Охваченный ужасом, Анатоль, собрав остатки воли, пытался восстановить утраченную власть над собой. Ослепленный болью, он закрыл лицо руками, и, в конце концов, ему удалось загнать демона разрушения на место, в темную клетку разума.
   Рев постепенно утихал, последний стул со стуком упал на пол. Анатоль повалился на бок, думая только о том, чтобы не потерять сознание.
   Он дышал часто и прерывисто, как дышат загнанные лошади, голова раскалывалась от боли. Видит бог, в последний раз он до такой степени утратил власть над собой, когда еще был ребенком. Тогда он переколотил фарфоровые фигурки. Всех этих хрупких дам…
   Хрупкая дама. Ужасная мысль пронзила его раскаленный мозг.
   Медлин!
   Боже, что он наделал?
   Анатоль поднял голову, заставил себя открыть глаза. Зал был погружен в темноту, горел лишь один факел, лежавший на полу в нескольких шагах от Анатоля.
   Он подполз к факелу, взял его в руку и, используя как опору перевернутый стол, медленно поднялся на ноги.
   Колени у него дрожали, и только нарастающий ужас не давал ему упасть. Если с Медлин что-нибудь случилось, он никогда себе этого не простит. Охваченный отчаянием, Анатоль бродил с факелом по залу, звал жену, но она не откликалась.
   Сосредоточив остатки силы, он мысленно потянулся к ней и нашел — она лежала в дальнем углу за перевернутой кушеткой.
   Когда Анатоль побрел к ней, она пошевелилась. От облегчения у него закружилась голова. Медлин могла двигаться. Она поднималась с пола с помощью… Просперо.
   Его предок, стоя за спиной Медлин, галантно держал ее за талию обеими руками. Свет факела упал на ее белое как снег лицо, и Анатоль увидел в ее глазах ужас, граничивший с безумием.
   «Уйди от нее!» -хотел крикнуть Анатоль, но из его горла вырвался лишь хриплый шепот. Впрочем, предок и без того уже растворялся в воздухе, неодобрительно изогнув бровь.
   Но это было неважно. Медлин была так потрясена, что даже не видела Просперо. Ужас в ее глазах относился к нему, Анатолю. Именно этот взгляд он так часто видел в кошмарных снах о разбившихся хрустальных вазах и поломанных цветах.
   Он протянул к жене руку с немой мольбой, зная, что похож на демона, вырвавшегося из бездны ада. Растрескавшиеся губы почти не шевелились, слова застревали в пересохшем горле — слова, столь необходимые для того, чтобы ее успокоить, чтобы вымолить у нее прощение.
   Он обрел власть над своей силой. Он клянется никогда больше не выпускать ее на волю, даже если речь будет идти о спасении жизни. Он готов скорее расстаться с жизнью, нежели причинить ей вред… О, если б только она перестала так на него смотреть!
   Анатоль шагнул к Медлин, но она отпрянула, подняла с пола какой-то предмет и направила на него. Сентледжский меч. Она защищалась от Анатоля его же оружием.
   — М-медлин. — Наконец ему удалось хотя бы выговорить ее имя!
   Она стала отступать еще быстрее, потом, бросив на него последний, полный страха взгляд, побежала к двери. Она бежала… бежала от него. Вот, наконец, и случилось то, чего он так боялся.
   Нет! Шатаясь, Анатоль побрел за ней вслед, но к тому времени, как он добрался до порога, Медлин уже исчезла. Он стоял, еле держась на ногах, качаясь из стороны в сторону, как пьяный, и думал о том, что у него нет никакой надежды. Даже если он поймает Медлин — что с ней делать? Принудить ее остаться с ним, чтобы она жила в вечном страхе, как жила его мать? Или умолять понять, простить… любить его?
   Поздно. Все — поздно.
   Придавленный отчаянием, он медленно опустился на колени. Факел выпал у него из рук, покатился по каменному полу, погас, и он остался один в темноте.
   Наконец голос к нему вернулся, и тогда под каменными сводами раздался его душераздирающий вопль:
   — Медлин!
   Свеча догорала. Преподобный Фитцледж сидел за письменным столом, уткнувшись морщинистой щекой в страницы недописанной проповеди.
   Взбудораженный разум так и не дал ему сосредоточиться и завершить работу, а беспокойные мысли облеклись в форму странного сновидения. Он видел свою уютную церквушку, погруженную в дымный туман. Роман надевал обручальное кольцо на палец загадочной женщине в плаще, держащей в руке букет увядших роз с могилы Мортмейна. Размалеванный француз плясал, дергаясь, как марионетка, и глядел на Фитцледжа бездушными кукольными глазами.
   «Что вы здесь делаете, мсье Фитцледж? Ваши услуги больше никому не понадобятся».
   «Но я Искатель Невест», — робко возразил Фитцледж.
   «Ты больше не Искатель, старик, — ухмыляется Роман. — Твой дар иссяк. Взгляни сам, сколько бед ты натворил».
   Туман рассеивается, и Фитцледж видит новую надпись, высеченную на церковном полу:
   «Анатоль и Медлин Сентледж».
   Он съеживается от страха, когда под сводами церкви раздается дикий хохот. Перед ним стоит Тайрус Мортмейн с обгорелым лицом и тянет к его горлу почерневшие пальцы.
   «А ты все это время думал, что Мортмейнов больше нет…»
   Фитцледж вздрогнул и проснулся. Сердце бешено колотилось в груди, лицо было покрыто холодным потом. Он не мог понять, где находится, пока его рука не наткнулась на чернильницу.
   Дрожащими пальцами он нащупал очки, надел их. Оказывается, он заснул над проповедью. Буквы на верхней странице размазались, а на щеке наверняка осталось чернильное пятно. Слава богу, это еще не самое страшное: если бы он лежал головой поближе к свече, могли бы и вспыхнуть волосы.
   Ему давно следовало лечь спать, но он никак не мог успокоиться. Перед мысленным взором мелькали сцены этого ужасного званого ужина, и воскресная проповедь не получалась. Священник был настолько поглощен раздумьями о Сентледжах, что они ему даже приснились.
   И, да помилует его господь, какой это был странный и пугающий сон! Он до сих пор слышал стук собственного сердца.
   Нет. Фитцледж нахмурился. Это не сердце. Кто-то отчаянно колотил в дверь.
   Какая— то заблудшая душа, жаждущая утешения? Должно быть, у человека большое горе, если он решился прийти к нему в столь неурочный час. Но Фитцледж чувствовал себя таким разбитым, таким старым и беспомощным, что ему не хотелось открывать дверь.
   Однако он взял свечу и, кряхтя, поплелся к двери. Стук продолжался.
   — Иду, иду! — крикнул Фитцледж, но не в полный голос. Его домоправительница всегда спала как убитая, а вот внучка Эффи… Этот дерзкий ангелочек только и ждал возможности вскочить с постели среди ночи.
   От волнения руки его не слушались, и он довольно долго возился с замком. Потом чуть приоткрыл дверь: как ни доверчив был старый священник, он научился быть осторожным. Слишком часто ему приходилось сталкиваться с человеческой подлостью.
   Но, взглянув в щелку, он широко распахнул дверь.
   Это была Медлин. С белым как мел лицом и растрепанными волосами. Без шляпки и накидки. У нее был такой вид, словно она бежала всю дорогу от замка Ледж, преследуемая стаей волков.
   — М-мистер Фитцледж, — задыхаясь, проговорила она. Губы у нее дрожали, и старик с трудом разбирал слова. — Нужна помощь… я пришла к вам за помощью.
   У Фитцледжа сжалось сердце.
   — Мое дорогое дитя! Что случилось?
   — Анатоль! — простонала она. — Либо он потерял рассудок, либо… либо это я сошла с ума!
   Она покачнулась, и Фитцледж едва успел ее подхватить, прежде чем она потеряла сознание.

19

   Рассвет еще не коснулся небес, тьма приникала к маленьким окошкам дома священника, словно громадный черный зверь, крадущийся в ночи. Медлин, поглубже зарывшись в подушки, рассказывала Фитцледжу о том, что произошло в замке Ледж. Его маленькая гостиная казалась ей единственным приютом в этом обезумевшем мире.
   В очаге уютно потрескивал огонь, от чайника поднимался аромат корицы, Фитцледж мерил комнату торопливыми шагами. С разлетающимися белоснежными волосами, в чиненном не раз халате, он напомнил Медлин доброго домового, когда, завернув ее в пушистое одеяло, налил ей чай.
   Хрупкие чашки и блюдца с трудом отвоевали себе место на столе, усыпанном крошками, рядом с расползающейся грудой любимых книг и забытой фарфоровой куколкой, принадлежавшей малютке Эффи Фитцледж. В этом тихом и таком обыкновенном домике недавние события все больше казались Медлин дурным сном.
   Она глотнула чаю и не почувствовала его вкуса, спрашивая себя, достанет ли когда-нибудь тепла, чтобы победить холод, сковавший ее душу. Языки пламени в очаге вздымались и опадали, подобно ее воспоминаниям, воспоминаниям о хаосе и разрушении. О мебели, летающей по воздуху, как игрушки. О факелах, рассыпающих искры. Об огромном зале, с дувшими в нем адскими ветрами, леденящими душу. О том, как она съежилась в темноте, будто крошечный испуганный зверек.
   И воспоминание об Анатоле, который пошатываясь шел к ней, озаренный жутковатыми багровыми отблесками факела, — черные волосы, ниспадавшие на искаженное до неузнаваемости лицо, хриплый сорванный шепот…
   Она проглотила комок, застрявший в горле, и заговорила:
   — Я убежала из дому в ужасе, боялась, что Анатоль погонится за мной. В аллее мне показалось, что я слышу за спиной его шаги. Но когда я обернулась, там никого не было. Он… он ведь не может становиться невидимым?
   — Нет. Полагаю, единственным из Сентледжей, кто это умел, был Ривз, прадед Анатоля.
   Медлин поперхнулась чаем. Она сидит и обсуждает с пожилым священником сущую чертовщину. Хотелось засмеяться, но она боялась, что, начав, уже не сможет остановиться.
   Откашлявшись, она продолжала:
   — Я даже не знала, куда бегу. Мне только хотелось оказаться как можно дальше от замка Ледж. Я бежала, спотыкалась, отмахивалась мечом от каждой тени.
   Меч! Медлин быстро выпрямилась, облившись чаем, сердце ее гулко застучало.
   — Боже мой, мистер Фитцледж, меч Анатоля!
   Он был со мной, когда я убегала из замка, но теперь я не знаю, что с ним случилось. Я его потеряла. Я…
   — Успокойтесь, дитя мое. — Фитцледж взял из ее дрожащих рук чашку и поставил на стол. — Вы уронили меч на дорожке в саду. Я принес его в дом. Меч Сентледжей в безопасности.
   Медлин снова откинулась на подушки, вздохнув с облегчением, но не уверенная, стало ли ей легче. Можно ли говорить о «безопасности», когда речь идет об оружии, наделенном силой, о которой говорил Анатоль? Способном вызывать видения. Она сама видела это ночью, она смотрела в кристалл и видела, как Анатоль ласкает ее на холме. Это не было игрой воображения. Она просто видела будущее, но иное, чем темные образы трагических событий — образы, терзавшие ее мужа. Возможно ли это? Она ведь Сентледж лишь по имени.
   Пока Фитцледж вытирал пролитый чай, Медлин, нахмурившись, смотрела на него.
   — Мистер Фитцледж, эти способности Сентледжей… Ими можно… заразиться?
   — Заразиться? — удивленно повторил он.
   — Может так быть, что мне передались от Анатоля его удивительные способности?
   Фитцледж улыбнулся, впервые с той минуты, как Медлин упала в обморок у него на крыльце.
   — Нет, милое дитя. Хотя не забывайте — с мечом связаны странные легенды. Мне приходилось слышать, что сила владельца меча переходит в кристалл, и его невеста может ею воспользоваться.
   Медлин застыла в тревоге, и Фитцледж поспешил отречься от своих слов:
   — Но я никогда в жизни такого не видел. Меч затем и отдавали невесте, чтобы оружие стало безвредным. Если бы вы только взглянули на него, то увидели бы, что бояться нет нужды…
   — Нет! — Медлин содрогнулась. — Я не хочу его больше видеть.
   Фитцледж уже пошел за мечом, но остановился на полпути.
   — А Анатоля? — произнес он дрожащим голосом, словно страшась услышать ответ.
   Медлин опустила голову, зная, что разочарует старика, как разочаровала его своим ответом на званом ужине. Может быть, даже разобьет его сердце, но она ничего не могла с собой поделать. Она боялась.
   — Видит бог, мистер Фитцледж, я сама не знаю, наберусь ли когда-нибудь храбрости вернуться к мужу.
   Маленький священник, казалось, постарел за одно мгновение. Он бессильно опустился в кресло напротив и, стараясь поправить положение, произнес:
   — Несомненно, вы перенесли страшное потрясение, вот и все. То, что произошло сегодня, ужасно. Понять не могу, почему Анатоль не сумел совладать со своей силой. Такого с ним не случалось с тех пор, как он был мальчиком.
   — Это я виновата, — печально отозвалась Медлин. — Я вынудила его сказать мне правду. Заставила показать мне его способности. Он не хотел.
   — Зачем вы это сделали? — в недоумении проговорил Фитцледж.
   — Хотела доказать ему, что все эти легенды — выдумка.
   — Но, дитя мое, вы ведь не думаете, что Анатоль хотел напугать вас или… упаси господи… повредить вам?
   Неужели? Медлин закрыла глаза, воскрешая в памяти тот страшный миг, когда ее муж, казалось, исчез, превратившись в чудовище с горящими глазами и кровавой пеной на губах.
   Но в глазах чудовища можно увидеть такую тоску, такое бездонное отчаяние! На нее нахлынули воспоминания о человеке, который с момента ее прибытия в замок Ледж оберегал ее с такой яростной нежностью, пытаясь защитить — теперь она это понимала, — даже от самого себя.
   — Нет, мистер Фитцледж. Анатоль никогда не повредил бы мне. Я думаю, что… — Печальная улыбка тронула ее губы, когда она припомнила слова Анатоля. — Ради меня он «приказал бы всем ветрам утихнуть», если б мог.
   — Но тогда почему вы убежали от него?
   — Не знаю… — Медлин сама хотела бы вразумительно ответить на этот вопрос. Как она могла за столь короткое время превратиться из разумной, трезвой женщины в насмерть перепуганное жалкое существо, неспособное мыслить?
   Может быть, впервые в ее жизни разум оказался неспособным постигнуть происходящее. Перед тем, с чем она столкнулась, отступала вся ее логика.
   — Я всегда старалась быть просвещенной женщиной. Я гордилась своим разумом. Сегодня Анатоль не просто учинил разгром в большом зале — он разрушил мой мир. — Она закрыла лицо руками. — Боже милостивый, мистер Фитцледж! Вы уверены, что я не схожу с ума?
   Фитцледж отвел ее руки от лица. Ласково задержал ее ладонь в своей.
   — Нет, дитя мое, вы не безумны. И Анатоль тоже. Я хотел, чтобы он поскорее рассказал вам правду, но он боялся, что вы поведете себя именно так, как повели сегодня.
   — В панике убегу от него? Действительно, не самое подходящее поведение для выбранной невесты. А я еще собиралась убить дракона! — Медлин с горечью рассмеялась. — Я не справилась, мистер Фитцледж. Едва увидев настоящего дракона, я убежала прочь. Мне все еще не хочется верить, что…
   — … «есть многое на свете, что вашей философии не снилось»? -мягко произнес Фитцледж.
   — Конечно, Шекспир был прав. Как вы думаете, он знал Сентледжей?
   — Вполне возможно, милая, — старик ободряюще улыбнулся ей.
   Несмотря на отчаяние, Медлин все же сумела улыбнуться в ответ. Доброта и душевный покой, которые всегда исходили от Септимуса Фитцледжа, согревали ей сердце.
   — Знаете, в детстве я поступала точно так же, — произнесла она печально. — Мой брат Джереми говорил нам, что в шкафу спрятались чудища, и мои сестры забирались с головой под одеяло. Но я всегда шла проверить. Я была уверена, что там ничего нет. Пожалуй, я уже слишком взрослая, чтобы начать бояться темноты.
   — Вам и незачем. Просто думайте, что… что открываете свой ум для новых возможностей.
   — И тогда мир становится черным и пугающим.
   — Или чудесным и волшебным.
   — Не думаю, что Анатолю он кажется чудесным.
   — Да, верно. Бедный мальчик… -Печаль затуманила взгляд Фитцледжа. — Но ему слишком часто приходилось идти через свой странный мир в одиночестве.
   В одиночестве… именно в одиночестве она его оставила. Медлин высвободила свою руку из ладони Фитцледжа. Она не заслужила утешения.
   — Но почему в одиночестве? У Анатоля были и есть другие Сентленджи. — Она сама не знала, ищет ли она успокоения для Анатоля или для собственной растревоженной совести. — Они все такие, как он?
   — В какой-то мере. Единственный, кто не обладает наследственным даром, — Роман. Такое случается в каждом поколении. Остальные наделены тем или иным даром Сентледжей: Калеб умеет разговаривать с лошадьми, Пакстон распознает драгоценные металлы, а наш бедный Мариус читает в сердцах и ощущает боль других, как свою собственную. — Взгляд Фитцледжа стал серьезным. — Но вы, Медлин, должно быть, сами заметили, что Анатоль стоит особняком в этом семействе, между ним и родственниками нет, и никогда не было близости.
   Она заметила. Она слишком хорошо помнила тот чудовищный ужин, когда только все испортила.
   — Но все они должны понимать Анатоля и принимать его таким, каков он есть, — сказала она. — Почему он так одинок, мистер Фитцледж?
   С печальным вздохом старик откинулся на спинку кресла.
   — Может быть, потому, что его никогда в жизни не принимали двое людей, которые значили для него больше других.
   — Его родители, — пробормотала Медлин. — Анатоль так мало мне рассказывал. Он не любит говорить о них.
   — Он слишком горд. А может быть, ему до сих пор слишком больно. — Фитцледж с сомнением взглянул на нее. — Милорд приказал мне помалкивать об этом, но боюсь, что, подчинившись, я причинил ему больший вред. Вы позволите мне рассказать вам остальную часть повести, Медлин? Может быть, тогда вы лучше поймете человека, от которого убежали сегодня.
   Медлин кивнула, хотя боялась, что подробности семейной истории, которые поведает Фитцледж, не помогут ей постигнуть происходящее безумие. Она хотела услышать то, что помогло бы ей найти путь назад, к Анатолю, человеку, открывшему для нее возможность любви, какая ей и не снилась… ужас, какой она не могла и вообразить.
   Фитцледж сцепил пальцы и нахмурился, прикидывая, с чего бы начать, Медлин устроилась поудобнее и приготовилась слушать. Ночные ветры стучали в окно, словно стремились задержать утро, пока старик не закончит свой рассказ.
   — Сесили Вендхэм была достаточно красива, чтобы с первого взгляда очаровать любого мужчину, — заговорил Фитцледж. — Миниатюрная, изящная, с золотистыми волосами, она была переменчива, как весенняя погода. Только что исполненная радости жизни, миг спустя она разражалась рыданиями. Ее чувства напоминали непрочную нитку жемчуга, которая так легко рвется.
   Искателю Невест не составило труда увидеть, что она именно та женщина, на какой ни в коем случае не следует жениться Сентледжу. Но Линдон решил заполучить ее, и, в конце концов, всем нам оставалось только пожелать им счастья и… молиться.
   Поначалу все шло хорошо. Молодая чета много путешествовала, и Линдон потакал всем прихотям новобрачной. Но настало время, когда смерть отца вынудила Линдона вернуться в Корнуолл и стать новым хозяином.
   Лицо Фитцледжа исказила гримаса:
   — Замок Ледж — не место для слабых натур.
   — Да уж, — не без содрогания подтвердила Медлин. — Сесили знала правду о семействе Сентледжей.
   — О да, Линдон все ей рассказал. Но Сесили с легкостью выбрасывала из головы все, что могло ее обеспокоить. Но потом родился Анатоль, и она уже не могла притворяться перед собой.
   Фитцледж умолк, чтобы подкрепить силы глотком чая.
   — Анатоль никогда не был хорошеньким, милым ребенком вроде Романа. Всегда слишком крупный для своего возраста, неуклюжий. И он никогда не плакал тихо. Даже в младенчестве голос у него был оглушительный.
   — Я знаю. — Губы Медлин дрогнули в слабой улыбке. — Не раз слышала собственными ушами.
   Фитцледж тоже улыбнулся в ответ, но, продолжая рассказ, снова погрустнел.
   — Думаю, Сесили с самого начала боялась своего сына… но, когда Анатоль стал проявлять необычные таланты, доставшиеся в наследство от Сентледжей, она его возненавидела. Впервые это произошло вскоре после того, как мальчику исполнилось два года. Зимним утром, когда Линдон, к несчастью» уехал по делам поместья, Анатоль заставил своих игрушечных солдатиков летать по детской, как снежинки в метель. У Сесили случилась истерика. Она… она выволокла малыша из комнаты и заперла в привратницкой.
   — В привратницкой? -Медлин была потрясена. — Зимой? Это ведь просто старая каменная башенка.
   — В том-то и дело. Когда я обнаружил Анатоля, он сидел там в углу, скорчившись от холода и с закрытыми глазами. Мне пришлось долго уговаривать его, прежде чем он решился открыть глаза. Он думал, что если откроет, то опять сделает что-то плохое.
   — Он, должно быть, и сам испугался.
   — Конечно, но Сесили невозможно было убедить в этом. Она вела себя так, словно Анатоль — сам дьявол. Мальчика навсегда изгнали в привратницкую, и только Люциус Тригхорн присматривал за ним.
   — И его отец допустил такое? — нахмурилась Медлин. — Сам Сентледж, он должен был знать, что мальчик ни в чем не виноват.
   — Он знал. Линдон любил сына, но жену любил больше. Он надеялся, что Сесили научится принимать ребенка таким, каков он есть. Но примерно в это время Роман лишился матери. Сесили часто брала мальчика в замок Ледж, баловала его, портила, потворствуя в мелочах, что никак не улучшало характер Романа. Думаю, она старалась убедить себя, что злая колдунья подменила ей ребенка, что Роман — ее настоящий сын.
   Губы Фитцледжа горестно сжались.
   — Линдон не пытался прекратить весь этот вздор. Во многих отношениях он был слабым человеком. Единственное решение, какое он нашел, — пригласить меня в качестве наставника Анатоля, чтобы я научил его быть Сентледжем.
   — И вы стали для Анатоля Мерлином.
   — Очень плохим Мерлином, — Фитцледж печально покачал головой. — Я Искатель Невест, это предел моих небольших возможностей. Я сделал все, что было в моих силах, но не мог научить мальчика управлять своими необычными способностями.
   Слава богу, он как-то научился этому сам. Он был такой живой, такой умный и, несмотря ни что, обожал мать. Когда ее карета проезжала мимо, он бросался к окну, чтобы взглянуть на нее, и, видя тоску на его лице, я чувствовал, что мое сердце рвется на части.
   Глаза Фитцледжа подозрительно заблестели. Он остановился, нащупывая носовой платок, и долго сморкался, прежде чем смог продолжать:
   — Анатоль пользовался любой возможностью убежать от меня и спрятаться в саду, чтобы увидеть ее. И пока он только смотрел, все шло неплохо, но однажды…
   Старик уставился в огонь, предавшись воспоминаниям. Медлин некоторое время хранила молчание, но потом потихоньку подвинулась на краешек дивана.
   — Что случилось однажды? — она осторожно коснулась руки Фитцледжа.
   — Анатоль хотел подарить ей цветы. Мать отшатнулась от него, и он… он послал ей цветы по воздуху через комнату. От страха она пришла в неистовство и бросила ему в голову хрустальную вазу.
   — О боже! — пробормотала Медлин. — Его шрам… боевой шрам.
   — Полученный на войне, в которой не должен участвовать ни один ребенок. В битве за любовь собственной матери. В тот день Сесили чуть не убила своего сына.
   После этого родственники попытались вмешаться в судьбу будущего хозяина замка. Адриан потребовал, чтобы брат отдал ему мальчика, позволил ему взять Анатоля в море. Из-за этого у них с Линдоном дело едва не дошло до рукопашной, но, в конце концов, Линдон сделал по-своему. Он не мог вынести разлуки с сыном и нашел в себе мужество настоять на том, чтобы Анатолю разрешили покинуть привратницкую и вернуться в свою комнату.
   — Это были черные дни, — вздохнул Фитцледж. — Анатоль передвигался по дому как тень, пробирался вдоль стен, боясь снова напугать мать. Несмотря на все его старания, истерические припадки и приступы меланхолии у Сесили случались все чаще, пока не наступил конец. Все, кроме Линдона, видели, что он неминуем. Миледи погибла.
   — Она умерла от горя и страха, — задумчиво проговорила Медлин. — Именно так сказал мне Анатоль. Тогда я не поняла. Но теперь…
   — Вы и сейчас еще не понимаете, милая Медлин. Сесили Сентледж сама лишила себя жизни. Медлин в ужасе устремила взор на Фитцледжа.
   — Однажды ночью она выскользнула из постели и исчезла в саду, направляясь к скалам, что за замком Ледж. И там бросилась в море.
   Медлин содрогнулась. Перед ее мысленным взором предстали красота и сила холодных воли, зазубренные обломки скал, усеивающие берег. Но она видела их лишь издали.
   Даже сидя здесь, в теплом доме священника, она вдруг чувствовала, как ветер треплет ей волосы, как сильные руки Анатоля обвивают ее, не давая приблизиться к этим коварным высотам.
   Только теперь она поняла, почему он запретил ей гулять по саду в одиночестве.
   Усталым голосом Фитцледж продолжал:
   — Настоящая трагедия состоит в том, что Анатоль увидел смерть матери заранее в одном из своих ужасных видений. Бедный мальчик день и ночь терзался страхом за нее, но не мог заставить отца выслушать себя. Линдон просто отказывался верить. Он был убежден, что Сесили слишком сильно любит его, чтобы покинуть.
   После ее смерти Линдон отгородился от всех. И, прежде всего от Анатоля, обвинив мальчика в том, что случилось.
   Фитцледж бессильно откинулся на спинку кресла. Впрочем, Медлин и так хорошо знала конец этой истории. Анатоль взвалил на свои юношеские плечи ответственность за замок Ледж и нес ее, пока жизнь его отца медленно угасала. Одинокий мальчик исчез, превратившись в одинокого мужчину.