— Она очень красивая. Немного первобытная, но очень красивая. С ее природными ископаемыми, огромными залежами нефти и газа, она могла бы стать вторым Кувейтом или Саудовской Аравией, примером для десятков других развивающихся стран в нашем регионе. Однако сейчас в связи с тем, что мой сводный брат не хочет ослабить свой диктаторский режим и дать подданным политические свободы, ее можно смело назвать тюрьмой для народа.
   Когда Хафиз начал говорить ей о том, какие добрые сердца у его соотечественников и какие у него на родине растут цветы, Кара достала сигарету и нервно закурила. Раздражение ее росло. Неужели он думает, что ей интересно, какая у них в стране средняя зарплата? И что ей за дело до формы рабства, гаремов и наложниц, до народа, погрязшего в нищете, который не хочет из нее вылезать, так как лучшей жизни никогда не видел и даже не слышал о ней. Хасан считал, что для того, чтобы вывести людей из средневекового рабства, их надо просвещать, давать им образование.
   Каре, которая никогда ничего ни от кого не получала и которая тоже никому ничего не давала, рассказы Хафиза о бедственном положении его народа были скучны.
   Поняв, что ей ничто не угрожает и ему от нее, кроме информации о племяннике, ничего не нужно, девушка спросила Хассана, почему он подобрал себе для жилья такое странное место.
   — Потому что оно очень дешево мне обходится, — ответил ей Хафиз. — А кроме того, на катере много помещений, в которых я смог поселить более десятка молодых парней и девушек, моих соотечественников. Они в Майами получают образование, учатся в местном университете — без образованной молодежи вряд ли моя страна займет когда-нибудь достойное место в мире.
   Теперь Каре, сидевшей в удобном кресле на балконе “Отель Интернэшнл”, вторая встреча с Хафизом, как, впрочем, и все, что произошло с ней с того момента, как она сошла с трапа самолета в аэропорту Майами, уже казалось нереальной.
   Над городом сгустились сумерки, и дувший с океана ветерок стал заметно прохладнее. Девушка зябко поежилась, поднялась из кресла и, бросив взгляд на праздную толпу богатых и беззаботных людей, прогуливающихся вдоль бассейна, подумала, как все-таки мало тех, кто действительно знает, что в этом мире творится, какие страсти кипят вокруг них и что им может грозить.
   Кара прошла в гостиную. Расааааы Хафиза ни в чем ее не убедили, поэтому после сегодняшней встречи с ним она окончательно решила, что если ей каким-то чудом удастся вспомнить фамилию и адрес на конверте, то она сообщит об этом принцу Саркати. Пусть его сводный брат со своими десятью тысячами долларов катится ко всем чертям. А что, собственно говоря, плохого в том, что она хочет стать богатой?
   Прикуривая следующую сигарету от еще дымящегося окурка, девушка неожиданно вспомнила о письме, которое только что получила. Она вынула из волос заколку, с ее помощью вскрыла конверт и извлекла письмо. Взглянув на него, Кара сразу поняла, что ошиблась, — оно оказалось совсем не от Мэллоу. Впившись глазами в написанный красивым, витиеватым почерком текст, девушка прочитала:
   "Моя дорогая мисс О'Хара!
   Возможно, это и некорректно с моей стороны, но я, прежде чем мы еще раз встретимся с господами Торком и Мейерсом, приглашаю Вас на коктейль, после чего мы сможем вместе пообедать.
   Мой слуга заедет за Вами ровно в девятнадцать тридцать.
   Принц Али Саркати Мухамед Масрух”.
   Кара вторично пробежала глазами текст письма, но таких слов, как “мне бы хотелось” или “не смогли бы Вы”, так и не нашла. Это было не приглашение, а приказ властелина. За ней еще никто не посылал своих слуг, и она никогда не ужинала с принцем. Встреча наедине с ним обещала быть забавной. Но кто знает, чем она закончится? Если он, говоря о втором варианте действий, намекал на нее, то, наверное, принц приглашал ее не только для того, чтобы вместе поужинать.
   Кара задумалась над тем же, о чем неотступно размышляла почти весь этот день. Теперь ее давняя мечта стать богатой могла осуществиться, поскольку вероятность этого хоть и маленькая, но появилась. Но, как ни странно, перечитав письмо принца, Кара вовсе не возликовала, а, наоборот, почувствовала себя униженной.

Глава 22

“Отель Интернэшнл" Номер 411
   По предписанию врача он должен был много отдыхать.
   После ужина и короткой прогулки отец Динант, вернувшись в свой номер, устроился поудобнее в кресле и взял в руки вечернюю газету, купленную в киоске гостиницы.
   Ничего нового в ней по сравнению с той, что он читал утром, он не нашел — поменялись только персонажи и места событий. На первой странице газеты сообщалось о столкновении трех машин на улице Джилии Таттл, о незамужней женщине, матери троих детей, родившей еще четверых близнецов и отказавшейся назвать имя их отца, об упрощении процедуры разводов в Советском Союзе, о новом нападении студентов на американское посольство в Будапеште, о заявлении правительства Уганды по поводу бомбардировки территории конголезскими самолетами, управляемыми наемниками, в результате чего были полностью разрушены четыре деревни.
   Однако и на второй полосе было не лучше — на ней публиковались репортажи из горячих точек планеты и новое, довольно удивительное сообщение о том, что два государства подписали соглашение, которое, как показалось святому отцу, не в интересах, их народов.
   Сокрушенно покачав головой, священник прищурил глаза и задумался. Похоже, современные политики сошли с ума. Они что, не понимают, с кем можно дружить, а с кем нет? А может быть, все идет к тому, что, как сказал пророк Исайя, придут лучшие времена, когда волк будет жить с ягненком под одной крышей, леопард уляжется рядом с ребенком, лев и теленок станут кормиться из одного корыта, а малолетнее дитя станет во главе их? Нет, да простит Всевышний такое неверие, такое вряд ли случится. Слишком много корысти появилось в людях.
   Отец Динант включил телевизор. Каждый раз, делая это, он испытывал чувство легкой вины. И все из-за того, что просмотр телевизионных программ доставлял ему явное удовольствие. Возможно, такое происходило с ним потому, что он слишком долго пробыл в местах, где телевизоров не было, а возвратившись в цивилизованную страну, телевидение воспринял как чудо. Даже после двух недель его проживания в “Отель Интернэшнл” было трудно поверить, что он остановит свой выбор на программах сразу шести телеканалов: двух — Эн-би-си, двух — Эй-би-си, одной — Си-би-эс и одной — местной станции.
   Священник взглянул на часы. Итак, в семь он мог бы посмотреть заседание женского союза или кинофильм с участием Джеффа Чандлера, в семь тридцать — послушать группу “Манстерс” и Дэниела Буна, в восемь увидеть Донну Рид или Перри Мейсона. Сейчас же, к сожалению, по всем программам шли только новости, и, как бы их подробно ни излагал мистер Хантли, или мистер Бринкли, или мистер Кронкайт, они все равно были бы такими же удручающими, как и на страницах газет.
   Чтобы как-то скоротать время до начала более интересной передачи, чем программа новостей, священник начал собирать свои нехитрые пожитки в изрядно потрепанный чемодан, но потом понял, что спешить ему некуда.
   Письмо епископу с просьбой послать "его на прежнее место службы отправлено авиапочтой, но это было в субботу. Так что оно могло быть получено в лучшем случае сегодняшним утром. Кроме того, епископу требовалось не менее одного дня на принятие решения и организацию доставки отца Динанта на место службы. Значит, ответ следовало ждать не раньше чем через день.
   При мысли о том, что жить в этом номере по соседству с молодой, сексуально озабоченной дамой ему предстояло по меньшей мере еще два дня, то есть до понедельника, святой отец криво улыбнулся и с большой неохотой стал выкладывать обратно в шкафчик свои туалетные принадлежности.
   Он осторожно открыл балконную дверь, прислушался и тут понял, что ему повезло: миссис Филлипс либо спустилась в ресторан на ужин, либо ее молодой любовник заступил на дежурство у бассейна внизу. Теперь он мог до начала телевизионной программы спокойно посидеть на балконе и подышать прохладным воздухом.
   Священник сел на металлический стул, закурил свою последнюю на этот день сигару и, вдыхая ароматный дым табака, принялся разглядывать вечернее небо Флориды. “Столько в мире первозданной красоты, а ведь находятся люди, которые непременно хотят изгадить природу”, — подумал отец Динант.
   Размышляя о красоте, священник невольно вспомнил о рыжеволосой девушке, с которой поднимался в лифте. Мисс О'Хара была одной из самых привлекательных молодых женщин, которых он когда-либо видел. Да, очень красивая. Она оказалась не только очаровательной женщиной, но и хорошим работником — так быстро и без ошибок напечатала ему письмо. И кроме того, владела шестью или даже семью языками. Во всяком случае, так ему сказал швейцар на входе.
   Отец Динант посмотрел на кончик своей дымящейся сигары.
   Да, но по ней заметно, что она чем-то встревожена. Такое впечатление, что мисс О'Хара хочет ему что-то рассказать о себе. А впрочем, что здесь удивительного? Ведь он тот, кто выбран Богом, чтобы утешать живущих на земле людей. Определенно, в жизни этой молодой красивой женщины творится что-то неладное.
   Иногда отец Динант жалел, что люди не носят на себе отличительных знаков, по которым можно было бы сразу определить, какой религии они придерживаются. Если та, что ехала с ним в лифте, исповедовала ту же веру, что и он, а, судя по ее фамилии О'Хара и рыжим волосам, так оно и должно было быть, то он с удовольствием помог бы ей.
   Молодые люди такие чувствительные, все принимают близко к сердцу, порой и обычного проступка от греха не отличают. Часто, совершив грех, не важно, большой или малый, стыдятся в нем признаться, стараются забыть о нем, тогда как Всевышний, если перед ним покаяться, готов простить им любое прегрешение.
   Душа такой молодой и красивой, как мисс О'Хара, женщины, совершенное тело которой Бог создал, чтобы она рожала крепких и здоровых детей, должна быть особенно ранима. Объяснить, почему между душой и телом существует такая связь, не под силу ни психиатру, ни даже Церкви. Если женщина красива, загадочна, она всегда представляет собой желанную цель для мужчин, некоторые из них даже готовы умереть ради того, чтобы обладать ею. А если женщина слаба в вере и к тому же еще и красива, то вероятность того, что она попадет в беду, несоизмеримо возрастает.
   Отец Динант вновь взял в рот сигару. Возможно, что у мисс О'Хара проблемы из-за мужчины или мужчин. Если так, то бедняжке надо помочь. Сколько молодых людей совершают одну и ту же ошибку, стыдятся ее, боятся; в, ней сознаться, а потом совершают все новые и новые.
   Священник бросил брезгливый взгляд на стеклянную дверь балкона 409-го номера. Он знал, что Бог разврата не прощает, а тех, кто погряз в нем, скорее всего, покарает, и наказание его будет очень строгим.
   В соседнем номере загорелся свет, значит, там кто-то появился. Отец Динант с глубоким вздохом поднялся со стула и ушел с балкона. Возможно, эта распутница пришла и одна. А если с любовником? Нет, он не желает слушать их постельные разговоры.
   Священник плотно закрыл стеклянные балконные двери и, включив телевизор, сел в стоявшее напротив кресло. Если новости, начавшиеся в шесть тридцать, окажутся неинтересными, то до начала передачи о женском союзе можно почитать требник. Потом он решил посмотреть Дэниела Буна. Как же хорошо было жить в то время, когда черное считалось черным, а белое — белым, когда люди были хорошими, добрыми и единственную угрозу для них представляли вооруженные луком и стрелами индейцы.
   Святой отец отрегулировал звук с помощью блока дистанционного управления. Интересно, как бы отреагировал мистер Чарльз А. Филлипс, узнай он, что творится в номере его жены?
***
   Здесь все было словно в джунглях. С наступлением темноты в зарослях осоки заквакали лягушки и застрекотали цикады. Едва в окнах салона старого прогулочного катера зажегся свет, как тучи комаров и других летающих насекомых поднялись в воздух и, словно солдаты в атаку, устремились к стоявшему на приколе судну. В его раскаленных дневным солнцем каютах было жарко и душно.
   Закончив есть, Хассан Хафиз, уже в который раз за время вечерней трапезы, вытер ладонью вспотевший лоб. Ужин, за которым он съел жареную кефаль с картофельным пюре, как всегда, оказался невкусным.
   Откинувшись на спинку стула, он посмотрел на весьма некрасивую, правда с хорошей фигурой, девушку, склонившуюся в камбузе над плиткой.
   — Через минуту кофе будет готов, — предупредила она, заметив, что Хассан на нее смотрит.
   — А куда нам спешить? Теперь уже, похоже, некуда, — сказал он.
   — Да, похоже, что некуда, — согласилась с ним Айшей. Она налила в две маленькие чашечки крепко заваренный, с сахаром кофе и, войдя в каюту, поставила одну перед Хафизом.
   — Думаешь, она знает? — спросила его девушка.
   — Честно говоря, не совсем уверен, — ответил Хассан. — Но после двух встреч с ней я убежден только в одном…
   — В том, что если она и вспомнит, то сообщит Али?
   — Точно!
   — Порфиро говорил о ней как об очень деловой женщине.
   Хассан вновь посмотрел на Айшей и мысленно сравнил ее с рыжеволосой мисс О'Хара. Если Айшей назвали в честь Айшей бинт-Абу Бекр, любимой дочери Магомета, то на имени их сходство и заканчивалось.
   Чувство полной опустошенности не покидало Хафиза. Может быть, он попусту растратил лучшие годы своей жизни? Возможно, вместо того, чтобы попытаться показать своим соотечественникам пример, как надо жить, ему следовало бы остаться примерным мусульманином и заняться более приятным делом?
   Его ныне покойный отец имел в гареме около трехсот жен, не считая тех, на которых он женился на одну-две ночи, а утром разводился. А сколько же у него было наложниц и любовниц, только одному Аллаху известно. И у Али Саркати, теперешнего правителя страны, должно быть, не меньше.
   А он, Хассан Хафиз, его сводный брат, тех же королевских кровей, вынужден был прожить все эти пять лет всего с одной женой. И где?! На гниющей, вонючей посудине — реликте истории другого государства!
   Но почему? Для чего? Для того, чтобы горстка соотечественников поверила ему и поддержала. Большинство же из них, как и его брат Али, боятся перемен. Он, Хассан Хафиз, отказался от всего, что от рождения принадлежало ему. И даже от религии. Ради чего? Ради того же самого? Его страна не единственная, где народ выходит на улицы и требует себе лучшей жизни. А разве Али единственный в мире монарх или он из них худший?
   Так, может быть, отказаться от борьбы, перестать нести чушь о свободе, равенстве и братстве и помириться с братом? Сделать это ему будет совсем не трудно: Али с радостью примет его предложение о мире. Тогда он снова станет членом королевской семьи и заживет во дворце, вместо вонючей рыбы и картошки будет есть в ресторанах филе “россини” из нежной телятины или приготовленную из целой куриной грудки котлету по-киевски.
   И жен у него в гареме будет не меньше десятка, и все такие же красивые, как эта мисс О'Хара.
   — Тебе, наверное, не стоило говорить ей, что сделаешь с парнем, когда его найдешь? — прервав ход мыслей Хассана, спросила Айшей.
   — Я сказал ей, что если он нам подойдет, то присягну ему в верности.
   — А если он не подойдет и окажется таким же, как его отец, то ты перережешь ему глотку, — горя глазами, произнесла Айшей.
   — Все, хватит на эту тему, а то у меня от таких разговоров голова кругом идет. Как бы то ни было, все это скоро закончится, — сказал Хассан. — Когда я узнал, что парень где-то здесь, в Майами, мне показалось, что половина дела сделана. Поэтому и решил повысить цену. Понимаешь, мой племянник, человек просвещенный, столько лет прожил в Штатах, цивилизованной стране. Для меня он сейчас как молодой блистательный Галаад [Галаад — персонаж из средневековой легенды Мэллори о короле Артуре и рыцарях “Круглого стола”], этакий Даниил, который, воскреснув, повел за собой народ. Если же парень окажется таким же ублюдком, как и Али, то существующий режим в нашей стране будет длиться целую вечность. Учти, его дед дожил до восьмидесяти и до конца своих дней не потерял способности производить детей.
   — Это я знаю, — ответила Айшей. Хассан допил кофе, вышел на палубу и, подняв глаза к небу, задумался. Будь он молодым, он так бы не терзал свою душу от сознания того, что может потерпеть неудачу, — молодым свойственно смотреть на мир легко и просто. Теперь Хассан Хафиз с болью в сердце думал о том, что, всецело посвятив себя делу, на которое ушли полные тревог и лишений двадцать лет, он так и не приблизился ни на шаг к своей цели. Он же не ставил перед собой задачу перетряхнуть весь мир, а стремился всего лишь свергнуть в своей стране диктаторский режим. А в этом деле он не был первопроходцем. Как ни странно, но и кубинские эмигранты, наводнившие Майами после того, как на их родине произошла революция, испытывали те же горькие чувства, что и он.
   Его страна из-за своего географического положения находилась в зоне стратегических интересов мировых держав. И хотя американцы, в той или иной степени высказывающиеся за некоторые реформы, задуманные Хафизом, любезно предоставляли ему и его молодым сторонникам политическое убежище, тем не менее госдепартамент США поддерживал монархический режим Али Саркати. Соединенные Штаты опасались нестабильности в регионе, представлявшем для них жизненный интерес.
   Такая политика, проводимая США в отношении его страны, поражала Хассана. Как же правительство государства, думал он, где почти двести лет назад были приняты такие прогрессивные законы, как американская конституция и билль о правах, может поддерживать таких фундаменталистов, каким являлся его брат принц Али Саркати?
   Сколько раз Хафиз задавал себе этот вопрос и каждый раз не мог найти на него ответа.
***
   Девушки, жившие во время каникул на старом прогулочном катере, этим утром разъехались, но четверо парней остались с ним на тот случай, если Хассану потребуется их помощь. Пройдя по пригибающейся под ним палубе, Хафиз зашел в каюту, в которой разместились парни. Он хотел сказать им, что и они могут уезжать.
   Как обычно, в их каюте работало радио. Селим, Омар и Харум сидели за столом, склонившись над книгами.
   — А где Касим? — поинтересовался у них Хассан.
   Никто из парней не поднял головы.
   — Он…, он уехал в Майами-Бич, ответил один, не отрывая глаз от учебника.
   Хассан выключил радио.
   — Понятно, — произнес он. — ребята, что случилось? Зачем он туда поехал?
   Селим расстегнул на своей куртке верхнюю пуговицу.
   — Видите ли, Касим очень расстроился из-за того, что вы, предложив такую большую сумму вознаграждения, так ничего и не добились. А вы знаете, каким он стал после того, как убили его отца и братьев? Перед тем как уехать, он сказал, что раз нам и пятьдесят тысяч не помогли, то он решит все наши проблемы за одиннадцать долларов и восемьдесят пять центов, если потратит их на револьвер…
   — Так что, Касим поехал в Майами-Бич, чтобы убить Али Саркати? — едва сдерживая гнев, спросил Хассан.
   — Да, сэр.
   Хафиз пришел в ярость.
   — Вы все безмозглые идиоты! — гаркнул он. — Вам разве не известно, что произойдет с нами, если его высочество убьют на территории Соединенных Штатов? Он здесь находится под защитой госдепартамента США!
   — Нет, сэр, не знаем, — ответил Харум. Хассан в злости одним взмахом руки смел учебники ребят со стола.
   — Тогда мне придется вам объяснить! — выкрикнул он. — Но об этом чуть позже. А сейчас бегите за ним! Найдите его и предотвратите убийство принца!
   — Да, сэр.
   — А потом, что бы ни случилось с ним, повторяю…, что бы ни случилось, быстро возвращайтесь. Поняли?
   — Да, сэр.
   Хассан проводил выбегающих из каюты парней злобным взглядом и вышел на палубу. Он видел, как они сели в автомобиль и рванули в сторону Майами-Бич. Разъяренный Хафиз смотрел им вслед до тех пор, пока в темноте не растворились задние сигнальные фонари, и только потом направился в салон.
   Айшей, убрав со стола грязную посуду, сидела за ним и вкладывала письма в конверты. Это были письма, в которых содержалась просьба пожертвовать деньги на их движение.
   — Оставь, нам это уже ни к чему, — сказал ей Хассан и, подойдя к шкафу, достал из его ящика бутылку шотландского виски, того самого, который предлагал Каре и Мэллоу, и глотнул из нее. — Лучше собери мне чемодан. Потом позвони в аэропорт и закажи билеты. Если этот молодой идиот сделает, что задумал, то я, может быть, все же не опоздаю и через Мексику или Канаду вылечу на родину.
   — Ты что, решил вернуться? — удивилась Айшей.
   — Я вынужден это сделать.
   — Но люди Али в аэропорту тебя пристрелят как кролика!
   — Нет, Айшей, вернуться домой — это единственный шанс, который у меня остался, — ответил Хафиз, вновь отхлебнул виски и, не закрыв бутылку, сел за стол.
   — Что произошло? — с тревогой в голосе спросила девушка. Хассан сделал из бутылки еще один глоток.
   — Касим поехал в Майами-Бич, в “Отель Интернэшнл”, чтобы, как я понял, убить Али.
   — Однако для истинного мусульманина это еще не повод, чтобы пить виски, — завернув пробку на горлышке бутылки, заметила Айшей.
   — Боюсь, что я уже давно не мусульманин.
   Она присела к нему на колени и, начав массировать его лоб, тихо произнесла:
   — Тогда, скажем, для хорошего человека. Пойми, я не хочу останавливать тебя, если ты решил вернуться. Жаль, что я не такая красивая, как эта мисс О'Хара. Ты такими глазами на нее смотрел!… Но что поделать? Наверное, все мужчины одинаковы.
   Хассан удивленно посмотрел на нее. Такого от Айшей он никак не ожидал услышать.
   — Это ты о чем? — гневно спросил он.
   — Не понял? Или решил, что я ничего не вижу?
   — Ну, ты хоть думай, что говоришь, — буркнул Хассан. — Тот, кто целиком посвятил себя борьбе, не имеет права на такие сантименты.
   Айшей продолжила массировать его лоб, потом поцеловала Хассана в переносицу и произнесла:
   — Успокойся, дорогой. Я же никому не скажу, что мы муж и жена. У нас с тобой просто свободная любовь. Это же не запрещено. Да, а что нам теперь делать?
   — Только ждать, — ответил Хассан.
   Он обнял Айшей, а затем щекой прижался к ее молодой, упругой груди.
   Девушка расстегнула на себе лифчик и нежным голосом прошептала ему на ухо:
   — Так тебе будет удобнее. Расслабься и ни о чем не тревожься.

Глава 23

   В четыре часа дня Кара, уставшая от трескотни голосов, долго звучавших в ее номере, вышла на балкон, плотно закрыла за собой раздвижную стеклянную дверь и, затянувшись сигаретой, посмотрела на океан.
   Да, теперь она окончательно убедилась, что деньги могут сделать очень многое. Однако все ли, она еще не знала. Она и не представляла себе, что с их помощью можно будет так быстро решить все проблемы. Когда Али сказал ей: “Не волнуйся. Никаких проблем. Я все быстро устрою”, то его высочество почему-то при этом не насвистывал марш Монтесумы. “Хорошо, Али”, — ответила она ему.
   И вот теперь действительно все улажено.
   Кара полагала, что, согласно законам Флориды, разрешение на заключение брака следует ждать три дня после подачи заявления. Кроме того, жениху и невесте следовало сдать кровь на анализ, чтобы быть уверенными, что у них нет венерических заболеваний.
   Однако ничего подобного. Деньги принца и, вероятно, ЦРУ все связанные с этим вопросы разрешили. В последнем разговоре по телефону Али сообщил ей, что разрешение на брак у него в кармане. А она в тот момент еще не успела встать с постели, не взяла у двери утреннюю газету посмотреть, не было ли в ней сообщения о вчерашней стрельбе в “Деревне семинолов”, после которой медсестра и техник в белом пиджаке оттирали ее от крови.
   Остаток того дня проходил в том же бешеном ритме. После того как Али Саркати отвез Кару сначала в дом моделей известного кутюрье, потом в парикмахерскую, косметический салон, цветочный и ювелирные магазины, она поняла, что принц в роли жениха ничем не отличается от других мужчин, которых она встречала. У нее создалось впечатление, что все они, от спасателей до администраторов гостиниц, от погонщиков слонов до принцев, от пилотов реактивных лайнеров до лейтенантов срочной службы с самого дня рождения были одержимы идеей продемонстрировать женщине, что они настоящие мужчины, и затащить ее в постель.
   Однако, в отличие от них, его высочество хотел это сделать очень красиво.
   Кара закурила вторую сигарету подряд, прикурив ее от бычка. Несмотря на то, что она уже понемногу стала привыкать к тому, что для их свадьбы Али Саркати снял зал ресторана “Империал”, ей до конца не верилось, что завтра она станет женою принца, что в качестве подарка он переведет на ее имя в банк, который она выберет, первые двести тысяч долларов, а затем, если она родит от него мальчика, добавит еще полмиллиона.
   Девушке казалось, что она пребывает во сне, в который начала погружаться, прочитав приглашение-приказ выпить коктейль и пообедать с принцем.
   Она мысленно вернулась к событиям прошлого вечера. Ей предстояло решить, в чем она предстанет перед Саркати. Девушка достала из шкафа вечернее платье, купленное в Риме на Виа-Венето, которое надевала всего лишь раз. Потратиться на такое платье могла только сумасшедшая, Кара потом корила себя: вырез спереди чуть ли не до пупка, а спины и вовсе не существовало. В нем она, считала девушка, выглядела как Клеопатра, только рыжеволосая. “Да, — подумала Кара, разглядывая себя в зеркале, — гадюке есть куда кусать”. А потом весь вечер на приеме, на который она пошла в этом платье, девушка боялась дважды подряд глубоко вздохнуть.