Страница:
Последние дни Кабальеро
Только после того, как итальянские части в Риме и вокруг него, находившиеся под командованием генерала Карбони, сложили оружие, я приказал освободить всех взятых под стражу фашистских лидеров, включая графа Кавальеро. Кавальеро в компании еще одного или двух итальянцев побывал у меня в гостях. Все они прибыли ко мне в состоянии, которое было мне непонятно. Теперь, сам побывав в тюрьме, я знаю, что они чувствовали. Кавальеро обнял меня и расцеловал, что было незнакомой мне формой приветствия.Стараясь не волновать их, я лишь указал, что для их собственной безопасности необходимо временно перевезти их в Германию и что они будут переправлены туда по воздуху в течение ближайших нескольких дней. Кавальеро очень переживал по поводу своей жены, которая была серьезно больна и находилась в госпитале. Он умолял меня разрешить ему навестить супругу на следующий день. Разумеется, я охотно уступил его просьбе. Он провел несколько часов у постели супруги и столько раз после этого выражал мне свою благодарность, что даже несколько меня этим утомил. На второй день за ужином я дал ему понять, что намерен лично гарантировать безопасность его жены и проследить за тем, чтобы ее письма в течение всего периода его пребывания в Германии, который, как следовало надеяться, должен был оказаться недолгим, отправлялись без задержки. Я также намекнул, что Гитлер относится к нему с особым уважением и что Муссолини наверняка предложит ему пост военного министра в своем новом правительстве.
Во время еды Кавальеро был на редкость мрачен; я решил, что это вызвано нервными перегрузками последних недель и разлукой с женой. Он рано отправился спать, пожелав мне спокойной ночи, и был препровожден в его покои одним из моих офицеров. На следующий день рано утром меня потрясло известие о том, что его обнаружили сидящим в саду. Он был мертв, взгляд его был устремлен на Вечный город. Я немедленно потребовал вскрытия и расследования обстоятельств его смерти. Вердикт был однозначным: он покончил жизнь самоубийством. В процессе опроса его итальянских друзей, помимо прочего, выяснилось, что он провел значительную часть ночи, шагая взад-вперед по своей комнате, и вышел в сад очень рано утром.
Что касается причин поступка Кавальеро, то, насколько мне удалось разузнать, он был замешан в заговоре против Муссолини, о чем последний, возможно, знал. Поездка в Германию и план Гитлера по сформированию нового итальянского правительства в изгнании неизбежно заставили бы его вступить в контакт с дуче, а этого Кавальеро, вероятно, не смог бы вынести. Пребывая в отчаянии, он не нашел лучшего выхода из положения, чем самоубийство. Жаль, что он не открылся мне.
Я рассказал об этом трагическом эпизоде, потому что мне доводилось слышать, как в Венеции еще до того, как меня подвергли суду, поговаривали о том, что я либо сам застрелил Кавальеро, либо приказал это сделать. Я также встречал аналогичные намеки в газетах. Что ж, повторю здесь почти те же самые слова, которые я произнес перед трибуналом в Венеции:
«Я уважал графа Кавальеро и безоговорочно поддерживал его, потому что знал его как убежденного друга Оси, видевшего огромное благо в защите и продвижении наших совместных интересов, которым – как бы ему ни мешали – он посвятил без остатка всю свою жизнь. Глубоко одаренный человек, обладавший незаурядными способностями солдат, он сочетал в себе огромную энергию и тонкое искусство дипломата. По моему мнению, он в свое время был единственным человеком, который мог бы обеспечить соответствие военных усилий Италии возможностям ее военной промышленности. Я говорю об этом открыто, полностью отдавая себе отчет в свойственных ему слабостях и явно негативном отношении к нему среди определенной части офицерского корпуса итальянской армии».
Король Виктор-Эммануил, Муссолини и Гитлер
Муссолини, конечно, был абсолютным диктатором, но он умел выполнять свой долг перед королевским домом. В конце концов, однако, стало совершенно ясно, что в течение всех долгих лет совместной деятельности никакой гармонии между ними не было и в помине. Это тем более поразительно, что Муссолини стремился к расширению и укреплению государственной власти, что совпадало с устремлениями короля. Оба они были неискренни в отношениях друг с другом и таким образом способствовали собственному краху.И Муссолини, и Гитлер начинали жизнь в весьма скромных условиях. Долгие годы невзгод и борьбы дали им силу для того, чтобы в конце концов взлететь вверх и одержать победу над своими оппонентами. Оба были в известном смысле самоучками, оба испытывали амбициозное и неудержимое стремление завершить свое политическое и культурное образование, однако при этом оба сохраняли верность простому образу жизни, дававшему им возможность свободно общаться с массами, эмоциями которых они могли управлять благодаря своему блестящему ораторскому искусству. Оба создали общенациональные партии с оригинальными программами, оба ставили перед собой конкретные цели, которых добивались всеми правдами и неправдами, используя при этом даже опасные и не всегда этичные методы. И оба откусили больше, чем были в состоянии прожевать. Их кажущаяся непохожесть была скорее результатом сугубо национальных различий и не имела глубинного характера.
Социалистическая журналистика была для Муссолини политической школой, и он оставался политиком до самого конца. Он стал мастером дипломатических формулировок и концепций, знал, где и как их можно применить, и делал это в первую очередь для продвижения вверх самого себя и своих людей. Он прекрасно умел использовать в своих собственных политических целях требования об укреплении и модернизации армии, флота и военной авиации и сам культивировал и поощрял соответствующие настроения. Однако уровень его военной подготовки был недостаточным для того, чтобы трезво оценить некоторые факты, что сводило на нет все его блестящие качества. Будучи чисто по-человечески и в идеологическом плане другом Гитлера, он завидовал мощи созданной фюрером военной машины и его успеху, и это было не последней причиной того, что он ввязался в военные авантюры, которые привели его карьеру к трагическому концу.
В тот период, когда мне довелось находиться в достаточно тесном контакте с Муссолини, его лучшие времена были уже позади – как в смысле здоровья, так и в смысле власти и влияния. Его абсолютная уверенность в своих последователях таяла, он не обладал больше физической энергией, необходимой для решительных действий, а его решения все чаще подсказывали ему советники; и в конце концов, вернувшись наверх, но с сильно ограниченными полномочиями, он стал все больше и больше погружаться в летаргию философских размышлений на берегу озера Гарда. Он был уже не диктатором, а всего лишь человеком, который благодаря причудам судьбы сумел на короткий миг увидеть сверкающие горные вершины и который уже хотя бы поэтому не заслужил постигшего его ужасного, позорного конца.
Гитлер как лидер немецкого народа родился во время Первой мировой войны и полного тревог послевоенного периода. С 1921-го по 1945 год он чувствовал себя солдатом и находился в расцвете политических сил. Именно поэтому его политические организации были одеты в униформу, и именно поэтому он создал вермахт, столь внушительный внешне и столь эффективный по своим практическим качествам. При поддержке блестяще организованной пропаганды он действительно стал идолом масс. Неудивительно, что со временем он поверил в собственную уникальность и незаменимость, в то, что по воле судьбы он должен посвятить всего себя созданию великой Германии и обеспечению ее безопасности на все обозримое будущее. Эту миссию надо было успеть выполнить в отмеренные ему годы – Гитлер никогда не верил, что проживет долго. При этом нельзя не отметить, что тот самый человек, который на раннем этапе своего восхождения доверял своим соратникам и приближенным и предоставлял им огромную свободу действий, в годы войны буквально преобразился. У него все чаще стали появляться мысли о том, что его советники не служат ему так, как нужно. Позже, когда большинство из них перестали его понимать, у него возникло чувство, что они предали и покинули его. Интересным с точки зрения психологии моментом является то, что Гитлер, чье превосходство во многих областях было бесспорным, страдал комплексом неполноценности, из-за которого любое свободное выражение чьего-либо мнения приводило его в возмущение и который заставлял его безжалостно преследовать любого реального или мнимого оппонента. Сконцентрировав в своих руках все полномочия и всю ответственность, Гитлер взял на себя слишком много, и вызванное этим перенапряжение стало причиной его знаменитых вспышек ярости и поспешных решений, которые зачастую имели ужасные, недопустимые с точки зрения гуманности последствия. Столь похожие и в то же время столь глубоко различные, Муссолини и Гитлер были жертвами своей жажды власти и не поддающейся контролю склонности к диктаторству. В свое время Гитлер намеревался создать сенат – контролирующий орган, который стоял бы над фюрером. Этого было бы недостаточно. Контроль даже за такими великими деятелями должен существовать с самого начала, и они сами должны создавать его для собственного блага и для блага своих народов. Диктатура, под какой бы личиной она ни скрывалась, не может существовать долго. Если правящий режим не подчиняется внешним или внутренним законам, он неизбежно разрушает сам себя.
Глава 18.
Битва за Салерно и борьба за создание линии обороны к югу от Рима
9.09.1943 года. Высадка американской 5-й армии под командованием генерала Кларка в Салерно.
– 9-16.09.1943 года. Битва за Салерно.
– Разоружение итальянских частей в германской зоне начиная с 9.09.1943 года.
– 10.09.1943 года. Оккупация Рима.
– 16.09.1943 года. Прекращение германского контрнаступления в районе Салерно. – 20.09.1943 года. Германские части завершают эвакуацию с Сардинии.
– 27.09.1943 года. Противник захватывает важную военно-воздушную базу в Фодже. – 30.09.1943 года. Германские войска уходят из Неаполя.
– 5.10.1943 года. Германские войска окончательно эвакуируются с Корсики.
– Октябрь 1943 года. Битвы за линию Вольтурно и ущелье Миньяно, сражения на Адриатике
После предательства Италии сугубо военные интересы приобрели для Германии первостепенную важность. В первое время казалось, что все остальное вообще не имеет никакого значения. Недостаточная плотность наших оборонительных порядков была постепенно устранена за счет переброски 76-го танкового корпуса и 10-й армии. Последняя в основном была сформирована генералом фон Витингофом из частей находившейся под его командованием группы армий{15}.
Вторжение противника на Сицилию и ее захват ясно показали, как альянс будет действовать в Средиземноморье в дальнейшем – можно было почти наверняка сказать, что он продолжит наступление и попытается развить его на территории самой Италии. Ее выход из Оси давал противнику новые возможности, о которых он ранее не подозревал: альянс мог активизировать воздушную войну против Германии, нанести удар по южному флангу германо-русского фронта и по Франции. Как командующий Южным фронтом, я должен был быть готов ко всем этим вариантам развития событий.
Когда противник не стал сразу же форсировать Мессинский пролив, что на первый взгляд казалось необъяснимым, меня вдруг на короткое время охватили сомнения. Может быть, противник задумал использовать Сицилию с ее просторными гаванями в качестве плацдарма для крупномасштабной операции на Бмканах? В конце концов я отбросил эти предположения, поскольку подобный план нельзя было осуществить, не имея в своем распоряжении военно-морских и военно-воздушных баз в Апулии. Возможность вторжения в центральные районы Италии к северу от Рима или со стороны Адриатики, взвесив все за и против, я тоже исключил; и та и другая операция была бы связана с невероятными трудностями, для преодоления которых в то время альянс не располагал в Средиземноморье достаточными силами и средствами. Высадка в Апулии должны была бы сопровождаться наступлением через Калабрию с целью овладения горными ущельями в районе Абруцци. Тем не менее, в любом случае нельзя было упускать из виду возможность наступательной операции противника на юге Италии – в качестве главного или вспомогательного удара – до того момента, когда расположение его сил, особенно военно-морских, укажет на то, что у него иные намерения.
Рим, в связи с его политическим и стратегическим значением, занимал важное место в моих рассуждениях о возможных вариантах развития событий. Для того чтобы добраться до него по суше, потребовалось бы много времени, однако можно было гораздо быстрее решить эту задачу путем вторжения со стороны Тирренского моря. Самым очевидным местом возможной высадки, действительно идеально подходившим для этой цели (если исключить выброску воздушного десанта в непосредственной близости от столицы), был залив Салерно.
3-4 сентября противник сделал первый ход. Войска Монтгомери пересекли Мессинский пролив и развернули наступление в горах Калабрии. Однако их продвижение вперед было медленным. Если не считать высадку в Пиццо, предпринятую британцами в пять часов утра 8 сентября, они, к нашему большому облегчению, не предприняли крупномасштабных десантных операций, которые могли бы представлять серьезную угрозу для 29-й панцер-гренадерской и 26-й танковой дивизий, которые выдвинулись на север в направлении Салерно и тем самым ослабили нашу оборону в Калабрии. Значительная часть флота вторжения противника находилась в Тирренском море в состоянии боевой готовности с 8 сентября, то есть с того самого дня, когда мощная группировка вражеских бомбардировщиков среди бела дня нанесла удар по моему штабу во Фраскати.
Теперь главный вопрос состоял в том, где высадятся войска альянса. Тот факт, что флот вторжения находился в Тирренском море на широте Неаполя, вовсе не обязательно означал, что целью противника является именно Неаполь. С таким же успехом он мог нацеливать острие своего удара на Рим или Кампанью, где дислоцировались пять боеспособных итальянских дивизий, которые могли бы поддержать операцию по высадке войск альянса, а местность прекрасно подходила для выброски десанта с воздуха.
Я считал, что в случае высадки противника в районе Неаполя уводить наши части из Центральной Италии не будет необходимости. Разумеется, ситуация в этом случае была бы весьма серьезной, однако ее можно было бы контролировать – особенно, если бы Верховное командование вермахта удовлетворило мои многочисленные просьбы и послало на юг, к нам на помощь, одну или две дивизии из армии Роммеля, бездействующей на севере, и если бы эти дивизии прибыли вовремя. Могли возникнуть некоторые сложности с итальянскими войсками, но я мог положиться на генерала фон Витингофа, которому в самом деле удалось наладить дружеские отношения с генералом, командовавшим 7-й итальянской армией в Калабрии. Я также верил в то, что командование германских частей на Сардинии и Корсике сумеет договориться с итальянцами или в крайнем случае сможет пробиться к своим.
В целом ситуация, в которой я оказался, была весьма сложной. Я до сих пор не могу понять, почему Гитлер решил списать со счетов и не принимать во внимание восемь первоклассных германских дивизий (шесть на юге Италии и две неподалеку от Рима) и обладавшие весьма значительной мощью зенитные части и не послал мне на помощь одну или две дивизии, уже сгруппированные на севере страны. Я достаточно часто объяснял Верховному командованию вермахта, насколько важным для битвы за Германию является обладание военно-воздушными базами в Апулии, а также то, что ее равнины ни в коем случае нельзя просто так отдавать противнику. Но, как бы то ни было, не был сделан даже такой очевидный шаг, как соединение дивизий Роммеля, дислоцировавшихся в Северной Италии, и подчиненных мне войск, находившихся неподалеку от Рима или севернее его. Идея Роммеля, состоявшая в отводе всех войск из южных и центральных районов Италии и обороне только севера страны, явно настолько прочно укоренилась в голове Гитлера, что он оставался глух даже к тем предложениям, необходимость реализации которых была тактически очевидной. Но раз уж Гитлер настолько проникся планом Роммеля, оставалось сделать только одно – улучив подходящий момент, вывести из Южной Италии германские сухопутные дивизии и части ВВС и ВМС.
Было уже далеко за полдень, когда Йодль сообщил мне, что итальянцы перешли Рубикон. У меня было мало времени на раздумья. Собственно, предаваться долгим размышлениям не было необходимости, поскольку кодовый сигнал «Ось» уже привел весь механизм в действие. Только ситуация в Риме еще требовала отдачи последних распоряжений. К счастью, мне больше не нужно было препираться с итальянцами, а поскольку линии связи были перерезаны, я избавился от вмешательства Гитлера.
Полученное мною вечером того же дня донесение о том, что флот вторжения все еще находится неподалеку от Неаполя, снял с моих плеч двойную тяжесть: это означало, что можно не опасаться высадки противника на побережье в Кампанье, а угроза того, что 29-я панцер-гренадерская и. 26-я танковая дивизии окажутся отрезанными в Калабрии на узком перешейке, практически сошла на нет. Теперь противнику практически ничего не оставалось, кроме как высадиться на пляжах Салерно.
Это означало, что мы должны ускорить продвижение к северу двух дивизий, находившихся в Калабрии, и одновременно задержать продвижение войск Монтгомери. В выполнении последней задачи нам должна была помочь го_ристая местность. Ситуацию в Риме следовало прояснить, а находившиеся в районе столицы войска отправить на юг в помощь 10-й армии; наши дивизии нужно было развернуть в районе Салерно. Дивизию «Герман Геринг», находившуюся на отдыхе в районе Казерты, следовало как можно скорее вернуть и снова ввести в действие. Генералу Гейдриху и находившимся под его командованием основным силам 1-й парашютно-десантной дивизии, дислоцировавшимся в Апулии, предстояло действовать по обстановке на свой страх и риск.
2-й воздушный флот приступил к действиям против флота вторжения. В то же время зенитным частям, сконцентрированным вокруг Рима и поблизости от аэродромов люфтваффе, был отдан приказ находиться в полной боевой готовности к отражению воздушных ударов противника. Тот факт, что альянс упустил возможность провести высадку воздушного десанта, снизил напряжение в Риме; предоставленные самим себе, итальянские дивизии не представляли для нас серьезной опасности, хотя в численном отношении превосходили нас втрое. Можно было предвидеть, что без столкновений с нашими бывшими союзниками дело не обойдется. Однако, в отличие от вероломного поведения итальянского руководства, в целом в итальянских войсках все еще преобладало дружеское отношение к нам, и серьезные стычки произошли только в Риме и на Корсике.
Первые донесения из Рима были не слишком обнадеживающими, даже если сделать скидку на то, что в них могла присутствовать некоторая доля преувеличения. 2-я парашютно-десантная дивизия быстро подошла к южной окраине города и была остановлена у железнодорожной линии, чтобы избежать вооруженных столкновений в городе. Как только мне сообщили о попытках с боем пересечь линию и продолжить движение, я тут же приказал их прекратить. Атака парашютистов на главный штаб итальянских сухопутных войск, хотя и оказалась более трудным делом, чем я ожидал, закончилась полным тактическим успехом. Оперативный отдел штаба во главе с генералом Роаттой попросту удрал. Что же касается 3-й танковой дивизии, двигавшейся от озера на юг, к северным окраинам города, то ни с каким серьезным сопротивлением она не столкнулась.
9 сентября один человек, давно состоявший в фашистской партии и служивший в одной из итальянских дивизий, сообщил мне, что итальянцы не станут больше сопротивляться и готовы вступить в переговоры. Вскоре после этого итальянское командование отдало своим войскам приказ сложить оружие. Генерал Кальви ди Берголо, имевший титул графа, и полковник Монтесемоло, тоже граф, прибыли ко мне под белым флагом. После краткой беседы я поручил завершить переговоры и согласовать детали Вестфалю, не сомневаясь, что он прекрасно справится с этим делом. Я потребовал от итальянской стороны немедленной демобилизации всех видов вооруженных сил и согласился на то, чтобы их солдаты разошлись по домам. Роммель связался со мной по рации и приказал мне отправить всех итальянских военнослужащих в Германию в качестве военнопленных, хотя до этого мне ни разу не приходилось слышать о его назначении моим начальником. Я решил не обращать внимания на упомянутую радиограмму и телеграфировал Гитлеру, что, находясь в безвыходном положении, вынужден настаивать на том, чтобы мне не отдавали приказов, выполнить которые заведомо не представляется возможным.
Я должен был иметь возможность действовать так, как считал нужным. Отмечу, что больше мне подобных указаний не давали. Роммелю, кстати, тоже следовало добиться демобилизации итальянцев на севере и распустить их по домам. Поскольку он этого не сделал, это привело к массовому дезертирству с их стороны, а дезертиры сформировали ядро партизанских отрядов. Причиной того, что мои многократные и вызванные необходимостью просьбы о подкреплении были отвергнуты, стало существование в Италии двоевластия между мной и Роммелем и то, что Гитлер проявлял чуть ли не. подобострастную готовность во всем^ идти навстречу последнему. К сожалению, разоружение итальянцев и складирование в безопасных местах оружия, боеприпасов и военного снаряжения потребовало больше времени и людей, чем я собирался выделить для выполнения этих задач, учитывая тактическую обстановку в районе Салерно. Если бы только в Рим была переброшена хотя бы одна дивизия!
Бои на пляжах Салерно, несмотря на подавляющее превосходство противника в воздухе, его шквальный артиллерийский огонь и немногочисленность наших войск, мы вели с гораздо большим успехом, чем я осмеливался надеяться. Нам улыбнулась удача, когда 11 сентября первые подразделения 29-й панцер-гренадерской дивизии, прибывшие из Калабрии, сумели, несмотря на нехватку горючего, предпринять контратаку на левом фланге. Вскоре к ним присоединились основные силы этого соединения и 26-я танковая дивизия. На правом фланге в контратаку пошли 15-я панцер-гренадерская дивизия и те части и подразделения дивизии «Герман Геринг», которые были готовы двинуться в прорыв следом за машинами 15-й танковой. Брешь в центре была прикрыта, хотя и не слишком надежно, силами 16-й танковой дивизии, первоначально находившейся в резерве, и полком 1-й парашютно-десантной дивизии, которая все еще оставалась в этом районе. Машины 16-й танковой дивизии, которые 11 сентября начали контратаку с хорошими шансами на успех, потеряв темп, увязли в местности, изрытой траншеями, и превратились в легкую мишень для корабельной артиллерии противника; с другой стороны, наши войска на левом фланге, являвшемся зоной ответственности 76-го танкового корпуса, 13 или 14 сентября с успехом провели собственную контратаку – ближе к вечеру мне доложили, что есть надежда на то, что они сбросят противника обратно в море. Мы с Витинго-фом были настроены гораздо более скептически и, к со-жмению, оказмись правы. Как легко этот критический период времени, который даже англичане называли «переломной неделей», мог закончиться решительной победой Германии, если бы Гитлер уступил моим весьма скромным требованиям.
По окончании этого исключительно важного периода ситуация практически мало изменилась. Левый фланг группировки наших войск, оборонявшей Салерно, был прикрыт от осторожно продвигавшихся вперед войск Монтгомери арьергардом 76-го танкового корпуса, а также естественными и искусственными препятствиями. Со стороны Апулии серьезной угрозы не было – нам существенно помогло то, что мы, в отличие от британской 8-й армии, не стали распылять свои силы.
10 сентября я уже нарисовал на карте наши новые оборонительные позиции на случай отступления из Южной Италии; когда впоследствии нам пришлось отойти, мы заняли оборону приблизительно в тех местах, которые я обозначил. В первые два дня у меня складывалось впечатление, что мы должны быть готовы пойти на значительные территориальные жертвы, но что в то же время все еще существует возможность занять оборону к югу от Рима по линии, проходящей через Монте-Миньяно (позже – «линия Рейнхарда») или же по линии Гарильяно – Кассино (позже – «линия Густава»). Однако для того, чтобы можно было сохранить надежду остановить там противника, на этих позициях следовало как следует закрепиться, направив туда боевые и инженерно-саперные части. Обеспечить нам передышку, необходимую для решения этих задач, должен был фон Витингоф и его 10-я армия.
– 9-16.09.1943 года. Битва за Салерно.
– Разоружение итальянских частей в германской зоне начиная с 9.09.1943 года.
– 10.09.1943 года. Оккупация Рима.
– 16.09.1943 года. Прекращение германского контрнаступления в районе Салерно. – 20.09.1943 года. Германские части завершают эвакуацию с Сардинии.
– 27.09.1943 года. Противник захватывает важную военно-воздушную базу в Фодже. – 30.09.1943 года. Германские войска уходят из Неаполя.
– 5.10.1943 года. Германские войска окончательно эвакуируются с Корсики.
– Октябрь 1943 года. Битвы за линию Вольтурно и ущелье Миньяно, сражения на Адриатике
После предательства Италии сугубо военные интересы приобрели для Германии первостепенную важность. В первое время казалось, что все остальное вообще не имеет никакого значения. Недостаточная плотность наших оборонительных порядков была постепенно устранена за счет переброски 76-го танкового корпуса и 10-й армии. Последняя в основном была сформирована генералом фон Витингофом из частей находившейся под его командованием группы армий{15}.
Вторжение противника на Сицилию и ее захват ясно показали, как альянс будет действовать в Средиземноморье в дальнейшем – можно было почти наверняка сказать, что он продолжит наступление и попытается развить его на территории самой Италии. Ее выход из Оси давал противнику новые возможности, о которых он ранее не подозревал: альянс мог активизировать воздушную войну против Германии, нанести удар по южному флангу германо-русского фронта и по Франции. Как командующий Южным фронтом, я должен был быть готов ко всем этим вариантам развития событий.
Когда противник не стал сразу же форсировать Мессинский пролив, что на первый взгляд казалось необъяснимым, меня вдруг на короткое время охватили сомнения. Может быть, противник задумал использовать Сицилию с ее просторными гаванями в качестве плацдарма для крупномасштабной операции на Бмканах? В конце концов я отбросил эти предположения, поскольку подобный план нельзя было осуществить, не имея в своем распоряжении военно-морских и военно-воздушных баз в Апулии. Возможность вторжения в центральные районы Италии к северу от Рима или со стороны Адриатики, взвесив все за и против, я тоже исключил; и та и другая операция была бы связана с невероятными трудностями, для преодоления которых в то время альянс не располагал в Средиземноморье достаточными силами и средствами. Высадка в Апулии должны была бы сопровождаться наступлением через Калабрию с целью овладения горными ущельями в районе Абруцци. Тем не менее, в любом случае нельзя было упускать из виду возможность наступательной операции противника на юге Италии – в качестве главного или вспомогательного удара – до того момента, когда расположение его сил, особенно военно-морских, укажет на то, что у него иные намерения.
Рим, в связи с его политическим и стратегическим значением, занимал важное место в моих рассуждениях о возможных вариантах развития событий. Для того чтобы добраться до него по суше, потребовалось бы много времени, однако можно было гораздо быстрее решить эту задачу путем вторжения со стороны Тирренского моря. Самым очевидным местом возможной высадки, действительно идеально подходившим для этой цели (если исключить выброску воздушного десанта в непосредственной близости от столицы), был залив Салерно.
3-4 сентября противник сделал первый ход. Войска Монтгомери пересекли Мессинский пролив и развернули наступление в горах Калабрии. Однако их продвижение вперед было медленным. Если не считать высадку в Пиццо, предпринятую британцами в пять часов утра 8 сентября, они, к нашему большому облегчению, не предприняли крупномасштабных десантных операций, которые могли бы представлять серьезную угрозу для 29-й панцер-гренадерской и 26-й танковой дивизий, которые выдвинулись на север в направлении Салерно и тем самым ослабили нашу оборону в Калабрии. Значительная часть флота вторжения противника находилась в Тирренском море в состоянии боевой готовности с 8 сентября, то есть с того самого дня, когда мощная группировка вражеских бомбардировщиков среди бела дня нанесла удар по моему штабу во Фраскати.
Теперь главный вопрос состоял в том, где высадятся войска альянса. Тот факт, что флот вторжения находился в Тирренском море на широте Неаполя, вовсе не обязательно означал, что целью противника является именно Неаполь. С таким же успехом он мог нацеливать острие своего удара на Рим или Кампанью, где дислоцировались пять боеспособных итальянских дивизий, которые могли бы поддержать операцию по высадке войск альянса, а местность прекрасно подходила для выброски десанта с воздуха.
Я считал, что в случае высадки противника в районе Неаполя уводить наши части из Центральной Италии не будет необходимости. Разумеется, ситуация в этом случае была бы весьма серьезной, однако ее можно было бы контролировать – особенно, если бы Верховное командование вермахта удовлетворило мои многочисленные просьбы и послало на юг, к нам на помощь, одну или две дивизии из армии Роммеля, бездействующей на севере, и если бы эти дивизии прибыли вовремя. Могли возникнуть некоторые сложности с итальянскими войсками, но я мог положиться на генерала фон Витингофа, которому в самом деле удалось наладить дружеские отношения с генералом, командовавшим 7-й итальянской армией в Калабрии. Я также верил в то, что командование германских частей на Сардинии и Корсике сумеет договориться с итальянцами или в крайнем случае сможет пробиться к своим.
В целом ситуация, в которой я оказался, была весьма сложной. Я до сих пор не могу понять, почему Гитлер решил списать со счетов и не принимать во внимание восемь первоклассных германских дивизий (шесть на юге Италии и две неподалеку от Рима) и обладавшие весьма значительной мощью зенитные части и не послал мне на помощь одну или две дивизии, уже сгруппированные на севере страны. Я достаточно часто объяснял Верховному командованию вермахта, насколько важным для битвы за Германию является обладание военно-воздушными базами в Апулии, а также то, что ее равнины ни в коем случае нельзя просто так отдавать противнику. Но, как бы то ни было, не был сделан даже такой очевидный шаг, как соединение дивизий Роммеля, дислоцировавшихся в Северной Италии, и подчиненных мне войск, находившихся неподалеку от Рима или севернее его. Идея Роммеля, состоявшая в отводе всех войск из южных и центральных районов Италии и обороне только севера страны, явно настолько прочно укоренилась в голове Гитлера, что он оставался глух даже к тем предложениям, необходимость реализации которых была тактически очевидной. Но раз уж Гитлер настолько проникся планом Роммеля, оставалось сделать только одно – улучив подходящий момент, вывести из Южной Италии германские сухопутные дивизии и части ВВС и ВМС.
Было уже далеко за полдень, когда Йодль сообщил мне, что итальянцы перешли Рубикон. У меня было мало времени на раздумья. Собственно, предаваться долгим размышлениям не было необходимости, поскольку кодовый сигнал «Ось» уже привел весь механизм в действие. Только ситуация в Риме еще требовала отдачи последних распоряжений. К счастью, мне больше не нужно было препираться с итальянцами, а поскольку линии связи были перерезаны, я избавился от вмешательства Гитлера.
Полученное мною вечером того же дня донесение о том, что флот вторжения все еще находится неподалеку от Неаполя, снял с моих плеч двойную тяжесть: это означало, что можно не опасаться высадки противника на побережье в Кампанье, а угроза того, что 29-я панцер-гренадерская и. 26-я танковая дивизии окажутся отрезанными в Калабрии на узком перешейке, практически сошла на нет. Теперь противнику практически ничего не оставалось, кроме как высадиться на пляжах Салерно.
Это означало, что мы должны ускорить продвижение к северу двух дивизий, находившихся в Калабрии, и одновременно задержать продвижение войск Монтгомери. В выполнении последней задачи нам должна была помочь го_ристая местность. Ситуацию в Риме следовало прояснить, а находившиеся в районе столицы войска отправить на юг в помощь 10-й армии; наши дивизии нужно было развернуть в районе Салерно. Дивизию «Герман Геринг», находившуюся на отдыхе в районе Казерты, следовало как можно скорее вернуть и снова ввести в действие. Генералу Гейдриху и находившимся под его командованием основным силам 1-й парашютно-десантной дивизии, дислоцировавшимся в Апулии, предстояло действовать по обстановке на свой страх и риск.
2-й воздушный флот приступил к действиям против флота вторжения. В то же время зенитным частям, сконцентрированным вокруг Рима и поблизости от аэродромов люфтваффе, был отдан приказ находиться в полной боевой готовности к отражению воздушных ударов противника. Тот факт, что альянс упустил возможность провести высадку воздушного десанта, снизил напряжение в Риме; предоставленные самим себе, итальянские дивизии не представляли для нас серьезной опасности, хотя в численном отношении превосходили нас втрое. Можно было предвидеть, что без столкновений с нашими бывшими союзниками дело не обойдется. Однако, в отличие от вероломного поведения итальянского руководства, в целом в итальянских войсках все еще преобладало дружеское отношение к нам, и серьезные стычки произошли только в Риме и на Корсике.
Первые донесения из Рима были не слишком обнадеживающими, даже если сделать скидку на то, что в них могла присутствовать некоторая доля преувеличения. 2-я парашютно-десантная дивизия быстро подошла к южной окраине города и была остановлена у железнодорожной линии, чтобы избежать вооруженных столкновений в городе. Как только мне сообщили о попытках с боем пересечь линию и продолжить движение, я тут же приказал их прекратить. Атака парашютистов на главный штаб итальянских сухопутных войск, хотя и оказалась более трудным делом, чем я ожидал, закончилась полным тактическим успехом. Оперативный отдел штаба во главе с генералом Роаттой попросту удрал. Что же касается 3-й танковой дивизии, двигавшейся от озера на юг, к северным окраинам города, то ни с каким серьезным сопротивлением она не столкнулась.
9 сентября один человек, давно состоявший в фашистской партии и служивший в одной из итальянских дивизий, сообщил мне, что итальянцы не станут больше сопротивляться и готовы вступить в переговоры. Вскоре после этого итальянское командование отдало своим войскам приказ сложить оружие. Генерал Кальви ди Берголо, имевший титул графа, и полковник Монтесемоло, тоже граф, прибыли ко мне под белым флагом. После краткой беседы я поручил завершить переговоры и согласовать детали Вестфалю, не сомневаясь, что он прекрасно справится с этим делом. Я потребовал от итальянской стороны немедленной демобилизации всех видов вооруженных сил и согласился на то, чтобы их солдаты разошлись по домам. Роммель связался со мной по рации и приказал мне отправить всех итальянских военнослужащих в Германию в качестве военнопленных, хотя до этого мне ни разу не приходилось слышать о его назначении моим начальником. Я решил не обращать внимания на упомянутую радиограмму и телеграфировал Гитлеру, что, находясь в безвыходном положении, вынужден настаивать на том, чтобы мне не отдавали приказов, выполнить которые заведомо не представляется возможным.
Я должен был иметь возможность действовать так, как считал нужным. Отмечу, что больше мне подобных указаний не давали. Роммелю, кстати, тоже следовало добиться демобилизации итальянцев на севере и распустить их по домам. Поскольку он этого не сделал, это привело к массовому дезертирству с их стороны, а дезертиры сформировали ядро партизанских отрядов. Причиной того, что мои многократные и вызванные необходимостью просьбы о подкреплении были отвергнуты, стало существование в Италии двоевластия между мной и Роммелем и то, что Гитлер проявлял чуть ли не. подобострастную готовность во всем^ идти навстречу последнему. К сожалению, разоружение итальянцев и складирование в безопасных местах оружия, боеприпасов и военного снаряжения потребовало больше времени и людей, чем я собирался выделить для выполнения этих задач, учитывая тактическую обстановку в районе Салерно. Если бы только в Рим была переброшена хотя бы одна дивизия!
Бои на пляжах Салерно, несмотря на подавляющее превосходство противника в воздухе, его шквальный артиллерийский огонь и немногочисленность наших войск, мы вели с гораздо большим успехом, чем я осмеливался надеяться. Нам улыбнулась удача, когда 11 сентября первые подразделения 29-й панцер-гренадерской дивизии, прибывшие из Калабрии, сумели, несмотря на нехватку горючего, предпринять контратаку на левом фланге. Вскоре к ним присоединились основные силы этого соединения и 26-я танковая дивизия. На правом фланге в контратаку пошли 15-я панцер-гренадерская дивизия и те части и подразделения дивизии «Герман Геринг», которые были готовы двинуться в прорыв следом за машинами 15-й танковой. Брешь в центре была прикрыта, хотя и не слишком надежно, силами 16-й танковой дивизии, первоначально находившейся в резерве, и полком 1-й парашютно-десантной дивизии, которая все еще оставалась в этом районе. Машины 16-й танковой дивизии, которые 11 сентября начали контратаку с хорошими шансами на успех, потеряв темп, увязли в местности, изрытой траншеями, и превратились в легкую мишень для корабельной артиллерии противника; с другой стороны, наши войска на левом фланге, являвшемся зоной ответственности 76-го танкового корпуса, 13 или 14 сентября с успехом провели собственную контратаку – ближе к вечеру мне доложили, что есть надежда на то, что они сбросят противника обратно в море. Мы с Витинго-фом были настроены гораздо более скептически и, к со-жмению, оказмись правы. Как легко этот критический период времени, который даже англичане называли «переломной неделей», мог закончиться решительной победой Германии, если бы Гитлер уступил моим весьма скромным требованиям.
По окончании этого исключительно важного периода ситуация практически мало изменилась. Левый фланг группировки наших войск, оборонявшей Салерно, был прикрыт от осторожно продвигавшихся вперед войск Монтгомери арьергардом 76-го танкового корпуса, а также естественными и искусственными препятствиями. Со стороны Апулии серьезной угрозы не было – нам существенно помогло то, что мы, в отличие от британской 8-й армии, не стали распылять свои силы.
10 сентября я уже нарисовал на карте наши новые оборонительные позиции на случай отступления из Южной Италии; когда впоследствии нам пришлось отойти, мы заняли оборону приблизительно в тех местах, которые я обозначил. В первые два дня у меня складывалось впечатление, что мы должны быть готовы пойти на значительные территориальные жертвы, но что в то же время все еще существует возможность занять оборону к югу от Рима по линии, проходящей через Монте-Миньяно (позже – «линия Рейнхарда») или же по линии Гарильяно – Кассино (позже – «линия Густава»). Однако для того, чтобы можно было сохранить надежду остановить там противника, на этих позициях следовало как следует закрепиться, направив туда боевые и инженерно-саперные части. Обеспечить нам передышку, необходимую для решения этих задач, должен был фон Витингоф и его 10-я армия.