Страница:
— Цверги на опушке Пендаранского леса! — простонал он чуть слышно. — О, великий Морнир, за какие грехи ты так наказываешь меня на старости лет?! — Король действительно в эти мгновения, казалось, еще больше постарел. Он в горестном недоумении медленно покачивал головой, и руки его на резных подлокотниках явственно дрожали. Пол быстро перевел взгляд на светлое лицо альва и, хотя его собственное сердце разрывалось от жалости к старому королю, не заметил в глазах гостя, теперь ставших серыми, ни малейшего сострадания.
— А теперь позволь вручить тебе наш небольшой подарок, Верховный правитель, — сказал Брендель с Кестрельской марки, — и, по просьбе Ра-Тенниэля, заверить тебя, что наш нынешний правитель совсем иной, чем был Плетущий Туманы. Надеюсь, мой рассказ о битве близ Пендаранского леса помог тебе это понять. Ра-Тенниэль не намерен прятаться в Данилоте, так что отныне ты будешь видеть нас значительно чаще, чем раз в семь лет, как то было прежде. В честь этого, а также в знак нашей долгой дружбы, благодаря которой столь тесно переплелись нити наших судеб, король светлых альвов посылает тебе вот это.
Никогда в жизни не видел Пол столь прекрасной вещи! Брендель вручил Айлилю нечто вроде тонкого хрустального скипетра, в котором, казалось, сосредоточился свет всех светильников, горевших в комнате, и теперь сам этот дивный жезл стал светиться неким волшебным светом, вобравшим в себя все оттенки и цвета радуги. Красновато-оранжевые огни факелов, отблески пламени свечей, даже бело-голубое сияние звезд за окном — все это, казалось, сплелось в бесконечно прихотливом световом рисунке, точно вытканном заключенным внутри этого жезла крошечным ткацким станком.
— Магический кристалл! — прошептал Айлиль, не сводя глаз с подарка. — Это же настоящее сокровище! Прошло не менее четырех сотен лет с тех пор, как стены этого дворца видели подобный кристалл.
— И чья в том вина? — холодно заметил Брендель.
— Ты несправедлив, друг мой, — возразил Айлиль, пожалуй, несколько резковато. Слова альва, похоже, задели-таки его гордость. — Вайлерт, тогдашний Верховный правитель, действительно разбил волшебный кристалл, но ведь то было лишь одно из проявлений — и еще далеко не самое страшное! — ужасного безумия, его охватившего. И Бреннин заплатил за безумие Вайлерта кровавую цену: началась гражданская война. — Голос короля звучал удивительно уверенно и твердо. — Передай Ра-Тенниэлю, что я с благодарностью принимаю дар светлых альвов. И если он решит воспользоваться кристаллом, чтобы призвать нас на помощь, его призыв не останется без ответа. Это ты тоже ему непременно передай. Завтра же я доложу на Большом совете о том, что ты мне только что рассказал. А с Пендарана мы теперь глаз не спустим — это я тебе обещаю.
— Сердце подсказывает мне, что этого будет недостаточно, Верховный правитель, — тихо сказал Брендель. — Во Фьонаваре зашевелились пособники великого Зла!
Айлиль медленно покивал, соглашаясь, и сказал:
— Так мне и Лорин говорил совсем недавно… — Он некоторое время молчал, точно колеблясь, потом, словно нехотя, спросил, запинаясь: — Скажи мне, На-Брендель, а как … ведет себя ваш Сторожевой Камень?
— Точно так же, как и в тот день, когда Гинсерат сделал его! — вдруг отчего-то рассердившись, воскликнул альв. — Светлые альвы ничего не забыли, король! Ты бы лучше на свой собственный Камень чаще смотрел!
— Я вовсе не хотел никого обидеть, друг мой, — спокойно сказал Айлиль, — но тебе ведь известно, что для сохранности Сторожевых Камней непременно следует поддерживать священный огонь нааль и не забывать об этом. Я же могу лишь заверить тебя, что потомки Конари и Колана, да и самого Гинсерата, никогда не забывают о Баэль Рангат! Наш Камень тоже пока что светится синим, как и прежде, и, если Боги будут к нам милостивы, таким он и останется. — В наступившем молчании Пол заметил, как ярко горят глаза Бренделя. — Пойдем! — предложил вдруг Айлиль, поднимаясь с кресла и возвышаясь над ними. — Пойдем, и я покажу тебе!
Круто повернувшись, он подошел к двери в спальню, открыл ее и двинулся дальше не оглядываясь. Брендель шел за ним, и Пол тоже постарался не отстать, мельком успев увидеть огромное королевское ложе на четырех резных ножках под балдахином и юного пажа Тарна, спавшего в уголке на кушетке. Айлиль по-прежнему на них не оглядывался. Он отпер еще одну дверь, в дальней стене спальни, и прошел в нее. Пол и Брендель поспешили за ним. За дверью оказался небольшой коридор, в конце которого тоже виднелась дверь, весьма мощная, надо сказать. Возле нее Айлиль наконец остановился и перевел дыхание.
— Эта дверь ведет в Зал Камня, — сказал он, чуть задыхаясь, своим спутникам и нажал на небольшое углубление в центре двери. В руку ему тут же соскользнул деревянный прямоугольник, закрывавший глазок, через который можно было заглянуть внутрь. — Ее сделал сам Колан, — пояснил старый король, — когда привез сюда Камень после сражения у горы Рангат. Говорят, ему суждено вечно вставать по ночам из могилы и подходить к заветной двери, чтобы взглянуть на Камень Гинсерата и успокоить свое сердце, убедившись, что камень по-прежнему горит синим огнем. Недавно я заметил, что и сам частенько встаю по ночам и бреду сюда. Ну что ж, смотри, На-Брендель из Кестреля! Смотри на Сторожевой Камень великого Королевства Бреннин!
Альв молча шагнул к окошечку и заглянул в него. Довольно долго он стоял без движения, потом, так и не сказав ни единого слова, отошел от двери.
— И ты тоже посмотри, юный Пуйл, посмотри и ответь нам, горит ли Камень синим огнем, который был зажжен в нем с помощью великого заклятия, — сказал Айлиль и жестом пригласил Пола подойти к двери. Тот осторожно обошел Бренделя и прильнул к окошечку.
И увидел небольшую комнату с голыми стенами и абсолютно без мебели; ковров на полу тоже не было. Точно в центре этой пустой комнаты возвышался некий постамент или колонна высотой чуть больше человеческого роста. Перед постаментом на невысоком алтаре горел белый огонь. Сам постамент был украшен резьбой — портретами царственных особ, — а на самом верху в небольшом углублении лежал Камень размером с кулак и светился собственным светом — синим светом удивительной чистоты.
Когда они вновь вернулись в гостиную Айлиля, Пол взял на столике у окна третий кубок и налил всем троим вина. Брендель, приняв у него кубок, тут же принялся беспокойно мерить шагами комнату. Айлиль уселся на прежнее место возле столика с шахматной доской. А Пол остался стоять у окна. Вскоре альв перестал метаться по комнате и остановился перед старым королем.
— Мы верим тому, что говорят нам Сторожевые Камни, потому что ДОЛЖНЫ им верить, — начал он негромко и как-то смиренно, — но, как тебе известно, существует множество сил, которые служат Тьме, и некоторые из них очень страшны и поистине вездесущи. И даже если их повелитель по-прежнему закован в цепи и томится под горой Рангат, нельзя не заметить, что Зло все равно начало уже расползаться по всей земле, и это неведомое нам Зло. И мы, зная об этом, не можем пренебрегать подобной опасностью. Разве ты не чувствуешь дыхания этого Зла в засухе, что поразила твою страну, Верховный правитель? Разве можно было этого не заметить? В Катале идут дожди, и на Равнине — тоже. И только в Бреннине урожай сгорел на корню. И только в Бреннине…
— МОЛЧИ! — выкрикнул Айлиль каким-то надтреснутым голосом. — Ты сам не знаешь, что говоришь! Тебе не следует вмешиваться в наши дела! — Король, напряженно наклонившись вперед, гневно глядел на альва. Два ярко-красных пятна вспыхнули у него на высоких скулах, прикрытых кольцами седой бороды.
На-Брендель не сказал более ни слова. Маленький и хрупкий, он так смело и пристально смотрел на Айлиля, что, казалось, стал в эти мгновения выше ростом и шире в плечах.
Когда же наконец он снова заговорил, в голосе его не было и следа спеси или обиды.
— Я не хотел своими речами вызвать твой гнев, Верховный правитель, — молвил он. — И уж менее всего — в такой день. И все же всем сердцем я чувствую, что лишь очень немногое в недалеком будущем Фьонавара может оставаться делом какого-то одного народа, одной страны. Собственно, таково значение и того дара, который передал тебе Ра-Тенниэль. Я рад, что ты его принял, и в свою очередь непременно передам моему королю твои слова благодарности. — Он низко поклонился Айлилю, на ходу накинул плащ с капюшоном и исчез за дверцей в стене, которая беззвучно затворилась за ним, и очертания ее тут же растаяли. И больше в комнате ничто даже не напоминало о пребывании здесь Бренделя с Кестрельской марки, если не считать мерцавшего в руках Айлиля магического хрустального жезла.
Пол, по-прежнему стоявший у окна, услышал пение какой-то другой, уже успевшей пробудиться птицы. Видно, недалеко до рассвета, решил он. Однако покои Айлиля были расположены в западном крыле дворца, и отсюда небо все еще казалось абсолютно темным. Интересно, думал Пол, а не забыл ли старик вообще о моем присутствии? Однако через некоторое время Айлиль тяжко, устало вздохнул и положил хрустальный жезл на шахматный столик. Потом медленно подошел к Полу и встал с ним рядом, глядя в окно. Во тьме за стеной видна была широкая равнина, простиравшаяся далеко на запад, за которой на самом горизонте темнела полоска леса — черная черта на фоне ночного неба.
— А теперь оставь меня, друг мой Пуйл, — сказал, помолчав, Айлиль. — Устал я что-то, лучше мне остаться одному и попробовать заснуть. Очень я устал… — пробормотал он снова, — очень устал и очень стар. И если действительно по нашей земле крадутся сейчас силы Зла, то уж сегодня ночью я совсем ничем не могу этому помешать, разве что умереть. А я, если честно, умирать не хочу — ни на Древе, ни каким-либо иным способом. И пусть это сочтут моей слабостью — значит, так суждено. — Печальный взгляд Айлиля был как бы обращен в никуда, хотя смотрел он вроде бы на темный лес вдали.
Пол неловко кашлянул и сказал:
— Не думаю, что желание жить может считаться слабостью. — Голос его после затянувшегося молчания звучал хрипло. В душе росло какое-то неведомое мучительное чувство.
Айлиль улыбнулся ему в ответ, но лишь одними губами, и продолжал смотреть во тьму.
— Для короля, Пуйл, это, конечно же, слабость. Запомни: всему своя цена. — Тон у него теперь был совсем иным. — Между прочим, кое-кто меня уже благословил… Ты ведь слышал, что сказала мне сегодня в Большом зале Исанна? Она сказала, что любила меня. А я никогда этого не знал… И вряд ли, — король словно размышлял вслух, повернувшись лицом к Полу и внимательно на него глядя, — я стану рассказывать об этом Маррьен, моей королеве.
Пол с искренним почтением поклонился королю и решил, что пора наконец уйти. В горле отчего-то стоял ком. «Маррьен, моей королеве…» Он тряхнул головой и неуверенно двинулся по коридору. От стены рядом с дверью отделилась какая-то длинная тень. Это был Колл.
— А ты дорогу-то знаешь? — спросил он.
— Пожалуй, нет, — ответил Пол. — Нет, не знаю.
По пустынным залам и коридорам дворца гулко звучали их шаги. Светало. Заря разгоралась в небе над Гуин Истрат, но здесь, во дворце, было еще темно.
Уже у своей двери Пол вдруг повернулся к провожатому и спросил:
— Колл, а о каком это Древе говорил король?
Великан на мгновение застыл, потом задумчиво потер широкую сломанную переносицу, но так и не сказал ни слова. Эхо их шагов смолкло, Парас-Дерваль вновь погрузился в сонную тишину, и Пол решил уже, что ответа на свой вопрос ему не дождаться, когда Колл вдруг сказал напряженным шепотом:
— Это Древо Жизни. И высится оно в Священной роще, что недалеко от западной окраины города. Это дерево Морнира Громовника.
— А что в нем особенного?
— А то, — Колл еще больше понизил голос, — что именно к нему Бог Морнир призывает Верховного правителя в случае всеобщей нужды.
— Призывает? Но для чего?
— Чтобы правитель принял смерть на этом дереве, провисев там… — Голос Колла дрогнул. — Нет! Больше я ничего тебе не скажу. Я и так уже слишком много сказал… Ложись-ка спать. Между прочим, твой дружок, как мне кажется, ночевал сегодня не здесь, а у леди Рэвы. Учти: я вас скоро разбужу — нам ведь с утра предстоит неблизкий путь. — И он, повернувшись на каблуках, быстро пошел прочь.
— Колл!
Великан медленно обернулся.
— И там всегда должен висеть именно король?
Широкое загорелое лицо Колла отражало тяжкие раздумья. Ответил он не сразу и явно неохотно:
— Случалось, что короля подменяли собой принцы крови.
— Так вот что имел в виду Дьярмуд… Колл, я, честное слово, не хотел бы навлечь на тебя беду… но если бы мне позволено было высказать собственную догадку… Наверное, Айлиль был призван из-за этой засухи? Или наоборот — засуха наступила потому, что он не пошел туда? И еще мне кажется, что Айлиль в ужасе и от засухи, и от возможной смерти на Древе Жизни, а Лорин всячески его поддерживает, потому что не верит в то, что подобная страшная смерть короля может хоть что-то изменить. Я прав? — Прошло довольно много времени, прежде чем Колл неохотно кивнул, и Пол заговорил более уверенно: — В таком случае перехожу к следующей своей догадке. Это и в самом деле не более чем догадка, уверяю тебя. По-моему, старший брат Дьярмуда хотел пожертвовать собой, пойти туда вместо короля, но Айлиль ему это запретил — именно поэтому принца и отправили в ссылку, а Дьярмуд стал наследником престола. Верно?
Колл подошел к Полу вплотную и наклонился, глядя ему в лицо своими честными карими глазами, в которых плескалось нечто вроде священного ужаса. Потом он покачал головой и сказал:
— До таких глубин мне не докопаться, но это, по-моему, очень правильная догадка. Верховный правитель обязан был согласиться на такую подмену, но он отказался, и принц проклял его, а это у нас считается изменой трону, вот принца и сослали. Теперь его имя произносить запрещено под страхом смерти.
После этих его слов наступила такая тишина, что Полу показалось, будто ночь всей своей тяжестью навалилась на них и не думает никуда уходить.
— Во мне нет ни капли волшебного могущества, — сказал вдруг Колл густым басом, — но если б я им обладал, то проклял бы его самым страшным проклятием от имени всех наших Богов и Богинь!
— Кого? — изумленно прошептал Пол.
— Как кого? Принца конечно! — отвечал Колл. — Бывшего наследника престола, старшего брата Дьярмуда. Айлерона.
Глава 6
— А теперь позволь вручить тебе наш небольшой подарок, Верховный правитель, — сказал Брендель с Кестрельской марки, — и, по просьбе Ра-Тенниэля, заверить тебя, что наш нынешний правитель совсем иной, чем был Плетущий Туманы. Надеюсь, мой рассказ о битве близ Пендаранского леса помог тебе это понять. Ра-Тенниэль не намерен прятаться в Данилоте, так что отныне ты будешь видеть нас значительно чаще, чем раз в семь лет, как то было прежде. В честь этого, а также в знак нашей долгой дружбы, благодаря которой столь тесно переплелись нити наших судеб, король светлых альвов посылает тебе вот это.
Никогда в жизни не видел Пол столь прекрасной вещи! Брендель вручил Айлилю нечто вроде тонкого хрустального скипетра, в котором, казалось, сосредоточился свет всех светильников, горевших в комнате, и теперь сам этот дивный жезл стал светиться неким волшебным светом, вобравшим в себя все оттенки и цвета радуги. Красновато-оранжевые огни факелов, отблески пламени свечей, даже бело-голубое сияние звезд за окном — все это, казалось, сплелось в бесконечно прихотливом световом рисунке, точно вытканном заключенным внутри этого жезла крошечным ткацким станком.
— Магический кристалл! — прошептал Айлиль, не сводя глаз с подарка. — Это же настоящее сокровище! Прошло не менее четырех сотен лет с тех пор, как стены этого дворца видели подобный кристалл.
— И чья в том вина? — холодно заметил Брендель.
— Ты несправедлив, друг мой, — возразил Айлиль, пожалуй, несколько резковато. Слова альва, похоже, задели-таки его гордость. — Вайлерт, тогдашний Верховный правитель, действительно разбил волшебный кристалл, но ведь то было лишь одно из проявлений — и еще далеко не самое страшное! — ужасного безумия, его охватившего. И Бреннин заплатил за безумие Вайлерта кровавую цену: началась гражданская война. — Голос короля звучал удивительно уверенно и твердо. — Передай Ра-Тенниэлю, что я с благодарностью принимаю дар светлых альвов. И если он решит воспользоваться кристаллом, чтобы призвать нас на помощь, его призыв не останется без ответа. Это ты тоже ему непременно передай. Завтра же я доложу на Большом совете о том, что ты мне только что рассказал. А с Пендарана мы теперь глаз не спустим — это я тебе обещаю.
— Сердце подсказывает мне, что этого будет недостаточно, Верховный правитель, — тихо сказал Брендель. — Во Фьонаваре зашевелились пособники великого Зла!
Айлиль медленно покивал, соглашаясь, и сказал:
— Так мне и Лорин говорил совсем недавно… — Он некоторое время молчал, точно колеблясь, потом, словно нехотя, спросил, запинаясь: — Скажи мне, На-Брендель, а как … ведет себя ваш Сторожевой Камень?
— Точно так же, как и в тот день, когда Гинсерат сделал его! — вдруг отчего-то рассердившись, воскликнул альв. — Светлые альвы ничего не забыли, король! Ты бы лучше на свой собственный Камень чаще смотрел!
— Я вовсе не хотел никого обидеть, друг мой, — спокойно сказал Айлиль, — но тебе ведь известно, что для сохранности Сторожевых Камней непременно следует поддерживать священный огонь нааль и не забывать об этом. Я же могу лишь заверить тебя, что потомки Конари и Колана, да и самого Гинсерата, никогда не забывают о Баэль Рангат! Наш Камень тоже пока что светится синим, как и прежде, и, если Боги будут к нам милостивы, таким он и останется. — В наступившем молчании Пол заметил, как ярко горят глаза Бренделя. — Пойдем! — предложил вдруг Айлиль, поднимаясь с кресла и возвышаясь над ними. — Пойдем, и я покажу тебе!
Круто повернувшись, он подошел к двери в спальню, открыл ее и двинулся дальше не оглядываясь. Брендель шел за ним, и Пол тоже постарался не отстать, мельком успев увидеть огромное королевское ложе на четырех резных ножках под балдахином и юного пажа Тарна, спавшего в уголке на кушетке. Айлиль по-прежнему на них не оглядывался. Он отпер еще одну дверь, в дальней стене спальни, и прошел в нее. Пол и Брендель поспешили за ним. За дверью оказался небольшой коридор, в конце которого тоже виднелась дверь, весьма мощная, надо сказать. Возле нее Айлиль наконец остановился и перевел дыхание.
— Эта дверь ведет в Зал Камня, — сказал он, чуть задыхаясь, своим спутникам и нажал на небольшое углубление в центре двери. В руку ему тут же соскользнул деревянный прямоугольник, закрывавший глазок, через который можно было заглянуть внутрь. — Ее сделал сам Колан, — пояснил старый король, — когда привез сюда Камень после сражения у горы Рангат. Говорят, ему суждено вечно вставать по ночам из могилы и подходить к заветной двери, чтобы взглянуть на Камень Гинсерата и успокоить свое сердце, убедившись, что камень по-прежнему горит синим огнем. Недавно я заметил, что и сам частенько встаю по ночам и бреду сюда. Ну что ж, смотри, На-Брендель из Кестреля! Смотри на Сторожевой Камень великого Королевства Бреннин!
Альв молча шагнул к окошечку и заглянул в него. Довольно долго он стоял без движения, потом, так и не сказав ни единого слова, отошел от двери.
— И ты тоже посмотри, юный Пуйл, посмотри и ответь нам, горит ли Камень синим огнем, который был зажжен в нем с помощью великого заклятия, — сказал Айлиль и жестом пригласил Пола подойти к двери. Тот осторожно обошел Бренделя и прильнул к окошечку.
И увидел небольшую комнату с голыми стенами и абсолютно без мебели; ковров на полу тоже не было. Точно в центре этой пустой комнаты возвышался некий постамент или колонна высотой чуть больше человеческого роста. Перед постаментом на невысоком алтаре горел белый огонь. Сам постамент был украшен резьбой — портретами царственных особ, — а на самом верху в небольшом углублении лежал Камень размером с кулак и светился собственным светом — синим светом удивительной чистоты.
Когда они вновь вернулись в гостиную Айлиля, Пол взял на столике у окна третий кубок и налил всем троим вина. Брендель, приняв у него кубок, тут же принялся беспокойно мерить шагами комнату. Айлиль уселся на прежнее место возле столика с шахматной доской. А Пол остался стоять у окна. Вскоре альв перестал метаться по комнате и остановился перед старым королем.
— Мы верим тому, что говорят нам Сторожевые Камни, потому что ДОЛЖНЫ им верить, — начал он негромко и как-то смиренно, — но, как тебе известно, существует множество сил, которые служат Тьме, и некоторые из них очень страшны и поистине вездесущи. И даже если их повелитель по-прежнему закован в цепи и томится под горой Рангат, нельзя не заметить, что Зло все равно начало уже расползаться по всей земле, и это неведомое нам Зло. И мы, зная об этом, не можем пренебрегать подобной опасностью. Разве ты не чувствуешь дыхания этого Зла в засухе, что поразила твою страну, Верховный правитель? Разве можно было этого не заметить? В Катале идут дожди, и на Равнине — тоже. И только в Бреннине урожай сгорел на корню. И только в Бреннине…
— МОЛЧИ! — выкрикнул Айлиль каким-то надтреснутым голосом. — Ты сам не знаешь, что говоришь! Тебе не следует вмешиваться в наши дела! — Король, напряженно наклонившись вперед, гневно глядел на альва. Два ярко-красных пятна вспыхнули у него на высоких скулах, прикрытых кольцами седой бороды.
На-Брендель не сказал более ни слова. Маленький и хрупкий, он так смело и пристально смотрел на Айлиля, что, казалось, стал в эти мгновения выше ростом и шире в плечах.
Когда же наконец он снова заговорил, в голосе его не было и следа спеси или обиды.
— Я не хотел своими речами вызвать твой гнев, Верховный правитель, — молвил он. — И уж менее всего — в такой день. И все же всем сердцем я чувствую, что лишь очень немногое в недалеком будущем Фьонавара может оставаться делом какого-то одного народа, одной страны. Собственно, таково значение и того дара, который передал тебе Ра-Тенниэль. Я рад, что ты его принял, и в свою очередь непременно передам моему королю твои слова благодарности. — Он низко поклонился Айлилю, на ходу накинул плащ с капюшоном и исчез за дверцей в стене, которая беззвучно затворилась за ним, и очертания ее тут же растаяли. И больше в комнате ничто даже не напоминало о пребывании здесь Бренделя с Кестрельской марки, если не считать мерцавшего в руках Айлиля магического хрустального жезла.
Пол, по-прежнему стоявший у окна, услышал пение какой-то другой, уже успевшей пробудиться птицы. Видно, недалеко до рассвета, решил он. Однако покои Айлиля были расположены в западном крыле дворца, и отсюда небо все еще казалось абсолютно темным. Интересно, думал Пол, а не забыл ли старик вообще о моем присутствии? Однако через некоторое время Айлиль тяжко, устало вздохнул и положил хрустальный жезл на шахматный столик. Потом медленно подошел к Полу и встал с ним рядом, глядя в окно. Во тьме за стеной видна была широкая равнина, простиравшаяся далеко на запад, за которой на самом горизонте темнела полоска леса — черная черта на фоне ночного неба.
— А теперь оставь меня, друг мой Пуйл, — сказал, помолчав, Айлиль. — Устал я что-то, лучше мне остаться одному и попробовать заснуть. Очень я устал… — пробормотал он снова, — очень устал и очень стар. И если действительно по нашей земле крадутся сейчас силы Зла, то уж сегодня ночью я совсем ничем не могу этому помешать, разве что умереть. А я, если честно, умирать не хочу — ни на Древе, ни каким-либо иным способом. И пусть это сочтут моей слабостью — значит, так суждено. — Печальный взгляд Айлиля был как бы обращен в никуда, хотя смотрел он вроде бы на темный лес вдали.
Пол неловко кашлянул и сказал:
— Не думаю, что желание жить может считаться слабостью. — Голос его после затянувшегося молчания звучал хрипло. В душе росло какое-то неведомое мучительное чувство.
Айлиль улыбнулся ему в ответ, но лишь одними губами, и продолжал смотреть во тьму.
— Для короля, Пуйл, это, конечно же, слабость. Запомни: всему своя цена. — Тон у него теперь был совсем иным. — Между прочим, кое-кто меня уже благословил… Ты ведь слышал, что сказала мне сегодня в Большом зале Исанна? Она сказала, что любила меня. А я никогда этого не знал… И вряд ли, — король словно размышлял вслух, повернувшись лицом к Полу и внимательно на него глядя, — я стану рассказывать об этом Маррьен, моей королеве.
Пол с искренним почтением поклонился королю и решил, что пора наконец уйти. В горле отчего-то стоял ком. «Маррьен, моей королеве…» Он тряхнул головой и неуверенно двинулся по коридору. От стены рядом с дверью отделилась какая-то длинная тень. Это был Колл.
— А ты дорогу-то знаешь? — спросил он.
— Пожалуй, нет, — ответил Пол. — Нет, не знаю.
По пустынным залам и коридорам дворца гулко звучали их шаги. Светало. Заря разгоралась в небе над Гуин Истрат, но здесь, во дворце, было еще темно.
Уже у своей двери Пол вдруг повернулся к провожатому и спросил:
— Колл, а о каком это Древе говорил король?
Великан на мгновение застыл, потом задумчиво потер широкую сломанную переносицу, но так и не сказал ни слова. Эхо их шагов смолкло, Парас-Дерваль вновь погрузился в сонную тишину, и Пол решил уже, что ответа на свой вопрос ему не дождаться, когда Колл вдруг сказал напряженным шепотом:
— Это Древо Жизни. И высится оно в Священной роще, что недалеко от западной окраины города. Это дерево Морнира Громовника.
— А что в нем особенного?
— А то, — Колл еще больше понизил голос, — что именно к нему Бог Морнир призывает Верховного правителя в случае всеобщей нужды.
— Призывает? Но для чего?
— Чтобы правитель принял смерть на этом дереве, провисев там… — Голос Колла дрогнул. — Нет! Больше я ничего тебе не скажу. Я и так уже слишком много сказал… Ложись-ка спать. Между прочим, твой дружок, как мне кажется, ночевал сегодня не здесь, а у леди Рэвы. Учти: я вас скоро разбужу — нам ведь с утра предстоит неблизкий путь. — И он, повернувшись на каблуках, быстро пошел прочь.
— Колл!
Великан медленно обернулся.
— И там всегда должен висеть именно король?
Широкое загорелое лицо Колла отражало тяжкие раздумья. Ответил он не сразу и явно неохотно:
— Случалось, что короля подменяли собой принцы крови.
— Так вот что имел в виду Дьярмуд… Колл, я, честное слово, не хотел бы навлечь на тебя беду… но если бы мне позволено было высказать собственную догадку… Наверное, Айлиль был призван из-за этой засухи? Или наоборот — засуха наступила потому, что он не пошел туда? И еще мне кажется, что Айлиль в ужасе и от засухи, и от возможной смерти на Древе Жизни, а Лорин всячески его поддерживает, потому что не верит в то, что подобная страшная смерть короля может хоть что-то изменить. Я прав? — Прошло довольно много времени, прежде чем Колл неохотно кивнул, и Пол заговорил более уверенно: — В таком случае перехожу к следующей своей догадке. Это и в самом деле не более чем догадка, уверяю тебя. По-моему, старший брат Дьярмуда хотел пожертвовать собой, пойти туда вместо короля, но Айлиль ему это запретил — именно поэтому принца и отправили в ссылку, а Дьярмуд стал наследником престола. Верно?
Колл подошел к Полу вплотную и наклонился, глядя ему в лицо своими честными карими глазами, в которых плескалось нечто вроде священного ужаса. Потом он покачал головой и сказал:
— До таких глубин мне не докопаться, но это, по-моему, очень правильная догадка. Верховный правитель обязан был согласиться на такую подмену, но он отказался, и принц проклял его, а это у нас считается изменой трону, вот принца и сослали. Теперь его имя произносить запрещено под страхом смерти.
После этих его слов наступила такая тишина, что Полу показалось, будто ночь всей своей тяжестью навалилась на них и не думает никуда уходить.
— Во мне нет ни капли волшебного могущества, — сказал вдруг Колл густым басом, — но если б я им обладал, то проклял бы его самым страшным проклятием от имени всех наших Богов и Богинь!
— Кого? — изумленно прошептал Пол.
— Как кого? Принца конечно! — отвечал Колл. — Бывшего наследника престола, старшего брата Дьярмуда. Айлерона.
Глава 6
За воротами дворца, за городскими стенами разрушительные последствия засухи были особенно заметны. Они проявлялись в толстом слое пыли на дороге, в жалких остатках колючей ржавой травы на склонах холмов, в оголившихся ветвях деревьев, в пересохших деревенских колодцах. На пятидесятый год правления Айлиля Королевство Бреннин переживало такие страдания, каких не помнил никто из живущих ныне.
Но на Кевина и Пола, выехавших рано утром на юг вместе с отрядом Дьярмуда, состоявшим из семи человек, особенно сильное впечатление производили изможденные лица крестьян, встречавшихся им по дороге, и их исполненные горечи глаза. С самого утра над дорогой дрожало знойное марево, вдали то и дело возникали миражи, а в небе по-прежнему не было ни облачка.
И все же Дьярмуд гнал коня рысью, и Кевин, совершенно не имевший опыта езды верхом да еще и после бурно проведенной бессонной ночи, был чрезвычайно рад, когда они наконец спешились возле какой-то таверны. Это была уже четвертая деревня на их пути.
Они наспех перекусили холодным мясом, сильно сдобренным какими-то острыми специями, хлебом и сыром, обильно запивая все это черным пивом и стараясь промыть забитые дорожной пылью глотки. Кевин, с огромным аппетитом поглощавший еду, заметил, что Дьярмуд коротко переговорил о чем-то с Карде, и тот потихоньку вышел с хозяином таверны в соседнюю комнату. Заметив взгляд Кевина, принц подошел к длинному деревянному столу, за которым сидел сам Кевин, Пол и еще гибкий темноволосый юноша по имени Эррон.
— Мы проверяем, нет ли сведений о вашем друге, — сказал Дьярмуд. — Собственно, это одна из целей нашей поездки на юг. Лорин отправился с той же целью на север. А еще я послал гонца на побережье.
— Кто же за нашими девушками присмотрит? — спросил Пол.
Дьярмуд слегка усмехнулся.
— Не беспокойтесь. Я знаю, что делаю. Там хватает моих людей, да и Мэтт во дворце остался.
— Так Лорин уехал без него? — Пол остро глянул на принца. — Но как же?..
Дьярмуд посмотрел на него весело:
— Между прочим, наш общий друг и без всякой магии отлично умеет постоять за себя. Мечом он владеет совсем неплохо. И чего это вы все время так беспокоитесь, а?
— А разве это так удивительно? — в тон ему заметил Кевин. — Мы понятия не имеем об этой стране, не знаем здешних обычаев и законов, Дейв куда-то пропал и никак не находится… Мы не знаем даже, куда в данный момент направляемся!
— Ну, это-то объяснить несложно, — сказал Дьярмуд. — Мы хотим попытаться перебраться за реку, в Катал. Делать это будем ночью, соблюдая максимальную осторожность, — если нас заметят, то постараются непременно прикончить.
— Ясно, — сказал Кевин и нервно сглотнул. — А нельзя ли заодно узнать, с какой стати мы подвергаем себя подобному риску?
Впервые за все утро Дьярмуд улыбнулся по-настоящему.
— Разумеется, можно! Вы поможете мне соблазнить одну даму. — Он повернулся к подошедшему Карде и шепотом спросил: — Ну что? Новости есть?
Новостей не было. Принц осушил свою кружку и направился к двери. Остальные, с трудом поднявшись на ноги, тут же последовали за ним. Деревенские жители, сидевшие в таверне, тоже вышли на улицу, чтобы посмотреть, как отряд Дьярмуда отправляется в путь.
— Да хранит тебя Морнир, молодой принц! — крикнул вдруг один из крестьян. — Клянусь Древом Жизни — пусть бы Великий взял старика и позволил тебе стать нашим королем!
На первую часть фразы Дьярмуд отреагировал вполне благосклонно и даже приветственно поднял было руку, но, услыхав последние слова крестьянина, изо всех сил вонзил шпоры в бока своего коня. Повисла страшноватая тишина. Взгляд принца стал ледяным. Все так и замерли. Вдруг Кевин услыхал громкое хлопанье крыльев — огромная стая ворон взлетела с земли, на мгновение закрыв солнце.
Когда же наконец Дьярмуд заговорил, голос его звучал холодно и повелительно:
— Твои слова свидетельствуют о том, что ты предатель, — сказал сын Айлиля и, не глядя на крестьянина, кивнул кому-то рядом с собой: — Колл!
Несчастный крестьянин скорее всего не успел даже заметить ту стрелу, которая сразила его насмерть. Дьярмуд, не оглядываясь и не сказав более ни слова, тронул с места коня, и тот тяжело застучал копытами по дороге. Колл убрал лук. Когда первое потрясение прошло, в толпе послышались крики и плач, но всадники уже скрылись за поворотом дороги, ведущей на юг.
Руки у Кевина дрожали, душу его переполнял гнев. Он скакал следом за остальными, но тот убитый человек все время был у него перед глазами. Видение это мешало ему дышать, а горестные вопли толпы все еще стояли в ушах. У Колла же, скакавшего рядом, лицо было совершенно бесстрастным; он, казалось, не был ни капли встревожен случившимся, однако на Пола старался не смотреть: слишком уж этот чужеземец внимательно на него поглядывал, а он, Колл, как последний дурак и предатель, и без того прошлой ночью выболтал ему чересчур много!
Ранней весной 1949 года доктор Джон Форд, родом из Торонто, взял двухнедельных отпуск и в полном одиночестве уехал из своей квартиры при лондонской больнице Св. Фомы — путешествовать автостопом по Озерному краю. Как-то, оказавшись севернее Кесуика, он прошагал целый день пешком по горам, страшно устал и решил заглянуть во двор фермерского домика, притулившегося у подошвы одного из холмов.
Там какая-то девушка доставала из колодца воду. Закатное солнце блестело на ее темных волосах. Заслышав звук его шагов, она обернулась, и он увидел, что глаза у нее серые. Джон снял шляпу и поздоровался, Держа шляпу в руке. Девушка застенчиво улыбнулась в ответ, и он попросил напиться. Она даже воды не успела ему подать, как Джон Форд влюбился в нее. Влюбился безоглядно, как, впрочем, склонен был отдаваться любому своему увлечению.
Диэдри Кауэн той весной исполнилось восемнадцать, и бабушка давным-давно сказала ей, что она полюбит человека из-за моря и выйдет за него замуж. Поскольку бабушку все считали ясновидящей, Диэдри и в голову не приходило сомневаться в справедливости ее слов. К тому же в глазах этого молодого человека была такая страстная мольба и такая нежность…
Отец разрешил Джону Форду переночевать у них в доме, и в той абсолютной тишине, какая бывает лишь перед рассветом, Диэдри встала с постели и вышла в коридор. Она совсем не удивилась, увидев возле своей двери бабушку, как не удивилась и тому, что старушка благословила ее, сопроводив это каким-то древним магическим жестом. А потом Диэдри вошла прямо в комнату Джона, смущенно пряча от него свои серые глаза, и тело ее было нежным и покорным, ибо она верила ему.
Они поженились осенью, и по первому снежку Джон Форд отвез свою жену домой. И вот сейчас, двадцать пять весен спустя, их дочь шла рядом с гномом к берегам какого-то неведомого озера по холмам неведомого мира — навстречу своей судьбе.
Тропа, ведущая к озеру Исанны, расположенному на северо-западе от Парас-Дерваля, извивалась по долине среди округлых холмов. Вокруг царила такая красота, которую, казалось, не способно умалить ни одно время года, если оно, разумеется, соответствует своим нормам. Но сейчас даже эта прекрасная земля выглядела истерзанной и опустошенной, и жажду этой исстрадавшейся от засухи земли Ким чувствовала сердцем; боль природы отдавалась в ее душе такой же мучительной тоскливой болью. Губы ее пересохли, лицо пылало, кости, казалось, заострились, затвердели и вот-вот прорвут обезвоженную воспаленную кожу. Каждое движение стало мучительным, Ким старалась не глядеть по сторонам.
— Она же умирает! — вырвалось у нее невольно.
Мэтт посмотрел на нее своим единственным глазом:
— Ты это чувствуешь?
Она с некоторым трудом, словно преодолевая какое-то сопротивление, кивнула:
— Я не понимаю, почему…
Гном помрачнел.
— Этот дар имеет и свою темную сторону. Ох, не завидую я тебе!
— Не завидуешь? Но в чем, Мэтт? — Ким нахмурилась. — Какой такой у меня дар?
— Великое могущество, память… — Мэтт говорил очень тихо. — Если честно, я и сам не знаю. Но если боль земли проникает так глубоко в твою душу…
— Во дворце мне было куда легче. Там я была как бы отгорожена ото всего этого…
— Мы можем вернуться.
На один лишь миг ее охватило острое, почти горькое желание действительно вернуться назад — туда, в свой мир, а не просто в Парас-Дерваль. Там пожухлая трава у тропинки и иссохшие за лето стебельки цветов не обжигают душу. Но она вспомнила глаза старой ясновидящей — когда их взгляды встретились в том парадном зале дворца, — и снова гулким эхом зазвучал в душе голос Исанны: Я ТАК ДАВНО ЖДАЛА ТЕБЯ!
— Нет, мы пойдем дальше, — сказала Ким. — Далеко еще?
— За тем поворотом уже будет видно озеро. Но постой, мне ведь нужно кое-что передать тебе! Жаль, я раньше не вспомнил! — И гном протянул ей серебряный браслет со вделанным в него зеленым камнем.
— Что это?
— Веллин. Это очень редкий и поистине бесценный камень; их совсем мало осталось, и тайна их обработки умерла вместе с Гинсератом. Веллин способен защитить от любого колдовства. Надень-ка браслет.
Кимберли с трепетным восторгом надела дивный браслет на руку, и ей тут же стало легче. Куда-то исчезла, растворилась та мучительная обжигающая боль в сердце, перестали ныть кости. Девушка чувствовала, что боль эта притаилась где-то рядом, но из нее самой она ушла. Ким даже вскрикнула от удивления.
Но лицо гнома оставалось по-прежнему мрачным, хотя он видел, конечно, какое облегчение принес его спутнице браслет с веллином.
— Что ж, — буркнул он, — значит, я был прав: великий Ткач всегда вплетает в основу и темные нити. Но пусть он сделает так, чтобы Лорин поскорее вернулся назад!
— Но почему ты так говоришь? — спросила Ким. — Что все это значит?
— Если этот веллин способен защитить тебя от боли, которую испытывает земля и которую на нее кто-то НАСЛАЛ, то этот кто-то владеет страшной силой, способной уничтожить все великое королевство. При одной этой мысли мне становится страшно. И я уже начинаю думать, а не правдивы ли старинные сказки о дереве Морнира и о том договоре, который Йорвет Основатель заключил с этим Богом Громовником. Ну а если и это неправда, я и предполагать не осмеливаюсь, каковы причины того, что творится сейчас во Фьонаваре. Идем же скорей, — встрепенулся он, — нам давно пора к Исанне.
И он зашагал куда более энергично, чем прежде. Как только они обогнули ближайший холм, Ким увидела озеро — синий самоцвет, вставленный в ожерелье из невысоких холмов. И отчего-то берега озера и окрестные холмы были зелены и усыпаны полевыми цветами.
Ким так и приросла к земле:
— Ой, Мэтт!
Гном молча стоял с нею рядом, пока она, совершенно очарованная, любовалась раскинувшимся перед ними озером.
— Да, это озеро действительно красиво, — молвил он наконец. — Но если бы ты могла увидеть наш Калор Диман в окружении горных вершин, то приберегла бы свои восторги для этого случая, ибо нет ничего прекраснее Королевы Вод!
Но на Кевина и Пола, выехавших рано утром на юг вместе с отрядом Дьярмуда, состоявшим из семи человек, особенно сильное впечатление производили изможденные лица крестьян, встречавшихся им по дороге, и их исполненные горечи глаза. С самого утра над дорогой дрожало знойное марево, вдали то и дело возникали миражи, а в небе по-прежнему не было ни облачка.
И все же Дьярмуд гнал коня рысью, и Кевин, совершенно не имевший опыта езды верхом да еще и после бурно проведенной бессонной ночи, был чрезвычайно рад, когда они наконец спешились возле какой-то таверны. Это была уже четвертая деревня на их пути.
Они наспех перекусили холодным мясом, сильно сдобренным какими-то острыми специями, хлебом и сыром, обильно запивая все это черным пивом и стараясь промыть забитые дорожной пылью глотки. Кевин, с огромным аппетитом поглощавший еду, заметил, что Дьярмуд коротко переговорил о чем-то с Карде, и тот потихоньку вышел с хозяином таверны в соседнюю комнату. Заметив взгляд Кевина, принц подошел к длинному деревянному столу, за которым сидел сам Кевин, Пол и еще гибкий темноволосый юноша по имени Эррон.
— Мы проверяем, нет ли сведений о вашем друге, — сказал Дьярмуд. — Собственно, это одна из целей нашей поездки на юг. Лорин отправился с той же целью на север. А еще я послал гонца на побережье.
— Кто же за нашими девушками присмотрит? — спросил Пол.
Дьярмуд слегка усмехнулся.
— Не беспокойтесь. Я знаю, что делаю. Там хватает моих людей, да и Мэтт во дворце остался.
— Так Лорин уехал без него? — Пол остро глянул на принца. — Но как же?..
Дьярмуд посмотрел на него весело:
— Между прочим, наш общий друг и без всякой магии отлично умеет постоять за себя. Мечом он владеет совсем неплохо. И чего это вы все время так беспокоитесь, а?
— А разве это так удивительно? — в тон ему заметил Кевин. — Мы понятия не имеем об этой стране, не знаем здешних обычаев и законов, Дейв куда-то пропал и никак не находится… Мы не знаем даже, куда в данный момент направляемся!
— Ну, это-то объяснить несложно, — сказал Дьярмуд. — Мы хотим попытаться перебраться за реку, в Катал. Делать это будем ночью, соблюдая максимальную осторожность, — если нас заметят, то постараются непременно прикончить.
— Ясно, — сказал Кевин и нервно сглотнул. — А нельзя ли заодно узнать, с какой стати мы подвергаем себя подобному риску?
Впервые за все утро Дьярмуд улыбнулся по-настоящему.
— Разумеется, можно! Вы поможете мне соблазнить одну даму. — Он повернулся к подошедшему Карде и шепотом спросил: — Ну что? Новости есть?
Новостей не было. Принц осушил свою кружку и направился к двери. Остальные, с трудом поднявшись на ноги, тут же последовали за ним. Деревенские жители, сидевшие в таверне, тоже вышли на улицу, чтобы посмотреть, как отряд Дьярмуда отправляется в путь.
— Да хранит тебя Морнир, молодой принц! — крикнул вдруг один из крестьян. — Клянусь Древом Жизни — пусть бы Великий взял старика и позволил тебе стать нашим королем!
На первую часть фразы Дьярмуд отреагировал вполне благосклонно и даже приветственно поднял было руку, но, услыхав последние слова крестьянина, изо всех сил вонзил шпоры в бока своего коня. Повисла страшноватая тишина. Взгляд принца стал ледяным. Все так и замерли. Вдруг Кевин услыхал громкое хлопанье крыльев — огромная стая ворон взлетела с земли, на мгновение закрыв солнце.
Когда же наконец Дьярмуд заговорил, голос его звучал холодно и повелительно:
— Твои слова свидетельствуют о том, что ты предатель, — сказал сын Айлиля и, не глядя на крестьянина, кивнул кому-то рядом с собой: — Колл!
Несчастный крестьянин скорее всего не успел даже заметить ту стрелу, которая сразила его насмерть. Дьярмуд, не оглядываясь и не сказав более ни слова, тронул с места коня, и тот тяжело застучал копытами по дороге. Колл убрал лук. Когда первое потрясение прошло, в толпе послышались крики и плач, но всадники уже скрылись за поворотом дороги, ведущей на юг.
Руки у Кевина дрожали, душу его переполнял гнев. Он скакал следом за остальными, но тот убитый человек все время был у него перед глазами. Видение это мешало ему дышать, а горестные вопли толпы все еще стояли в ушах. У Колла же, скакавшего рядом, лицо было совершенно бесстрастным; он, казалось, не был ни капли встревожен случившимся, однако на Пола старался не смотреть: слишком уж этот чужеземец внимательно на него поглядывал, а он, Колл, как последний дурак и предатель, и без того прошлой ночью выболтал ему чересчур много!
Ранней весной 1949 года доктор Джон Форд, родом из Торонто, взял двухнедельных отпуск и в полном одиночестве уехал из своей квартиры при лондонской больнице Св. Фомы — путешествовать автостопом по Озерному краю. Как-то, оказавшись севернее Кесуика, он прошагал целый день пешком по горам, страшно устал и решил заглянуть во двор фермерского домика, притулившегося у подошвы одного из холмов.
Там какая-то девушка доставала из колодца воду. Закатное солнце блестело на ее темных волосах. Заслышав звук его шагов, она обернулась, и он увидел, что глаза у нее серые. Джон снял шляпу и поздоровался, Держа шляпу в руке. Девушка застенчиво улыбнулась в ответ, и он попросил напиться. Она даже воды не успела ему подать, как Джон Форд влюбился в нее. Влюбился безоглядно, как, впрочем, склонен был отдаваться любому своему увлечению.
Диэдри Кауэн той весной исполнилось восемнадцать, и бабушка давным-давно сказала ей, что она полюбит человека из-за моря и выйдет за него замуж. Поскольку бабушку все считали ясновидящей, Диэдри и в голову не приходило сомневаться в справедливости ее слов. К тому же в глазах этого молодого человека была такая страстная мольба и такая нежность…
Отец разрешил Джону Форду переночевать у них в доме, и в той абсолютной тишине, какая бывает лишь перед рассветом, Диэдри встала с постели и вышла в коридор. Она совсем не удивилась, увидев возле своей двери бабушку, как не удивилась и тому, что старушка благословила ее, сопроводив это каким-то древним магическим жестом. А потом Диэдри вошла прямо в комнату Джона, смущенно пряча от него свои серые глаза, и тело ее было нежным и покорным, ибо она верила ему.
Они поженились осенью, и по первому снежку Джон Форд отвез свою жену домой. И вот сейчас, двадцать пять весен спустя, их дочь шла рядом с гномом к берегам какого-то неведомого озера по холмам неведомого мира — навстречу своей судьбе.
Тропа, ведущая к озеру Исанны, расположенному на северо-западе от Парас-Дерваля, извивалась по долине среди округлых холмов. Вокруг царила такая красота, которую, казалось, не способно умалить ни одно время года, если оно, разумеется, соответствует своим нормам. Но сейчас даже эта прекрасная земля выглядела истерзанной и опустошенной, и жажду этой исстрадавшейся от засухи земли Ким чувствовала сердцем; боль природы отдавалась в ее душе такой же мучительной тоскливой болью. Губы ее пересохли, лицо пылало, кости, казалось, заострились, затвердели и вот-вот прорвут обезвоженную воспаленную кожу. Каждое движение стало мучительным, Ким старалась не глядеть по сторонам.
— Она же умирает! — вырвалось у нее невольно.
Мэтт посмотрел на нее своим единственным глазом:
— Ты это чувствуешь?
Она с некоторым трудом, словно преодолевая какое-то сопротивление, кивнула:
— Я не понимаю, почему…
Гном помрачнел.
— Этот дар имеет и свою темную сторону. Ох, не завидую я тебе!
— Не завидуешь? Но в чем, Мэтт? — Ким нахмурилась. — Какой такой у меня дар?
— Великое могущество, память… — Мэтт говорил очень тихо. — Если честно, я и сам не знаю. Но если боль земли проникает так глубоко в твою душу…
— Во дворце мне было куда легче. Там я была как бы отгорожена ото всего этого…
— Мы можем вернуться.
На один лишь миг ее охватило острое, почти горькое желание действительно вернуться назад — туда, в свой мир, а не просто в Парас-Дерваль. Там пожухлая трава у тропинки и иссохшие за лето стебельки цветов не обжигают душу. Но она вспомнила глаза старой ясновидящей — когда их взгляды встретились в том парадном зале дворца, — и снова гулким эхом зазвучал в душе голос Исанны: Я ТАК ДАВНО ЖДАЛА ТЕБЯ!
— Нет, мы пойдем дальше, — сказала Ким. — Далеко еще?
— За тем поворотом уже будет видно озеро. Но постой, мне ведь нужно кое-что передать тебе! Жаль, я раньше не вспомнил! — И гном протянул ей серебряный браслет со вделанным в него зеленым камнем.
— Что это?
— Веллин. Это очень редкий и поистине бесценный камень; их совсем мало осталось, и тайна их обработки умерла вместе с Гинсератом. Веллин способен защитить от любого колдовства. Надень-ка браслет.
Кимберли с трепетным восторгом надела дивный браслет на руку, и ей тут же стало легче. Куда-то исчезла, растворилась та мучительная обжигающая боль в сердце, перестали ныть кости. Девушка чувствовала, что боль эта притаилась где-то рядом, но из нее самой она ушла. Ким даже вскрикнула от удивления.
Но лицо гнома оставалось по-прежнему мрачным, хотя он видел, конечно, какое облегчение принес его спутнице браслет с веллином.
— Что ж, — буркнул он, — значит, я был прав: великий Ткач всегда вплетает в основу и темные нити. Но пусть он сделает так, чтобы Лорин поскорее вернулся назад!
— Но почему ты так говоришь? — спросила Ким. — Что все это значит?
— Если этот веллин способен защитить тебя от боли, которую испытывает земля и которую на нее кто-то НАСЛАЛ, то этот кто-то владеет страшной силой, способной уничтожить все великое королевство. При одной этой мысли мне становится страшно. И я уже начинаю думать, а не правдивы ли старинные сказки о дереве Морнира и о том договоре, который Йорвет Основатель заключил с этим Богом Громовником. Ну а если и это неправда, я и предполагать не осмеливаюсь, каковы причины того, что творится сейчас во Фьонаваре. Идем же скорей, — встрепенулся он, — нам давно пора к Исанне.
И он зашагал куда более энергично, чем прежде. Как только они обогнули ближайший холм, Ким увидела озеро — синий самоцвет, вставленный в ожерелье из невысоких холмов. И отчего-то берега озера и окрестные холмы были зелены и усыпаны полевыми цветами.
Ким так и приросла к земле:
— Ой, Мэтт!
Гном молча стоял с нею рядом, пока она, совершенно очарованная, любовалась раскинувшимся перед ними озером.
— Да, это озеро действительно красиво, — молвил он наконец. — Но если бы ты могла увидеть наш Калор Диман в окружении горных вершин, то приберегла бы свои восторги для этого случая, ибо нет ничего прекраснее Королевы Вод!