Страница:
— Вы занимаетесь графологией? — к его удивлению примешивалась нотка сарказма.
— Графометрией, — уточнил Коплан. — Это разные вещи.
Он положил записку Легреля и страницу, вырванную из записной книжки, рядом и с помощью лупы стал сравнивать почерки. Коллеги заглядывали ему через плечо.
— Эти буквы написаны разными людьми, — сказал наконец Коплан. — Записка фальшивая.
Инспектор Шрамм наморщил лоб.
— Ого! — заметил Жаклен. — Значит, речь идет об убийстве?
— Готов биться об заклад. Шрамм, дайте, пожалуйста, чистый лист бумаги.
Он отложил лупу, повернулся к комиссару.
— Факты в пользу этой версии начинают накапливаться, — подчеркнул он. — Она вертелась у меня в голове с самой встречи со вдовой. Человек, который в свободное время возится с ребятишками, самоубийством не кончает...
Он взял листок и написал с краю колонку цифр от единицы до четырнадцати. Затем продолжил осмотр, ограничившись листком из записной книжки.
— Ну мы и влипли, — пробурчал комиссар. — Если бедняге заткнули рот, чтобы он не раскололся...
— ... было ошибкой совать ему в карман эту бумагу, — закончил Франсис с безупречной логикой.
Пораженный Жаклен схватил его мысль на лету: в деле действительно имелась несуразица! Цель была убрать исполнителя, но одновременно показать, что он действовал не один. Это казалось по меньшей мере странным...
— Ну да, — проговорил Шрамм. — Это все меняет. Мы доверились рапорту медицинского эксперта.
— Видимо, потребуется вскрытие, — бросил Коплан, постепенно заполнявший пометками места возле колонки цифр.
Жаклен принялся ходить по кабинету.
— Оставьте, — сказал он инспектору. — Отныне дело находится целиком в ведении ДНТ. Вскрытие произведет наш эксперт. Я попрошу дивизионного комиссара Шабо передать нам дело, заведенное криминальной полицией.
Затем, не сумев сдержать нетерпение, он обратился к Коплану:
— Что вы с ней возитесь? Если вы уверены, что это фальшивка...
— Я изучаю подлинный почерк Легреля. Очень поучительно... Дайте мне еще несколько минут.
Наконец Коплан распределил буквы по четырнадцати пунктам и, изучив их более внимательно, сумел сделать некоторые выводы, после чего невозмутимо объявил:
— Этот Легрель был забитым, нерешительным, придавал большое значение чужому мнению. Я сильно сомневаюсь, что он совершил преступление.
Глава 3
Глава 4
— Графометрией, — уточнил Коплан. — Это разные вещи.
Он положил записку Легреля и страницу, вырванную из записной книжки, рядом и с помощью лупы стал сравнивать почерки. Коллеги заглядывали ему через плечо.
— Эти буквы написаны разными людьми, — сказал наконец Коплан. — Записка фальшивая.
Инспектор Шрамм наморщил лоб.
— Ого! — заметил Жаклен. — Значит, речь идет об убийстве?
— Готов биться об заклад. Шрамм, дайте, пожалуйста, чистый лист бумаги.
Он отложил лупу, повернулся к комиссару.
— Факты в пользу этой версии начинают накапливаться, — подчеркнул он. — Она вертелась у меня в голове с самой встречи со вдовой. Человек, который в свободное время возится с ребятишками, самоубийством не кончает...
Он взял листок и написал с краю колонку цифр от единицы до четырнадцати. Затем продолжил осмотр, ограничившись листком из записной книжки.
— Ну мы и влипли, — пробурчал комиссар. — Если бедняге заткнули рот, чтобы он не раскололся...
— ... было ошибкой совать ему в карман эту бумагу, — закончил Франсис с безупречной логикой.
Пораженный Жаклен схватил его мысль на лету: в деле действительно имелась несуразица! Цель была убрать исполнителя, но одновременно показать, что он действовал не один. Это казалось по меньшей мере странным...
— Ну да, — проговорил Шрамм. — Это все меняет. Мы доверились рапорту медицинского эксперта.
— Видимо, потребуется вскрытие, — бросил Коплан, постепенно заполнявший пометками места возле колонки цифр.
Жаклен принялся ходить по кабинету.
— Оставьте, — сказал он инспектору. — Отныне дело находится целиком в ведении ДНТ. Вскрытие произведет наш эксперт. Я попрошу дивизионного комиссара Шабо передать нам дело, заведенное криминальной полицией.
Затем, не сумев сдержать нетерпение, он обратился к Коплану:
— Что вы с ней возитесь? Если вы уверены, что это фальшивка...
— Я изучаю подлинный почерк Легреля. Очень поучительно... Дайте мне еще несколько минут.
Наконец Коплан распределил буквы по четырнадцати пунктам и, изучив их более внимательно, сумел сделать некоторые выводы, после чего невозмутимо объявил:
— Этот Легрель был забитым, нерешительным, придавал большое значение чужому мнению. Я сильно сомневаюсь, что он совершил преступление.
Глава 3
Тут Жаклен подскочил.
— Знаете, мне кажется, что вы делаете слишком далеко идущие выводы на шатких данных, — заметил он. — Графометрия, насколько я знаю, не является точной наукой.
— Нет. Но этот метод почти настолько же точен, как и идентификация по отпечаткам пальцев. Он может подтвердить или опровергнуть предположения. В данном случае он подтверждает картину, составленную нами.
— А золото? Коплан встал со стула.
— Это вознаграждение, я не спорю. Но оно не обязательно было выплачено за выведение из строя агрегата. Эти доллары могли быть выплачены за какие-либо сведения, за некое пособничество...
Он встал перед комиссаром, нахмурив брови.
— Знаете, в чем, по-моему, настоящая проблема? Почему нам подсовывают лжевиновного и лжепризнание? Убийство несравнимо более серьезное преступление, чем порча оборудования, не будем об этом забывать.
Жаклен пробурчал:
— По-моему, вы уж слишком лихо взялись за дело. Все это требует проверки, более надежных доказательств. Вернемся к этому завтра.
Следующий день принес комиссару сведения, подтверждавшие теорию посланца СВДКР.
Свидетель, вызвавший полицию, стрелочник, работавший на железной дороге, был тверд: возле дерева, на котором висел Легрель, не было никакого мопеда.
Хотя кто-то мог украсть его раньше... и не предупредить полицию.
Складной стул, который он вроде оттолкнул ногой, заводу не принадлежал. Веревка тоже: веревки такого типа на «Каблометалле» не использовались.
Эксперт-почерковед из ДНТ увеличил буквы на обоих образцах и твердо заявил: данные тексты написаны разными людьми, подражание ясно видно.
Осталось вскрытие: патологоанатом, предупрежденный заранее, искал следы укола или прижатого к лицу жертвы тампона со снотворным.
Он не обнаружил ни того, ни другого, но позже благодаря химическому анализу смог найти в легочных тканях ничтожно малое количество наркотического вещества, попавшего туда в газообразной форме.
Выстраивалась цепочка неопровержимых улик. Жаклен начал новое расследование, нацеленное на арест убийц.
Он принял все обычные в таком случае меры: проверка в лаборатории одежды покойного; анализ грязи, прилипшей к его ботинкам; полиции и жандармерии департамента были направлены просьбы о розысках мопеда, возможно брошенного где-нибудь. Наконец, начались допросы всех, кто знал Легреля, с целью выявить, не было ли в его окружении иностранцев.
Жаклен показывал две золотые десятидолларовые монеты специалисту: они были подлинными и стоили сто четыре франка каждая.
Тогда комиссар позвонил Коплану.
Тот снял трубку после первого же звонка.
— Легреля «успокоили», прежде чем повесить, — сообщил ему Жаклен. — Нет никаких сомнений, это убийство. Мои инспектора устанавливают личности убийц.
— Теперь, по крайней мере, они занялись свежим делом, — ответил Коплан. — Будем надеяться, они быстро получат результат. Вы убьете двух зайцев одним выстрелом.
— Я настроен более оптимистично, чем вчера вечером. А потом я подумал о том, как вы ставите проблему. Мотив здесь кажется простым: ночного сторожа убрали, чтобы не дать ему заговорить, но еще и для того, чтобы защитить настоящего виновника.
— Это совершенно очевидно, но не объясняет, почему в записке, написанной якобы Легрелем, обвиняется не только он один. Тот, кто написал ее на самом деле, спокойно мог все навесить на него.
Комиссар согласился.
— По-моему, автор допустил ошибку, — предположил он. — Возможно, на него оказало влияние действительное положение вещей. Или же, опасаясь, что виновность Легреля не покажется достоверной, принимая во внимание слабый характер бедняги и отсутствие мотивов, он счел необходимым упомянуть о махинации, правда, в весьма расплывчатых выражениях.
— Хм... Обе эти гипотезы имеют право на существование, — пробормотал Коплан. — А как вы будете вести себя с прессой? Вы скажете о новом повороте дела? — спросил он комиссара.
— Ну нет! Официально полиция считает, что произошло самоубийство и тайна «Каблометалла» раскрыта. Точка. И все.
— Отличная формула, — одобрил Коплан. — Короче, поскольку возникли новые обстоятельства, я еще побуду некоторое время в Меце. В ближайшие часы могут появиться новые данные, достойные того, чтобы я передал их своему шефу.
— Приходите ко мне завтра вечером, — предложил Жаклен. — Подумаем вместе.
Инспектор Лабурден никогда не брюзжал, если получал задание менее интересное, чем у его коллег. Добросовестный, терпеливый, он брался за любое дело, зная, что успех в работе полицейского во многом зависит от упорства в выяснении деталей.
Он уже безрезультатно обошел дюжину спортивных магазинов, мелких лавочек и базаров. Пока никаких результатов. Да ведь и неизвестно, куплен ли складной стул, который он носил под мышкой, именно в этом городе. Лабурден благодушно говорил себе, что до конца его поисков еще далеко.
Его дух поддерживали два факта. Первый — стул был новым. На чистом полотне сиденья остались только грязные следы ботинок покойного Легреля, планки из дюралюминия, образовывавшие каркас, не потеряли полировку. Второй — естественно предположить, что убийцы ночного сторожа купили этот стул именно для данного случая, а значит, недавно.
Завидев универмаг, Лабурден перешел на другую сторону улицы. Зайдя в магазин, он направился к отделу садовой мебели.
Продавщица, совсем молоденькая девушка, расхваливала клиенту достоинства портативного обогревателя, работающего на бутане, и Лабурдену пришлось изображать интерес к столу, созданному главным образом для того, чтобы класть его в багажник машины. Он был недорог, но это было его единственное достоинство.
— Мадемуазель! — обратился он к продавщице, едва покупатель ушел. — Вы продаете такие складные стулья?
Взглядом эксперта продавщица окинула представленный образец.
— Последний я продала дней пять назад, — заявила она. — Партия закончилась. Сейчас не сезон, и следующую мы получим только к весне.
— Жаль, — проговорил инспектор, складывая свой стульчик. — Вы помните, кто купил последний экземпляр?
Девушка покосилась на него. Вопрос показался ей нелепым.
— Хотите перекупить у него? — насмешливо спросила она.
Лабурден посерьезнел.
— Я из полиции и не шучу. Я хочу поговорить с вами в другом месте. Могут вас заменить на несколько минут?
Продавщица покраснела.
— Ах так? — сказала она упавшим голосом. — Простите... Жильберта! Пожалуйста, займись моим отделом.
С сильно бьющимся сердцем она проследовала за инспектором в подвал.
Когда они оказались в пустой столовой для сотрудников магазина, Лабурден сказал:
— Не нервничайте. Я знаю, что вы каждый день видите много людей, но постарайтесь вспомнить, кому вы продали последний складной стул. Посмотрите на этот. Случайно это не он?
— Я не знаю, — пробормотала она. — Товар поступил большой партией, расцветка ткани одинакова на всех.
— Тем хуже. Итак, это был мужчина или женщина?
— Да, у меня хорошая память... Это был высокий брюнет, загорелый, с благородной внешностью, очень любезный. Он купил много вещей, например зонтик от солнца... Я даже удивилась — в ноябре...
— Сколько лет вы бы ему дали? — перебил инспектор.
— Тридцать... тридцать три, где-то так. Он принялся записывать в блокнот:
— Значит, брюнет... Усы? Очки?
— Нет. Мужчина как все.
— Опишите мне форму его лица... Круглое, овальное или квадратное?
В конце концов Лабурден сумел получить относительно точное описание незнакомца, дополненное деталями об его одежде. Женщины обращают внимание главным образом на одежду.
Перечитав, инспектор посмотрел на девушку.
— Этот мужчина сделал у вас много больших покупок, он унес все сразу?
— Разумеется, нет! — уверенно воскликнула она. — Он велел отвезти их к себе домой...
Лабурден почувствовал разочарование. Этот тип не мог быть «его» клиентом. Убийца не совершил бы такой ошибки.
— Ну что ж, давайте адрес, — вздохнул он.
— Книжка с корешками квитанций в кассе...
Они поднялись. Полицейскому пришлось отвлечь от ее обязанностей кассиршу, утверждавшую, что для того, чтобы она и продавщица нашли адрес, ей требуется разрешение директора.
На корешке квитанции значилось:
М-р Сансини, шоссе Нанси, дом 382.
— Он говорил с иностранным акцентом? — осведомился инспектор, переписывая адрес.
— О да! Даже с сильным. С английским акцентом...
Выйдя из универмага, агент ДНТ счел разумным сообщить о результатах комиссару Жаклену, прежде чем продолжить поиски.
В документах ЗАГСов не значился ни один Сансини. В полиции, занимающейся иностранцами, была карточка на такое имя, но человек, носящий его, покинул страну за две недели до покупки стула, проживал он в гостинице «Метрополь» на вокзальной площади. Кроме того, не совпадало описание.
Жаклен отправил двух своих людей по адресу, выясненному Лабурденом. Возможно, делая покупку, человек назвал чужую фамилию, но наверняка дал точный адрес, по которому должны были доставить вещи.
На звонок никто не ответил. Дом — двухэтажный кирпичный коттедж — казался нежилым: занавески задернуты, почтовый ящик забит газетами, окна подвала и фрамуги грязные.
Один из инспекторов остался наблюдать за домом, а другой отправился с докладом к комиссару. Тот занялся установлением личности домовладельца. Поиски вывели его на пенсионера, живущего в центре города, в двух шагах от собора Богоматери.
Короткая беседа со стариком окончательно убедила комиссара, что он держит в руках серьезную, если не основную, нить: три месяца назад коттедж был сдан внаем человеку, не имевшему ничего общего с описанным продавщицей универмага, но походившего как две капли воды на Жака Легреля!
После подписания договора и получения платы за три месяца пенсионер больше не интересовался домом, а Легрель дважды навещал его, чтобы сообщить, что его переезд задерживается.
Сделав вывод, что дом служил пристанищем для неизвестных и что те срочно выехали после убийства подставного лица, комиссар решил наведаться в дом.
Вместе с инспектором они взломали замок на входной двери, вошли внутрь. Электричество не было отключено. Это облегчило осмотр, и они быстро установили, что здесь жили по меньшей мере два человека.
Методический обыск всех комнат дал полиции интересные документы.
Один из них яростно атаковал феодализировавшихся московских коммунистов, критиковал их оппортунизм, «рабское» соглашательство на мирное сосуществование и энергично защищал правоту доктрины, созданной Мао-Цзэдуном.
Имелись и другие брошюры того же направления и связка листовок, излагавших программу действий прокитайски настроенных коммунистов. Среди приказов на видном месте находился следующий: «Необходимо всеми имеющимися способами мешать коммерческим связям Запада и СССР».
Автор открыто призывал к саботажу на предприятиях, производящих оборудование для Советского Союза, к забастовкам докеров, осуществляющих погрузки, и — верх макиавеллизма — к «поддержке правых организаций, выступающих против поставок в страны — члены СЭВ».
Читая это, Жаклен отрывисто рассмеялся. Теперь он понял, откуда черпали вдохновение саботажники!
Было еще одно доказательство, правда, негативное, роли, сыгранной обитателями коттеджа в убийстве Легреля: все товары, купленные мнимым Сансини в универмаге, лежали на месте, кроме складного стула...
Однако Жаклен не смог составить четкого представления о террористах: они не оставили никакого предмета, ни одного документа, который позволил бы полиции определить их обычное место жительства.
Комиссар и его подчиненный попытались, без особой надежды, снять отпечатки пальцев. Они нашли несколько следов на дверных ручках и оконных форточках.
Два часа спустя Жаклен поделился своими открытиями с Копланом. Тот попросил сделать ему фотокопии документов и в начале ночи выехал в Париж.
Когда Коплан вошел в кабинет, Старик убирал папки в металлический сейф. Он распрямился, и трубка, зажатая в мощных челюстях, нацелилась на вошедшего. В его серых глазах мелькнул огонек интереса.
— Я ждал вас вчера, — произнес он, не разжимая зубов и с картонными папками в руках.
— Пока я был в Меце, произошло новое событие, — ответил Коплан. — Оно, несомненно, вытянет следствие из болота.
Старик медленно положил папки на угол стола, вытащил изо рта трубку.
— На Ке д'Орсей теряют терпение. Вы не привезли более конкретных доказательств?
По лицу Коплана скользнула тень улыбки.
— Наш посол может сказать в Кремле, что виновный уже заплатил за свое преступление, — проговорил он. — Это будет не очень далеко от истины.
Чувствуя одобрение Старика, Коплан вынул из портфеля ксерокопию записки Легреля и положил ее перед шефом, уточнив:
— Это фальшивка. Его ликвидировали сообщники.
Старик быстро прочитал текст, потом невозмутимо взглянул на подчиненного.
— Он работал ночным сторожем на «Каблометалле», — объяснил Коплан. — Другие документы еще более подкрепят слова нашего дипломатического представителя...
Он достал снимок, сделанный в морге перед вскрытием, копии найденных в коттедже листовок и вполголоса добавил:
— Подразумевается, что это обнаружено в доме саботажника.
Старик тяжело опустился в кресло и просмотрел бумаги, не читая их целиком. Чтобы войти в курс дела, ему хватало одной-двух фраз. Лицо оставалось невозмутимым.
— Документы сделают свое дело, — заключил он. — А теперь, Коплан, что произошло на самом деле?
Тот сел и неопределенно развел руками.
— Действовали профессионалы. Но идет ли речь об отдельной операции, направленной исключительно против «Каблометалла», или только о первой акции подрывной организации? Я не знаю... Сейчас невозможно даже узнать, принадлежат ли они к французской группе или к иностранной.
Он рассказал о событиях, произошедших после смерти Легреля, и об обыске в коттедже.
— Неприятности комиссара Жаклена еще не кончились, — сказал он, опустив глаза. — В этой истории есть странная смесь ловкости и неуклюжести, сбивающая меня столку...
Старик, привыкший рассматривать вещи с высоты своего положения, отошел от чисто полицейского аспекта проблемы.
— Сам по себе частичный вывод из строя этой машины не является таким уж серьезным ударом для фирмы, — заметил он. — У «Каблометалла» большие возможности, будет выплачена страховка, заказ Советов, пусть с опозданием, но будет выполнен, кабели будут поставлены. Авторы акции должны были это знать. Я склонен считать, что их маневр имел политическую цель.
Он принялся выколачивать трубку, наблюдая за выражением лица Коплана, но тот сидел с рассеянным видом.
— Вы не согласны?
— Разумеется, согласен, — быстро ответил внезапно очнувшийся Франсис. — На мой взгляд, это чересчур заметно.
— Это входит в расчет... Посмотрите на последствия: охлаждение франко-советских отношений, внутренние споры о целесообразности возобновления переговоров с Востоком... Это еще и деликатный намек кремлевскому вождю. Нет, это ловко...
Старик похлопал по головке своей трубки, вытряхивая остатки пепла. Затем, пожав плечами, сказал:
— В конце концов, преследовать этих людей не наше дело. Вы принесли мне то, чем я могу успокоить МИД и нашего посла в СССР, это главное.
Коплан, не желавший быть большим роялистом, чем король, не стал омрачать радость шефа. Он ждал разрешения уйти. После паузы, во время которой Старик набил трубку, тот продолжил:
— Эти левые экстремисты, руководимые из Пекина, начинают действовать в разных уголках мира... Постарайтесь узнать, не они ли причина неприятностей, переживаемых нами на Мартинике.
— Знаете, мне кажется, что вы делаете слишком далеко идущие выводы на шатких данных, — заметил он. — Графометрия, насколько я знаю, не является точной наукой.
— Нет. Но этот метод почти настолько же точен, как и идентификация по отпечаткам пальцев. Он может подтвердить или опровергнуть предположения. В данном случае он подтверждает картину, составленную нами.
— А золото? Коплан встал со стула.
— Это вознаграждение, я не спорю. Но оно не обязательно было выплачено за выведение из строя агрегата. Эти доллары могли быть выплачены за какие-либо сведения, за некое пособничество...
Он встал перед комиссаром, нахмурив брови.
— Знаете, в чем, по-моему, настоящая проблема? Почему нам подсовывают лжевиновного и лжепризнание? Убийство несравнимо более серьезное преступление, чем порча оборудования, не будем об этом забывать.
Жаклен пробурчал:
— По-моему, вы уж слишком лихо взялись за дело. Все это требует проверки, более надежных доказательств. Вернемся к этому завтра.
Следующий день принес комиссару сведения, подтверждавшие теорию посланца СВДКР.
Свидетель, вызвавший полицию, стрелочник, работавший на железной дороге, был тверд: возле дерева, на котором висел Легрель, не было никакого мопеда.
Хотя кто-то мог украсть его раньше... и не предупредить полицию.
Складной стул, который он вроде оттолкнул ногой, заводу не принадлежал. Веревка тоже: веревки такого типа на «Каблометалле» не использовались.
Эксперт-почерковед из ДНТ увеличил буквы на обоих образцах и твердо заявил: данные тексты написаны разными людьми, подражание ясно видно.
Осталось вскрытие: патологоанатом, предупрежденный заранее, искал следы укола или прижатого к лицу жертвы тампона со снотворным.
Он не обнаружил ни того, ни другого, но позже благодаря химическому анализу смог найти в легочных тканях ничтожно малое количество наркотического вещества, попавшего туда в газообразной форме.
Выстраивалась цепочка неопровержимых улик. Жаклен начал новое расследование, нацеленное на арест убийц.
Он принял все обычные в таком случае меры: проверка в лаборатории одежды покойного; анализ грязи, прилипшей к его ботинкам; полиции и жандармерии департамента были направлены просьбы о розысках мопеда, возможно брошенного где-нибудь. Наконец, начались допросы всех, кто знал Легреля, с целью выявить, не было ли в его окружении иностранцев.
Жаклен показывал две золотые десятидолларовые монеты специалисту: они были подлинными и стоили сто четыре франка каждая.
Тогда комиссар позвонил Коплану.
Тот снял трубку после первого же звонка.
— Легреля «успокоили», прежде чем повесить, — сообщил ему Жаклен. — Нет никаких сомнений, это убийство. Мои инспектора устанавливают личности убийц.
— Теперь, по крайней мере, они занялись свежим делом, — ответил Коплан. — Будем надеяться, они быстро получат результат. Вы убьете двух зайцев одним выстрелом.
— Я настроен более оптимистично, чем вчера вечером. А потом я подумал о том, как вы ставите проблему. Мотив здесь кажется простым: ночного сторожа убрали, чтобы не дать ему заговорить, но еще и для того, чтобы защитить настоящего виновника.
— Это совершенно очевидно, но не объясняет, почему в записке, написанной якобы Легрелем, обвиняется не только он один. Тот, кто написал ее на самом деле, спокойно мог все навесить на него.
Комиссар согласился.
— По-моему, автор допустил ошибку, — предположил он. — Возможно, на него оказало влияние действительное положение вещей. Или же, опасаясь, что виновность Легреля не покажется достоверной, принимая во внимание слабый характер бедняги и отсутствие мотивов, он счел необходимым упомянуть о махинации, правда, в весьма расплывчатых выражениях.
— Хм... Обе эти гипотезы имеют право на существование, — пробормотал Коплан. — А как вы будете вести себя с прессой? Вы скажете о новом повороте дела? — спросил он комиссара.
— Ну нет! Официально полиция считает, что произошло самоубийство и тайна «Каблометалла» раскрыта. Точка. И все.
— Отличная формула, — одобрил Коплан. — Короче, поскольку возникли новые обстоятельства, я еще побуду некоторое время в Меце. В ближайшие часы могут появиться новые данные, достойные того, чтобы я передал их своему шефу.
— Приходите ко мне завтра вечером, — предложил Жаклен. — Подумаем вместе.
Инспектор Лабурден никогда не брюзжал, если получал задание менее интересное, чем у его коллег. Добросовестный, терпеливый, он брался за любое дело, зная, что успех в работе полицейского во многом зависит от упорства в выяснении деталей.
Он уже безрезультатно обошел дюжину спортивных магазинов, мелких лавочек и базаров. Пока никаких результатов. Да ведь и неизвестно, куплен ли складной стул, который он носил под мышкой, именно в этом городе. Лабурден благодушно говорил себе, что до конца его поисков еще далеко.
Его дух поддерживали два факта. Первый — стул был новым. На чистом полотне сиденья остались только грязные следы ботинок покойного Легреля, планки из дюралюминия, образовывавшие каркас, не потеряли полировку. Второй — естественно предположить, что убийцы ночного сторожа купили этот стул именно для данного случая, а значит, недавно.
Завидев универмаг, Лабурден перешел на другую сторону улицы. Зайдя в магазин, он направился к отделу садовой мебели.
Продавщица, совсем молоденькая девушка, расхваливала клиенту достоинства портативного обогревателя, работающего на бутане, и Лабурдену пришлось изображать интерес к столу, созданному главным образом для того, чтобы класть его в багажник машины. Он был недорог, но это было его единственное достоинство.
— Мадемуазель! — обратился он к продавщице, едва покупатель ушел. — Вы продаете такие складные стулья?
Взглядом эксперта продавщица окинула представленный образец.
— Последний я продала дней пять назад, — заявила она. — Партия закончилась. Сейчас не сезон, и следующую мы получим только к весне.
— Жаль, — проговорил инспектор, складывая свой стульчик. — Вы помните, кто купил последний экземпляр?
Девушка покосилась на него. Вопрос показался ей нелепым.
— Хотите перекупить у него? — насмешливо спросила она.
Лабурден посерьезнел.
— Я из полиции и не шучу. Я хочу поговорить с вами в другом месте. Могут вас заменить на несколько минут?
Продавщица покраснела.
— Ах так? — сказала она упавшим голосом. — Простите... Жильберта! Пожалуйста, займись моим отделом.
С сильно бьющимся сердцем она проследовала за инспектором в подвал.
Когда они оказались в пустой столовой для сотрудников магазина, Лабурден сказал:
— Не нервничайте. Я знаю, что вы каждый день видите много людей, но постарайтесь вспомнить, кому вы продали последний складной стул. Посмотрите на этот. Случайно это не он?
— Я не знаю, — пробормотала она. — Товар поступил большой партией, расцветка ткани одинакова на всех.
— Тем хуже. Итак, это был мужчина или женщина?
— Да, у меня хорошая память... Это был высокий брюнет, загорелый, с благородной внешностью, очень любезный. Он купил много вещей, например зонтик от солнца... Я даже удивилась — в ноябре...
— Сколько лет вы бы ему дали? — перебил инспектор.
— Тридцать... тридцать три, где-то так. Он принялся записывать в блокнот:
— Значит, брюнет... Усы? Очки?
— Нет. Мужчина как все.
— Опишите мне форму его лица... Круглое, овальное или квадратное?
В конце концов Лабурден сумел получить относительно точное описание незнакомца, дополненное деталями об его одежде. Женщины обращают внимание главным образом на одежду.
Перечитав, инспектор посмотрел на девушку.
— Этот мужчина сделал у вас много больших покупок, он унес все сразу?
— Разумеется, нет! — уверенно воскликнула она. — Он велел отвезти их к себе домой...
Лабурден почувствовал разочарование. Этот тип не мог быть «его» клиентом. Убийца не совершил бы такой ошибки.
— Ну что ж, давайте адрес, — вздохнул он.
— Книжка с корешками квитанций в кассе...
Они поднялись. Полицейскому пришлось отвлечь от ее обязанностей кассиршу, утверждавшую, что для того, чтобы она и продавщица нашли адрес, ей требуется разрешение директора.
На корешке квитанции значилось:
М-р Сансини, шоссе Нанси, дом 382.
— Он говорил с иностранным акцентом? — осведомился инспектор, переписывая адрес.
— О да! Даже с сильным. С английским акцентом...
Выйдя из универмага, агент ДНТ счел разумным сообщить о результатах комиссару Жаклену, прежде чем продолжить поиски.
В документах ЗАГСов не значился ни один Сансини. В полиции, занимающейся иностранцами, была карточка на такое имя, но человек, носящий его, покинул страну за две недели до покупки стула, проживал он в гостинице «Метрополь» на вокзальной площади. Кроме того, не совпадало описание.
Жаклен отправил двух своих людей по адресу, выясненному Лабурденом. Возможно, делая покупку, человек назвал чужую фамилию, но наверняка дал точный адрес, по которому должны были доставить вещи.
На звонок никто не ответил. Дом — двухэтажный кирпичный коттедж — казался нежилым: занавески задернуты, почтовый ящик забит газетами, окна подвала и фрамуги грязные.
Один из инспекторов остался наблюдать за домом, а другой отправился с докладом к комиссару. Тот занялся установлением личности домовладельца. Поиски вывели его на пенсионера, живущего в центре города, в двух шагах от собора Богоматери.
Короткая беседа со стариком окончательно убедила комиссара, что он держит в руках серьезную, если не основную, нить: три месяца назад коттедж был сдан внаем человеку, не имевшему ничего общего с описанным продавщицей универмага, но походившего как две капли воды на Жака Легреля!
После подписания договора и получения платы за три месяца пенсионер больше не интересовался домом, а Легрель дважды навещал его, чтобы сообщить, что его переезд задерживается.
Сделав вывод, что дом служил пристанищем для неизвестных и что те срочно выехали после убийства подставного лица, комиссар решил наведаться в дом.
Вместе с инспектором они взломали замок на входной двери, вошли внутрь. Электричество не было отключено. Это облегчило осмотр, и они быстро установили, что здесь жили по меньшей мере два человека.
Методический обыск всех комнат дал полиции интересные документы.
Один из них яростно атаковал феодализировавшихся московских коммунистов, критиковал их оппортунизм, «рабское» соглашательство на мирное сосуществование и энергично защищал правоту доктрины, созданной Мао-Цзэдуном.
Имелись и другие брошюры того же направления и связка листовок, излагавших программу действий прокитайски настроенных коммунистов. Среди приказов на видном месте находился следующий: «Необходимо всеми имеющимися способами мешать коммерческим связям Запада и СССР».
Автор открыто призывал к саботажу на предприятиях, производящих оборудование для Советского Союза, к забастовкам докеров, осуществляющих погрузки, и — верх макиавеллизма — к «поддержке правых организаций, выступающих против поставок в страны — члены СЭВ».
Читая это, Жаклен отрывисто рассмеялся. Теперь он понял, откуда черпали вдохновение саботажники!
Было еще одно доказательство, правда, негативное, роли, сыгранной обитателями коттеджа в убийстве Легреля: все товары, купленные мнимым Сансини в универмаге, лежали на месте, кроме складного стула...
Однако Жаклен не смог составить четкого представления о террористах: они не оставили никакого предмета, ни одного документа, который позволил бы полиции определить их обычное место жительства.
Комиссар и его подчиненный попытались, без особой надежды, снять отпечатки пальцев. Они нашли несколько следов на дверных ручках и оконных форточках.
Два часа спустя Жаклен поделился своими открытиями с Копланом. Тот попросил сделать ему фотокопии документов и в начале ночи выехал в Париж.
Когда Коплан вошел в кабинет, Старик убирал папки в металлический сейф. Он распрямился, и трубка, зажатая в мощных челюстях, нацелилась на вошедшего. В его серых глазах мелькнул огонек интереса.
— Я ждал вас вчера, — произнес он, не разжимая зубов и с картонными папками в руках.
— Пока я был в Меце, произошло новое событие, — ответил Коплан. — Оно, несомненно, вытянет следствие из болота.
Старик медленно положил папки на угол стола, вытащил изо рта трубку.
— На Ке д'Орсей теряют терпение. Вы не привезли более конкретных доказательств?
По лицу Коплана скользнула тень улыбки.
— Наш посол может сказать в Кремле, что виновный уже заплатил за свое преступление, — проговорил он. — Это будет не очень далеко от истины.
Чувствуя одобрение Старика, Коплан вынул из портфеля ксерокопию записки Легреля и положил ее перед шефом, уточнив:
— Это фальшивка. Его ликвидировали сообщники.
Старик быстро прочитал текст, потом невозмутимо взглянул на подчиненного.
— Он работал ночным сторожем на «Каблометалле», — объяснил Коплан. — Другие документы еще более подкрепят слова нашего дипломатического представителя...
Он достал снимок, сделанный в морге перед вскрытием, копии найденных в коттедже листовок и вполголоса добавил:
— Подразумевается, что это обнаружено в доме саботажника.
Старик тяжело опустился в кресло и просмотрел бумаги, не читая их целиком. Чтобы войти в курс дела, ему хватало одной-двух фраз. Лицо оставалось невозмутимым.
— Документы сделают свое дело, — заключил он. — А теперь, Коплан, что произошло на самом деле?
Тот сел и неопределенно развел руками.
— Действовали профессионалы. Но идет ли речь об отдельной операции, направленной исключительно против «Каблометалла», или только о первой акции подрывной организации? Я не знаю... Сейчас невозможно даже узнать, принадлежат ли они к французской группе или к иностранной.
Он рассказал о событиях, произошедших после смерти Легреля, и об обыске в коттедже.
— Неприятности комиссара Жаклена еще не кончились, — сказал он, опустив глаза. — В этой истории есть странная смесь ловкости и неуклюжести, сбивающая меня столку...
Старик, привыкший рассматривать вещи с высоты своего положения, отошел от чисто полицейского аспекта проблемы.
— Сам по себе частичный вывод из строя этой машины не является таким уж серьезным ударом для фирмы, — заметил он. — У «Каблометалла» большие возможности, будет выплачена страховка, заказ Советов, пусть с опозданием, но будет выполнен, кабели будут поставлены. Авторы акции должны были это знать. Я склонен считать, что их маневр имел политическую цель.
Он принялся выколачивать трубку, наблюдая за выражением лица Коплана, но тот сидел с рассеянным видом.
— Вы не согласны?
— Разумеется, согласен, — быстро ответил внезапно очнувшийся Франсис. — На мой взгляд, это чересчур заметно.
— Это входит в расчет... Посмотрите на последствия: охлаждение франко-советских отношений, внутренние споры о целесообразности возобновления переговоров с Востоком... Это еще и деликатный намек кремлевскому вождю. Нет, это ловко...
Старик похлопал по головке своей трубки, вытряхивая остатки пепла. Затем, пожав плечами, сказал:
— В конце концов, преследовать этих людей не наше дело. Вы принесли мне то, чем я могу успокоить МИД и нашего посла в СССР, это главное.
Коплан, не желавший быть большим роялистом, чем король, не стал омрачать радость шефа. Он ждал разрешения уйти. После паузы, во время которой Старик набил трубку, тот продолжил:
— Эти левые экстремисты, руководимые из Пекина, начинают действовать в разных уголках мира... Постарайтесь узнать, не они ли причина неприятностей, переживаемых нами на Мартинике.
Глава 4
Перед мысленным взором Коплана промелькнула идиллическая красочная картинка, изображавшая Антилы. Это было неизлечимо. Очарование этого уголка мира заслоняло все остальное.
— Там что, неспокойно? — удивился он.
— Как сказать, — ответил Старик. — Внешне все спокойно. Но если этот муравейник закипит, может произойти взрыв.
Его хитрое крестьянское лицо помрачнело. Часто его предчувствия опережали результаты глубоких анализов, а опыт научил его принимать во внимание самые незначительные признаки.
Он недовольно посмотрел на Коплана:
— МВД попросило СВДКР помочь в разрешении одной деликатной проблемы. К сожалению, их просьба поступила несколько поздновато... Но в этом деле Франция никак не может потерять лицо, и все зависит от нашей службы.
Коплан мысленно увидел, как в небе над островами собираются черные облака. Он вытащил из пачки сигарету, не отводя глаз от взгляда шефа.
Тот положил правую руку на стопку папок, извлеченных из сейфа.
— Прочтите это, если хотите, но я могу рассказать вам вкратце. С десяток мартиникцев, обвиненных в заговоре против безопасности государств, предстанут перед судом здесь, в метрополии. Говоря между нами, их преступления не слишком серьезны. Но есть еще одно обстоятельство. Один из видных жителей острова, известный своей преданностью Франции, таинственно исчез. Он был похищен. В письмах, адресованных властям в Фор-де-Франс и правительству, содержится угроза казнить заложника, если обвиняемые предстанут перед судом. Дата начала процесса уже установлена, объявлена в газетах...
Коплан поджал губы.
— Отступать невозможно, — согласился он. Старик добавил:
— Правительство не может уступить шантажу, это очевидно; но оно и не может бросить на произвол судьбы этого достойного гражданина.
Наступила тишина.
Коплан внимательно смотрел на тлеющий кончик своей сигареты. Такие задания хуже чумы... Нет ни одного шанса спасти похищенного.
Старик, наблюдавший за ним, заметил:
— Я знаю, вы не верите в чудеса. Я тоже. Однако наша задача — совершить чудо.
Коплан с замкнутым лицом коротко спросил:
— Когда состоялось похищение?
— Шестого ноября.
Значит, прошла уже неделя. Много.
— И полиция не обнаружила никакого следа?
— Ничего конкретного. Вот посмотрите рапорты. Поскольку исчезнувшего знало много людей, и, разыскивая его, безуспешно перевернули все на свете, полиция решила, что его держат не на Мартинике и не на Гваделупе.
Старик чиркнул спичкой, аккуратно поджег табак в трубке. Потом, исчезнув в клубах дыма, проронил:
— Письмо, уведомляющее семью, что с ним хорошо обращаются, отправлено из Джорджтауна, в Британской Гвиане.
— Это ничего не значит, — буркнул Франсис.
— Да... но поскольку улики не кишат... — Откинувшись на спинку кресла, Старик продолжал:
— То, что этот человек исчез в центре города, поражает. Эта история наделала много шума в наших Антильских департаментах. Общественное мнение болезненно воспринимает процесс, который должен начаться через двадцать дней. На Мартинике царит нервозная атмосфера, а экстремисты пытаются извлечь из этого выгоду. Вы представляете себе последствия, если несколько громил нанесут оскорбление метрополии?
Коплан посмотрел на стопку папок.
— Нет, — признался он. — Я не совсем их представляю. О политической ситуации в заморских территориях я знаю не больше, чем простой смертный. Я никогда не работал в этом секторе.
Старик сделал недовольную гримасу и проворчал:
— Мы наделали много ошибок в этих старых владениях, где, несмотря ни на что, сохраняется большая привязанность к Франции. Мы в который раз отстаем от реальностей современного мира. Ничего еще не потеряно, если мы без промедления и по доброй воле примем меры, которые скоро нас заставят принять силой.
Он вытряхнул в пепельницу пепел из трубки, поудобнее уселся в кресле и продолжил:
— С одной стороны, там есть сторонники так называемого департаментализма, то есть полного административного слияния с метрополией. Похищенный Эварист Ларше — представитель этой тенденции. С другой стороны, есть прогрессистские движения, желавшие бы иного статуса: они требуют перестройки местных структур, улучшения экономического снабжения. Наконец, есть автономисты, те, кто хочет отделения от матери-родины, но у них имеется масса оттенков, от примирительно настроенных интеллектуалов до крайних экстремистов, которые находятся под влиянием коммунистической доктрины или обработаны кастровской пропагандой. Он прокашлялся и закончил:
— Похищение Ларше, по всей вероятности, является делом их рук. Использование подобных методов в качестве способа борьбы — тревожный симптом. Это первый акт политического бандитизма в данном регионе. Возможно, он означает поворот...
Коплан, противник отвлеченных идей, вернулся к главному:
— Вы говорили, что Ларше исчез в центре города. Речь идет о Фор-де-Франсе, полагаю?
Старик подтвердил, и Франсис задал следующий вопрос:
— Он жил в столице департамента?
— Нет. У него поместье недалеко от Трините, километрах в двадцати от столицы.
— Проверяли, есть ли у него личные враги среди тех, кого будут судить?
— Да. Их допрашивали по этому вопросу, но, кажется, никто не имел зуба конкретно против Ларше. Даже лучше: через своих адвокатов они осудили это похищение. Они выступают против этого в принципе и боятся, что такого рода факт обернется против них и повредит делу, за которое они борются.
Коплан задумался.
— Решить в одиночку проблему, на которой ломает зубы вся местная полиция, кажется мне немыслимым, — скептически проговорил он. — К тому же времени в обрез...
Но Старик отверг его возражение:
— Если вам понадобится помощь, вы ее получите. К тому же самая неблагодарная часть работы уже сделана: у вас есть рапорты о тщательно проведенном расследовании, которые сузят поле ваших собственных поисков, хотя бы отсекут тупиковые версии. Наконец, я дам вам выход на высокопоставленное официальное лицо на Мартинике; с его помощью вы сможете прояснить второстепенные вопросы или получить новые данные на интересующих вас лиц. Его координаты вы найдете в этой папке.
Эти добрые слова не рассеяли сомнений Коплана, который заявил:
— Вы уже забронировали мне место в самолете? Я бы хотел прежде внимательно изучить документы.
— Можете взять их с собой: это ксерокопии. Ваш самолет вылетает сегодня вечером, в двадцать три часа двадцать минут. В отеле «Беркли» вам заказан номер.
Старик подтолкнул к Коплану кучу картонных папок и добавил сквозь зубы:
— Вы поняли? Мы не можем потерять лицо.
Около пяти часов утра «боинг» компании «Эр Франс» приземлился в Пуэнт-а-Питр, на Гваделупе.
Для Коплана это соответствовало девяти утра из-за разницы во времени. В конце полета он уснул и теперь чувствовал легкий озноб.
Другой самолет унес его на Мартинику. Выполнив обычные формальности, он сел в такси и поехал в отель. По дороге он видел бесконечные поля сахарного тростника, жалкие хижины, украшенные цветами, и темнокожих людей — бедно одетых, веселых и беззаботных.
— Там что, неспокойно? — удивился он.
— Как сказать, — ответил Старик. — Внешне все спокойно. Но если этот муравейник закипит, может произойти взрыв.
Его хитрое крестьянское лицо помрачнело. Часто его предчувствия опережали результаты глубоких анализов, а опыт научил его принимать во внимание самые незначительные признаки.
Он недовольно посмотрел на Коплана:
— МВД попросило СВДКР помочь в разрешении одной деликатной проблемы. К сожалению, их просьба поступила несколько поздновато... Но в этом деле Франция никак не может потерять лицо, и все зависит от нашей службы.
Коплан мысленно увидел, как в небе над островами собираются черные облака. Он вытащил из пачки сигарету, не отводя глаз от взгляда шефа.
Тот положил правую руку на стопку папок, извлеченных из сейфа.
— Прочтите это, если хотите, но я могу рассказать вам вкратце. С десяток мартиникцев, обвиненных в заговоре против безопасности государств, предстанут перед судом здесь, в метрополии. Говоря между нами, их преступления не слишком серьезны. Но есть еще одно обстоятельство. Один из видных жителей острова, известный своей преданностью Франции, таинственно исчез. Он был похищен. В письмах, адресованных властям в Фор-де-Франс и правительству, содержится угроза казнить заложника, если обвиняемые предстанут перед судом. Дата начала процесса уже установлена, объявлена в газетах...
Коплан поджал губы.
— Отступать невозможно, — согласился он. Старик добавил:
— Правительство не может уступить шантажу, это очевидно; но оно и не может бросить на произвол судьбы этого достойного гражданина.
Наступила тишина.
Коплан внимательно смотрел на тлеющий кончик своей сигареты. Такие задания хуже чумы... Нет ни одного шанса спасти похищенного.
Старик, наблюдавший за ним, заметил:
— Я знаю, вы не верите в чудеса. Я тоже. Однако наша задача — совершить чудо.
Коплан с замкнутым лицом коротко спросил:
— Когда состоялось похищение?
— Шестого ноября.
Значит, прошла уже неделя. Много.
— И полиция не обнаружила никакого следа?
— Ничего конкретного. Вот посмотрите рапорты. Поскольку исчезнувшего знало много людей, и, разыскивая его, безуспешно перевернули все на свете, полиция решила, что его держат не на Мартинике и не на Гваделупе.
Старик чиркнул спичкой, аккуратно поджег табак в трубке. Потом, исчезнув в клубах дыма, проронил:
— Письмо, уведомляющее семью, что с ним хорошо обращаются, отправлено из Джорджтауна, в Британской Гвиане.
— Это ничего не значит, — буркнул Франсис.
— Да... но поскольку улики не кишат... — Откинувшись на спинку кресла, Старик продолжал:
— То, что этот человек исчез в центре города, поражает. Эта история наделала много шума в наших Антильских департаментах. Общественное мнение болезненно воспринимает процесс, который должен начаться через двадцать дней. На Мартинике царит нервозная атмосфера, а экстремисты пытаются извлечь из этого выгоду. Вы представляете себе последствия, если несколько громил нанесут оскорбление метрополии?
Коплан посмотрел на стопку папок.
— Нет, — признался он. — Я не совсем их представляю. О политической ситуации в заморских территориях я знаю не больше, чем простой смертный. Я никогда не работал в этом секторе.
Старик сделал недовольную гримасу и проворчал:
— Мы наделали много ошибок в этих старых владениях, где, несмотря ни на что, сохраняется большая привязанность к Франции. Мы в который раз отстаем от реальностей современного мира. Ничего еще не потеряно, если мы без промедления и по доброй воле примем меры, которые скоро нас заставят принять силой.
Он вытряхнул в пепельницу пепел из трубки, поудобнее уселся в кресле и продолжил:
— С одной стороны, там есть сторонники так называемого департаментализма, то есть полного административного слияния с метрополией. Похищенный Эварист Ларше — представитель этой тенденции. С другой стороны, есть прогрессистские движения, желавшие бы иного статуса: они требуют перестройки местных структур, улучшения экономического снабжения. Наконец, есть автономисты, те, кто хочет отделения от матери-родины, но у них имеется масса оттенков, от примирительно настроенных интеллектуалов до крайних экстремистов, которые находятся под влиянием коммунистической доктрины или обработаны кастровской пропагандой. Он прокашлялся и закончил:
— Похищение Ларше, по всей вероятности, является делом их рук. Использование подобных методов в качестве способа борьбы — тревожный симптом. Это первый акт политического бандитизма в данном регионе. Возможно, он означает поворот...
Коплан, противник отвлеченных идей, вернулся к главному:
— Вы говорили, что Ларше исчез в центре города. Речь идет о Фор-де-Франсе, полагаю?
Старик подтвердил, и Франсис задал следующий вопрос:
— Он жил в столице департамента?
— Нет. У него поместье недалеко от Трините, километрах в двадцати от столицы.
— Проверяли, есть ли у него личные враги среди тех, кого будут судить?
— Да. Их допрашивали по этому вопросу, но, кажется, никто не имел зуба конкретно против Ларше. Даже лучше: через своих адвокатов они осудили это похищение. Они выступают против этого в принципе и боятся, что такого рода факт обернется против них и повредит делу, за которое они борются.
Коплан задумался.
— Решить в одиночку проблему, на которой ломает зубы вся местная полиция, кажется мне немыслимым, — скептически проговорил он. — К тому же времени в обрез...
Но Старик отверг его возражение:
— Если вам понадобится помощь, вы ее получите. К тому же самая неблагодарная часть работы уже сделана: у вас есть рапорты о тщательно проведенном расследовании, которые сузят поле ваших собственных поисков, хотя бы отсекут тупиковые версии. Наконец, я дам вам выход на высокопоставленное официальное лицо на Мартинике; с его помощью вы сможете прояснить второстепенные вопросы или получить новые данные на интересующих вас лиц. Его координаты вы найдете в этой папке.
Эти добрые слова не рассеяли сомнений Коплана, который заявил:
— Вы уже забронировали мне место в самолете? Я бы хотел прежде внимательно изучить документы.
— Можете взять их с собой: это ксерокопии. Ваш самолет вылетает сегодня вечером, в двадцать три часа двадцать минут. В отеле «Беркли» вам заказан номер.
Старик подтолкнул к Коплану кучу картонных папок и добавил сквозь зубы:
— Вы поняли? Мы не можем потерять лицо.
Около пяти часов утра «боинг» компании «Эр Франс» приземлился в Пуэнт-а-Питр, на Гваделупе.
Для Коплана это соответствовало девяти утра из-за разницы во времени. В конце полета он уснул и теперь чувствовал легкий озноб.
Другой самолет унес его на Мартинику. Выполнив обычные формальности, он сел в такси и поехал в отель. По дороге он видел бесконечные поля сахарного тростника, жалкие хижины, украшенные цветами, и темнокожих людей — бедно одетых, веселых и беззаботных.