Страница:
Ханна. А где этот флигель?
Шеннон. Да здесь же, под горой. Но все мои леди, кроме молоденькой
Медеи и другой Медеи, постарше, отправились на лодке со стеклянным днищем
обозревать чудеса подводного мира.
Ханна. Ну что ж, когда вернутся, они смогут обозревать и мои акварели с
помеченными на них ценами.
Шеннон. Да, вы энергичное создание, честное слово! Фантастически хитрая
пролаза.
Ханна. Да, вроде вас, мистер Шеннон. (Мягко отбирает у него блокнот.)
Мистер Шеннон, если дедушка выйдет до моего возвращения из своей каморки под
номером четыре, будьте добры, присмотрите за ним. Я постараюсь не
задерживаться. (Хватает папку и быстро уходит.)
Шеннон. Фантастика! Абсолютная фантастика!
Порыв ветра в пальмовых зарослях, и последние блики заходящего солнца
рассыпаются по веранде золотыми монетами. Снизу слышатся крики. Появляются
мексиканцы, еле удерживая в руках только что пойманную и завернутую в
рубашку игуану. Она бьется изо всех сил, стараясь вырваться. Мексиканцы
останавливаются перед кактусами, возле веранды, привязывают игуану к стойке.
Шум привлекает внимание Мэксин, она выходит на веранду.
Педро. Tenemos fiesta. [Сегодня у нас будет пир (исп.)]
Панчо. Comeremos bien. [Поедим как следует (исп.)]
Педро. Damela, damela! Yo la atare. [Давай ее сюда! Я ее привяжу
(исп.)]
Панчо. Yo la cogi - yo la atare! [Я поймал, я и привяжу! (исп.)]
Педро. Lo que vas a hacer es dejarla escapar! [Да ты ее упустишь
(исп.)]
Мэксин. Ammarla fuerte! Ole, ole! No la dejes escapar. Dejala moverse!
[Привязывайте крепче! Скорей, скорей! Смотри не упусти. И чтобы двигаться
могла! (исп.)] (Шеннону.) Они поймали игуану.
Шеннон. Я и сам вижу, Мэксин.
Мэксин подносит ром-коко к самому лицу Шеннона.
Привлеченные шумом и криками мексиканцев, на веранде появляются немцы.
Фрау Фаренкопф (подбегает к Мэксин). В чем дело? Что случилось? Змея?
Поймали змею?
Мэксин. Нет. Ящерицу.
Фрау Фаренкопф (наигрывая отвращение.). У-у-у-у... ящерица! (Изображает
такой ужас, словно перед ней сам Джек-потрошитель.)
Шеннон (Мэксин). Любите игуанье мясо?
Фрау Фаренкопф. Вы будете ее есть? Есть? Эту большую ящерицу?
Мэксин. А они очень вкусные. Напоминают куриное белое мясо.
Фрау Фаренкопф бежит к своим, все они возбужденно обсуждают по-немецки
историю с игуаной.
Шеннон. Если вы имеете в виду мексиканских кур, то это не слишком
аппетитно. Мексиканские куры питаются падалью, от них и пахнет падалью.
Мэксин. Нет, я имею в виду техасских курочек.
Шеннон (мечтательно). Техасских... (Беспокойно ходит взад и вперед по
веранде.)
Внимание Мэксин раздваивается: то она не может оторвать глаз от Шеннона, его
высокой, стройной фигуры,
ни на минуту не остающейся в покое, то вдруг ее привлекают извивающиеся в
борьбе с игуаной тела мексиканцев, лежащих на животе под верандой. Она в
раздумье, словно старается разобраться, кто из них сильнее влечет ее простое
и чувственное естество.
(Оборачивается и видит ее глаза, устремленные на него.) Эта игуана -
самец или самка?
Мэксин. Ха! А кому интересно, какого она пола?..
Шеннон проходит мимо, почти касаясь ее.
Разве что другой игуане?
Шеннон. А вы никогда не слыхали стишка про игуану? (Отбирает у нее
ром-коко и, кажется, вот-вот выпьет, но лишь с гримасой понюхал.)
Мэксин посмеивается.
Жил гаучо юный по имени Бруно.
Слово "любовь" понимал он вот так:
"Женщины - прелесть, овечки - смак,
Но игуана - numero uno". [здесь - первый класс (исп.)]
На последних словах выплескивает ром-коко прямо на спину Педро, который с
криком вскакивает с земли.
Педро. Hijo de la... [Сукин... (исп.)]
Шеннон. Que? Que? [Что? Что? (исп.)]
Мэксин. Vete! [Перестаньте! (исп.)]
Шеннон хохочет. Игуана удирает, мексиканцы с криками бегут за ней.
Она уже почти скрылась в зарослях, но один из них настигает ее и ловит.
Панчо. La iguana se escapo. [Игуана убежала (исп.)]
Мэксин. Cogela, cogela! La cogiste? Si no la coges, te mordera el culo.
La cogiste? [Ловите, ловите ее! Поймал? Если не поймаешь, она тебя сцапает.
Поймал? (исп.)]
Панчо. La cogi! [Поймал! (исп.)]
Мексиканцы с игуаной снова скрываются под верандой.
Мэксин (оборачиваясь, Шеннону). Мне показалось, ваше преподобие, или вы
и вправду чуть не свернули с пути истинного и готовы выпить?
Шеннон. Один запах спиртного уже вызывает у меня тошноту.
Мэксин. А примете внутрь, не почувствуете запаха. (Прикасается к его
вспотевшему лбу.)
Шеннон смахивает ее руку, как докучливого комара.
Ха! (Направляется к столику с напитками.)
Шеннон (смотрит на нее с недоброй усмешкой). Дорогая моя Мэксин, того,
кто сказал, что вам идут штаны, плотно облегающие зад, нельзя назвать вашим
искренним другом... (Отворачивается от нее.)
В комнате дедушки шум падающего тела и хриплый, испуганный крик.
Мэксин. Я знала, знала, что так будет! Старик грохнулся.
Шеннон бежит в комнату дедушки, за ним Мэксин.
Пока ловили сбежавшую игуану, постепенно стемнело. Здесь, по сути, конец
картины. Однако переход к следующей не надо обозначать ни затемнением, ни
занавесом. В полутьме появляется герр Фаренкопф, включает свет на веранде.
Матовый свет большого шара, висящего посреди веранды, придает эпизодам,
которые разыгрываются в этой части сцены, нечто нереальное. О большой
жемчужно-матовый шар бьются ночные бабочки, гигантские мотыльки с тонкими,
как паутинки, крылышками. И свет от прилипших к шару крылышек стал опаловым
и чуть сказочным. Шеннон выводит старого поэта на веранду. Вид у старика
безупречен - белоснежный костюм, черный шнурок галстука. Когда он проходит
под матовым шаром, его львиная грива отливает серебром.
Дедушка. Кости целы. Я ведь резиновый.
Шеннон. Путешественнику случается и падать во время его странствий.
Дедушка. Ханна! (Его зрение и слух так ослабели, что он принимает
Шеннона за Ханну.) Я совершенно уверен, что здесь закончу поэму.
Шеннон (очень громко и ласково). И у меня такое же чувство, дедушка.
Мэксин выходит вслед за ними из комнаты деда.
Дедушка. Никогда еще ни в чем не был так уверен.
Шеннон (ласково, с легкой усмешкой). И я тоже.
Фаренкопф (все это время, прижав к уху радиоприемничек, с восторгом
слушает какую-то тихую передачу. Выключает приемник и, очень возбужденный,
обращается ко всем). От центра Лондона до берега Ла-Манша - все в огне!
Геринг, сам фельдмаршал Геринг, называет это "новой фазой нашей победы"!
Бомбы! Зажигательные бомбы! Супер-бомбы! Каждую ночь!
Дедушка (до него доходит только повышенный тон этой тирады, которую он
воспринимает как просьбу прочесть стихи. Стучит по полу своей тростью,
откидывает голову и начинает читать стихи в приподнятом декламационном
стиле).
Буйной и быстрой быть юности надо,
Ночь напролет танцевать до упаду,
И, ослепленный...
(Запинается, на лице испуг и смущение.)
Все это очень веселит немцев.
Вольфганг (подходит к деду и кричит ему прямо в ухо). Сэр! Ваш возраст?
Сколько вам лет?
Ханна (появляется на веранде. Подбегает к дедушке и отвечает за него).
Девяносто семь.
Фаренкопф. Сколько?
Ханна. Девяносто семь. Без малого сто лет.
Фаренкопф по-немецки повторяет это сообщение своей сияющей жене и дочери.
Дедушка (перебивая их).
...ликующий взгляд
Не устремлять ни вперед, ни назад;
Сдабривать шутки...
(Снова запнулся.)
Ханна (подсказывая, крепко держит деда под руку).
...вином искрометным,
(вместе с дедушкой)
Не сожалея о дне мимолетном,
Не замечая, как близок закат.
Юный всегда слепоте своей рад.
Немцы шумно развеселились. Вольфганг аплодирует поэту прямо в лицо. Дедушка
хотел раскланяться, но он слаб и, наклонясь вперед, не очень уверенно
опирается на трость. Шеннон крепко берет его под руку.
Ханна (показывает Вольфгангу рисунки). Если я правильно поняла, вы
проводите здесь свой медовый месяц?
Он не отвечает ей; фрау Фаренкопф хохочет и как заведенная кивает головой.
(Повторяет по-немецки.) Habe ich recht, dass Sie auf Ihrer
Hochzeitsreise sind? Was fur eine hubsche junge Braut! Ich mache
Pastell-Skizzen... darf ich, wurden Sie mir erlauben?.. Wurden Sie, bitte...
bitte... [У вас медовый месяц? Как прелестна новобрачная! Я рисую
пастелью... не могла бы я?.. Вы мне позволите?.. Прошу вас... (нем.)]
Фаренкопф запевает нацистскую песню и ведет свою семейку к столику с
ведерком шампанского,
Шеннон усаживает дедушку за другой столик.
Дедушка (очень веселый). Ханна! Какой у нас сегодня улов?
Ханна (смущенно). Дедушка, сядь и не кричи, пожалуйста.
Дедушка. А? Что они положили тебе в ручку, Ханна, серебро или бумажки?
Ханна (почти в отчаянии). Дедушка, не кричи! Садись за стол. Пора
ужинать.
Шеннон. Подкрепиться пора, дедушка!
Дедушка (несколько озадаченно, не унимается). Но сколько все-таки тебе
выдали?
Ханна. Дедушка, прошу тебя!
Дедушка. Но они купили... удалось продать акварель?
Ханна. Ничего я им не продавала, дедушка.
Мэксин. Ха!
Ханна (оборачивается к Шеннону. Ее обычное спокойствие изменяет ей). Не
садится и не унимается.
Дедушка (подмигивая и улыбаясь, с видом опытной кокетки). Ха! Здорово
мы их выпотрошили, Ханна?
Шеннон. Сядьте, мисс Джелкс. (Он говорит, мягко, но настойчиво.)
Она сразу повинуется.
(Берет руку дедушки и вкладывает в нее смятый мексиканский банкнот.
Громко.) Сэр! Сэр! Тут пять... долларов. Я кладу их вам в карман.
Ханна. Мы не принимаем милостыни, мистер Шеннон...
Шеннон. Да что вы, я дал ему пять песо.
Дедушка. Неплохо за одно стихотворение!
Шеннон. Сэр! Сэр! Достоинства ваших стихов несоизмеримы с жалким
денежным вознаграждением.
Как-то по-особому, чуть шутливо нежен со стариком - все старое, умирающее
так трогает нас, так ранит наши чувства, что рождается потребность в
нежности, которую уже ничто не может сдержать. Это относится не только к
Шеннону, но и к Ханне. И в отношении друг к другу они тоже перешли границы
обычной сдержанности.
Дедушка. А? Да... (Он вконец измучен, но у него еще хватает сил
кричать.) Мы тут можем сорвать большой куш, а?
Шеннон. Можете быть совершенно уверены!
Мэксин. Ха!
Шеннон метнул на нее свирепый взгляд. Мэксин с любезной улыбкой отходит к
немцам.
Дедушка (задыхаясь и слегка пошатываясь, виснет на руке Шеннона, думая,
что это Ханна). А что... в ресторане... очень много народу? (Оглядывается,
ничего не видя.)
Шеннон. Да, яблоку упасть негде. И еще за дверью стоит толпа.
Но старик не слышит.
Дедушка. Ханна, если здесь есть бар, где пьют коктейли, нам надо бы
сначала там поработать. Куй железо, пока горячо... хо-хо... пока горячо...
Это уже смахивает на бред. И только такая сильная женщина, как Ханна, может
сохранять выдержку.
Ханна. Он принимает вас за меня, мистер Шеннон. Помогите ему сесть и,
пожалуйста, побудьте с ним минутку...
Отходит от стола и делает несколько глубоких вдохов и выдохов, словно ее
только что вытащили из воды. Шеннон усаживает старика в кресло, и тут
дедушку сразу покидает лихорадочная живость, он откидывается на спинку и
дремлет.
Шеннон (приближаясь к Ханне). Что это вы так глубоко дышите?
Ханна. Одним в такую минуту нужно выпить, другие глотают пилюли. А я
делаю несколько глубоких вдохов.
Шеннон. Вы принимаете все слишком близко к сердцу. А ведь это
естественно в его возрасте.
Ханна. Да, да, знаю. Но за эти два-три месяца у него уже не раз бывали
подобные "небольшие мозговые явления", как вы их называете. А совсем еще
недавно он был таким молодцом. Приходилось показывать паспорт, чтобы
подтвердить, что он действительно старейший из ныне живущих поэтов. Мы
кое-что зарабатывали и сводили концы с концами. Увидев, как он слабеет, я
стала уговаривать его вернуться в Нантакет. Но маршрут всегда определял он,
и тут он уперся, и ни в какую: "Нет, в Мексику!"... И вот мы здесь, на этой
ветреной вершине, словно два пугала для птиц. Автобус, на котором мы ехали
из Мехико, сломался на высоте пятнадцати тысяч футов над уровнем моря. Тут у
него как раз и случилось это расстройство... Меня не так убивает потеря
слуха и зрения, как эта... затуманенность сознания, - она меня просто
убивает. Ведь до самого последнего времени у него была удивительно ясная
голова. А вчера? Я истратила почти все, что у нас оставалось, на это кресло
на колесах, чтобы привезти его сюда. Он настаивал, чтобы мы двигались
дальше, пока не дойдем до моря... до "колыбели жизни", как он его
называет... (Замечает, что тело дедушки безжизненно обмякло. Делает глубокий
вдох и спокойно подходит к нему.)
Шеннон (мексиканиам). Servicio! Aqui! [Подавайте! Быстрей! (исп.)]
Властный тон оказывает свое действие - мексиканцы уже подают рыбу.
Ханна. Какой вы добрый человек, мистер Шеннон. Не знаю, как вас
благодарить. Сейчас разбужу его. Дедушка! (Тихонько хлопает в ладоши у
самого уха деда.)
Старик просыпается и смущенно посмеивается.
Дедушка, смотри, полотняные салфетки. (Вынимает из кармана салфетку.
Шеннону.) Я всегда ее ношу с собой на случай, если подадут бумажные.
Дедушка. Здесь просто изумительно... Ханна, надеюсь, что здесь можно
заказывать "а-ля карт". Я бы заказал что-нибудь очень легкое, чтобы не
клонило ко сну. Я хочу еще поработать после ужина... Собираюсь закончить
здесь свою поэму.
Ханна. Дедушка! Мы обрели друга. Познакомься, дедушка, - его преподобие
мистер Шеннон.
Дедушка (стараясь окончательно стряхнуть дремоту). Его преподобие?
Ханна (громко). Мистер Шеннон - епископальный священник, дедушка.
Дедушка. Служитель Бога?
Ханна. Служитель Бога, в отпуске.
Дедушка. Ханна, скажи ему, что я уже слишком стар для крестин, но еще
слишком молод, чтобы меня отпевать. Вот если бы подвернулась богатая
вдовушка, - на это я еще горазд, и тут мне больше сорока не дашь, - тогда
без священника не обойдешься...
Он в восторге от своих шуточек. Отчетливо представляется, как он
перекидывается этакими безобидными
остротами с бездельниками, возлежащими в шезлонгах всех отелей, где он бывал
еще на рубеже двух столетий,
или с профессорскими женами в маленьких колледжах Новой Англии. Сейчас все
это выглядит немного смешно и трогательно - и его желание понравиться, и его
игривость, и эти шуточки. Но Шеннон поддерживает этот тон,
старик отвлекает его от мыслей о себе.
"Скерцо" этой сцены идет под аккомпанемент ветра, дующего с моря все сильнее
и сильнее и волнующего листву тропических растений на горе. В небе все чаще
сверкает молния.
А ведь если верить дамам, лишь немногим из них переваливает за сорок.
Хо-хо-хо... Ханна, попроси его... благословить нашу трапезу. Мексиканская
пища, безусловно, нуждается в благословении.
Шеннон. Не прочтете ли молитву вы, сэр? Я присоединюсь. (У него
развязался шнурок на башмаке.)
Дедушка. Скажи, что я окажу ему эту услугу лишь при одном условии.
Шеннон. При каком, сэр?
Дедушка. Когда я после ужина удалюсь к себе, вы составите компанию моей
дочери. Я ложусь спать с курами, а встаю с петухами, хо-хо-хо! Значит, вы -
священнослужитель? Женаты или холосты?
Шеннон. Холост, сэр. Ни одна нормальная цивилизованная женщина не пошла
бы за меня, мистер Коффин.
Дедушка. Что он говорит, Ханна?
Ханна (в смущении). Дедушка, прочти молитву.
Дедушка (не слыша ее слов). Я называю ее дочерью, а на самом деле она
дочь моей дочери. Мы заботимся друг о друге с тех пор, как она сразу
потеряла и отца и мать, - это была первая автомобильная катастрофа на
острове Нантакет.
Ханна. Читай молитву, дедушка.
Дедушка. Она у меня не модная вертушка: не гонится за модой и не
вертится. Ханна так воспитана, что была бы замечательной женой и матерью,
но... я старый эгоист и не отпускаю ее от себя.
Ханна (кричит ему прямо в ухо). Дедушка, дедушка, молитву!
Дедушка (с усилием подымаясь). Да, молитву... "Благослови, господи,
трапезу нашу и нас самих, во славу твою! Аминь!" (Падает в кресло.)
Шеннон. Аминь.
Сознание дедушки затуманивается, голова клонится вниз, он что-то шепчет про
себя.
А стихи у него стоящие?
Ханна. Дедушка пользовался довольно широкой известностью перед первой
мировой войной и еще некоторое время после войны, хотя первоклассным поэтом
его не считали.
Шеннон. Широкой известностью в узком кругу - так, что ли?
Ханна. Пусть так, зато вдохновение его никогда не было "узким". Я
горжусь, что я его внучка. (Вынимает из кармана пачку сигарет, но только
заглянула в нее и снова прячет в карман.)
Дедушка (бессвязно). Ханна, сегодня... слишком жаркое утро для... для
такой горячей каши. (Уныло посмеиваясь, качает головой.)
Ханна (с быстрой, испуганной улыбкой, смущенно). Видите, еще не пришел
в себя, - ему кажется, что сейчас утро.
Шеннон. Фантастика, фантастика!
Ханна. Кажется, "фантастика" - ваше любимое слово, мистер Шеннон?
Шеннон (мрачно поглядывая вниз с веранды). Да, верно. Вы же понимаете,
мисс Джелкс, живешь двойной жизнью - реальной и выдуманной, фантастической.
Кто знает, какая из них настоящая?
Ханна. По-моему, обе, мистер Шеннон.
Шеннон. Но если живешь своими фантазиями, как было со мной в последнее
время, а дело делать надо в реальности, плохо приходится - преследуют
призраки. (Это сказано как что-то уже глубоко личное.) Мне казалось, здесь я
одолею их, но положение изменилось. Я не знал, что хозяйка овдовела,
превратилась в веселую вдовушку... (Посмеивается почти как дедушка.)
Мэксин (весело напевая что-то про себя, подкатывает маленький столик с
ведерком льда, кокосами и целым набором бутылок). Кому коктейль?
Ханна. Спасибо, миссис Фолк, нам не надо.
Шеннон. Дорогая Мэксин, никто не пьет коктейли между рыбой и жарким.
Мэксин. А дедушке неплохо бы выпить, чтобы проснуться. Старикам вино
полезно, оно их подбадривает. (Кричит в ухо деду.) Дедушка, пуншу? (Почти
касается Шеннона бедром.)
Шеннон. Мэксин, у вас зад, - извините, мисс Джелкс, - у вас, Мэксин,
ляжки слишком объемисты для этой веранды.
Мэксин. Ха! А мексиканцам нравятся, если судить по тому, как они меня
щиплют в автобусах. Да и немцам тоже. Каждый раз, когда я прохожу около
господина Фаренкопфа, он ухитряется меня ущипнуть.
Шеннон. Ну что ж, пройдитесь еще разок, может, ущипнет.
Мэксин. Ха! Смешаю дедушке коктейль, чтобы он дотянул до конца обеда.
Шеннон. Идите, идите к своим нацистам. Я сам смешаю. (Подходит к
столику с напитками.)
Мэксин (Ханне). А вам, дорогая? Содовой с лимонным соком?
Ханна. Спасибо, ничего не хочется.
Шеннон. Мэксин, не заставляйте нервных людей еще больше нервничать.
Мэксин. Дайте лучше я смешаю пунш для дедушки. А то вы черт знает что
делаете, Шеннон.
Яростным толчком Шеннон запускает винный столик, словно таран, прямо в живот
Мэксин. Бутылки летят на пол. Мэксин с такой же силой запускает столик в
Шеннона.
Ханна. Миссис Фолк, мистер Шеннон! Что за ребячество! Ради Бога,
перестаньте!
Привлеченные шумом, подбегают немцы и заливаются радостным смехом. Шеннон и
Мэксин, ухватившись за столик с разных сторон, толкают его друг на друга,
свирепо оскалившись, как два гладиатора в смертельной схватке. Немцы
заливаются смехом и болтают по-немецки.
Мистер Шеннон, перестаньте! (Немцам.) Bitte! Nehmen Sie die Spirituosen
weg! Bitte, nehmen Sie die weg! [Уберите, пожалуйста, бутылки! Уберите все
отсюда! (нем.)]
Шеннон вырвал столик из рук Мэксин и с силой двинул его в сторону немцев. Те
визжат от восторга. Столик с грохотом стукнулся о стену веранды. Шеннон
спрыгнул со ступенек, скрывается за листвой. В зарослях кричат птицы.
Наконец немцы возвращаются к своему столику, и внезапно наступает тишина.
Мэксин. Совсем с ума сошел, скотина ирландская!.. Сук... су...
сумасшедший!
Ханна. Миссис Фолк, он ведь пытается бросить пить.
Мэксин. А вы не вмешивайтесь! Все время вмешиваетесь не в свое дело!
Ханна. Мистер Шеннон... в опасном состоянии.
Мэксин. Я знаю, дорогая, как с ним обращаться. А вы только сегодня с
ним встретились. Вот коктейль для дедушки.
Ханна. Пожалуйста, не называйте его дедушкой.
Мэксин. Шеннон же называет.
Ханна (беря у нее бокал). Но у него это не звучит так свысока, как у
вас. Мой дедушка - джентльмен в самом прямом значении этого слова. Настоящий
джентльмен.
Мэксин. А вы кто?
Ханна. Его внучка.
Мэксин. И все?
Ханна. По-моему, вполне достаточно.
Мэксин. Да вы уж дошли до точки! Используете больного старика, чтобы
пролезать в гостиницы, не заплатив даже за день вперед. Да-да, таскаете его
за собой, как мексиканские нищенки таскают больных детей, чтобы разжалобить
туристов.
Ханна. Я вам сказала, у меня нет денег.
Мэксин. Да, а я вам ответила, что недавно овдовела и попала в такой
переплет, что в пору было вместе с мужем самой броситься на дно морское.
В зарослях показывается Шеннон, но ни Мэксин, ни Ханна не замечают его.
Ханна (стараясь быть спокойной). Завтра на рассвете я пойду в город,
поставлю мольберт на площади, буду продавать акварели, рисовать портреты
туристов. Я не слабый человек. И такая неудача, как здесь, у меня не часто
случается.
Мэксин. И я тоже не слабый человек.
Ханна. Да про вас и не скажешь. Перед вашей силой даже страх
испытываешь.
Мэксин. И правильно. Но интересно, как вы доберетесь до Акапулько без
денег на такси или хотя бы на билет в автобусе?
Ханна. На своих двоих, миссис Фолк. Мы, островитяне, хорошие ходоки. И
если вы сомневаетесь в моих словах и действительно думаете, что я дошла до
точки, могу посадить дедушку в кресло, повезти вниз по этой тропинке к шоссе
и дальше по шоссе в город.
Мэксин. И будете катить десять миль, в грозу?
Ханна. Да, буду! И довезу!
В этой перепалке она превосходит Мэксин душевной силой. Обе стоят у стола.
Дедушка во сне откидывает голову.
Мэксин. Я бы вас не пустила.
Ханна. Но вы же недвусмысленно дали понять, что не хотите оставить нас
даже на эту ночь.
Мэксин. В грозу старика сдует с коляски, как опавший лист.
Ханна. И все-таки он не захочет оставаться там, где ему не рады. И я
этого не хочу. Ни для него, ни для себя, миссис Фолк. (Мексиканцам.) Где
наше кресло на колесах? Куда вы поставили кресло моего дедушки?
Их разговор разбудил дедушку.
Дедушка (не разобравшись в ситуации, пытается встать, стучит тростью по
полу и начинает декламировать).
Мир любовью называет
Давний тот мотив,
Что старик скрипач играет,
В кабаке подпив.
Обезумев и шатаясь,
Он выводит...
Ханна. Дедушка, не сейчас! Только не сейчас, дедушка!.. Ему показалось,
что его попросили читать стихи. (Усаживает его на место.)
Ханна и Мэксин все еще не подозревают о присутствии Шеннона.
Мэксин. Успокойтесь, дорогая.
Ханна. А я совершенно спокойна, миссис Фолк.
Мэксин. Зато я не спокойна, вот беда.
Ханна. Я понимаю, миссис Фолк. Вы недавно потеряли мужа. И может быть,
тоскуете о нем сильнее, чем отдаете себе в том отчет.
Мэксин. Нет. Вся беда в Шенноне.
Ханна. Вы хотите сказать, в его нервном состоянии и...
Мэксин. Да нет. В самом Шенноне. Я хочу, дорогая моя, чтобы вы
отступились от него. Вы не для Шеннона, и Шеннон не для вас!
Ханна. Миссис Фолк, я старая дева, и мне уже под сорок.
Мэксин. Я-то чувствую, как вы оба трепещете. Я издали чую подобную
дрожь, которая начинает бить сразу двоих. И как только вас сюда принесло, я
сразу ее почувствовала в вас и Шенноне. И, верьте мне, только это повело к
недоразумениям между нами. Оставьте Шеннона в покое, дорогая, и живите себе
здесь с вашим дедушкой, пока не надоест.
Ханна. Миссис Фолк, похожа я на женщину-вамп?
Мэксин. Они разные бывают. Каких только вамп я здесь не насмотрелась!
Шеннон (подходя к столику). Мэксин, я вам уже говорил - не заставляйте
нервных людей еще больше нервничать. Но вы не слушаете.
Мэксин. Вам бы в самый раз выпить.
Шеннон. Предоставьте мне самому решать за себя.
Ханна. Может, присядете к нам, мистер Шеннон, и поедите? Пожалуйста!
Сразу станет легче.
Шеннон. Я не голоден.
Ханна. Тогда просто посидите с нами. Пожалуйста...
Шеннон присаживается к столу Ханны.
Мэксин (в сторону Ханны, с угрозой). Ну хорошо... хорошо...
Дедушка (слегка приподнимаясь, бормочет). Изумительно... изумительное
местечко...
Мэксин отходит и откатывает столик с винами в сторону немцев.
Шеннон. И вы бы в самом деле ушли?
Ханна. Вам не приходилось играть в покер, мистер Шеннон?
Шеннон. Хотите сказать, просто блефовали?
Ханна. До некоторой степени.
Поднимается ветер. И кажется - это глубокий вздох океана волнует листву
джунглей.
Сейчас начнется гроза. Надеюсь, ваши дамы уже не катаются по морю на
своей лодке со стеклянным днищем, обозревая подводные чудеса?
Шеннон. Плохо вы знаете этих леди. Но они, пожалуй, успели вернуться и
уже танцуют в ресторанчике под пианолу да строят новые козни, как бы
половчее выжить меня с работы.
Ханна. А чем вы займетесь, если вас...
Шеннон. Выкинут? Вернусь в церковь или... поплыву прямиком в Китай.
Ханна вынимает смятую пачку сигарет и, обнаружив, что остались только две
штуки,
решает их приберечь до случая и снова прячет в карман.
Можно попросить у вас сигарету, мисс Джелкс?
Она подает пачку.
(Комкает, и выбрасывает за перила.) Никогда не курите этих сигарет. Их
делают из окурков, которые нищие собирают в мусорных ямах в Мехико.
(Вынимает коробочку английских сигарет.) Курите! Импортные. В герметической
упаковке. Единственная роскошь, которую я себе позволяю.
Ханна. Ну что ж, благодарю вас, выкурю, поскольку вы выбросили мои.
Шеннон. Я хочу вам сказать кое-что о вас самой. Вы - леди, настоящая
Шеннон. Да здесь же, под горой. Но все мои леди, кроме молоденькой
Медеи и другой Медеи, постарше, отправились на лодке со стеклянным днищем
обозревать чудеса подводного мира.
Ханна. Ну что ж, когда вернутся, они смогут обозревать и мои акварели с
помеченными на них ценами.
Шеннон. Да, вы энергичное создание, честное слово! Фантастически хитрая
пролаза.
Ханна. Да, вроде вас, мистер Шеннон. (Мягко отбирает у него блокнот.)
Мистер Шеннон, если дедушка выйдет до моего возвращения из своей каморки под
номером четыре, будьте добры, присмотрите за ним. Я постараюсь не
задерживаться. (Хватает папку и быстро уходит.)
Шеннон. Фантастика! Абсолютная фантастика!
Порыв ветра в пальмовых зарослях, и последние блики заходящего солнца
рассыпаются по веранде золотыми монетами. Снизу слышатся крики. Появляются
мексиканцы, еле удерживая в руках только что пойманную и завернутую в
рубашку игуану. Она бьется изо всех сил, стараясь вырваться. Мексиканцы
останавливаются перед кактусами, возле веранды, привязывают игуану к стойке.
Шум привлекает внимание Мэксин, она выходит на веранду.
Педро. Tenemos fiesta. [Сегодня у нас будет пир (исп.)]
Панчо. Comeremos bien. [Поедим как следует (исп.)]
Педро. Damela, damela! Yo la atare. [Давай ее сюда! Я ее привяжу
(исп.)]
Панчо. Yo la cogi - yo la atare! [Я поймал, я и привяжу! (исп.)]
Педро. Lo que vas a hacer es dejarla escapar! [Да ты ее упустишь
(исп.)]
Мэксин. Ammarla fuerte! Ole, ole! No la dejes escapar. Dejala moverse!
[Привязывайте крепче! Скорей, скорей! Смотри не упусти. И чтобы двигаться
могла! (исп.)] (Шеннону.) Они поймали игуану.
Шеннон. Я и сам вижу, Мэксин.
Мэксин подносит ром-коко к самому лицу Шеннона.
Привлеченные шумом и криками мексиканцев, на веранде появляются немцы.
Фрау Фаренкопф (подбегает к Мэксин). В чем дело? Что случилось? Змея?
Поймали змею?
Мэксин. Нет. Ящерицу.
Фрау Фаренкопф (наигрывая отвращение.). У-у-у-у... ящерица! (Изображает
такой ужас, словно перед ней сам Джек-потрошитель.)
Шеннон (Мэксин). Любите игуанье мясо?
Фрау Фаренкопф. Вы будете ее есть? Есть? Эту большую ящерицу?
Мэксин. А они очень вкусные. Напоминают куриное белое мясо.
Фрау Фаренкопф бежит к своим, все они возбужденно обсуждают по-немецки
историю с игуаной.
Шеннон. Если вы имеете в виду мексиканских кур, то это не слишком
аппетитно. Мексиканские куры питаются падалью, от них и пахнет падалью.
Мэксин. Нет, я имею в виду техасских курочек.
Шеннон (мечтательно). Техасских... (Беспокойно ходит взад и вперед по
веранде.)
Внимание Мэксин раздваивается: то она не может оторвать глаз от Шеннона, его
высокой, стройной фигуры,
ни на минуту не остающейся в покое, то вдруг ее привлекают извивающиеся в
борьбе с игуаной тела мексиканцев, лежащих на животе под верандой. Она в
раздумье, словно старается разобраться, кто из них сильнее влечет ее простое
и чувственное естество.
(Оборачивается и видит ее глаза, устремленные на него.) Эта игуана -
самец или самка?
Мэксин. Ха! А кому интересно, какого она пола?..
Шеннон проходит мимо, почти касаясь ее.
Разве что другой игуане?
Шеннон. А вы никогда не слыхали стишка про игуану? (Отбирает у нее
ром-коко и, кажется, вот-вот выпьет, но лишь с гримасой понюхал.)
Мэксин посмеивается.
Жил гаучо юный по имени Бруно.
Слово "любовь" понимал он вот так:
"Женщины - прелесть, овечки - смак,
Но игуана - numero uno". [здесь - первый класс (исп.)]
На последних словах выплескивает ром-коко прямо на спину Педро, который с
криком вскакивает с земли.
Педро. Hijo de la... [Сукин... (исп.)]
Шеннон. Que? Que? [Что? Что? (исп.)]
Мэксин. Vete! [Перестаньте! (исп.)]
Шеннон хохочет. Игуана удирает, мексиканцы с криками бегут за ней.
Она уже почти скрылась в зарослях, но один из них настигает ее и ловит.
Панчо. La iguana se escapo. [Игуана убежала (исп.)]
Мэксин. Cogela, cogela! La cogiste? Si no la coges, te mordera el culo.
La cogiste? [Ловите, ловите ее! Поймал? Если не поймаешь, она тебя сцапает.
Поймал? (исп.)]
Панчо. La cogi! [Поймал! (исп.)]
Мексиканцы с игуаной снова скрываются под верандой.
Мэксин (оборачиваясь, Шеннону). Мне показалось, ваше преподобие, или вы
и вправду чуть не свернули с пути истинного и готовы выпить?
Шеннон. Один запах спиртного уже вызывает у меня тошноту.
Мэксин. А примете внутрь, не почувствуете запаха. (Прикасается к его
вспотевшему лбу.)
Шеннон смахивает ее руку, как докучливого комара.
Ха! (Направляется к столику с напитками.)
Шеннон (смотрит на нее с недоброй усмешкой). Дорогая моя Мэксин, того,
кто сказал, что вам идут штаны, плотно облегающие зад, нельзя назвать вашим
искренним другом... (Отворачивается от нее.)
В комнате дедушки шум падающего тела и хриплый, испуганный крик.
Мэксин. Я знала, знала, что так будет! Старик грохнулся.
Шеннон бежит в комнату дедушки, за ним Мэксин.
Пока ловили сбежавшую игуану, постепенно стемнело. Здесь, по сути, конец
картины. Однако переход к следующей не надо обозначать ни затемнением, ни
занавесом. В полутьме появляется герр Фаренкопф, включает свет на веранде.
Матовый свет большого шара, висящего посреди веранды, придает эпизодам,
которые разыгрываются в этой части сцены, нечто нереальное. О большой
жемчужно-матовый шар бьются ночные бабочки, гигантские мотыльки с тонкими,
как паутинки, крылышками. И свет от прилипших к шару крылышек стал опаловым
и чуть сказочным. Шеннон выводит старого поэта на веранду. Вид у старика
безупречен - белоснежный костюм, черный шнурок галстука. Когда он проходит
под матовым шаром, его львиная грива отливает серебром.
Дедушка. Кости целы. Я ведь резиновый.
Шеннон. Путешественнику случается и падать во время его странствий.
Дедушка. Ханна! (Его зрение и слух так ослабели, что он принимает
Шеннона за Ханну.) Я совершенно уверен, что здесь закончу поэму.
Шеннон (очень громко и ласково). И у меня такое же чувство, дедушка.
Мэксин выходит вслед за ними из комнаты деда.
Дедушка. Никогда еще ни в чем не был так уверен.
Шеннон (ласково, с легкой усмешкой). И я тоже.
Фаренкопф (все это время, прижав к уху радиоприемничек, с восторгом
слушает какую-то тихую передачу. Выключает приемник и, очень возбужденный,
обращается ко всем). От центра Лондона до берега Ла-Манша - все в огне!
Геринг, сам фельдмаршал Геринг, называет это "новой фазой нашей победы"!
Бомбы! Зажигательные бомбы! Супер-бомбы! Каждую ночь!
Дедушка (до него доходит только повышенный тон этой тирады, которую он
воспринимает как просьбу прочесть стихи. Стучит по полу своей тростью,
откидывает голову и начинает читать стихи в приподнятом декламационном
стиле).
Буйной и быстрой быть юности надо,
Ночь напролет танцевать до упаду,
И, ослепленный...
(Запинается, на лице испуг и смущение.)
Все это очень веселит немцев.
Вольфганг (подходит к деду и кричит ему прямо в ухо). Сэр! Ваш возраст?
Сколько вам лет?
Ханна (появляется на веранде. Подбегает к дедушке и отвечает за него).
Девяносто семь.
Фаренкопф. Сколько?
Ханна. Девяносто семь. Без малого сто лет.
Фаренкопф по-немецки повторяет это сообщение своей сияющей жене и дочери.
Дедушка (перебивая их).
...ликующий взгляд
Не устремлять ни вперед, ни назад;
Сдабривать шутки...
(Снова запнулся.)
Ханна (подсказывая, крепко держит деда под руку).
...вином искрометным,
(вместе с дедушкой)
Не сожалея о дне мимолетном,
Не замечая, как близок закат.
Юный всегда слепоте своей рад.
Немцы шумно развеселились. Вольфганг аплодирует поэту прямо в лицо. Дедушка
хотел раскланяться, но он слаб и, наклонясь вперед, не очень уверенно
опирается на трость. Шеннон крепко берет его под руку.
Ханна (показывает Вольфгангу рисунки). Если я правильно поняла, вы
проводите здесь свой медовый месяц?
Он не отвечает ей; фрау Фаренкопф хохочет и как заведенная кивает головой.
(Повторяет по-немецки.) Habe ich recht, dass Sie auf Ihrer
Hochzeitsreise sind? Was fur eine hubsche junge Braut! Ich mache
Pastell-Skizzen... darf ich, wurden Sie mir erlauben?.. Wurden Sie, bitte...
bitte... [У вас медовый месяц? Как прелестна новобрачная! Я рисую
пастелью... не могла бы я?.. Вы мне позволите?.. Прошу вас... (нем.)]
Фаренкопф запевает нацистскую песню и ведет свою семейку к столику с
ведерком шампанского,
Шеннон усаживает дедушку за другой столик.
Дедушка (очень веселый). Ханна! Какой у нас сегодня улов?
Ханна (смущенно). Дедушка, сядь и не кричи, пожалуйста.
Дедушка. А? Что они положили тебе в ручку, Ханна, серебро или бумажки?
Ханна (почти в отчаянии). Дедушка, не кричи! Садись за стол. Пора
ужинать.
Шеннон. Подкрепиться пора, дедушка!
Дедушка (несколько озадаченно, не унимается). Но сколько все-таки тебе
выдали?
Ханна. Дедушка, прошу тебя!
Дедушка. Но они купили... удалось продать акварель?
Ханна. Ничего я им не продавала, дедушка.
Мэксин. Ха!
Ханна (оборачивается к Шеннону. Ее обычное спокойствие изменяет ей). Не
садится и не унимается.
Дедушка (подмигивая и улыбаясь, с видом опытной кокетки). Ха! Здорово
мы их выпотрошили, Ханна?
Шеннон. Сядьте, мисс Джелкс. (Он говорит, мягко, но настойчиво.)
Она сразу повинуется.
(Берет руку дедушки и вкладывает в нее смятый мексиканский банкнот.
Громко.) Сэр! Сэр! Тут пять... долларов. Я кладу их вам в карман.
Ханна. Мы не принимаем милостыни, мистер Шеннон...
Шеннон. Да что вы, я дал ему пять песо.
Дедушка. Неплохо за одно стихотворение!
Шеннон. Сэр! Сэр! Достоинства ваших стихов несоизмеримы с жалким
денежным вознаграждением.
Как-то по-особому, чуть шутливо нежен со стариком - все старое, умирающее
так трогает нас, так ранит наши чувства, что рождается потребность в
нежности, которую уже ничто не может сдержать. Это относится не только к
Шеннону, но и к Ханне. И в отношении друг к другу они тоже перешли границы
обычной сдержанности.
Дедушка. А? Да... (Он вконец измучен, но у него еще хватает сил
кричать.) Мы тут можем сорвать большой куш, а?
Шеннон. Можете быть совершенно уверены!
Мэксин. Ха!
Шеннон метнул на нее свирепый взгляд. Мэксин с любезной улыбкой отходит к
немцам.
Дедушка (задыхаясь и слегка пошатываясь, виснет на руке Шеннона, думая,
что это Ханна). А что... в ресторане... очень много народу? (Оглядывается,
ничего не видя.)
Шеннон. Да, яблоку упасть негде. И еще за дверью стоит толпа.
Но старик не слышит.
Дедушка. Ханна, если здесь есть бар, где пьют коктейли, нам надо бы
сначала там поработать. Куй железо, пока горячо... хо-хо... пока горячо...
Это уже смахивает на бред. И только такая сильная женщина, как Ханна, может
сохранять выдержку.
Ханна. Он принимает вас за меня, мистер Шеннон. Помогите ему сесть и,
пожалуйста, побудьте с ним минутку...
Отходит от стола и делает несколько глубоких вдохов и выдохов, словно ее
только что вытащили из воды. Шеннон усаживает старика в кресло, и тут
дедушку сразу покидает лихорадочная живость, он откидывается на спинку и
дремлет.
Шеннон (приближаясь к Ханне). Что это вы так глубоко дышите?
Ханна. Одним в такую минуту нужно выпить, другие глотают пилюли. А я
делаю несколько глубоких вдохов.
Шеннон. Вы принимаете все слишком близко к сердцу. А ведь это
естественно в его возрасте.
Ханна. Да, да, знаю. Но за эти два-три месяца у него уже не раз бывали
подобные "небольшие мозговые явления", как вы их называете. А совсем еще
недавно он был таким молодцом. Приходилось показывать паспорт, чтобы
подтвердить, что он действительно старейший из ныне живущих поэтов. Мы
кое-что зарабатывали и сводили концы с концами. Увидев, как он слабеет, я
стала уговаривать его вернуться в Нантакет. Но маршрут всегда определял он,
и тут он уперся, и ни в какую: "Нет, в Мексику!"... И вот мы здесь, на этой
ветреной вершине, словно два пугала для птиц. Автобус, на котором мы ехали
из Мехико, сломался на высоте пятнадцати тысяч футов над уровнем моря. Тут у
него как раз и случилось это расстройство... Меня не так убивает потеря
слуха и зрения, как эта... затуманенность сознания, - она меня просто
убивает. Ведь до самого последнего времени у него была удивительно ясная
голова. А вчера? Я истратила почти все, что у нас оставалось, на это кресло
на колесах, чтобы привезти его сюда. Он настаивал, чтобы мы двигались
дальше, пока не дойдем до моря... до "колыбели жизни", как он его
называет... (Замечает, что тело дедушки безжизненно обмякло. Делает глубокий
вдох и спокойно подходит к нему.)
Шеннон (мексиканиам). Servicio! Aqui! [Подавайте! Быстрей! (исп.)]
Властный тон оказывает свое действие - мексиканцы уже подают рыбу.
Ханна. Какой вы добрый человек, мистер Шеннон. Не знаю, как вас
благодарить. Сейчас разбужу его. Дедушка! (Тихонько хлопает в ладоши у
самого уха деда.)
Старик просыпается и смущенно посмеивается.
Дедушка, смотри, полотняные салфетки. (Вынимает из кармана салфетку.
Шеннону.) Я всегда ее ношу с собой на случай, если подадут бумажные.
Дедушка. Здесь просто изумительно... Ханна, надеюсь, что здесь можно
заказывать "а-ля карт". Я бы заказал что-нибудь очень легкое, чтобы не
клонило ко сну. Я хочу еще поработать после ужина... Собираюсь закончить
здесь свою поэму.
Ханна. Дедушка! Мы обрели друга. Познакомься, дедушка, - его преподобие
мистер Шеннон.
Дедушка (стараясь окончательно стряхнуть дремоту). Его преподобие?
Ханна (громко). Мистер Шеннон - епископальный священник, дедушка.
Дедушка. Служитель Бога?
Ханна. Служитель Бога, в отпуске.
Дедушка. Ханна, скажи ему, что я уже слишком стар для крестин, но еще
слишком молод, чтобы меня отпевать. Вот если бы подвернулась богатая
вдовушка, - на это я еще горазд, и тут мне больше сорока не дашь, - тогда
без священника не обойдешься...
Он в восторге от своих шуточек. Отчетливо представляется, как он
перекидывается этакими безобидными
остротами с бездельниками, возлежащими в шезлонгах всех отелей, где он бывал
еще на рубеже двух столетий,
или с профессорскими женами в маленьких колледжах Новой Англии. Сейчас все
это выглядит немного смешно и трогательно - и его желание понравиться, и его
игривость, и эти шуточки. Но Шеннон поддерживает этот тон,
старик отвлекает его от мыслей о себе.
"Скерцо" этой сцены идет под аккомпанемент ветра, дующего с моря все сильнее
и сильнее и волнующего листву тропических растений на горе. В небе все чаще
сверкает молния.
А ведь если верить дамам, лишь немногим из них переваливает за сорок.
Хо-хо-хо... Ханна, попроси его... благословить нашу трапезу. Мексиканская
пища, безусловно, нуждается в благословении.
Шеннон. Не прочтете ли молитву вы, сэр? Я присоединюсь. (У него
развязался шнурок на башмаке.)
Дедушка. Скажи, что я окажу ему эту услугу лишь при одном условии.
Шеннон. При каком, сэр?
Дедушка. Когда я после ужина удалюсь к себе, вы составите компанию моей
дочери. Я ложусь спать с курами, а встаю с петухами, хо-хо-хо! Значит, вы -
священнослужитель? Женаты или холосты?
Шеннон. Холост, сэр. Ни одна нормальная цивилизованная женщина не пошла
бы за меня, мистер Коффин.
Дедушка. Что он говорит, Ханна?
Ханна (в смущении). Дедушка, прочти молитву.
Дедушка (не слыша ее слов). Я называю ее дочерью, а на самом деле она
дочь моей дочери. Мы заботимся друг о друге с тех пор, как она сразу
потеряла и отца и мать, - это была первая автомобильная катастрофа на
острове Нантакет.
Ханна. Читай молитву, дедушка.
Дедушка. Она у меня не модная вертушка: не гонится за модой и не
вертится. Ханна так воспитана, что была бы замечательной женой и матерью,
но... я старый эгоист и не отпускаю ее от себя.
Ханна (кричит ему прямо в ухо). Дедушка, дедушка, молитву!
Дедушка (с усилием подымаясь). Да, молитву... "Благослови, господи,
трапезу нашу и нас самих, во славу твою! Аминь!" (Падает в кресло.)
Шеннон. Аминь.
Сознание дедушки затуманивается, голова клонится вниз, он что-то шепчет про
себя.
А стихи у него стоящие?
Ханна. Дедушка пользовался довольно широкой известностью перед первой
мировой войной и еще некоторое время после войны, хотя первоклассным поэтом
его не считали.
Шеннон. Широкой известностью в узком кругу - так, что ли?
Ханна. Пусть так, зато вдохновение его никогда не было "узким". Я
горжусь, что я его внучка. (Вынимает из кармана пачку сигарет, но только
заглянула в нее и снова прячет в карман.)
Дедушка (бессвязно). Ханна, сегодня... слишком жаркое утро для... для
такой горячей каши. (Уныло посмеиваясь, качает головой.)
Ханна (с быстрой, испуганной улыбкой, смущенно). Видите, еще не пришел
в себя, - ему кажется, что сейчас утро.
Шеннон. Фантастика, фантастика!
Ханна. Кажется, "фантастика" - ваше любимое слово, мистер Шеннон?
Шеннон (мрачно поглядывая вниз с веранды). Да, верно. Вы же понимаете,
мисс Джелкс, живешь двойной жизнью - реальной и выдуманной, фантастической.
Кто знает, какая из них настоящая?
Ханна. По-моему, обе, мистер Шеннон.
Шеннон. Но если живешь своими фантазиями, как было со мной в последнее
время, а дело делать надо в реальности, плохо приходится - преследуют
призраки. (Это сказано как что-то уже глубоко личное.) Мне казалось, здесь я
одолею их, но положение изменилось. Я не знал, что хозяйка овдовела,
превратилась в веселую вдовушку... (Посмеивается почти как дедушка.)
Мэксин (весело напевая что-то про себя, подкатывает маленький столик с
ведерком льда, кокосами и целым набором бутылок). Кому коктейль?
Ханна. Спасибо, миссис Фолк, нам не надо.
Шеннон. Дорогая Мэксин, никто не пьет коктейли между рыбой и жарким.
Мэксин. А дедушке неплохо бы выпить, чтобы проснуться. Старикам вино
полезно, оно их подбадривает. (Кричит в ухо деду.) Дедушка, пуншу? (Почти
касается Шеннона бедром.)
Шеннон. Мэксин, у вас зад, - извините, мисс Джелкс, - у вас, Мэксин,
ляжки слишком объемисты для этой веранды.
Мэксин. Ха! А мексиканцам нравятся, если судить по тому, как они меня
щиплют в автобусах. Да и немцам тоже. Каждый раз, когда я прохожу около
господина Фаренкопфа, он ухитряется меня ущипнуть.
Шеннон. Ну что ж, пройдитесь еще разок, может, ущипнет.
Мэксин. Ха! Смешаю дедушке коктейль, чтобы он дотянул до конца обеда.
Шеннон. Идите, идите к своим нацистам. Я сам смешаю. (Подходит к
столику с напитками.)
Мэксин (Ханне). А вам, дорогая? Содовой с лимонным соком?
Ханна. Спасибо, ничего не хочется.
Шеннон. Мэксин, не заставляйте нервных людей еще больше нервничать.
Мэксин. Дайте лучше я смешаю пунш для дедушки. А то вы черт знает что
делаете, Шеннон.
Яростным толчком Шеннон запускает винный столик, словно таран, прямо в живот
Мэксин. Бутылки летят на пол. Мэксин с такой же силой запускает столик в
Шеннона.
Ханна. Миссис Фолк, мистер Шеннон! Что за ребячество! Ради Бога,
перестаньте!
Привлеченные шумом, подбегают немцы и заливаются радостным смехом. Шеннон и
Мэксин, ухватившись за столик с разных сторон, толкают его друг на друга,
свирепо оскалившись, как два гладиатора в смертельной схватке. Немцы
заливаются смехом и болтают по-немецки.
Мистер Шеннон, перестаньте! (Немцам.) Bitte! Nehmen Sie die Spirituosen
weg! Bitte, nehmen Sie die weg! [Уберите, пожалуйста, бутылки! Уберите все
отсюда! (нем.)]
Шеннон вырвал столик из рук Мэксин и с силой двинул его в сторону немцев. Те
визжат от восторга. Столик с грохотом стукнулся о стену веранды. Шеннон
спрыгнул со ступенек, скрывается за листвой. В зарослях кричат птицы.
Наконец немцы возвращаются к своему столику, и внезапно наступает тишина.
Мэксин. Совсем с ума сошел, скотина ирландская!.. Сук... су...
сумасшедший!
Ханна. Миссис Фолк, он ведь пытается бросить пить.
Мэксин. А вы не вмешивайтесь! Все время вмешиваетесь не в свое дело!
Ханна. Мистер Шеннон... в опасном состоянии.
Мэксин. Я знаю, дорогая, как с ним обращаться. А вы только сегодня с
ним встретились. Вот коктейль для дедушки.
Ханна. Пожалуйста, не называйте его дедушкой.
Мэксин. Шеннон же называет.
Ханна (беря у нее бокал). Но у него это не звучит так свысока, как у
вас. Мой дедушка - джентльмен в самом прямом значении этого слова. Настоящий
джентльмен.
Мэксин. А вы кто?
Ханна. Его внучка.
Мэксин. И все?
Ханна. По-моему, вполне достаточно.
Мэксин. Да вы уж дошли до точки! Используете больного старика, чтобы
пролезать в гостиницы, не заплатив даже за день вперед. Да-да, таскаете его
за собой, как мексиканские нищенки таскают больных детей, чтобы разжалобить
туристов.
Ханна. Я вам сказала, у меня нет денег.
Мэксин. Да, а я вам ответила, что недавно овдовела и попала в такой
переплет, что в пору было вместе с мужем самой броситься на дно морское.
В зарослях показывается Шеннон, но ни Мэксин, ни Ханна не замечают его.
Ханна (стараясь быть спокойной). Завтра на рассвете я пойду в город,
поставлю мольберт на площади, буду продавать акварели, рисовать портреты
туристов. Я не слабый человек. И такая неудача, как здесь, у меня не часто
случается.
Мэксин. И я тоже не слабый человек.
Ханна. Да про вас и не скажешь. Перед вашей силой даже страх
испытываешь.
Мэксин. И правильно. Но интересно, как вы доберетесь до Акапулько без
денег на такси или хотя бы на билет в автобусе?
Ханна. На своих двоих, миссис Фолк. Мы, островитяне, хорошие ходоки. И
если вы сомневаетесь в моих словах и действительно думаете, что я дошла до
точки, могу посадить дедушку в кресло, повезти вниз по этой тропинке к шоссе
и дальше по шоссе в город.
Мэксин. И будете катить десять миль, в грозу?
Ханна. Да, буду! И довезу!
В этой перепалке она превосходит Мэксин душевной силой. Обе стоят у стола.
Дедушка во сне откидывает голову.
Мэксин. Я бы вас не пустила.
Ханна. Но вы же недвусмысленно дали понять, что не хотите оставить нас
даже на эту ночь.
Мэксин. В грозу старика сдует с коляски, как опавший лист.
Ханна. И все-таки он не захочет оставаться там, где ему не рады. И я
этого не хочу. Ни для него, ни для себя, миссис Фолк. (Мексиканцам.) Где
наше кресло на колесах? Куда вы поставили кресло моего дедушки?
Их разговор разбудил дедушку.
Дедушка (не разобравшись в ситуации, пытается встать, стучит тростью по
полу и начинает декламировать).
Мир любовью называет
Давний тот мотив,
Что старик скрипач играет,
В кабаке подпив.
Обезумев и шатаясь,
Он выводит...
Ханна. Дедушка, не сейчас! Только не сейчас, дедушка!.. Ему показалось,
что его попросили читать стихи. (Усаживает его на место.)
Ханна и Мэксин все еще не подозревают о присутствии Шеннона.
Мэксин. Успокойтесь, дорогая.
Ханна. А я совершенно спокойна, миссис Фолк.
Мэксин. Зато я не спокойна, вот беда.
Ханна. Я понимаю, миссис Фолк. Вы недавно потеряли мужа. И может быть,
тоскуете о нем сильнее, чем отдаете себе в том отчет.
Мэксин. Нет. Вся беда в Шенноне.
Ханна. Вы хотите сказать, в его нервном состоянии и...
Мэксин. Да нет. В самом Шенноне. Я хочу, дорогая моя, чтобы вы
отступились от него. Вы не для Шеннона, и Шеннон не для вас!
Ханна. Миссис Фолк, я старая дева, и мне уже под сорок.
Мэксин. Я-то чувствую, как вы оба трепещете. Я издали чую подобную
дрожь, которая начинает бить сразу двоих. И как только вас сюда принесло, я
сразу ее почувствовала в вас и Шенноне. И, верьте мне, только это повело к
недоразумениям между нами. Оставьте Шеннона в покое, дорогая, и живите себе
здесь с вашим дедушкой, пока не надоест.
Ханна. Миссис Фолк, похожа я на женщину-вамп?
Мэксин. Они разные бывают. Каких только вамп я здесь не насмотрелась!
Шеннон (подходя к столику). Мэксин, я вам уже говорил - не заставляйте
нервных людей еще больше нервничать. Но вы не слушаете.
Мэксин. Вам бы в самый раз выпить.
Шеннон. Предоставьте мне самому решать за себя.
Ханна. Может, присядете к нам, мистер Шеннон, и поедите? Пожалуйста!
Сразу станет легче.
Шеннон. Я не голоден.
Ханна. Тогда просто посидите с нами. Пожалуйста...
Шеннон присаживается к столу Ханны.
Мэксин (в сторону Ханны, с угрозой). Ну хорошо... хорошо...
Дедушка (слегка приподнимаясь, бормочет). Изумительно... изумительное
местечко...
Мэксин отходит и откатывает столик с винами в сторону немцев.
Шеннон. И вы бы в самом деле ушли?
Ханна. Вам не приходилось играть в покер, мистер Шеннон?
Шеннон. Хотите сказать, просто блефовали?
Ханна. До некоторой степени.
Поднимается ветер. И кажется - это глубокий вздох океана волнует листву
джунглей.
Сейчас начнется гроза. Надеюсь, ваши дамы уже не катаются по морю на
своей лодке со стеклянным днищем, обозревая подводные чудеса?
Шеннон. Плохо вы знаете этих леди. Но они, пожалуй, успели вернуться и
уже танцуют в ресторанчике под пианолу да строят новые козни, как бы
половчее выжить меня с работы.
Ханна. А чем вы займетесь, если вас...
Шеннон. Выкинут? Вернусь в церковь или... поплыву прямиком в Китай.
Ханна вынимает смятую пачку сигарет и, обнаружив, что остались только две
штуки,
решает их приберечь до случая и снова прячет в карман.
Можно попросить у вас сигарету, мисс Джелкс?
Она подает пачку.
(Комкает, и выбрасывает за перила.) Никогда не курите этих сигарет. Их
делают из окурков, которые нищие собирают в мусорных ямах в Мехико.
(Вынимает коробочку английских сигарет.) Курите! Импортные. В герметической
упаковке. Единственная роскошь, которую я себе позволяю.
Ханна. Ну что ж, благодарю вас, выкурю, поскольку вы выбросили мои.
Шеннон. Я хочу вам сказать кое-что о вас самой. Вы - леди, настоящая