Страница:
Стиснув зубы, Анатоль вошел в старый зал и захлопнул за собой дверь. Он зажег свечи в железном подсвечнике, и тогда из темноты проступили холодные каменные стены и обветшавшие шпалеры.
Портреты предков бесстрастно взирали на его искаженное гневом лицо. Просперо-колдун, Дейдра-целительница, Дерек — победитель дракона, Саймон, меняющий облик, — и так далее до его деда Грейсона Всевидящего.
«Когда— нибудь в этом ряду появится еще один портрет», -мрачно подумал Анатоль.
Анатоль Сентледж. А-а, это тот, кто не знал, что делать со своей женой в постели.
Он метался по залу, переворачивал старинные резные стулья, дал пинка массивному банкетному столу, бил кулаком по стенам, пока не открылась рана. К головной боли прибавилась боль в руке.
Только тогда бушевавшая в его душе ярость сменилась холодным отчаянием. Он поставил на ноги один из опрокинутых стульев, сел и закрыл лицо руками.
Одно хорошо — от такой худосочной любви Сентледжи не рождаются, и это к лучшему. Анатоль не хотел детей, таких же проклятых от рождения, как он сам.
Он сделал все, что только мог придумать, чтобы завоевать любовь Медлин. Был терпелив, сдержан и чертовски благовоспитан. Согласился на этот дурацкий званый ужин, терпел общество Романа.
Он ласкал жену со всей доступной ему нежностью — и добился только того, что она заплакала. Что еще он мог сделать?
Откинувшись на спинку стула, Анатоль запустил пальцы в волосы. Может быть, Роман и Медлин правы? Может быть, легенды о выбранных невестах и вправду не более чем досужий вымысел?
Или же раз в жизни Фитцледж сделал ошибку. Впрочем, это уже не имело значения. Анатоль знал, что его жизнь загублена, как была загублена жизнь его отца. Сегодняшняя неудача доказала это с полной ясностью. Чтобы спасти Медлин и себя, он должен любой ценой добиться ее любви. Любой ценой.
Взгляд Анатоля устремился в дальний конец зала, к неприметной двери, наполовину скрытой шпалерой. Эта дверь вела в самую запретную часть замка Ледж — башню Просперо.
Эта дверь манила Анатоля, но разум велел оставаться на месте. Всю жизнь он отвергал свое наследие — магию, колдовство, необъяснимые силы. Неужели же теперь обратится к ним по собственной воле?
Однако в глубине души он знал, что отнюдь не слепая ярость привела его сегодня в старое крыло.
Отчаявшийся человек готов на все.
Взяв подсвечник, Анатоль медленно двинулся вперед. В такт ударам грома дрожали стекла в узких окнах, вспышки молний высвечивали фигуры, искусно вытканные на шпалерах: дракон Сентледжей, распростерший крылья в воздухе, готовый превратить в пепел деревеньку вместе с ее перепуганными жителями. Символическое напоминание о девизе Сентледжей.
«Обладающий великой силой должен пользоваться ею мудро».
«Но когда в жизни мужчины появляется женщина, мудрость его покидает», — мрачно подумал Анатоль и после минутного колебания отодвинул шпалеру.
Дверь охотно подчинилась приказу Анатоля и быстро отворилась. За ней начиналась винтовая лестница, уходящая ввысь.
Держа светильник над головой, Анатоль стал осторожно взбираться по каменным ступеням, каждую секунду ожидая, что на него обрушится гнев Просперо. Он и так слишком далеко зашел — никто из Сентледжей еще не осмеливался подняться в башню.
Поднимаясь по бесконечной лестнице, он вспоминал все, что слышал о спальне Просперо. Хозяин наложил на комнату заклятие, и потому время было над ней не властно, все в ней оставалось таким же, как при его жизни. Войны, буйство стихий, перевороты, Мортмейны не могли причинить ей никакого вреда.
Анатоль мало в это верил, но теперь, поднявшись на самый верх башни, все увидел собственными глазами.
В комнате было совсем тихо, словно снаружи не бушевала гроза. Массивная кровать с парчовым балдахином, маленький письменный стол, книжный шкаф со старинными томами — все казалось таким же, как в тот день, когда Просперо со своей обычной циничной усмешкой в последний раз вышел из комнаты — навстречу ревущей толпе и страшной смерти на костре.
С невольным благоговением Анатоль провел пальцами по столбику балдахина, на котором не было ни пыли, ни паутины. Говорили, что вырезанные на нем странные символы — дело рук самого Просперо. Он сам сделал эту кровать из древнего дерева друидов, свидетеля таинственных мистических обрядов.
Не в этой ли постели черпал он неистощимую мужскую силу, столь необходимую для утоления страсти, бесчисленных красавиц, чьи сердца он покорял при помощи черной магии и колдовских заклинаний?
В чем секрет старого дьявола? Может быть, он запечатлен в письменах, вырезанных на кровати? Или в одной из этих книг? Анатоль бросил беспокойный взгляд через плечо, но пламя свечи не дрожало, и ничто не говорило о присутствии Просперо.
Приободрившись, Анатоль укрепил светильник на стене, подошел к книжному шкафу, где в беспорядке лежали книги и рукописи. Просперо отдавал дань всему — от алхимии до самых темных и опасных видов магии, о которых Анатоль боялся даже помыслить. До сегодняшнего дня.
Он вынимал книгу за книгой, свиток за свитком, разглядывая листы, которые, казалось, источали древнее тайное знание. Французский язык, итальянский, арабский и другие, неведомые Анатолю.
— Проклятие, — пробормотал он, — неужели здесь нет ни одной чертовой книги на простом английском языке?
Он открыл последний том — и опять увидел загадочные восточные знаки и символы. Безнадежно ругнувшись, он сунул книгу в шкаф. Дело ясное — без помощи Просперо ему не обойтись.
Анатоль огляделся, тяжело вздохнул, признав свое поражение.
— Ладно, старый дьявол, — сказал он. — Где ты? Когда не надо, ты так и ходишь за мной по пятам.
Никакого ответа, только… чуть заметно колыхнулась занавеска балдахина. Анатоль проворно отдернул ее. Никого.
Зато теперь он ощущал знакомый холодок, неприятное Внутреннее беспокойство, говорившее, что он не один.
Круто обернувшись, Анатоль яростно велел:
— Покажись!
Огромная кровать мелко задрожала.
— Черт побери, Просперо! Приди сюда. Из глубин ада или где ты там обретаешься…
Порыв ледяного ветра ударил Анатоля в живот, как гигантский кулак. Он отлетел прочь, и миг спустя перед глазами вспыхнул ослепительный свет.
И тогда явился Просперо во всем своем великолепии. С его плеч ниспадал алый плащ, туника, облегавшая мощный торс, сияла всеми цветами радуги. Не бледный призрак — пышущее здоровьем лицо, аккуратно подстриженная бородка, черные блестящие волосы.
Он казался слишком вещественным для духа, но, как хорошо знал Анатоль, это все-таки иллюзия. Как-то в юности он безрассудно ударил зловредного предка кулаком, и его рука врезалась в стену к немалому удовольствию Просперо.
Но сейчас Просперо явно не испытывал никакого удовольствия. Он нечасто давал себе труд представать в зримом облике перед простыми смертными, хотя бы даже и перед собственными потомками. Его черные, блестящие, чуть раскосые глаза были сердито прищурены.
— С каких это пор в мою обитель позволено врываться жалким сосункам? — рявкнул он. — Что тебе от меня нужно?
Анатоль медленно выпрямился. Это было самое трудное признание в его жизни. Он проглотил застрявший в горле комок и все же выговорил:
— Я хочу… Мне нужна твоя помощь.
— Неужели? Помнится, еще совсем недавно ты ее отверг с величайшим возмущением. Что ты тогда сказал? Подожди, дай подумать… — Он задумчиво пригладил бородку. — А-а, вот! «Ступай прочь, старый дьявол. Твоя помощь мне не нужна!» Что-то в этом роде.
Было ясно, что Просперо намерен поиграть с ним, как кошка с мышью. Впрочем, ничего другого Анатоль и не ожидал.
Он отошел к книжному шкафу и стал поправлять рукописи, чтобы избежать насмешливого взгляда предка.
— Я попал в крайне тяжелое положение, — проворчал он. — Что-то неладно в моих отношениях с Медлин.
— Нетрудно догадаться, видя, как ты носишься по замку, вместо того чтобы нежиться там, где положено. В супружеской постели.
У Анатоля запылали уши.
— В этом-то и трудность. Ты же знаешь, что должно происходить между мной и Медлин… в постели.
— Мне ли не знать! — усмехнулся Просперо.
— Ну так вот, ничего такого не происходит. Никакого огня, страсти, никакой великой любви, которая должна связывать Сентледжа и его выбранную невесту.
— Ах, эти легенды!… — вздохнул Просперо, явно забавляясь отчаянием потомка.
Стараясь не обращать на это внимания, Анатоль торопливо продолжал:
— Что-то не так с Медлин, и я хотел бы знать, что именно.
— Может, тебе следовало серьезнее отнестись к пророчеству кристалла? Берегись огненной женщины!
— Но у меня не было выбора, — с горечью ответил Анатоль. — На самом деле я вовсе не уверен, что моя беда не твоих рук дело.
— Моих?
— Да, тебе всегда нравилось меня мучить. Это ты подменил список моих требований к будущей жене. А может, ты и затмил разум Фитцледжа, чтобы ему изменил дар Искателя?
— Нет, мальчик. Всей моей магии недостаточно, чтобы затмить такое мудрое и честное сердце Фитцледжа. Впрочем, если ты убежден, что твой брак ошибка… — Просперо торжественно воздел руки, как волшебник, готовый произнести страшное заклинание. — Я могу сделать так, чтобы ты забыл Медлин.
— Нет! — испуганно вскричал Анатоль. И бросился к Просперо, чтобы остановить его, но пальцы ухватили лишь воздух.
Просперо переместился в воздухе на несколько шагов и сам опустил руки.
— Как видно, ты не вполне в этом убежден, сказал он с улыбкой.
— Это уже неважно. От тебя мне нужно одно… — Анатоль помолчал в нерешительности и выпалил: — Заклинание!
— Заклинание? — Просперо воззрился на него, словно на безумца. — Какое заклинание?
— Ты сам знаешь. То самое, что вызывало у женщин безмерное желание и внушало им безнадежную любовь к тебе.
— Ах, это… — Губы духа изогнулись в странной улыбке. — Ты не найдешь его ни в одной из этих книг. Это совсем особое заклинание.
— Тогда скажи его мне!
— Хочешь, чтобы я в одну минуту поделился с тобой знанием, которое постигал всю жизнь?
— Прошу тебя, — с усилием выдавил Анатоль. Просперо долго разглядывал его, задумчиво поглаживая бородку. Лицо духа было непроницаемо, и Анатоль пережил все муки неизвестности. Когда он уже почти уверился в том, что Просперо отвергнет его просьбу, тот небрежно пожал плечами.
— Хорошо. Мне придется его написать. Подай перо, чернильницу и кусок пергамента вон с того стола.
Анатоль поспешно повиновался, стараясь скрыть обуявшие его радость и нетерпение.
— Только пиши по-английски. Никакого другого языка я не знаю.
— Мне это хорошо известно, — с сожалением вздохнул Просперо. Откинув плащ, он уселся за стол.
Анатоль встал у него за спиной, заглядывая ему через плечо. Просперо, нахмурившись, обернулся.
— Я не могу сосредоточиться, когда ты стоишь у меня над душой.
Анатоль неохотно отошел.
— Это очень тонкое заклинание, — продолжал Просперо, обмакивая перо в чернила. — Надо записать его по возможности точно, иначе оно может оказаться опасным.
— Опасным?
— Да, Мальчик. Вмешиваться в тайную жизнь женского сердца всегда опасно.
Анатоль задумался. Перед его мысленным взором предстал образ Медлин, ее лицо, такое нежное и ясное. Он ощутил укол вины, ведь он собирается лишить ее свободной воли, вселить в нее такое же отчаянное желание, какое терзало его самого. Но, черт возьми, Медлин же предназначена ему! Так решил Искатель Невест.
К тому времени, как Просперо дописал, Анатоль поборол в себе все сомнения. Скатав лист пергамента, дух протянул его потомку.
У Анатоля дрожали руки, когда он разворачивал свиток. Нетерпеливый взгляд уперся в одну-единственную строчку. Он нахмурился.
— Это очень короткое заклинание.
— Но необычайно сильное.
— Как с ним обращаться?
— Сам поймешь, когда прочтешь слова. Анатоль подошел поближе к светильнику, поднес лист к свету. Почерк Просперо был так неразборчив, что Анатоль испугался, решив, что старый дьявол забыл о его просьбе и писал на латыни или греческом. Вглядевшись, он наконец разобрал написанное. Всего три слова.
— Просто… просто люби ее.
Просто любить ее? Анатоль недоуменно наморщил лоб.
— Какого черта! Что это за заклинание? — спросил он, оборачиваясь к Просперо, но предок с легким шорохом растворился в воздухе.
— Просперо! — взревел Анатоль, и в тот же миг страшная мысль, подобно раскаленной игле, пронзила его разум. Проклятый колдун, как обычно, играл с ним, он даже и не собирался выполнять его просьбу.
Боль отчаяния сменилась бессильной яростью.
— Будь ты проклят! — крикнул Анатоль. Он разорвал пергамент на клочки и швырнул их на пол. — Какой же я глупец, что обратился к тебе за помощью! Прими мою благодарность, старый дьявол!
Схватив светильник, Анатоль бросился вон из башни. Вслед ему раздался смех — издевательский, но не лишенный сочувствия.
15
Портреты предков бесстрастно взирали на его искаженное гневом лицо. Просперо-колдун, Дейдра-целительница, Дерек — победитель дракона, Саймон, меняющий облик, — и так далее до его деда Грейсона Всевидящего.
«Когда— нибудь в этом ряду появится еще один портрет», -мрачно подумал Анатоль.
Анатоль Сентледж. А-а, это тот, кто не знал, что делать со своей женой в постели.
Он метался по залу, переворачивал старинные резные стулья, дал пинка массивному банкетному столу, бил кулаком по стенам, пока не открылась рана. К головной боли прибавилась боль в руке.
Только тогда бушевавшая в его душе ярость сменилась холодным отчаянием. Он поставил на ноги один из опрокинутых стульев, сел и закрыл лицо руками.
Одно хорошо — от такой худосочной любви Сентледжи не рождаются, и это к лучшему. Анатоль не хотел детей, таких же проклятых от рождения, как он сам.
Он сделал все, что только мог придумать, чтобы завоевать любовь Медлин. Был терпелив, сдержан и чертовски благовоспитан. Согласился на этот дурацкий званый ужин, терпел общество Романа.
Он ласкал жену со всей доступной ему нежностью — и добился только того, что она заплакала. Что еще он мог сделать?
Откинувшись на спинку стула, Анатоль запустил пальцы в волосы. Может быть, Роман и Медлин правы? Может быть, легенды о выбранных невестах и вправду не более чем досужий вымысел?
Или же раз в жизни Фитцледж сделал ошибку. Впрочем, это уже не имело значения. Анатоль знал, что его жизнь загублена, как была загублена жизнь его отца. Сегодняшняя неудача доказала это с полной ясностью. Чтобы спасти Медлин и себя, он должен любой ценой добиться ее любви. Любой ценой.
Взгляд Анатоля устремился в дальний конец зала, к неприметной двери, наполовину скрытой шпалерой. Эта дверь вела в самую запретную часть замка Ледж — башню Просперо.
Эта дверь манила Анатоля, но разум велел оставаться на месте. Всю жизнь он отвергал свое наследие — магию, колдовство, необъяснимые силы. Неужели же теперь обратится к ним по собственной воле?
Однако в глубине души он знал, что отнюдь не слепая ярость привела его сегодня в старое крыло.
Отчаявшийся человек готов на все.
Взяв подсвечник, Анатоль медленно двинулся вперед. В такт ударам грома дрожали стекла в узких окнах, вспышки молний высвечивали фигуры, искусно вытканные на шпалерах: дракон Сентледжей, распростерший крылья в воздухе, готовый превратить в пепел деревеньку вместе с ее перепуганными жителями. Символическое напоминание о девизе Сентледжей.
«Обладающий великой силой должен пользоваться ею мудро».
«Но когда в жизни мужчины появляется женщина, мудрость его покидает», — мрачно подумал Анатоль и после минутного колебания отодвинул шпалеру.
Дверь охотно подчинилась приказу Анатоля и быстро отворилась. За ней начиналась винтовая лестница, уходящая ввысь.
Держа светильник над головой, Анатоль стал осторожно взбираться по каменным ступеням, каждую секунду ожидая, что на него обрушится гнев Просперо. Он и так слишком далеко зашел — никто из Сентледжей еще не осмеливался подняться в башню.
Поднимаясь по бесконечной лестнице, он вспоминал все, что слышал о спальне Просперо. Хозяин наложил на комнату заклятие, и потому время было над ней не властно, все в ней оставалось таким же, как при его жизни. Войны, буйство стихий, перевороты, Мортмейны не могли причинить ей никакого вреда.
Анатоль мало в это верил, но теперь, поднявшись на самый верх башни, все увидел собственными глазами.
В комнате было совсем тихо, словно снаружи не бушевала гроза. Массивная кровать с парчовым балдахином, маленький письменный стол, книжный шкаф со старинными томами — все казалось таким же, как в тот день, когда Просперо со своей обычной циничной усмешкой в последний раз вышел из комнаты — навстречу ревущей толпе и страшной смерти на костре.
С невольным благоговением Анатоль провел пальцами по столбику балдахина, на котором не было ни пыли, ни паутины. Говорили, что вырезанные на нем странные символы — дело рук самого Просперо. Он сам сделал эту кровать из древнего дерева друидов, свидетеля таинственных мистических обрядов.
Не в этой ли постели черпал он неистощимую мужскую силу, столь необходимую для утоления страсти, бесчисленных красавиц, чьи сердца он покорял при помощи черной магии и колдовских заклинаний?
В чем секрет старого дьявола? Может быть, он запечатлен в письменах, вырезанных на кровати? Или в одной из этих книг? Анатоль бросил беспокойный взгляд через плечо, но пламя свечи не дрожало, и ничто не говорило о присутствии Просперо.
Приободрившись, Анатоль укрепил светильник на стене, подошел к книжному шкафу, где в беспорядке лежали книги и рукописи. Просперо отдавал дань всему — от алхимии до самых темных и опасных видов магии, о которых Анатоль боялся даже помыслить. До сегодняшнего дня.
Он вынимал книгу за книгой, свиток за свитком, разглядывая листы, которые, казалось, источали древнее тайное знание. Французский язык, итальянский, арабский и другие, неведомые Анатолю.
— Проклятие, — пробормотал он, — неужели здесь нет ни одной чертовой книги на простом английском языке?
Он открыл последний том — и опять увидел загадочные восточные знаки и символы. Безнадежно ругнувшись, он сунул книгу в шкаф. Дело ясное — без помощи Просперо ему не обойтись.
Анатоль огляделся, тяжело вздохнул, признав свое поражение.
— Ладно, старый дьявол, — сказал он. — Где ты? Когда не надо, ты так и ходишь за мной по пятам.
Никакого ответа, только… чуть заметно колыхнулась занавеска балдахина. Анатоль проворно отдернул ее. Никого.
Зато теперь он ощущал знакомый холодок, неприятное Внутреннее беспокойство, говорившее, что он не один.
Круто обернувшись, Анатоль яростно велел:
— Покажись!
Огромная кровать мелко задрожала.
— Черт побери, Просперо! Приди сюда. Из глубин ада или где ты там обретаешься…
Порыв ледяного ветра ударил Анатоля в живот, как гигантский кулак. Он отлетел прочь, и миг спустя перед глазами вспыхнул ослепительный свет.
И тогда явился Просперо во всем своем великолепии. С его плеч ниспадал алый плащ, туника, облегавшая мощный торс, сияла всеми цветами радуги. Не бледный призрак — пышущее здоровьем лицо, аккуратно подстриженная бородка, черные блестящие волосы.
Он казался слишком вещественным для духа, но, как хорошо знал Анатоль, это все-таки иллюзия. Как-то в юности он безрассудно ударил зловредного предка кулаком, и его рука врезалась в стену к немалому удовольствию Просперо.
Но сейчас Просперо явно не испытывал никакого удовольствия. Он нечасто давал себе труд представать в зримом облике перед простыми смертными, хотя бы даже и перед собственными потомками. Его черные, блестящие, чуть раскосые глаза были сердито прищурены.
— С каких это пор в мою обитель позволено врываться жалким сосункам? — рявкнул он. — Что тебе от меня нужно?
Анатоль медленно выпрямился. Это было самое трудное признание в его жизни. Он проглотил застрявший в горле комок и все же выговорил:
— Я хочу… Мне нужна твоя помощь.
— Неужели? Помнится, еще совсем недавно ты ее отверг с величайшим возмущением. Что ты тогда сказал? Подожди, дай подумать… — Он задумчиво пригладил бородку. — А-а, вот! «Ступай прочь, старый дьявол. Твоя помощь мне не нужна!» Что-то в этом роде.
Было ясно, что Просперо намерен поиграть с ним, как кошка с мышью. Впрочем, ничего другого Анатоль и не ожидал.
Он отошел к книжному шкафу и стал поправлять рукописи, чтобы избежать насмешливого взгляда предка.
— Я попал в крайне тяжелое положение, — проворчал он. — Что-то неладно в моих отношениях с Медлин.
— Нетрудно догадаться, видя, как ты носишься по замку, вместо того чтобы нежиться там, где положено. В супружеской постели.
У Анатоля запылали уши.
— В этом-то и трудность. Ты же знаешь, что должно происходить между мной и Медлин… в постели.
— Мне ли не знать! — усмехнулся Просперо.
— Ну так вот, ничего такого не происходит. Никакого огня, страсти, никакой великой любви, которая должна связывать Сентледжа и его выбранную невесту.
— Ах, эти легенды!… — вздохнул Просперо, явно забавляясь отчаянием потомка.
Стараясь не обращать на это внимания, Анатоль торопливо продолжал:
— Что-то не так с Медлин, и я хотел бы знать, что именно.
— Может, тебе следовало серьезнее отнестись к пророчеству кристалла? Берегись огненной женщины!
— Но у меня не было выбора, — с горечью ответил Анатоль. — На самом деле я вовсе не уверен, что моя беда не твоих рук дело.
— Моих?
— Да, тебе всегда нравилось меня мучить. Это ты подменил список моих требований к будущей жене. А может, ты и затмил разум Фитцледжа, чтобы ему изменил дар Искателя?
— Нет, мальчик. Всей моей магии недостаточно, чтобы затмить такое мудрое и честное сердце Фитцледжа. Впрочем, если ты убежден, что твой брак ошибка… — Просперо торжественно воздел руки, как волшебник, готовый произнести страшное заклинание. — Я могу сделать так, чтобы ты забыл Медлин.
— Нет! — испуганно вскричал Анатоль. И бросился к Просперо, чтобы остановить его, но пальцы ухватили лишь воздух.
Просперо переместился в воздухе на несколько шагов и сам опустил руки.
— Как видно, ты не вполне в этом убежден, сказал он с улыбкой.
— Это уже неважно. От тебя мне нужно одно… — Анатоль помолчал в нерешительности и выпалил: — Заклинание!
— Заклинание? — Просперо воззрился на него, словно на безумца. — Какое заклинание?
— Ты сам знаешь. То самое, что вызывало у женщин безмерное желание и внушало им безнадежную любовь к тебе.
— Ах, это… — Губы духа изогнулись в странной улыбке. — Ты не найдешь его ни в одной из этих книг. Это совсем особое заклинание.
— Тогда скажи его мне!
— Хочешь, чтобы я в одну минуту поделился с тобой знанием, которое постигал всю жизнь?
— Прошу тебя, — с усилием выдавил Анатоль. Просперо долго разглядывал его, задумчиво поглаживая бородку. Лицо духа было непроницаемо, и Анатоль пережил все муки неизвестности. Когда он уже почти уверился в том, что Просперо отвергнет его просьбу, тот небрежно пожал плечами.
— Хорошо. Мне придется его написать. Подай перо, чернильницу и кусок пергамента вон с того стола.
Анатоль поспешно повиновался, стараясь скрыть обуявшие его радость и нетерпение.
— Только пиши по-английски. Никакого другого языка я не знаю.
— Мне это хорошо известно, — с сожалением вздохнул Просперо. Откинув плащ, он уселся за стол.
Анатоль встал у него за спиной, заглядывая ему через плечо. Просперо, нахмурившись, обернулся.
— Я не могу сосредоточиться, когда ты стоишь у меня над душой.
Анатоль неохотно отошел.
— Это очень тонкое заклинание, — продолжал Просперо, обмакивая перо в чернила. — Надо записать его по возможности точно, иначе оно может оказаться опасным.
— Опасным?
— Да, Мальчик. Вмешиваться в тайную жизнь женского сердца всегда опасно.
Анатоль задумался. Перед его мысленным взором предстал образ Медлин, ее лицо, такое нежное и ясное. Он ощутил укол вины, ведь он собирается лишить ее свободной воли, вселить в нее такое же отчаянное желание, какое терзало его самого. Но, черт возьми, Медлин же предназначена ему! Так решил Искатель Невест.
К тому времени, как Просперо дописал, Анатоль поборол в себе все сомнения. Скатав лист пергамента, дух протянул его потомку.
У Анатоля дрожали руки, когда он разворачивал свиток. Нетерпеливый взгляд уперся в одну-единственную строчку. Он нахмурился.
— Это очень короткое заклинание.
— Но необычайно сильное.
— Как с ним обращаться?
— Сам поймешь, когда прочтешь слова. Анатоль подошел поближе к светильнику, поднес лист к свету. Почерк Просперо был так неразборчив, что Анатоль испугался, решив, что старый дьявол забыл о его просьбе и писал на латыни или греческом. Вглядевшись, он наконец разобрал написанное. Всего три слова.
— Просто… просто люби ее.
Просто любить ее? Анатоль недоуменно наморщил лоб.
— Какого черта! Что это за заклинание? — спросил он, оборачиваясь к Просперо, но предок с легким шорохом растворился в воздухе.
— Просперо! — взревел Анатоль, и в тот же миг страшная мысль, подобно раскаленной игле, пронзила его разум. Проклятый колдун, как обычно, играл с ним, он даже и не собирался выполнять его просьбу.
Боль отчаяния сменилась бессильной яростью.
— Будь ты проклят! — крикнул Анатоль. Он разорвал пергамент на клочки и швырнул их на пол. — Какой же я глупец, что обратился к тебе за помощью! Прими мою благодарность, старый дьявол!
Схватив светильник, Анатоль бросился вон из башни. Вслед ему раздался смех — издевательский, но не лишенный сочувствия.
15
Грозовая ночь сменилась ясным тихим утром. Солнце блестело на мокрых цветах и густой траве, которой заросла дорожка, ведущая от прибрежных скал к замку Ледж.
Вот только Анатоль не замечал теплых солнечных лучей, ласкавших его лицо. На сердце у него лежала камнем тоска, а тело ныло после ночи, проведенной на ветру и под дождем. Всю ночь он простоял, прижавшись спиной к скале; и только под утро забылся сном.
Он часто поступал, как в детстве, когда не мог справиться с переполнявшим его душу горем. К ужасу бедного Фитцледжа, мальчик убегал в бурную ночь и прятался в скалах.
В потоках дождя были незаметны слезы, катившиеся по его щекам. Там, на пустынном берегу, он мог выпустить на волю свой дар, не боясь причинить кому-нибудь вред. Внизу море билось о берег, а чуть повыше Анатоль, не поднимаясь с места, швырял в скалы валуны, которые не смог бы сдвинуть с места и великан. Горе и гнев удесятеряли его силу, а напряжение мысли доводило до обморока. Наутро его находил Фитцледж и бережно нес на руках к домику привратника. После таких приступов Анатоль на время успокаивался.
Сегодня так не случилось. Анатоль сморщился от боли в пояснице, с отвращением отдирая от спины еще не просохшую рубашку. Может быть, потому что он слишком стар, чтобы швыряться камнями, слишком стар, чтобы плакать. Он просто стоял на скале, снова и снова вызывая в памяти сцену в спальне Медлин, снова и снова слыша издевательский смех Просперо. Но более всего мучили его три загадочных слова.
«Просто люби ее».
Этот бесполезный совет отнял у Анатоля последнюю надежду завоевать сердце Медлин. Ни заклинания, ни чар, ни любовного зелья. Он устало вздохнул, пригладил волосы, желая теперь лишь одного: спасти остатки достоинства. Проскользнуть в замок Ледж незамеченным, чтобы никто не увидел всей глубины его падения.
Ему удалось миновать конюшни, избежав зорких глаз конюхов, свернуть на боковую тропинку, ведущую в сад леди Дейдры, — и тут он увидел, что кто-то вышел из дома.
Медлин. Его жена.
Лицо Анатоля залила краска стыда, и он вновь подивился способности этой женщины заставать его врасплох. С проворством, на какое он уже считал себя неспособным, он спрятался в гуще рододендронов.
В детстве это место служило ему самым надежным убежищем. Только отсюда он мог видеть мать вблизи, видеть следы слез на ее лице. Его охватила печаль при мысли, что теперь он тоже прячется, только от другой женщины.
Анатоль молил бога, чтобы Медлин поскорее вернулась в дом. Только бы она не отправилась на обычную прогулку по всему саду, чтобы набрать новый букет! Каждое утро Медлин заваливала весь дом этими чертовыми цветами.
Впрочем, по походке было видно, что ей совсем не до цветов. Она бесцельно брела по тропке, и соломенная корзинка била ее по ногам. Шаль, перекинутая через плечо, сползла почти до земли, но Медлин этого не замечала.
Вытянув шею, Анатоль попытался разглядеть ее лицо, но черты Медлин скрывали широкие поля зеленой шляпки. Наконец она подняла голову и быстро-быстро заморгала, словно удивленная тем, что светит Солнце. Ее лицо показалось ему осунувшимся и очень бледным. Свойственное ей выражение веселого любопытства ко всему на свете исчезло без следа. И даже издалека были видны распухшие и покрасневшие глаза, обведенные черными кругами. Неужели она проплакала всю ночь?
Сердце защемило от желания подбежать к ней, прижать к себе… но Анатоль подавил этот порыв. Как он мог предлагать Медлин утешение, если сам был источником ее несчастья?
Она долго простояла так, оглядывая сад, потом тяжело вздохнула, опустила голову и пошла к дому. Цветочная корзинка так и осталась пустой.
Анатоль глядел ей вслед, и ему казалось, что Медлин накрыла тень, так хорошо ему знакомая. Когда-то он видел, как эта тень постепенно наползает на лицо его матери, лишая ее радости, разума, самой жизни.
О боже! Анатоль прижался лицом к шершавому стволу, от ужаса кровь застыла в его жилах. Надо было послушаться внутреннего голоса и отослать Медлин в первый же день!
Теперь уже поздно. Что же делать?
«Просто люби ее», — прогремел в его сознании голос Просперо.
— Проклятие! — хрипло прошептал Анатоль. — Я не знаю, как.
«Почему бы не начать с того, что признаться ей в своих чувствах?»
Голос Просперо казался таким реальным, таким близким, что Анатоль выбрался из зарослей и огляделся. Впрочем, сила Просперо не распространялась за пределы старого замка. Должно быть, эти слова — просто плод его взбудораженного воображения.
Рассказать Медлин о том, что он чувствует? Проще уж сразиться лицом к лицу с целой армией Мортмейнов! Он не мог вспомнить, когда в последний раз открывал кому-нибудь сердце… Но рука сама собой потянулась к шраму на лбу. Именно тогда Анатоль открыл свое сердце женщине, и шрам ясно говорил, к чему это привело. Признаться Медлин? Невозможно.
«Трус!»
Голос прозвучал отчетливо, но теперь Анатоль был почти уверен, что это говорит не Просперо, а его собственная душа.
Он пошел по дорожке, с необычным для него удовольствием вдыхая аромат не собранных Медлин цветов, аромат, которого он прежде старался просто не замечать. Его взгляд упал на маргаритки, чьи нежные цветки он так часто давил тяжелыми башмаками по дороге в конюшню.
Отчего— то жена питала особое пристрастие к этим невзрачным цветочкам. Анатоль долго смотрел на них, потом с трудом нагнулся и стал срывать цветы один за другим.
Он не удивился, заметив, что руки у него дрожат — слишком давно не собирал он цветов для женщины. Слишком давно.
Он вошел в дом через дверь, ведущую в большую столовую, ту самую, через которую вошла Медлин. В столовой было пусто, но Анатоль отшатнулся, увидев в зеркале свое отражение. Он был похож на царя гоблинов, которым кормилицы пугают непослушных детей. Нужно срочно вымыться, побриться и сменить одежду, пока его никто не увидел. Только потом можно отправляться на поиски Медлин. Анатоль застегнул рубашку на груди, без особого успеха попробовал пригладить волосы, но тут почувствовал чье-то приближение.
Не Медлин. Сердце сжалось от знакомого чувства вины. Анатоль уже знал, что это Бесс Киннок.
Она вошла в комнату с пустым подносом, очевидно, для того, чтобы убрать остатки завтрака, но при виде Анатоля испуганно вскрикнула и отпрянула, едва не уронив поднос.
Правда, она очень быстро взяла себя в руки и пожала плечами, словно убеждая себя, что нет ничего удивительного в том, что ее хозяин похож на демона, вырвавшегося из ада.
— Доброе утро, сэр, — вежливо поздоровалась она своим обычным бесцветным тоном. Анатоль не ответил на приветствие.
— Где твоя хозяйка? — спросил он. — Поднялась наверх?
— Нет, сэр, принимает посетителя.
— Посетителя? — Анатоль раздраженно хлопнул ладонью по каминной полке. — Опять этот. Фитцледж, — проворчал он. — Выбрал самое подходящее время.
Он даже не понимал, что говорит вслух, пока Бесс не сказала:
— Нет, милорд. Это не мистер Фитцледж, а тот французский джентльмен, что у нас ужинал.
Рошенкур? Нелепый Романов дружок? Анатоль скривился.
— Что ему здесь нужно?
— Я думаю, он приехал по поручению вашего кузена, милорд.
Роман. При одной мысли о нем Анатоль заскрипел зубами.
— Что за поручение?
— Мистер Роман прислал хозяйке розы. Никогда еще не видывала такого великолепного букета. — Бесс бросила презрительный взгляд на букетик маргариток в руке Анатоля.
У того загорелось лицо.
— Ступай-ка, займись своим делом, девушка, — резко велел он, а когда Бесс направилась было к столу, добавил: — Где-нибудь в другом месте.
Она вежливо присела, но, когда пошла к двери, на губах заиграла чуть заметная улыбка. Улыбка, которая вонзилась ему в сердце, словно острый осколок стекла.
Анатоль взглянул на маргаритки и без удивления увидел, что от чертовых цветов остались одни стебельки.
Когда Медлин ставила красные розы в хрустальную вазу, острый шип вонзился ей в большой палец.
Она отдернула руку, пососала ранку и подумала, что именно розы и должен был прислать Роман Сентледж. Эти цветы были очень похожи на него самого — такие же красивые и опасные.
Цветы прибыли вместе с милой запиской, в которой Роман извинялся за свое поведение на званом ужине. Медлин знала, что ей не следовало принимать ни цветы, ни записку. Ведь Анатоль запретил ей иметь дело со своим кузеном.
Она рисковала навлечь на себя гнев мужа, но Роман поступил как нельзя более предусмотрительно, избрав в качестве посла своего бедного друга.
Мсье де Рошенкур явно чувствовал себя не в своей тарелке, и Медлин не хотелось расстраивать его еще больше, отвергая дар и указывая ему на дверь. Она сможет избавиться от этих роз после того, как Ив уедет.
Пока Медлин поправляла цветы. Ив расхаживал по гостиной, шурша шелком. Напудренный, напомаженный и надушенный, он был бы куда уместней в парадных залах Версаля, чем в корнуэльской глуши.
Неудивительно, что грубые Сентледжи свысока посматривали на женственного француза. Медлин же его изящество служило неприятным напоминанием, что она не причесана и кое-как одета — в чепец, завязанный под подбородком, и платье серого унылого цвета под стать настроению.
Сделав над собой усилие, она натянуто улыбнулась и указала гостю на кресло.
— Прошу вас, мсье, садитесь. Что вам предложить, чаю или кофе?
— Ах, поп, мадам. Весьма любезно с вашей стороны, но я не хотел бы отвлекать вас от более важных дел. Ваш муж… — Визгливый голос Рошенкура слегка дрогнул, а взгляд метнулся к двери. — Муж, наверное, хочет вас видеть.
После того, что она сказала ему прошлой ночью в постели? Вряд ли.
— Моего мужа нет дома, мсье, — сказала Медлин. — Он отлучился по делам.
Ей показалось, что ложь прозвучала ненатурально, но Ив слишком радовался отсутствию Анатоля, чтобы это заметить.
И слава богу. Ужасно было бы признаться почти незнакомому человеку в том, что она понятия не имеет, где находится ее муж.
После того как Анатоль ушел, Медлин так и не удалось заснуть. К тому времени, когда в окнах забрезжил утренний свет, она уже была готова идти к нему в спальню и просить прощения.
Но там она нашла лишь несмятую постель. Анатоль исчез — ночью, в бурю и пешком. Даже не потрудился взять лошадь.
Никто из слуг не знал, куда он делся и когда может вернуться. Медлин едва не сошла с ума, представляя себе, что он заблудился в болотах или упал со скалы и теперь лежит где-то на берегу, истекая кровью. По ее вине.
Она довела себя до такого состояния, что даже в сердце Тригга проснулась жалость.
— Не стоит так убиваться, хозяйка, — проворчал старик. — У хозяина такая привычка — бродить где ему вздумается. Когда захочет, вернется. Вам бы надо к этому привыкнуть.
Привыкнуть? Разве можно к такому привыкнуть?
Совершенно забыв о госте, Медлин подошла к окну гостиной, отодвинула штору и посмотрела на дорогу — чуть не в десятый раз за сегодняшнее утро, — только для того, чтобы снова убедиться в том, что дорога, ведущая в замок Ледж, пуста.
Она грустно улыбнулась, заметив, что Цезарь ведет себя точно так же, как она, — старый пес лежал перед дверями и тоже смотрел на дорогу в ожидании хозяина.
С тяжелым вздохом Медлин задвинула штору, проклиная свой длинный язык. Когда только она научится его сдерживать? Когда поймет, что не всегда надо говорить то, что думаешь, особенно если имеешь дело с мужчинами?
«Ах, Медлин, — не раз говаривал ее брат Джереми, то ли смеясь, то ли досадуя, — вечно ты ляпаешь все, что приходит в голову. Это потому, что ты считаешь, будто знаешь все на свете».
И лишь теперь она поняла, как мало знает о людях. О том, какой должна быть жена. О том, как… любить.
Любить? Откуда пришло к ней это слово? Не могла же она вообразить, что влюблена в Анатоля Сентледжа? В человека, которого до сих пор не могла понять.
Все равно, что вообразить, что ты влюблена… в портрет.
— Мадам?
Голос Рошенкура ворвался в ее размышления, и Медлин, вспомнив о госте, смущенно отвернулась от окна.
Француз опустился на стул.
— Я все-таки побуду у вас. Недолго.
— Я очень рада, — пробормотала Медлин, хотя теперь уже сожалела, что не дала ему уехать. Ей хотелось побыть наедине со своими новыми и такими волнующими мыслями об Анатоле.
Но она уселась на кушетку напротив француза, твердо решив играть роль любезной хозяйки. Сегодня это было немного легче, чем накануне, потому что Ив не казался таким растерянным.
Вот только Анатоль не замечал теплых солнечных лучей, ласкавших его лицо. На сердце у него лежала камнем тоска, а тело ныло после ночи, проведенной на ветру и под дождем. Всю ночь он простоял, прижавшись спиной к скале; и только под утро забылся сном.
Он часто поступал, как в детстве, когда не мог справиться с переполнявшим его душу горем. К ужасу бедного Фитцледжа, мальчик убегал в бурную ночь и прятался в скалах.
В потоках дождя были незаметны слезы, катившиеся по его щекам. Там, на пустынном берегу, он мог выпустить на волю свой дар, не боясь причинить кому-нибудь вред. Внизу море билось о берег, а чуть повыше Анатоль, не поднимаясь с места, швырял в скалы валуны, которые не смог бы сдвинуть с места и великан. Горе и гнев удесятеряли его силу, а напряжение мысли доводило до обморока. Наутро его находил Фитцледж и бережно нес на руках к домику привратника. После таких приступов Анатоль на время успокаивался.
Сегодня так не случилось. Анатоль сморщился от боли в пояснице, с отвращением отдирая от спины еще не просохшую рубашку. Может быть, потому что он слишком стар, чтобы швыряться камнями, слишком стар, чтобы плакать. Он просто стоял на скале, снова и снова вызывая в памяти сцену в спальне Медлин, снова и снова слыша издевательский смех Просперо. Но более всего мучили его три загадочных слова.
«Просто люби ее».
Этот бесполезный совет отнял у Анатоля последнюю надежду завоевать сердце Медлин. Ни заклинания, ни чар, ни любовного зелья. Он устало вздохнул, пригладил волосы, желая теперь лишь одного: спасти остатки достоинства. Проскользнуть в замок Ледж незамеченным, чтобы никто не увидел всей глубины его падения.
Ему удалось миновать конюшни, избежав зорких глаз конюхов, свернуть на боковую тропинку, ведущую в сад леди Дейдры, — и тут он увидел, что кто-то вышел из дома.
Медлин. Его жена.
Лицо Анатоля залила краска стыда, и он вновь подивился способности этой женщины заставать его врасплох. С проворством, на какое он уже считал себя неспособным, он спрятался в гуще рододендронов.
В детстве это место служило ему самым надежным убежищем. Только отсюда он мог видеть мать вблизи, видеть следы слез на ее лице. Его охватила печаль при мысли, что теперь он тоже прячется, только от другой женщины.
Анатоль молил бога, чтобы Медлин поскорее вернулась в дом. Только бы она не отправилась на обычную прогулку по всему саду, чтобы набрать новый букет! Каждое утро Медлин заваливала весь дом этими чертовыми цветами.
Впрочем, по походке было видно, что ей совсем не до цветов. Она бесцельно брела по тропке, и соломенная корзинка била ее по ногам. Шаль, перекинутая через плечо, сползла почти до земли, но Медлин этого не замечала.
Вытянув шею, Анатоль попытался разглядеть ее лицо, но черты Медлин скрывали широкие поля зеленой шляпки. Наконец она подняла голову и быстро-быстро заморгала, словно удивленная тем, что светит Солнце. Ее лицо показалось ему осунувшимся и очень бледным. Свойственное ей выражение веселого любопытства ко всему на свете исчезло без следа. И даже издалека были видны распухшие и покрасневшие глаза, обведенные черными кругами. Неужели она проплакала всю ночь?
Сердце защемило от желания подбежать к ней, прижать к себе… но Анатоль подавил этот порыв. Как он мог предлагать Медлин утешение, если сам был источником ее несчастья?
Она долго простояла так, оглядывая сад, потом тяжело вздохнула, опустила голову и пошла к дому. Цветочная корзинка так и осталась пустой.
Анатоль глядел ей вслед, и ему казалось, что Медлин накрыла тень, так хорошо ему знакомая. Когда-то он видел, как эта тень постепенно наползает на лицо его матери, лишая ее радости, разума, самой жизни.
О боже! Анатоль прижался лицом к шершавому стволу, от ужаса кровь застыла в его жилах. Надо было послушаться внутреннего голоса и отослать Медлин в первый же день!
Теперь уже поздно. Что же делать?
«Просто люби ее», — прогремел в его сознании голос Просперо.
— Проклятие! — хрипло прошептал Анатоль. — Я не знаю, как.
«Почему бы не начать с того, что признаться ей в своих чувствах?»
Голос Просперо казался таким реальным, таким близким, что Анатоль выбрался из зарослей и огляделся. Впрочем, сила Просперо не распространялась за пределы старого замка. Должно быть, эти слова — просто плод его взбудораженного воображения.
Рассказать Медлин о том, что он чувствует? Проще уж сразиться лицом к лицу с целой армией Мортмейнов! Он не мог вспомнить, когда в последний раз открывал кому-нибудь сердце… Но рука сама собой потянулась к шраму на лбу. Именно тогда Анатоль открыл свое сердце женщине, и шрам ясно говорил, к чему это привело. Признаться Медлин? Невозможно.
«Трус!»
Голос прозвучал отчетливо, но теперь Анатоль был почти уверен, что это говорит не Просперо, а его собственная душа.
Он пошел по дорожке, с необычным для него удовольствием вдыхая аромат не собранных Медлин цветов, аромат, которого он прежде старался просто не замечать. Его взгляд упал на маргаритки, чьи нежные цветки он так часто давил тяжелыми башмаками по дороге в конюшню.
Отчего— то жена питала особое пристрастие к этим невзрачным цветочкам. Анатоль долго смотрел на них, потом с трудом нагнулся и стал срывать цветы один за другим.
Он не удивился, заметив, что руки у него дрожат — слишком давно не собирал он цветов для женщины. Слишком давно.
Он вошел в дом через дверь, ведущую в большую столовую, ту самую, через которую вошла Медлин. В столовой было пусто, но Анатоль отшатнулся, увидев в зеркале свое отражение. Он был похож на царя гоблинов, которым кормилицы пугают непослушных детей. Нужно срочно вымыться, побриться и сменить одежду, пока его никто не увидел. Только потом можно отправляться на поиски Медлин. Анатоль застегнул рубашку на груди, без особого успеха попробовал пригладить волосы, но тут почувствовал чье-то приближение.
Не Медлин. Сердце сжалось от знакомого чувства вины. Анатоль уже знал, что это Бесс Киннок.
Она вошла в комнату с пустым подносом, очевидно, для того, чтобы убрать остатки завтрака, но при виде Анатоля испуганно вскрикнула и отпрянула, едва не уронив поднос.
Правда, она очень быстро взяла себя в руки и пожала плечами, словно убеждая себя, что нет ничего удивительного в том, что ее хозяин похож на демона, вырвавшегося из ада.
— Доброе утро, сэр, — вежливо поздоровалась она своим обычным бесцветным тоном. Анатоль не ответил на приветствие.
— Где твоя хозяйка? — спросил он. — Поднялась наверх?
— Нет, сэр, принимает посетителя.
— Посетителя? — Анатоль раздраженно хлопнул ладонью по каминной полке. — Опять этот. Фитцледж, — проворчал он. — Выбрал самое подходящее время.
Он даже не понимал, что говорит вслух, пока Бесс не сказала:
— Нет, милорд. Это не мистер Фитцледж, а тот французский джентльмен, что у нас ужинал.
Рошенкур? Нелепый Романов дружок? Анатоль скривился.
— Что ему здесь нужно?
— Я думаю, он приехал по поручению вашего кузена, милорд.
Роман. При одной мысли о нем Анатоль заскрипел зубами.
— Что за поручение?
— Мистер Роман прислал хозяйке розы. Никогда еще не видывала такого великолепного букета. — Бесс бросила презрительный взгляд на букетик маргариток в руке Анатоля.
У того загорелось лицо.
— Ступай-ка, займись своим делом, девушка, — резко велел он, а когда Бесс направилась было к столу, добавил: — Где-нибудь в другом месте.
Она вежливо присела, но, когда пошла к двери, на губах заиграла чуть заметная улыбка. Улыбка, которая вонзилась ему в сердце, словно острый осколок стекла.
Анатоль взглянул на маргаритки и без удивления увидел, что от чертовых цветов остались одни стебельки.
Когда Медлин ставила красные розы в хрустальную вазу, острый шип вонзился ей в большой палец.
Она отдернула руку, пососала ранку и подумала, что именно розы и должен был прислать Роман Сентледж. Эти цветы были очень похожи на него самого — такие же красивые и опасные.
Цветы прибыли вместе с милой запиской, в которой Роман извинялся за свое поведение на званом ужине. Медлин знала, что ей не следовало принимать ни цветы, ни записку. Ведь Анатоль запретил ей иметь дело со своим кузеном.
Она рисковала навлечь на себя гнев мужа, но Роман поступил как нельзя более предусмотрительно, избрав в качестве посла своего бедного друга.
Мсье де Рошенкур явно чувствовал себя не в своей тарелке, и Медлин не хотелось расстраивать его еще больше, отвергая дар и указывая ему на дверь. Она сможет избавиться от этих роз после того, как Ив уедет.
Пока Медлин поправляла цветы. Ив расхаживал по гостиной, шурша шелком. Напудренный, напомаженный и надушенный, он был бы куда уместней в парадных залах Версаля, чем в корнуэльской глуши.
Неудивительно, что грубые Сентледжи свысока посматривали на женственного француза. Медлин же его изящество служило неприятным напоминанием, что она не причесана и кое-как одета — в чепец, завязанный под подбородком, и платье серого унылого цвета под стать настроению.
Сделав над собой усилие, она натянуто улыбнулась и указала гостю на кресло.
— Прошу вас, мсье, садитесь. Что вам предложить, чаю или кофе?
— Ах, поп, мадам. Весьма любезно с вашей стороны, но я не хотел бы отвлекать вас от более важных дел. Ваш муж… — Визгливый голос Рошенкура слегка дрогнул, а взгляд метнулся к двери. — Муж, наверное, хочет вас видеть.
После того, что она сказала ему прошлой ночью в постели? Вряд ли.
— Моего мужа нет дома, мсье, — сказала Медлин. — Он отлучился по делам.
Ей показалось, что ложь прозвучала ненатурально, но Ив слишком радовался отсутствию Анатоля, чтобы это заметить.
И слава богу. Ужасно было бы признаться почти незнакомому человеку в том, что она понятия не имеет, где находится ее муж.
После того как Анатоль ушел, Медлин так и не удалось заснуть. К тому времени, когда в окнах забрезжил утренний свет, она уже была готова идти к нему в спальню и просить прощения.
Но там она нашла лишь несмятую постель. Анатоль исчез — ночью, в бурю и пешком. Даже не потрудился взять лошадь.
Никто из слуг не знал, куда он делся и когда может вернуться. Медлин едва не сошла с ума, представляя себе, что он заблудился в болотах или упал со скалы и теперь лежит где-то на берегу, истекая кровью. По ее вине.
Она довела себя до такого состояния, что даже в сердце Тригга проснулась жалость.
— Не стоит так убиваться, хозяйка, — проворчал старик. — У хозяина такая привычка — бродить где ему вздумается. Когда захочет, вернется. Вам бы надо к этому привыкнуть.
Привыкнуть? Разве можно к такому привыкнуть?
Совершенно забыв о госте, Медлин подошла к окну гостиной, отодвинула штору и посмотрела на дорогу — чуть не в десятый раз за сегодняшнее утро, — только для того, чтобы снова убедиться в том, что дорога, ведущая в замок Ледж, пуста.
Она грустно улыбнулась, заметив, что Цезарь ведет себя точно так же, как она, — старый пес лежал перед дверями и тоже смотрел на дорогу в ожидании хозяина.
С тяжелым вздохом Медлин задвинула штору, проклиная свой длинный язык. Когда только она научится его сдерживать? Когда поймет, что не всегда надо говорить то, что думаешь, особенно если имеешь дело с мужчинами?
«Ах, Медлин, — не раз говаривал ее брат Джереми, то ли смеясь, то ли досадуя, — вечно ты ляпаешь все, что приходит в голову. Это потому, что ты считаешь, будто знаешь все на свете».
И лишь теперь она поняла, как мало знает о людях. О том, какой должна быть жена. О том, как… любить.
Любить? Откуда пришло к ней это слово? Не могла же она вообразить, что влюблена в Анатоля Сентледжа? В человека, которого до сих пор не могла понять.
Все равно, что вообразить, что ты влюблена… в портрет.
— Мадам?
Голос Рошенкура ворвался в ее размышления, и Медлин, вспомнив о госте, смущенно отвернулась от окна.
Француз опустился на стул.
— Я все-таки побуду у вас. Недолго.
— Я очень рада, — пробормотала Медлин, хотя теперь уже сожалела, что не дала ему уехать. Ей хотелось побыть наедине со своими новыми и такими волнующими мыслями об Анатоле.
Но она уселась на кушетку напротив француза, твердо решив играть роль любезной хозяйки. Сегодня это было немного легче, чем накануне, потому что Ив не казался таким растерянным.