Кинсейл Лаура. Цветы из бури

   — Ты слишком добр, — ответила она.
   — Уходи со мной. Оставь его и уйдем вместе.
   Мэдди сделала шаг назад, чувствуя, как учащенно начинает биться ее сердце. Она не понимала, как глубоко увязла в трясине своей плотской любви, как далеко зашло дело. Она не осознавала этого до конца, пока Ричард не протянул ей руку помощи.
   — Но я замужем за ним, — сказала она неуверенно.
   — Невероятно? Дьявол, а не человек. Герцогиня! Так они зовут тебя, ваша милость! — гримаса отвращения появилась на его лице. — О, Архимедия, ты это зовешь замужеством? Как замужем? Ведь никто не знает об этом. Это все не по-настоящему. Ты всего лишь шлюха для него.
   Слабый стон вырвался из ее груди. Мэдди закуталась в шаль и отвернулась.
   — Нет, неправда, — он взял ее за руку. — Это не твоя вина. Во всем виноват я. Он забрал тебя, — через силу сказал он. — Я кляну себя за то, что оставил тебя одну. Я знал, что такое может случиться.
   — Но ведь мой отец хотел этого.
   — Твой отец? Да простит его Бог, если он хотел этого.
   Она полуобернулась к нему:
   — Но ведь это ты написал о папином положении.
   — Я никогда не писал тебе ничего подобного, — сказал Ричард страстно. — И никогда не стал бы, даже если и встретил твоего отца.
   — Даже если… — Мэдди нервно теребила в руках кончик шали. — Но ты видел его?
   — Нет. Его не было в отеле, когда я приехал туда. Мне нужно было возвратиться к тебе, но я решил подождать, пока…
   — Ричард, — вдруг резко прервала она его, — скажи, — она говорила, глядя куда-то в сторону, как будто обдумывая что-то. — В тот день ты поехал к моему отцу, а потом послал мне записку, уже глубокой ночью.
   Ричард долго не отвечал, Мэдди повернулась к нему:
   — Скажи мне. Ты писал записку?
   Он медленно покачал головой. Она вдруг почувствовала внезапный прилив слабости. Ее ум еще не осознал всей важности этой информации, но ее тело уже стало дрожать. Ричард схватил ее за руки.
   — Он дьявол! Ты должна пойти…
   Из дома послышались голоса владельца питомника и Дарэма. Стеклянная дверь открылась, и из нее вышел Жерво.
   Слышался только голос Баттерфильда, который, очевидно, произносил длинную речь:
   — …достаточная прочность для клумб, и у меня есть отличная идея проложить трубы для отопления зеленого домика, если ваша милость… — Эхо его голоса замерло вдали.
   Ричард не выпустил ее рук, а наоборот, еще сильнее сжал их.
   — Пойдем со мной, Архимедия, уйдем отсюда.
   Жерво шагнул к ним. Мэдди почувствовала ужас, она попыталась что-то сказать, высвободить свои руки, но было уже слишком поздно. Жерво схватил Ричарда, оттолкнул его и кинул ему в лицо свою лайковую перчатку. Мэдди попыталась предотвратить драку. Но Жерво с силой ударил Ричарда, задев при этом Мэдди. Она была оглушена резкой болью в руке. Последнее, что она слышала, был агонизирующий хрип Ричарда, и потом она на несколько мгновений потеряла сознание.
   Она лежала на траве, скрючившись от боли. Жерво опустился на колени возле нее.
   — Мэдди… Мэдди, — бормотал он и смотрел на нее так, что она нашла в себе силы ответить ему:
   — Не надо. Все нормально, — Мэдди попыталась сесть.
   — Кальвин, — закричал Жерво, поддерживая ее голову рукой, — Мэдди… все еще, все еще… ушиблена.
   Дарэм и владелец питомника уже были здесь. Через плечо Жерво она видела Ричарда, который пытался встать на ноги. Дарэм проговорил, наклоняясь к ней:
   — Черт возьми. Она сильно ударилась.
   — Нет, — Мэдди вновь попыталась сесть, но рука причиняла ей сильную боль. — Нет.
   Подбежал Кальвин.
   — Доктора, — рявкнул Жерво.
   — Мне не нужен доктор. — Мэдди попыталась сделать шаг вперед, но последние силы покинули ее. Когда она попробовала пошевелить рукой, мучительный спазм охватил все ее тело от талии до плеча. Несмотря на свое нежелание, ей пришлось воспользоваться помощью, предложенной Жерво и прислониться к нему.
   Он не говорил ничего, но в каждом его выдохе слышались наполовину непроизнесенные слова: Ее имя и извинения.
   — Ричард? — ее голос задрожал, — ты ранен?
   Он подошел ближе, чтобы она могла увидеть его.
   — Со мной все в порядке, — сказал Ричард бодро. Жерво посмотрел на него.
   — Уйди… — процедил он сквозь зубы, — увидимся позже.
   Ричард стоял, не двигаясь.
   — Я не оставлю ее одну с тобой.
   Мэдди почувствовала, что Жерво поднимается. Вперед выступил Баттерфильд:
   — Ваша милость. Я приношу свои глубочайшие извинения за непередаваемое словами невежество этого человека. Я не могу найти причин такого поведения. Но с этого момента Ричард Гиль больше не работает у меня. Он не получит рекомендационного письма ни от меня, ни от кого-либо другого. Я сделаю все от меня зависящее.
   — Нет, — всхлипнула Мэдди. — Пожалуйста, — она попыталась освободиться из объятий Жерво, прислоняя поврежденную руку к себе и подавая другую Дарэму, который подошел, чтобы помочь ей встать.
   — Сядьте здесь, мадам, — сказал он, подводя ее к скамейке. Слуга принес флакон с нюхательной солью.
   — Спасибо, — с благодарностью сказала Мэдди. Острый запах соли прояснил ее сознание.
   — Баттерфильд, — начала она, — я хочу, чтобы тот зеленый домик и все клумбы оформил Ричард Гиль. И никто другой!
   — Я не переступлю порога этого дома, пока ты остаешься здесь, Архимедия, — ответил он. Она посмотрела на него. — Уйдем со мной.
   — Нет, — ответил за нее Жерво.
   Ричард не обратил на него никакого внимания.
   — Если ты смогла дойти до скамейки, то ты сможешь и уйти отсюда.
   — Нет, — вновь сказал Жерво, выступая вперед. Ричард Гиль повернулся к нему:
   — А чем, интересно, ты остановишь ее? Кнутом?
   Он говорил тихим, беззлобным голосом, и это на Жерво возымело эффект удара бичом. Ричард оставался спокойным, потом прислонился плечом к стене. На мгновение он представлял собой картину беспечно стоящего аристократа, пока не повернул голову к стене и не прислонился к ней лбом.
   Мэдди закрыла глаза. Она не закричит. Нет. Нет. Она не сделает этого.
   — Пошли, Гиль, — послышался голос Баттерфильда, но она не открыла глаза.
   — Гиль, — повторил Баттерфильд.
   Ричард произнес ее имя тихо и строго. Она знала, что он последний раз обращается к ней.
   Лгун. Негодяй. Надменный, жестокий человек. Вместо того чтобы становиться лучше, он стал еще хуже. Ричард просил ее уйти с ним, высказывая при этом непоколебимое желание решить все за нее.
   Но Мэдди не могла пошевелиться. Каждое движение причиняло ей острую боль.
   Она услышала звук удаляющихся шагов и не открывала глаза до тех пор, пока не стало тихо.
   Когда Мэдди открыла глаза, она увидела, что во дворе никого не было за исключением Жерво и Дарэма, стоявшего у двери.
   — Я думаю, вам лучше войти в дом и прилечь, — вежливо сказал Дарэм.
   — Вы обманули меня, — сказала Мэдди, — никакой записки от Ричарда на самом деле не было. Мой отец ничего мне не говорил.
   Жерво отшатнулся и с холодной полуусмешкой проговорил:
   — Черт… Гиль.
   — Это моя идея, — быстро начал Дарэм. — За все нужно винить меня, от всего сердца умоляю вас простить меня. Это нехорошо, очень нехорошо, но… — он покраснел до кончиков ушей. Но позвольте нам помочь вам преодолеть себя, ведь вы должны чувствовать себя здесь свободно.
   Мэдди встала, она почувствовала странную слабость, а ее рука как будто была сделана из резины. Она не могла сделать ни малейшего движения, чтобы боль не отдалась по всему телу.
   — Мэдди, — строго сказал Жерво, как будто сердился на нее. Он помог ей встать, нежно обхватив за талию и стараясь не касаться поврежденной руки.
   Несмотря на головокружение, она быстро сделала несколько шагов к двери и вошла в темную гостиную, в которой Дарэм поспешил положить подушку на софу. В комнате появились Кальвин и другие слуги.
   — Я послал за врачом, — сказал Кальвин, — теперь миссис может прилечь, — обратился он к Мэдди, удобно подкладывая ей подушки.
   — Уйдите, — слабо сказала Мэдди, — я вполне нормально себя чувствую.
   — Да, миссис, когда вам понадобится что-нибудь, только позовите нас. Слуги удалились. Дарэм, поклонившись, тоже с видимым желанием поскорее уйти вышел из комнаты.
   — Уйди, — сказала Мэдди.
   Жерво не пошевелился. Он стоял, держа руки за спиной и уставившись на голый пейзаж, открывавшийся за окном.
   — Пожалуйста, — попросила она.
   Кристиан повернул голову, как будто только что услышал ее. Но не ушел.
 
   Доктор сказал, что у Мэдди сильное растяжение связок. Он помог ей добраться до постели и дал снотворное, чтобы она скорее уснула.
   Пока врач осматривал ее, Мэдди не издала ни звука, пока он не спросил ее, как это произошло.
   — Вы упали на лестнице? — подбадривающе спросил он.
   — Нет. Я была на улице, — сказала она безразличным голосом.
   — Наверное, вы оступились? Какова причина?
   Мэдди молчала.
   Кристиан подумал, что он в этом виноват, и почувствовал, как что-то разрушилось в его сознании.
   — Может быть, легкое головокружение?
   Кристиан никогда раньше не встречал таких врачей; он был внимательным и добросовестным.
   — Чувствовали ли вы слабость в последнее время? — поинтересовался он.
   — Я всего лишь… упала, — ответила она.
   — Вы должны быть более внимательной, — сказал он, — я думаю, вы недавно замужем. Такие, казалось бы, несущественные несчастные случаи могут иметь серьезные последствия. Я могу показаться сейчас неделикатным, но вы может быть, беременны?
   О, Господи! Кристиан закрыл глаза. Мэдди не ответила. Доктор внимательно посмотрел сквозь очки на Кристиана, безмолвно ожидая ответа. Кристиан кивнул. Доктор еще раз осмотрел больную.
   — Я думаю, сейчас мы поможем вам добраться до постели, и пока ни на что не будем обращать внимания. — Он улыбнулся. — Ну, ну, не надо плакать после того, как вы с честью выдержали мой немилосердный осмотр. Я пока не вижу ничего, о чем бы мы могли беспокоиться. Ну, давайте мы поможем вам подняться наверх, где вы сможете отдохнуть.
   Он попросил Кристиана и слуг отвести Мэдди наверх. Когда врач вернулся, Кристиан уже пил третий стакан бренди. Он обернулся, когда дверь открылась. Доктор вошел, не церемонясь, сел и вытащил свою записную книжку.
   — Кость руки не повреждена. Сильное растяжение связок. Пока она не сможет ею работать. Время и покой будет ей лекарством. Он подал чек. Потом посмотрел на Кристиана. Садитесь. Садитесь, я хочу поговорить с вами. Можете ли вы сказать, что ваша жена в последнее время была несколько нервозная?
   Кристиан сел. Он думал о Мэдди, о своей верной Мэдди.
   — Нет, нервозной — нет. — Он отрицательно покачал головой.
   — Сейчас ее эмоциональное состояние очень нестабильное. Возможно, это последствия травмы, хотя осмотр она перенесла с величайшим терпением и самообладанием.
   — Извините меня за настойчивость, но герцогиня ничего не рассказала о своем падении. Вы были с ней, когда произошел несчастный случай?
   Кристиан посмотрел на персидский ковер, лежащий на полу и кивнул.
   — Побледнела ли она в то время или, может быть, внезапно ослабла? — Он встал и сделал несколько шагов, не направляясь куда-либо определенно. — Сэр, я врач, — спокойно сказал он, — я понимаю, что это кажется…
   — Я… сделал это. — Кристиан остановился у окна.
   На несколько мгновений в комнате установилась тишина.
   — Вы были причиной ее падения?
   Он повернулся к доктору:
   — Да.
   Врач медленно кивнул, и, не отрываясь, смотрел на Кристиана.
   — Понятно! Значит, вы не думаете, что ее собственное физическое состояние могло привести к падению.
   — Нет, — ответил Кристиан.
   — Она сказала мне, что вы женаты только несколько недель.
   — Месяц.
   — Из тех сведений, которыми я располагаю, можно предположить, что падение произошло не вовремя. Если у нее откроется кровотечение, мы едва ли узнаем, упустили ли мы что-либо или она вообще не была беременна.
   Доктор встал.
   — Я навещу ее вечером. Кстати, меня зовут Бекет. Я недавно переехал сюда. Боюсь, что я не запомнил вашего имени. Ваш человек очень спешил.
   — Жерво.
   Доктор протянул руку.
   — Ну, что же, мистер Жерво, я посоветую вам более нежно обращаться с женой, чтобы не было больше никаких падений.
   Мэдди никогда не была слаба здоровьем. Она сердилась на врача, который поднял такой шум из-за ее травмы. Когда врач пришел вечером, он был еще хуже. Он уже звал ее «ваша милость» и носился с ней, как курица с яйцом. Он бранил ее за то, что она не принимала снотворное, которое он оставил ей, что она вставала с постели. Но доктор следил за этим не из-за ее руки, а чтобы предотвратить ту трагедию, которая, возможно, могла произойти в ближайшее время.
   К ее величайшему ужасу, ночью у нее действительное пошла кровь. Мэдди мало спала, пытаясь лежать так, чтобы не причинять боли своей поврежденной руке. Но она не могла скрыть этого от опытного взгляда врача, когда он приехал утром.
   Со скорбным выражением на лице доктор покачал головой, предписывая постельный режим в течение трех недель. Он даже не поинтересовался ее рукой и вышел из комнаты.
   Осторожно придерживая поврежденную руку, Мэдди спустила ноги на пол и села на кровати.
   Невежественный человек. Пытается поднять такую панику, как будто от этого зависит размер его гонорара.
   Дверь в комнату открылась. Она увидела бледное лицо Жерво.
   — Неправда, — воскликнула Мэдди. — Это происходит каждый месяц, ты не виноват.
   Она вдруг начала плакать, глядя на его лицо, пока оно не превратилось в затуманенное пятно. Она с силой покачала головой.
   — Кристиан, не ты причина этого.
   Он вошел в комнату, взял ее здоровую руку в свои. Мэдди резко выдернула ее.
   — Ты слышишь меня? — она сглотнула слезы и покачала головой, — он не может знать этого так скоро.
   Жерво не смотрел на нее, он просто стоял у постели и не шевелился. Мэдди глубоко вздохнула:
   — Этого не может быть. Неправда, не приглашай больше его.
   Жерво посмотрел на Мэдди и долго изучал ее лицо, потом повернулся и уставился в окно. Он стиснул зубы и отрицательно покачал головой. Она не могла смотреть на него, не могла остановить глупые слезы, которые текли по ее щекам.
   — Уйти, — спросил он неожиданно. — Хочешь?
   Кристиан настойчиво посмотрел на нее в ожидании ответа.
   — Я не могу уйти; мы женаты. Ты не можешь быть один. Я должна быть с тобой.
   — Хочешь уйти?
   — У меня болит рука. Я хочу спать.
   — M-м, — процедил Кристиан сквозь зубы. Слезы продолжали струиться по ее щекам. Мэдди возмущенно воскликнула:
   — По крайней мере, он честный человек. Он не лгун. И не такой дикарь.
   Жерво глухо и резко засмеялся.
   — Дикарь… Идиот.
   Мэдди была напугана. Она должна была уйти с Гилем, но она сидела и не могла ничего поделать с собой, как будто кто-то другой принимал за нее решения.
   — Он не стреляет в людей, — продолжала Мэдди, — и не дает балов на пятьсот человек.
   — Он ханжа… мул. Ты никогда не уйдешь с ним.
   — Я хочу, чтобы ты оставил меня одну.
   — Ты никогда не уйдешь с ним, — повторил он более строго.
   — Уйди.
   — Квакер. Надоедливый, благочестивый, тупой осел.
   — Не твое дело! — закричала она. — Он лучше, чем ты. Какое представление ты имеешь о хорошем и плохом?
   — Я знаю тебя… — ответил он.
   Мэдди откинулась назад на подушку и спрятала в ней лицо.
   — Оставь меня одну, — сказала она сквозь рыдания, — уйди и оставь меня одну.

Глава 32

   Кристиан перенес пишущую машинку в игральную комнату и приступил к делу.
   Через неделю Мэдди уже ходила по дому, несмотря на требования врача.
   Бильярд был для Жерво способом расслабиться, он находил в нем успокоение и отдых. Правда, Кристиан, часто вспоминал леди Сазерленд.
   Бывшая любовница приносила огромное количество сложностей, сама не подозревая об этом. Жерво был уверен, что она не напишет никаких доверенностей на имя ребенка, она знает все о таких делах. Да, конечно, она отправит ребенка назад в Шотландию, если захочет. Но ей не нравится идея встречи с Сазерлендами и объяснение с ними о будущем благосостоянии ребенка. Она предлагала ему просто посылать деньги прямо ей. Иначе у нее возникали сомнения в доверии.
   А Жерво и не доверял своей бывшей любовнице. Его симпатии к ней куда-то исчезли после того представления, которое она устроила. Возможно, Кристиан ранил ее, но леди Сазерленд знала правила игры так же хорошо, как и он сам. Никто не заставлял ее переигрывать.
   Что-то странное и болезненное произошло в его душе. Кристиан пришел к решению сделать все возможное для своей нежеланной дочери, которую он еще ни разу не видел.
   Это был очень деликатный вопрос. На самом деле, кроме финансовой поддержки Кристиан не мог предложить ничего, а в данное время даже и не очень-то большую. Его годовой доход уменьшился до предела из-за различных непредвиденных расходов, и каждую неделю Кристиан с нетерпением ждал наличных денег, — для содержание дома миссис Сазерленд и няньки для девочки, на которую леди жаловалась, что не выносит ее присутствия.
   От женщины ее круга нельзя ожидать экономии в средствах. Но не только содержание ребенка волновало его. Жерво рисовал в своем воображении все проблемы, связанные с воспитанием девочки: няни, школы, необходимое приданое — на все это потребуется огромная сумма денег, которую вряд ли принесет его годовой доход. Ему придется искать какой-нибудь дополнительный надежный и скрытый от семьи доход, который даст ему возможность содержать дочь.
   Кристиан уставился на пишущую машинку.
   Он чувствовал возрастающее беспокойство в голосе Мэдди, когда она в очередной раз осуждала его за растраты. Жерво прекрасно понимал, что он сидит на бочке с порохом, которая может в любой момент взорваться.
   Жерво пытался жить настоящим, не думая постоянно о будущем, он пытался наслаждаться своими буднями. Но теперь он был уже не такой, как раньше. Маленькие неудачи ударяли его, как неожиданные пощечины. Пустяковые проблемы причиняли ему больше беспокойства, чем крупные. Поведение банкиров только сердило его, а от неудач в бильярде ему хотелось чуть ли не плакать.
   Дарэм считал, что Кристиану становится лучше. Жерво соглашался с ним, но в то же время не верил этому. То, что стало лучше — да. Но достаточно ли хорошо, Кристиан не знал.
   Тем не менее цена провала была слишком велика. Жерво не хотел рисковать собственной свободой.
   Сейчас Кристиан немало времени уделял подготовке предстоящего бала. На балу перед высшим обществом должна была предстать его герцогиня.
   Но приготовления к балу требовали больших усилий, и он не мог справиться с ними один. Приглашения, чтение различных бумаг, счета за шампанское, денежный баланс, ограниченный размер наличности — все это Кристиан пытался удержать в своей голове, потому что не доверял записям на бумаге. Его мысли то путались, то становились ясными, он с трудом мог уследить за словами и намерениями, которые постоянно ускользали.
   Провозглашая, что она не одобряет такие развращенные развлечения, как балы, Мэдди отказалась помогать в приготовлениях к такому грандиозному мероприятию. За исключением платежей, которые она оформила. Кристиан заплатил-таки по всем счетам, которые намеревался оплатить.
   Ее болезнь заставила Кристиана отложить бал.
 
   Жерво попросил Дарэма сообщить о несчастном случае, произошедшем с Мэдди, чтобы оправдать свои редкие появления в свете. Дважды он ходил в оперу: один раз с Дарэмом и Фейном, другой раз — один. Он сделал еще несколько приглашений на бал при таких обстоятельствах, которые не обязывали к дальнейшему продолжению беседы.
   Дарэм был удовлетворен поведением герцога. Он завтракал вместе с Кристианом и Мэдди, рассказывая им последние новости.
   — Это невероятно, — говорил он, предлагая чай Мэдди, — Можно подумать, перед вами был сам лорд Байрон. — Он поставил чашку перед Мэдди и спросил: — Молока, моя дорогая?
   — Да, спасибо, но вы не должны называть меня так.
   Дарэм и Фейн начали чуть ли не настоящее сражение, соперничая в выражении нежных чувств к Мэдди, переживая и осуждая инцидент с подложным письмом. Кристиану пришлось принять на себя главное обвинение: но ведь он и представления не имел об этой уловке. Та ночь побега для него была кутерьмой и неразберихой. Дарэм пытался защитить герцога, но, тем не менее, только его одного Мэдди назвала лгуном.
   — Вы должны будете присматривать за ним в женском обществе, — посоветовал ей Дарэм и непринужденно развалился на своем стуле.
   — Неужели? — переспросила она, глядя на стол. Ее пальцы беспокойно полировали фарфоровую ручку чашки. Кристиан молча наблюдал за их движением.
   — Женщины, кажется, любят таких. — Дарэм покачал головой, — ореол таинственности, слухи об опасной наклонности превращаться в дикого зверя во время полнолуния, простые «да» и «нет» в ответ на все вопросы и замечания. Господи, я намерен тоже попробовать быть таким. Тогда все женщины будут падать в обморок только от одного моего появления. Что ты думаешь об этой идее?
   Вошел Фейн и встал как вкопанный:
   — Что с тобой произошло?
   Дарэм переменил позу, изображающую пылкую страсть:
   — Я пытаюсь изобразить увлекающую женщин силу таинственности и страстности.
   — Ну, не надо, — полковник подошел к Мэдди и приподнял ее руку:
   — Как ты себя чувствуешь, мой ангел?
   — Вы не должны меня так называть, — ответила она то, что всегда говорила в таких случаях, — мне гораздо лучше. Я могу безболезненно шевелить пальцами.
   Фейн удовлетворенно выслушал ее слова.
   — Тогда, может быть, мы прокатимся по парку в моем кабриолете?
   — После… бала, — сказал Кристиан.
   — Разрушитель планов, — проворчал Фейн.
   — Несносный грубиян, — сказал Дарэм, — нет ничего ужаснее, чем ревнивый муж.
   На лице Кристиана появилась узкая, подобающая этому замечанию улыбка. Но он действительно был ревнив, хотя и подшучивал раньше с друзьями над этим чувством, пока сам не узнал, что это такое. Он ревновал Мэдди к своим друзьям, потому что они слишком непринужденно обходились с ней, они с легкостью могли поцеловать ее пальцы, дотронуться до нее, делать то, что он не позволял себе, после того разговора в спальне.
   Жерво безумно ревновал ее к Ричарду Гилю, всегда невидимо присутствующему между ними. Кристиан умерил свой пыл, пригласил владельца питомника к себе и лично удостоверился, что тот работник не уволен. Герцог проклинал тот инцидент, произошедший из-за универсальной причины — неправильного понимания происходившего. Кристиан сделал это для Мэдди и постарался, чтобы она узнала об этом. Он ждал благодарности, которая, он был уверен, должна была последовать за его благородным поступком. Хотя для Жерво это была очень горькая пилюля — оставить того упрямого осла ненаказанным за то, что он открыто пытался соблазнить его жену в его же собственному саду.
   Герцог предпринял первую сознательную попытку поступить благородно, но он получил лишь сдержанные слова:
   — Ты сделал правильно.
   Кристиан стиснул зубы. Он решил, что ему не очень-то нравится казаться добрым и хорошим человеком. Жерво подумал, что если в ближайшее время он не изгонит из ее души почитаемый образ Ричарда Гиля, то быстро станет еще более ужасным, чем был до сих пор.
 
   Жерво сам выбрал ткань и фасон для ее бального платья. Мэдди прекрасно понимала, что она должна иметь хотя бы одно вечернее платье, но в непонятном упорстве, доставлявшем ей удовольствие, она решила, что сама займется своим туалетом.
   С тревогой думала она о предстоящем бале. Мэдди встречалась с придворными с величайшей неохотой и отказывалась давать хоть какие-либо пожелания о своем бальном туалете. Это не волновало Жерво.
   Мэдди тайно отдавала предпочтение яркому зеленому шелку, который выглядел, как экзотический цветок, и в то же время богато. Но она не говорила мужу об этом. Ей было трудно представить себя в таком роскошном одеянии.
   Модистка оказалась достаточно умной, она понимала, что именно нравится Мэдди, но Жерво имел на счет модных туалетов собственное мнение. Модистка вернулась к сочетанию зеленого и фиолетового цветов. Она приложила ткани к Мэдди и покачала головой.
   — Нет, — сказала она, — не подойдет. Такое сочетание обесцвечивает вас.
   Мэдди было безразлично. Те ночи, которые она провела в постели одна, не защищенная его искушающей силой, дали ей возможность подумать о своем недомогании. Она решила не принимать участие ни в чем, что касалось беззаботного веселья.
   Жерво подошел к одному из манекенов и снял с него платье. Затем достал ножницы и стал обрезать с платья все оборки и рюшечки, игнорируя слабые возгласы модистки. Все летело на пол, до тех пор пока в его руках не осталось обыкновенное одноцветное платье с глубоким вырезом вокруг шеи. На платье осталось только аккуратное кружево на широких ниспадающих рукавах. Он надел на манекен то, что осталось от великолепного платья. В течение нескольких минут модистка прищуривалась, изучала его, поглядывая на Мэдди. Потом скривила губы и приподняла брови.
   — Это то, что вы хотите? — спросила она.
   Жерво только кивнул и оставил Мэдди для примерки. Рука у Мэдди еще болела, и примерка была очень болезненным и неудобным процессом.