Страница:
Леда скривила губы.
– Я уверена, что вам не стоит прибегать к грубому языку в ее присутствии. Простите!
– Простите!
Он встретился с ней глазами и тут же отвернулся, не желая выдать готовое выплеснуться чувство.
Леде начало казаться, что он боится ее, а не этих абстрактных английских лордов. Нет, эту беседу трудно назвать нормальной – он смотрел на Леду только урывками, и каждый раз, когда встречал ее взгляд, на его лице читалось все более сильное напряжение. Смущение? Конечно, сама тема того заслуживает, но было еще что-то – непонятное, неопределенное. Леда ощущала некоторую болезненность, ее пальцы начали подрагивать. Она капнула чернилами на страницу, и чем быстрее расползалась клякса, тем ниже склонялась ее голова.
Установилась напряженная тишина, полная тайны и неясных догадок.
– – Она – наследница, – сказал он слабым голосом словно желая восстановить нить беседы.
Леди Кэтрин. Они говорили о леди Кэтрин. Конечно.
Леда сказала:
– Думаю, что это так.
Она набралась мужества посмотреть на него. Но он следил за ее руками, за кляксой, стоило ей поднять голову, он отвел глаза, подобрав газету, которая лежала на полу, расправил ее на колене.
– Я хочу, чтобы вы кое-что записали. Он сложил газету и отложил ее, предварительно скользнув по заголовкам, как будто ища ответ на свой вопрос. Леда заняла позицию секретаря. Она надеялась, что о не будет диктовать быстро.
– Что первое вы порекомендуете? – спросил он.
– Относительно леди Кэтрин?
– Да, – он смял газету. – О чем же еще я могу спрашивать?
– Ну… я даже не знаю, мистер Джерард.
– Я полагаю, вы мало еще ее знаете. И вряд ли что-то можете сказать о ее вкусах. Я знаю ее с самого детства, и то как-то не очень ориентируюсь.
Он вновь разложил газету, потом свернул ее в трубочку.
Леда ничего не сказала. Вся эта тема не нравилась ей.
Мистер Джерард продолжал вертеть газету в руках,
– А как бы вы хотели, чтобы за вами ухаживали, мисс
Этуаль?
Леда внезапно почувствовала слабость. В растерянности она уставилась на блокнот, не в силах скрыть волнение.
– Я тоже не знаю, – быстро сказала она, стараясь унять дрожь в голосе.
– У вас нет ни малейшего предположения? Тоща давайте по-другому. А как бы вы не хотели, чтобы за вами ухаживали?
Она замигала глазами. Сержант Мак-Дональд, его смущенное лицо – все красное, несчастное, беспомощное – глянуло со страницы блокнота.
– Я не хотела бы, чтобы спокойно относились к тому, как меня унижают…
Она думала, что он рассмеется или посчитает, что она сошла с ума.
– Понимаю, – медленно сказал он.
– Извините, это, наверное, не к месту?
Она выпрямилась, стараясь не выглядеть смущенной. Затем взяла ручку твердыми пальцами и написала дату и время на странице блокнота.
– Я думаю, что приличие требует, чтобы вы спросили отца леди Кэтрин, как он отнесется к вашим намерениям. Если вы еще этого не сделали. Мне записать эту мысль?
Он потянулся за костылем, встал и, чуть покачиваясь, подошел к большому окну.
– Я никогда не позволю, чтобы ее обижали. Никогда. Я хотел бы, чтобы она это знала. Вы думаете, мне сказать ей?
Леда глянула на его спину, на плечи атлета и сильные руки. Она вспомнила его лицо в тот момент, когда перевязывала ногу: сосредоточенное, слегка искаженное болью и прекрасное.
Нет, этот человек не сдастся ни перед чем. И кем бы он ни был, ясно, что он не безразличен к женщине.
– Я уверена, она знает, – сказала Леда. «Как Кэтрин может этого не заметить?» – подумала она.
Он глянул на нее, чуть повернув голову. Но Леда не хотела встречаться с ним глазами. Она уставилась на красивую кремовую орхидею.
– Леди Кэтрин рассказывала мне про акулу, вы помните? Ей эта история очень нравится, как и ваша роль в ней.
– Да, я наблюдал за ней.
– Вы – хороший, – Леда произнесла это бесстрастным тоном. – Я уверена, что леди Кэтрин обязана вам многим.
Он помолчал какое-то время, глядя в окно.
– Итак, – сказал он наконец. – Я должен сказать лорду Грифону? Я думаю, так будет разумно.
В его голосе не было уверенности, что эта мысль его привлекает.
– Я знаю, что многие молодые люди не считают это необходимым, – она пыталась придать своему голосу сочувственный тон. – В вашем случае лорд Эшлавд хорошо вас знает, это будет просто формальностью.
Его руки сильнее сжали костыль.
– Вы очень благоразумны.
– Я не думаю, что он будет возражать… – она замялась.
– Если не знает меня также хорошо, как вы? Леда облизнула губы, поигрывая ручкой.
– Я надеюсь, что не ошибся в вас, мисс Этуаль. У вас Достаточно свидетельств, чтобы погубить меня. И вы…
– Нет, – прошептала она, сама не зная, почему. Господи, прости, но она не пойдет к лорду Эшланду и не скажет, что человек, желающий жениться на его дочери, ночной бродяга и вор.
Мистер Джерард посмотрел на нее столь долгим взглядом, что Леда всем своим существом ощутила болезненную радость. «Если только он… – подумала девушка, надеясь, что слабость не возьмет над ней верх. – Если только…»
16
Сэмьюэл слышал это десять тысяч раз. Его действия в компании «Арктуруо, с одной стороны, были очень просты: он приложил все усилия, чтобы состоялась покупка первого котла в Гонолулу, а с другой – договоры с секретным китайским обществом Лупп Хунг по поводу страховых вкладов…
Однажды утром он успел почувствовать запах газа до того, как зажег спичку, чтобы подогреть что-то на газовой плите в офисе компании. Вряд ли случайная утечка…
– Имей в виду, – сказал Дожен, – характер НИН зависит от интуиции, которую диктует сердце, это называется лезвие сердца. «Шинобидеру» – умение передвигаться незаметно, «шинобикому» – умение проскользнуть внутрь, «шинобиварай» – тихий смех, а «джайхи по кокору» – милосердное сердце. Все это – твое. Имей терпение. Будь как лист на бамбуковом дереве, на котором притаились капельки росы, лист не стряхнет каплю, но придет время, и она упадет, и лист воспрянет с новой силой.
Сэмьюэл понимал это. Нет, не то, чтобы как-то абстрактно, он просто не видел особых различий между самим собой, бамбуком и каплями росы. И что-то изменилось, мир получил странный толчок. Капля упала. Тело и разум Сэмьюэла восприняли уроки Дожена, обрели силу и вбирали все в себя. В Китай-городе не было теперь человека, будь то паке с востока или местный канака, который осмелился бы соперничать с ним.
Сэмьюэл мог выйти на улицы Китай-города и почувствовать это, также, как он мог ощутить скрытый, тошнотворный запах опиума, который витал вместе с запахом манго и рыбы, а также грязи. Никто не уделял ему особых знаков внимания, хотя никто не сомневался, что он был достоин особого уважения, но при этом некоторые гавайцы, охраняющие двери ближайших игорных притонов, наблюдали за ним с ленивой дружелюбной улыбкой.
Светловолосый, высокий, Сэмьюэл был не единственный фэн квей, который имел дело с Китай-городом, но он был из числа крупных иностранных «дьяволов», в то время как «Арктуруо» теперь была некитайской компанией. Сэмьюэл вел дела только по-честному, держал слово, и, если было нужно, сражался, как огонь с огнем.
Дожен требовал от Сэмьюэла быть сдержанным, с давних пор это для них стало безусловным и необычным договором; ничего нет более бесполезного, чем прохаживаться по бару и затевать ради практики драку с пьяными матросами. Сэмьюэл сталкивался один или два раза с агрессивными пьяными, но было так потрясающе просто побеждать их и оставлять с побитыми лицами на полу. Нет, ему был интересен противник, который бросал ему вызов, натягивал незримые нити и находил малейшие слабости и уязвимые места в делах «Арктуруса», где, казалось, не было ни сучка, ни задоринки. Именно Дожен познакомил Сэмьюэла со всеми кликами и кланами в Китай-городе, а потом предоставил ему самому разбираться с ними путем силы или хитрости.
Сэмьюэл теперь уже знал, как биться по-настоящему. Они разбивают тебе голову, и у тебя нет выбора.
Ветер. Огонь. Вода.
И всегда вспоминался Дожен, говорящий о мире и насилии, убеждающий, что нужно быть верным себе, обретать спокойствие и ясность.
Тысячу раз Дожен мог его ударить. И тысячу раз останавливал атаку в последнюю секунду, никогда не касаясь Дожена, не нарушая свой обет.
– Воин «шинови» должен нести в себе правду, – голос Дожена был спокоен, неумолим. – Он не сражается за Деньги или из любви к разрушению. Сила и могущество ничего не значат. Он достигает цели. Он – иллюзия реального мира, он надевает маску или парик, но сам он существует, не следует об этом забывать. Нужно быть осторожным.
Сэмьюэл. склонил голову к коленям, показал, что он понял, его руки лежали на бедрах ладонями вниз.
– Как у тебя с женщинами, Сэмуа-сан?
Вопрос был задан спокойно, но прозвучал, как взрыв бомбы, так неожиданно, как один из ударов из засады. У Сэмьюэла вспыхнуло лицо, тело его вспотело от стыда.
– А, – голос Дожена выражал интерес, – они выводят тебя из равновесия.
Сэмьюэл не знал, что сказать. Он почувствовал, что его руки и ноги стали неловкими. Он сидел, как немой, ожидая, когда Дожен обо всем догадается и разобьет его на куски.
– Не было женщин? – Это прозвучало как вопрос, но Дожен говорил так, будто определенно это знал.
– Нет, – прошептал Сэмьюэл, уставившись прямо перед собой,
Несколько мгновений Дожен молчал. Затем он сказал задумчиво:
– Женщины затемняют разум. Вообще, лучше всего их избегать. Хорошо жить в горах и есть легкую пищу – это обостряет сознание. Воин должен созерцать женщину издали, даже зная, чем она занимается, не видя и не слыша ее. Но женщина желанна, разве нет? Воин должен знать свою собственную слабость. Тела женщин красивы, движутся изящно, их груди округлы, а кожа при прикосновении нежная и мягкая. Ты об этом думаешь?
Сэмьюэл безмолвствовал. У него не было слов выразить то, о чем он старался не думать. У него возникали лишь образы, доводившие его до яростного отчаяния, и внезапно он с ужасом осознал, что нельзя скрыть от Дожена того, что они с ним делали. Сэмьюэл ужаснулся. Чувство ничтожности охватило его.
– Тело твое откликается на желание даже тогда, когда я говорю об этом.
Сэмьюэл почувствовал, как участилось биение сердца.
Он вздохнул. Его глаза уставились в пространство. Он чувствовал себя, словно утопающий.
Голос Дожена мягкими волнами звучал в тишине.
– Это «шикие» – желать женщину. Женщина отвлекает. С помощью мужской страсти жажда жизни – «ки» – обретает конкретность; рождается новая жизнь. Воин может жить с женщиной, но во многих случаях лучше, если ты воздержишься. Ты не должен уступать личной слабости. У тебя должны быть принципы: уверенность, мужество, сострадание, служение, преданность, честь – и все это ты узнаешь, все постигнешь.
Как и все, чему учил его Дожен, было просто, но в то же время удивительно сложно. Но одну вещь Сэмьюэл утаил, не выдал своему учителю. Он не умел еще контролировать себя, толком не знал, что такое сострадание, то, что преследовало его, было еще только чувством глубокого страха потерять себя и упасть в глубокий колодец, в никуда.
– Ты должен справиться с «шикие», – посоветовал Дожен. – В этом победа молодого человека. Умей изменять направление своего «ки». Не потрать свою жизненную силу на женщин.
Сэмьюэл слегка поклонился с благодарностью за урок, как будто он походил на многие другие.
– Нет, Дожен-сан, – сказал Сэмьюэл.
– Помни об этой своей слабости и дисциплинируй себя.
– Да, Држен-сан.
– Ты – воин. Твое сердце – лезвие. Сэмьюэл вновь поклонился и закрыл глаза.
17
– Я уверена, что вам не стоит прибегать к грубому языку в ее присутствии. Простите!
– Простите!
Он встретился с ней глазами и тут же отвернулся, не желая выдать готовое выплеснуться чувство.
Леде начало казаться, что он боится ее, а не этих абстрактных английских лордов. Нет, эту беседу трудно назвать нормальной – он смотрел на Леду только урывками, и каждый раз, когда встречал ее взгляд, на его лице читалось все более сильное напряжение. Смущение? Конечно, сама тема того заслуживает, но было еще что-то – непонятное, неопределенное. Леда ощущала некоторую болезненность, ее пальцы начали подрагивать. Она капнула чернилами на страницу, и чем быстрее расползалась клякса, тем ниже склонялась ее голова.
Установилась напряженная тишина, полная тайны и неясных догадок.
– – Она – наследница, – сказал он слабым голосом словно желая восстановить нить беседы.
Леди Кэтрин. Они говорили о леди Кэтрин. Конечно.
Леда сказала:
– Думаю, что это так.
Она набралась мужества посмотреть на него. Но он следил за ее руками, за кляксой, стоило ей поднять голову, он отвел глаза, подобрав газету, которая лежала на полу, расправил ее на колене.
– Я хочу, чтобы вы кое-что записали. Он сложил газету и отложил ее, предварительно скользнув по заголовкам, как будто ища ответ на свой вопрос. Леда заняла позицию секретаря. Она надеялась, что о не будет диктовать быстро.
– Что первое вы порекомендуете? – спросил он.
– Относительно леди Кэтрин?
– Да, – он смял газету. – О чем же еще я могу спрашивать?
– Ну… я даже не знаю, мистер Джерард.
– Я полагаю, вы мало еще ее знаете. И вряд ли что-то можете сказать о ее вкусах. Я знаю ее с самого детства, и то как-то не очень ориентируюсь.
Он вновь разложил газету, потом свернул ее в трубочку.
Леда ничего не сказала. Вся эта тема не нравилась ей.
Мистер Джерард продолжал вертеть газету в руках,
– А как бы вы хотели, чтобы за вами ухаживали, мисс
Этуаль?
Леда внезапно почувствовала слабость. В растерянности она уставилась на блокнот, не в силах скрыть волнение.
– Я тоже не знаю, – быстро сказала она, стараясь унять дрожь в голосе.
– У вас нет ни малейшего предположения? Тоща давайте по-другому. А как бы вы не хотели, чтобы за вами ухаживали?
Она замигала глазами. Сержант Мак-Дональд, его смущенное лицо – все красное, несчастное, беспомощное – глянуло со страницы блокнота.
– Я не хотела бы, чтобы спокойно относились к тому, как меня унижают…
Она думала, что он рассмеется или посчитает, что она сошла с ума.
– Понимаю, – медленно сказал он.
– Извините, это, наверное, не к месту?
Она выпрямилась, стараясь не выглядеть смущенной. Затем взяла ручку твердыми пальцами и написала дату и время на странице блокнота.
– Я думаю, что приличие требует, чтобы вы спросили отца леди Кэтрин, как он отнесется к вашим намерениям. Если вы еще этого не сделали. Мне записать эту мысль?
Он потянулся за костылем, встал и, чуть покачиваясь, подошел к большому окну.
– Я никогда не позволю, чтобы ее обижали. Никогда. Я хотел бы, чтобы она это знала. Вы думаете, мне сказать ей?
Леда глянула на его спину, на плечи атлета и сильные руки. Она вспомнила его лицо в тот момент, когда перевязывала ногу: сосредоточенное, слегка искаженное болью и прекрасное.
Нет, этот человек не сдастся ни перед чем. И кем бы он ни был, ясно, что он не безразличен к женщине.
– Я уверена, она знает, – сказала Леда. «Как Кэтрин может этого не заметить?» – подумала она.
Он глянул на нее, чуть повернув голову. Но Леда не хотела встречаться с ним глазами. Она уставилась на красивую кремовую орхидею.
– Леди Кэтрин рассказывала мне про акулу, вы помните? Ей эта история очень нравится, как и ваша роль в ней.
– Да, я наблюдал за ней.
– Вы – хороший, – Леда произнесла это бесстрастным тоном. – Я уверена, что леди Кэтрин обязана вам многим.
Он помолчал какое-то время, глядя в окно.
– Итак, – сказал он наконец. – Я должен сказать лорду Грифону? Я думаю, так будет разумно.
В его голосе не было уверенности, что эта мысль его привлекает.
– Я знаю, что многие молодые люди не считают это необходимым, – она пыталась придать своему голосу сочувственный тон. – В вашем случае лорд Эшлавд хорошо вас знает, это будет просто формальностью.
Его руки сильнее сжали костыль.
– Вы очень благоразумны.
– Я не думаю, что он будет возражать… – она замялась.
– Если не знает меня также хорошо, как вы? Леда облизнула губы, поигрывая ручкой.
– Я надеюсь, что не ошибся в вас, мисс Этуаль. У вас Достаточно свидетельств, чтобы погубить меня. И вы…
– Нет, – прошептала она, сама не зная, почему. Господи, прости, но она не пойдет к лорду Эшланду и не скажет, что человек, желающий жениться на его дочери, ночной бродяга и вор.
Мистер Джерард посмотрел на нее столь долгим взглядом, что Леда всем своим существом ощутила болезненную радость. «Если только он… – подумала девушка, надеясь, что слабость не возьмет над ней верх. – Если только…»
16
Гавайи, 1879
– Воин, который хочет научиться быть незаметным будет избегать соленого, прокопченного, пищи, приправленной специями, а всего подобного, – сказал Дожен. – Он не даст о себе знать врагу, оставив след на том, чего коснулся, его желания никто не разгадает. «Шиноби» – это то, что нужно скрывать. Другое требование к тому, кто намерен затаиться, – «нин», то есть терпение, умеренность.Сэмьюэл слышал это десять тысяч раз. Его действия в компании «Арктуруо, с одной стороны, были очень просты: он приложил все усилия, чтобы состоялась покупка первого котла в Гонолулу, а с другой – договоры с секретным китайским обществом Лупп Хунг по поводу страховых вкладов…
Однажды утром он успел почувствовать запах газа до того, как зажег спичку, чтобы подогреть что-то на газовой плите в офисе компании. Вряд ли случайная утечка…
– Имей в виду, – сказал Дожен, – характер НИН зависит от интуиции, которую диктует сердце, это называется лезвие сердца. «Шинобидеру» – умение передвигаться незаметно, «шинобикому» – умение проскользнуть внутрь, «шинобиварай» – тихий смех, а «джайхи по кокору» – милосердное сердце. Все это – твое. Имей терпение. Будь как лист на бамбуковом дереве, на котором притаились капельки росы, лист не стряхнет каплю, но придет время, и она упадет, и лист воспрянет с новой силой.
Сэмьюэл понимал это. Нет, не то, чтобы как-то абстрактно, он просто не видел особых различий между самим собой, бамбуком и каплями росы. И что-то изменилось, мир получил странный толчок. Капля упала. Тело и разум Сэмьюэла восприняли уроки Дожена, обрели силу и вбирали все в себя. В Китай-городе не было теперь человека, будь то паке с востока или местный канака, который осмелился бы соперничать с ним.
Сэмьюэл мог выйти на улицы Китай-города и почувствовать это, также, как он мог ощутить скрытый, тошнотворный запах опиума, который витал вместе с запахом манго и рыбы, а также грязи. Никто не уделял ему особых знаков внимания, хотя никто не сомневался, что он был достоин особого уважения, но при этом некоторые гавайцы, охраняющие двери ближайших игорных притонов, наблюдали за ним с ленивой дружелюбной улыбкой.
Светловолосый, высокий, Сэмьюэл был не единственный фэн квей, который имел дело с Китай-городом, но он был из числа крупных иностранных «дьяволов», в то время как «Арктуруо» теперь была некитайской компанией. Сэмьюэл вел дела только по-честному, держал слово, и, если было нужно, сражался, как огонь с огнем.
Дожен требовал от Сэмьюэла быть сдержанным, с давних пор это для них стало безусловным и необычным договором; ничего нет более бесполезного, чем прохаживаться по бару и затевать ради практики драку с пьяными матросами. Сэмьюэл сталкивался один или два раза с агрессивными пьяными, но было так потрясающе просто побеждать их и оставлять с побитыми лицами на полу. Нет, ему был интересен противник, который бросал ему вызов, натягивал незримые нити и находил малейшие слабости и уязвимые места в делах «Арктуруса», где, казалось, не было ни сучка, ни задоринки. Именно Дожен познакомил Сэмьюэла со всеми кликами и кланами в Китай-городе, а потом предоставил ему самому разбираться с ними путем силы или хитрости.
Сэмьюэл теперь уже знал, как биться по-настоящему. Они разбивают тебе голову, и у тебя нет выбора.
Ветер. Огонь. Вода.
И всегда вспоминался Дожен, говорящий о мире и насилии, убеждающий, что нужно быть верным себе, обретать спокойствие и ясность.
Тысячу раз Дожен мог его ударить. И тысячу раз останавливал атаку в последнюю секунду, никогда не касаясь Дожена, не нарушая свой обет.
– Воин «шинови» должен нести в себе правду, – голос Дожена был спокоен, неумолим. – Он не сражается за Деньги или из любви к разрушению. Сила и могущество ничего не значат. Он достигает цели. Он – иллюзия реального мира, он надевает маску или парик, но сам он существует, не следует об этом забывать. Нужно быть осторожным.
Сэмьюэл. склонил голову к коленям, показал, что он понял, его руки лежали на бедрах ладонями вниз.
– Как у тебя с женщинами, Сэмуа-сан?
Вопрос был задан спокойно, но прозвучал, как взрыв бомбы, так неожиданно, как один из ударов из засады. У Сэмьюэла вспыхнуло лицо, тело его вспотело от стыда.
– А, – голос Дожена выражал интерес, – они выводят тебя из равновесия.
Сэмьюэл не знал, что сказать. Он почувствовал, что его руки и ноги стали неловкими. Он сидел, как немой, ожидая, когда Дожен обо всем догадается и разобьет его на куски.
– Не было женщин? – Это прозвучало как вопрос, но Дожен говорил так, будто определенно это знал.
– Нет, – прошептал Сэмьюэл, уставившись прямо перед собой,
Несколько мгновений Дожен молчал. Затем он сказал задумчиво:
– Женщины затемняют разум. Вообще, лучше всего их избегать. Хорошо жить в горах и есть легкую пищу – это обостряет сознание. Воин должен созерцать женщину издали, даже зная, чем она занимается, не видя и не слыша ее. Но женщина желанна, разве нет? Воин должен знать свою собственную слабость. Тела женщин красивы, движутся изящно, их груди округлы, а кожа при прикосновении нежная и мягкая. Ты об этом думаешь?
Сэмьюэл безмолвствовал. У него не было слов выразить то, о чем он старался не думать. У него возникали лишь образы, доводившие его до яростного отчаяния, и внезапно он с ужасом осознал, что нельзя скрыть от Дожена того, что они с ним делали. Сэмьюэл ужаснулся. Чувство ничтожности охватило его.
– Тело твое откликается на желание даже тогда, когда я говорю об этом.
Сэмьюэл почувствовал, как участилось биение сердца.
Он вздохнул. Его глаза уставились в пространство. Он чувствовал себя, словно утопающий.
Голос Дожена мягкими волнами звучал в тишине.
– Это «шикие» – желать женщину. Женщина отвлекает. С помощью мужской страсти жажда жизни – «ки» – обретает конкретность; рождается новая жизнь. Воин может жить с женщиной, но во многих случаях лучше, если ты воздержишься. Ты не должен уступать личной слабости. У тебя должны быть принципы: уверенность, мужество, сострадание, служение, преданность, честь – и все это ты узнаешь, все постигнешь.
Как и все, чему учил его Дожен, было просто, но в то же время удивительно сложно. Но одну вещь Сэмьюэл утаил, не выдал своему учителю. Он не умел еще контролировать себя, толком не знал, что такое сострадание, то, что преследовало его, было еще только чувством глубокого страха потерять себя и упасть в глубокий колодец, в никуда.
– Ты должен справиться с «шикие», – посоветовал Дожен. – В этом победа молодого человека. Умей изменять направление своего «ки». Не потрать свою жизненную силу на женщин.
Сэмьюэл слегка поклонился с благодарностью за урок, как будто он походил на многие другие.
– Нет, Дожен-сан, – сказал Сэмьюэл.
– Помни об этой своей слабости и дисциплинируй себя.
– Да, Држен-сан.
– Ты – воин. Твое сердце – лезвие. Сэмьюэл вновь поклонился и закрыл глаза.
17
Мисс Миртл было свойственно доброжелательное любопытство; она часто говорила, что если беседуют леди, хорошо знающие друг друга, но отличающиеся злыми языками, то рассказанные детали добавляют много пикантного в их беседу.
Мисс Ловат, казалось, была просто шокирована новым назначением Леды.
«Секретарь!» – воскликнула она.
Мисс Ротам и леди Коув даже не могли выговорить это слово, предположив, что это латынь.
– Мне отвели отдельную спальню, – рассказывала Леда, – у меня масса принадлежностей для письма, а вместо обычного канцелярского стола мистер Джерард выделил мне великолепный секретер, заказанный еще отцом миссис Эшланд, покойным графом Морроу. Секретер из великолепной породы дерева, привезенного с южных морей. Лорд Морроу был великий путешественник и исследователь. Мистер Джерард сказал, что их дом полон самых экзотических вещей.
– Вы помните, конечно, что это за семья, – сказала мисс Ловат, окинув всех многозначительным взглядом. Леда и другие дамы шумно выразили недоумение.
– Вы слишком молоды, чтобы помнить, – мисс Ловат обратилась к Леде. – Но леди Коув и миссис Ротам должны вспомнить. Трагедия Эшландов. О, это было сорок лет назад. Вся семья, даже маленькие дети погибли в огне на корабле, который возвращался из Индии. Ужасно, ужасно, бедный старый маркиз остался в доме один. Насколько я знаю, его наследник был не женат, а семья младшего сына была на борту злополучного корабля, и все они погибли.
– Да, припоминаю, – сказала леди Коув, печально покачав головою. – Какое ужасное несчастье; как раз в этот год лорд Коув отправлялся по делам в Париж, и даже «Сейнт-Джеймс Кроникл» писала о несчастье – семья занимала очень высокое положение, а также о бедных детях, о том, что их убили пираты. А потом после этого был мятеж в Индии – какие это все ужасные воспомина-; ния! Я не могла этого выносить, не могла читать об этом, а люди продолжали говорить, хотя с ума можно было сойти.
– Да, действительно ужасно, – сказала быстро мисс Ловат, стараясь опустить тему мятежа, – но вы помните, какова дальнейшая судьба Эшландов?
– Внук не погиб, в конце концов, плавал по всему миру на том самом судне, которое, как считали, сгорело. Затем он вернулся и решил отомстить кузену… – Мне кажется, его имя… Эллисон… Эллисон…
– Элиот! – всплеснув руками, воскликнула леди Коув. – О да, я помню. Великий процесс!
– Последний процесс пэра в палате лордов, – тон миссис Ловат, казалось, передавал всю торжественность ситуации. – По прошению Ее Величества. Вот так! Теперь вы понимаете…
Леда и миссис Ротам только растерянно смотрели, удивляясь торжественному завершению этой путаной истории.
– Я уверена, что гибель маленьких детей и палата общин не имеют никакого отношения к Леде, а также к латинскому языку, – непоколебимым голосом сказала миссис Ротам.
– Конечно, но ведь Леда работает у лорда Эшланда, маркиза, – заметила мисс Ловат.
– Нет, нет, – сказала Леда. – Он совсем не маркиз. Его зовут мистер Джерард.
Мисс Ловат посмотрела на нее с жалостью.
– Ты очень хорошая девушка, Леда, но недостаточно сообразительная. Тебя так легко сбить с толку. Сейчас я не говорю о мистере Джерарде, дорогая. Я говорю о лорде и леди Эшланде. Наверняка, что это тот самый пропавший маркиз.
– А на ком он женился? – будто сама у себя спросила мисс Ловат. – Был какой-то скандал, связанный… я точно не помню… как вы назвали имя?
– Морроу!
Леде поручили принести из будуара бумагу о «пэрстве». Дамы тут же уткнули свои носы в книгу, деликатно обсуждая, кто же должен проводить расследование. Леди Коув была сразу же отстранена, так как она не умела толком писать, а миссис Ротам, хотя и являлась единственным обладателем этого экземпляра, не могла переворачивать страницы достаточно быстро для мисс Ловат, которая, в конечном счете, завладела томом, взяв его в собственные руки и сделала заключение.
– «Меридон», – провозгласила она, водя лорнетом по странице. – Грифон, Артур. Грифон Эшланд, шестой маркиз, десятый граф Орфорд и четырнадцатый виконт Линдли, родился в 1838, сын лорда Артура Меридона из Эшланд Корт и Калькутты и леди Мэри Каралин Ардлайн; в замужестве леди Тереза Элизабет Колье, дочь лорда Морроу, есть сын и дочь от брака, путешествовали в составе научных и ботанических экспедиций; морской советник X-М. Кинг Ка-Кала – считаю, что я не в состоянии это произнести – Его Величества Гавайских островов; председатель фирмы «Арктурус-Лимитед»; директор других иностранных фирм – «К-а-й-п-а».
– О да, – живо откликнулась Леда, – это собственная компания мистера Джерарда.
– Умоляю, не прерывайте старших, Леда, – сказала мисс Ловат, – Лорд Эшланд – директор этой компании, президент ряда других, которые являются благотворительными организациями для матросов, член нескольких клубов и предпочитает яхты. Его местожительство – Эшланд Корт, Хампшайл. Другие адреса: Вестпарк, Сассекс, Гоно-Дулу, Гавайи.
– Они прибыли с гавайской делегацией на Юбилей, – сообщила Леда, – но мистер Джерард сказал, что не назначена определенная дата окончания визита. Он полагает, они могут переехать в дом леди Эшланд в Вестпарке и остаться на осень.
– Эшланд, – пробормотала миссис Ротам, перебирая пальцами, – бог мой, я, кажется, видела это имя. Принесите мне, пожалуйста, «Придворное обозрение», Леда, милая. Я уверена, что оно на моем туалетном столике.
Леда, зная миссис Ротам, восприняла ее уверения с сомнением и была права. Она обнаружила нужное издание на буфете в комнате для завтрака. После еще одного тщательного просмотра были найдены имена лорда и леди Эшланд, посещающих ряд исключительных мероприятий в связи с юбилеем, как сказала Леда, к тому же упоминалось, что их дочь леди Кэтрин Меридон имела честь быть представленной королеве. А когда имя мистера Джерарда было случайно обнаружено, напечатанным мелким шрифтом в длинном списке приглашенных на королевский прием в саду, положение Леды упрочилось в глазах дам.
Если уж офис лорда Чемберлена счел мистера Джерарда из Гонолулу достойным появления на королевских празднествах, в том числе неофициальных, то, в этом случае, дамы с Южной улицы, естественно, должны были с этим согласиться.
Давние и полузабытые интриги были погребены навсегда. Начав с сомнений относительно новой работы Леды, дамы прониклись почтением к ней и ее аристократическому окружению. Миссис Ротам чувствовала, что она зря не надела свою вуалетку из Парижа, а ограничилась второсортными кружевами, за что даже попросила извинения у Леды. Та убедила ее об этом не думать, но старая леди все равно расстроилась. Она также обещала, что в следующий раз она обязательно скажет повару, чтобы он приготовил особый торжественный торт с лимонными дольками.
Леда удалилась, окруженная облаком поздравлений, которое превратилось просто в поток восхищения, когда выяснилось, что коляска, ждущая на улице, прислана мистером Джерардом. На какое-то мгновение мисс Ловат было нахмурилась при мысли, что Леде вряд ли стоит разъезжать в коляске неженатого джентльмена, но очень скоро убедилась, что это – открытая коляска, очень скромно украшенная, только тонкая полоска золотой краски, а рядом с кучером сидит лакей – оба в белых перчатках и высоких шляпах – нет, совершенно ничего предосудительного.
Какой явный знак уважения – предоставить коляску к услугам секретаря! Мистер Джерард поистине джентльмен.
И хотя Леда несколько затянула свои визит на Южную улицу, в Морроу Хаус она прибыла еще днем. Шеппард известил ее, что мистер Джерард в своем кабинете занят делами. В последние дни Леда слишком часто обнаруживала, что шеф работает. Она была единственным человеком, кто считал это обстоятельство интригующим. И не только это.
Он передал через Шеппарда, что хотел бы, чтобы Леда подождала его в библиотеке. Она послушно направилась туда, выпив чашечку чая, предложенную Шеппардом.
Леда подумала о том, что на свою первую зарплату, которая планировалась в понедельник, она могла бы послать всяких галантерейных мелочей на Южную улицу; может быть, устроить маленький прием в Клариджи, если только леди согласятся посетить ресторанчик отеля.
Леда открыла все три двери, ведущие с разных сторон в библиотеку. Мистеру Джерарду наверняка это не понравится, он определенно попросит ее закрыть их. Но стоит все же сделать попытку.
Какое-то мгновение она стояла, рассматривая бальный зал, восхищаясь изящной лепкой и огромными канделябрами. Весь украшенный позолотой, хрусталем, он был наполнен ароматом живых орхидей – желтых, золотистых, кремовых. Леда представила себе, как здесь танцуют вальс, кружатся в вихре юбки дам, их руки в изящных перчатках. Сдержанны и изысканны джентльмены. Леда не умела вальсировать, но как-то видела этот танец, и ей казалось, что нет ничего лучше, чем кружиться и кружиться под волнующую музыку.
И, конечно, она подумала о том, что танцевала бы с мистером Джерардом, но тут же отогнала это видение. Леда заняла место на бамбуковом стуле с высокой спинкой. Она захватила экземпляр «Иллюстрейтид Ныоз». В конце концов, это такое удовольствие – читать последние новости о юбилее. Праздничная неделя подходила к концу, оставался еще вечер в саду Ее Величества и ряд приемов. Леда прочитала разнообразные детали с особым интересом, зная, что мистер Джерард был приглашен, даже если он не сможет пойти.
Ее сердце неожиданно забилось, когда в уголке она заметила заголовок: «Найден японский меч». Ниже шла информация, что вор все еще на свободе, и, как поняла Леда, установить личность преступника не удалось, по крайней мере, никакой информации об этом не было. Меч был обнаружен агентом поместья во время обычного осмотра меблированного дома, который сдается в наем в Ричмонде – довольно далеко от Бермондси. Теперь, когда похищенное найдено, как сообщали из Скотланд-Ярда, следствие временно приостановлено, т. к. у полиции много других важных дел во время празднеств. Этот странный случай по своей важности – ничто по сравнению с закрытием нескольких фирм, чьи дела пока еще не могут быть преданы гласности. Дипломаты разглаживают потрепанные перья, и о ряде странных краж, видимо, скоро перестанут упоминать в прессе.
Леда была так увлечена чтением, что не сразу услышала голоса из большого зала, но испуганный голос леди Эшланд донесся через открытую дверь:
– Он хочет что? – громко воскликнула она, как будто не расслышала, что ей сказали.
Огромный бальный зал породил странное эхо, и Леда услышала шаги лорда Эшланда, его низкий голос столь же ясно, как и голос его жены.
– Он попросил разрешения ухаживать за Кэй. – Примерно так и сформулировал. Ужасно старомодно, но очаровательно. Ты знаешь Сэмьюэла.
Леда подумала о том, что ей нужно выйти поздороваться, или спрятаться, или хотя бы закрыть дверь. Она не сделала ничего – только продолжала прислушиваться… Из женского любопытства.
– Я знала, это случится, – сказала леди Эшланд. – Я ожидала этого уже несколько лет.
– Тебе это не нравится? – голос ее мужа был мягким, слегка удивленным.
– Что ты ответил ему?
– Я сказал ему, что он может вести себя так, как ему угодно. А что еще… – Он осекся, глядя на леди Эшланд. – Я не подозревал, что ты будешь возражать.
Леда повернула голову. Сквозь открытую дверь ей было видно отражение леди Эшланд в большом зеркале над камином. Ее пальцы были прижаты ко рту, как будто она старалась удержать поток возражений. Ее муж подошел к ней, обнял за плечи. Она покачала головой, прижалась к нему.
Совершенно пораженная, Леда поняла, что ее сиятельство плачет. Девушка знала, что должна уйти. Это вовсе не предназначалось для ее ушей. Но она осталась.
– Я не думал, что ты так отнесешься к этому, – пробормотал лорд Эшланд, гладя волосы жены. – Тэсс, это из-за него?
Леди Эшланд отстранилась, все еще качая головой.
– Нет! Нет! Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь стала бы его в этом обвинять? Нет, я волнуюсь не за Кэй. Это она причинит ему боль. Не желая этого. Она погубит его. Она разорвет его сердце на куски. Она слишком молода, никогда не поймет этого.
В ее голосе звучал страх, но лорд Эшланд не возражал, не снял ужасные обвинения в адрес дочери. Он вновь обнял ее и прошептал:
– Тэсс, моя милая Тэсс, я люблю тебя больше жизни.
– Я хочу, чтобы он был счастлив, – надломлено сказала она, положив голову ему на плечо.
– Я знаю, я знаю.
– Если бы ты только мог видеть, – ее лицо сморщилось, она зарыдала. – О, если бы ты только мог видеть…
– Моя храбрая Тэсс, как часто ты думаешь об этом?
– Иногда, – тихо ответила она.
– Послушай меня, когда бы ты ни думала об этом, найди меня. Где бы я ни был. Чтобы я ни делал – это неважно. Найди и побудь со мной.
Она вздохнула и кивнула.
– Обещаешь?
Леди Тэсс посмотрела на него. Она положила свои ладони на его лицо, как будто он был бесценной драгоценностью.
– Я всегда приду к тебе.
– Ай-ай, какая плаксивая дама, – сказал он шутливо.
Она улыбнулась сквозь слезы:
– Ай-ай, капитан!
Он взял ее руки, сжал в своих ладонях.
– Мы не можем заставить Сэмьюэла быть счастливым, моя дорогая. Мы сделали для него все, что могли. Но у него есть своя жизнь.
Мисс Ловат, казалось, была просто шокирована новым назначением Леды.
«Секретарь!» – воскликнула она.
Мисс Ротам и леди Коув даже не могли выговорить это слово, предположив, что это латынь.
– Мне отвели отдельную спальню, – рассказывала Леда, – у меня масса принадлежностей для письма, а вместо обычного канцелярского стола мистер Джерард выделил мне великолепный секретер, заказанный еще отцом миссис Эшланд, покойным графом Морроу. Секретер из великолепной породы дерева, привезенного с южных морей. Лорд Морроу был великий путешественник и исследователь. Мистер Джерард сказал, что их дом полон самых экзотических вещей.
– Вы помните, конечно, что это за семья, – сказала мисс Ловат, окинув всех многозначительным взглядом. Леда и другие дамы шумно выразили недоумение.
– Вы слишком молоды, чтобы помнить, – мисс Ловат обратилась к Леде. – Но леди Коув и миссис Ротам должны вспомнить. Трагедия Эшландов. О, это было сорок лет назад. Вся семья, даже маленькие дети погибли в огне на корабле, который возвращался из Индии. Ужасно, ужасно, бедный старый маркиз остался в доме один. Насколько я знаю, его наследник был не женат, а семья младшего сына была на борту злополучного корабля, и все они погибли.
– Да, припоминаю, – сказала леди Коув, печально покачав головою. – Какое ужасное несчастье; как раз в этот год лорд Коув отправлялся по делам в Париж, и даже «Сейнт-Джеймс Кроникл» писала о несчастье – семья занимала очень высокое положение, а также о бедных детях, о том, что их убили пираты. А потом после этого был мятеж в Индии – какие это все ужасные воспомина-; ния! Я не могла этого выносить, не могла читать об этом, а люди продолжали говорить, хотя с ума можно было сойти.
– Да, действительно ужасно, – сказала быстро мисс Ловат, стараясь опустить тему мятежа, – но вы помните, какова дальнейшая судьба Эшландов?
– Внук не погиб, в конце концов, плавал по всему миру на том самом судне, которое, как считали, сгорело. Затем он вернулся и решил отомстить кузену… – Мне кажется, его имя… Эллисон… Эллисон…
– Элиот! – всплеснув руками, воскликнула леди Коув. – О да, я помню. Великий процесс!
– Последний процесс пэра в палате лордов, – тон миссис Ловат, казалось, передавал всю торжественность ситуации. – По прошению Ее Величества. Вот так! Теперь вы понимаете…
Леда и миссис Ротам только растерянно смотрели, удивляясь торжественному завершению этой путаной истории.
– Я уверена, что гибель маленьких детей и палата общин не имеют никакого отношения к Леде, а также к латинскому языку, – непоколебимым голосом сказала миссис Ротам.
– Конечно, но ведь Леда работает у лорда Эшланда, маркиза, – заметила мисс Ловат.
– Нет, нет, – сказала Леда. – Он совсем не маркиз. Его зовут мистер Джерард.
Мисс Ловат посмотрела на нее с жалостью.
– Ты очень хорошая девушка, Леда, но недостаточно сообразительная. Тебя так легко сбить с толку. Сейчас я не говорю о мистере Джерарде, дорогая. Я говорю о лорде и леди Эшланде. Наверняка, что это тот самый пропавший маркиз.
– А на ком он женился? – будто сама у себя спросила мисс Ловат. – Был какой-то скандал, связанный… я точно не помню… как вы назвали имя?
– Морроу!
Леде поручили принести из будуара бумагу о «пэрстве». Дамы тут же уткнули свои носы в книгу, деликатно обсуждая, кто же должен проводить расследование. Леди Коув была сразу же отстранена, так как она не умела толком писать, а миссис Ротам, хотя и являлась единственным обладателем этого экземпляра, не могла переворачивать страницы достаточно быстро для мисс Ловат, которая, в конечном счете, завладела томом, взяв его в собственные руки и сделала заключение.
– «Меридон», – провозгласила она, водя лорнетом по странице. – Грифон, Артур. Грифон Эшланд, шестой маркиз, десятый граф Орфорд и четырнадцатый виконт Линдли, родился в 1838, сын лорда Артура Меридона из Эшланд Корт и Калькутты и леди Мэри Каралин Ардлайн; в замужестве леди Тереза Элизабет Колье, дочь лорда Морроу, есть сын и дочь от брака, путешествовали в составе научных и ботанических экспедиций; морской советник X-М. Кинг Ка-Кала – считаю, что я не в состоянии это произнести – Его Величества Гавайских островов; председатель фирмы «Арктурус-Лимитед»; директор других иностранных фирм – «К-а-й-п-а».
– О да, – живо откликнулась Леда, – это собственная компания мистера Джерарда.
– Умоляю, не прерывайте старших, Леда, – сказала мисс Ловат, – Лорд Эшланд – директор этой компании, президент ряда других, которые являются благотворительными организациями для матросов, член нескольких клубов и предпочитает яхты. Его местожительство – Эшланд Корт, Хампшайл. Другие адреса: Вестпарк, Сассекс, Гоно-Дулу, Гавайи.
– Они прибыли с гавайской делегацией на Юбилей, – сообщила Леда, – но мистер Джерард сказал, что не назначена определенная дата окончания визита. Он полагает, они могут переехать в дом леди Эшланд в Вестпарке и остаться на осень.
– Эшланд, – пробормотала миссис Ротам, перебирая пальцами, – бог мой, я, кажется, видела это имя. Принесите мне, пожалуйста, «Придворное обозрение», Леда, милая. Я уверена, что оно на моем туалетном столике.
Леда, зная миссис Ротам, восприняла ее уверения с сомнением и была права. Она обнаружила нужное издание на буфете в комнате для завтрака. После еще одного тщательного просмотра были найдены имена лорда и леди Эшланд, посещающих ряд исключительных мероприятий в связи с юбилеем, как сказала Леда, к тому же упоминалось, что их дочь леди Кэтрин Меридон имела честь быть представленной королеве. А когда имя мистера Джерарда было случайно обнаружено, напечатанным мелким шрифтом в длинном списке приглашенных на королевский прием в саду, положение Леды упрочилось в глазах дам.
Если уж офис лорда Чемберлена счел мистера Джерарда из Гонолулу достойным появления на королевских празднествах, в том числе неофициальных, то, в этом случае, дамы с Южной улицы, естественно, должны были с этим согласиться.
Давние и полузабытые интриги были погребены навсегда. Начав с сомнений относительно новой работы Леды, дамы прониклись почтением к ней и ее аристократическому окружению. Миссис Ротам чувствовала, что она зря не надела свою вуалетку из Парижа, а ограничилась второсортными кружевами, за что даже попросила извинения у Леды. Та убедила ее об этом не думать, но старая леди все равно расстроилась. Она также обещала, что в следующий раз она обязательно скажет повару, чтобы он приготовил особый торжественный торт с лимонными дольками.
Леда удалилась, окруженная облаком поздравлений, которое превратилось просто в поток восхищения, когда выяснилось, что коляска, ждущая на улице, прислана мистером Джерардом. На какое-то мгновение мисс Ловат было нахмурилась при мысли, что Леде вряд ли стоит разъезжать в коляске неженатого джентльмена, но очень скоро убедилась, что это – открытая коляска, очень скромно украшенная, только тонкая полоска золотой краски, а рядом с кучером сидит лакей – оба в белых перчатках и высоких шляпах – нет, совершенно ничего предосудительного.
Какой явный знак уважения – предоставить коляску к услугам секретаря! Мистер Джерард поистине джентльмен.
И хотя Леда несколько затянула свои визит на Южную улицу, в Морроу Хаус она прибыла еще днем. Шеппард известил ее, что мистер Джерард в своем кабинете занят делами. В последние дни Леда слишком часто обнаруживала, что шеф работает. Она была единственным человеком, кто считал это обстоятельство интригующим. И не только это.
Он передал через Шеппарда, что хотел бы, чтобы Леда подождала его в библиотеке. Она послушно направилась туда, выпив чашечку чая, предложенную Шеппардом.
Леда подумала о том, что на свою первую зарплату, которая планировалась в понедельник, она могла бы послать всяких галантерейных мелочей на Южную улицу; может быть, устроить маленький прием в Клариджи, если только леди согласятся посетить ресторанчик отеля.
Леда открыла все три двери, ведущие с разных сторон в библиотеку. Мистеру Джерарду наверняка это не понравится, он определенно попросит ее закрыть их. Но стоит все же сделать попытку.
Какое-то мгновение она стояла, рассматривая бальный зал, восхищаясь изящной лепкой и огромными канделябрами. Весь украшенный позолотой, хрусталем, он был наполнен ароматом живых орхидей – желтых, золотистых, кремовых. Леда представила себе, как здесь танцуют вальс, кружатся в вихре юбки дам, их руки в изящных перчатках. Сдержанны и изысканны джентльмены. Леда не умела вальсировать, но как-то видела этот танец, и ей казалось, что нет ничего лучше, чем кружиться и кружиться под волнующую музыку.
И, конечно, она подумала о том, что танцевала бы с мистером Джерардом, но тут же отогнала это видение. Леда заняла место на бамбуковом стуле с высокой спинкой. Она захватила экземпляр «Иллюстрейтид Ныоз». В конце концов, это такое удовольствие – читать последние новости о юбилее. Праздничная неделя подходила к концу, оставался еще вечер в саду Ее Величества и ряд приемов. Леда прочитала разнообразные детали с особым интересом, зная, что мистер Джерард был приглашен, даже если он не сможет пойти.
Ее сердце неожиданно забилось, когда в уголке она заметила заголовок: «Найден японский меч». Ниже шла информация, что вор все еще на свободе, и, как поняла Леда, установить личность преступника не удалось, по крайней мере, никакой информации об этом не было. Меч был обнаружен агентом поместья во время обычного осмотра меблированного дома, который сдается в наем в Ричмонде – довольно далеко от Бермондси. Теперь, когда похищенное найдено, как сообщали из Скотланд-Ярда, следствие временно приостановлено, т. к. у полиции много других важных дел во время празднеств. Этот странный случай по своей важности – ничто по сравнению с закрытием нескольких фирм, чьи дела пока еще не могут быть преданы гласности. Дипломаты разглаживают потрепанные перья, и о ряде странных краж, видимо, скоро перестанут упоминать в прессе.
Леда была так увлечена чтением, что не сразу услышала голоса из большого зала, но испуганный голос леди Эшланд донесся через открытую дверь:
– Он хочет что? – громко воскликнула она, как будто не расслышала, что ей сказали.
Огромный бальный зал породил странное эхо, и Леда услышала шаги лорда Эшланда, его низкий голос столь же ясно, как и голос его жены.
– Он попросил разрешения ухаживать за Кэй. – Примерно так и сформулировал. Ужасно старомодно, но очаровательно. Ты знаешь Сэмьюэла.
Леда подумала о том, что ей нужно выйти поздороваться, или спрятаться, или хотя бы закрыть дверь. Она не сделала ничего – только продолжала прислушиваться… Из женского любопытства.
– Я знала, это случится, – сказала леди Эшланд. – Я ожидала этого уже несколько лет.
– Тебе это не нравится? – голос ее мужа был мягким, слегка удивленным.
– Что ты ответил ему?
– Я сказал ему, что он может вести себя так, как ему угодно. А что еще… – Он осекся, глядя на леди Эшланд. – Я не подозревал, что ты будешь возражать.
Леда повернула голову. Сквозь открытую дверь ей было видно отражение леди Эшланд в большом зеркале над камином. Ее пальцы были прижаты ко рту, как будто она старалась удержать поток возражений. Ее муж подошел к ней, обнял за плечи. Она покачала головой, прижалась к нему.
Совершенно пораженная, Леда поняла, что ее сиятельство плачет. Девушка знала, что должна уйти. Это вовсе не предназначалось для ее ушей. Но она осталась.
– Я не думал, что ты так отнесешься к этому, – пробормотал лорд Эшланд, гладя волосы жены. – Тэсс, это из-за него?
Леди Эшланд отстранилась, все еще качая головой.
– Нет! Нет! Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь стала бы его в этом обвинять? Нет, я волнуюсь не за Кэй. Это она причинит ему боль. Не желая этого. Она погубит его. Она разорвет его сердце на куски. Она слишком молода, никогда не поймет этого.
В ее голосе звучал страх, но лорд Эшланд не возражал, не снял ужасные обвинения в адрес дочери. Он вновь обнял ее и прошептал:
– Тэсс, моя милая Тэсс, я люблю тебя больше жизни.
– Я хочу, чтобы он был счастлив, – надломлено сказала она, положив голову ему на плечо.
– Я знаю, я знаю.
– Если бы ты только мог видеть, – ее лицо сморщилось, она зарыдала. – О, если бы ты только мог видеть…
– Моя храбрая Тэсс, как часто ты думаешь об этом?
– Иногда, – тихо ответила она.
– Послушай меня, когда бы ты ни думала об этом, найди меня. Где бы я ни был. Чтобы я ни делал – это неважно. Найди и побудь со мной.
Она вздохнула и кивнула.
– Обещаешь?
Леди Тэсс посмотрела на него. Она положила свои ладони на его лицо, как будто он был бесценной драгоценностью.
– Я всегда приду к тебе.
– Ай-ай, какая плаксивая дама, – сказал он шутливо.
Она улыбнулась сквозь слезы:
– Ай-ай, капитан!
Он взял ее руки, сжал в своих ладонях.
– Мы не можем заставить Сэмьюэла быть счастливым, моя дорогая. Мы сделали для него все, что могли. Но у него есть своя жизнь.