Страница:
— Мужайся! — шутливо подбодрил его Торнуэйт. — Насколько мне известно, все шестеро Победителей прошлых турниров вполне счастливы в браке, и их союзы увенчаны появлением на свет не менее, двух десятков отпрысков. Ваше бракосочетание, несомненно, будет праздноваться с шумным весельем и сопровождаться пожеланиями многочисленного потомства.
— Ой, что-то мне стало нехорошо, — простонал Дункан. — Но почему именно Грэйс Баттермнр, это бесформенное чучело, не способное слова вымолвить в моем присутствии? Вот тебе все женщины нравятся, так растолкуй же мне, что хорошего я мог бы в ней найти?
Гарви Торнуэйт всем телом повернулся к Грэйс и снова вставил в глаз монокль, чтобы изучить ее повнимательней. С невольной улыбкой, к которой примешивалось беспокойство, Дункан наблюдал за тем, как великий знаток пристально оглядывает юную леди от заколотых на темени каштановых косичек до легких сандалий, открывавших для обозрения пальцы ног, затянутые в шелковые чулочки. Сам Дункан тоже принялся изучать бедную Грэйс. Она была на несколько дюймов ниже Эммелайн и рядом с нею казалась почти дурнушкой. Однако рассматривая девушку, Дункан, сам себе поражаясь, вынужден был признать, что на лицо Грэйс совсем недурна, хотя, по его мнению, унылая прическа никак не способствовала выявлению его тихой прелести. Глаза у нее были ясные, светло-голубые, но в них зачастую мелькало встревоженное выражение, как у испуганной маленькой птички, особенно, когда поблизости возникал Конистан.
Разглядывая белые юбки чудовищно мешковатого и уродливого платья, он вдруг заметил, что кроткая мисс Баттермир носит золотое колечко на среднем пальце левой ноги. Кольцо на ноге! Дункан почувствовал себя заинтригованным. Интересно, что представляет собою женщина украшающая золотыми кольцами пальцы на ногах? Он вспомнил, как при первой встрече, а было это больше года назад, почувствовал внезапную и необъяснимую симпатию к Грэйс, хотя обычно предпочитал флиртовать с молодыми леди, отличавшимися большей живостью. Но Грэйс излучала умиротворение и доброту, невольно вызывавшие его восхищение. Захваченный давно, казалось бы, забытыми воспоминаниями, Дункан вдруг задался вопросом: когда же именно он впервые решил для себя, что Грэйс Баттермир ему не пара? Наверное, подумал он с растущим беспокойством, все началось с намеков Конистана. Ему вспомнилось, что в разговоре с Гарви он не только выразил мнение брата вместо своего собственного, но даже воспользовался его выражениями. «Бесформенное чучело, — именно так назвал ее Конистан. — Ни внешности, ни состояния. Помимо всего прочего, должен тебе напомнить, что один из членов ее семейства запятнал имя нашего отца».
С тех пор Дункан и не предпринимал никаких усилий, чтобы получше узнать Грэйс. Как всегда, он последовал совету, а точнее предписанию Конистана. И лишь теперь ему пришло в голову спросить себя, насколько это было разумно.
Тем не менее мысль о тайных планах Эммелайн, стоявших за приглашением его на рыцарский турнир в Фэйрфеллз, заставила Дункана просто содрогнуться от ужаса. У него вовсе не было намерения жениться на ком бы то ни было, даже если бы он считал мисс Баттермир самой обворожительной женщиной в Соединенном Королевстве. Черт побери, его вполне устраивала холостяцкая жизнь, и он не имел ни малейшей охоты затягивать на шее брачную петлю!
Гарви прервал его размышления, ответив наконец на вопрос о том, чем же хороша мисс Баттермир.
— К твоему сведению, она отличается редкостной красотой, я такой почти никогда не встре-чал. Кожа у нее изумительная, без единого изъяна. С места мне не сойти, если она не окажется бархатистой на ощупь. А взгляни на цвет лица! Какая белизна, какой нежный румянец на щеках! Да она просто бесподобна! К тому же у нее чудесная улыбка. Правда, я думаю, ей следовало бы улыбаться чаще.
Он наклонился ближе к Дункану и прошептал:
— Быть может, ты заставишь ее это сделать.
3
4
5
— Ой, что-то мне стало нехорошо, — простонал Дункан. — Но почему именно Грэйс Баттермнр, это бесформенное чучело, не способное слова вымолвить в моем присутствии? Вот тебе все женщины нравятся, так растолкуй же мне, что хорошего я мог бы в ней найти?
Гарви Торнуэйт всем телом повернулся к Грэйс и снова вставил в глаз монокль, чтобы изучить ее повнимательней. С невольной улыбкой, к которой примешивалось беспокойство, Дункан наблюдал за тем, как великий знаток пристально оглядывает юную леди от заколотых на темени каштановых косичек до легких сандалий, открывавших для обозрения пальцы ног, затянутые в шелковые чулочки. Сам Дункан тоже принялся изучать бедную Грэйс. Она была на несколько дюймов ниже Эммелайн и рядом с нею казалась почти дурнушкой. Однако рассматривая девушку, Дункан, сам себе поражаясь, вынужден был признать, что на лицо Грэйс совсем недурна, хотя, по его мнению, унылая прическа никак не способствовала выявлению его тихой прелести. Глаза у нее были ясные, светло-голубые, но в них зачастую мелькало встревоженное выражение, как у испуганной маленькой птички, особенно, когда поблизости возникал Конистан.
Разглядывая белые юбки чудовищно мешковатого и уродливого платья, он вдруг заметил, что кроткая мисс Баттермир носит золотое колечко на среднем пальце левой ноги. Кольцо на ноге! Дункан почувствовал себя заинтригованным. Интересно, что представляет собою женщина украшающая золотыми кольцами пальцы на ногах? Он вспомнил, как при первой встрече, а было это больше года назад, почувствовал внезапную и необъяснимую симпатию к Грэйс, хотя обычно предпочитал флиртовать с молодыми леди, отличавшимися большей живостью. Но Грэйс излучала умиротворение и доброту, невольно вызывавшие его восхищение. Захваченный давно, казалось бы, забытыми воспоминаниями, Дункан вдруг задался вопросом: когда же именно он впервые решил для себя, что Грэйс Баттермир ему не пара? Наверное, подумал он с растущим беспокойством, все началось с намеков Конистана. Ему вспомнилось, что в разговоре с Гарви он не только выразил мнение брата вместо своего собственного, но даже воспользовался его выражениями. «Бесформенное чучело, — именно так назвал ее Конистан. — Ни внешности, ни состояния. Помимо всего прочего, должен тебе напомнить, что один из членов ее семейства запятнал имя нашего отца».
С тех пор Дункан и не предпринимал никаких усилий, чтобы получше узнать Грэйс. Как всегда, он последовал совету, а точнее предписанию Конистана. И лишь теперь ему пришло в голову спросить себя, насколько это было разумно.
Тем не менее мысль о тайных планах Эммелайн, стоявших за приглашением его на рыцарский турнир в Фэйрфеллз, заставила Дункана просто содрогнуться от ужаса. У него вовсе не было намерения жениться на ком бы то ни было, даже если бы он считал мисс Баттермир самой обворожительной женщиной в Соединенном Королевстве. Черт побери, его вполне устраивала холостяцкая жизнь, и он не имел ни малейшей охоты затягивать на шее брачную петлю!
Гарви прервал его размышления, ответив наконец на вопрос о том, чем же хороша мисс Баттермир.
— К твоему сведению, она отличается редкостной красотой, я такой почти никогда не встре-чал. Кожа у нее изумительная, без единого изъяна. С места мне не сойти, если она не окажется бархатистой на ощупь. А взгляни на цвет лица! Какая белизна, какой нежный румянец на щеках! Да она просто бесподобна! К тому же у нее чудесная улыбка. Правда, я думаю, ей следовало бы улыбаться чаще.
Он наклонился ближе к Дункану и прошептал:
— Быть может, ты заставишь ее это сделать.
3
Но встревоженному выражению в голубых глазах Дункана Эммелайн догадалась, что произошло нечто непредвиденное. Похоже, Конистану все же удалось каким-то образом, скорее всего угрозами, выведать правду у сводного брата. Чувствуя себя уязвленной и рассерженной, девушка усилием воли подавила в глубине души приступ раздражения и решила при первом же удобном случае излить свой гнев на самого Конистана. Поэтому к Дун кану она повернулась с самой солнечной из своих улыбок и сердечно пожала ему руку.
— Мисс Пенрит, — сказал он, пожимая пальчики, затянутые в перчатку, и чопорно кланяясь. — Вы ведь знакомы с Гарви Торнуэйтом, не правда ли?
Заливаясь звонким смехом, Эммелайн заверила его, что они с Торни — большие друзья, и, протянув Гарви руку, которую тот с жаром по-целовал, спросила:
— Но ради всего святого, скажите, в какой глуши вы себя похоронили на столь долгий срок? С тех пор, как мы с вами в последний раз танцевали, миновала целая вечность! — Она перевела взгляд на Дункана и с грудным смешком добавила:
— Месяца полтора назад на королевском балу Торни так страшно напился, что во время кадрили наступил на шлейф Эмили Каупер, порвал его, а сам свалился замертво. Можете себе представить, что мне пришлось пережить! Вот смеху-то было!
Грэйс вновь мысленно помянула своего папеньку, и Эммелайн не без удивления заметила выражение недовольства, промелькнувшее в го-лубых глазах Дункана по завершении ее скандального повествования. Это лишь укрепило ее во мнении, что Грэйс и Дункан просто созданы друг для друга.
Вновь переведя взгляд на Гарви, она молниеносно сменила тему разговора.
— Надеюсь, вы собираетесь присоединиться к нам этим летом в Фэйрфеллз? Мне хотелось бы увидеть вас в кольчуге и броне. Должна признаться, вид мужчин в полном рыцарском облачении волнует меня до глубины души!
— В таком случае я положительно обязан принять участие в вашем маленьком увеселении! — живо откликнулся Гарви.
Он все еще продолжал сжимать ее руку и, казалось, ни за что не хотел ее отпускать, в то же время охватывая томным взором стройную фигуру девушки. Когда этот взгляд остановился на ее груди, задержавшись на ней неприлично долго, Эммелайн выдернула руку и сердито шлепнула его веером по густой каштановой шевелюре.
Ничуть не обидевшись, Гарви весело улыбнулся ей и даже подмигнул с сочувственным и заговорщическим видом.
— Если у вас остался незанятый танец, — сказал он, — буду счастлив, если вы запишете его за мной.
Эммелайн не замедлила с ответом, свято блюдя интересы Грэйс:
— Но тогда пусть Дункан будет четвертым. Мисс Баттермир только что жаловалась мне, как трудно найти хорошего партнера для кадрили.
Она взглянула на Дункана, ясно давая понять, что ему следует пригласить Грэйс на танец, и не обращая при этом ни малейшего внимания на невнятные протесты подруги.
Дункан уже собирался ответить согласием, когда у него над ухом раздался хорошо знакомый, звучный и властный голос:
— До чего же многообещающая у вас подбирается компания! Я настаиваю, чтобы мне позволили занять вакантное место. — Раскланявшись со всеми по очереди, кроме Эммелайн, он добавил:
— Надеюсь, я не нарушил ваших планов.
С негодованием обернувшись, Эммелайн встретилась взглядом с вызывающе-насмешливыми серыми глазами лорда Конистана. Он стоял в шаге от нее, и она, не мигая, уставилась на него в ответ. Безмолвная дуэль продолжалась несколько мгновений. Наконец, стремительно расправив веер, Эммелайн чуть присела в небрежном реверансе.
— Милорд, — бросила она в виде приветствия.
Он передразнил ее жест, едва заметно склонив голову, и ответил с насмешливой улыбкой:
— Мисс Пенрит.
— Что касается кадрили, сэр, — продолжала Эммелайн, слегка обмахиваясь веером и с трудом удерживаясь от язвительных замечаний, так и просившихся на язык, — то вам придется нас извинить. Мне очень жаль, но я уже пригласила… э-э-э… сестер Брэмптон составить нам компанию.
Лорд Конистан оглянулся на двух очаровательных сестричек, с живейшим интересом следивших за их разговором.
— Но это же бесподобно! — возразил виконт. — Не понимаю, за что вы просите извинения, мисс Пенрит, ведь совершенно очевидно, что мне предоставлена возможность выбрать одну из двух прелестнейших девушек в Лондоне!
Прежде, чем Эммелайн успела слово вымолвить, Конистан пригласил сестер присоединить-ся к их маленькому болтливому кружку и тут же осведомился, какая именно из двух юных леди предпочитает танцевать с ним кадриль. Девиц охватил сильнейший приступ волнения, они нервно захихикали и принялись судорожно обмахиваться веерами. А когда Конистан пообещал пригласить в качестве восьмого участника красивого молодого офицера из Конной гвардии, более застенчивая из близняшек вытолкнула вперед сестру, и вопрос был решен ко всеобщему удовлетворению, если не считать Эммелайн, оставшейся в меньшинстве.
Конистан повел всю компанию вниз, в бальный зал, и Эммелайн поравнялась с ним.
— Вы слишком много на себя берете, милорд! — заявила она.
— Что вы имеете в виду? — с самым невинным видом осведомился виконт и, удивленно выгибая соболью бровь, продолжал:
— Неужели я ошибся, предположив, что вы лишь в последний момент придумали этот танец, причем сестры Брэмптон не только не имели кавалеров, но даже не подозревали до последней минуты с том, что они сами приглашены? Ведь это было так очевидно, что любой дурак мог бы догадаться! Сознайтесь, вы просто пытались избавиться от меня!
Эммелайн подарила ему сладчайшую улыбку.
— Избавиться от вас? С какой стати мне это делать? Ведь среди моих знакомых нет человека приятнее вас!
— Фу, какое наглое вранье! — презрительно фыркнул Конистан. — Вы меня ненавидите всей душой, и все только потому, что я не спешу слиться с толпой ваших многочисленных ухажеров!
Эммелайн так и вскипела, услыхав эти слова, но — хотя ей сразу же пришло в голову, что Конистан нарочно пытается вывести ее из себя — не удержалась от резкого ответа.
— Не судите о других по себе, милорд, и не считайте меня столь же тщеславной, как вы сам. Меня подобные вещи совершенно не волнуют, хотя, я полагаю, вам нелегко будет в это поверить: ведь вы-то ни о чем другом просто не помышляете.
Он прищелкнул языком.
— Какой суровый приговор, мисс Пенрит! Осмелюсь просить вас умерить пыл ваших высказываний. Учтите, только я один могу дать вам то, чего вы желаете.
— И что же это, скажите ради Бога? — спросила она, раздраженная до крайности его высокомерием.
В ответе лорда Конистана прозвучало злорадное торжество:
— Дункан, разумеется.
— Мисс Пенрит, — сказал он, пожимая пальчики, затянутые в перчатку, и чопорно кланяясь. — Вы ведь знакомы с Гарви Торнуэйтом, не правда ли?
Заливаясь звонким смехом, Эммелайн заверила его, что они с Торни — большие друзья, и, протянув Гарви руку, которую тот с жаром по-целовал, спросила:
— Но ради всего святого, скажите, в какой глуши вы себя похоронили на столь долгий срок? С тех пор, как мы с вами в последний раз танцевали, миновала целая вечность! — Она перевела взгляд на Дункана и с грудным смешком добавила:
— Месяца полтора назад на королевском балу Торни так страшно напился, что во время кадрили наступил на шлейф Эмили Каупер, порвал его, а сам свалился замертво. Можете себе представить, что мне пришлось пережить! Вот смеху-то было!
Грэйс вновь мысленно помянула своего папеньку, и Эммелайн не без удивления заметила выражение недовольства, промелькнувшее в го-лубых глазах Дункана по завершении ее скандального повествования. Это лишь укрепило ее во мнении, что Грэйс и Дункан просто созданы друг для друга.
Вновь переведя взгляд на Гарви, она молниеносно сменила тему разговора.
— Надеюсь, вы собираетесь присоединиться к нам этим летом в Фэйрфеллз? Мне хотелось бы увидеть вас в кольчуге и броне. Должна признаться, вид мужчин в полном рыцарском облачении волнует меня до глубины души!
— В таком случае я положительно обязан принять участие в вашем маленьком увеселении! — живо откликнулся Гарви.
Он все еще продолжал сжимать ее руку и, казалось, ни за что не хотел ее отпускать, в то же время охватывая томным взором стройную фигуру девушки. Когда этот взгляд остановился на ее груди, задержавшись на ней неприлично долго, Эммелайн выдернула руку и сердито шлепнула его веером по густой каштановой шевелюре.
Ничуть не обидевшись, Гарви весело улыбнулся ей и даже подмигнул с сочувственным и заговорщическим видом.
— Если у вас остался незанятый танец, — сказал он, — буду счастлив, если вы запишете его за мной.
Эммелайн не замедлила с ответом, свято блюдя интересы Грэйс:
— Но тогда пусть Дункан будет четвертым. Мисс Баттермир только что жаловалась мне, как трудно найти хорошего партнера для кадрили.
Она взглянула на Дункана, ясно давая понять, что ему следует пригласить Грэйс на танец, и не обращая при этом ни малейшего внимания на невнятные протесты подруги.
Дункан уже собирался ответить согласием, когда у него над ухом раздался хорошо знакомый, звучный и властный голос:
— До чего же многообещающая у вас подбирается компания! Я настаиваю, чтобы мне позволили занять вакантное место. — Раскланявшись со всеми по очереди, кроме Эммелайн, он добавил:
— Надеюсь, я не нарушил ваших планов.
С негодованием обернувшись, Эммелайн встретилась взглядом с вызывающе-насмешливыми серыми глазами лорда Конистана. Он стоял в шаге от нее, и она, не мигая, уставилась на него в ответ. Безмолвная дуэль продолжалась несколько мгновений. Наконец, стремительно расправив веер, Эммелайн чуть присела в небрежном реверансе.
— Милорд, — бросила она в виде приветствия.
Он передразнил ее жест, едва заметно склонив голову, и ответил с насмешливой улыбкой:
— Мисс Пенрит.
— Что касается кадрили, сэр, — продолжала Эммелайн, слегка обмахиваясь веером и с трудом удерживаясь от язвительных замечаний, так и просившихся на язык, — то вам придется нас извинить. Мне очень жаль, но я уже пригласила… э-э-э… сестер Брэмптон составить нам компанию.
Лорд Конистан оглянулся на двух очаровательных сестричек, с живейшим интересом следивших за их разговором.
— Но это же бесподобно! — возразил виконт. — Не понимаю, за что вы просите извинения, мисс Пенрит, ведь совершенно очевидно, что мне предоставлена возможность выбрать одну из двух прелестнейших девушек в Лондоне!
Прежде, чем Эммелайн успела слово вымолвить, Конистан пригласил сестер присоединить-ся к их маленькому болтливому кружку и тут же осведомился, какая именно из двух юных леди предпочитает танцевать с ним кадриль. Девиц охватил сильнейший приступ волнения, они нервно захихикали и принялись судорожно обмахиваться веерами. А когда Конистан пообещал пригласить в качестве восьмого участника красивого молодого офицера из Конной гвардии, более застенчивая из близняшек вытолкнула вперед сестру, и вопрос был решен ко всеобщему удовлетворению, если не считать Эммелайн, оставшейся в меньшинстве.
Конистан повел всю компанию вниз, в бальный зал, и Эммелайн поравнялась с ним.
— Вы слишком много на себя берете, милорд! — заявила она.
— Что вы имеете в виду? — с самым невинным видом осведомился виконт и, удивленно выгибая соболью бровь, продолжал:
— Неужели я ошибся, предположив, что вы лишь в последний момент придумали этот танец, причем сестры Брэмптон не только не имели кавалеров, но даже не подозревали до последней минуты с том, что они сами приглашены? Ведь это было так очевидно, что любой дурак мог бы догадаться! Сознайтесь, вы просто пытались избавиться от меня!
Эммелайн подарила ему сладчайшую улыбку.
— Избавиться от вас? С какой стати мне это делать? Ведь среди моих знакомых нет человека приятнее вас!
— Фу, какое наглое вранье! — презрительно фыркнул Конистан. — Вы меня ненавидите всей душой, и все только потому, что я не спешу слиться с толпой ваших многочисленных ухажеров!
Эммелайн так и вскипела, услыхав эти слова, но — хотя ей сразу же пришло в голову, что Конистан нарочно пытается вывести ее из себя — не удержалась от резкого ответа.
— Не судите о других по себе, милорд, и не считайте меня столь же тщеславной, как вы сам. Меня подобные вещи совершенно не волнуют, хотя, я полагаю, вам нелегко будет в это поверить: ведь вы-то ни о чем другом просто не помышляете.
Он прищелкнул языком.
— Какой суровый приговор, мисс Пенрит! Осмелюсь просить вас умерить пыл ваших высказываний. Учтите, только я один могу дать вам то, чего вы желаете.
— И что же это, скажите ради Бога? — спросила она, раздраженная до крайности его высокомерием.
В ответе лорда Конистана прозвучало злорадное торжество:
— Дункан, разумеется.
4
Роджер Лэнгдейл, пятый виконт Конистан, выполнял хитроумные фигуры кадрили с привычной легкостью человека, проведшего в столице несчетное количество сезонов. Ему было тридцать пять лет, и давно уже миновало то время, когда он готов был ублажать легкомысленных дебютанток, делающих первые шаги в высшем свете, или потакать прихотям такой коварной интриганки, как Эммелайн Пенрит.
Он следил за нею со смешанными чувствами, ибо Эммелайн вызывала у него сильнейшую неприязнь и в то же время невольное восхищение. Возможно, именно по этой причине в его голове вдруг с пугающей отчетливостью возникло самое первое воспоминание о ней. Однажды он отправился в оперу один и увидел там Эммелайн. Сидя рядом со своим отцом и машинально стиснув рукой барьер ложи, она всем телом подалась вперед, целиком поглощенная спектаклем.
Конистана поразило то, с каким напряженным вниманием Эммелайн слушала музыку. Ее тело, натянутое, как струна, едва заметно покачивалось в такт мелодии. Золотистые, как у ангела, волосы подобно легчайшему облачку обрамляли ее лицо и водопадом струились по спине. Он был очарован безупречной белизной и свежестью ее кожи, красиво очерченными высокими скулами и даже тем, как она чуть-чуть приоткрывала рот от восторга при звуках музыки. Эта девушка представляла собою бриллиант чистой воды, и уже тогда, при первой встрече, он ни на минуту не усомнился, что весь Высший свет окажется у ее ног, что вскоре и произошло. Однако то первое, ничем, казалось бы, не омраченное впечатление, когда Конистан, пораженный красотой Эммелайн, следил, с каким чистым и непосредственным восторгом она упивается музыкой, вызвало у него в душе какое-то непонятное расстройство, тревогу, пробиравшую его до костей при каждой новой встрече. Если бы он мог сам себе объяснить свое первое чувство, то, пожалуй, назвал бы его глупой ребяческой влюбленностью. Но этому чувству так и не суждено было перерасти в нечто большее, потому что Эммелайн с самого начала отнеслась к Конистану с открытой неприязнью. Тем не менее воспоминание о первой встрече так и не потускнело в его памяти. Да, Эммелайн Пенрит была поистине необыкновенной женщиной.
И вот теперь он смотрел, как непринужденно она болтает с Гарви Торнуэйтом, словно с другом детства.
Конистан считал себя человеком справедливым и снисходительным в своем отношении к Эммелайн. Успех, завоеванный ею в свете и возраставший от сезона к сезону, представлялся ему вполне заслуженным. Она вращалась в высших кругах, была принята при дворе, и даже сам Принни[4] удостоил ее своим вниманием. Всем было известно, что принц-регент ищет встречи с нею всякий раз, когда им доводилось вместе посещать какое-нибудь из великосветских сборищ.
Но вот чего Конистан никак не мог ей простить, так это неуемного увлечения работой на ниве сватовства. Сей труд, обычно весьма неблагодарный, удавался ей на славу. Можно было подумать, что единственной целью ежегодных появлений Эммелайн в Лондоне является ловля самых завидных женихов для своих подружек. Конистану уже не раз приходилось с грустью наблюдать за тем, как незадачливые джентльмены, попавшие в ее сети, один за другим покорно бредут по центральному церковному проходу, пропитанному смешанными запахами флердоранжа и нервной испарины, чтобы подставить шею под ярмо. Предосудительным, с его точки зрения, ремеслом сватовства занимались многие женщины, как правило, матери, мечтающие сбыть с рук взрослых дочерей, но всем им было далеко до Эммелайн. Неутомимая в своем рвении, она всякий раз добивалась поставленной цели. Однако вскоре ей предстоит впервые познать горечь поражения, ибо он готов пойти на что угодно, лишь бы не позволить Дункану жениться на Грэйс Баттермир.
Бросив на нее взгляд, он заметил, как пугливо она отвела глаза, и вновь презрительно фыркнул, решив про себя, что Грэйс — никчемная серая мышь.
Его настроение не укрылось от партнерши по танцу.
— Я имела несчастье вызвать ваше неудовольствие? — осведомилась Оливия Брэмптон, скромно потупив взор, однако всем своим видом демонстрируя, что не верит собственным словам.
Лорд Конистан плавно перевел взгляд на прелестное юное создание, повторявшее вместе с ним многочисленные фигуры кадрили, не преминув отметить задорно вздернутый подбородок, кокетливую полуулыбку розовых губ, веселую искорку в устремленных на него ярко-синих глазках. Все эти знаки внимания со стороны столь очаровательной молодой особы должны были бы льстить его самолюбию. И будь виконт желторотым юнцом, впервые попавшим в столицу на открытие светского сезона, вполне возможно, он почувствовал бы себя польщенным. Вероятно, его даже вдохновила бы возможность немного пофлиртовать с такой красоткой. Но сейчас ее слова заставили его лишь досадливо поморщиться. Вот так, наверное, матерый лис презрительно фыркает, заслышав звук охотничьего рога и прекрасно зная, какие маневры следует совершить, чтобы уйти от загонщиков, науськивающих свору псов.
— О нет, я убежден, что вы не способны вызвать неудовольствие у кого бы то ни было, — любезно ответил он.
Юная леди надула губки и широко раскрыла глаза.
— Зато я больше ни минуточки не сомневаюсь, что чем-то обидела вас, — заметила она, — а не то вы не стали бы отвечать с такой холодной учтивостью!
В ожидании ответа на губах у нее вновь заиграла едва заметная улыбка.
Конистан с тяжелым вздохом спросил себя, почему звук охотничьего рога его больше ничуть не увлекает. «До чего же все это скучно!» — подумал он, а на вопрос девушки ответил так:
— Приберегите ваши уловки для кого-нибудь другого. Боюсь, я для них уже староват.
Мисс Брэмптон вспыхнула и пошла пятнами. Явно пристыженная его словами, она отвернулась и сосредоточила все свое внимание на Дункане.
Конистану стало стыдно за собственное поведение, Боже праведный, неужели он настоль-ко очерствел душой, что стал способен ни за что ни про что оскорбить чувства такого прелестного создания, как Оливия Брэмптон?! Он молча поклялся загладить свою вину, попросить у девушки прощения и вернуть себе ее расположение, но тут же случайно встретился глазами с устремленным на него и полным укоризны взглядом Эммелайн. Ее большие зеленые глаза излучали негодование с такой неистовой силой, что он отшатнулся, как от удара.
При обычных обстоятельствах Конистан ответил бы ей тем же, но сейчас, повергнутый в уныние краской смущения на щеках мисс Брэмптон, он улыбнулся в ответ с убитым видом и кивнул, покорно принимая осуждение, которое прочитал в глазах Эммелайн.
Его покаянный жест возымел неожиданное действие, заставившее его удивиться и порадоваться. В полном замешательстве Эммелайн открыла рот и сбилась с такта, поэтому бедняге Торнуэйту пришлось поспешно и весьма неделикатно закружить свою даму волчком, дабы не наступить ей на ногу.
Вновь войдя в ритм танца, она весело рассмеялась и принялась извиняться перед своим партнером. На краткий миг Конистан был захвачен ее красотой, неповторимым звучанием ее напевного, солнечного смеха. В этот вечер она, как и несколько лет назад, когда он впервые ее увидел, была похожа на ангела, сошедшего с картины старинного мастера. Волосы, напоминавшие тончайшую шелковую пряжу, свободно
Падали ей на плечи и спускались по спине золотистым водопадом, вспыхивая и переливаясь при каждом движении. У нее была та же прическа, что и тогда: кудри, взбитые легким облачком вокруг головы, но сегодня в них были впле-тены узенькие ленточки розового атласа. Но больше всего поразило Конистана внезапно воз-никшее у него желание коснуться этих душис-тых волос. Он опять подумал, что могло бы про-изойти несколько лет назад, если бы она с самого начала не отнеслась к нему столь непри-язненно. Неприязненной Если бы дело своди-лось только к этому! Да Эммелайн не упускала ни единого случая, чтобы довести до сведения Конистана свое отрицательное мнение о нем, и — словно этого было мало — она к тому же сумела найти его слабое место, вонзила в него кинжал и продолжала беспрестанно поворачивать его в ране.
Тут Конистан вспомнил о своих обязательствах перед мисс Брэмптон и вскоре не только восстановил добрые отношения с нею, но и заставил ее вновь улыбнуться. Он готов был продолжить ее очаровывать, искупая грехи, и после окончания танца, но вдруг заметил, как Эммелайн отвела Дункана в дальний угол бального зала, и это не позволило ему покинуть поле боя. Нельзя было допустить, чтобы она добилась своей цели.
Когда Эммелайн вновь втянула его брата в разговор с Грэйс, пытаясь вызвать у Дункана интерес к своей никчемной подружке, Конистана охватил приступ холодного бешенства. Как смеет мисс Пенрит строить против него козни, как она смеет заманивать в ловушку его младшего брата, за которого он, Конистан, несет ответственность! Даже издали было заметно, что Дункан испытывает неловкость, стараясь поддержать разговор с Грэйс.
Однако, прежде, чем он смог вмешаться, долг вежливости задержал его еще на несколько минут возле близняшек Брэмптон: невозможно было уйти, не перекинувшись словом с ними и с Торни. К счастью, юные леди вскоре сами покинули приятелей, спеша к своим хихикающим соученицам. Теперь ничто не мешало Конистану двинуться в атаку на Эммелайн.
Но тут Гарви крепко ухватил его за локоть. Удивленно обернувшись, Конистан увидел, что Торнуэйт улыбается ему с самым многозначительным видом.
— В чем дело? — спросил Конистан. Улыбка Гарви стала еще шире.
— Мисс Пенрит сегодня выглядит просто великолепно, ты не находишь? — осведомился он.
Конистан прищурился, пытаясь понять, что за игру затеял Торни.
— Она всегда выглядит великолепно.
— Совершенно верно, — кивнул его друг, весело подмигнув. — Хотел бы я обладать такой силой, чтобы взять над нею верх, — добавил он, переводя взгляд на Эммелайн, — ибо она, без сомнения, — самое обворожительное создание в Лондоне. Но, увы, у меня не хватит духу совладать с такой женщиной. Интересно, найдется ли на свете мужчина ей под стать?
— Нет, — угрюмо отрезал Конистан. — Эта женщина — сущая ведьма. Вот увидишь, она так и останется в девках до самой смерти.
— Ты слишком строг, — покачал головой Гарви.
Казалось, он хотел еще что-то добавить, но тут его взгляд переместился чуть правее плеча Конистана, глаза расширились, и он вздохнул с тоской.
Конистан готов был поддержать заинтересовавший его разговор о коварстве мисс Пенрит, но его ждало разочарование, ибо Гарви уже переключился на другой предмет. Он завидел издалека несравненную Алисию Сивилл и, пробормотав нечто невнятное об украшавшей ее тело родинке, пустился в погоню за дамой своего сердца.
«Хотелось бы и мне быть таким же беззаботным, как Торни», — с легкой завистью подумал Конистан, невольно залюбовавшись Торнуэйтом, пока тот с глубочайшим поклоном расшаркивался перед мисс Сивилл. Затем, по-жав плечами, он вновь занялся своей головной болью. Дело не терпело дальнейших отлагательств, и он принялся лихорадочно изыскивать предлог, чтобы прервать оживленный разговор Эммелайн с братом, однако, вновь увидев ее локоны, колышущиеся при каждом движении, и вспомнив слова Гарви, он вдруг понял, что решение задачи требует совершенно иного подхода.
Первоначально он просто намеревался любым способом воспрепятствовать поездке Дун-кана на рыцарский турнир в Фэйрфеллз, но слова «совладать с этой женщиной», произнесенные Торнуэйтом, вновь и вновь повторялись у него мозгу подобно назойливой гамме, которую разучивает на фортепьяно начинающая ученица, и помогли Конистану увидеть все в ином свете. У него зародился новый, более дерзкий план… Вместо того, чтобы удерживать Дун-кана от визита в Камберленд, почему бы ему самому не присоединиться к гостям и не предло-жить мисс Пенрит отведать ее же собственного лекарства? Другими словами, он должен заставить ее в себя влюбиться. Конистан усмехнулся, весьма довольный собой. Какое поистине справедливое возмездие! И какая идеальная месть за всех мужчин, когда-либо втянутых в магический круг ее чар и поплатившихся за это холостяцкой свободой!
Впервые за долгое время Конистан почувствовал себя значительно лучше и подошел к Эммелайн с твердым намерением открыть военные действия безотлагательно. Если ему удастся разбить ей сердце, Лондон опять заживет своей обычной жизнью, не опасаясь коварных козней и интриг мисс Эммелайн Пенрит.
Он следил за нею со смешанными чувствами, ибо Эммелайн вызывала у него сильнейшую неприязнь и в то же время невольное восхищение. Возможно, именно по этой причине в его голове вдруг с пугающей отчетливостью возникло самое первое воспоминание о ней. Однажды он отправился в оперу один и увидел там Эммелайн. Сидя рядом со своим отцом и машинально стиснув рукой барьер ложи, она всем телом подалась вперед, целиком поглощенная спектаклем.
Конистана поразило то, с каким напряженным вниманием Эммелайн слушала музыку. Ее тело, натянутое, как струна, едва заметно покачивалось в такт мелодии. Золотистые, как у ангела, волосы подобно легчайшему облачку обрамляли ее лицо и водопадом струились по спине. Он был очарован безупречной белизной и свежестью ее кожи, красиво очерченными высокими скулами и даже тем, как она чуть-чуть приоткрывала рот от восторга при звуках музыки. Эта девушка представляла собою бриллиант чистой воды, и уже тогда, при первой встрече, он ни на минуту не усомнился, что весь Высший свет окажется у ее ног, что вскоре и произошло. Однако то первое, ничем, казалось бы, не омраченное впечатление, когда Конистан, пораженный красотой Эммелайн, следил, с каким чистым и непосредственным восторгом она упивается музыкой, вызвало у него в душе какое-то непонятное расстройство, тревогу, пробиравшую его до костей при каждой новой встрече. Если бы он мог сам себе объяснить свое первое чувство, то, пожалуй, назвал бы его глупой ребяческой влюбленностью. Но этому чувству так и не суждено было перерасти в нечто большее, потому что Эммелайн с самого начала отнеслась к Конистану с открытой неприязнью. Тем не менее воспоминание о первой встрече так и не потускнело в его памяти. Да, Эммелайн Пенрит была поистине необыкновенной женщиной.
И вот теперь он смотрел, как непринужденно она болтает с Гарви Торнуэйтом, словно с другом детства.
Конистан считал себя человеком справедливым и снисходительным в своем отношении к Эммелайн. Успех, завоеванный ею в свете и возраставший от сезона к сезону, представлялся ему вполне заслуженным. Она вращалась в высших кругах, была принята при дворе, и даже сам Принни[4] удостоил ее своим вниманием. Всем было известно, что принц-регент ищет встречи с нею всякий раз, когда им доводилось вместе посещать какое-нибудь из великосветских сборищ.
Но вот чего Конистан никак не мог ей простить, так это неуемного увлечения работой на ниве сватовства. Сей труд, обычно весьма неблагодарный, удавался ей на славу. Можно было подумать, что единственной целью ежегодных появлений Эммелайн в Лондоне является ловля самых завидных женихов для своих подружек. Конистану уже не раз приходилось с грустью наблюдать за тем, как незадачливые джентльмены, попавшие в ее сети, один за другим покорно бредут по центральному церковному проходу, пропитанному смешанными запахами флердоранжа и нервной испарины, чтобы подставить шею под ярмо. Предосудительным, с его точки зрения, ремеслом сватовства занимались многие женщины, как правило, матери, мечтающие сбыть с рук взрослых дочерей, но всем им было далеко до Эммелайн. Неутомимая в своем рвении, она всякий раз добивалась поставленной цели. Однако вскоре ей предстоит впервые познать горечь поражения, ибо он готов пойти на что угодно, лишь бы не позволить Дункану жениться на Грэйс Баттермир.
Бросив на нее взгляд, он заметил, как пугливо она отвела глаза, и вновь презрительно фыркнул, решив про себя, что Грэйс — никчемная серая мышь.
Его настроение не укрылось от партнерши по танцу.
— Я имела несчастье вызвать ваше неудовольствие? — осведомилась Оливия Брэмптон, скромно потупив взор, однако всем своим видом демонстрируя, что не верит собственным словам.
Лорд Конистан плавно перевел взгляд на прелестное юное создание, повторявшее вместе с ним многочисленные фигуры кадрили, не преминув отметить задорно вздернутый подбородок, кокетливую полуулыбку розовых губ, веселую искорку в устремленных на него ярко-синих глазках. Все эти знаки внимания со стороны столь очаровательной молодой особы должны были бы льстить его самолюбию. И будь виконт желторотым юнцом, впервые попавшим в столицу на открытие светского сезона, вполне возможно, он почувствовал бы себя польщенным. Вероятно, его даже вдохновила бы возможность немного пофлиртовать с такой красоткой. Но сейчас ее слова заставили его лишь досадливо поморщиться. Вот так, наверное, матерый лис презрительно фыркает, заслышав звук охотничьего рога и прекрасно зная, какие маневры следует совершить, чтобы уйти от загонщиков, науськивающих свору псов.
— О нет, я убежден, что вы не способны вызвать неудовольствие у кого бы то ни было, — любезно ответил он.
Юная леди надула губки и широко раскрыла глаза.
— Зато я больше ни минуточки не сомневаюсь, что чем-то обидела вас, — заметила она, — а не то вы не стали бы отвечать с такой холодной учтивостью!
В ожидании ответа на губах у нее вновь заиграла едва заметная улыбка.
Конистан с тяжелым вздохом спросил себя, почему звук охотничьего рога его больше ничуть не увлекает. «До чего же все это скучно!» — подумал он, а на вопрос девушки ответил так:
— Приберегите ваши уловки для кого-нибудь другого. Боюсь, я для них уже староват.
Мисс Брэмптон вспыхнула и пошла пятнами. Явно пристыженная его словами, она отвернулась и сосредоточила все свое внимание на Дункане.
Конистану стало стыдно за собственное поведение, Боже праведный, неужели он настоль-ко очерствел душой, что стал способен ни за что ни про что оскорбить чувства такого прелестного создания, как Оливия Брэмптон?! Он молча поклялся загладить свою вину, попросить у девушки прощения и вернуть себе ее расположение, но тут же случайно встретился глазами с устремленным на него и полным укоризны взглядом Эммелайн. Ее большие зеленые глаза излучали негодование с такой неистовой силой, что он отшатнулся, как от удара.
При обычных обстоятельствах Конистан ответил бы ей тем же, но сейчас, повергнутый в уныние краской смущения на щеках мисс Брэмптон, он улыбнулся в ответ с убитым видом и кивнул, покорно принимая осуждение, которое прочитал в глазах Эммелайн.
Его покаянный жест возымел неожиданное действие, заставившее его удивиться и порадоваться. В полном замешательстве Эммелайн открыла рот и сбилась с такта, поэтому бедняге Торнуэйту пришлось поспешно и весьма неделикатно закружить свою даму волчком, дабы не наступить ей на ногу.
Вновь войдя в ритм танца, она весело рассмеялась и принялась извиняться перед своим партнером. На краткий миг Конистан был захвачен ее красотой, неповторимым звучанием ее напевного, солнечного смеха. В этот вечер она, как и несколько лет назад, когда он впервые ее увидел, была похожа на ангела, сошедшего с картины старинного мастера. Волосы, напоминавшие тончайшую шелковую пряжу, свободно
Падали ей на плечи и спускались по спине золотистым водопадом, вспыхивая и переливаясь при каждом движении. У нее была та же прическа, что и тогда: кудри, взбитые легким облачком вокруг головы, но сегодня в них были впле-тены узенькие ленточки розового атласа. Но больше всего поразило Конистана внезапно воз-никшее у него желание коснуться этих душис-тых волос. Он опять подумал, что могло бы про-изойти несколько лет назад, если бы она с самого начала не отнеслась к нему столь непри-язненно. Неприязненной Если бы дело своди-лось только к этому! Да Эммелайн не упускала ни единого случая, чтобы довести до сведения Конистана свое отрицательное мнение о нем, и — словно этого было мало — она к тому же сумела найти его слабое место, вонзила в него кинжал и продолжала беспрестанно поворачивать его в ране.
Тут Конистан вспомнил о своих обязательствах перед мисс Брэмптон и вскоре не только восстановил добрые отношения с нею, но и заставил ее вновь улыбнуться. Он готов был продолжить ее очаровывать, искупая грехи, и после окончания танца, но вдруг заметил, как Эммелайн отвела Дункана в дальний угол бального зала, и это не позволило ему покинуть поле боя. Нельзя было допустить, чтобы она добилась своей цели.
Когда Эммелайн вновь втянула его брата в разговор с Грэйс, пытаясь вызвать у Дункана интерес к своей никчемной подружке, Конистана охватил приступ холодного бешенства. Как смеет мисс Пенрит строить против него козни, как она смеет заманивать в ловушку его младшего брата, за которого он, Конистан, несет ответственность! Даже издали было заметно, что Дункан испытывает неловкость, стараясь поддержать разговор с Грэйс.
Однако, прежде, чем он смог вмешаться, долг вежливости задержал его еще на несколько минут возле близняшек Брэмптон: невозможно было уйти, не перекинувшись словом с ними и с Торни. К счастью, юные леди вскоре сами покинули приятелей, спеша к своим хихикающим соученицам. Теперь ничто не мешало Конистану двинуться в атаку на Эммелайн.
Но тут Гарви крепко ухватил его за локоть. Удивленно обернувшись, Конистан увидел, что Торнуэйт улыбается ему с самым многозначительным видом.
— В чем дело? — спросил Конистан. Улыбка Гарви стала еще шире.
— Мисс Пенрит сегодня выглядит просто великолепно, ты не находишь? — осведомился он.
Конистан прищурился, пытаясь понять, что за игру затеял Торни.
— Она всегда выглядит великолепно.
— Совершенно верно, — кивнул его друг, весело подмигнув. — Хотел бы я обладать такой силой, чтобы взять над нею верх, — добавил он, переводя взгляд на Эммелайн, — ибо она, без сомнения, — самое обворожительное создание в Лондоне. Но, увы, у меня не хватит духу совладать с такой женщиной. Интересно, найдется ли на свете мужчина ей под стать?
— Нет, — угрюмо отрезал Конистан. — Эта женщина — сущая ведьма. Вот увидишь, она так и останется в девках до самой смерти.
— Ты слишком строг, — покачал головой Гарви.
Казалось, он хотел еще что-то добавить, но тут его взгляд переместился чуть правее плеча Конистана, глаза расширились, и он вздохнул с тоской.
Конистан готов был поддержать заинтересовавший его разговор о коварстве мисс Пенрит, но его ждало разочарование, ибо Гарви уже переключился на другой предмет. Он завидел издалека несравненную Алисию Сивилл и, пробормотав нечто невнятное об украшавшей ее тело родинке, пустился в погоню за дамой своего сердца.
«Хотелось бы и мне быть таким же беззаботным, как Торни», — с легкой завистью подумал Конистан, невольно залюбовавшись Торнуэйтом, пока тот с глубочайшим поклоном расшаркивался перед мисс Сивилл. Затем, по-жав плечами, он вновь занялся своей головной болью. Дело не терпело дальнейших отлагательств, и он принялся лихорадочно изыскивать предлог, чтобы прервать оживленный разговор Эммелайн с братом, однако, вновь увидев ее локоны, колышущиеся при каждом движении, и вспомнив слова Гарви, он вдруг понял, что решение задачи требует совершенно иного подхода.
Первоначально он просто намеревался любым способом воспрепятствовать поездке Дун-кана на рыцарский турнир в Фэйрфеллз, но слова «совладать с этой женщиной», произнесенные Торнуэйтом, вновь и вновь повторялись у него мозгу подобно назойливой гамме, которую разучивает на фортепьяно начинающая ученица, и помогли Конистану увидеть все в ином свете. У него зародился новый, более дерзкий план… Вместо того, чтобы удерживать Дун-кана от визита в Камберленд, почему бы ему самому не присоединиться к гостям и не предло-жить мисс Пенрит отведать ее же собственного лекарства? Другими словами, он должен заставить ее в себя влюбиться. Конистан усмехнулся, весьма довольный собой. Какое поистине справедливое возмездие! И какая идеальная месть за всех мужчин, когда-либо втянутых в магический круг ее чар и поплатившихся за это холостяцкой свободой!
Впервые за долгое время Конистан почувствовал себя значительно лучше и подошел к Эммелайн с твердым намерением открыть военные действия безотлагательно. Если ему удастся разбить ей сердце, Лондон опять заживет своей обычной жизнью, не опасаясь коварных козней и интриг мисс Эммелайн Пенрит.
5
Когда заполнявшая бальный зал толпа стала разбиваться на пары, готовясь к новому туру вальса, Эммелайн вдруг почувствовала, как кто-то схватил ее за локоть и потянул так сильно, что ей пришлось сделать несколько торопливых шагов, чтобы не потерять равновесия. В долю секунды она поняла, что оказалась пленницей Конистана, и он бесцеремонно увлекает ее за собой, подальше от Дункана и Грэйс! Какая неслыханная наглость! Он вел ее на самую середину зала и, очевидно, собирался танцевать с нею, несмотря на ее громкие и решительные возражения.
— Да как вы смеете? Это же уму непостижимо! Отпустите меня немедленно!
— Тихо! — властно скомандовал Конистан, проводя ее мимо других пар, разбросанных по залу. — Итак, из-за вашей глупейшей болтовни мы стали предметом всеобщего внимания!
— Болтовни?! — возмутилась Эммелайн. — А зачем вы вытащили меня сюда? Я не хочу с вами вальсировать. Даже не припомню, чтобы вы меня приглашали!
Конистан остановился на ходу и уставился на нее с безмятежно невинным видом.
— Ах да, теперь, когда вы об этом заговорили, я тоже припоминаю, что вроде бы забыл вас пригласить! — Не обращая никакого внимания на новую серию возмущения и протестов, он учтиво поклонился ей и самым серьезным тоном спросил:
— Не вверите ли вы мне свою очаровательную ручку на время танца? Обещаю хранить и беречь ее, холить, лелеять и защищать, равно как и ваше сердечко, вашу душу, ваши прелестные ножки в бальных туфельках, пока не закончится один-единственный коротенький тур вальса! По окончании его я торжественно обещаю вернуть их вам в целости и сохранности и проводить вас в безопасное место, не причинив вам вреда.
На протяжении всей этой тирады Конистан умудрился сохранить на лице совершенно невозмутимое выражение, и лишь в его серых глазах промелькнула насмешливая искорка.
«Интересно, что он задумал?» — удивилась Эммелайн. Заметив, что стала предметом всеобщего любопытства, она негромко ответила:
— Какую чушь вы несете! Ну хорошо, тем более что музыканты, как я вижу, уже настроили свои инструменты.
Она протянула ему руку, и, как только раздались первые звуки музыки, виконт подхватил и увлек ее в поток танцующих.
— Да как вы смеете? Это же уму непостижимо! Отпустите меня немедленно!
— Тихо! — властно скомандовал Конистан, проводя ее мимо других пар, разбросанных по залу. — Итак, из-за вашей глупейшей болтовни мы стали предметом всеобщего внимания!
— Болтовни?! — возмутилась Эммелайн. — А зачем вы вытащили меня сюда? Я не хочу с вами вальсировать. Даже не припомню, чтобы вы меня приглашали!
Конистан остановился на ходу и уставился на нее с безмятежно невинным видом.
— Ах да, теперь, когда вы об этом заговорили, я тоже припоминаю, что вроде бы забыл вас пригласить! — Не обращая никакого внимания на новую серию возмущения и протестов, он учтиво поклонился ей и самым серьезным тоном спросил:
— Не вверите ли вы мне свою очаровательную ручку на время танца? Обещаю хранить и беречь ее, холить, лелеять и защищать, равно как и ваше сердечко, вашу душу, ваши прелестные ножки в бальных туфельках, пока не закончится один-единственный коротенький тур вальса! По окончании его я торжественно обещаю вернуть их вам в целости и сохранности и проводить вас в безопасное место, не причинив вам вреда.
На протяжении всей этой тирады Конистан умудрился сохранить на лице совершенно невозмутимое выражение, и лишь в его серых глазах промелькнула насмешливая искорка.
«Интересно, что он задумал?» — удивилась Эммелайн. Заметив, что стала предметом всеобщего любопытства, она негромко ответила:
— Какую чушь вы несете! Ну хорошо, тем более что музыканты, как я вижу, уже настроили свои инструменты.
Она протянула ему руку, и, как только раздались первые звуки музыки, виконт подхватил и увлек ее в поток танцующих.