу немного снисхождения! (Долгое молчание.)
Вице-президент. Миссис Мукбет, если бы операция сорвалась не по вашей вине, вы могли бы рассчитывать на сочувствие. В данном случае Правление учтет, что в прошлом вы прекрасно справлялись с работой в Отделе писем. Однако я считаю своим долгом заявить вам, миссис Мукбет, что человеку свойственно ошибаться, но спасение – непростительно! Это преступление! Всем встать.
Глава IX
Глава X
Я чувствовала себя куклой чревовещателя.
– Что случилось с Маму… с миссис Хаскелл?
– Зови меня Папулей.
Появился Марсель с подносом. Чашки с блюдцами, тарелка с сандвичами. Я взяла один и быстро обкусала по краям. Если притвориться, что ешь, никто не будет упрашивать и угощать. Марсель сунул под мышку свою книгу, намереваясь удалиться, но мистер Хаскелл велел ему остаться:
– Ты же член семьи! – и пояснил для меня: – Марсель очень набожный. Мы с ним вместе читаем Тору.
Бен отставил чашку, словно в ней был яд. Папуля развел руками.
– Мы люди верующие. Когда Мэгги было три годика, она мечтала стать монахиней. Когда она вышла за меня замуж, она все еще мечтала стать монахиней. Стоило нам поссориться – а за сорок лет семейной жизни чего не случается! – я тут же говорил ей: «А ну, кыш в монастырь!»
Я покосилась на Бена. Если он когда-нибудь заговорит со мной подобным образом… но нет, такого никогда не случится.
– И вот наконец, – мистер Хаскелл испустил вздох, который показался мне почти счастливым, – впервые в жизни жена послушалась мужа.
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шелестом пурпурного кафтана. Бен вскочил с кресла. Он открыл рот, снова закрыл… и резко повернулся ко мне:
– Спроси Папулю, что он имеет в виду.
Более опытная жена тут же сообразила бы, чего от нее хотят. Я же молча таращилась на мужа.
Ответил Бену Марсель, причем голосом, достойным Лоуренса Оливье:
– Горькая истина, Бен, в том, что твои родители расстались.
Мой супруг зашатался, и я подхватила его.
– То есть разошлись? И в мои-то годы я оказался ребенком из неблагополучной семьи?
– Это из-за нас? – Я принялась ломать руки не хуже нашей мисс Шип. – Это наша свадьба разбила вам жизнь?
Папуля хохотнул.
– Вы, молодежь, вечно мните себя пупом земли! – Он встал, погладил лысину и развел руками: – Бедная Мэгги заподозрила меня в интрижке с миссис Клюке, хорошенькой вдовушкой, которая готовит лучшую в мире маринованную селедку.
– Мамуля решила, что у тебя роман? – Бен вздохнул с явным облегчением. – Какого черта ты ей сразу не сказал, что она из мухи делает слона?! В семьдесят лет уже не валяют дурака, по крайней мере, в некоторых вопросах.
Папуля стоял у камина, словно Дед Мороз, выскочивший из дымохода.
Марсель забрал у меня пустую чашку, а я осмелилась пробормотать:
– Наверное, в торговом деле хорошие отношения с клиентами играют огромную роль. Может быть, Магдалина неправильно поняла…
Папулины глазки лукаво блеснули.
– А это уж, дорогая невестушка, мое дело.
Из протоколов Вдовьего Клуба. 1 декабря, около семи вечера.
Вице-президент. Садитесь, миссис Мукбет, будьте любезны.Беатрис Мукбет. О, к чему этот официальный тон! Пожалуйста, прошу вас, зовите меня Беатрис!
Вице-президент. На экстренных и чрезвычайных заседаниях фамильярность запрещена, поскольку такие заседания созываются только в моменты серьезного кризиса. Так как наш Президент находится в отъезде, то председательствовать, в соответствии со статьей шестой раздела «С» Устава, буду я. Итак, присутствуют все члены Правления, кроме заболевшей миссис Омарроу. Миссис Говард, передайте коробку с салфетками миссис Мукбет, чтобы ей удобнее было защищаться. Она обвиняется в спасении Субъекта, Предназначенного К Списанию. Далее упомянутый Субъект будет именоваться СПКС. Поскольку сегодня по каналу Би-би-си показывают заключительную серию «Гордости и предубеждения», мы все хотим побыстрее покончить с этим делом.
Б.М, (глотая слезы). Я постараюсь справиться с нервами… Мне так стыдно! Так стыдно! Прошу вас, поверьте мне, миссис Говард и вы все, мои дорогие подруги, я действительно собиралась выполнить задание в точности! Я купила мышей, как мне было сказано, в Бейнсворте. И выпустила их точно в указанный момент, используя журнал в качестве прикрытия. Как раз подходил поезд. СПКС стоял у самого края платформы… как и было сказано в его личном деле. П-простите, курить можно?.. Большое спасибо. Выпустив мышей, я поняла, что выполнила свое предназначение. Меня переполнял восторг! СПКС завопил, схватился за штанины и рухнул! (Рыдания.)
Вице-президент. Как вы сказали, миссис Мукбет, задание было выполнено в точности… до того момента, когда вы забыли про долг, верность и преданность нашему делу. И вытащили СПКС из-под поезда!
(Грозный ропот Правления.)
Б.М. Просто не знаю, что на меня нашло! В ушах страшно шумело, а эти фары… они просто ослепили меня! Я была как под гипнозом. Ничего не видела, ничего не слышала… мне только мерещились мясные обрезки, которыми я по утрам кормлю свою киску, и казалось, что это мистер Шиззи…
(Удар кулака по столу.)
Вице-президент. Вас учили никогда не называть СПКС по имени! Б.М. Я знаю, но…
Вице-президент. Прошу подумать, миссис Мукбет, как бы вы отреагировали, если бы подобная сентиментальность взяла верх над человеком, которому было поручено избавить вас от вашего мужа.
Б.М.(рыдая), Я знаю, знаю… Что я могу сказать, миссис Говард? Я поступила ужасно эгоистично!
Вице-президент, Вы сами вызвались на это задание. Б.Ф, Но во время инструктажа мне неоднократно повторяли, что убийство – не точная наука. Мне сказали, что примерно пять шансов из десяти. Что у меня все получится с первого раза. Я не оправдываюсь, не подумайте, но я прошу немного снисхождения! (Долгое молчание.)
Вице-президент. Миссис Мукбет, если бы операция сорвалась не по вашей вине, вы могли бы рассчитывать на сочувствие. В данном случае Правление учтет, что в прошлом вы прекрасно справлялись с работой в Отделе писем. Однако я считаю своим долгом заявить вам, миссис Мукбет, что человеку свойственно ошибаться, но спасение – непростительно! Это преступление! Всем встать.
Глава IX
Голубые глазки Примулы затуманились.
– Бен, должно быть, не на шутку обеспокоился душевным состоянием своей матушки?
– Он был расстроен, но не верил, что она может прыгнуть с моста, если вы это имеете в виду. Во-первых, ее религия не одобряет подобных поступков. Во-вторых, Бен не сомневался, что Мамуля не захочет таким образом облегчить жизнь миссис Клюке.
– А Бену не пришло в голову, что разговоры его отца насчет миссис Клюке – сплошное бахвальство?
– Успокоившись, он именно так и решил: Папуля подмигнул ей, сунул лишний апельсин – вот и вся интрижка. Я не знала, что и думать. Папуля выглядел таким самодовольным… точь-в-точь Тобиас, когда тот знает, что мы в курсе его визита в кладовку. Когда мы упомянули констебля Бикера, Папуля объявил, что полиции, наверное, совсем нечего делать. А потом поведал, что утром двадцать седьмого ноября его жена вытащила из-под кровати свой чемодан и непреклонным голосом сообщила: она собирается уйти и начать новую жизнь, праведную, посвященную молитве и смирению плоти. Мне все мерещилось, как она бредет во власянице по пустынной дороге, но Марсель развеял мои кошмары: Магдалина позвонила им в тот же вечер и оповестила, что нашла тихую гавань у моря. Бен выразил надежду, что перемена обстановки пойдет Мамуле на пользу, она вскоре вернется домой и посрамит сплетников.
Примула всплеснула сухонькими пергаментными ручками.
– Марсель! Какое романтичное имя! Франция, море! В девичестве мне часто виделось, как я стою на причале и жду, когда с корабля спустится тот единственный и неповторимый…
Я понимала ее. Как и любая женщина в медовый месяц…
– На ней спала императрица Жозефина…
– Надеюсь, с тех пор поменяли постельное белье… – брякнула я наобум, лишь бы отвлечь внимание портье от Бена, который, ухватившись одной рукой за резные гирлянды, другой шарил в кармане.
Как только мы остались одни, я стерла его отпечатки пальцев и исследовала вышитый коврик у камина. Ага, святотатственный след! Не переводя дыхания, я велела Бену снять ботинки.
– И носки, и… – Голос моего возлюбленного звучал хрипло. Атмосфера подлинно версальского уюта и его привела в романтическое настроение. Бен скинул ботинки, не развязывая шнурков (непременно отучить его от этой мерзкой привычки!), и схватил меня в объятия. Когда я смогла оторваться от его уст, то трижды повторила, что нам следует распаковать вещи и спуститься в ресторан – должно быть, Бен ужасно проголодался.
– Как волк! – Бен расстегивал мой жакет. – Мы попросим что-нибудь прислать нам наверх. Но попозже, скажем, завтрак… завтра вечером. А вещи распакуем в другой раз.
Он задумчиво стянул с меня жакет. Думал ли он о Мамуле? Или же размышлял над истинной ролью миссис Клюке?
– Ночная рубашка! – Я зажмурилась. Отвечая на страстные поцелуи Бена, я с горечью припомнила, что так и не дочитала последнюю главу бестселлера «Все, что мама тебе не рассказала (потому что не знала) о супружеском сексе». Я вовсе не собиралась нервничать, но позади был бурный день, а я не была уверена, что смогу соответствовать этой роскошной комнате. – Это необыкновенная ночнушка, – пробормотала я. – Единственная в своем роде, жемчужно-розовая. Соткана из крылышек тысячи и одной стрекозы.
Я провела пальцем по подбородку мужа. Великолепному, мужественному подбородку, с оттенком сумерек, как у всякого уважающего себя смуглого красавца из любовного романа. Я чувствовала, как на шее Бена пульсирует жилка.
– Уверен, что это самая прекрасная в мире ночная рубашка, – выдохнул Бен, – но не жарковата ли она для этого времени года?
Я оторвалась от него.
– Ты обязательно должен взглянуть на нее! И решить насчет шампанского… красное вино не сочетается с этим интерьером… – Я копалась в чемодане, как взбесившийся терьер. – Не верю собственным глазам! Я забыла эту треклятую ночнушку дома!
– Какой жестокий удар! – Бен снова схватил меня в объятия и утешил поцелуями.
Сердце мое забилось быстрее. Меня бы унесла волна блаженства, если бы не одна мелочь – брачное ложе. Мой опыт дизайнера по интерьерам подсказывал: этот экземпляр нельзя даже трогать руками. На нем можно разложить коллекцию вышитых подушечек или фарфоровых куколок, но никак не спать. Или тем более заниматься любовью. Но Бен поднял меня на руки, отнес на кровать и положил на шелковое покрывало.
Вот он, золотой миг! Барабанная дробь, молотившая в ушах, оказалась всего лишь стуком моего собственного сердца. Я слегка повернула голову, и кровать надсадно заскрипела. Наволочка пропиталась запахом резеды. Черт с ней, с кроватью! Я ничего не могла поделать со старомодным волнением, обуревавшим меня. Я любила Бена и безумно желала его со дня знакомства, но настойчиво тянула до свадьбы, потому что не хотела, чтобы наш первый раз оказался чем-то вроде послеобеденного чая или ночного закусона. А может быть, просто боялась разочаровать Бена? Вдруг он обнаружил бы, что раздевать меня не более волнующее занятие, чем разделывать баранью ногу в желе из красной смородины? Я начала вынимать шпильки из прически. Жаль, что недавно подрезала волосы, было бы чем прикрыться. Бен тем временем стягивал с меня блузку, и я испытала новое опасение: не начнет ли он напевать себе под нос? Наш семейный врач, доктор Мелроуз, всегда напевал во время осмотра.
– Элли, – нежно произнес Бен. – Да?
– День был такой длинный. Если ты не…
Вне себя от испуга я заглянула в его сине-зеленые глаза. Он уже сомневался в правильности своего выбора! Сердце мое чуть не перестало биться. Я решительно обвила его шею руками. Бывают моменты, когда жена должна бороться за свое семейное счастье. Пальцы зарылись в густых черных волосах. Я заставлю его позабыть о родительской сваре, о затерявшейся у издателей кулинарной книге, о хлопотах по открытию пятизвездочного ресторана. Я буду сильной и поведу нас в тот волшебный, усыпанный звездами мир, о котором прежде могла лишь догадываться по финальным страницам любовных романов.
– Бен? – я тронула его за плечо. – Ты хотел бы оказаться на седьмом небе?
– Еще чего, – сонно пробормотал он. – Ни за какие коврижки не двинусь отсюда. – Он сжал мои волосы в кулаке, скрутил их, положил голову мне на плечо и заснул.
В окно просачивался рассвет. Если мне не удастся хотя бы подремать, утром я буду ходячим трупом. Тьфу ты, пропасть! Ну и мысли… Перед глазами вновь возникла вдова на ступеньках церкви, Алиса с моим букетом, потом поезд… Вот печально известный доктор Бордо, снова Алиса и эти две женщины – сиделка и калека. Какое отношение они имеют к девочке? Веки мои слипались. Бен так близко и такой теплый… Почему-то я снова оказалась в холле Мерлин-корта, а мистер Шиззи пытался продать мне мой собственный дом. Его голос становился все громче, а я пыталась утихомирить Шиззи, потому что мой муж спит.
Слишком поздно! Бен рывком сел и завопил:
– Глэдис!
Я дотронулась до него – Бен дрожал. Я тоже: какая еще Глэдис?
– Элли, мне снился совершенно ужасный сон про мисс Шип – мы были в туннеле, и я не мог убежать…
– Ах, эта Глэдис…
– Когда мы с ней беседовали, мне еще подумалось, что у нее противные глаза: словно живьем сдирают с тебя кожу. – Рука Бена запуталась в моих волосах.
– Ой! – Я вцепилась в спинку кровати.
Бен откатился в сторону… и тут это стряслось.
Раздался зловещий треск, и секундой позже рухнула кровать, хрустальная люстра под потолком заходила ходуном. Давясь от смеха и проклятий, мы выбрались из-под простыней и одеял. Бен даже не спросил, поранилась ли я, но, к счастью, пострадали только глаза – от солнечного света, лившегося в открытые окна. И гордость. Нам ничего не оставалось, как поскорее наклеить фальшивые усы и бежать по пожарной лестнице. Увы, мы опоздали. Дверь распахнулась, и в комнату влетел управляющий отелем. За ним маячило с полдюжины ухмыляющихся горничных.
Долгая и счастливая семейная жизнь начиналась не слишком удачно, но я все еще надеялась!
– Очень тактичное предложение, правда, Элли?
Мне так не показалось. В ресторане останутся только стоячие места, потому что вся гостиница сбежится на нас смотреть. Если бы Бен знал по себе, что такое быть толстым, он бы с гораздо большим смятением отнесся к разломанной мебели.
– Ненаглядная, – прошипел он мне в ухо, – это же номер для новобрачных. Остальные гости просто позеленеют от зависти!
В девять часов мы сидели в ресторане, выставленные на всеобщее обозрение между двумя греческими колоннами под бриллиантовым блеском люстр. Даже укрывшись за салфеткой, я точно знала, что все на нас глазеют. Бен же вовсе не собирался прятать голову в песок. Он громко заказывал по-французски из чисто английского меню. Официант с черной, словно нагуталиненной, головой испарился на кухню за кашей для Бена и яйцом всмятку для меня.
Откинувшись на стуле, Бен постучал по столу чайной ложечкой.
– Элли, солнышко, разве обязательно было поднимать такой шум ради того, чтобы тебе принесли маленькое яичко? Я подумал, ты еще попросишь беднягу взвесить его.
Я вынырнула из-за салфетки.
– Для меня это важно. Калории счет любят…
– Дорогая, тебе не кажется, что ты ступила на путь фанатизма? Дни напролет ты копаешься в диетических страничках модных журналов, прикидывая, от чего бы еще отказаться за завтраком или ужином.
– Не преувеличивай, – я безмятежно улыбнулась, памятуя о зеваках. – Но враг не дремлет, нужно быть начеку.
– И как ты собираешься победить его? Сведя количество калорий к нулю?
– Отрешенностью. Я не смотрю на то, что ем, не думаю о еде. Запахи все еще меня дразнят, но я над этим работаю. Разве ты мною не гордишься, любимый?
Бен улыбнулся, но как-то вяло.
– Разумеется, горжусь, но мужчина вправе надеяться, что жена разделит интерес мужа к любимому делу. А еда для меня больше чем работа, это смысл моей жизни…после тебя, конечно, – добавил он, поймав мой взгляд. – Кстати, Элли, насчет «Абигайль». Учитывая весь ремонт, вряд ли мы откроемся раньше мая. Оно и к лучшему: ты сможешь продумать интерьер во всех деталях, выбрать мебель, ковры, обои. А я займусь переговорами с подрядчиком и буду командовать строителями. Ты же знаешь, они гораздо охотнее выполняют приказы мужчин.
Я едва не спросила, даст ли он шанс фирме «Мак-Тяп и Мак-Ляп, ремонт и строительство» предложить свои услуги, но вспомнила мудрые слова из четвертой главы «Как воспитать мужчину своей мечты»: «Мужчина – это железо, которое надо ковать, только когда оно горячо». Бен продолжал говорить про открытие «Абигайль», как мы устроим торжественный праздник, где гвоздем программы станут крохотные закусочные тартинки вокруг фонтана с шампанским.
Возле стола материализовался официант. Черт побери! Это яйцо в диаметре никак не меньше десяти сантиметров!
Бен внимательно изучал свою тарелку.
– Эта каша выглядит какой-то… влажной.
– Мне кажется, сэр, в каше должна наличествовать влага, – надулся официант.
Бен поднес ложку к носу и понюхал.
– А бельевой крахмал для густоты тоже должен в ней наличествовать? – осведомился он.
– Может быть, сэр, вы желаете пройти вместе со мной на кухню и научить нашего шеф-повара, которого мы с трудом переманили из Виндзорского замка, как готовить «la cacha»?
Я скорчилась на стуле. Люди обвивались вокруг колонн, приставляли ладони к ушам – лишь бы ничего не упустить. Конечно, Бен сейчас извинится и скажет официанту, что пошутил… Как же! Вместо этого мой ненаглядный похлопал меня по руке, пробормотал что-то насчет профессиональной этики и проследовал за официантом через вращающиеся двери на кухню. Мне осталось скручивать салфетку в жгут и натянуто улыбаться яйцу всмятку. Значит, это и называется «На Следующее Утро»?
Я простила Бену, как и полагается жене. Я всегда верила, что брак – это как крещение. Венчание смывает все грешное с наших отношений. Бен был замечательным женихом. Он будет образцовым мужем. Никакого чтения за едой, никаких монологов насчет достоинств пирога с заварным кремом. Ожидая его возвращения, я мысленно поправила себя: конечно, какие-то недостатки у Бена останутся, но они начнут мне нравиться. Я снова натянула улыбку на физиономию и принялась помешивать кофе: раз, другой… шестьдесят восьмой, шестьдесят девятый…
Когда мы с Беном воссоединились, вопрос с его родителями по-прежнему висел в воздухе. Мы решили в тот же день вернуться в Мерлин-корт. Я не возражала, потому что чувствовала, как этот дом зовет нас, скучает без нас. Наверняка Доркас и Джонас уже поставили чайник на огонь… Но все надо делать по порядку. Мы оставили багаж в «Постоялом дворе» и поехали в Тоттенхэм на автобусе. На остановке мы вышли следом за девицей на рахитичных каблуках, в одной руке сигарета, в другой – годовалый малыш и прогулочная коляска. Меня снова кольнула тревога за свекровь.
Когда в семьдесят лет разваливается твоя семья, что может быть хуже?! Лучше уж овдоветь… Эта женщина родила Бена, купала его, когда он был маленьким, подтягивала ему штанишки и уж наверняка не отвешивала такие затрещины, какой наградила свое чадо эта никотиновая мамаша. Я повернулась, чтобы облить ее презрением, ступила мимо подножки и потеряла туфлю. Бен поймал несносную обувь и, словно сказочный принц, склонился над моей ногой, но оказалось, что каблук свернут. Пока муж прилаживал каблук, я изображала фламинго, а мимо нас спешили люди, опустив головы навстречу порывистому ветру с брызгами дождя.
– Почти готово! – Бен вбил каблук.
Отпрыгнув с пути очередного пешехода, я заметила, что какой-то мужчина прислонился к закопченной кирпичной стене «Овощей и Фруктов Хаскелла». На вид – лет тридцать, волосы длинные, шеи почти нет, лицо все в прыщах. Подняв воротник плаща, он увлеченно ковырял мизинцем в зубах. Самое противное, что его глаза так и сверлили меня. Мне стало еще противнее, когда я его узнала – если на платформе Читтертон-Феллс был не он, то его брат-близнец. Я собиралась обратить на него внимание Бена, но он уже протягивал мне туфельку. И тут на нас налетела какая-то женщина.
– Ах, прошу прощения, дорогуши!
Высокая, с торчащими сосульками волосами, словно она поленилась смыть с них краску, в туго обтягивающих джинсах и нежно-розовом свитере. В руках она почему-то держала кастрюлю. На лице – то ли смущение, то ли любопытство…
– Ба-а! Миссис Клюке! – процедил Бен. – Следите, чтобы Папуля вовремя обедал?
Человек в Плаще исчез.
– Бен, должно быть, не на шутку обеспокоился душевным состоянием своей матушки?
– Он был расстроен, но не верил, что она может прыгнуть с моста, если вы это имеете в виду. Во-первых, ее религия не одобряет подобных поступков. Во-вторых, Бен не сомневался, что Мамуля не захочет таким образом облегчить жизнь миссис Клюке.
– А Бену не пришло в голову, что разговоры его отца насчет миссис Клюке – сплошное бахвальство?
– Успокоившись, он именно так и решил: Папуля подмигнул ей, сунул лишний апельсин – вот и вся интрижка. Я не знала, что и думать. Папуля выглядел таким самодовольным… точь-в-точь Тобиас, когда тот знает, что мы в курсе его визита в кладовку. Когда мы упомянули констебля Бикера, Папуля объявил, что полиции, наверное, совсем нечего делать. А потом поведал, что утром двадцать седьмого ноября его жена вытащила из-под кровати свой чемодан и непреклонным голосом сообщила: она собирается уйти и начать новую жизнь, праведную, посвященную молитве и смирению плоти. Мне все мерещилось, как она бредет во власянице по пустынной дороге, но Марсель развеял мои кошмары: Магдалина позвонила им в тот же вечер и оповестила, что нашла тихую гавань у моря. Бен выразил надежду, что перемена обстановки пойдет Мамуле на пользу, она вскоре вернется домой и посрамит сплетников.
Примула всплеснула сухонькими пергаментными ручками.
– Марсель! Какое романтичное имя! Франция, море! В девичестве мне часто виделось, как я стою на причале и жду, когда с корабля спустится тот единственный и неповторимый…
Я понимала ее. Как и любая женщина в медовый месяц…
* * *
«Постоялый двор» знаменит по всей Англии своим подлинно домашним уютом. Так объявил носильщик в ливрее, который втащил наш багаж в номер для новобрачных. Но, глядя на позолоченно-кремовое великолепие, я чувствовала себя не желанной гостьей, а наглой самозванкой, и если бы хозяин узнал, что мы топчем его ковер цвета шампанского, трогаем филигранной работы выключатели, дышим на зеркала в стиле рококо, то наверняка лопнул бы от злости. Мраморный камин напомнил мне о надгробиях на кладбище церкви Святого Ансельма. Вынув шелковый носовой платок из обшитого золотыми галунами кармана, портье смахнул единственную пылинку с розы, вырезанной на спинке изумительно хрупкого сооружения – кровати в стиле Людовика XIV.– На ней спала императрица Жозефина…
– Надеюсь, с тех пор поменяли постельное белье… – брякнула я наобум, лишь бы отвлечь внимание портье от Бена, который, ухватившись одной рукой за резные гирлянды, другой шарил в кармане.
Как только мы остались одни, я стерла его отпечатки пальцев и исследовала вышитый коврик у камина. Ага, святотатственный след! Не переводя дыхания, я велела Бену снять ботинки.
– И носки, и… – Голос моего возлюбленного звучал хрипло. Атмосфера подлинно версальского уюта и его привела в романтическое настроение. Бен скинул ботинки, не развязывая шнурков (непременно отучить его от этой мерзкой привычки!), и схватил меня в объятия. Когда я смогла оторваться от его уст, то трижды повторила, что нам следует распаковать вещи и спуститься в ресторан – должно быть, Бен ужасно проголодался.
– Как волк! – Бен расстегивал мой жакет. – Мы попросим что-нибудь прислать нам наверх. Но попозже, скажем, завтрак… завтра вечером. А вещи распакуем в другой раз.
Он задумчиво стянул с меня жакет. Думал ли он о Мамуле? Или же размышлял над истинной ролью миссис Клюке?
– Ночная рубашка! – Я зажмурилась. Отвечая на страстные поцелуи Бена, я с горечью припомнила, что так и не дочитала последнюю главу бестселлера «Все, что мама тебе не рассказала (потому что не знала) о супружеском сексе». Я вовсе не собиралась нервничать, но позади был бурный день, а я не была уверена, что смогу соответствовать этой роскошной комнате. – Это необыкновенная ночнушка, – пробормотала я. – Единственная в своем роде, жемчужно-розовая. Соткана из крылышек тысячи и одной стрекозы.
Я провела пальцем по подбородку мужа. Великолепному, мужественному подбородку, с оттенком сумерек, как у всякого уважающего себя смуглого красавца из любовного романа. Я чувствовала, как на шее Бена пульсирует жилка.
– Уверен, что это самая прекрасная в мире ночная рубашка, – выдохнул Бен, – но не жарковата ли она для этого времени года?
Я оторвалась от него.
– Ты обязательно должен взглянуть на нее! И решить насчет шампанского… красное вино не сочетается с этим интерьером… – Я копалась в чемодане, как взбесившийся терьер. – Не верю собственным глазам! Я забыла эту треклятую ночнушку дома!
– Какой жестокий удар! – Бен снова схватил меня в объятия и утешил поцелуями.
Сердце мое забилось быстрее. Меня бы унесла волна блаженства, если бы не одна мелочь – брачное ложе. Мой опыт дизайнера по интерьерам подсказывал: этот экземпляр нельзя даже трогать руками. На нем можно разложить коллекцию вышитых подушечек или фарфоровых куколок, но никак не спать. Или тем более заниматься любовью. Но Бен поднял меня на руки, отнес на кровать и положил на шелковое покрывало.
Вот он, золотой миг! Барабанная дробь, молотившая в ушах, оказалась всего лишь стуком моего собственного сердца. Я слегка повернула голову, и кровать надсадно заскрипела. Наволочка пропиталась запахом резеды. Черт с ней, с кроватью! Я ничего не могла поделать со старомодным волнением, обуревавшим меня. Я любила Бена и безумно желала его со дня знакомства, но настойчиво тянула до свадьбы, потому что не хотела, чтобы наш первый раз оказался чем-то вроде послеобеденного чая или ночного закусона. А может быть, просто боялась разочаровать Бена? Вдруг он обнаружил бы, что раздевать меня не более волнующее занятие, чем разделывать баранью ногу в желе из красной смородины? Я начала вынимать шпильки из прически. Жаль, что недавно подрезала волосы, было бы чем прикрыться. Бен тем временем стягивал с меня блузку, и я испытала новое опасение: не начнет ли он напевать себе под нос? Наш семейный врач, доктор Мелроуз, всегда напевал во время осмотра.
– Элли, – нежно произнес Бен. – Да?
– День был такой длинный. Если ты не…
Вне себя от испуга я заглянула в его сине-зеленые глаза. Он уже сомневался в правильности своего выбора! Сердце мое чуть не перестало биться. Я решительно обвила его шею руками. Бывают моменты, когда жена должна бороться за свое семейное счастье. Пальцы зарылись в густых черных волосах. Я заставлю его позабыть о родительской сваре, о затерявшейся у издателей кулинарной книге, о хлопотах по открытию пятизвездочного ресторана. Я буду сильной и поведу нас в тот волшебный, усыпанный звездами мир, о котором прежде могла лишь догадываться по финальным страницам любовных романов.
* * *
Моя первая брачная ночь была восхитительна. Но когда я натягивала одеяло на уши Бена, дабы он провел оставшиеся до рассвета часы в тепле и уюте, меня охватило легкое сомнение. Видимо, где-то я допустила промашку. Разве я не должна была услыхать божественное пение скрипок и почувствовать, как покидаю свое тело на золотом облаке?– Бен? – я тронула его за плечо. – Ты хотел бы оказаться на седьмом небе?
– Еще чего, – сонно пробормотал он. – Ни за какие коврижки не двинусь отсюда. – Он сжал мои волосы в кулаке, скрутил их, положил голову мне на плечо и заснул.
В окно просачивался рассвет. Если мне не удастся хотя бы подремать, утром я буду ходячим трупом. Тьфу ты, пропасть! Ну и мысли… Перед глазами вновь возникла вдова на ступеньках церкви, Алиса с моим букетом, потом поезд… Вот печально известный доктор Бордо, снова Алиса и эти две женщины – сиделка и калека. Какое отношение они имеют к девочке? Веки мои слипались. Бен так близко и такой теплый… Почему-то я снова оказалась в холле Мерлин-корта, а мистер Шиззи пытался продать мне мой собственный дом. Его голос становился все громче, а я пыталась утихомирить Шиззи, потому что мой муж спит.
Слишком поздно! Бен рывком сел и завопил:
– Глэдис!
Я дотронулась до него – Бен дрожал. Я тоже: какая еще Глэдис?
– Элли, мне снился совершенно ужасный сон про мисс Шип – мы были в туннеле, и я не мог убежать…
– Ах, эта Глэдис…
– Когда мы с ней беседовали, мне еще подумалось, что у нее противные глаза: словно живьем сдирают с тебя кожу. – Рука Бена запуталась в моих волосах.
– Ой! – Я вцепилась в спинку кровати.
Бен откатился в сторону… и тут это стряслось.
Раздался зловещий треск, и секундой позже рухнула кровать, хрустальная люстра под потолком заходила ходуном. Давясь от смеха и проклятий, мы выбрались из-под простыней и одеял. Бен даже не спросил, поранилась ли я, но, к счастью, пострадали только глаза – от солнечного света, лившегося в открытые окна. И гордость. Нам ничего не оставалось, как поскорее наклеить фальшивые усы и бежать по пожарной лестнице. Увы, мы опоздали. Дверь распахнулась, и в комнату влетел управляющий отелем. За ним маячило с полдюжины ухмыляющихся горничных.
Долгая и счастливая семейная жизнь начиналась не слишком удачно, но я все еще надеялась!
* * *
Пред управляющим я предстала, так сказать, босиком, но при шпорах, готовая оспаривать иск за убытки. Он, однако, предложил мне всего лишь завтрак за счет заведения!– Очень тактичное предложение, правда, Элли?
Мне так не показалось. В ресторане останутся только стоячие места, потому что вся гостиница сбежится на нас смотреть. Если бы Бен знал по себе, что такое быть толстым, он бы с гораздо большим смятением отнесся к разломанной мебели.
– Ненаглядная, – прошипел он мне в ухо, – это же номер для новобрачных. Остальные гости просто позеленеют от зависти!
В девять часов мы сидели в ресторане, выставленные на всеобщее обозрение между двумя греческими колоннами под бриллиантовым блеском люстр. Даже укрывшись за салфеткой, я точно знала, что все на нас глазеют. Бен же вовсе не собирался прятать голову в песок. Он громко заказывал по-французски из чисто английского меню. Официант с черной, словно нагуталиненной, головой испарился на кухню за кашей для Бена и яйцом всмятку для меня.
Откинувшись на стуле, Бен постучал по столу чайной ложечкой.
– Элли, солнышко, разве обязательно было поднимать такой шум ради того, чтобы тебе принесли маленькое яичко? Я подумал, ты еще попросишь беднягу взвесить его.
Я вынырнула из-за салфетки.
– Для меня это важно. Калории счет любят…
– Дорогая, тебе не кажется, что ты ступила на путь фанатизма? Дни напролет ты копаешься в диетических страничках модных журналов, прикидывая, от чего бы еще отказаться за завтраком или ужином.
– Не преувеличивай, – я безмятежно улыбнулась, памятуя о зеваках. – Но враг не дремлет, нужно быть начеку.
– И как ты собираешься победить его? Сведя количество калорий к нулю?
– Отрешенностью. Я не смотрю на то, что ем, не думаю о еде. Запахи все еще меня дразнят, но я над этим работаю. Разве ты мною не гордишься, любимый?
Бен улыбнулся, но как-то вяло.
– Разумеется, горжусь, но мужчина вправе надеяться, что жена разделит интерес мужа к любимому делу. А еда для меня больше чем работа, это смысл моей жизни…после тебя, конечно, – добавил он, поймав мой взгляд. – Кстати, Элли, насчет «Абигайль». Учитывая весь ремонт, вряд ли мы откроемся раньше мая. Оно и к лучшему: ты сможешь продумать интерьер во всех деталях, выбрать мебель, ковры, обои. А я займусь переговорами с подрядчиком и буду командовать строителями. Ты же знаешь, они гораздо охотнее выполняют приказы мужчин.
Я едва не спросила, даст ли он шанс фирме «Мак-Тяп и Мак-Ляп, ремонт и строительство» предложить свои услуги, но вспомнила мудрые слова из четвертой главы «Как воспитать мужчину своей мечты»: «Мужчина – это железо, которое надо ковать, только когда оно горячо». Бен продолжал говорить про открытие «Абигайль», как мы устроим торжественный праздник, где гвоздем программы станут крохотные закусочные тартинки вокруг фонтана с шампанским.
Возле стола материализовался официант. Черт побери! Это яйцо в диаметре никак не меньше десяти сантиметров!
Бен внимательно изучал свою тарелку.
– Эта каша выглядит какой-то… влажной.
– Мне кажется, сэр, в каше должна наличествовать влага, – надулся официант.
Бен поднес ложку к носу и понюхал.
– А бельевой крахмал для густоты тоже должен в ней наличествовать? – осведомился он.
– Может быть, сэр, вы желаете пройти вместе со мной на кухню и научить нашего шеф-повара, которого мы с трудом переманили из Виндзорского замка, как готовить «la cacha»?
Я скорчилась на стуле. Люди обвивались вокруг колонн, приставляли ладони к ушам – лишь бы ничего не упустить. Конечно, Бен сейчас извинится и скажет официанту, что пошутил… Как же! Вместо этого мой ненаглядный похлопал меня по руке, пробормотал что-то насчет профессиональной этики и проследовал за официантом через вращающиеся двери на кухню. Мне осталось скручивать салфетку в жгут и натянуто улыбаться яйцу всмятку. Значит, это и называется «На Следующее Утро»?
Я простила Бену, как и полагается жене. Я всегда верила, что брак – это как крещение. Венчание смывает все грешное с наших отношений. Бен был замечательным женихом. Он будет образцовым мужем. Никакого чтения за едой, никаких монологов насчет достоинств пирога с заварным кремом. Ожидая его возвращения, я мысленно поправила себя: конечно, какие-то недостатки у Бена останутся, но они начнут мне нравиться. Я снова натянула улыбку на физиономию и принялась помешивать кофе: раз, другой… шестьдесят восьмой, шестьдесят девятый…
Когда мы с Беном воссоединились, вопрос с его родителями по-прежнему висел в воздухе. Мы решили в тот же день вернуться в Мерлин-корт. Я не возражала, потому что чувствовала, как этот дом зовет нас, скучает без нас. Наверняка Доркас и Джонас уже поставили чайник на огонь… Но все надо делать по порядку. Мы оставили багаж в «Постоялом дворе» и поехали в Тоттенхэм на автобусе. На остановке мы вышли следом за девицей на рахитичных каблуках, в одной руке сигарета, в другой – годовалый малыш и прогулочная коляска. Меня снова кольнула тревога за свекровь.
Когда в семьдесят лет разваливается твоя семья, что может быть хуже?! Лучше уж овдоветь… Эта женщина родила Бена, купала его, когда он был маленьким, подтягивала ему штанишки и уж наверняка не отвешивала такие затрещины, какой наградила свое чадо эта никотиновая мамаша. Я повернулась, чтобы облить ее презрением, ступила мимо подножки и потеряла туфлю. Бен поймал несносную обувь и, словно сказочный принц, склонился над моей ногой, но оказалось, что каблук свернут. Пока муж прилаживал каблук, я изображала фламинго, а мимо нас спешили люди, опустив головы навстречу порывистому ветру с брызгами дождя.
– Почти готово! – Бен вбил каблук.
Отпрыгнув с пути очередного пешехода, я заметила, что какой-то мужчина прислонился к закопченной кирпичной стене «Овощей и Фруктов Хаскелла». На вид – лет тридцать, волосы длинные, шеи почти нет, лицо все в прыщах. Подняв воротник плаща, он увлеченно ковырял мизинцем в зубах. Самое противное, что его глаза так и сверлили меня. Мне стало еще противнее, когда я его узнала – если на платформе Читтертон-Феллс был не он, то его брат-близнец. Я собиралась обратить на него внимание Бена, но он уже протягивал мне туфельку. И тут на нас налетела какая-то женщина.
– Ах, прошу прощения, дорогуши!
Высокая, с торчащими сосульками волосами, словно она поленилась смыть с них краску, в туго обтягивающих джинсах и нежно-розовом свитере. В руках она почему-то держала кастрюлю. На лице – то ли смущение, то ли любопытство…
– Ба-а! Миссис Клюке! – процедил Бен. – Следите, чтобы Папуля вовремя обедал?
Человек в Плаще исчез.
Глава X
– Высокая женщина, говорите? – Гиацинта отложила блокнот. – Бесцеремонная, но добродушная, как мне представляется. Из тех, что предлагают помыть по дружбе ваши окна и навязывают яблочный пирог, не спрашивая, по душе он вам или нет.
– Ужасная нахалка, – согласилась я. – Сунула мне в руки пачку банкнот и велела купить что-нибудь симпатичное в качестве свадебного подарка – скажем, фарфорового пуделя в гостиную. Бен позеленел от злости!
– Кстати, о неприятном, – подхватила Гиацинта. – Вы рассказали Бентли или свекру про Человека в Плаще?
– Нет. Этот тип походил на помесь гангстера с обнищавшим сыщиком. Я и решила, что он – детектив в штатском. Но потом убедила себя, что человек в Читтертон-Феллс и соглядатай возле зеленной лавки Папули – это не одно и то же лицо. Очень уж неприятное совпадение…
– Неужто в самый Чикаго?! – в пятый раз спросила я.
– Я знала, что ты будешь ужасно рада! – Доркас бодро хлопнула меня по спине.
Джонас молодцевато стрельнул подтяжками.
– Ты будешь скучать без нас, но мы же ненадолго. А в мои годы вредно сиднем сидеть на одном месте.
Точно! Особенно если учесть, что последние пятьдесят лет Джонас носа из Мерлин-корта не высовывал.
С утренней почтой Доркас получила весьма лестное приглашение. Ее просили поспособствовать развитию хоккея на траве в Чикаго. Джонас тут же заявил, что не может позволить хрупкой женщине осваивать в одиночку дикую страну и перекусывать на ходу всякой дрянью. Свою тираду он закончил смачной фразой:
– Ох, Чикаго, городишко в моем вкусе!
Да что же это творится! Сначала мать Бена, а теперь Джонас и Доркас пожелали вылететь из насиженного гнезда.
Я принялась поправлять на окне горшки с огородной рассадой.
– Несчастный случай может приключиться с кем угодно. Вот ведь электрик-самоучка Соллоувей сам себя шваркнул электрическим током. А помните дантиста с Киплинг-стрит, чья бормашина взбесилась как раз в тот момент, когда он ставил себе пломбу? – Я спихнула кастрюли в мойку, повернула кран и выдавила едкий «Фэйри». – Поклянитесь, что будете смотреть по сторонам, когда переходите улицу, и поселитесь в доме с консьержкой.
– Апартаменты, там это так называется. – Джонас увлеченно размахивал веревкой, практикуясь в искусстве забрасывать лассо.
– А не взять ли с них клятву, что не станут участвовать в буйных вечеринках? – предложил Бен. – И пусть откажутся от любой жидкости крепче лимонада!
Не время для зубоскальства. Следовало составить список вещей, проветрить чемоданы и купить дорожные чеки.
– Когда вы уезжаете? – бодро спросила я.
– Через неделю, – с готовностью ответили дезертиры.
– До Рождества?! Но в гостиной будет неуютно, если у камина станут болтаться всего два чулка.
Доркас расхаживала по кухне с Тобиасом вместо воротника, перекинув через плечо его хвост.
– Ужасная нахалка, – согласилась я. – Сунула мне в руки пачку банкнот и велела купить что-нибудь симпатичное в качестве свадебного подарка – скажем, фарфорового пуделя в гостиную. Бен позеленел от злости!
– Кстати, о неприятном, – подхватила Гиацинта. – Вы рассказали Бентли или свекру про Человека в Плаще?
– Нет. Этот тип походил на помесь гангстера с обнищавшим сыщиком. Я и решила, что он – детектив в штатском. Но потом убедила себя, что человек в Читтертон-Феллс и соглядатай возле зеленной лавки Папули – это не одно и то же лицо. Очень уж неприятное совпадение…
* * *
Мы успели на поезд, который отходил домой после полудня. Пока он тарахтел по рельсам, я старательно улыбалась, так что все лицо онемело, в придачу к шее, которую продуло на сквозняке. Бен спал, а я любовалась, как ветерок играет с его черными кудрями. Я думала о пропавшей свекрови, о том, как мужественно вел себя утром Папуля, вспомнила мистера Вернона Шиззи и его чудесное спасение от, казалось бы, неминуемой смерти. Но в основном я думала о доме, который ждал нас, о милом сердцу Мерлин-корте, безопасном, надежном, верном.* * *
Я сидела у надраенного кухонного стола, Тобиас на коленях, вымученная улыбка – на лице. Веселые обои с пшеничными снопами и васильками расплывались в глазах, керамическая плитка под ногами казалась ледяной. Ибо Доркас и Джонас встретили нас новостью: они уезжают. И бросают меня! Будь я старой пакостницей-миллионершей, непременно вычеркнула бы предателей из завещания!– Неужто в самый Чикаго?! – в пятый раз спросила я.
– Я знала, что ты будешь ужасно рада! – Доркас бодро хлопнула меня по спине.
Джонас молодцевато стрельнул подтяжками.
– Ты будешь скучать без нас, но мы же ненадолго. А в мои годы вредно сиднем сидеть на одном месте.
Точно! Особенно если учесть, что последние пятьдесят лет Джонас носа из Мерлин-корта не высовывал.
С утренней почтой Доркас получила весьма лестное приглашение. Ее просили поспособствовать развитию хоккея на траве в Чикаго. Джонас тут же заявил, что не может позволить хрупкой женщине осваивать в одиночку дикую страну и перекусывать на ходу всякой дрянью. Свою тираду он закончил смачной фразой:
– Ох, Чикаго, городишко в моем вкусе!
Да что же это творится! Сначала мать Бена, а теперь Джонас и Доркас пожелали вылететь из насиженного гнезда.
Я принялась поправлять на окне горшки с огородной рассадой.
– Несчастный случай может приключиться с кем угодно. Вот ведь электрик-самоучка Соллоувей сам себя шваркнул электрическим током. А помните дантиста с Киплинг-стрит, чья бормашина взбесилась как раз в тот момент, когда он ставил себе пломбу? – Я спихнула кастрюли в мойку, повернула кран и выдавила едкий «Фэйри». – Поклянитесь, что будете смотреть по сторонам, когда переходите улицу, и поселитесь в доме с консьержкой.
– Апартаменты, там это так называется. – Джонас увлеченно размахивал веревкой, практикуясь в искусстве забрасывать лассо.
– А не взять ли с них клятву, что не станут участвовать в буйных вечеринках? – предложил Бен. – И пусть откажутся от любой жидкости крепче лимонада!
Не время для зубоскальства. Следовало составить список вещей, проветрить чемоданы и купить дорожные чеки.
– Когда вы уезжаете? – бодро спросила я.
– Через неделю, – с готовностью ответили дезертиры.
– До Рождества?! Но в гостиной будет неуютно, если у камина станут болтаться всего два чулка.
Доркас расхаживала по кухне с Тобиасом вместо воротника, перекинув через плечо его хвост.