Кинсейл Лаура. Цветы из бури

   Он разыскал свои часы, которые все еще находились глубоко в кармане мундира.
   — Вот они!
   Он вытащил руку из кармана.
   — Попался, как Джордж, запутавшись в подкладке!
   Мэдди смотрела вниз.
   — Ваше обручальное кольцо, мэм, — объявил Фейн гордо. Она сдвинула брови. В руке у Фейна было кольцо.
   Фейн поднял ее руку и надел кольцо на ее палец.
   Мэдди долго пыталась отказаться от этого символа. Она закусила губу, а затем незаметно сняла кольцо со своего пальца.
   Диадема причиняла ей ужасную головную боль. Ее стала раздражать окружающая обстановка. Что-то огромное, жаркое, утомительное давило на виски. Хохот становился все громче, от нечего делать люди шумно переговаривались друг с другом. Гул нарастал.
   Мэдди несколько раз интересовалась, когда приедет Его Величество. Никто не знал. Она подозревала, что гости будут задавать ей очень много вопросов, значительно больше, чем полковник Фейн или Даром.
   Гости смотрели на Мэдди с особым интересом. Но она говорила себе, что ей все равно. Уже не было желания нравиться, не искала ни у кого помощи или дружбы.
   Подвыпившая женщина в пурпурном платье шла, спотыкаясь, за спиной Мэдди. Неожиданно леди больно вцепилась в руку Мэдди.
   — Извините, — воскликнула леди. — Я такая неуклюжая. Прекрасный бал, дорогая, не так ли? Когда мы начнем танцевать?
   — Я не знаю, — сказала Мэдди, но дама уже ушла, сунув ей в руку маленькую записку. Мэдди развернула ее. «Вверх» — было написано неровными каракулями.
   Мэдди не знала, почему Жерво не пришел к ней сам, а прислал пьяную леди.
   Мэдди незаметно поднялась по дальней лестнице. На втором этаже музыка из галереи была не очень сильной. Голоса гостей звучали, как неясный рокот.
   Она постояла в холле, а затем открыла дверь в комнату, где обычно одевалась.
   — Жерво? — быстро огляделась кругом и не нашла его.
   — Мадам, мы хотим поговорить.
   Мэдди распахнула дверь.
   — Где ты?
   Мэдди увидела перед собой румяное лицо.
   — Лорд.
   Она взглянула на этого человека, который смущался все больше и больше. Он быстро поклонился.
   — Позвольте мне поставить все точки над «i», — сказал Маннинг, подойдя к ним. Мэдди стояла молча.
   — Ваш дикарь ничего не сможет сделать, — с сарказмом произнес Маннинг.
   Она все еще стояла молча. И еще не скажет ничего.
   — Он не придет, мадам.
   — Вы оба ведете себя как вульгарные пьяницы с пустой головой, если вы думаете, что, купив доверие его величества сможете завоевать доверие света, то глубоко ошибаетесь. Ваши дела незаконны.
   Мэдди медленно опустилась в кресло, сложив руки на коленях, чувствуя тяжесть диадемы на голове.
   — Что вы хотите?
   — Спасать. Вас спасать. Тебя.
   — Спасать меня?
   — Если ты думаешь, что можешь спасти себя сама, забудь все свои надежды и мечты. И свою веру.
   Мэдди низко опустила голову.
   — Подумай о тратах. На тебе диадема. И ты наверняка знаешь ей цену. Можно привести другие примеры. Будем говорить только о фактах. Мы проведем расследование этой, так называемой свадьбы, и раскроем твое дело.
   Мэдди подняла глаза.
   — Запас твоего актерского таланта, мисс Тиммс, слишком велик. Мы должны вести наши дела дружно. Английская церковь прощает глубокие заблуждения и не лишает свободы. Ваши дела безобразны и плохо пахнут.
   — Что вы хотите от меня?
   — Разрешите мне поговорить с тобой. Попытайся понять, мы ужасно расстроены. Мы ненавидим волокиту, всю эту грязь… Но вы действительно должны подумать, потому мы вас и пригласили. Мы не хотим угрожать вам, но вы нажимаете на нас и ставите в такое неприятное положение всеми вашими расходами, разговорами и фактами. Пожалуйста, подумайте об этом.
   — Вы что, хотите, чтобы я думала об этом?
   — Мы заинтересованные люди. Речь идет о семейных делах. Вы можете потерять все, мисс Тиммс… Все, когда объявите себя неплатежеспособными. Все его поступки неразумны. Расстроенная свадьба, женитьба на вас. Уволенный Торбин. Этот громадный бал!
   — Мы приготовились быть благородными, — говорил Стонхэм.
   — Мы что-нибудь сделаем, чтобы избежать огласки.
   Она потрогала свою голову, пытаясь понять, что от нее хотят.
   — Вы… не хотите огласки?
   — Конечно, не хотим, — сказал Маннинг.
   — Если вы согласны аннулировать все, что связано с вашей женитьбой, есть шанс договориться по-хорошему.
   Мэдди сидела тихо, пристально глядя на него.
   — Это может быть аннулировано?
   — Конечно, причем независимо от того, нравится это вам или нет. Только ваше решение быть разумной и взять то, что предлагают — это выход. Или мы все можем стать несчастными.
   — Я не могу об этом думать. После…
   — О! Леди в голубом, — слова Маннинга прозвучали отчитывающе. — Ваша женитьба была нелегальной. Это был вынужденный обман. Все может свестись к нулю.
   — Как видите, мы старались оградить вас от всех проблем, а если в дальнейшем мы будем сотрудничать с вами, все будет значительно проще.
   — А если вы начнете разводить живность, высиживать птенцов, — добавил Маннинг, — наша денежная помощь будет подспорьем в личной жизни, в устройстве детей. Это гораздо лучше, чем ваше желание где-нибудь работать.
   Мэдди неожиданно встала, прошла мимо него и подошла к зеркалу.
   — Я не буду слушать дальше, — сказала Мэдди и, взглянув на себя в зеркало, нашла, что выглядит странно, — таинственнее и более искушенной, чем наивная Мэдди Тиммс.
   — Вы смотрите, как сохранилось зеркало, мадам?
   — Если я соглашусь, никто об этом не должен узнать, никогда.
   — Не сомневайтесь.
   Мэдди взглянула на него. Нет здесь не было друзей. Она не доверяла этим людям.
   — Я еще не решила, я разберусь, — сказала она и повернулась, собираясь уйти.
   Маннинг поймал ее за руку.
   — Все в порядке, мадам?
   — Мои пациенты в подобных ситуациях ведут себя аналогично. — Она оттолкнула от себя руку Маннинга и пошла к двери. Она не собиралась задумываться об этих делах. Маннинг подошел к ней сзади.
   — Я беспокоюсь за вас. Не выходите так поздно.
   Кристиан не мог найти Мэдди. Он стоял у окна и смотрел на человека, стоявшего внизу в свете уличного фонаря. Рука Кристиана конвульсивно сжала занавес, он отступил назад.
   Жерво тяжело вздохнул, затем решительно прошел среди гостей, игнорируя суматоху и волнение.
   На лестнице он схватил лакея:
   — Назад! Человек… опасен…
   Слуга взглянул на него и смутился.
   — Ваша светлость?
   Жерво подтолкнул его к лестнице. Взглянул с недоверием. Слуга поклонился и спустился вниз. Кристиан бросился к окну. Он видел, как лакей подошел к одному из кучеров.
   Человек ускользнул. Его нигде не было видно.

Глава 34

   В холодной тускло освещенной конюшне находились великолепные лошади, превосходной стати и в новых упряжках. Лошади волновались, храпели, глубоко втягивая воздух.
   В это время Мэдди вышла подышать свежим воздухом и отдохнуть.
   Было уже поздно, тени в саду становились все более мрачными и глубокими. Ее платье мерцало и отсвечивало серебром. Она подхватила свою юбку руками и, придерживая ее, пошла в глубину сада. Ей хотелось отвлечься, подумать, найти ответ на беспокоившие ее вопросы.
   Она сбилась с пути. Блуждала.
   «Как достичь внутреннего спокойствия?»
   Она была здесь не дома. Но она жила здесь.
   В то время Жерво нуждался в ней. Они стали супругами. Но теперь она не нужна ему. Их брак незаконный. Замужество не было замужеством. А свадьба была лишь фарсом. Гнев и раздражительность росли в ней. Она сняла с пальца кольцо. Мэдди помнила тот день, когда Жерво заверил ее, что ложь и фальшь остались в прежней жизни.
   Она не верит ему. Она не может поверить Кристиану.
   Конюшни были темные и только свет, падающий на булыжную дорожку сквозь туман, отражался на стенах.
   Она могла идти домой, могла делать все, что он захочет. Но в их отношениях царила грязь. Она не могла переносить такой жизни. И Жерво. И его мир. И его окружение.
   Как теперь ей жить?
   Мэдди потрогала обручальное кольцо своими холодными пальцами. Как ей поступить? Ведь она любила его, вопреки резонам и правилам. Она не смогла убежать от правды и от самой себя. Она не обращалась к Друзьям, она не слушала наставлений Ричарда.
   Новая лампа светила ярко. Скрипела наружная дверь, запах конюшни доносился через дорогу. На аллее, в тумане, слышались голоса. Какая-то фигура нырнула в темноту, а затем опять прошла по дорожке.
   Головной убор и очертания фигуры говорили, что это женщина.
   Здесь всегда слонялись оборванцы. Мэдди никогда не прибегала к конфронтации с ними, относилась к ним очень спокойно.
   Перед Мэдди простиралась темная, безмолвная аллея, и только по каменистой земле журчал ручей. Мэдди слегка зазнобило. Она потерла руки и, глубоко вздохнув, пошла по аллее. Следом за ней пошла женщина в накинутом на голову капюшоне, выскользнувшая из темноты.
   — Что я могу сделать для вас? Вы не голодны? — спросила Мэдди, остановившись в нескольких шагах от незнакомки.
   Женщина посмотрела на Мэдди, крепко прижимая к груди сверток. Мэдди тоже подняла на нее глаза с чувством наступающего шокового состояния.
   — О, — сказала молодая девушка с пухлыми щечками и красными глазами, приседая в кратком реверансе. — Извините, мне нужно здесь подождать…
   Она отпрянула в темноту.
   — Так вы не голодны? — снова спросила Мэдди. — Может, пойдем на кухню?
   — О, нет, благодарю вас!
   Мэдди пошла вперед, недоумевая. Неожиданно незнакомку как будто осенило.
   — Извините, мадам, вы хозяйка дома?
   Мэдди кивнула.
   Девушка с облегчением вздохнула, присела в реверансе и подошла ближе.
   — Будьте любезны, передайте его светлости, что принесли посылку от госпожи Сазерленд.
   Какое-то мгновение Мэдди стояла неподвижно, затаив дыхание. Из свертка, который держала в руках девушка, послышался плач.
   — От миссис Сазерленд?
   Девушка сделала реверанс.
   — Да, мадам.
   Мэдди начала дрожать.
   — Посылка? Вот эта посылка?
   Ее голос стал дрожать еще сильнее.
   — Это посылка от миссис Сазерленд?
   — Да, мадам!
   Девушка печально улыбнулась, слегка покраснев.
   — Это хорошая маленькая девочка. Я ее няня.
   Мэдди побледнела. Простая ошибка разрушает мечту. Началось падение… Реальное грехопадение… Обман… Непонимание…
   Миссис Сазерленд. Они любили друг друга. Они имели ребенка.
   Мэдди не могла остановить мучившую ее дрожь. Слезы навернулись на ее глаза. Она слышала слабое похныкивание ребенка и вместо справедливого отвращения чувствовала только волнение о малышке, боль и страдание. Это был его ребенок. И она любила даже его бесчестие и несправедливость.
   Кристиан не находил себе места, он не знал, куда делась Мэдди. Она должна быть здесь, рядом с ним, приветствовать гостей.
   — Наконец он увидел ее. Она стояла у дверей, о чем-то разговаривая с Кальвином. Он подошел к ней, протянул руку и подал знак маэстро. Зазвучала музыка. Взоры присутствующих обратились на герцога и его супругу. Кристиану казалось, что весь мир радуется вместе с ним. Жерво был очень доволен удачным вечером, он был счастлив среди восхищенных взглядов и возгласов. Ощущение восторженности не покидало Кристиана, он чувствовал себя неуязвимым. Ничто и никто не сможет разрушить его счастье.
   На какое-то хмурое мгновение ему показалось, что он ошибся. Мэдди была напряжена и резко отталкивала его, слегка отстраняясь. Она смотрела на него сквозь ресницы, что делало ее глаза золотистыми, целомудренными и чувственными одновременно, вызывающими у него быстрое и сильное волнение.
   — Я люблю тебя, — сказал он себе под нос слова, как музыку. Он знал, что она их не слышит, и не хотел, чтобы она слышала их. Он не ждал ответа. Не сегодня, не этой ночью, сегодня он победитель.
   — Ты чего-то опасаешься? — спросила Мэдди, стоя чуть поодаль.
   Кристиан не сделал попытки приблизиться.
   — Обезьяна… здесь, — с волнением в голосе сказал он. Мэдди сжала кулаки, сделала конвульсивный шаг к нему и остановилась.
   — Обезьяна, — пояснил он, — …из дурдома. Кальвин заметил их. Подонки… прокрались и затерялись среди гостей.
   Мэдди напряглась, ее сильно побледневшие кулаки выделялись на серебряном платье.
   Жерво робко улыбнулся:
   — Теперь арестован. Правонарушение. Кража.
   — Арестован? — у нее от изумления округлились глаза. — Кузена Эдвардса ты арестовал как вора?
   — Надеты цепи… и брошены в караулку. — Он удовлетворенно улыбнулся. — Посмотрим, как им это понравится.
   Кристиан видел, что она и расстроена, и напугана одновременно. На ее лице застыло такое выражение, которое он не совсем понимал.
   — Может, завтра… Может через неделю… Сниму обвинения. Пусть они уходят.
   В лице Мэдди что-то изменилось. Суровость исчезла. Она подошла к Кристиану и обняла его. Руки ее поднялись и притянули его к себе. Она прижалась к нему.
   В ответ Кристиан издал звук возбуждения и удовольствия. Мэдди пришла в его объятия с готовностью, которая шокировала его. Она поцеловала его так неистово, как никогда раньше. Словно здесь никого не было и никто не смотрел на них. Он забыл про бал и музыку, потерялся в своем чувстве к ней. Ее тело, прижавшееся к нему, вызывало настоятельную потребность, обещание чего-то, что он не мог отложить.
   — Мэдди, — Кристиан оторвал ее от себя. Он глупо улыбался и ничего не мог поделать с собой. Он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
   Мэдди закусила нижнюю губу и напряженно смотрела на него. Из-за своей бледности и лихорадочных пятен на щеках она казалась нездоровой.
   — Скоро, — проговорила она, трогая свое разгоряченное лицо. — Сначала… проводим короля.
   Он провел пальцем по ее носу и поцеловал его.
   — Потом только ты… и я.
   Мэдди опустила ресницы. Не говоря ни слова, она опустила руки и повернулась, чтобы спуститься по лестнице.
   Их Величество, черт бы его побрал, задержались до шести. К этому времени Кристиан воспринимал все через головокружительное марево изнеможения. Он был опьянен почти до эйфории, он не был уверен, что поступает правильно, но старался держаться более или менее на уровне.
   Мэдди удивляла его. Сотни раз он смотрел на жену и находил ее прекрасной. Своей серебряной простотой, спокойной грацией она очаровывала его. Кристиан гордился ею: она не приседала перед королем, не теряла своей прямоты, не изменяла себе самой. Она даже потратила полчаса на беседу с Веллингтоном. Боже, несомненно, обсуждая с ним что-то политическое! Кристиан мог обернуться и увидеть множество женщин, каждая из которых могла стать его женой. Но невозможно было представить ни одну, кто мог бы пройти рядом с ним через такой прием. Черт возьми, что она не умеет танцевать. Это только делает ее еще более неповторимой.
   Жерво постоянно высматривал Маннинга и Стонхема, но никак не видел их. Можно представить, какие у них лица! Когда кареты начали отъезжать от дверей, оставляя дом наполненным запахом вина и духов, ему хотелось только лечь и позволить блаженной бесчувственности овладеть собой.
   Он смотрел, как Кальвин закрыл дверь и нагнулся, чтобы поднять с пола перо. Мэдди исчезла чуть раньше, и он не винил ее за это. Кристиан настолько устал, что еле шевелился.
   Он поднялся по лестнице мимо салона, где слуги начали уборку. Идти выше не было сил.
   У лестницы появился его лакей. Кивнув, Кристиан отпустил его и прислонился к колонне. Еще один пролет, и Мэдди должна быть там. Ему хотелось лечь рядом с ней и заснуть. Хватит этого странного расстояния между ними.
   Тот поцелуй… У него участился пульс. Этой ночью…
   Собственно говоря, было уже утро. Он про себя улыбнулся и медленно пошел по лестнице.
   В верхнем вестибюле на ковре развернулся веер раннего света из открытой двери гостевой комнаты. Кристиан постоял перед дверью, пытаясь собраться с мыслями. Он вдруг обнаружил, что стесняется войти к собственной жене. Возможно, он сможет притвориться, что не приказал приготовить себе спальню. Или поцелует ее еще раз. Уложит на кровать и поцелует. Во всяком случае, у него было такое желание.
   В комнате он слышал негромкие женские голоса. С усилием приведя свое тело в движение, Кристиан оторвался от стены.
   — Мэдди? — он несколько робко заглянул в дверь без какого-либо разумного предлога или извинения.
   Гостевая комната была оформлена в чисто женском вкусе — в солнечно-розовых тонах. На маленьком пуфе сидела девушка, которую Кристиан никогда раньше не видел.
   Она держала младенца, который бил неловкими ручонками по ленточкам своего чепчика.
   На мгновение у него появилось ощущение, что он не у себя дома. Комната казалась незнакомой, девушка странной, а младенец…
   Он уставился на них.
   — Черт возьми! — воскликнул Кристиан и сделал два шага. На кровати лежало, поблескивая металлическими нитями, бальное платье Мэдди вместе с диадемой и письмом. Он повернулся к девушке:
   — Что это… значит?
   При звуках его голоса ребенок перестал лепетать. Девушка, сидевшая неподвижно, проговорила:
   — Госпожа велела ждать здесь вашу милость.
   Она встала, прижала младенца к плечу и присела в реверансе.
   — Эту маленькую девочку, сэр, миссис Сазерленд оставила мне вчера и велела принести вам.
   Кристиан схватил письмо. Правая рука дрожала и действовала неуклюже. Он разорвал бумагу почти напополам до середины листа и, казалось, не мог сложить половинки. Он не мог заставить себя вникнуть в смысл текста. Он слышал, как произносит что-то невразумительное и впадает в панику, наклоняясь на туалетный столик и пытаясь расправить бумажку. Но слова ускользали, когда он смотрел на них.
   «Кристиан, — прочел он. Он видел буквы, сообщающие ему нечто, что он не хотел читать. — Я должна теперь тебя покинуть. Я ошиблась. Твой мир. Свадьба. Незаконны. Аннулированы. Твоя дочь».
   Он закрыл глаза и склонился над запиской. Дыхание, казалось, оставило его, словно от сильного удара в грудь.
   — Вый… да, — сказал он. — В соседнюю комнату. Прочь. Выйди.
   — Хорошо, сэр, — девушка быстро прошла мимо, он слышал, как открылась и закрылась дверь.
   — Мэдди, — думал он, — Мэдди, Мэдди…
   Кристиан дернул звонок. Он хотел пойти за ней, привести назад, объяснить и уже вышел из комнаты на лестницу, захлопнув за собой дверь.
   В соседней комнате немедленно закричал младенец. Этот звук остановил Кристиана. У него мелькнула мысль, что все это — ошибка. Мэдди выслушает его, если он сможет объяснить, что все это ошибка. Это дочь миссис Сазерленд, она должна забрать ее. Вышло недоразумение, несчастное недоразумение.
   Жерво распахнул дверь спальни. Девушка дико взглянула на него. Ребенок встретил его усилившимися воплями.
   — Извините, ваша светлость!
   Девушка стала укачивать ребенка.
   — Она не будет кричать! Она очень послушная, ваша светлость!
   Выражение ужаса в ее глазах заставило Кристиана замереть в дверях. Внезапно плач прекратился. Девушка прислонила младенца к себе, открывая маленькое личико.
   Девочка хныкала. На Кристиана смотрели две наполненные слезами пуговки глаз. Тревожно и внимательно. Лобик сморщился, как будто пассажир вышел из кэба и понял, что это не его остановка.
   Со сверхъестественной силой узнавания и откровения Кристиан увидел самого себя. Не в круглом бледном личике, не в соломинках волосиков, не во всем облике ребенка… Кристиан увидел маленькое недоуменное замешательство, зарождающееся осознание, познание мира — странного и непостоянного; немного дурацкое, беспомощное ощущение того, что, возможно, ты ступаешь на зыбучие пески.
   Жерво знал это чувство.
   Рука его разжалась, он отпустил дверь и сделал шаг в комнату. Круглые, немигающие глаза следовали за его движением с ошеломленным недоумением. Младенец смотрел на его рубашку и черный плащ, рассматривая его как объект огромной, но непостижимой важности.
   Девочка взглянула ему в лицо. И вдруг озарилась улыбкой, как при неожиданной встрече возлюбленного в толпе. Ты здесь: молчаливое послание осветило ее как свеча, вызывая в нем внезапный ответ. Наконец, ты здесь!
   Девочка замолотила ручонками и усиленно загулюкала. Кристиан сделал шаг назад, потрясенный охватившим его чувством.
   — Черт тебя побери, — тихо проговори он, а девочка засмеялась ему в ответ.
   — Сэр? — голос лакея, раздавшийся сзади, заставил его обернуться…
   С трудом Кристиан сфокусировал взгляд на слуге.
   — Герцогиня… — Жерво понял, что теперь весь дом узнает, что произошло. Его охватил гнев. — Когда она уехала? Узнай.
   — Ваша светлость, повар говорит, что хозяйка вышла через кухню два часа назад и запретила кому-либо следовать за ней.
   Кристиан знал, куда она пошла. К своим квакерам, темным трезвенникам, которые были здесь вчера.
   Или к Ричарду Гилю.
   В нем взорвалась немая злоба. Тогда пусть уходит! Отпустить ее, отдать ему.
   Кристиан толкнул дверь плечом, от чего она хлопнула о стену и отскочила. Младенец громко заревел.
   — Тише, тише, — зашикала девушка, а ребенок заревел еще громче. Девушка встала и подняла ребенка на плечо. Девочка продолжала реветь.
   — Она успокоится. Я сейчас уложу ее… — заверила девица сквозь завывания. — Если вы только разрешите ее где-нибудь уложить. Я бы присматривала за ней всю ночь…
   — Положи! — Кристиан махнул рукой на кровать. — Здесь.
   Он взялся за звонок. Девушка стала укладывать ребенка. Младенец! Чертов ребенок… Ричард Гиль… Мэдди… Мэдди… Она будет связана с этим мулом… Так ведь? Благочестивый хмырь, он и не знает, как…
   Кристиан вспыхнул от злости.
   Его. Она была его женой. Он не должен позволять Гилю прикасаться к ней. Опять он дернул звонок.
   — Мой плащ, — рявкнул он лакею. — Вызвать экипаж.
 
   У одного из длинных выставочных залов Баттерфильдз-Ламбет, прикрытом рядами цветов в горшках, ожидая, стоял Кристиан, поставив ногу на скамейку. Он похлопывал хлыстиком для верховой езды себе по ноге, в то время как квакер шел к нему вдоль теплицы.
   Гиль остановился, но Кристиан не выпрямился, а лишь искоса смотрел на него.
   За арочным проемом замерли последние звуки шагов садовника. Гиль вернул Кристиану напряженный взгляд, в котором не было ни триумфа, но и ни боязни и Кристиан сразу понял, ее здесь нет.
   Он опустил глаза, кончиком хлыста толкнул бело-розовые гвоздики, молча глядя на них. У него было настоятельное желание резким движением срезать все цветы.
   Но он сдержался.
   — Она ушла от тебя? — спросил Гиль.
   Сквозь пальцы Кристиан видел только его черную шелковую сутану на фоне ярких лепестков. Он подвигал хлыстом, шевеля листву, и подумал, что запах влажной земли и гвоздик теперь будет преследовать его.
   — Она не приходила ко мне, — продолжал Ричард. — Ты знаешь, какое Собрание она посещает?
   Кристиан покачал головой.
   — Я могу узнать, — проговорил Гиль. — Я дам тебе знать, что она жива и здорова, если ты хочешь.
   Кристиан чувствовал себя оставленным за высокой стеной с закрытыми воротами.
   Она ушла по собственной воле и оставила его. Он не знал, где она. Он никогда не сможет завоевать ее уважения. Достаточное тому свидетельство ревело в его гостевой комнате. Его жизнь вызвала у Мэдди неприязнь, она стремилась к этому богобоязненному садовнику, к простому и скромному следованию добродетели.
   Кристиан посмотрел на Гиля и подумал, что он никогда не заставит Мэдди рассмеяться.
   — Ты будешь добрым постоянным и мудрым, гораздо мудрее меня, и она будет тебя уважать, черт тебя дери, проклятье! Лучший мужчина.
   Кристиан отбросил плащ и выпрямился. Затем отвернулся. Раскрыв дверь, он нагнулся, держа в руке хлыст и шляпу.
   — Она боится грозы, — сказал Жерво, что Гиль никогда бы не узнал этого сам.
   И призраков. Жерво ступил на ранний иней. Но об этом Ричарду Гилю знать совершенно не обязательно.
   Утреннее солнце вовсю светило через щель в занавесках гостевой комнаты, бросая полосу яркого света на кровать и подушки, поддерживающие ребенка. Кристиан посмотрел на сидящую в углу девушку и впервые обратил внимание, как она устала.
   — Накормила? — мягко спросил он.
   — Да, и переодела полчаса назад, сэр.
   Он даже не подумал об этом.
   — Ты… Я хотел сказать.
   Она тихо ответила:
   — Вчера вечером. Госпожа разрешила мне поесть.
   — Тогда спустись вниз.
   — О сэр, я не могу оставить ребенка.
   — Я же здесь.
   — Вы, сэр? — девушка, казалось, сильно сомневалась.
   — Десять минут, — заявил Кристиан. — Ешь!
   Она отвесила поклон и поспешила за дверь.
   Кристиан подошел к кровати и посмотрел на ребенка. Он разбудил девочку, маленькие ручонки копались в покрывале, а похныкиванье вот-вот могло перейти в крик…
   Договоренность. Шотландия. Он должен написать в Сазерленд. Но он уже устал думать об этом.
   Девушка ему понравилась. Ей надо бы заплатить за уход за ребенком, хныканье начинало усиливаться, напоминая скрип двери, а затем стало переходить в настоящий ор.
   Кристиан встал с кровати и, подойдя к занавескам, задернул их, полоса света исчезла. В сгустившейся темноте ребенок продолжал плакать, не кричать, а негромко всхлипывать, напоминая блеющую в горах заблудившуюся овечку.
   Младенец был накрыт шалью. Кристиан подумал, что в нетопленой комнате девочке может быть холодно. Он снял плащ и набросил на малютку. Глазки-пуговки повернулись к нему. Плач прекратился и сменился выражением неясной озабоченности. Он сделал шаг назад и плач возобновился. Жерво не мог понять, что еще может требовать этот ребенок, возможно, она хочет на руки, но он решил не заходить так далеко, надо позвать другую горничную. Ему очень хотелось лечь.