Кернер Элизабет. Эхо драконьих крыл

   «Если мне суждено, госпожа Идай, то непременно», — ответила я.
   — Прощай же, Ланен, и знай, что с тобою всегда будет пребывать почтение всех кантри. Тебе требуется лишь воззвать к нам, — произнесла она вслух. Поклонившись мне в последний раз, она припала к палубе и взмыла в небо. При этом корабль страшно накренился.
 
   Бариен
   — Шикрар, друг мой, ты ранен. Ты и так многое сделал. Пусть кто-нибудь другой отнесет меня туда, — сказал я, когда он приготовился взять меня.
   «Если ты, Вариен Кантриакор раш-Гедри, думаешь, что я позволю кому-то другому доставить тебя к гедришакримам, ты глубоко заблуждаешься, — он подхватил меня и взмыл. — Чтобы после всех этих лет, проведенных нами в совместных страданиях из-за ферриншадика, я предоставил эту честь кому-то еще? Рана моя потерпит. Да и в любом случае, все остальные уже давно в небе».
   — Что? — я попытался взглянуть вверх, но, разумеется, встретил лишь огромную грудь Шикрара.
   И тут я услышал их.
   Такое случается иногда — в первый теплый весенний день после долгой зимы, или когда осень побеждает летний зной, или если есть причина для большой радости, когда многие мои сородичи взмывают в небеса и поют песнь во славу Ветров. Я и сам не раз проделывал подобное. Удовольствие, которое мы получаем от полета на крыльях Ветра, выплескивается в пение — вслух и на Языке Истины. Это и празднование, и дань почтения, и выражение радости. Сейчас это было прощанием.
 
   Ланен
   Подобного я не видывала даже в своих снах про драконов. Небеса переполнялись шумом крыльев и голосами; это было пение рассвету, и эхо его отдавалось в моем разуме — я слышала язык кантри в истинной речи. Это было так восхитительно, что и не передать. Голоса звенели в дивном созвучии, от которого сердце воспаряло, словно ему были дарованы крылья; то и дело вступали новые голоса, и хор нарастал, перетекая в иную мелодию; слова песни, изливаемые множеством крылатых душ, пробуждали воспоминания, казавшиеся древнее самой жизни. Драконья песнь на крыльях утреннего ветра! Стоит мне закрыть глаза, как я вновь оказываюсь там, преисполненная изумления.
   Большинство из тех, что находились на корабле, сбились в кучу на корме, то и дело крича от страха, однако я заметила, что некоторые застыли в благоговении, подняв взор к небу, — помню, я тогда подумала, что, может быть, для нас, людей, еще не все потеряно.
   Когда Шикрар приблизился, стало сразу понятно, что на палубе он не поместится. Мы с Реллой бросились вперед, а Шикрар, снизившись насколько было можно, выпустил Вариена: тот упал с небольшой высоты, и мы более или менее ухитрились его поймать.
   — Прощай, Вариен! — выкрикнул Шикрар, кружа подле судна. — Мы всегда к твоим услугам. Призови нас, и мы явимся, — и полетел к остальным, добавив напоследок: «Будьте счастливы, брат мой и друзья. Не забывайте о Потерянных».
   Так наш «Дальнокрылый» поднял якорь, чтобы покинуть Драконий остров, и отплытие наше благословляемо было восхитительной музыкой, подобной которой люди не слышали целые тысячелетия; некоторое время кантришакримамы намеревались лететь следом.
   Едва команда опомнилась от изумления и все поняли, что больше драконы не будут пробовать сесть на палубу, капитан принялся выкрикивать приказы — спешно и яростно. Вариен решил отправиться с Реллой присматривать за Мариком (она сказала мне, что больше никто не проявлял желания о нем позаботиться), а я взялась за работу вместе с остальными. Сказать по правде, нас всех поначалу чурались; но стоило судну набрать ход, как работы для нас оказалось предостаточно.
   Заместителем Марика прежде был Кадеран, а теперь эта ответственность была возложена на человека по имени Эдрил, который и не мечтал о такой удаче. Когда корабль уже шел полным ходом, Эдрил велел всем нам явиться к нему. Думаю, сперва он намеревался всю дорогу держать нас в трюме; однако небольшой кусок чистого золота и обещание дать вдвое больше по прибытии быстро обеспечили нам право свободно перемещаться по всему кораблю. Может быть, я ему сказала, что это заколдованное драконье золото, которое превратится в обычный свинец, если мы не доберемся до Корли целыми и невредимыми. Вариен, возможно, дружески помахал сопровождавшим нас драконам, чтобы произвести еще большее впечатление. Это было давно, и я уже не помню таких мелочей.
   Релле не доставляло огромного удовольствия каждый день находиться в обществе Марика, ухаживая за ним, как за младенцем, но зато она с восторгом снабдила Вариена более подобающей одеждой, которую нашла в сундуках Марика, где было много разного добра. Мне пришлось объяснять ему кое-какие особенности человеческого гардероба, однако он быстро всему научился.
   Наверное, Марик представлял собою жалкое зрелище, я глянула на него лишь разок, в день нашего отплытия, но не знаю, как у кого, а у меня совершенно не осталось к нему жалости. Еще долгое время у меня перед глазами возникало израненное и залитое кровью тело Акора, которое его друзья уносили прочь от места битвы с Мариком и Кадераном. Может быть, это и стыдно признавать, но я очень надеялась, что Марик не доживет до конца плавания. Однако такого счастья нам не было суждено увидеть.
   Я с удивлением узнала (думаю, капитан и команда были удивлены не меньше), что все рассказы о бурях оказались истинной правдой. Обратного путешествия я страшилась вдвое сильнее, чем плаванья к Драконьему острову, когда на протяжении всего пути нас хлестало встречным ветром, однако теперь ветер дул нам в спину, и хотя море не было гладким как зеркало, все же сейчас сила его не составила бы и трети той неистовой ярости, с какой оно встречало нас прежде. Работать приходилось по-прежнему много, и часы тянулись все так же медленно, но зато нам уже не нужно было ради спасения жизни постоянно цепляться за леер, и благодаря этому любые трудности были мне теперь нипочем.
   Не удивляйтесь, что я так мало рассказываю о своем любимом. Мужчины и женщины размещались в разных частях судна, и, хотя я старалась проводить с ним как можно больше времени, у меня, как и у остальных членов команды, работы было по горло. К своему удивлению, я узнала, что он много времени проводит с Майкелем и Реллой в каюте Марика. Он все еще не слишком крепко держался на ногах, а его мягкие руки были подвержены малейшему внешнему воздействию. Поначалу он пытался помогать ставить паруса, но при первом же сопротивлении жесткий канат изодрал ему руки в кровь. Тогда мы решили сказать, будто он нездоров; хотя это известие и было воспринято с холодным молчанием, ему все же позволили заняться более легкой работой, он начал помогать по камбузу и одновременно обучался шить паруса. Выяснилось, что он превосходно владеет ножом, хотя ни один не казался ему достаточно острым.
 
   Вариен
   Сам бы я не пожелал себе такого начала новой жизни, однако в нем все же были некоторые преимущества. Чувство равновесия, совсем не развитое у меня до того, как я ступил на корабль, вскоре стало просто превосходным: необходимость заставила. Ежедневно я понемногу работал — на таком маленьком суденышке никто не смел слоняться без дела, да я и сам того не хотел, и к концу этого короткого путешествия руки у меня несколько окрепли. Кроме того, я кое-что узнал о еде гедри, она очень разнообразна и вкусна, хотя в большинстве своем знания эти я приобрел со слов прочих членов команды, сообщавших мне, какое блюдо они желали бы заказать.
   Время шло, и я узнавал все больше и больше нового о своем теле. К счастью, у меня, похоже, было какое-то внутреннее чутье, благодаря которому я постепенно разбирался в своем новом облике; но все-таки мне пришлось несколько раз обратиться к Ланен с расспросами, и она поведала мне весьма любопытные вещи. Несомненно, гедри удивительные создания, но я никак не могу отделаться от мысли, что сложены они довольно странно. У кантри в этом отношении все предусмотрено гораздо удобнее.
   Нам с Ланен нечасто выпадала возможность поговорить наедине, но один раз она спросила, как я могу терпеть, находясь столько времени в одной комнате с Мариком. Когда я ответил ей, что так я всматриваюсь в свои собственные поступки, она не поняла меня. Тогда я отвел ее к нему.
 
   Ланен
   Он лежал на небольшой жесткой корабельной койке, руки его неподвижно покоились поверх тяжелого одеяла. Глаза, когда он наконец повернулся и посмотрел на нас, были открыты и ясны, как у новорожденного, и столь же лишены мыслей. К концу путешествия его уже не нужно было переворачивать: он сам научился этому, однако это был один-единственный сдвиг. Как ни странно, на вид он сейчас казался даже более здоровым, чем был когда-либо раньше, но такому здоровью вряд ли можно было позавидовать. Поначалу Майкель работал над ним ежедневно, прилагая все свои способности. Он даже скормил Марику еще один из драгоценных лансиповых плодов.
   Майкель сказал однажды Вариену, что без этого Марик не дотянул бы и до конца путешествия. Услышав это, я сперва с ненавистью подумала, что лучше бы этих плодов вообще не находили, но потом вспомнила, что такой же плод спас и мою собственную жизнь.
   Поглядев на свои руки, я уже с трудом могла бы что-либо возразить. Я еще не забыла, как они выглядели, погруженные в морскую воду; но сейчас они были на удивление гладкими. Если бы не пара неприметных шрамов, руки мои и вовсе казались бы совершенно невредимыми. Они были мягкими и слабыми, почти как у Вариена, так что поначалу мне приходилось оборачивать их тканью во время работы с тросами; однако к концу плаванья я уже вернула себе часть своих прежних мозолей. Я так и не узнала, что думали о Вариене корабельщики или мои товарищи-листосборцы. Наше прибытие оказало на них такое воздействие, что лучшего нельзя было и пожелать, и никто из них не задавал лишних вопросов. Подозреваю, что моряки, суеверный народ, решили между собой, что они не желают этого знать…
   Примерно на девятый день с начала плаванья после полудня ко мне подошел Майкель. Мы, должно быть, были уже недалеко от Корли. Вместе с остальными я выбирала парус под команды капитана, громко разносившиеся по палубе.
   — Госпожа, я обеспокоен, — обратился ко мне негромко Майкель. — Тело Марика немного поправляется, но сам он сейчас мечется в постели, словно видит ужасный кошмар и не может проснуться.
   — Зачем ты мне об этом говоришь? — ответила я безо всякого дружелюбия, закрепляя конец. — Я не питаю к Марику любви.
   — Я знаю, госпожа, но хозяин Вариен велел мне попросить тебя прийти к Марику в каюту. Он думает, что ты, возможно, сумеешь помочь.
   Я сейчас же покинула своих товарищей и последовала за ним. Приведя меня в каюту к Марику, он оставил меня с моими друзьями.
   Оказалось, что он не преувеличивал. Марик метался и стонал, словно его преследовали кошмары. Даже Релла казалась озабоченной. Едва я вошла, как Вариен взял меня за руки.
   — Ланен, — сказал он тихо, и голос его был для моего сердца как бальзам, — нам кажется, что он пытается что-то сказать.
   — Майкель поведал мне. Чего вы от меня хотите? — спросила я, стараясь, чтобы в голосе моем не сквозило отвращение. Я не могла смотреть на Марика: мне сразу же представлялось окровавленное тело Акора, находящегося на пороге смерти, или мерещился ракшас, протягивающий ко мне свои лапищи.
   — Малютка, послушай меня, — проговорил Вариен и, положив руку мне на щеку, нежно повернул к себе мое лицо. — Что бы ни было сотворено обеими сторонами, все это уже в прошлом. Сейчас мы за него в ответе, и он страдает. Майкель позаботился о нем, насколько мог, но он говорит, что Марик пока не может выразить вслух то, что творится у него в душе.
   «Ты хочешь, чтобы я мысленно обратилась к нему, так ведь? Чтобы узнать, услышать, если получится, что он пытается сказать?» — спросила я на Языке Истины, слегка оцепенев.
   — Да, — ответил он с улыбкой. — До чего замечательно слышать твой голос, дорогая! Я бы тоже хотел ответить тебе так же. Но сейчас я сделать этого не могу, так что ты, должно быть, единственная его надежда. Я не совсем уверен, однако мне кажется, будто я слышал рассеянный голос, и думаю, что он принадлежал ему.
   — Выходит, я должна помочь тому, кто собирался скормить меня демонам?
   Вариен ничего не ответил: он просто смотрел на меня и ждал, и зеленые глаза его были мудры и терпеливы; позади него молча сидела Релла. Я ожидала, что мне придется бороться с собственным нелегким нравом, но, к своему удивлению, во мне начало пробуждаться что-то вроде жалости. Состояние Марика, каким бы заслуженным оно для него ни казалось, помогало мне взрослеть душою, вопреки себе самой.
   — Ладно же, — сказала я грубовато.
   Выпустив руки Вариена, я подошла к постели Марика и уселась рядом.
   — Марик, это Ланен, — сказала я. — Твоя дочь. Я буду говорить с тобой, минуя слова. Постарайся меня услышать и скажи, что тебя тревожит. — Сделав глубокий вдох, я заговорила: «Марик Гундарский, с тобою говорит Ланен, Маранова дочерь, — твоя дочь. Можешь ли ты сказать мне, что тебя тревожит?»
   К своему удивлению, я услышала нечто вроде ответа. Голос и впрямь был куда как рассеян, хотя исходить мог только от него.
   «Марик?
   Ланен? дочь…
   демоны… нет-нет-нет… свет во мраке…
   нет-нет…
   пропал, пропал, пропал…
   губитель приближается… Корли… Кадеран, останови… Кадеран остановлен…
   мертв…
   мертв, мертв… смерть наступает… свет меркнет… где?
   где? пропал, пропал, пропал…
   скорый губительостановить… кто они были?
   демоны… пропал, пропал, пропал…
   нет, нет, не-е-е-е-ет!..»
   Содрогаясь, я оборвала с ним связь. Марик существовал теперь в бездонном мраке, но что-то внутри его изувеченного разума непостижимым образом искало света и жизни.
   — Сложно сказать, но он, похоже, думает о каком-то скором губителе. Мне кажется, он хочет, чтобы тот был остановлен, но чтобы это сделал Кадеран.
   Вариен нахмурился. Я повернулась к Релле:
   — Ты когда-нибудь слышала о подобном?
   — Да, — ответила она мрачно, глянув волком на мечущееся тело Марика. — Нужно было придушить этого ублюдка гораздо раньше. Это болезнь. Скорый Губитель. Жар, озноб, рвота — каждый второй зараженный умирает в течение суток. Этот недуг насылается демонами. Но для этого требуется могучий заклинатель. Разрази гром этого Кадерана и всех ему подобных!
   — Но ведь если Кадеран погиб, он никак не может навлечь на нас беду, — сказала я.
   — Не рассчитывай на это. Колдун всегда оставляет после себя какую-нибудь мерзкую гадость подобного рода как заключительное выражение своей порочности, а самого поминай как звали. В таких случаях заклятие должно включать в себя некое звено в виде осязаемого предмета — какую-нибудь магическую штуковину, которая призвана возжечь этот очаг скверны. Если бы мы нашли этот предмет, то нам, возможно, удалось бы остановить напасть.
   Я посмотрела на Реллу в изумлении.
   — Откуда ты столько обо всем этом знаешь? — спросила я, потрясенная.
   — Ты уж не забывай, — ответила она с усмешкой, — что я состою в Безмолвной службе. Мы только и занимаемся тем, что обо всем узнаем да запоминаем. Можешь мне поверить.
   — А как может выглядеть этот магический предмет? — спросил Вариен, отнесшийся к ее знаниям совершенно спокойно.
   Меня удивило это его спокойствие, пока я не вспомнила, что это до известной степени его обычное состояние. Нельзя ведь прожить тысячу лет, не выработав достаточного хладнокровия ко многим вещам.
   — Он должен быть вполне определенным. Я пытаюсь припомнить… Он должен включать в себя грязь, скатанную в шар с кулак величиной, несколько перьев и пригоршню благовония, что используется при окуривании покойников. Возможно, все это вместе завернуто в кусок тряпки и спрятано где-нибудь на корабле.
   — Нужно это найти, — сказала я.
 
   Релла
   Это была еще одна бессонная ночь. Мы рыскали по всем углам на корабле долгие часы, но ничего не нашли. Я уж начала подумывать, не намолол ли Марик в бреду чего ни попадя, но тут один из его охранников оказался сражен этим недугом.
   Тот самый, который последний раз сменил караул у Мариковой каюты.
   Мы поместили его в отдельно отгороженном месте и вернулись в каюту. Казалось, мы уже все тут обыскали, однако я знала, что Скорый Губитель первым поражает того, кто находится ближе всех к его вещественному воплощению — предмету, который сдерживал его. Он должен находиться в этой комнате.
   В конце концов его нашел Вариен — в тайнике над небольшим столиком, привинченном к полу. Он извлек его, предварительно надев перчатки, как я ему велела; выйдя на палубу, он бросил его за борт, а потом туда же последовали и перчатки.
   Последствия оказались вовсе не столь плачевными, как можно было ожидать. Бедняга охранник скончался, но остальные, кто заразился, чувствовали себя лишь немного хуже, чем при сильной простуде. Вариен вроде бы избежал заражения, что меня изрядно удивило, ведь ему пришлось ближе всех соприкоснуться с этой колдовской штуковиной. Думаю, его спасли перчатки.
   Майкель помогал нам, как мог, предоставив Марику несколько дней перебиваться самому. К тому времени, когда мы начали вглядываться в морскую даль в ожидании увидеть землю, многие на борту все еще шмыгали носом и чихали, но хуже никому не стало. Было бы ужасно, если бы мы не отыскали эту гадость над столом. Я сама раньше никогда не сталкивалась с таким недугом, но одного взгляда на то, что осталось от тела охранника, хватило мне с лихвой.
   И неожиданно поздним утром, на двенадцатый день пути, с марса раздался крик впередсмотрящего. Вдалеке, справа по носу, показался Корли.
   Мы были дома.
 
   Ланен
   Яркое солнце взбиралось все выше в небо, пока мы приближались к Корли; и вот часа через три я уже подавала на причал швартовы, где их принимали и крепили к палам.
   Я разыскала Вариена, пока на корабле царила дикая суета. Каждому из нас были выданы особые бирки, на которых значилось, кто сколько насобирал лансипа, и теперь при сходе на берег всем нам должны были выплатить заработанные деньги. Не успели мы пришвартоваться, как листосборцы кинулись хватать свои пожитки: им не терпелось вновь ступить на твердую землю и получить от людей Марика положенную им плату… кроме того, они просто хотели поскорее убраться с этого проклятого, нечистого корабля, поруганного драконами; о последнем я не сразу догадалась.
   Мы с Реллой получили от учетчика свои бирки, после чего я и Вариен разыскали Эдрила — купца, с которым мы заключили сделку на время плавания. Мы сдержали свое слово и вручили ему обещанное золото, сейчас это мне казалось ничтожной малостью. Однако глаза Эдрила расширились от удивления, и он даже поспешил выразить нам свою признательность низким поклоном. Что ж, золото и в самом деле было чрезвычайно редким металлом, а Марик никогда не способствовал внушению чувства преданности к своей личности. У конца сходней толпились листосборцы, ожидавшие платы; получив ее, они расплывались в довольных улыбках и дико смеялись, завидев в толпе у причала родственников и друзей, что собрались приветствовать и славить первый корабль, возвратившийся из этого плаванья за последние сто тридцать лет.
   Релла стояла сразу за мной; но я, получив причитающееся вознаграждение, совершенно не намерена была задерживаться. У нас с Вариеном было одно-единственное желание — убраться оттуда как можно быстрее и как можно дальше.
 
   Вариен
   Никогда не представлял себе столько гедришакримов… столько людей. Пристань так и кишела ими: они кричали, смеялись, работали, просили подаяния — огромный бурный поток человеческих душ, каждая из которых была занята чем-то своим и в то же время участвовала в общем грандиозном танце. У меня даже голова закружилась.
   Мы миновали казначея и направились к общей толпе, когда Релла окликнула нас. Ланен спешила, однако остановилась и подождала, пока старуха нас нагонит.
   — Куда теперь, Релла? — спросила она. — Вот ты и разбогатела — куда намереваешься отправиться?
   Старушка улыбнулась; ее легкая заплечная сума покоилась на горбатой спине, а в глазах было какое-то таинственное выражение.
   — Домой, я думаю, — она глядела на Ланен, и улыбка ее делалась все шире. — Только вот далековато одной-то. А вы, интересно, куда направляетесь? Ежели нам по пути, то я, возможно, поехала бы с вами, по крайней мере, какое-то время.
   Когда Ланен не ответила, Релла привела меня в восторг, встав в позу, которую можно было назвать не иначе, как проявлением: уперши кулаки в бока, она переместила весь свой вес лишь на одну ногу, отчего одно бедро у нее стало выше другого, а губы ее изогнулись в выражении, какого я раньше не встречал. Вот бы еще узнать, что оно означает.
   — Я направляюсь в маленькую деревушку, что в Северном королевстве. Может, ты о ней слышала, она называется Бескин.
   — Что? — воскликнула Ланен. — Бескин? — глаза ее запылали восторгом. — Хейтрек! Ты знаешь. Ты когда-нибудь знала человека по имени Хейтрек, кузнеца? Это было… Ох, почти тридцать лет назад, но семейство его, возможно, все еще там.
   Релла довольно ухмыльнулась.
   — Никогда его не встречала, — помолчав, она заговорила вновь, и я готов был поспорить, что она произносила свою речь, смакуя каждое слово: — Но я знаю его дочь. Высокая женщина, очень похожа на тебя, и зовут ее Маран Вена.
   Ланен испустила легкий вскрик, и рот у нее так и не смог закрыться. Глаза ее сияли, и на какое-то мгновение она даже онемела, охваченная изумлением, причина которого была мне совершенно непонятна.
   И вдруг откуда ни возьмись из бурной людской толпы возник невысокий темноволосый человек, вставший позади Реллы. Я увидел, как в руке у него что-то блеснуло, и Релла вскрикнула от боли. Ланен тоже закричала и схватила ее, когда она стала падать; однако ей со своей стороны не было видно, что произошло. Оставив Реллу на попечение Ланен, я бросился вслед за человеком — вернее, попытался. Слишком уж много было людей вокруг. Я не мог за ним угнаться: казалось, толпа просто расступается перед ним, вновь смыкаясь за его спиной непроходимым лесом. В несколько мгновений он исчез из виду.
   Я вернулся к Релле: она лежала на земле, вся в крови, и Ланен поддерживала ее голову. Старуха была тяжело ранена, хотя запаха приближающейся смерти я не почуял. Я побежал разыскивать Майкеля, даже не зная, сумеет ли он чем-то ей помочь, но понимал, что больше надеяться не на кого.
 
   Ланен
   Я уже видела раньше подобную рану, хотя у Джеми выходило куда лучше. Релла была все еще жива.
   — Кто это сделал? — спросила я настойчиво.
   — Хозяин Кадерана. Берис. Владыка демонов, — ответила она, прерывисто дыша. Лицо ее побледнело, и я боялась, что смерть поджидает ее совсем рядом; но она сумела вновь заговорить: — Бескин. Маран… Дай ей… свою любовь… и предупреди… — и тут, глядя мне прямо в глаза, она проговорила вполне внятно: — Отправляйся к своей матери.
   Затем откинулась на спину. Я не знала, лишилась ли она чувств или умерла.
 
   Вариен
   Мы с Майкелем вернулись как можно быстрее. Он установил, что в Релле все еще теплилась жизнь, хотя и слабо; подхватив ее на руки, он велел нам следовать за ним. Он направился к общине целителей, что находилась неподалеку. Там его товарищи, уложив ее на чистый стол, принялись использовать свою силу, чтобы спасти ее. Мы могли лишь наблюдать.
   Ланен была ошеломлена; она казалась беспомощной и в то же время разгневанной. Взгляд ее словно смотрел в никуда, но это продолжалось недолго. Внезапно встрепенувшись, она широко раскрыла глаза и резко повернулась ко мне.
   — Идем. Они позаботятся о ней. Нам нужно уходить.
   — Куда?
   — Подальше отсюда, — я не шевельнулся, и тогда она крепко схватила меня за руку, и в хватке ее я почувствовал страх. — Если они найдут ее, то найдут и нас. Нам надо немедленно уходить.
   Так и получилось, что в первый же день нашего пребывания в землях гедри мы вынуждены были обратиться в бегство.
 
   Ланен
   Я по сей день сожалею, что ничего не могла сделать для Реллы, даже дождаться, пока ее поставят на ноги. Но я знала, куда она собиралась направиться. И она была жива. А мешкать было нельзя.
   По дороге меня посетила мысль, что те, которые пытались убить ее, возможно, ожидали, что я останусь ждать ее выздоровления и буду нести подле нее бесполезное дежурство. До сих пор не пойму, почему многие считают, что если у тебя доброе сердце, то, соответственно, слабый ум.
   Мы с Вариеном купили первых приличных лошадей, которых смогли отыскать, разумеется, до хадронских скакунов им было далеко, и выехали из Корли через каких-нибудь два часа после сошествия на берег.
   Мы двигались на север посуху, держась главных дорог и останавливаясь на ночь в многолюдных постоялых дворах, то и дело встречавшихся на пути; мы проводили в седле весь день, пока солнце освещало небо, а ночью поочередно бодрствовали в отведенной нам комнате. Осень готова была смениться зимой, и дни становились все короче, поэтому мы старались не слезать с коней до позднего вечера, пока последние отблески солнечных лучей не покидали небосклон, а поднимались задолго до рассвета, чтобы, наскоро позавтракав, вновь пуститься в путь.
   Мы пересекали обширные равнины южной Илсы. Распаханные поля давно были лишены своего колосистого покрова и теперь простирались вокруг дикими пустошами: черная земля застыла в ожидании первых зазимков. Я находила, что окружающая местность довольно красива, — быть может, из-за того, что теперь могла взглянуть на нее и другими глазами.