Страница:
импульсам и наблюдать, куда они приведут.
Именная табличка над конторкой гласила, что имя молоденькой
библиотекарши было Кэрол Дэннер. Позади библиотекарши Бен увидел дверь со
стеклянной табличкой, где было написано: "МАЙКЛ ХЭНЛОН. СТАРШИЙ
БИБЛИОТЕКАРЬ".
- Чем могу помочь? - спросила мисс Дэннер.
- Надеюсь, можете, - сказал Бен. - Мне хотелось бы записаться в
библиотеку.
- Очень хорошо, - сказала она, взяв форму- Вы живете в Дерри?
- Сейчас нет.
- Ваш домашний адрес?
- Рурал-Стар-роуд, 2. Хэмингфордхоум, штат Небраска.
Он помолчал немного, несколько смущенный ее взглядом, а затем добавил
почтовый индекс "59341".
- Вы шутите, мистер Хэнском?
- Совсем нет.
- Вы что, переезжаете в Дерри?
- Да нет, не думаю.
- Не слишком ли далеко вам придется ездить, чтобы обменять книги? Разве
в Небраске нет библиотек?
- Это дань сентиментальности, - сказал Бен. Он думал, это признание
поразит ее, но этого не произошло. - Я вырос в Дерри, понимаете? И впервые
за много лет приехал сюда, где рос. Я гулял по Дерри, смотрел, что
изменилось, а что нет. И неожиданно мне пришло в голову, что отсюда, где я
провел десять лет жизни с трех до тринадцати лет, у меня не осталось никакой
вещи, чтобы вспомнить годы, прожитые здесь. Хотя бы почтовой открытки. У
меня было несколько серебряных долларов, но один я потерял, остальные отдал
друзьям. Поэтому мне хотелось бы иметь какой-нибудь сувенир на память о моем
детстве. Уже поздно, но, наверное, лучше поздно, чем никогда?
Кэрол Дэннер улыбнулась, и улыбка превратила ее симпатичное лицо в
прекрасное:
- Я думаю, это очень трогательно, - сказала она. - Если вы сможете
подождать десятьпятнадцать минут, я заполню вашу карточку и вы сможете ее
забрать.
Бей усмехнулся.
- Я полагаю, нужна какая-то плата - для приезжих и так далее.
- А в детстве у вас была карточка?
- Наверняка, - улыбнулся Бен. - За исключением моих друзей, я думаю,
библиотечная карточка была для меня самой важной вещью...
"Бен, не подойдешь ли ты сюда?" - громкий голос неожиданно прорезал
библиотечную тишину, как скальпель.
Он обернулся, чувствуя себя виноватым за нарушение тишины. Но не увидел
никого знакомого... и понял, спустя мгновение, что никто не смотрит на него
и не показывает
никаких знаков недовольства. Он повернулся к молодой женщине, которая с
удивлением смотрела на него.
- Что-нибудь не так?
- Нет, все в порядке, - сказал Бен, улыбаясь, - мне послышалось. У
меня, наверное, сдвиг по фазе. Извините, что вы сказали?
- Ну, на самом деле это вы говорили. Я просто хотела добавить, что если
у вас когда-то была карточка, ваше имя должно еще быть в регистратуре, -
сказала она, - мы сейчас все храним на микрофильмах. Еще одно изменение с
тех пор, как вы были ребенком.
- Да, - сказал он, - многое изменилось в Дерри... но многое и осталось
без изменений.
- Тем не менее, я сейчас посмотрю ваши сведения и дам вам новую
карточку. Никакой оплаты.
- Замечательно, - сказал Бен, но, прежде чем он успел сказать спасибо,
вновь голос прорезал священную тишину библиотеки, на этот раз более громко и
угрожающе весело: "Давай, давай, Бен! Ты, маленькое жирное дерьмо! Это Твоя
Жизнь, Хэнском!"
Бен прочистил горло:
- Я вам очень признателен.
- Не стоит благодарности, - она подняла голову, - на улице потеплело?
- Да, немного, - сказал он.
"Бен Хэнском сделал это! - скрипел голос. Он шел откуда-то сверху,
из-за стеллажей. - Бен Хэнском убил моих детей. Хватайте его! Держите его!"
- Вы вспотели, - сказала она.
- Правда? - спросил он по-идиотски.
- Я сейчас все сделаю, - сказала она.
- Спасибо.
Она направилась к старой пишущей машинке в углу ее конторки. Бен
медленно пощел прочь, сердце его вырывалось из груди. Да, он потел, он
чувствовал, как капли пота ползут по затылку, под мышками, по волосам на
груди. Он посмотрел вверх и увидел клоуна Пеннивайза, стоящего наверху левой
лестницы и глядящего на него. Лицо его было белым от грима, губы вымазаны
кровавой помадой в усмешку убийцы. В одной руке у него была связка воздушных
шаров, а в другой - книга.
Не он, - подумал Бен, - а Оно. Я стою здесь, в центре Публичной
библиотеки Дерри, в ротонде, поздней весной 1985 года, я - взрослый человек,
и я сталкиваюсь лицом к лицу с моим детским кошмаром, самым страшным
кошмаром: я столкнулся лицом к лицу с этим Нечто.
"Поднимайся, Бен, - звал Пеннивайз, - я не обижу тебя. У меня есть
книга для тебя. Вот книга... и вот шарик! Поднимайся!"
Бен открыл рот, чтобы ответить: "Ты болван, если думаешь, что я
собираюсь идти", - и вдруг он осознал, что если бы он сделал это, все вокруг
уставились бы на него, все бы подумали: "Что это за сумасшедший?"
"О, я знаю, что ты не ответишь, ты не можешь ответить, - прокричал
Пеннивайз вниз и захихикал. - Я почти одурачил тебя, не так ли? Извините,
сэр, нет ли у вас "Принс Альберт" в банке?.. Есть?.. Лучше отпустите бедного
парня! Извините, мэм, это ваш холодильник потек?.. Да?.. Тогда не хотите ли
вы поймать его?"
Клоун откинул голову и закатился от смеха. Его хохот гремел и отдавался
эхом в куполе ротонды, как черная ракета, и Бен только огромным усилием воли
смог сдержаться от того, чтобы не зажать уши руками.
"Иди сюда, Бен, - продолжал звать клоун. - Мы поговорим. На нейтральной
территории. Что скажешь?"
Я не собираюсь подниматься, - думал Бен. - Если я наконец доберусь до
тебя, тебе это вряд ли понравится. Мы собираемся убить тебя.
Клоун опять покатился со смеху: "Убить меня? Убить Меня?!"
И вдруг, неожиданно пугающе его голос сделался голосом Ричи Тозиера,
передразнивающего голос негритенка: "Не трогайте меня, масса, я буду хорошим
негром, не убивайте этого черного мальчишку, Соломенная Голова!" И затем
снова истерический хохот.
Дрожащий, бледный Бен прошел через центр ротонды, гремящей эхом. Он
почувствовал, что вот-вот завопит.Он встал перед книжной полкой, и наугад
выбрал одну из книг, перелистывая ее дрожащей рукой. Его холодные пальцы
оставляли следы на страницах.
"Это твой единственный шанс. Соломенная Голова! - гремел голос сверху и
сзади него. - Убирайся из города, убирайся, пока не стемнело. Сегодня
вечером я всюду буду преследовать тебя... тебя и остальных. Ты слишком стар,
чтобы остановить меня, Бен. Вы все слишком стары. Слишком стары, чтобы
сделать что-нибудь, за исключением того, чтобы позволить себя убить.
Убирайся, Бей! Ты что, хочешь полюбоваться на все это вечером?"
Он медленно повернулся, все еще держа книгу в холодных руках. Он не
хотел
смотреть, но было похоже, что какая-то невидимая рука взяла его за
подбородок и поднимает вверх, вверх, вверх. Клоун исчез. На краю левой
лестницы стоял Дракула, но не киношный Дракула; это был не Бела Лугоци, и не
Фрэнк Лэнгелла, и не Фрэнсис Ледерер, и не Кристофер Ли, и не Реджи Нолдер.
Древний человекозверь с лицом искаженным и мертвеннобледным, с
пурпурнокрасными глазами цвета запекшейся крови, с разинутым ртом,
открывающим синие оскаленные клыки, торчащие под углом; это было похоже на
лабиринт зеркал, где любой неверный шаг приведет к тому, что тебя разорвет
на части.
"КиииРач", - прокричало оно и клацнуло челюстями. Кровь потекла изо рта
красночерным потоком. Она капала с плотно сжатых губ на белую шелковую
рубаху и текла по ней, оставляя кровавые следы.
"Ты знаешь, что видел Стэн Урис перед тем, как умереть? - прокричал
вампир, хохоча через кровавую дыру своего рта. - Был ли это Принц Альберт в
банке? Был ли это Дэви Крокет - Король Дикого запада? Что он видел, Бен?
Что? Ты хочешь увидеть это тоже?, То, что видел он?" И опять этот
истерический смех. И Бен знал, что и он тоже скоро забьется в истерике, и не
было способа остановить крик; он едва сдерживал его. Кровь лилась потоком с
лестницы, как из мерзкого душа. Одна капля упала на скрюченную от артрита
руку старика, читающего "Уолл-стрит джорнэл". Она текла и текла между ещ
суставами, невидимая и неосязаемая.
Бен затаил дыхание, уверенный, что сейчас вырвется крик, немыслимый в
тишине этого мягкого моросящего весеннего полудня, как неожиданный удар
ножом... или как рот, набитый лезвиями.
Вместо этого нерешительно и нетвердо, не выкрикнутые, а сказанные,
сказанные, как молитва, тихо, пришли слова: Мы сделаем вместо этого шарики.
Мы перельем серебряный доллар в серебряные шарики.
Джентльмен в шоферской кепке, который просматривал заметки де Варгаса,
посмотрел напряженно.
- Чепуха, - сказал он. На этот раз люди действительно посмотрели вверх:
кто-то шикнул на старика, на что тот очень обиделся.
- Простите, - сказал Бен низким дрожащим голосом. Он прекрасно знал,
что его лицо покрыто потом и что его рубашка прилипла к телу. - Я думал
вслух...
- Чепуха, - повторил старик громче. - Кто сможет делать серебряные
шарики из серебряных долларов? Чепуха! Фантастика! Проблемы гравитации...
Неожиданно подошла мисс Дэннер:
- Мистер Брокхил, вы должны соблюдать тишину. Люди читают, - сказала
она достаточно вежливо.
- Человеку плохо, - сказал Брокхил, возвращаясь к своей книге. - Кэрол,
дайте ему аспирин.
Кэрол Дэннер посмотрела на Вена, и лицо ее заострилось.
- Вы больны, мистер Хэнском? Я понимаю, что это невежливо спрашивать,
но выглядите вы ужасно.
Бен сказал:
- У меня на завтрак сегодня была китайская еда. Думаю, мне ее не
переварить.
- Если вы хотите прилечь, то в кабинете мистера Хэнлона есть
раскладушка. Вы могли бы...
- Нет, спасибо, не стоит, - Не полежать ему хотелось, а послать всю эту
чертову библиотеку подальше. Он посмотрел на лестничную площадку. Клоун
исчез. И вампир Исчез. Но висел шарик, крепко привязанный к низким железным
перилам, которые загораживали площадку. На боку у него была надпись: "Всего
хорошего! Сегодня ты умрешь".
- Я заполнила вашу библиотечную карточку. Вам она еще нужна? - спросила
библиотекарша.
- Да, спасибо, - сказал Бен и глубоко и тяжело вздохнул. - Мне очень
жаль, что все так случилось.
- Надеюсь, что это не пищевое отравление, - сказала она. - Это не
сработает, - сказал мистер Брокхил, не поднимая глаз от де Варгаса и не
выпуская своей потухшей трубки изо рта. - Фантастика. Пуля будет
кувыркаться.
И совершенно неожиданно, не желая что-то сказать, Бен начал.
- Шарики, а не пули. Мы поняли уже тогда, что не сможем делать пули.
Знаете, мы были детьми. Это была моя идея...
- Шшшш, - зашипел кто-то опять.
Брокхил взглянул на Вена, как будто желая что-то сказать, но снова
вернулся к своим заметкам.
У конторки Кэрол Дэннер подала ему маленькую оранжевую карточку со
штампом Публичной библиотеки Дерри вверху.
Ошеломленный, Бен осознал, что это первая в его жизни взрослая
библиотечная карточка. Та, которую он имел в детстве, была желтоканареечного
цвета.
- Вы уверены, что не хотите прилечь, мистер Хэнском?
- Я чувствую себя немного лучше. Спасибо.
- Правда?
Он выдавил что-то наподобие улыбки.
- Уверен.
- Вы действительно выглядите немного лучше, - сказала она, но не совсем
уверенно, как будто понимая, что нужно говорить так, но в действительяости
не очень в это веря.
Затем она поднесла книгу под приспособление дяя микрофильмирования,
которое они в то время использовали для записи книг, выдаваемых читателям, и
Бен почувствовал почти истерическое изумление. Это та самая книга, которую я
снял с полки, когда клоун начал говорить голосом негритенка, - подумал он. -
Она решила, что я хотел взять ее. Я впервые за двадцать пять лет взял книгу
из Публичной библиотеки Дерри, но даже не зная), что это за книга. Кроме
того, мне это и не надо. Только бы выбраться отсюда. И все, и все!
- Спасибо, - сказал он, забирая книгу.
- Мы будем очень рады видеть вас снова, мистер Хэнском. Вы уверены, что
вам не нужен аспирин?
- Совершенно уверен, - сказал он, а затем, поколебавшись, спросил. - Вы
случайно не знаете, что случилось с миссис Барбарой Старретт? Она была
когда-то заведующей библиотекойдля детей.
- Она умерла, - сказала Кэрол Дэннер. - Три года тому назад, у чее был
удар, как я понимаю. Очень странно. Она была относительно молодой... 58 или
59 лет, я думаю. Мистер Хэнлон даже закрыл на один день библиотеку.
- О! - сказал Бен, ощущая еще одно пустое место в своем сердце. Вот что
случается, когда возвращаешься туда, где ты "жил да был когда-то", как
поется в песне. Крем на торте сладкий, а внутри - горько. Люди забывают вас
или умирают, теряют волосы и зубы. Иногда вы обнаруживаете, что они сошли с
ума. О, как хорошо быть живым! Господи, помилуй!
- Извините, - сказала она, - вы, наверное, любили ее.
- Да, все ребятишки любили миссис Старретт, - сказал Бен и
почувствовал, что слезы подступают совсем близко.
- Как вы...
Если она спросит еще раз, как я себя чувствую, я на самом деле
расплачусь. Или закричу. Или еще что-нибудь.
Он взглянул на часы и сказал:
- Мне действительно надо бежать. Спасибо, что были так добры.
- Желаю приятно провести день, мистер Хэнском.
Не сомневайтесь. Потому что вечером я умру.
Он помахал ей на прощанье и пошел обратно через весь зал. Мистер
Брокхил взглянул на него еще раз строго и подозрительно.
Он посмотрел вверх на площадку. Воздушный шарик все еще болтался там,
привязанный к перилам. Но надпись на боку теперь сообщала следующее: "Я УБИЛ
БАРБАРУ СТАРР БТП Пеннивайз Клоун".
Он оглянулся, снова чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Он смог
выйти на улицу и остановился, пораженный солнечным светом - над головой
мчались облака, смятенные и прекрасные в солнечном свете, а теплые майские
лучи делали траву невыносимо зеленой и буйной. Бен почувствовал, что в
сердце его что-то поднимается, ему казалось, что он оставил в библиотеке
какую-то невыносимую ношу... Он посмотрел на книгу, которую взял в
библиотеке, и зубы его сжались с неожиданной причиняющей боль силой. Это был
"Бульдозер" Стивена Мидера, одна из книг, что он брал в библиотеке в тот
день, когда ему пришлось бежать в Барренс, чтобы избавиться от Генри Бауэрса
и его друзей.
И, вспоминая Генри, он заметил на обложке книги едва заметный отпечаток
своего старого ботинка.
Разминая страницы и перелистывая их, он посмотрел в конец книги. Он
знал, что в библиотеке перешли на контрольную систему микрофильмирования, но
в этой книге все еще был бумажный пакет в конце с засунутыми туда
карточками. На каждой линии после фамилии стояла дата возврата,
проштампованная библиотекарем. Бен увидел: Имя читателя
Дата возврата Чарльз Браун Май 14 1958 Дэвид Хартвелл Июнь 01 1958
Джозеф Бреннан
Июнь 17 1958
И на последней строке в карточке была его собственная детская подпись,
написанная жирным карандашом: Бенджамин Хэнском
Июль 09 1958
И везде, по всей книге - на карточке и на страницах, на последнем
листе, - везде стоял красный, как кровь, штамп - "СДАНО".
- О, Господи Боже мой, - промычал Бен. Он не знал, что еще сказать,
кроме: "Боже мой, Боже мой!"
Он стоял в этом обновленном солнечном свете и неожиданно вспомнил: а
что же происходит с остальными? Эдди Каспбрак попадает в ловушку
Эдди вышел из автобуса на углу Канзас-стрит и Коссутлейн. Улица
Коссутлейн плавно спускалась четверть мили до крутого обрыва, сходящего
прямо в Барренс. Он совершенно не мог понять, зачем он сошел с автобуса
именно здесь. Он не знал никого, кто жил в этой части улицы. Но казалось,
что только здесь и надо было сойти. Это все, что он знал, но и этого было
достаточно. Беверли выбралась из автобуса, помахав им на прощанье, на одной
из остановок в конце Мейн-стрит. Майк отогнал свою машину назад к
библиотеке. И сейчас, наблюдая, как маленький и какой-то неуклюжий автобус
"Мерседес" удаляется в конец улицы, Эдди не мог понять, что он здесь делает,
на этом уединенном и мрачном углу, в этом мрачном городе, 6 пятистах милях
от Миры, которая, несомненно, проливает слезы из-за него. Он прокашлялся и
пошел вдоль на Канзас-стрит, размышляя, идти ли ему к Публичной библиотеке
или, может быть, свернуть на Костеллоавеню. Начинало проясняться, и он
подумал, не пойти ли ему по Западному Бродвею, чтобы полюбоваться старыми
викторианскими домами, которые тянулись вдоль улицы, - этими двумя
по-настоящему красивыми кварталами Дерри. Он хаживал сюда, когда был
маленьким, - просто гулял по Западному Бродвею, или случайно заходил сюда,
если шел куда-нибудь по своим делам. Там стоял дом Мюллеров - на углу Витчем
и Западного Бродвея, - красный дом с башенками по обеим сторонам и забором
спереди. У Мюллеров был садовник, который всегда смотрел на Эдди с
подозрением, когда он проходил мимо.
Дальше стоял дом Бови, через четыре дома от Мюллеров, на той же стороне
- по этой причине, как он думал, Грета Бови и Салли Мюллер были такими
большими подругами в грамматической школе. Дом утопал в зелени и тоже был с
башенками, но башенки на доме Мюллеров были квадратными, в то время как у
Бови они завершались смешными конусообразными штуками, которые казались Эдди
бумажными колпаками. Летом у них всегда стояла садовая мебель на лужайке -
стол с желтым зонтиком над ним, плетеные стулья и гамак, повешенный между
двумя, деревьями. Там всегда организовывались игры в крокет. Эдди знал об
этом, хотя Грета никогда не приглашала его поиграть. Иногда, проходя мимо,
Эдди слышал стук мячей, смех, визг, если чейто мяч улетал. Однажды он увидел
Грету - с лимонадом в одной руке и с крокетной клюшкой в другой, выглядела
она, нет слов, такой приятной и стройной. Грета бежала за своим мячом,
который улетел, и поэтому Эдди смог увидеть ее.
Он немного влюбился в нее в тот день - ее сияющие светлые волосы
спадали на яркосинее платье. Она глядела по сторонам, и в один момент он
даже подумал, что она увидела его, но вскоре он понял, что ошибся, потому
что, когда он поднял руку, чтобы поприветствовать ее, она не подняла свою в
ответ, она просто бросила найденный мяч на площадку и побежала вслед за ним.
Эдди ушел, не обижаясь за то, что она не ответила на приветствие (он
искренне верил, что она, должно быть, не заметила его) или за то, что она
никогда не приглашала его поиграть в крокет: почему такая красивая девочка,
как Грета Бови, будет приглашать такого мальчишку, как он? Он был
плоскогрудым астматиком с лицом водяной крысы.
Эх, - подумал он, бесцельно двигаясь вниз по Канзас-стрит, - хорошо бы
пойти на Западный Бродвей и посмотреть на все эти дома опять - на дом
Мюллеров, Бови, доктора Хэйла, Трэкеров. Мысли его резко оборвались на
последнем имени, потому что, черт подери! - вот он стоит перед гаражом
братьев Трэкеров.
- Все еще здесь, - громко сказал Эдди и засмеялся.
Дом на Западном Бродвее принадлежал Филу и Тони Трэкерам - двум старым
холостякам, - и быд, наверное, самым красивым домом на этой улице -
белоснежный викторианский дом, с зелеными лужайками и огромными клумбами,
которые буйно цвели, начиная с ранней весны и до поздней осени. На
подъездной дороге все щели и выбоины всегда были замазаны, поэтому она
всегда оставалась свежей и черной, как темное зеркало. Черепичные скаты
крыши своим безупречным зеленым цветом всегда соперничали с лужайками. И
люди часто останавливались, чтобы сфотографировать старинные и необыкновенно
причудливые окна.
"Любые люди, содержащие дом в таком порядке, должны быть с причудами",
- как-то раз безапелляционно отметила мать Эдди, а Эдди побоялся спросить,
что это значит.
Гараж для грузовиков был прямой противоположностью дому Трэкеров на
Западном Бродвее. Это было низкое кирпичное сооружение. Кладка была старая и
местами обвалилась. Фасад был грязнооранжевым и отбрасывал тень на
перепачканный сажей низ здания. Все окна были одинаково грязными, за
исключением маленького круглого
кусочка на нижней раме в конторе диспетчера. Этот маленький кружочек
очищался мальчишками и до Эдди и после него, потому что над столом
диспетчера висел календарь "Плейбой". Не было такого мальчишки, который бы
не остановился перед игрой в бейсбол и не взглянул на ежемесячную новенькую
очаровашку через протертое отверстие на стекле.
Братья ставили свои грузовики отдельно от всех на заднем дворе; они
могли стоять там очень долго, потому что оба обожали бейсбол и любили, когда
дети приходили к ним поиграть. Фил Трэкер водил грузовик сам, поэтому
мальчишки редко видели его, но Тони Трэкер, человек с огромными кулачищами и
сильной волей, вел книги и счета, и Эдди (который никогда не играл: его мать
убила бы его, если бы узнала, что он играет в бейсбол, бегая и вдыхая
пыльный воздух своими нежными легкими, рискуя сломать ногу или еще Бог знает
что) иногда видел его. Он всецело принадлежал лету и этой игре, для Эдди он
был частью бейсбола, как позже Мэл Аллен. Тони Трэкер, огромный, а иногда
похожий на привидение в своей белой рубашке, мерцающей в наступивших летних
сумерках, когда светлячки начинали летать в воздухе, вопил: "Ты должен
подлезть под этот мяч, прежде чем схватишь его, ты, Рыжий) Следи за мячом.
Полпинты! Ты не сможешь бить по чертовой штуке, если не смотришь на нее...
Пас, Копыто! Рви подметки от второго судьи, он никогда тебя не догонит!!!"
Он никогда никого не звал по имени, как помнит Эдди. А всегда только - "эй.
Рыжий, эй. Белобрысый, эй, Четырехглазый, эй. Полпинты". Он никогда не
говорил "мяч", а всегда "мач". Бита никогда не была битой, а всегда что-то
типа "ясеневая ручка". Еще он имел обыкновение кричать: "Ты никогда не
ударишь по мачу, если как следует не замахнешься, Копыто!"
Улыбаясь своим воспоминаниям, Эдди подошел поближе... и улыбка исчезла.
Длинное кирпичное здание, где слышались команды, чинились грузовики,
хранились товары короткое время, было погружено в тишину и темноту. Сорная
трава росла прямо из гравия, и не было ни одного грузовика по обеим сторонам
двора... только одинокая коробка с ветхими стенами уныло торчала среди этого
развала.
Подойдя еще ближе, он увидел вывеску продавца недвижимости в окне:
"Продается".
Трэкеры разорились, - подумал он и удивмяся той грусти, которую вызвала
эта мысль, как если бы кто-то умер. Он был рад сейчас, что не пошел дальше
по Западному Бродвею. Если "Братья Трэкеры" могли исчезнуть - "Братья
Трэкеры", которые казались вечными, - что же могло произойти с улицей, той
сшоб улицей, по которой он так любил гулять мальчишкой? Ои не хотел ввдеть
Грету Бови с сеянной в волосах, с (мстолстевпиши бедрами и ногами - от
чрезмерного сидеим, переедания и перепивания. Лучше было держаться подальше.
Вот что мы все должны делать - держаться подальше. Нам нечего здесь
делать. Возвращение в детство похоже на немыслимую йоговскую штуку - типа
засовывания смей ноги в рот или самопоедания. Это невозможно сделать. А
некоторые здравомыслящие люди были бы чертовски рады, если бы это
случилось... что же могло случиться с Тони и Филом Трэкерами?
С Тони мог случиться сердечный приступ. У него было килограммов 75
лишнего веса. Ему следовало следить за сердцем. Это только поэты могут петь
романсы о разбитых сердцах. А сердце Тони, наверняка, отказало. А Фил? Может
быть, что-то случилось на дороге. Эдди, который тоже жил когда-то на колесах
(правда, сейчас он ездил только на церковные службы, а работал за столом)
знал, что случается на дорогах. Старый Фил мог поехать по делу куда-нибудь в
Нью-Гемпшир или в Хэйсвильские леса на севере Мэна, когда дорогу занесло
снегом или была гололедица, или, может быть, он не справился с управлением
на длинной дороге к югу от Дерри, направляясь в Хэвен в весеннюю распутицу.
Всякое могло случиться, как поется в этих душещипательных песнях о шоферах
грузовиков, которые носят стетсоновские шляпы и принимают жизнь как она
есть. Сидеть за столом, конечно, иногда скучно, но Эдди сам побывал на
водительском сиденье и знал, что настоящее одиночество всегда окрашено в
грязнокрасный цвет: свет задних огней впереди едущего автомобиля отражается
в капельках дождя на переднем стекле.
- О, как быстро летит это дерьмовое время, - сказал Эдди Каспбрак,
вздыхая и даже не обращая внимания на то, что он говорит громко.
Чувствуя себя одновременно просветленным, но и несчастным, - состояние,
наиболее характерное для него, чему он никогда не мог поверить, - Эдди
прошел через здание, хрустя гравием под ногами, чтобы посмотреть на место,
где проходили игры в бейсбол, когда он был ребенком, тогда ему казалось, что
мир на 90 % состоит из детей.
Площадка Изменилась не так сильно, но одного взгляда было достаточно,
чтобы увидеть, что игры там больше не проводятся.
В 1958 году ромбовидная форма площадки определялась не только и не
столько бейсбольными дорожками, сколько следами бегущих ног. У них
практически ничего не было для игры, у этих мальчишек, которые играли здесь
в бейсбол; все мальчишки
были старше Неудачников, хотя Эдди вспомнил, что Стэн Урис иногда
играл, у него были красивые подачи, на поле он мог бегать быстро и имел
отличную реакцию.
Сейчас, стоя здесь, Эдди не видел никаких следов этих старых игр. Трава
обильно прорастала сквозь гравий. Разбитые бутылки из-под содовой и пива
валялись тут и там; в прежние времена такого никогда бы не допустили.
Единственная вещь, которая не изменилась - это забор из цепей позади
площадки, двенадцати футов в высоту, удивительно ржавый и грязный.
Это была уже наша территория, - подумал Эдди, стоя в раздумье там, где
27 лет назад шла их игра. - Через забор и к Барренсу... Он громко
рассмеялся, а затем посмотрел вокруг себя нервно, как если бы увидел
Именная табличка над конторкой гласила, что имя молоденькой
библиотекарши было Кэрол Дэннер. Позади библиотекарши Бен увидел дверь со
стеклянной табличкой, где было написано: "МАЙКЛ ХЭНЛОН. СТАРШИЙ
БИБЛИОТЕКАРЬ".
- Чем могу помочь? - спросила мисс Дэннер.
- Надеюсь, можете, - сказал Бен. - Мне хотелось бы записаться в
библиотеку.
- Очень хорошо, - сказала она, взяв форму- Вы живете в Дерри?
- Сейчас нет.
- Ваш домашний адрес?
- Рурал-Стар-роуд, 2. Хэмингфордхоум, штат Небраска.
Он помолчал немного, несколько смущенный ее взглядом, а затем добавил
почтовый индекс "59341".
- Вы шутите, мистер Хэнском?
- Совсем нет.
- Вы что, переезжаете в Дерри?
- Да нет, не думаю.
- Не слишком ли далеко вам придется ездить, чтобы обменять книги? Разве
в Небраске нет библиотек?
- Это дань сентиментальности, - сказал Бен. Он думал, это признание
поразит ее, но этого не произошло. - Я вырос в Дерри, понимаете? И впервые
за много лет приехал сюда, где рос. Я гулял по Дерри, смотрел, что
изменилось, а что нет. И неожиданно мне пришло в голову, что отсюда, где я
провел десять лет жизни с трех до тринадцати лет, у меня не осталось никакой
вещи, чтобы вспомнить годы, прожитые здесь. Хотя бы почтовой открытки. У
меня было несколько серебряных долларов, но один я потерял, остальные отдал
друзьям. Поэтому мне хотелось бы иметь какой-нибудь сувенир на память о моем
детстве. Уже поздно, но, наверное, лучше поздно, чем никогда?
Кэрол Дэннер улыбнулась, и улыбка превратила ее симпатичное лицо в
прекрасное:
- Я думаю, это очень трогательно, - сказала она. - Если вы сможете
подождать десятьпятнадцать минут, я заполню вашу карточку и вы сможете ее
забрать.
Бей усмехнулся.
- Я полагаю, нужна какая-то плата - для приезжих и так далее.
- А в детстве у вас была карточка?
- Наверняка, - улыбнулся Бен. - За исключением моих друзей, я думаю,
библиотечная карточка была для меня самой важной вещью...
"Бен, не подойдешь ли ты сюда?" - громкий голос неожиданно прорезал
библиотечную тишину, как скальпель.
Он обернулся, чувствуя себя виноватым за нарушение тишины. Но не увидел
никого знакомого... и понял, спустя мгновение, что никто не смотрит на него
и не показывает
никаких знаков недовольства. Он повернулся к молодой женщине, которая с
удивлением смотрела на него.
- Что-нибудь не так?
- Нет, все в порядке, - сказал Бен, улыбаясь, - мне послышалось. У
меня, наверное, сдвиг по фазе. Извините, что вы сказали?
- Ну, на самом деле это вы говорили. Я просто хотела добавить, что если
у вас когда-то была карточка, ваше имя должно еще быть в регистратуре, -
сказала она, - мы сейчас все храним на микрофильмах. Еще одно изменение с
тех пор, как вы были ребенком.
- Да, - сказал он, - многое изменилось в Дерри... но многое и осталось
без изменений.
- Тем не менее, я сейчас посмотрю ваши сведения и дам вам новую
карточку. Никакой оплаты.
- Замечательно, - сказал Бен, но, прежде чем он успел сказать спасибо,
вновь голос прорезал священную тишину библиотеки, на этот раз более громко и
угрожающе весело: "Давай, давай, Бен! Ты, маленькое жирное дерьмо! Это Твоя
Жизнь, Хэнском!"
Бен прочистил горло:
- Я вам очень признателен.
- Не стоит благодарности, - она подняла голову, - на улице потеплело?
- Да, немного, - сказал он.
"Бен Хэнском сделал это! - скрипел голос. Он шел откуда-то сверху,
из-за стеллажей. - Бен Хэнском убил моих детей. Хватайте его! Держите его!"
- Вы вспотели, - сказала она.
- Правда? - спросил он по-идиотски.
- Я сейчас все сделаю, - сказала она.
- Спасибо.
Она направилась к старой пишущей машинке в углу ее конторки. Бен
медленно пощел прочь, сердце его вырывалось из груди. Да, он потел, он
чувствовал, как капли пота ползут по затылку, под мышками, по волосам на
груди. Он посмотрел вверх и увидел клоуна Пеннивайза, стоящего наверху левой
лестницы и глядящего на него. Лицо его было белым от грима, губы вымазаны
кровавой помадой в усмешку убийцы. В одной руке у него была связка воздушных
шаров, а в другой - книга.
Не он, - подумал Бен, - а Оно. Я стою здесь, в центре Публичной
библиотеки Дерри, в ротонде, поздней весной 1985 года, я - взрослый человек,
и я сталкиваюсь лицом к лицу с моим детским кошмаром, самым страшным
кошмаром: я столкнулся лицом к лицу с этим Нечто.
"Поднимайся, Бен, - звал Пеннивайз, - я не обижу тебя. У меня есть
книга для тебя. Вот книга... и вот шарик! Поднимайся!"
Бен открыл рот, чтобы ответить: "Ты болван, если думаешь, что я
собираюсь идти", - и вдруг он осознал, что если бы он сделал это, все вокруг
уставились бы на него, все бы подумали: "Что это за сумасшедший?"
"О, я знаю, что ты не ответишь, ты не можешь ответить, - прокричал
Пеннивайз вниз и захихикал. - Я почти одурачил тебя, не так ли? Извините,
сэр, нет ли у вас "Принс Альберт" в банке?.. Есть?.. Лучше отпустите бедного
парня! Извините, мэм, это ваш холодильник потек?.. Да?.. Тогда не хотите ли
вы поймать его?"
Клоун откинул голову и закатился от смеха. Его хохот гремел и отдавался
эхом в куполе ротонды, как черная ракета, и Бен только огромным усилием воли
смог сдержаться от того, чтобы не зажать уши руками.
"Иди сюда, Бен, - продолжал звать клоун. - Мы поговорим. На нейтральной
территории. Что скажешь?"
Я не собираюсь подниматься, - думал Бен. - Если я наконец доберусь до
тебя, тебе это вряд ли понравится. Мы собираемся убить тебя.
Клоун опять покатился со смеху: "Убить меня? Убить Меня?!"
И вдруг, неожиданно пугающе его голос сделался голосом Ричи Тозиера,
передразнивающего голос негритенка: "Не трогайте меня, масса, я буду хорошим
негром, не убивайте этого черного мальчишку, Соломенная Голова!" И затем
снова истерический хохот.
Дрожащий, бледный Бен прошел через центр ротонды, гремящей эхом. Он
почувствовал, что вот-вот завопит.Он встал перед книжной полкой, и наугад
выбрал одну из книг, перелистывая ее дрожащей рукой. Его холодные пальцы
оставляли следы на страницах.
"Это твой единственный шанс. Соломенная Голова! - гремел голос сверху и
сзади него. - Убирайся из города, убирайся, пока не стемнело. Сегодня
вечером я всюду буду преследовать тебя... тебя и остальных. Ты слишком стар,
чтобы остановить меня, Бен. Вы все слишком стары. Слишком стары, чтобы
сделать что-нибудь, за исключением того, чтобы позволить себя убить.
Убирайся, Бей! Ты что, хочешь полюбоваться на все это вечером?"
Он медленно повернулся, все еще держа книгу в холодных руках. Он не
хотел
смотреть, но было похоже, что какая-то невидимая рука взяла его за
подбородок и поднимает вверх, вверх, вверх. Клоун исчез. На краю левой
лестницы стоял Дракула, но не киношный Дракула; это был не Бела Лугоци, и не
Фрэнк Лэнгелла, и не Фрэнсис Ледерер, и не Кристофер Ли, и не Реджи Нолдер.
Древний человекозверь с лицом искаженным и мертвеннобледным, с
пурпурнокрасными глазами цвета запекшейся крови, с разинутым ртом,
открывающим синие оскаленные клыки, торчащие под углом; это было похоже на
лабиринт зеркал, где любой неверный шаг приведет к тому, что тебя разорвет
на части.
"КиииРач", - прокричало оно и клацнуло челюстями. Кровь потекла изо рта
красночерным потоком. Она капала с плотно сжатых губ на белую шелковую
рубаху и текла по ней, оставляя кровавые следы.
"Ты знаешь, что видел Стэн Урис перед тем, как умереть? - прокричал
вампир, хохоча через кровавую дыру своего рта. - Был ли это Принц Альберт в
банке? Был ли это Дэви Крокет - Король Дикого запада? Что он видел, Бен?
Что? Ты хочешь увидеть это тоже?, То, что видел он?" И опять этот
истерический смех. И Бен знал, что и он тоже скоро забьется в истерике, и не
было способа остановить крик; он едва сдерживал его. Кровь лилась потоком с
лестницы, как из мерзкого душа. Одна капля упала на скрюченную от артрита
руку старика, читающего "Уолл-стрит джорнэл". Она текла и текла между ещ
суставами, невидимая и неосязаемая.
Бен затаил дыхание, уверенный, что сейчас вырвется крик, немыслимый в
тишине этого мягкого моросящего весеннего полудня, как неожиданный удар
ножом... или как рот, набитый лезвиями.
Вместо этого нерешительно и нетвердо, не выкрикнутые, а сказанные,
сказанные, как молитва, тихо, пришли слова: Мы сделаем вместо этого шарики.
Мы перельем серебряный доллар в серебряные шарики.
Джентльмен в шоферской кепке, который просматривал заметки де Варгаса,
посмотрел напряженно.
- Чепуха, - сказал он. На этот раз люди действительно посмотрели вверх:
кто-то шикнул на старика, на что тот очень обиделся.
- Простите, - сказал Бен низким дрожащим голосом. Он прекрасно знал,
что его лицо покрыто потом и что его рубашка прилипла к телу. - Я думал
вслух...
- Чепуха, - повторил старик громче. - Кто сможет делать серебряные
шарики из серебряных долларов? Чепуха! Фантастика! Проблемы гравитации...
Неожиданно подошла мисс Дэннер:
- Мистер Брокхил, вы должны соблюдать тишину. Люди читают, - сказала
она достаточно вежливо.
- Человеку плохо, - сказал Брокхил, возвращаясь к своей книге. - Кэрол,
дайте ему аспирин.
Кэрол Дэннер посмотрела на Вена, и лицо ее заострилось.
- Вы больны, мистер Хэнском? Я понимаю, что это невежливо спрашивать,
но выглядите вы ужасно.
Бен сказал:
- У меня на завтрак сегодня была китайская еда. Думаю, мне ее не
переварить.
- Если вы хотите прилечь, то в кабинете мистера Хэнлона есть
раскладушка. Вы могли бы...
- Нет, спасибо, не стоит, - Не полежать ему хотелось, а послать всю эту
чертову библиотеку подальше. Он посмотрел на лестничную площадку. Клоун
исчез. И вампир Исчез. Но висел шарик, крепко привязанный к низким железным
перилам, которые загораживали площадку. На боку у него была надпись: "Всего
хорошего! Сегодня ты умрешь".
- Я заполнила вашу библиотечную карточку. Вам она еще нужна? - спросила
библиотекарша.
- Да, спасибо, - сказал Бен и глубоко и тяжело вздохнул. - Мне очень
жаль, что все так случилось.
- Надеюсь, что это не пищевое отравление, - сказала она. - Это не
сработает, - сказал мистер Брокхил, не поднимая глаз от де Варгаса и не
выпуская своей потухшей трубки изо рта. - Фантастика. Пуля будет
кувыркаться.
И совершенно неожиданно, не желая что-то сказать, Бен начал.
- Шарики, а не пули. Мы поняли уже тогда, что не сможем делать пули.
Знаете, мы были детьми. Это была моя идея...
- Шшшш, - зашипел кто-то опять.
Брокхил взглянул на Вена, как будто желая что-то сказать, но снова
вернулся к своим заметкам.
У конторки Кэрол Дэннер подала ему маленькую оранжевую карточку со
штампом Публичной библиотеки Дерри вверху.
Ошеломленный, Бен осознал, что это первая в его жизни взрослая
библиотечная карточка. Та, которую он имел в детстве, была желтоканареечного
цвета.
- Вы уверены, что не хотите прилечь, мистер Хэнском?
- Я чувствую себя немного лучше. Спасибо.
- Правда?
Он выдавил что-то наподобие улыбки.
- Уверен.
- Вы действительно выглядите немного лучше, - сказала она, но не совсем
уверенно, как будто понимая, что нужно говорить так, но в действительяости
не очень в это веря.
Затем она поднесла книгу под приспособление дяя микрофильмирования,
которое они в то время использовали для записи книг, выдаваемых читателям, и
Бен почувствовал почти истерическое изумление. Это та самая книга, которую я
снял с полки, когда клоун начал говорить голосом негритенка, - подумал он. -
Она решила, что я хотел взять ее. Я впервые за двадцать пять лет взял книгу
из Публичной библиотеки Дерри, но даже не зная), что это за книга. Кроме
того, мне это и не надо. Только бы выбраться отсюда. И все, и все!
- Спасибо, - сказал он, забирая книгу.
- Мы будем очень рады видеть вас снова, мистер Хэнском. Вы уверены, что
вам не нужен аспирин?
- Совершенно уверен, - сказал он, а затем, поколебавшись, спросил. - Вы
случайно не знаете, что случилось с миссис Барбарой Старретт? Она была
когда-то заведующей библиотекойдля детей.
- Она умерла, - сказала Кэрол Дэннер. - Три года тому назад, у чее был
удар, как я понимаю. Очень странно. Она была относительно молодой... 58 или
59 лет, я думаю. Мистер Хэнлон даже закрыл на один день библиотеку.
- О! - сказал Бен, ощущая еще одно пустое место в своем сердце. Вот что
случается, когда возвращаешься туда, где ты "жил да был когда-то", как
поется в песне. Крем на торте сладкий, а внутри - горько. Люди забывают вас
или умирают, теряют волосы и зубы. Иногда вы обнаруживаете, что они сошли с
ума. О, как хорошо быть живым! Господи, помилуй!
- Извините, - сказала она, - вы, наверное, любили ее.
- Да, все ребятишки любили миссис Старретт, - сказал Бен и
почувствовал, что слезы подступают совсем близко.
- Как вы...
Если она спросит еще раз, как я себя чувствую, я на самом деле
расплачусь. Или закричу. Или еще что-нибудь.
Он взглянул на часы и сказал:
- Мне действительно надо бежать. Спасибо, что были так добры.
- Желаю приятно провести день, мистер Хэнском.
Не сомневайтесь. Потому что вечером я умру.
Он помахал ей на прощанье и пошел обратно через весь зал. Мистер
Брокхил взглянул на него еще раз строго и подозрительно.
Он посмотрел вверх на площадку. Воздушный шарик все еще болтался там,
привязанный к перилам. Но надпись на боку теперь сообщала следующее: "Я УБИЛ
БАРБАРУ СТАРР БТП Пеннивайз Клоун".
Он оглянулся, снова чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Он смог
выйти на улицу и остановился, пораженный солнечным светом - над головой
мчались облака, смятенные и прекрасные в солнечном свете, а теплые майские
лучи делали траву невыносимо зеленой и буйной. Бен почувствовал, что в
сердце его что-то поднимается, ему казалось, что он оставил в библиотеке
какую-то невыносимую ношу... Он посмотрел на книгу, которую взял в
библиотеке, и зубы его сжались с неожиданной причиняющей боль силой. Это был
"Бульдозер" Стивена Мидера, одна из книг, что он брал в библиотеке в тот
день, когда ему пришлось бежать в Барренс, чтобы избавиться от Генри Бауэрса
и его друзей.
И, вспоминая Генри, он заметил на обложке книги едва заметный отпечаток
своего старого ботинка.
Разминая страницы и перелистывая их, он посмотрел в конец книги. Он
знал, что в библиотеке перешли на контрольную систему микрофильмирования, но
в этой книге все еще был бумажный пакет в конце с засунутыми туда
карточками. На каждой линии после фамилии стояла дата возврата,
проштампованная библиотекарем. Бен увидел: Имя читателя
Дата возврата Чарльз Браун Май 14 1958 Дэвид Хартвелл Июнь 01 1958
Джозеф Бреннан
Июнь 17 1958
И на последней строке в карточке была его собственная детская подпись,
написанная жирным карандашом: Бенджамин Хэнском
Июль 09 1958
И везде, по всей книге - на карточке и на страницах, на последнем
листе, - везде стоял красный, как кровь, штамп - "СДАНО".
- О, Господи Боже мой, - промычал Бен. Он не знал, что еще сказать,
кроме: "Боже мой, Боже мой!"
Он стоял в этом обновленном солнечном свете и неожиданно вспомнил: а
что же происходит с остальными? Эдди Каспбрак попадает в ловушку
Эдди вышел из автобуса на углу Канзас-стрит и Коссутлейн. Улица
Коссутлейн плавно спускалась четверть мили до крутого обрыва, сходящего
прямо в Барренс. Он совершенно не мог понять, зачем он сошел с автобуса
именно здесь. Он не знал никого, кто жил в этой части улицы. Но казалось,
что только здесь и надо было сойти. Это все, что он знал, но и этого было
достаточно. Беверли выбралась из автобуса, помахав им на прощанье, на одной
из остановок в конце Мейн-стрит. Майк отогнал свою машину назад к
библиотеке. И сейчас, наблюдая, как маленький и какой-то неуклюжий автобус
"Мерседес" удаляется в конец улицы, Эдди не мог понять, что он здесь делает,
на этом уединенном и мрачном углу, в этом мрачном городе, 6 пятистах милях
от Миры, которая, несомненно, проливает слезы из-за него. Он прокашлялся и
пошел вдоль на Канзас-стрит, размышляя, идти ли ему к Публичной библиотеке
или, может быть, свернуть на Костеллоавеню. Начинало проясняться, и он
подумал, не пойти ли ему по Западному Бродвею, чтобы полюбоваться старыми
викторианскими домами, которые тянулись вдоль улицы, - этими двумя
по-настоящему красивыми кварталами Дерри. Он хаживал сюда, когда был
маленьким, - просто гулял по Западному Бродвею, или случайно заходил сюда,
если шел куда-нибудь по своим делам. Там стоял дом Мюллеров - на углу Витчем
и Западного Бродвея, - красный дом с башенками по обеим сторонам и забором
спереди. У Мюллеров был садовник, который всегда смотрел на Эдди с
подозрением, когда он проходил мимо.
Дальше стоял дом Бови, через четыре дома от Мюллеров, на той же стороне
- по этой причине, как он думал, Грета Бови и Салли Мюллер были такими
большими подругами в грамматической школе. Дом утопал в зелени и тоже был с
башенками, но башенки на доме Мюллеров были квадратными, в то время как у
Бови они завершались смешными конусообразными штуками, которые казались Эдди
бумажными колпаками. Летом у них всегда стояла садовая мебель на лужайке -
стол с желтым зонтиком над ним, плетеные стулья и гамак, повешенный между
двумя, деревьями. Там всегда организовывались игры в крокет. Эдди знал об
этом, хотя Грета никогда не приглашала его поиграть. Иногда, проходя мимо,
Эдди слышал стук мячей, смех, визг, если чейто мяч улетал. Однажды он увидел
Грету - с лимонадом в одной руке и с крокетной клюшкой в другой, выглядела
она, нет слов, такой приятной и стройной. Грета бежала за своим мячом,
который улетел, и поэтому Эдди смог увидеть ее.
Он немного влюбился в нее в тот день - ее сияющие светлые волосы
спадали на яркосинее платье. Она глядела по сторонам, и в один момент он
даже подумал, что она увидела его, но вскоре он понял, что ошибся, потому
что, когда он поднял руку, чтобы поприветствовать ее, она не подняла свою в
ответ, она просто бросила найденный мяч на площадку и побежала вслед за ним.
Эдди ушел, не обижаясь за то, что она не ответила на приветствие (он
искренне верил, что она, должно быть, не заметила его) или за то, что она
никогда не приглашала его поиграть в крокет: почему такая красивая девочка,
как Грета Бови, будет приглашать такого мальчишку, как он? Он был
плоскогрудым астматиком с лицом водяной крысы.
Эх, - подумал он, бесцельно двигаясь вниз по Канзас-стрит, - хорошо бы
пойти на Западный Бродвей и посмотреть на все эти дома опять - на дом
Мюллеров, Бови, доктора Хэйла, Трэкеров. Мысли его резко оборвались на
последнем имени, потому что, черт подери! - вот он стоит перед гаражом
братьев Трэкеров.
- Все еще здесь, - громко сказал Эдди и засмеялся.
Дом на Западном Бродвее принадлежал Филу и Тони Трэкерам - двум старым
холостякам, - и быд, наверное, самым красивым домом на этой улице -
белоснежный викторианский дом, с зелеными лужайками и огромными клумбами,
которые буйно цвели, начиная с ранней весны и до поздней осени. На
подъездной дороге все щели и выбоины всегда были замазаны, поэтому она
всегда оставалась свежей и черной, как темное зеркало. Черепичные скаты
крыши своим безупречным зеленым цветом всегда соперничали с лужайками. И
люди часто останавливались, чтобы сфотографировать старинные и необыкновенно
причудливые окна.
"Любые люди, содержащие дом в таком порядке, должны быть с причудами",
- как-то раз безапелляционно отметила мать Эдди, а Эдди побоялся спросить,
что это значит.
Гараж для грузовиков был прямой противоположностью дому Трэкеров на
Западном Бродвее. Это было низкое кирпичное сооружение. Кладка была старая и
местами обвалилась. Фасад был грязнооранжевым и отбрасывал тень на
перепачканный сажей низ здания. Все окна были одинаково грязными, за
исключением маленького круглого
кусочка на нижней раме в конторе диспетчера. Этот маленький кружочек
очищался мальчишками и до Эдди и после него, потому что над столом
диспетчера висел календарь "Плейбой". Не было такого мальчишки, который бы
не остановился перед игрой в бейсбол и не взглянул на ежемесячную новенькую
очаровашку через протертое отверстие на стекле.
Братья ставили свои грузовики отдельно от всех на заднем дворе; они
могли стоять там очень долго, потому что оба обожали бейсбол и любили, когда
дети приходили к ним поиграть. Фил Трэкер водил грузовик сам, поэтому
мальчишки редко видели его, но Тони Трэкер, человек с огромными кулачищами и
сильной волей, вел книги и счета, и Эдди (который никогда не играл: его мать
убила бы его, если бы узнала, что он играет в бейсбол, бегая и вдыхая
пыльный воздух своими нежными легкими, рискуя сломать ногу или еще Бог знает
что) иногда видел его. Он всецело принадлежал лету и этой игре, для Эдди он
был частью бейсбола, как позже Мэл Аллен. Тони Трэкер, огромный, а иногда
похожий на привидение в своей белой рубашке, мерцающей в наступивших летних
сумерках, когда светлячки начинали летать в воздухе, вопил: "Ты должен
подлезть под этот мяч, прежде чем схватишь его, ты, Рыжий) Следи за мячом.
Полпинты! Ты не сможешь бить по чертовой штуке, если не смотришь на нее...
Пас, Копыто! Рви подметки от второго судьи, он никогда тебя не догонит!!!"
Он никогда никого не звал по имени, как помнит Эдди. А всегда только - "эй.
Рыжий, эй. Белобрысый, эй, Четырехглазый, эй. Полпинты". Он никогда не
говорил "мяч", а всегда "мач". Бита никогда не была битой, а всегда что-то
типа "ясеневая ручка". Еще он имел обыкновение кричать: "Ты никогда не
ударишь по мачу, если как следует не замахнешься, Копыто!"
Улыбаясь своим воспоминаниям, Эдди подошел поближе... и улыбка исчезла.
Длинное кирпичное здание, где слышались команды, чинились грузовики,
хранились товары короткое время, было погружено в тишину и темноту. Сорная
трава росла прямо из гравия, и не было ни одного грузовика по обеим сторонам
двора... только одинокая коробка с ветхими стенами уныло торчала среди этого
развала.
Подойдя еще ближе, он увидел вывеску продавца недвижимости в окне:
"Продается".
Трэкеры разорились, - подумал он и удивмяся той грусти, которую вызвала
эта мысль, как если бы кто-то умер. Он был рад сейчас, что не пошел дальше
по Западному Бродвею. Если "Братья Трэкеры" могли исчезнуть - "Братья
Трэкеры", которые казались вечными, - что же могло произойти с улицей, той
сшоб улицей, по которой он так любил гулять мальчишкой? Ои не хотел ввдеть
Грету Бови с сеянной в волосах, с (мстолстевпиши бедрами и ногами - от
чрезмерного сидеим, переедания и перепивания. Лучше было держаться подальше.
Вот что мы все должны делать - держаться подальше. Нам нечего здесь
делать. Возвращение в детство похоже на немыслимую йоговскую штуку - типа
засовывания смей ноги в рот или самопоедания. Это невозможно сделать. А
некоторые здравомыслящие люди были бы чертовски рады, если бы это
случилось... что же могло случиться с Тони и Филом Трэкерами?
С Тони мог случиться сердечный приступ. У него было килограммов 75
лишнего веса. Ему следовало следить за сердцем. Это только поэты могут петь
романсы о разбитых сердцах. А сердце Тони, наверняка, отказало. А Фил? Может
быть, что-то случилось на дороге. Эдди, который тоже жил когда-то на колесах
(правда, сейчас он ездил только на церковные службы, а работал за столом)
знал, что случается на дорогах. Старый Фил мог поехать по делу куда-нибудь в
Нью-Гемпшир или в Хэйсвильские леса на севере Мэна, когда дорогу занесло
снегом или была гололедица, или, может быть, он не справился с управлением
на длинной дороге к югу от Дерри, направляясь в Хэвен в весеннюю распутицу.
Всякое могло случиться, как поется в этих душещипательных песнях о шоферах
грузовиков, которые носят стетсоновские шляпы и принимают жизнь как она
есть. Сидеть за столом, конечно, иногда скучно, но Эдди сам побывал на
водительском сиденье и знал, что настоящее одиночество всегда окрашено в
грязнокрасный цвет: свет задних огней впереди едущего автомобиля отражается
в капельках дождя на переднем стекле.
- О, как быстро летит это дерьмовое время, - сказал Эдди Каспбрак,
вздыхая и даже не обращая внимания на то, что он говорит громко.
Чувствуя себя одновременно просветленным, но и несчастным, - состояние,
наиболее характерное для него, чему он никогда не мог поверить, - Эдди
прошел через здание, хрустя гравием под ногами, чтобы посмотреть на место,
где проходили игры в бейсбол, когда он был ребенком, тогда ему казалось, что
мир на 90 % состоит из детей.
Площадка Изменилась не так сильно, но одного взгляда было достаточно,
чтобы увидеть, что игры там больше не проводятся.
В 1958 году ромбовидная форма площадки определялась не только и не
столько бейсбольными дорожками, сколько следами бегущих ног. У них
практически ничего не было для игры, у этих мальчишек, которые играли здесь
в бейсбол; все мальчишки
были старше Неудачников, хотя Эдди вспомнил, что Стэн Урис иногда
играл, у него были красивые подачи, на поле он мог бегать быстро и имел
отличную реакцию.
Сейчас, стоя здесь, Эдди не видел никаких следов этих старых игр. Трава
обильно прорастала сквозь гравий. Разбитые бутылки из-под содовой и пива
валялись тут и там; в прежние времена такого никогда бы не допустили.
Единственная вещь, которая не изменилась - это забор из цепей позади
площадки, двенадцати футов в высоту, удивительно ржавый и грязный.
Это была уже наша территория, - подумал Эдди, стоя в раздумье там, где
27 лет назад шла их игра. - Через забор и к Барренсу... Он громко
рассмеялся, а затем посмотрел вокруг себя нервно, как если бы увидел