– Эверард не для вас! Будь здесь ваша мать, она сказала бы вам это! Я говорю за нее. Да, я говорю за Гвендолин!
Она засмеялась своим низким басом и пошла наверх по лестнице, оставив Диану позади.
37
ДНЕВНИК
Она засмеялась своим низким басом и пошла наверх по лестнице, оставив Диану позади.
37
Двумя днями позже утреннее солнце светило сквозь узкие окна старинной церкви, роняя нежное золотистое сияние на блестящее собрание элегантно одетых и убранных драгоценностями участников церемонии. Небо было яркого голубого цвета, не омраченное ни единым облачком – явление необычное для английского лета, подумала Диана. Но тучи все-таки были, нависшие над Эверардом, Лоуренсом, Джулией и над нею!
Тучка, лежащая на лице Джулии, была светло-серого цвета, означавшего покорность судьбе, и не предвещала даже легкий дождь. Ее слезы все уже были выплаканы. Диана пыталась уговорить ее прошлой ночью разорвать помолвку, но Джулия только повторяла снова и снова, что она не может. Она не может обесчестить свой дом, как сделала ее мать.
Диана не ожидала, что Джулия вынесет свое решение с такой твердостью. Оказалось, что обе сестры наделены были общим недостатком – упорством.
Что касается Эверарда, его туча было намного темнее. Он следовал за Джулией из чувства долга – оно принесло славу ему и его стране на войне, но делало его несчастным в жизни. Следы недавней битвы с бывшим соперником, а теперь другом, на его лице только добавляли скорби его облику. Его глаза посерели от боли и утраты. Из всех троих он тяжелее всех переживал свое положение.
Едва слыша, как викарий произносит свадебные распоряжения, она взглянула на Лоуренса, лицо которого тоже имело еще следы недавней схватки. Черная туча, лежавшая на его челе, готова была разразиться грозой с громом и молниями. Он угрожающе стиснул зубы, глаза его сузились. Диана была почти уверена, что он собирается помешать службе и устроить скандал, которого они с Джулией так хотели избежать. Она была бы даже не против позволить ему это, единственно ради удовольствия услышать его громовой голос, достигающий сводов маленькой церкви, и, может быть, увидеть, как молния сверкнет с небес и прекратит этот ужасный фарс, который держал их всех в своих тисках.
Они стояли перед священником полукругом, и за своей спиной Диана почти физически ощущала толпу. В церкви царила напряженность, раздавались нервное покашливание, перешептывания и шарканье ног по древним каменным плитам пола. Пока они ехали от поместья леди Эпплдор в Баф, из кареты в карету под смешки передавались разнообразные слухи, так что Диане дали понять, что за это время было заключено еще не меньше дюжины пари относительно возможности отмены бракосочетания. Только миссис Диттишэм оказалась выше того, чтобы так низко пасть – заключать пари на несчастье других. За эту воздержанность Диана была ей очень благодарна.
Викарий говорил теперь о священных узах, которые вскоре свяжут их. Туча, нависшая над Дианой, была более угрожающей, страшной, чем у Лоуренса. Однако она сомневалась, что кто-нибудь мог видеть это, потому что, став хозяйкой в доме своего отца, она давно научилась скрывать свои эмоции. Но если бы она могла запечатлеть на холсте чувства, которые обуревали ее, она нарисовала бы черную тучу, предвещающую страшный ураган, который топит даже самые большие морские корабли и разрушает прибрежные города в Вест-Индии.
И когда Джулия начала произносить слова клятвы, Диана почувствовала, что туча над ее головой начала грохотать громом. Она улучила момент и взглянула на Эверарда. Он поймал ее взгляд, в его глазах не было упрека, которого она ожидала, только любовь и горечь утраты.
Внезапно, словно ей нужна была только эта капля, чтобы вслед за нею разразился могучий ливень, рот ее открылся сам собой, и еще не осознавая, что происходит, она воскликнула:
– Хватит!
Голос ее прозвучал так громко, что викарий подпрыгнул, и его очки съехали на кончик носа.
Казалось, все прорвалось сразу.
В толпе присутствующих раздались судорожные вздохи и восклицания, и затем все разом заговорили.
Лоуренс схватил ее и крепко обнял. Священник отчаянно пытался восстановить порядок, спрашивая, что Диана имела в виду таким заявлением. Джулия смертельно побледнела. Эверард шагнул к Диане, глядя на нее с чудесным выражением любви и благодарности. Ее отец кричал со своей скамьи:
– Что происходит? Что сказала моя дочь?
Диана уже ничего больше не слышала. Ужасное головокружение охватило ее. Она обернулась, увидела своих друзей и родных, лица родителей Эверарда, которых она впервые увидела днем раньше, и усилием воли заставила себя пойти обратно по центральному проходу церкви. Все было словно в тумане – возгласы изумления и негодования, доносившиеся с переполненных скамей, восклицания священника, пытающегося успокоить собравшихся, голос ее отца, зовущий ее. Она продолжала идти и с каждым шагом убеждалась, что пошла по пути, единственно правильному для нее.
Она гордо подняла голову, думая, что, должно быть, так же чувствовала себя ее мать, бросая вызов всему обществу, чтобы пойти своею собственной дорогой.
Однако она успела дойти лишь до середины прохода, когда твердая рука взяла ее за локоть. Она попыталась вырваться, думая, что, может быть, леди Эпплдор в своем стремлении выиграть пари собиралась силой вернуть ее к алтарю. Голос Эверарда остановил ее сопротивление. Это он держал ее за руку.
– Пойдемте, моя дорогая, – сказал он тихо, и все вокруг замолчали. – Пойдемте.
Диана покачала головой, но он улыбнулся ей нежно, как делал много раз прежде, крепко взял ее под руку и, не отводя от нее взгляда даже на долю секунды, повел ее обратно по проходу. Она видела его сквозь пелену слез, но на сердце у нее воцарился покой.
– Вы спасли всех нас, – прошептал он. – А теперь я сделаю то, что должен, чтобы разрешить эту ситуацию. Джулия согласна.
Бедный викарий ожидал нового поворота событий. Он молча стоял на своем месте, очевидно, не желая препятствовать следующему маневру капитана Эверарда. Он явно никогда раньше не попадал в такое положение и стоял теперь, ожидая Дианиного возвращения, с испуганным видом вытирая носовым платком испарину со лба.
Когда Эверард вернул ее на место, он обратился к гостям с объяснением, что здесь произошла ошибка, которая, он надеется, может быть исправлена прямо сейчас. И с этими словами он просто поменялся местами с Лоуренсом и предложил продолжить церемонию.
Диану поразил странный звук, раздавшийся за ее спиной, – это были аплодисменты, сопровождавшиеся возгласами одобрения.
Возможно ли это? Она слышала одобрение? Нет, никогда ей не понять общество, сколько ни живи!
Викарий что-то прошептал Эверарду, и тот в нескольких словах объяснил положение, в котором они оказались, и предложил, поскольку каждый из них достиг своего совершеннолетия, вопрос о необходимых изменениях в документах решить сразу после завершения церемонии.
Священник, опасаясь ошибиться, действуя только на свой страх и риск, пожелал узнать, не имеет ли лорд Кингзбридж каких-нибудь возражений против такой внезапной, неожиданной и довольно шокирующей замены.
Диана обернулась, чтобы взглянуть на потрясенное лицо своего отца. Он встал, между его бровями прорезалась глубокая морщина; взглянув на ряды друзей и знакомых, которые пришли отпраздновать замужество его дочерей, он бросил серьезный и совершенно ошеломленный взгляд на Феб. Все еще глядя на нее, он обратился к побелевшему священнику:
– Я могу найти лишь один недостаток в этих перестановках, святой отец, – что я не стою перед вами с этой женщиной и не прошу вас связать узами брака также и нас.
Протягивая руку Феб, он сказал:
– Можете ли вы простить меня, любовь моя? Моя дочь показала мне, что я был не прав. Согласитесь ли вы выйти замуж за такого старого глупца?
Феб, кусая губы, в то время как слезы наполнили ее глаза, взяла его руку.
– Не такого уж старого, мой дорогой, – ответила она.
Диана пропустила своего отца и Феб, чтобы они встали в центре их полукруга; дамы утирали слезы, джентльмены покашливали.
Кингзбридж предложил священнику начинать, но бедный человек уже не мог более вынести странности этих аристократов. Он улыбнулся посиневшими губами полным надежд парам и тут же упал в обморок.
Тучка, лежащая на лице Джулии, была светло-серого цвета, означавшего покорность судьбе, и не предвещала даже легкий дождь. Ее слезы все уже были выплаканы. Диана пыталась уговорить ее прошлой ночью разорвать помолвку, но Джулия только повторяла снова и снова, что она не может. Она не может обесчестить свой дом, как сделала ее мать.
Диана не ожидала, что Джулия вынесет свое решение с такой твердостью. Оказалось, что обе сестры наделены были общим недостатком – упорством.
Что касается Эверарда, его туча было намного темнее. Он следовал за Джулией из чувства долга – оно принесло славу ему и его стране на войне, но делало его несчастным в жизни. Следы недавней битвы с бывшим соперником, а теперь другом, на его лице только добавляли скорби его облику. Его глаза посерели от боли и утраты. Из всех троих он тяжелее всех переживал свое положение.
Едва слыша, как викарий произносит свадебные распоряжения, она взглянула на Лоуренса, лицо которого тоже имело еще следы недавней схватки. Черная туча, лежавшая на его челе, готова была разразиться грозой с громом и молниями. Он угрожающе стиснул зубы, глаза его сузились. Диана была почти уверена, что он собирается помешать службе и устроить скандал, которого они с Джулией так хотели избежать. Она была бы даже не против позволить ему это, единственно ради удовольствия услышать его громовой голос, достигающий сводов маленькой церкви, и, может быть, увидеть, как молния сверкнет с небес и прекратит этот ужасный фарс, который держал их всех в своих тисках.
Они стояли перед священником полукругом, и за своей спиной Диана почти физически ощущала толпу. В церкви царила напряженность, раздавались нервное покашливание, перешептывания и шарканье ног по древним каменным плитам пола. Пока они ехали от поместья леди Эпплдор в Баф, из кареты в карету под смешки передавались разнообразные слухи, так что Диане дали понять, что за это время было заключено еще не меньше дюжины пари относительно возможности отмены бракосочетания. Только миссис Диттишэм оказалась выше того, чтобы так низко пасть – заключать пари на несчастье других. За эту воздержанность Диана была ей очень благодарна.
Викарий говорил теперь о священных узах, которые вскоре свяжут их. Туча, нависшая над Дианой, была более угрожающей, страшной, чем у Лоуренса. Однако она сомневалась, что кто-нибудь мог видеть это, потому что, став хозяйкой в доме своего отца, она давно научилась скрывать свои эмоции. Но если бы она могла запечатлеть на холсте чувства, которые обуревали ее, она нарисовала бы черную тучу, предвещающую страшный ураган, который топит даже самые большие морские корабли и разрушает прибрежные города в Вест-Индии.
И когда Джулия начала произносить слова клятвы, Диана почувствовала, что туча над ее головой начала грохотать громом. Она улучила момент и взглянула на Эверарда. Он поймал ее взгляд, в его глазах не было упрека, которого она ожидала, только любовь и горечь утраты.
Внезапно, словно ей нужна была только эта капля, чтобы вслед за нею разразился могучий ливень, рот ее открылся сам собой, и еще не осознавая, что происходит, она воскликнула:
– Хватит!
Голос ее прозвучал так громко, что викарий подпрыгнул, и его очки съехали на кончик носа.
Казалось, все прорвалось сразу.
В толпе присутствующих раздались судорожные вздохи и восклицания, и затем все разом заговорили.
Лоуренс схватил ее и крепко обнял. Священник отчаянно пытался восстановить порядок, спрашивая, что Диана имела в виду таким заявлением. Джулия смертельно побледнела. Эверард шагнул к Диане, глядя на нее с чудесным выражением любви и благодарности. Ее отец кричал со своей скамьи:
– Что происходит? Что сказала моя дочь?
Диана уже ничего больше не слышала. Ужасное головокружение охватило ее. Она обернулась, увидела своих друзей и родных, лица родителей Эверарда, которых она впервые увидела днем раньше, и усилием воли заставила себя пойти обратно по центральному проходу церкви. Все было словно в тумане – возгласы изумления и негодования, доносившиеся с переполненных скамей, восклицания священника, пытающегося успокоить собравшихся, голос ее отца, зовущий ее. Она продолжала идти и с каждым шагом убеждалась, что пошла по пути, единственно правильному для нее.
Она гордо подняла голову, думая, что, должно быть, так же чувствовала себя ее мать, бросая вызов всему обществу, чтобы пойти своею собственной дорогой.
Однако она успела дойти лишь до середины прохода, когда твердая рука взяла ее за локоть. Она попыталась вырваться, думая, что, может быть, леди Эпплдор в своем стремлении выиграть пари собиралась силой вернуть ее к алтарю. Голос Эверарда остановил ее сопротивление. Это он держал ее за руку.
– Пойдемте, моя дорогая, – сказал он тихо, и все вокруг замолчали. – Пойдемте.
Диана покачала головой, но он улыбнулся ей нежно, как делал много раз прежде, крепко взял ее под руку и, не отводя от нее взгляда даже на долю секунды, повел ее обратно по проходу. Она видела его сквозь пелену слез, но на сердце у нее воцарился покой.
– Вы спасли всех нас, – прошептал он. – А теперь я сделаю то, что должен, чтобы разрешить эту ситуацию. Джулия согласна.
Бедный викарий ожидал нового поворота событий. Он молча стоял на своем месте, очевидно, не желая препятствовать следующему маневру капитана Эверарда. Он явно никогда раньше не попадал в такое положение и стоял теперь, ожидая Дианиного возвращения, с испуганным видом вытирая носовым платком испарину со лба.
Когда Эверард вернул ее на место, он обратился к гостям с объяснением, что здесь произошла ошибка, которая, он надеется, может быть исправлена прямо сейчас. И с этими словами он просто поменялся местами с Лоуренсом и предложил продолжить церемонию.
Диану поразил странный звук, раздавшийся за ее спиной, – это были аплодисменты, сопровождавшиеся возгласами одобрения.
Возможно ли это? Она слышала одобрение? Нет, никогда ей не понять общество, сколько ни живи!
Викарий что-то прошептал Эверарду, и тот в нескольких словах объяснил положение, в котором они оказались, и предложил, поскольку каждый из них достиг своего совершеннолетия, вопрос о необходимых изменениях в документах решить сразу после завершения церемонии.
Священник, опасаясь ошибиться, действуя только на свой страх и риск, пожелал узнать, не имеет ли лорд Кингзбридж каких-нибудь возражений против такой внезапной, неожиданной и довольно шокирующей замены.
Диана обернулась, чтобы взглянуть на потрясенное лицо своего отца. Он встал, между его бровями прорезалась глубокая морщина; взглянув на ряды друзей и знакомых, которые пришли отпраздновать замужество его дочерей, он бросил серьезный и совершенно ошеломленный взгляд на Феб. Все еще глядя на нее, он обратился к побелевшему священнику:
– Я могу найти лишь один недостаток в этих перестановках, святой отец, – что я не стою перед вами с этой женщиной и не прошу вас связать узами брака также и нас.
Протягивая руку Феб, он сказал:
– Можете ли вы простить меня, любовь моя? Моя дочь показала мне, что я был не прав. Согласитесь ли вы выйти замуж за такого старого глупца?
Феб, кусая губы, в то время как слезы наполнили ее глаза, взяла его руку.
– Не такого уж старого, мой дорогой, – ответила она.
Диана пропустила своего отца и Феб, чтобы они встали в центре их полукруга; дамы утирали слезы, джентльмены покашливали.
Кингзбридж предложил священнику начинать, но бедный человек уже не мог более вынести странности этих аристократов. Он улыбнулся посиневшими губами полным надежд парам и тут же упал в обморок.
ДНЕВНИК
«Моя благопристойность вернулась ко мне, по крайней мере, я надеюсь на это. Но я изменилась благодаря моим приключениям – думаю, к лучшему. Я знаю, что от природы имею скрытную натуру и всегда буду держать свое сердце закрытым для других. Но я научилась преодолевать себя, особенно когда мои поступки идут вразрез с мнением общества. Если бы я не была так парализована боязнью скандала, то смогла бы, я знаю, избежать многих трудностей.
Но теперь я начинаю раздумывать. Открыла бы Джулия свою любовь к Лоуренсу? Отбросил бы папа свою боязнь быть осужденным обществом и признался бы в любви к сестре покойной жены?
Ирония заключается в том, что, кажется, весь высший свет знал о моей любви к Эверарду и о любви папы к тете Феб. Вопрос спорный, но поскольку я счастливо вышла замуж за мужчину, которого всем сердцем люблю, то могу сказать лишь, что ни о чем не жалею.
К огромному удовольствию Джулии, они с Лоуренсом отправились в Париж почти сразу после свадебного торжества, состоявшегося по возвращении из церкви. Тетя Феб устроила празднество в своем прекрасном розовом саду. Ничего не могло быть лучше, чем тот вечер под безоблачным небом с воздухом, напоенным ароматом сотен роз, особенно когда сама Феб была так счастлива.
Сначала многие сожалели, что Джулия не смогла сделать лучшей партии. Но когда всем стало известно, что Лоуренс и есть набоб, о котором велось так много разговоров, большинство подумало, что это было величайшей шуткой со стороны лорда Кингзбриджа – взять секретарем одного из богатейших людей Англии. Джулия, естественно, стала сразу же объектом не сожаления, но зависти.
Что касается того, что Лоуренс оказался сыном печально известного Джорджа Эшвуда, то я с огромным удовольствием узнала, что высший свет нашел возможным простить грехи отца и вернуть Лоуренсу его наследственное имя. А что еще могли они сделать, когда Лоуренс обладает состоянием, далеко превосходящим состояния всех аристократов, и, несомненно, в скором будущем докажет, что он могущественная сила в Англии.
Увы, я все еще сохраняю часть своего цинизма.
Как раз перед тем как отправиться на континент, Джулия попросила прощения за то, что была так эгоистична и жестока в том, что касалось Эверарда, и добивалась его, зная, что не любит его.
– И, добившись своего, – воскликнула она, – при всей моей взбалмошности и легкомыслии, я поняла, что не смогу честно разорвать помолвку! Ну может ли быть кто-нибудь глупее меня?
Я не посмела отвечать, опасаясь задеть ее чувства.
Джулия и я все простили друг другу. Она даже призналась, что таила злобу в сердце против меня за то, что я когда-то помешала ее побегу. Она призналась, что в тот момент, когда увидела мою любовь к Эверарду, она вбила себе в голову завоевать его сердце, надеясь ранить меня этим так же сильно, как я ранила ее. То, что она теперь замужем за Лоуренсом, которого любит до безумия, заставляет ее еще больше сожалеть о том, что она добивалась Эверарда.
Я безгранично рада тому, что Джулия стала прежней. Как только она произнесла свои клятвы перед алтарем, туча, омрачавшая ее, исчезла, и она снова стала тем игривым, любящим, очень взбалмошным созданием, которое много лет назад завоевало сердце Лоуренса – и мое тоже. Она почти сразу начала дразнить его, требовать, чтобы они поехали в Париж и чтобы он купил ей дюжину модных платьев и, конечно, драгоценности к ним. И не забыть немедленно по приезде заказать манто и, о, можно ли будет отправиться во Флоренцию?
Никогда за свою жизнь я не была так рада слышать это глупое, тщеславное дитя! Ее красота расцвела, как никогда, питаясь ее живостью духа, которой я никогда не обладала. Не странно ли, что мои чувства так изменились? Я так долго хотела, чтобы она была разумной, рассудительной и практичной. Но, когда она стала такой, я чувствовала такую печаль в сердце, что мне тяжело говорить об этом даже сейчас. Джулия уехала, и я ужасно по ней скучаю. Но теперь, охраняемые любящей заботой Лоуренса, живость и веселость Джулии обещают радовать нас всегда.
Мой отец остался со своей женой в ее доме, чтобы разработать план, как перевезти весь ее сад в Девоншир. Она так много лет трудилась над своими розами, что мысль о том, чтобы оставить их заботам и попечительству садовников, которые, конечно, не смогут ухаживать за ними с такой любовью, представляется совершенно невозможной. Я никогда не видела своего отца таким довольным, как сейчас, как будто он нашел недостающую часть своей души, которую искал тысячи лет.
Эверард и я вернулись вместе с его родителями в его поместье в Стаффордшир. Я все еще не могу поверить, что все так легко устроилось после стольких недель тревог. Поскольку мы не имели возможности, как большинство пар, насладиться признаниями в любви до свадьбы, то эти три недели прошли необыкновенно бурно.
О, я чуть не забыла! Леди Эпплдор проиграла пари леди Кловелли, но выиграла контрпари у миссис Диттишэм на шестьсот фунтов – шестьсот фунтов, подумать только! – которое дорогая графиня заключила на то, что она сможет так манипулировать обстоятельствами, что с моей помощью разорвет помолвку Джулии и капитана Эверарда! Никогда в своей жизни я не была так удивлена. Когда я устроила ей очную ставку по этому поводу, она назвала меня дерзкой, но затем смягчилась и сказала, что, возможно, я допускаю большую ошибку, относясь к жизни слишком серьезно.
Вероятно, она права, но я все еще поражаюсь ее странному поведению в течение этих последних нескольких недель. Поэтому мне было очень приятно сообщить ей, что леди Кловелли знала настоящую фамилию Лоуренса с самого начала. Вид сильнейшего смятения на ее лице искупил некоторые из ее сомнительных шалостей за последние два месяца.
О! Я слышу шаги Эверарда на лестнице – он уезжал кататься верхом, – и я бегу к нему.
Я закрываю свой дневник, может быть, до конца лета, может быть, навсегда. Я счастлива и могу сказать с уверенностью, что эта глава в моей жизни закончена».
Но теперь я начинаю раздумывать. Открыла бы Джулия свою любовь к Лоуренсу? Отбросил бы папа свою боязнь быть осужденным обществом и признался бы в любви к сестре покойной жены?
Ирония заключается в том, что, кажется, весь высший свет знал о моей любви к Эверарду и о любви папы к тете Феб. Вопрос спорный, но поскольку я счастливо вышла замуж за мужчину, которого всем сердцем люблю, то могу сказать лишь, что ни о чем не жалею.
К огромному удовольствию Джулии, они с Лоуренсом отправились в Париж почти сразу после свадебного торжества, состоявшегося по возвращении из церкви. Тетя Феб устроила празднество в своем прекрасном розовом саду. Ничего не могло быть лучше, чем тот вечер под безоблачным небом с воздухом, напоенным ароматом сотен роз, особенно когда сама Феб была так счастлива.
Сначала многие сожалели, что Джулия не смогла сделать лучшей партии. Но когда всем стало известно, что Лоуренс и есть набоб, о котором велось так много разговоров, большинство подумало, что это было величайшей шуткой со стороны лорда Кингзбриджа – взять секретарем одного из богатейших людей Англии. Джулия, естественно, стала сразу же объектом не сожаления, но зависти.
Что касается того, что Лоуренс оказался сыном печально известного Джорджа Эшвуда, то я с огромным удовольствием узнала, что высший свет нашел возможным простить грехи отца и вернуть Лоуренсу его наследственное имя. А что еще могли они сделать, когда Лоуренс обладает состоянием, далеко превосходящим состояния всех аристократов, и, несомненно, в скором будущем докажет, что он могущественная сила в Англии.
Увы, я все еще сохраняю часть своего цинизма.
Как раз перед тем как отправиться на континент, Джулия попросила прощения за то, что была так эгоистична и жестока в том, что касалось Эверарда, и добивалась его, зная, что не любит его.
– И, добившись своего, – воскликнула она, – при всей моей взбалмошности и легкомыслии, я поняла, что не смогу честно разорвать помолвку! Ну может ли быть кто-нибудь глупее меня?
Я не посмела отвечать, опасаясь задеть ее чувства.
Джулия и я все простили друг другу. Она даже призналась, что таила злобу в сердце против меня за то, что я когда-то помешала ее побегу. Она призналась, что в тот момент, когда увидела мою любовь к Эверарду, она вбила себе в голову завоевать его сердце, надеясь ранить меня этим так же сильно, как я ранила ее. То, что она теперь замужем за Лоуренсом, которого любит до безумия, заставляет ее еще больше сожалеть о том, что она добивалась Эверарда.
Я безгранично рада тому, что Джулия стала прежней. Как только она произнесла свои клятвы перед алтарем, туча, омрачавшая ее, исчезла, и она снова стала тем игривым, любящим, очень взбалмошным созданием, которое много лет назад завоевало сердце Лоуренса – и мое тоже. Она почти сразу начала дразнить его, требовать, чтобы они поехали в Париж и чтобы он купил ей дюжину модных платьев и, конечно, драгоценности к ним. И не забыть немедленно по приезде заказать манто и, о, можно ли будет отправиться во Флоренцию?
Никогда за свою жизнь я не была так рада слышать это глупое, тщеславное дитя! Ее красота расцвела, как никогда, питаясь ее живостью духа, которой я никогда не обладала. Не странно ли, что мои чувства так изменились? Я так долго хотела, чтобы она была разумной, рассудительной и практичной. Но, когда она стала такой, я чувствовала такую печаль в сердце, что мне тяжело говорить об этом даже сейчас. Джулия уехала, и я ужасно по ней скучаю. Но теперь, охраняемые любящей заботой Лоуренса, живость и веселость Джулии обещают радовать нас всегда.
Мой отец остался со своей женой в ее доме, чтобы разработать план, как перевезти весь ее сад в Девоншир. Она так много лет трудилась над своими розами, что мысль о том, чтобы оставить их заботам и попечительству садовников, которые, конечно, не смогут ухаживать за ними с такой любовью, представляется совершенно невозможной. Я никогда не видела своего отца таким довольным, как сейчас, как будто он нашел недостающую часть своей души, которую искал тысячи лет.
Эверард и я вернулись вместе с его родителями в его поместье в Стаффордшир. Я все еще не могу поверить, что все так легко устроилось после стольких недель тревог. Поскольку мы не имели возможности, как большинство пар, насладиться признаниями в любви до свадьбы, то эти три недели прошли необыкновенно бурно.
О, я чуть не забыла! Леди Эпплдор проиграла пари леди Кловелли, но выиграла контрпари у миссис Диттишэм на шестьсот фунтов – шестьсот фунтов, подумать только! – которое дорогая графиня заключила на то, что она сможет так манипулировать обстоятельствами, что с моей помощью разорвет помолвку Джулии и капитана Эверарда! Никогда в своей жизни я не была так удивлена. Когда я устроила ей очную ставку по этому поводу, она назвала меня дерзкой, но затем смягчилась и сказала, что, возможно, я допускаю большую ошибку, относясь к жизни слишком серьезно.
Вероятно, она права, но я все еще поражаюсь ее странному поведению в течение этих последних нескольких недель. Поэтому мне было очень приятно сообщить ей, что леди Кловелли знала настоящую фамилию Лоуренса с самого начала. Вид сильнейшего смятения на ее лице искупил некоторые из ее сомнительных шалостей за последние два месяца.
О! Я слышу шаги Эверарда на лестнице – он уезжал кататься верхом, – и я бегу к нему.
Я закрываю свой дневник, может быть, до конца лета, может быть, навсегда. Я счастлива и могу сказать с уверенностью, что эта глава в моей жизни закончена».