Страница:
Поздоровавшись, Марина Алексеевна посмотрела на стенку и ахнула:
— Какой олень! Какая прелесть! Какие рога, батюшки, да у настоящих оленей таких красивых не бывает!.. В кабинет. Немедленно в кабинет, повесим на самое видное место.
В дверном проёме появилась Вика, и её лицо выражало тихий ужас, который вот-вот превратится в громкое рыдание.
Иван Иванович незаметно для других подмигнул Вике, улыбнулся и покачал головой:
— После выставки, почтенная Марина Алексеевна. Начальница угасла, поджала нижнюю губу.
— Ладно, после так после... А это что? Русалочка! С дельфином!.. — Снова вспыхнула начальница. — Ой, какая прелесть! Ой, как здорово! Какой поворот, какая полировка! Сами делали, Ваня?
— Коллективно.
— Знаем мы это «коллективно», — засмеялась Валентина Алексеевна. — Пионеры обдирают кору, а Иван Иванович вырезает.
— Это неверно, коллега, — сурово сказал Иван Иванович, и Валентина Алексеевна перестала смеяться.
— Эту русалочку... тоже после выставки? — с неподобающей начальству робостью, вздрагивающим голосом спросила Марина Алексеевна.
Иван Иванович посмотрел в умоляющие глаза начальницы лагеря и ответил:
— Я подумаю.
— Ох, впечатляешь ты, Иван, своим творчеством, — тряхнула головой Марина Алексеевна. — Можно водички попить?
Иван Иванович не предложил Марине Алексеевне попить из ведра, откуда все пионеры пили общей эмалированной кружкой. Он достал из тумбочки стаканы.
— Пожалуйста.
Все попили, только Игорь постеснялся.
— А это что?! — Марина Алексеевна заметила на полке витой полированный канделябр. Он был сделан так, будто две змеи, стоя на хвостах, переплелись друг с другом, держа во ртах свечки. — Тоже пионеры делали?
— Да. Вещь имеет автора, разговор о ней неуместен.
— Да, Иван Иванович, просто удивительно. Удивительно, как талантливый человек может поставить дело. Я, конечно, очень люблю необычайные вещи, какие-нибудь неповторимые реликвии, но больше всего я люблю необычайных, неповторимых людей. Ванюша, я в вас постепенно влюбляюсь.
Иван Иванович поклонился:
— Храните это чувство, Марина Алексеевна. Не давайте ему угаснуть в потоке повседневной суеты и мелких административно-хозяйственных забот.
— Иронизируешь? — нахмурилась начальница. — Я могу и обидеться... Эх, никто меня по-настоящему не может понять. Но всё равно я в тебя влюблена, Иван. Слушай, почему ты лично мне ничего не подаришь? Всем даришь, даже физруку подарил. А мне ничего. Почему так?
— Делать подарки начальству — это дурной тон. Такой подарок трудно отличить от взятки.
— А ты всё-таки подари, — сказала Марина Алексеевна. — Мы с тобой отличим, что есть что, а остальные пусть думают в меру своей испорченности. Ты не начальнице лагеря подари, а Марине Шабуниной. Только что-нибудь красивое подари!.. Не с полки, — добавила она почти шёпотом.
Иван Иванович засмеялся:
— Если при свидетелях, тогда согласен.
Он приоткрыл дверцу шкафа и вытащил изнутри коричневую доску. Плотно закрыл дверцу. Протянул доску Марине Алексеевне:
— Преподношу Марине Шабуниной добровольно и с искренним уважением.
Марина Алексеевна приняла простую доску, сперва растерялась, но сразу догадалась её перевернуть. И тут все ахнули.
Доска превратилась в старого колдуна, обросшего дикой бородой, с кривым носом и выпученными глазами. Глаза колдуна шевелились, морщины на лбу то расправлялись, то нахмуривались вновь. Губы что-то бормотали. Явно он колдовал.
— Ба-а-тюшки... — Марина Алексеевна всхлипнула и вытерла глаза запястьем свободной руки. — Нет слов... Иван Иванович, какой вы художник!
— Пустячок... — Иван Иванович смутился. — Небрежный плод моих забав в нерабочее время... Я вас попрошу, Марина Алексеевна, повесить эту маску дома. В кабинет её не тащите.
— В кабинет! — сказала начальница. — Только в кабинет! Кто её увидит дома? А здесь все увидят, какой у меня художник работает. У меня же министры бывают, профессора, писатели!
— Я возражаю... — начал Иван Иванович. Присутствовать при спорах взрослых не так уж приятно. Игорь и Лариса вышли во дворик.
— Как здесь интересно! — сказала Лариса, осматривая верстак, пеньки, инструменты и заготовки. — А ты что сделал?
— Пока ничего. Только начал.
— Покажи.
Игорь разыскал свой сучок:
— Видишь, только начал обдирать кору.
— А что это будет? — спросила Лариса.
— Танцовщицу сделаю.
Лариса стала рассматривать сучок.
— Знаешь, — сказала она, — тут почти ничего и делать не надо. Только голову. И немножко спину.
— Ну и немножко руки, немножко ноги, немножко талию, — сказал Игорь. — Всего понемножку. И поставить на что-то, чтобы стояла.
— Ты уже придумал, на что поставишь?
— Ага, — кивнул Игорь. — Отполирую кружочек из сердцевины можжевельника, он получится как каменный, проверчу в серёдке дырочку и поставлю на одну ножку, на клей ПВА.
— Я её уже вижу! Ой, какая будет красивая... Ты её кому-нибудь подаришь?
Игорь поднял глаза и встретился с её глазами. И не смог сказать ничего, кроме того, что думал:
— Тебе.
— Да?.. Чудак ты... Вот и хорошо. Вот и хорошо, вот и хорошо, — стала напевать Лариса. — Будет мне твоя танцовщица вместо грамоты. Утешение.
— Я могу и грамоту тебе подарить, — выпалил Игорь. Девочка нахмурилась:
— Утащишь из кабинета?
— Зачем такое слово — утащишь... Заберу для справедливости.
— Нет, — помотала она головой. — Это всё равно утащишь. Мне тайком ничего не надо. Пусть она сама мне вручит перед строем всей дружины, тогда возьму!
— Ты гордая.
— А ты только что заметил?
— Ага, — признался он. — Я всё смотрел, какая ты красивая, а какая внутри по натуре — не смотрел.
— Почему ты такой откровенный? — спросила Лариса и, не дождавшись от смущённого мальчика ответа, сказала с грустью: — Красивые должны быть гордыми.
— Почему должны?
— Ты представить не можешь, как пристают к красивым... — тихо сказала Лариса. — И приходится быть гордой, даже высокомерной, язвительной, недотрогой...
— Ты тоже откровенная. Лариса засмеялась:
— Только с тобой, Игорёк, только с тобой! А про мои откровенности молчи, попробуй только сказать кому-нибудь!
— Как ты могла такое подумать. Они вернулись в комнату.
Там уже кончился спор. Марина Алексеевна согласилась не вешать колдуна в кабинете, но потребовала за это русалочку. Иван Иванович, посмеиваясь, дал своё согласие.
— Немедленно! — распорядилась начальница, завладевшая желанными предметами.
— Ну, значит, немедленно, — кивнул Иван Иванович. — Игорь, грузи русалочку на плечо.
Пришли все вместе в кабинет Марины Алексеевны. Пока взрослые выискивали для русалки подходящее место, Игорь рассматривал собранные тут чудеса. Их было много, на стенках и на полках, на тумбочках и под потолком. Полированный сервант, в каких богатые хозяйки держат напоказ свои хрустали, был наполнен произведениями умельцев-пионеров. Среди всех чудных камней и корней, мягких и твёрдых игрушек, вышивок и альбомов, дипломов и грамот, чеканок, скульптур и моделей, среди всего этого роскошества пещеры Али-бабы самым главным чудом был макет морского дна.
Смотрит на него человек, и как будто сам погружается в подводные джунгли. Тут и морские травы, и разные рыбы, и камни, и медузы, и кораллы, и раковины. Два краба встали на задние ноги, или, как это у них там называется, переплелись передними клешнями и борются друг с другом. Морской конёк танцует над зарослями морской капусты. Плывёт рыба-игла. Запутался в тине головастый бычок. Чванливо смотрит на рыбью мелюзгу надутый морской петух. И всё в натуральную величину, в натуральном цвете, по самому настоящему. Игорь увлёкся, размечтался, прищуриваясь, и опомнился, только когда донеслись до него слова Марины Алексеевны:
— Два прекрасных приобретения для кабинета за нынешнюю смену: ваша, Иван Иванович, русалочка и вот эта Ларисина грамота. Первое место на республиканском конкурсе в Киеве!
Марина Алексеевна указала пальцем на грамоту.
Иван Иванович подошёл поближе и рассмотрел.
Отошёл на шаг, приставил согнутую ладонь к левому глазу и ещё с полминутки посмотрел.
Приблизился вплотную и посмотрел ещё минуту.
Сердце Игоря оборвалось и упало в живот. Руки и ноги заледенели, по спине поползли щекотные мурашки.
Кого угодно можно обмануть и ввести в заблуждение, только не знаменитого художника Ивана Ивановича. Иван Иванович сразу учуял подделку. Сейчас он скажет, разоблачит, и такое начнётся...
Безнадёжное жужжание гудело в голове: «Бежать, бежать, бежать, бежать, бежать...»
Наконец Иван Иванович высказался:
— В самом деле, интересное приобретение. Мастерская работа.
Марина Алексеевна обрадовалась:
— Вы бы видели, как девочка танцует! Это вихрь, полёт, пламя страсти и в то же время нежнейшая лирика...
Сердце Игоря всплыло обратно, заняло положенное место и принялось за привычное дело, погнало кровь в руки и в ноги. Они ожили, потеплели, а в груди томило его горячее чувство благодарности Ивану Ивановичу, что не выдал. Хотелось хоть как-то выразить эту благодарность, дать Ивану Ивановичу понять, как он ценит его благородный поступок, но дать понять значило выдать себя и Ду-нина, поэтому Игорь сдержался, наступив на горло своему желанию. Когда-нибудь он сделает для Ивана Ивановича что-нибудь такое же ценное, спасёт его от жуткой беды, защитит от убийц и грабителей, вытащит из горящей мастерской, но сейчас — увы...
— Лариса, — позвал Иван Иванович, — как же ты отдала свою грамоту?
— Я не отдавала, — сердитым голосом сказала Лариса. — У меня её попросили до конца смены и обещали вернуть.
Марина Алексеевна обняла и приласкала Ларису:
— Что за счёты, девочка, у тебя таких грамот ещё знаешь сколько будет в жизни!.. Ну, пойдём, товарищи. Может быть, ещё успеем на окончание футбольного матча.
Глава десятая
— Какой олень! Какая прелесть! Какие рога, батюшки, да у настоящих оленей таких красивых не бывает!.. В кабинет. Немедленно в кабинет, повесим на самое видное место.
В дверном проёме появилась Вика, и её лицо выражало тихий ужас, который вот-вот превратится в громкое рыдание.
Иван Иванович незаметно для других подмигнул Вике, улыбнулся и покачал головой:
— После выставки, почтенная Марина Алексеевна. Начальница угасла, поджала нижнюю губу.
— Ладно, после так после... А это что? Русалочка! С дельфином!.. — Снова вспыхнула начальница. — Ой, какая прелесть! Ой, как здорово! Какой поворот, какая полировка! Сами делали, Ваня?
— Коллективно.
— Знаем мы это «коллективно», — засмеялась Валентина Алексеевна. — Пионеры обдирают кору, а Иван Иванович вырезает.
— Это неверно, коллега, — сурово сказал Иван Иванович, и Валентина Алексеевна перестала смеяться.
— Эту русалочку... тоже после выставки? — с неподобающей начальству робостью, вздрагивающим голосом спросила Марина Алексеевна.
Иван Иванович посмотрел в умоляющие глаза начальницы лагеря и ответил:
— Я подумаю.
— Ох, впечатляешь ты, Иван, своим творчеством, — тряхнула головой Марина Алексеевна. — Можно водички попить?
Иван Иванович не предложил Марине Алексеевне попить из ведра, откуда все пионеры пили общей эмалированной кружкой. Он достал из тумбочки стаканы.
— Пожалуйста.
Все попили, только Игорь постеснялся.
— А это что?! — Марина Алексеевна заметила на полке витой полированный канделябр. Он был сделан так, будто две змеи, стоя на хвостах, переплелись друг с другом, держа во ртах свечки. — Тоже пионеры делали?
— Да. Вещь имеет автора, разговор о ней неуместен.
— Да, Иван Иванович, просто удивительно. Удивительно, как талантливый человек может поставить дело. Я, конечно, очень люблю необычайные вещи, какие-нибудь неповторимые реликвии, но больше всего я люблю необычайных, неповторимых людей. Ванюша, я в вас постепенно влюбляюсь.
Иван Иванович поклонился:
— Храните это чувство, Марина Алексеевна. Не давайте ему угаснуть в потоке повседневной суеты и мелких административно-хозяйственных забот.
— Иронизируешь? — нахмурилась начальница. — Я могу и обидеться... Эх, никто меня по-настоящему не может понять. Но всё равно я в тебя влюблена, Иван. Слушай, почему ты лично мне ничего не подаришь? Всем даришь, даже физруку подарил. А мне ничего. Почему так?
— Делать подарки начальству — это дурной тон. Такой подарок трудно отличить от взятки.
— А ты всё-таки подари, — сказала Марина Алексеевна. — Мы с тобой отличим, что есть что, а остальные пусть думают в меру своей испорченности. Ты не начальнице лагеря подари, а Марине Шабуниной. Только что-нибудь красивое подари!.. Не с полки, — добавила она почти шёпотом.
Иван Иванович засмеялся:
— Если при свидетелях, тогда согласен.
Он приоткрыл дверцу шкафа и вытащил изнутри коричневую доску. Плотно закрыл дверцу. Протянул доску Марине Алексеевне:
— Преподношу Марине Шабуниной добровольно и с искренним уважением.
Марина Алексеевна приняла простую доску, сперва растерялась, но сразу догадалась её перевернуть. И тут все ахнули.
Доска превратилась в старого колдуна, обросшего дикой бородой, с кривым носом и выпученными глазами. Глаза колдуна шевелились, морщины на лбу то расправлялись, то нахмуривались вновь. Губы что-то бормотали. Явно он колдовал.
— Ба-а-тюшки... — Марина Алексеевна всхлипнула и вытерла глаза запястьем свободной руки. — Нет слов... Иван Иванович, какой вы художник!
— Пустячок... — Иван Иванович смутился. — Небрежный плод моих забав в нерабочее время... Я вас попрошу, Марина Алексеевна, повесить эту маску дома. В кабинет её не тащите.
— В кабинет! — сказала начальница. — Только в кабинет! Кто её увидит дома? А здесь все увидят, какой у меня художник работает. У меня же министры бывают, профессора, писатели!
— Я возражаю... — начал Иван Иванович. Присутствовать при спорах взрослых не так уж приятно. Игорь и Лариса вышли во дворик.
— Как здесь интересно! — сказала Лариса, осматривая верстак, пеньки, инструменты и заготовки. — А ты что сделал?
— Пока ничего. Только начал.
— Покажи.
Игорь разыскал свой сучок:
— Видишь, только начал обдирать кору.
— А что это будет? — спросила Лариса.
— Танцовщицу сделаю.
Лариса стала рассматривать сучок.
— Знаешь, — сказала она, — тут почти ничего и делать не надо. Только голову. И немножко спину.
— Ну и немножко руки, немножко ноги, немножко талию, — сказал Игорь. — Всего понемножку. И поставить на что-то, чтобы стояла.
— Ты уже придумал, на что поставишь?
— Ага, — кивнул Игорь. — Отполирую кружочек из сердцевины можжевельника, он получится как каменный, проверчу в серёдке дырочку и поставлю на одну ножку, на клей ПВА.
— Я её уже вижу! Ой, какая будет красивая... Ты её кому-нибудь подаришь?
Игорь поднял глаза и встретился с её глазами. И не смог сказать ничего, кроме того, что думал:
— Тебе.
— Да?.. Чудак ты... Вот и хорошо. Вот и хорошо, вот и хорошо, — стала напевать Лариса. — Будет мне твоя танцовщица вместо грамоты. Утешение.
— Я могу и грамоту тебе подарить, — выпалил Игорь. Девочка нахмурилась:
— Утащишь из кабинета?
— Зачем такое слово — утащишь... Заберу для справедливости.
— Нет, — помотала она головой. — Это всё равно утащишь. Мне тайком ничего не надо. Пусть она сама мне вручит перед строем всей дружины, тогда возьму!
— Ты гордая.
— А ты только что заметил?
— Ага, — признался он. — Я всё смотрел, какая ты красивая, а какая внутри по натуре — не смотрел.
— Почему ты такой откровенный? — спросила Лариса и, не дождавшись от смущённого мальчика ответа, сказала с грустью: — Красивые должны быть гордыми.
— Почему должны?
— Ты представить не можешь, как пристают к красивым... — тихо сказала Лариса. — И приходится быть гордой, даже высокомерной, язвительной, недотрогой...
— Ты тоже откровенная. Лариса засмеялась:
— Только с тобой, Игорёк, только с тобой! А про мои откровенности молчи, попробуй только сказать кому-нибудь!
— Как ты могла такое подумать. Они вернулись в комнату.
Там уже кончился спор. Марина Алексеевна согласилась не вешать колдуна в кабинете, но потребовала за это русалочку. Иван Иванович, посмеиваясь, дал своё согласие.
— Немедленно! — распорядилась начальница, завладевшая желанными предметами.
— Ну, значит, немедленно, — кивнул Иван Иванович. — Игорь, грузи русалочку на плечо.
Пришли все вместе в кабинет Марины Алексеевны. Пока взрослые выискивали для русалки подходящее место, Игорь рассматривал собранные тут чудеса. Их было много, на стенках и на полках, на тумбочках и под потолком. Полированный сервант, в каких богатые хозяйки держат напоказ свои хрустали, был наполнен произведениями умельцев-пионеров. Среди всех чудных камней и корней, мягких и твёрдых игрушек, вышивок и альбомов, дипломов и грамот, чеканок, скульптур и моделей, среди всего этого роскошества пещеры Али-бабы самым главным чудом был макет морского дна.
Смотрит на него человек, и как будто сам погружается в подводные джунгли. Тут и морские травы, и разные рыбы, и камни, и медузы, и кораллы, и раковины. Два краба встали на задние ноги, или, как это у них там называется, переплелись передними клешнями и борются друг с другом. Морской конёк танцует над зарослями морской капусты. Плывёт рыба-игла. Запутался в тине головастый бычок. Чванливо смотрит на рыбью мелюзгу надутый морской петух. И всё в натуральную величину, в натуральном цвете, по самому настоящему. Игорь увлёкся, размечтался, прищуриваясь, и опомнился, только когда донеслись до него слова Марины Алексеевны:
— Два прекрасных приобретения для кабинета за нынешнюю смену: ваша, Иван Иванович, русалочка и вот эта Ларисина грамота. Первое место на республиканском конкурсе в Киеве!
Марина Алексеевна указала пальцем на грамоту.
Иван Иванович подошёл поближе и рассмотрел.
Отошёл на шаг, приставил согнутую ладонь к левому глазу и ещё с полминутки посмотрел.
Приблизился вплотную и посмотрел ещё минуту.
Сердце Игоря оборвалось и упало в живот. Руки и ноги заледенели, по спине поползли щекотные мурашки.
Кого угодно можно обмануть и ввести в заблуждение, только не знаменитого художника Ивана Ивановича. Иван Иванович сразу учуял подделку. Сейчас он скажет, разоблачит, и такое начнётся...
Безнадёжное жужжание гудело в голове: «Бежать, бежать, бежать, бежать, бежать...»
Наконец Иван Иванович высказался:
— В самом деле, интересное приобретение. Мастерская работа.
Марина Алексеевна обрадовалась:
— Вы бы видели, как девочка танцует! Это вихрь, полёт, пламя страсти и в то же время нежнейшая лирика...
Сердце Игоря всплыло обратно, заняло положенное место и принялось за привычное дело, погнало кровь в руки и в ноги. Они ожили, потеплели, а в груди томило его горячее чувство благодарности Ивану Ивановичу, что не выдал. Хотелось хоть как-то выразить эту благодарность, дать Ивану Ивановичу понять, как он ценит его благородный поступок, но дать понять значило выдать себя и Ду-нина, поэтому Игорь сдержался, наступив на горло своему желанию. Когда-нибудь он сделает для Ивана Ивановича что-нибудь такое же ценное, спасёт его от жуткой беды, защитит от убийц и грабителей, вытащит из горящей мастерской, но сейчас — увы...
— Лариса, — позвал Иван Иванович, — как же ты отдала свою грамоту?
— Я не отдавала, — сердитым голосом сказала Лариса. — У меня её попросили до конца смены и обещали вернуть.
Марина Алексеевна обняла и приласкала Ларису:
— Что за счёты, девочка, у тебя таких грамот ещё знаешь сколько будет в жизни!.. Ну, пойдём, товарищи. Может быть, ещё успеем на окончание футбольного матча.
Глава десятая
Перед обедом Игорь забежал к Дунину. Борис и младшие спасатели сколачивали на берегу большой плот из круглых брёвен.
— Зачем такой? — спросил Игорь.
— Для костра. Навалим гору всякого дерева и подожжём прямо в море.
— Так он уплывёт!
— Куда он уплывёт, если мы его на якорь поставим. Говори скорей, чего надо, а то работы очень много.
— Иван Иванович догадался.
— Та-а-а-к-с... — процедил Дунин. — Каким образом?
— Вчера мы в кабинет русалку относили. Марина Алексеевна похвасталась Ларисиной грамотой. Иван Иванович её рассмотрел, хитро усмехнулся и сказал: «Мастерская работа».
— Марина сообразила?
— Нет, не додумалась. Она поняла так, что он про Ларисины танцы говорит, и стала Ларису расхваливать. Ты как думаешь, выдаст или не выдаст?
— Не выдаст, — без раздумья ответил Дунин, — не такой человек. Но будет докапываться, кто сделал, ему же это интересно! И докопается, можешь не сомневаться.
— И что потом сделает?
— Это трудно угадать. Так что ты грамоту пока Лариске не отдавай, может, она ещё пригодится.
— Я намекнул, что. могу добыть ей грамоту, — сказал Игорь. — Она не желает.
— Правильно делает.
— Сказала, что возьмёт, только если Марина Алексеевна эту грамоту вручит ей перед строем дружины.
— Какая хитрая! — сказал Дунин. — Захотела, чтобы ей одну и ту же грамоту два раза вручали! Ничего, и так возьмёт, без строя дружины. Ну, иди и не забивай голову этим делом, никакой опасности на горизонте пока нет. Будь спокоен.
За Ивана Ивановича Игорь теперь совсем не опасался, но покоя в душе не было. Не то чтобы он жалел о сделанном, сделал он справедливо и правильно, в этом не было сомнений, но он не видел смысла в том, что сделал. Никакой пользы это никому не принесло. Тогда зачем же?..
Праздник Нептуна начался после полдника.
Над высеребренной солнцем бухтой Ласпи загремела музыка.
Пионеры пришли на берег не в купальных костюмах, а в парадной форме, с красными галстуками, в синих пилотках.
Причал был украшен зеленью и разноцветными флажками. На нём возвели красивую арку, огородили ковровыми дорожками сцену.
Когда пионеры расселись на берегу, на этой сцене начался праздничный концерт. Чтецы читали стихи, и спортсмены делали трудные упражнения. Игорь смотрел на это не очень внимательно. Он впился глазами в причал, когда выбежала из-под арки Лариса в костюме морской девы и стала танцевать стремительный и тревожный танец. Перепачканные чертенята, рогатые и хвостатые, вылезли из-под причала и стали нападать на морскую деву, чтобы схватить её и утащить в нехорошее место. Морская дева убегала от них и отбивалась, а чертенята всё нападали и нападали. И совсем бы пришлось деве худо при подавляющем численном преимуществе чертенят, но тут из воды вышли тридцать витязей прекрасных (может, поменьше, пересчитать их было трудно) во главе с бородатым дядькой их морским, разогнали бердышами всех чертей и побросали в воду. Вздымая фонтаны брызг, чертенята поплыли к берегу, выбрались на сушу и, теряя по пути хвосты и рога, вприпрыжку побежали за ангар.
Весь берег громко аплодировал храбрым витязям.
Из-за скалы выплыли две старинные ладьи с высокими бортами, задранными носами, с мачтами, каждая под парусом с изображёнными на нём трезубцем и короной. На борту одной ладьи было написано «Нептун», а другая называлась «Нерей». Игорь заморгал глазами. Он мог бы поклясться, что своей рукой писал эти названия, но он писал их на водных велосипедах, а не на этих сказочно-былинных ладьях. И только когда древние суда приблизились к причалу, он сообразил, что к велосипедам приделаны фанерные носы и борта, а посерёдке поставлены мачты с парусом.
Встречать суда вышли на причал Марина Алексеевна, старшая вожатая Ирина Петровна, Захар Кондратьевич, Верона Карловна, художественный руководитель Валерий Иванович Ковалёв, Валентина Алексеевна и ещё несколько взрослых. Пожарный Виктор Петрович замыкал процессию.
Из первой ладьи вылез, придерживая за полы мантию, наброшенную на голый торс, важный бог Нептун. Белая борода свисала до самого пупа, на голове красовалась золотая корона, в руке он держал золотой трезубец Из второй ладьи вылез его помощник Нерей в серебряной короне и ещё несколько одетых в одну морскую траву личностей — наверное, свита.
Оркестр сыграл, как марш, «Песню о «Встречном»
Марина Алексеевна произнесла приветственную речь.
Нептун в ответ тоже сказал короткую речь и вытащил из-под мантии свёрнутую трубочкой бумагу.
— Грамота! — проорал Нептун на всю бухту.
Развернул грамоту и стал читать текст.
Оказалось, что это разрешение от бога Нептуна на пользование бухтой Ласпи, всеми её водами и землями, лесами и кустами и всеми растениями, и грамота вручается пионерам, но при этом ставится условие, чтобы пионеры соблюдали на территории чистоту и порядок, зря ничего не ломали, а при купании в море исполняли такие-то и такие-то уже известные всем правила.
Дочитав до конца, Нептун свернул грамоту снова в трубку и отдал Марине Алексеевне. Оркестр снова сыграл марш.
— А теперь, — заорал Нептун, — за то, что я вам так много дал и разрешил, вы заплатите мне дань!
И тут пошло невообразимое.
Нептун с Нереем подхватили Марину Алексеевну и прямо в нарядном платье швырнули начальницу с причала в воду. Свита стала хватать всех остальных и без всякого стеснения кидать, что называется, за борт. Полетели с причала и Захар Кондратьевич, и старшая вожатая, и Валерий Иванович, и Верона Карловна — с громким и скрипучим визгом. Полетела туда же Валентина Алексеевна, полетела очень красиво, будто нырнула ласточкой. Когда схватили пожарного Виктора Петровича, то почему-то с причала полетели трое одетых в морскую траву, а Виктор Петрович остался на причале, спокойно достал пачку и закурил.
Разошедшаяся свита набросилась на самого морского бога Нептуна, подхватила его под локотки и отправила в пучину. Тот вынырнул, не потеряв короны, не выпустив из руки трезубца, спокойно доплыл до своей ладьи, взобрался на неё, стал в гордую позу и дал команду отчаливать. Свита погрузилась на суда. Ладьи отошли от причала и направились к скалам, а ветер надувал их паруса в обратную сторону, так что по всем законам физики и гидрометеорологии ладьи двигаться к скалам не могли. Впрочем, это были сказочные ладьи, а в сказках наши обычные законы не действуют.
На причал вышел переодетый в сухое Валерий Иванович и объявил, что начинается концерт.
Вдруг танцоры, плясавшие матросский танец «Яблочко», все разом остановились. Оборвалась музыка. Один музыкант в оркестре поднялся во весь рост и красиво сыграл на трубе сигнал на ужин. Оркестр подхватил мелодию и сыграл её «тутти», всем составом. Это получилось здорово, все подумали, что оркестр шутит, и наградили музыкантов криками одобрения, но тут вышел на сцену Валерий Иванович и сказал, что праздник праздником, но еда — это обязательно для каждого пионера, и потому сейчас все поотрядно, друг за другом пойдут в столовую и будут ужинать.
Вой и вопль пронеслись над берегом, будто пролетел буйный, всесокрушающий тропический шквал. Никто не хотел на ужин.
Валерий Иванович поднял руки и минуты в полторы утихомирил буйствующие стихии.
— Ребята, — сказал он. — Что вы волнуетесь? Ещё не все артисты выступили, а выступить хочется каждому. Поэтому приглашаю вас после ужина обратно на те же места. Концерт продолжается!
Заиграл оркестр. Вожатые построили отряды и повели наверх в столовую.
Через час все вернулись обратно. Было уже темно. Яркие прожекторы осветили причал. Игорь приметил, что в стороне от причала покачивается на слабой волне нечто напоминающее кита. Китов в Чёрном море не бывает, это Игорь знал точно. Небольшие акулы, катраны, попадаются, дельфины бывают, а китов не бывает. На лодку или катер колышущееся нечто тоже не было похоже. Подумав, Игорь предположил, что это и есть тот самый плот с костром, который утром строили спасатели.
После того как Лариса станцевала итальянский танец тарантеллу, смотреть концерт дальше не было такого уж захватывающего интереса. Игорь отполз от своего места назад и в тени под скалой проскользнул к ангару.
Дунин спал на своей койке, одетый, с каплями пота на лбу и с раскрытым ртом. Когда Игорь затворял за собой дверь и она скрипнула, Дунин тут же раскрыл глаза и закрыл рот.
Игорь спросил довольно глупо:
— Ты чего концерт не смотришь?
— Устали мы до смерти с этим праздником, — сказал Дунин. — Папа ещё держится, а я и младшие запросили пощады, свалились. Сколько уже времени?
Игорь взглянул на привинченные к стене морские часы:
— Половина девятого.
— Братцы мои, через полчаса костёр поджигать! Хорошо, что ты меня разбудил, а то папа пиротехнику готовит, может и позабыть. Пойду младшего растолкаю.
Игорь спросил:
— Как ты будешь костёр поджигать?
— Очень просто, — сказал Дунин, спустив на пол босые ноги и во весь рот зевая. — Подплывём с младшим на тузике, я зажгу спичку, брошу в банку с керосином, которая под дровами, он и вспыхнет. Думаешь, там одни палки? Чёрта с два эти палки подожжёшь. Мы на них ведро разных нефтепродуктов вылили, чтобы мигом вспыхнуло. Весь эффект в том, чтобы сразу, факелом.
— Плот тоже сгорит?
— Плот обуглится, он же мокрый. — Дунин натянул шорты, сунул ноги в тапочки. — Завтра утром надо будет I головешки с пляжа собирать, их все морем к нам повыки-дает. Тоже морока...
В комнату зашёл Захар Кондратьевич:
— Боря, ты готов? Пора, последний номер начался.
— Пап, я ещё младшего не разбудил!
— Поздно. Возьми с собой Игоря, он тебе поможет. Вот спички.
Захар Кондратьевич ушёл.
— Опять тебе работа нашлась. Побежали, Игорёк!
Они добежали до места, где кончается асфальтированная дорожка и за площадкой, огороженной цементной балюстрадой, начинается пляж. Игорь увидел полувытащенную на берег лёгкую шлюпочку.
— Залазь! — скомандовал Дунин.
Игорь залез в шлюпку. Дунин снял тапочки, забросил внутрь. Упёрся грудью в нос шлюпки, нажал, и она со скрежетом съехала в воду, закачалась. Дунин ловко перебросил тело через борт, вставил вёсла в уключины.
— Садись за руль, — сказал он. — Плот видишь? Правь на него, к левой стороне.
И замахал вёслами.
Шлюпка помчалась к плоту. Они успели причалить к нему как раз в тот момент, когда хор допел последнюю песню и зрители закричали и захлопали.
Прожектор на причале направил свой луч в небо.
Когда стали утихать хлопки и крики, луч прожектора медленно и плавно двинулся вниз, пополз в сторону плота с костром.
— Держись за плот крепко, — строго сказал Дунин. — : Упаси морской бог Нептун, если качнёт и я уроню спички или керосин разолью в воду. Тогда всё пропало.
— Я крепко держусь. — Игорь вцепился в край плота двумя руками.
На причале подошла к микрофону старшая вожатая Ирина Петровна и стала что-то торжественное говорить, но Игорь не вслушивался. Всё внимание было обращено на то, чтобы крепко держаться за плот и не дать шлюпке покачнуться. Он расслышал только последние слова вожатой, которые ему и надо было расслышать:
— Гори ярко, наш пионерский костёр!
В ту же секунду луч прожектора добрался до плота, осветил его край и остановился.
Дунин чиркнул об коробку горстью спичек и сунул огонь под дрова, где была банка с керосином.
И будто дёрнули самую толстую струну в самой большой балалайке струнного оркестра — с таким звуком вспыхнул и рванулся вверх по сухим стволам деревьев жаркий оранжевый огонь.
Дунин отшатнулся, крикнул:
— Отталкивай со всей силы, сгорим!!!
Игорь сам хотел оттолкнуться, потому что огонь обжёг ему лицо, но не смел без команды, а после команды отпихнулся от плота обеими руками так, что тузик отскочил сразу метров на шесть. Дунин отгрёб ещё подальше и опустил вёсла на воду.
— Красиво? — спросил он.
Длинный вертикальный столб ярко-рыжего пламени вырывался из моря. В середине столба светились белым светом прозрачные стволы деревьев, ветки и коряги, брёвна и пни с извивающимися корнями. На такое можно смотреть всю жизнь, обо всём позабыв...
— Жутчайше красиво, — сказал Игорь. — Никогда такого не видал.
— Покажи-ка свой форштевень... Дунин осмотрел его лицо.
— Чего там? — спросил Игорь. — Жжёт немножко.
— Ничего непоправимого. Брови обгорели. Я испугался, что хуже будет. Понимаешь, как раз с той стороны мы солярки налили, а я забыл. Ты уж прости.
— Да ничего. Мне совсем не больно. Даже наоборот.
— Как это: не больно, а наоборот? — полюбопытствовал Дунин.
— Как бы это объяснить... — затруднился Игорь. — Приятно, хорошо, радость чувствую. А чтобы одним словом, не знаю.
— Я понял, — сказал Дунин, глядя в огонь. — Хоть и устаю я в этот праздник, как вьючный ишак, но это для меня самый лучший день во всей смене. Всегда жду его, а после — жду конца смены.
— Отличный день, — подтвердил Игорь. — Всё время праздник, и конца не видно. Наверное, ещё Нептун из моря вылезет всем подарки дарить.
— Что-то в этом роде будет, — ухмыльнулся Дунин загадочно.
— Посмотрим, — сказал Игорь. — Слушай, Марину Алексеевну в таком красивом платье в воду бросили. Оно, наверное, испортилось?
— А нам какое дело?.. Надо думать, такое надевает, которое от воды не очень портится.
— Она знала, что её бросят с причала?
— Ой, какой ты младенец... Она сама сценарий писала. С берега доносились крики, вопли и восторженный визг. Сотни ребячьих глоток дали себе полную волю, и никто за это не делал замечаний, не ругал, не требовал прекратить безобразие, не приказывал построиться и уйти с пляжа.
Покрывая весь шум и гвалт, грохнул взрыв.
Дунин схватил Игоря за руку:
— В небо, в небо смотри!
Зелёные, красные, белые и оранжевые огни вспыхнули в небе.
Будто разноцветный огненный купол вознёсся над бухтой Ласпи. Спускались огни, и светлый купол спускался всё ниже. Игорь замер. Он никогда не видел такого, и подумалось, что никогда такого не увидит, ему не хотелось, чтобы погас этот купол, он ещё не нагляделся на него, и, если купол сейчас погаснет, в душе останутся горечь потери и печаль о невозвратимом... Купол погас.
Игорь даже застонал от огорчения, но тут снова грохнул взрыв, новые ракеты взлетели в небо и вспыхнули там, и снова развернулся над морем сияющий, переливающийся разными огнями купол.
Ещё раз погасли огни, и ещё раз взлетели ракеты.
Рука Бориса Дунина так и лежала на руке Игоря. Шлюпка слегка покачивалась на слабой волне, береговой бриз понемножку сносил её в сторону моря.
— Сколько будет раз? — спросил Игорь.
— Двенадцать, — отозвался Дунин. — Ты погляди, что на берегу творят! Вот это настоящее веселье!
Когда в следующий раз взлетели ракеты и осветили небо, Игорь посмотрел на берег. Там бесились.
Плясали отчаянные пляски, не похожие ни на один цивилизованный человеческий танец. Кувыркались через голову. Играли в чехарду, орали во все глотки, бандами бросались на вожатых и валили их на гальку. Игорь заметил, что командир отряда Вова Заботин пляшет босиком на животе у поверженного на землю Андрея Геннадиевича. Андрей Геннадиевич выбрался из-под кучи пионеров, махнул рукой и, радостно улыбаясь, уложил одним махом человек шесть. Кто-то вскочил ему на плечи, но повалить на этот раз не удалось. Тогда ребята окружили вожатого, взялись за руки и начали плясать...
— Зачем такой? — спросил Игорь.
— Для костра. Навалим гору всякого дерева и подожжём прямо в море.
— Так он уплывёт!
— Куда он уплывёт, если мы его на якорь поставим. Говори скорей, чего надо, а то работы очень много.
— Иван Иванович догадался.
— Та-а-а-к-с... — процедил Дунин. — Каким образом?
— Вчера мы в кабинет русалку относили. Марина Алексеевна похвасталась Ларисиной грамотой. Иван Иванович её рассмотрел, хитро усмехнулся и сказал: «Мастерская работа».
— Марина сообразила?
— Нет, не додумалась. Она поняла так, что он про Ларисины танцы говорит, и стала Ларису расхваливать. Ты как думаешь, выдаст или не выдаст?
— Не выдаст, — без раздумья ответил Дунин, — не такой человек. Но будет докапываться, кто сделал, ему же это интересно! И докопается, можешь не сомневаться.
— И что потом сделает?
— Это трудно угадать. Так что ты грамоту пока Лариске не отдавай, может, она ещё пригодится.
— Я намекнул, что. могу добыть ей грамоту, — сказал Игорь. — Она не желает.
— Правильно делает.
— Сказала, что возьмёт, только если Марина Алексеевна эту грамоту вручит ей перед строем дружины.
— Какая хитрая! — сказал Дунин. — Захотела, чтобы ей одну и ту же грамоту два раза вручали! Ничего, и так возьмёт, без строя дружины. Ну, иди и не забивай голову этим делом, никакой опасности на горизонте пока нет. Будь спокоен.
За Ивана Ивановича Игорь теперь совсем не опасался, но покоя в душе не было. Не то чтобы он жалел о сделанном, сделал он справедливо и правильно, в этом не было сомнений, но он не видел смысла в том, что сделал. Никакой пользы это никому не принесло. Тогда зачем же?..
Праздник Нептуна начался после полдника.
Над высеребренной солнцем бухтой Ласпи загремела музыка.
Пионеры пришли на берег не в купальных костюмах, а в парадной форме, с красными галстуками, в синих пилотках.
Причал был украшен зеленью и разноцветными флажками. На нём возвели красивую арку, огородили ковровыми дорожками сцену.
Когда пионеры расселись на берегу, на этой сцене начался праздничный концерт. Чтецы читали стихи, и спортсмены делали трудные упражнения. Игорь смотрел на это не очень внимательно. Он впился глазами в причал, когда выбежала из-под арки Лариса в костюме морской девы и стала танцевать стремительный и тревожный танец. Перепачканные чертенята, рогатые и хвостатые, вылезли из-под причала и стали нападать на морскую деву, чтобы схватить её и утащить в нехорошее место. Морская дева убегала от них и отбивалась, а чертенята всё нападали и нападали. И совсем бы пришлось деве худо при подавляющем численном преимуществе чертенят, но тут из воды вышли тридцать витязей прекрасных (может, поменьше, пересчитать их было трудно) во главе с бородатым дядькой их морским, разогнали бердышами всех чертей и побросали в воду. Вздымая фонтаны брызг, чертенята поплыли к берегу, выбрались на сушу и, теряя по пути хвосты и рога, вприпрыжку побежали за ангар.
Весь берег громко аплодировал храбрым витязям.
Из-за скалы выплыли две старинные ладьи с высокими бортами, задранными носами, с мачтами, каждая под парусом с изображёнными на нём трезубцем и короной. На борту одной ладьи было написано «Нептун», а другая называлась «Нерей». Игорь заморгал глазами. Он мог бы поклясться, что своей рукой писал эти названия, но он писал их на водных велосипедах, а не на этих сказочно-былинных ладьях. И только когда древние суда приблизились к причалу, он сообразил, что к велосипедам приделаны фанерные носы и борта, а посерёдке поставлены мачты с парусом.
Встречать суда вышли на причал Марина Алексеевна, старшая вожатая Ирина Петровна, Захар Кондратьевич, Верона Карловна, художественный руководитель Валерий Иванович Ковалёв, Валентина Алексеевна и ещё несколько взрослых. Пожарный Виктор Петрович замыкал процессию.
Из первой ладьи вылез, придерживая за полы мантию, наброшенную на голый торс, важный бог Нептун. Белая борода свисала до самого пупа, на голове красовалась золотая корона, в руке он держал золотой трезубец Из второй ладьи вылез его помощник Нерей в серебряной короне и ещё несколько одетых в одну морскую траву личностей — наверное, свита.
Оркестр сыграл, как марш, «Песню о «Встречном»
Марина Алексеевна произнесла приветственную речь.
Нептун в ответ тоже сказал короткую речь и вытащил из-под мантии свёрнутую трубочкой бумагу.
— Грамота! — проорал Нептун на всю бухту.
Развернул грамоту и стал читать текст.
Оказалось, что это разрешение от бога Нептуна на пользование бухтой Ласпи, всеми её водами и землями, лесами и кустами и всеми растениями, и грамота вручается пионерам, но при этом ставится условие, чтобы пионеры соблюдали на территории чистоту и порядок, зря ничего не ломали, а при купании в море исполняли такие-то и такие-то уже известные всем правила.
Дочитав до конца, Нептун свернул грамоту снова в трубку и отдал Марине Алексеевне. Оркестр снова сыграл марш.
— А теперь, — заорал Нептун, — за то, что я вам так много дал и разрешил, вы заплатите мне дань!
И тут пошло невообразимое.
Нептун с Нереем подхватили Марину Алексеевну и прямо в нарядном платье швырнули начальницу с причала в воду. Свита стала хватать всех остальных и без всякого стеснения кидать, что называется, за борт. Полетели с причала и Захар Кондратьевич, и старшая вожатая, и Валерий Иванович, и Верона Карловна — с громким и скрипучим визгом. Полетела туда же Валентина Алексеевна, полетела очень красиво, будто нырнула ласточкой. Когда схватили пожарного Виктора Петровича, то почему-то с причала полетели трое одетых в морскую траву, а Виктор Петрович остался на причале, спокойно достал пачку и закурил.
Разошедшаяся свита набросилась на самого морского бога Нептуна, подхватила его под локотки и отправила в пучину. Тот вынырнул, не потеряв короны, не выпустив из руки трезубца, спокойно доплыл до своей ладьи, взобрался на неё, стал в гордую позу и дал команду отчаливать. Свита погрузилась на суда. Ладьи отошли от причала и направились к скалам, а ветер надувал их паруса в обратную сторону, так что по всем законам физики и гидрометеорологии ладьи двигаться к скалам не могли. Впрочем, это были сказочные ладьи, а в сказках наши обычные законы не действуют.
На причал вышел переодетый в сухое Валерий Иванович и объявил, что начинается концерт.
* * *
Казалось, что прошло совсем немного времени.Вдруг танцоры, плясавшие матросский танец «Яблочко», все разом остановились. Оборвалась музыка. Один музыкант в оркестре поднялся во весь рост и красиво сыграл на трубе сигнал на ужин. Оркестр подхватил мелодию и сыграл её «тутти», всем составом. Это получилось здорово, все подумали, что оркестр шутит, и наградили музыкантов криками одобрения, но тут вышел на сцену Валерий Иванович и сказал, что праздник праздником, но еда — это обязательно для каждого пионера, и потому сейчас все поотрядно, друг за другом пойдут в столовую и будут ужинать.
Вой и вопль пронеслись над берегом, будто пролетел буйный, всесокрушающий тропический шквал. Никто не хотел на ужин.
Валерий Иванович поднял руки и минуты в полторы утихомирил буйствующие стихии.
— Ребята, — сказал он. — Что вы волнуетесь? Ещё не все артисты выступили, а выступить хочется каждому. Поэтому приглашаю вас после ужина обратно на те же места. Концерт продолжается!
Заиграл оркестр. Вожатые построили отряды и повели наверх в столовую.
Через час все вернулись обратно. Было уже темно. Яркие прожекторы осветили причал. Игорь приметил, что в стороне от причала покачивается на слабой волне нечто напоминающее кита. Китов в Чёрном море не бывает, это Игорь знал точно. Небольшие акулы, катраны, попадаются, дельфины бывают, а китов не бывает. На лодку или катер колышущееся нечто тоже не было похоже. Подумав, Игорь предположил, что это и есть тот самый плот с костром, который утром строили спасатели.
После того как Лариса станцевала итальянский танец тарантеллу, смотреть концерт дальше не было такого уж захватывающего интереса. Игорь отполз от своего места назад и в тени под скалой проскользнул к ангару.
Дунин спал на своей койке, одетый, с каплями пота на лбу и с раскрытым ртом. Когда Игорь затворял за собой дверь и она скрипнула, Дунин тут же раскрыл глаза и закрыл рот.
Игорь спросил довольно глупо:
— Ты чего концерт не смотришь?
— Устали мы до смерти с этим праздником, — сказал Дунин. — Папа ещё держится, а я и младшие запросили пощады, свалились. Сколько уже времени?
Игорь взглянул на привинченные к стене морские часы:
— Половина девятого.
— Братцы мои, через полчаса костёр поджигать! Хорошо, что ты меня разбудил, а то папа пиротехнику готовит, может и позабыть. Пойду младшего растолкаю.
Игорь спросил:
— Как ты будешь костёр поджигать?
— Очень просто, — сказал Дунин, спустив на пол босые ноги и во весь рот зевая. — Подплывём с младшим на тузике, я зажгу спичку, брошу в банку с керосином, которая под дровами, он и вспыхнет. Думаешь, там одни палки? Чёрта с два эти палки подожжёшь. Мы на них ведро разных нефтепродуктов вылили, чтобы мигом вспыхнуло. Весь эффект в том, чтобы сразу, факелом.
— Плот тоже сгорит?
— Плот обуглится, он же мокрый. — Дунин натянул шорты, сунул ноги в тапочки. — Завтра утром надо будет I головешки с пляжа собирать, их все морем к нам повыки-дает. Тоже морока...
В комнату зашёл Захар Кондратьевич:
— Боря, ты готов? Пора, последний номер начался.
— Пап, я ещё младшего не разбудил!
— Поздно. Возьми с собой Игоря, он тебе поможет. Вот спички.
Захар Кондратьевич ушёл.
— Опять тебе работа нашлась. Побежали, Игорёк!
Они добежали до места, где кончается асфальтированная дорожка и за площадкой, огороженной цементной балюстрадой, начинается пляж. Игорь увидел полувытащенную на берег лёгкую шлюпочку.
— Залазь! — скомандовал Дунин.
Игорь залез в шлюпку. Дунин снял тапочки, забросил внутрь. Упёрся грудью в нос шлюпки, нажал, и она со скрежетом съехала в воду, закачалась. Дунин ловко перебросил тело через борт, вставил вёсла в уключины.
— Садись за руль, — сказал он. — Плот видишь? Правь на него, к левой стороне.
И замахал вёслами.
Шлюпка помчалась к плоту. Они успели причалить к нему как раз в тот момент, когда хор допел последнюю песню и зрители закричали и захлопали.
Прожектор на причале направил свой луч в небо.
Когда стали утихать хлопки и крики, луч прожектора медленно и плавно двинулся вниз, пополз в сторону плота с костром.
— Держись за плот крепко, — строго сказал Дунин. — : Упаси морской бог Нептун, если качнёт и я уроню спички или керосин разолью в воду. Тогда всё пропало.
— Я крепко держусь. — Игорь вцепился в край плота двумя руками.
На причале подошла к микрофону старшая вожатая Ирина Петровна и стала что-то торжественное говорить, но Игорь не вслушивался. Всё внимание было обращено на то, чтобы крепко держаться за плот и не дать шлюпке покачнуться. Он расслышал только последние слова вожатой, которые ему и надо было расслышать:
— Гори ярко, наш пионерский костёр!
В ту же секунду луч прожектора добрался до плота, осветил его край и остановился.
Дунин чиркнул об коробку горстью спичек и сунул огонь под дрова, где была банка с керосином.
И будто дёрнули самую толстую струну в самой большой балалайке струнного оркестра — с таким звуком вспыхнул и рванулся вверх по сухим стволам деревьев жаркий оранжевый огонь.
Дунин отшатнулся, крикнул:
— Отталкивай со всей силы, сгорим!!!
Игорь сам хотел оттолкнуться, потому что огонь обжёг ему лицо, но не смел без команды, а после команды отпихнулся от плота обеими руками так, что тузик отскочил сразу метров на шесть. Дунин отгрёб ещё подальше и опустил вёсла на воду.
— Красиво? — спросил он.
Длинный вертикальный столб ярко-рыжего пламени вырывался из моря. В середине столба светились белым светом прозрачные стволы деревьев, ветки и коряги, брёвна и пни с извивающимися корнями. На такое можно смотреть всю жизнь, обо всём позабыв...
— Жутчайше красиво, — сказал Игорь. — Никогда такого не видал.
— Покажи-ка свой форштевень... Дунин осмотрел его лицо.
— Чего там? — спросил Игорь. — Жжёт немножко.
— Ничего непоправимого. Брови обгорели. Я испугался, что хуже будет. Понимаешь, как раз с той стороны мы солярки налили, а я забыл. Ты уж прости.
— Да ничего. Мне совсем не больно. Даже наоборот.
— Как это: не больно, а наоборот? — полюбопытствовал Дунин.
— Как бы это объяснить... — затруднился Игорь. — Приятно, хорошо, радость чувствую. А чтобы одним словом, не знаю.
— Я понял, — сказал Дунин, глядя в огонь. — Хоть и устаю я в этот праздник, как вьючный ишак, но это для меня самый лучший день во всей смене. Всегда жду его, а после — жду конца смены.
— Отличный день, — подтвердил Игорь. — Всё время праздник, и конца не видно. Наверное, ещё Нептун из моря вылезет всем подарки дарить.
— Что-то в этом роде будет, — ухмыльнулся Дунин загадочно.
— Посмотрим, — сказал Игорь. — Слушай, Марину Алексеевну в таком красивом платье в воду бросили. Оно, наверное, испортилось?
— А нам какое дело?.. Надо думать, такое надевает, которое от воды не очень портится.
— Она знала, что её бросят с причала?
— Ой, какой ты младенец... Она сама сценарий писала. С берега доносились крики, вопли и восторженный визг. Сотни ребячьих глоток дали себе полную волю, и никто за это не делал замечаний, не ругал, не требовал прекратить безобразие, не приказывал построиться и уйти с пляжа.
Покрывая весь шум и гвалт, грохнул взрыв.
Дунин схватил Игоря за руку:
— В небо, в небо смотри!
Зелёные, красные, белые и оранжевые огни вспыхнули в небе.
Будто разноцветный огненный купол вознёсся над бухтой Ласпи. Спускались огни, и светлый купол спускался всё ниже. Игорь замер. Он никогда не видел такого, и подумалось, что никогда такого не увидит, ему не хотелось, чтобы погас этот купол, он ещё не нагляделся на него, и, если купол сейчас погаснет, в душе останутся горечь потери и печаль о невозвратимом... Купол погас.
Игорь даже застонал от огорчения, но тут снова грохнул взрыв, новые ракеты взлетели в небо и вспыхнули там, и снова развернулся над морем сияющий, переливающийся разными огнями купол.
Ещё раз погасли огни, и ещё раз взлетели ракеты.
Рука Бориса Дунина так и лежала на руке Игоря. Шлюпка слегка покачивалась на слабой волне, береговой бриз понемножку сносил её в сторону моря.
— Сколько будет раз? — спросил Игорь.
— Двенадцать, — отозвался Дунин. — Ты погляди, что на берегу творят! Вот это настоящее веселье!
Когда в следующий раз взлетели ракеты и осветили небо, Игорь посмотрел на берег. Там бесились.
Плясали отчаянные пляски, не похожие ни на один цивилизованный человеческий танец. Кувыркались через голову. Играли в чехарду, орали во все глотки, бандами бросались на вожатых и валили их на гальку. Игорь заметил, что командир отряда Вова Заботин пляшет босиком на животе у поверженного на землю Андрея Геннадиевича. Андрей Геннадиевич выбрался из-под кучи пионеров, махнул рукой и, радостно улыбаясь, уложил одним махом человек шесть. Кто-то вскочил ему на плечи, но повалить на этот раз не удалось. Тогда ребята окружили вожатого, взялись за руки и начали плясать...