Страница:
Тяжким, полным драматических событий для нашей Родины был 1942 год в ходе Великой Отечественной войны, однако конец его озарился яркими зарницами немеркнущей победы Советской Армии в Сталинградской битве. Самым, пожалуй, сложным и нелегким оказался этот год в личной судьбе генерала армии Мерецкова, в его полководческой биографии. Через серию сложнейших испытаний довелось пройти ему вместе с руководимыми войсками после победоносной операции под Тихвином. Начало 1943 года застало его в осажденном Ленинграде: подготовка новой операции «Искра», которую предстояло провести войскам Ленинградского и Волховского фронтов, близилась к завершению.
Оба командующих – Говоров и Мерецков, проведя день в напряженной работе, обстоятельно обсудили интересовавшие их вопросы взаимодействия двух фронтов в предстоящем наступлении.
Работа шла споро. Они понимали друг друга, казалось, с полуслова – несколько замкнутый, хмурый с виду, ушедший в себя Леонид Александрович Говоров и живой, открытый Кирилл Афанасьевич Мерецков. Договорились о рубежах встречи наступающих войск. Решили: если у кого-то застопорится где-либо, другой прикажет своим войскам идти дальше вперед. Пробиваться дальше и дальше до самого того момента, пока не состоится встреча войск двух фронтов! Договорились о серии условных сигналов, чтобы не ошибиться в опознании войск и не принять своих за чужих или наоборот. Уточнили, как после встречи наступающие дивизии будут поворачивать на юг, чтобы выполнить предначертание директивы Ставки – подготовить удар через Синявино, в сторону среднего течения Мойки…
Когда все, что нужно, было обговорено и условлено, Кирилл Афанасьевич решил выйти на воздух перед сном, чтобы стряхнуть с себя усталость после огромного напряжения. Первое, о чем подумал, выйдя на улицу: «Так сегодня или уже вчера согласовали мы план взаимодействня двух фронтов?» Понять по местным признакам, что сейчас – поздний вечер уходящих суток или раннее утро наступающих, – было невозможно.
Перед ним лежал совсем не новогодний город, даже не тот обычный Ленинград, каким привык его видеть до войны. Город был погружен в беспросветную темноту. Нигде ни огонька, в том числе и на главном проспекте, на Невском, всегда, сколько знал Мерецков, кишевшем жизнью, ослепительно ярком, нарядном. Только мрак царил вокруг. Да еще угадывалась чуткая настороженность. Ленинград оставался в блокаде – сознавать это, мириться с этим ему было невыносимо.
Мысль четко зафиксировала то, что жило в нем подспудно все это время совместной работы с Говоровым: каких только вопросов они не ставили друг другу, в последний раз обсуждая все детали разработанного плана, но ни разу ни в какой форме, даже намеками не было высказано сомнение, что предусмотренная планом операции «Искра» встреча двух фронтов может не состояться.
Безмерные страдания ленинградцев в осажденном городе и их несгибаемая воля к борьбе порождали у каждого советского человека непреходящее желание как можно быстрее покончить с вражеской блокадой. Это чувство подталкивало и Верховного Главнокомандующего, и его, командующего фронтом, и командиров дивизий, и бойцов, которые снова и снова поднимались в атаку. Но желаемое до сих пор не подкреплялось материальными возможностями для его осуществления. Это понял он теперь со всей ясностью. И вспомнил о личной записке к нему Сталина, датированной 29 декабря 1941 года. Она была вручена ему перед началом Любанской операции. Мерецков с тех пор всегда носил ее в своем партбилете. В ней было сказано:
«Уважаемый Кирилл Афанасьевич! Дело, которое поручено вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, – великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменивалось на мелкие стычки, а вылилось бы в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчеты немецких захватчиков. Жму руку и желаю вам успеха. И. Сталин».
Верховный Главнокомандующий обратился к нему неофициально, не приказывал – просил. Просил сделать все возможное для спасения города Ленина, говорил о том, каким бы он хотел видеть предстоящее наступление Волховского фронта. Он написал эту записку, посчитав необходимым дополнить отданные ранее распоряжения и директивы личным обращением. Почему? Да потому, отвечал сам себе Кирилл Афанасьевич на поставленный вопрос, чтобы еще больше подхлестнуть его, командующего фронтом, зажечь, передать ему неистребимое свое желание непременно осуществить операцию. Воины Волховского фронта сделали все, что было в их силах, но, к сожалению, объективные реальности оказались сильнее самых горячих желаний.
…Теперь условия изменились! С этой мыслью Кирилл Афанасьевич наконец заснул. Утром следующего дня он возвратился к своим войскам и целиком ушел в завершающую часть той огромной по своему многообразию работы военачальника, которая составляет сущность понятия «подготовка операции».
Как мы помним, подготовка этой операции для генерала Мерецкова началась в тот самый момент, когда он услышал по прямому проводу слова Верховного Главнокомандующего: «Ваши соображения по прорыву блокады, товарищ Мерецков, Ставка рассмотрит в конце ноября».
Сразу же, как только положил трубку, перед ним встал самый первый и самый важный вопрос, который всякий раз обязан решить любой военачальник, предпринимающий боевую операцию. Все остальные – десятки, сотни других вопросов, очень важных, значительных или частных и прочих, и прочих – будут разработаны сначала очень ограниченным, затем более или менее расширенным кругом лиц, штабом, ближайшими помощниками военачальника, начальниками родов войск и служб в зависимости от решения этого самого первого и самого важного: где надлежит сосредоточить ударную группировку фронта, куда наносить главный удар? Искусство полководца проявляется прежде всего в ответе на этот вопрос.
Как же решал его в данном конкретном случае командующий Волховским фронтом?
Расположение войск противоборствующих сторон, начертание линии фронта, казалось бы, ограничивало возможный выбор направления главного удара. В результате выхода немецко-фашистских войск к южному побережью Ладожского озера в сентябре 1941 года образовался выступ, разделявший Ленинградский и Волховский фронты. По названиям крупных населенных пунктов он стал именоваться шлиссельбургско-синявинским выступом. Фашисты прозвали его «фляшенхалле» («бутылочное горло»). Это самое «бутылочное горло» являлось важнейшим участком кольца вражеской блокады Ленинграда: по одну его сторону – западную – стояли войска Ленинградского фронта, по другую – восточную – Волховского. И разделяло их всего лишь 15-километровое пространство, занятое немецко-фашистскими войсками.
Казалось бы, чего же проще, шлиссельбургско-синявннский выступ наиболее подходит для наступления, не наносить же главный удар от Новгорода, который удален от Ленинграда почти на две сотни километров? А здесь всего лишь пятнадцать! Да, это так, конечно, но… И тут начинались «но»: первое, противник также понимает, что «бутылочное горло» наиболее уязвимо для наших ударов, направленных на ликвидацию блокады, значит, здесь он проявляет наибольшую бдительность; второе, враг не сидит сложа руки, имевшееся в его распоряжении время он использовал для того, чтобы сделать шлиссельбургско-синявинские рубежи непреодолимыми для нашего наступления; третье, в начале октября только что закопчилась Синянинская операция. Именно на Синявино наносился в ней главный удар. Кстати, тогда-то оказалось возможным воочию убедиться, насколько добротно постарались гитлеровцы укрепить оборону этого района. Вдоль рек, озер, оврагов, болот, по высотам и лесам – буквально повсюду наступающим пришлось преодолевать их оборонительные позиции с множеством узлов сопротивления. К примеру, роща «Круглая» представляла собой настоящую крепость с укреплениями в несколько ярусов, со стенами, покрытыми льдом. В ее укрытиях находилось более сотни искусно замаскированных орудийных и пулеметных гнезд. В официальных документах немецко-фашистского командования роща именовалась «Первым бастионом». Ее так и не удалось взять нашим войскам, и это, как считал Мерецков, явилось одной из причин нашего неуспеха в Синявинской операции.
Можно было привести и четвертое «но»: 15-километровое пространство «бутылочного горла», занимаемое противником, представляло собой местность, почти сплошь состоящую из труднопроходимых болот, торфяников и лесов. Это «но» при подготовке той же Синявинской операции Кирилл Афанасьевич отвел, объяснив сомневающимся:
– А где у нас местность лучше? Болота и леса, характердые для северо-востока страны, есть повсюду от Ладоги до Новгорода, то есть в полосе Волховского фронта, и где бы мы ни надумали наступать, нам придется иметь с ними дело…
Теперь же он взглянул на эти труднопроходимые болота под несколько иным углом зрения. Однако, прежде чем рассказать об этом, следует предварительно обратить внимание и на такой вопрос. Задачу соединения Большой земли и осажденного Ленинграда прочным коридором предстояло решать двум фронтам – Ленинградскому и Волховскому. Следовательно, Мерецкову необходимо было встретиться с Говоровым. Учитывая сложность положения в Ленинграде, Ставка разрешила поехать туда Мерецкову, а Говорову не покидать город. Их первая встреча состоялась в конце октября.
К этому времени генерал Мерецков, конечно, уже имел определенное мнение о направлении главного удара. В дозволенных рамках данный вопрос был обсужден с нужными лицами руководящего состава фронта. Окончательно утвердиться в его решении стало возможным после встречи с командующим Ленинградским фронтом, которая, как было уже сказано, пришлась на новогодние дни.
– Какое участие сможете вы принять в предстоящей операции? – спросил Мерецков Говорова.
– Мы можем нанести встречный удар, – ответил он. – Но в том месте, где ваши войска находятся близко к Ленинграду. На глубокую операцию у нас не хватит сил.
Мерецкову стало ясно: прорывать блокаду придется все же снова в шлиссельбургско-синявинском выступе. И до встречи с Говоровым он сам склонялся к этому. Весь вопрос в том, как обеспечить на этот раз оперативную внезапность? И Мерецков пришел к решению направить основные усилия ударной группировки войск фронта севернее Синявина, непосредственно у Ладоги, через болотистый район Синявинских торфоразработок.
До войны там добывался торф. Весь участок был труднопроходимым: его сплошь изрезали глубокие водоотводные каналы. У ряда специалистов возникали сомнения в возможности передвижения здесь войск, они считали, что торфяные болота не промерзают даже в сильные порозы.
Командующий попросил начальника инженерных войск фронта генерала А. Ф. Хренова провести соответствующие опыты и установить, проходимы ли торфяные болота зимой. Ответ был дан положительный: при 15–20 градусах мороза и снежном покрове болота проходимы для пехоты с легкими средствами усиления; по дорогам, усиленным подручными материалами, возможно передвижение тяжелой техники, включая артиллерию и танки.
Теперь командующий окончательно утвердился в своем решении – главный удар наносить севернее Синявина. Обосновывая его перед Ставкой Верховного Главнокомандования, генерал Мерецков доложил, что идея решения заключается в том, чтобы ударной группировкой фронта взломать оборону противника на 12-километровом yчастке южнее Ладожского озера, уничтожить его в восточной части шлиссельбургско-синявинского выступа и, соединившись с частями 67-й армии Ленинградского фронта, прорвать блокаду Ленинграда.
Раскрывая свой замысел относительно направления главного удара, он отметил, что севернее Синявина, через торфяные болота, ни разу в ходе войны войска не наступали с решительными целями в отличие от направления южнее Синявина. Характер местности наиболее затруднителен для ведения боевых действий. И это также усыпляет бдительность противника. Данные разведки показывают, что он не уделяет особого внимания этому участку. Наконец, в пользу избранного направления для нашего наступления говорит также то обстоятельство, что расстояние, отделяющее Ленинградский фронт от Волховского, здесь не превышает 15 километров. Такое расположение войск двух фронтов наиболее благоприятно в обеспечении тесного взаимодействия между ними. А примыкание правого фланга ударной группировки Волховского фронта к Ладожскому озеру сводит к минимуму возможности врага осуществлять контрудары с севера.
В ударную группу командующий фронтом выделил 2-ю ударную армию, включавшую 11 стрелковых дивизий и 2 лыжные бригады. Наибольшие силы намечалось сосредоточить на ее левом фланге. 8-я армия, по замыслу Мерецкова, должна была обеспечить ударную группировку Волховского фронта с юга, активными наступательными действиями на своем правом фланге сковать вражеские резервы и не позволить немецко-фашистскому командованию перебросить их севернее, против 2-й ударной армии.
Ставка Верховного Главнокомандования согласилась с решением, принятым командующим Волховским фронтом. Соображения командующего Ленинградским фронтом по совместным действиям обоих фронтов, а также Балтийского флота были представлены в Ставку еще 17 ноября. Специальной ее директивой от 2 декабря планы операции Волховского и Ленинградского фронтов были утверждены. Координация их действий возлагалась на Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова. Предстоящая операция тогда и получила наименование «Искра».
При подготовке к операции Кирилл Афанасьевич все свои силы, умение, опыт отдал тому, чтобы создаваемая им фронтовая ударная группировка была способна наилучшим образом выполнить поставленную перед ней задачу. Руководство 2-й ударной армией было поручено способному боевому генералу Владимиру Захаровичу Романовскому. В годы гражданской войны он удостоился высокой чести стать трижды краснознаменцем за совершенные ратные подвиги – уже это одно достаточно убедительно характеризовало его незаурядное личное мужество и отвагу. Однако Мерецков ценил Романовского не только за прошлые заслуги, а прежде всего за глубокое понимание природы и характера боевых действий, за непреклонный характер, решительность – без сочетания этих качеств нет и не может быть военачальника, – в этом он был глубоко убежден.
Сразу же по прибытии Романовского на Волховский фронт Кирилл Афанасьевич предложил ему уединиться от окружающих в отдельной землянке и разработать для вверенной армии наступательную операцию. Изложил суть задачи, предоставил в распоряжение генерала необходимые исходные данные. Кстати, сам Мерецков к этому времени имел полное представление о том, сколько и чего имеет противостоящий противник на участке предстоящего наступления, ибо не раз с карандашом в руках считал, пересчитывал, анализировал все те сведения, которые стекались в штаб фронта. Уходя, предупредил Романовского, чтобы ни к кому не обращался ни с какими вопросами. Только к нему самому, если дополнительно потребуется какая-либо справка, да еще к начальнику артиллерии фронта генералу Д. Б. Дегтяреву, коль скоро интересующий вопрос будет по части артиллерии. Дегтярев одним из первых был посвящен в планы командующего, поскольку от артиллерии во многом зависело, как пойдет операция с самого начала.
Через трое суток Романовский сообщил командующему фронтом по телефону о готовности доложить свои соображения. Мерецков пришел к нему, рассмотрел карту с нанесенным на нее решением, заслушал устный доклад, кое-что уточнил. Потом, подводя черту всему, о чем думали в эти дни и говорили, сказал:
– Все запомнил твердо, Владимир Захарович?
– Запомнил.
– Вот и хорошо! – С этими словами взял карту, сжег ее тут же в землянке. – Теперь поезжай в свою армию и готовь ее к бою!
Это означало, что соображения командарма он, командующий фронтом, принял и одобрил. Теперь предстояла подготовка к их реализации в недалеком будущем.
2-я ударная армия составляла основу наступательной группировки фронта в замыслах Мерецкова. Он передал ей значительное количество артиллерии из других армий. В нее же по его распоряжению был отдан фронтовой резерв и все, что смогла выделить фронту Ставка. В результате командующий создавал необычайно высокую по тем временам плотность огня на участке прорыва: до 160 орудий и минометов на километр фронта. Однако насколько большей становится огневая мощь здесь, настолько ослабляется она на других участках. А если враг – кстати, он уже в обороне держит против Волховского фронта вдвое больше войск, чем предусмотрено немецкими уставами, – упредит на каком-либо из ослабленных участков наше наступление своим?.. Такой вопрос возникает неотвратимо перед полководцем всякий раз, когда он принимает решение на предстоящее сражение. И всякий раз от его искусства и предусмотрительности зависит, сможет ли он исключить, предупредить, парировать действия любого из нежелательных «если».
Кирилл Афанасьевич, исходя из трезвого расчета, основанного на твердом фундаменте имевшихся в его распоряжении сведений, неоднократно проверенных и перепроверенных, последовательно и неуклонно проводил в жизнь принятое решение.
Напряженнейшая подготовительная работа шаг за шагом развертывалась в войсках. Опыт и уроки Синявинской операции побудили командующего фронтом с исключительным вниманием организовать артиллерийское наступление во всех звеньях. На предварительных совещаниях он выдвинул как важнейшее свое требование перед командным составом – добиться гармоничного сочетания артиллерийского наступления с авиационным. В полосу действий ударной группировки фронта он нацеливал почти всю имевшуюся в его распоряжении авиацию, а потому от командиров стрелковых соединений и частей требовал: в ходе наступления ясно и четко обозначать положение своих подразделений для нашей авиации, чтобы она могла смело действовать по переднему краю противника без боязни поразить свои войска. Все, что намечалось осуществить в ходе наступления, Мерецков старался по возможности более полно отрепетировать па специальных учениях с командным составом.
…Возвратившись из Ленинграда после согласования вопросов с Л. А. Говоровым, Кирилл Афанасьевич в оставшиеся до начала операции дни придирчиво проверял готовность дивизий к выполнению поставленных задач, их обеспеченность боеприпасами и необходимыми материальными средствами для ведения боевых действий. Каждая из шести дивизий, поставленная в первый эшелон, прошла суровую школу в боях на Волховском фронте.
Чтобы скрыть от разведки противника готовящееся наступление, командующий фронтом запретил войскам раньше времени даже приближаться к исходному району для наступления. До последнего момента они продолжали стоять на занимаемых прежде позициях и только в ночь на 11 января заняли исходное положение.
В канун наступления генерал Мерецков посетил 327-ю стрелковую дивизию полковника И. А. Полякова. По его мнению, все шло как надо. Ее части выдвинулись в исходное положение скрытно. Командиры подразделений сверяли фотопанораму рощи «Круглая», подготовленную штабом артиллерии фронта, с местностью и находили нужные ориентиры и цели. Непосредственно наблюдая местность, они определяли направление боевых действий. В блиндажах и укрытиях проводились партийные и комсомольские собрания. За время подготовки операции число коммунистов в дивизии, как и во всей 2-й ударной армии в целом, заметно возросло.
В ночь на 12 января авиация 14-й воздушной армии нанесла массированный удар по тылам 18-й немецкой армии. Ее штаб теперь мог понять, где собираются наступать советские войска. Однако изменить что-либо за оставшиеся несколько часов уже не представлялось возможным.
Во всех подразделениях первого эшелона заканчивались последние приготовления к наступлению. Бойцы проверяли оружие, писали письма. Политработники зачитывали воинам текст письма-обязательства, принятого на митингах, проведенных накануне во 2-й ударной армии. Его слова звучали как клятва:
«Наступил долгожданный час. Мы идем к тебе, многострадальный Ленинград… Мы будем идти вперед и только вперед… Мы будем равняться по вашей доблести и мужеству, дорогие ленинградцы. Другого пути у нас нет. Смерть или победа! Мы клянемся тебе, Ленинград: только победа!»
Да, другого пути нет, победа и только победа! Это глубоко сознавали и командующий, и рядовой боец Волховского фронта. Невозможно было себе представить, что героический город Ленина, вступивший во вторую блокадную зиму, останется во вражеском кольце.
12 января 1943 года в 9 часов 30 минуту утра до 1250 орудий и свыше 2 тысяч минометов ударили по вражеским позициям. Почти два часа продолжалась сокрушительная артиллерийская подготовка, сочетавшаяся с ударами авиации. Рушились блиндажи, участки траншей и ходов сообщения, дзоты, подавлялись и уничтожались живая сила и огневые средства противника.
Мерецков со своего командного пункта прибыл на наблюдательный пункт 2-й ударной армии.
– Товарищ генерал армии, заканчивается последний огневой налет, – доложил командарм Романовский.
– Результаты?
– По докладам командиров дивизий укрепления в поле зрения наземных наблюдателей разрушены, огневые точки подавлены.
Раскатистый гром артиллерии вдруг разом стих, чтобы снова возобновиться через несколько секунд. Но теперь звуки разрывов доносились из глубины обороны противника. Огневой вал сдвинулся на вторую позицию.
– Пехота двинулась в атаку, товарищ командующий фронтом, – услышал Мерецков обращенные к нему слова Романовского. И он прильнул к окулярам стереотрубы.
Атакующие, быстро передвигаясь перебежками, приближались к 1-й линии вражеских траншей. Кирилл Афанасьевич знал: в эту же минуту ринулись на лед Невы воины 67-й армии генерала М. П. Духанова. Им предстояло преодолеть снежную гладь Невы, затем взобраться на крутой ее восточный берег, превращенный гитлеровцами в ледяной обрыв, и двинуться навстречу 2-й ударной.
Трудно сказать, кому из них – волховчанам или ленинградцам – судьба уготовила более легкую долю. Вернее всего, никому! Для одних снежная гладь реки с частыми промоинами от разрывов снарядов н с ледяным обрывом впереди, для других припорошенные снегом коварные болотные топи, которым нельзя доверять и в 25-градусный мороз. И шквал смертоносного огня навстречу тем и другим.
Всего 12 километров по прямой отделяло Волховский фронт от Ленинградского. Каждый его метр надо взять с бою, в непрерывной схватке с вооруженными до зубов вражескими солдатами, которым приказано стоять насмерть. Это о них, солдатах «коричнево-зеленого» фронта, который в фашистской Германии считался чуть ли не труднейшим, было сказано в специально написанной по заданию гитлеровского руководства книге:
«Гренадеры, вынужденные жить в волховских джунглях, шутя зовут друг друга „бобрами“… Здесь обороняются многие дивизии из Восточной Пруссии… Среди солдатских вещей вы можете увидеть волховскую трость – темную обожженную палку, на которой вырезаны звери волховских лесов, инициалы Волхова и Ленинграда и знак свастики. Увидев в Германии солдата-отпускника с такой тростью, посадите его на самое почетное место».
К исходу первого дня, – а январский день, как известно, короток – из итоговых донесений стало ясно, что передний край обороны противника прорван почти па всем участке боевых действий. Наступающие соединения продвинулись на два, местами на три километра. Особенно порадовало Кирилла Афанасьевича донесение комдива-327 полковника Н. А. Полякова. «Части дивизии, – докладывал он, – овладели рощей „Круглая“, вышли на ее юго-западную опушку и развивают наступление в западном направлении. В некоторых местах противник сохранил в нашем тылу отдельные огневые точки, доты и дзоты, которые ведут непрерывный огонь по наступающим войскам. Специально выделенные отряды в составе тяжелых танков KB, артиллерии прямой наводки, саперов и автоматчиков ведут блокирование и уничтожение этих огневых точек».
Командующий фронтом с удовлетворением воспринял это донесение. В ходе Синявинской операции рощу «Круглая» так и не удалось закрепить за собой. Она стала тем исходным пунктом, откуда противник нанес контрудар и вынудил его в конце концов отвести войска фронта на исходные позиции. Теперь этот вражеский бастион преодолен в первый же день наступления.
Оба командующих – Говоров и Мерецков, проведя день в напряженной работе, обстоятельно обсудили интересовавшие их вопросы взаимодействия двух фронтов в предстоящем наступлении.
Работа шла споро. Они понимали друг друга, казалось, с полуслова – несколько замкнутый, хмурый с виду, ушедший в себя Леонид Александрович Говоров и живой, открытый Кирилл Афанасьевич Мерецков. Договорились о рубежах встречи наступающих войск. Решили: если у кого-то застопорится где-либо, другой прикажет своим войскам идти дальше вперед. Пробиваться дальше и дальше до самого того момента, пока не состоится встреча войск двух фронтов! Договорились о серии условных сигналов, чтобы не ошибиться в опознании войск и не принять своих за чужих или наоборот. Уточнили, как после встречи наступающие дивизии будут поворачивать на юг, чтобы выполнить предначертание директивы Ставки – подготовить удар через Синявино, в сторону среднего течения Мойки…
Когда все, что нужно, было обговорено и условлено, Кирилл Афанасьевич решил выйти на воздух перед сном, чтобы стряхнуть с себя усталость после огромного напряжения. Первое, о чем подумал, выйдя на улицу: «Так сегодня или уже вчера согласовали мы план взаимодействня двух фронтов?» Понять по местным признакам, что сейчас – поздний вечер уходящих суток или раннее утро наступающих, – было невозможно.
Перед ним лежал совсем не новогодний город, даже не тот обычный Ленинград, каким привык его видеть до войны. Город был погружен в беспросветную темноту. Нигде ни огонька, в том числе и на главном проспекте, на Невском, всегда, сколько знал Мерецков, кишевшем жизнью, ослепительно ярком, нарядном. Только мрак царил вокруг. Да еще угадывалась чуткая настороженность. Ленинград оставался в блокаде – сознавать это, мириться с этим ему было невыносимо.
Мысль четко зафиксировала то, что жило в нем подспудно все это время совместной работы с Говоровым: каких только вопросов они не ставили друг другу, в последний раз обсуждая все детали разработанного плана, но ни разу ни в какой форме, даже намеками не было высказано сомнение, что предусмотренная планом операции «Искра» встреча двух фронтов может не состояться.
Безмерные страдания ленинградцев в осажденном городе и их несгибаемая воля к борьбе порождали у каждого советского человека непреходящее желание как можно быстрее покончить с вражеской блокадой. Это чувство подталкивало и Верховного Главнокомандующего, и его, командующего фронтом, и командиров дивизий, и бойцов, которые снова и снова поднимались в атаку. Но желаемое до сих пор не подкреплялось материальными возможностями для его осуществления. Это понял он теперь со всей ясностью. И вспомнил о личной записке к нему Сталина, датированной 29 декабря 1941 года. Она была вручена ему перед началом Любанской операции. Мерецков с тех пор всегда носил ее в своем партбилете. В ней было сказано:
«Уважаемый Кирилл Афанасьевич! Дело, которое поручено вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, – великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменивалось на мелкие стычки, а вылилось бы в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчеты немецких захватчиков. Жму руку и желаю вам успеха. И. Сталин».
Верховный Главнокомандующий обратился к нему неофициально, не приказывал – просил. Просил сделать все возможное для спасения города Ленина, говорил о том, каким бы он хотел видеть предстоящее наступление Волховского фронта. Он написал эту записку, посчитав необходимым дополнить отданные ранее распоряжения и директивы личным обращением. Почему? Да потому, отвечал сам себе Кирилл Афанасьевич на поставленный вопрос, чтобы еще больше подхлестнуть его, командующего фронтом, зажечь, передать ему неистребимое свое желание непременно осуществить операцию. Воины Волховского фронта сделали все, что было в их силах, но, к сожалению, объективные реальности оказались сильнее самых горячих желаний.
…Теперь условия изменились! С этой мыслью Кирилл Афанасьевич наконец заснул. Утром следующего дня он возвратился к своим войскам и целиком ушел в завершающую часть той огромной по своему многообразию работы военачальника, которая составляет сущность понятия «подготовка операции».
Как мы помним, подготовка этой операции для генерала Мерецкова началась в тот самый момент, когда он услышал по прямому проводу слова Верховного Главнокомандующего: «Ваши соображения по прорыву блокады, товарищ Мерецков, Ставка рассмотрит в конце ноября».
Сразу же, как только положил трубку, перед ним встал самый первый и самый важный вопрос, который всякий раз обязан решить любой военачальник, предпринимающий боевую операцию. Все остальные – десятки, сотни других вопросов, очень важных, значительных или частных и прочих, и прочих – будут разработаны сначала очень ограниченным, затем более или менее расширенным кругом лиц, штабом, ближайшими помощниками военачальника, начальниками родов войск и служб в зависимости от решения этого самого первого и самого важного: где надлежит сосредоточить ударную группировку фронта, куда наносить главный удар? Искусство полководца проявляется прежде всего в ответе на этот вопрос.
Как же решал его в данном конкретном случае командующий Волховским фронтом?
Расположение войск противоборствующих сторон, начертание линии фронта, казалось бы, ограничивало возможный выбор направления главного удара. В результате выхода немецко-фашистских войск к южному побережью Ладожского озера в сентябре 1941 года образовался выступ, разделявший Ленинградский и Волховский фронты. По названиям крупных населенных пунктов он стал именоваться шлиссельбургско-синявинским выступом. Фашисты прозвали его «фляшенхалле» («бутылочное горло»). Это самое «бутылочное горло» являлось важнейшим участком кольца вражеской блокады Ленинграда: по одну его сторону – западную – стояли войска Ленинградского фронта, по другую – восточную – Волховского. И разделяло их всего лишь 15-километровое пространство, занятое немецко-фашистскими войсками.
Казалось бы, чего же проще, шлиссельбургско-синявннский выступ наиболее подходит для наступления, не наносить же главный удар от Новгорода, который удален от Ленинграда почти на две сотни километров? А здесь всего лишь пятнадцать! Да, это так, конечно, но… И тут начинались «но»: первое, противник также понимает, что «бутылочное горло» наиболее уязвимо для наших ударов, направленных на ликвидацию блокады, значит, здесь он проявляет наибольшую бдительность; второе, враг не сидит сложа руки, имевшееся в его распоряжении время он использовал для того, чтобы сделать шлиссельбургско-синявинские рубежи непреодолимыми для нашего наступления; третье, в начале октября только что закопчилась Синянинская операция. Именно на Синявино наносился в ней главный удар. Кстати, тогда-то оказалось возможным воочию убедиться, насколько добротно постарались гитлеровцы укрепить оборону этого района. Вдоль рек, озер, оврагов, болот, по высотам и лесам – буквально повсюду наступающим пришлось преодолевать их оборонительные позиции с множеством узлов сопротивления. К примеру, роща «Круглая» представляла собой настоящую крепость с укреплениями в несколько ярусов, со стенами, покрытыми льдом. В ее укрытиях находилось более сотни искусно замаскированных орудийных и пулеметных гнезд. В официальных документах немецко-фашистского командования роща именовалась «Первым бастионом». Ее так и не удалось взять нашим войскам, и это, как считал Мерецков, явилось одной из причин нашего неуспеха в Синявинской операции.
Можно было привести и четвертое «но»: 15-километровое пространство «бутылочного горла», занимаемое противником, представляло собой местность, почти сплошь состоящую из труднопроходимых болот, торфяников и лесов. Это «но» при подготовке той же Синявинской операции Кирилл Афанасьевич отвел, объяснив сомневающимся:
– А где у нас местность лучше? Болота и леса, характердые для северо-востока страны, есть повсюду от Ладоги до Новгорода, то есть в полосе Волховского фронта, и где бы мы ни надумали наступать, нам придется иметь с ними дело…
Теперь же он взглянул на эти труднопроходимые болота под несколько иным углом зрения. Однако, прежде чем рассказать об этом, следует предварительно обратить внимание и на такой вопрос. Задачу соединения Большой земли и осажденного Ленинграда прочным коридором предстояло решать двум фронтам – Ленинградскому и Волховскому. Следовательно, Мерецкову необходимо было встретиться с Говоровым. Учитывая сложность положения в Ленинграде, Ставка разрешила поехать туда Мерецкову, а Говорову не покидать город. Их первая встреча состоялась в конце октября.
К этому времени генерал Мерецков, конечно, уже имел определенное мнение о направлении главного удара. В дозволенных рамках данный вопрос был обсужден с нужными лицами руководящего состава фронта. Окончательно утвердиться в его решении стало возможным после встречи с командующим Ленинградским фронтом, которая, как было уже сказано, пришлась на новогодние дни.
– Какое участие сможете вы принять в предстоящей операции? – спросил Мерецков Говорова.
– Мы можем нанести встречный удар, – ответил он. – Но в том месте, где ваши войска находятся близко к Ленинграду. На глубокую операцию у нас не хватит сил.
Мерецкову стало ясно: прорывать блокаду придется все же снова в шлиссельбургско-синявинском выступе. И до встречи с Говоровым он сам склонялся к этому. Весь вопрос в том, как обеспечить на этот раз оперативную внезапность? И Мерецков пришел к решению направить основные усилия ударной группировки войск фронта севернее Синявина, непосредственно у Ладоги, через болотистый район Синявинских торфоразработок.
До войны там добывался торф. Весь участок был труднопроходимым: его сплошь изрезали глубокие водоотводные каналы. У ряда специалистов возникали сомнения в возможности передвижения здесь войск, они считали, что торфяные болота не промерзают даже в сильные порозы.
Командующий попросил начальника инженерных войск фронта генерала А. Ф. Хренова провести соответствующие опыты и установить, проходимы ли торфяные болота зимой. Ответ был дан положительный: при 15–20 градусах мороза и снежном покрове болота проходимы для пехоты с легкими средствами усиления; по дорогам, усиленным подручными материалами, возможно передвижение тяжелой техники, включая артиллерию и танки.
Теперь командующий окончательно утвердился в своем решении – главный удар наносить севернее Синявина. Обосновывая его перед Ставкой Верховного Главнокомандования, генерал Мерецков доложил, что идея решения заключается в том, чтобы ударной группировкой фронта взломать оборону противника на 12-километровом yчастке южнее Ладожского озера, уничтожить его в восточной части шлиссельбургско-синявинского выступа и, соединившись с частями 67-й армии Ленинградского фронта, прорвать блокаду Ленинграда.
Раскрывая свой замысел относительно направления главного удара, он отметил, что севернее Синявина, через торфяные болота, ни разу в ходе войны войска не наступали с решительными целями в отличие от направления южнее Синявина. Характер местности наиболее затруднителен для ведения боевых действий. И это также усыпляет бдительность противника. Данные разведки показывают, что он не уделяет особого внимания этому участку. Наконец, в пользу избранного направления для нашего наступления говорит также то обстоятельство, что расстояние, отделяющее Ленинградский фронт от Волховского, здесь не превышает 15 километров. Такое расположение войск двух фронтов наиболее благоприятно в обеспечении тесного взаимодействия между ними. А примыкание правого фланга ударной группировки Волховского фронта к Ладожскому озеру сводит к минимуму возможности врага осуществлять контрудары с севера.
В ударную группу командующий фронтом выделил 2-ю ударную армию, включавшую 11 стрелковых дивизий и 2 лыжные бригады. Наибольшие силы намечалось сосредоточить на ее левом фланге. 8-я армия, по замыслу Мерецкова, должна была обеспечить ударную группировку Волховского фронта с юга, активными наступательными действиями на своем правом фланге сковать вражеские резервы и не позволить немецко-фашистскому командованию перебросить их севернее, против 2-й ударной армии.
Ставка Верховного Главнокомандования согласилась с решением, принятым командующим Волховским фронтом. Соображения командующего Ленинградским фронтом по совместным действиям обоих фронтов, а также Балтийского флота были представлены в Ставку еще 17 ноября. Специальной ее директивой от 2 декабря планы операции Волховского и Ленинградского фронтов были утверждены. Координация их действий возлагалась на Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова. Предстоящая операция тогда и получила наименование «Искра».
При подготовке к операции Кирилл Афанасьевич все свои силы, умение, опыт отдал тому, чтобы создаваемая им фронтовая ударная группировка была способна наилучшим образом выполнить поставленную перед ней задачу. Руководство 2-й ударной армией было поручено способному боевому генералу Владимиру Захаровичу Романовскому. В годы гражданской войны он удостоился высокой чести стать трижды краснознаменцем за совершенные ратные подвиги – уже это одно достаточно убедительно характеризовало его незаурядное личное мужество и отвагу. Однако Мерецков ценил Романовского не только за прошлые заслуги, а прежде всего за глубокое понимание природы и характера боевых действий, за непреклонный характер, решительность – без сочетания этих качеств нет и не может быть военачальника, – в этом он был глубоко убежден.
Сразу же по прибытии Романовского на Волховский фронт Кирилл Афанасьевич предложил ему уединиться от окружающих в отдельной землянке и разработать для вверенной армии наступательную операцию. Изложил суть задачи, предоставил в распоряжение генерала необходимые исходные данные. Кстати, сам Мерецков к этому времени имел полное представление о том, сколько и чего имеет противостоящий противник на участке предстоящего наступления, ибо не раз с карандашом в руках считал, пересчитывал, анализировал все те сведения, которые стекались в штаб фронта. Уходя, предупредил Романовского, чтобы ни к кому не обращался ни с какими вопросами. Только к нему самому, если дополнительно потребуется какая-либо справка, да еще к начальнику артиллерии фронта генералу Д. Б. Дегтяреву, коль скоро интересующий вопрос будет по части артиллерии. Дегтярев одним из первых был посвящен в планы командующего, поскольку от артиллерии во многом зависело, как пойдет операция с самого начала.
Через трое суток Романовский сообщил командующему фронтом по телефону о готовности доложить свои соображения. Мерецков пришел к нему, рассмотрел карту с нанесенным на нее решением, заслушал устный доклад, кое-что уточнил. Потом, подводя черту всему, о чем думали в эти дни и говорили, сказал:
– Все запомнил твердо, Владимир Захарович?
– Запомнил.
– Вот и хорошо! – С этими словами взял карту, сжег ее тут же в землянке. – Теперь поезжай в свою армию и готовь ее к бою!
Это означало, что соображения командарма он, командующий фронтом, принял и одобрил. Теперь предстояла подготовка к их реализации в недалеком будущем.
2-я ударная армия составляла основу наступательной группировки фронта в замыслах Мерецкова. Он передал ей значительное количество артиллерии из других армий. В нее же по его распоряжению был отдан фронтовой резерв и все, что смогла выделить фронту Ставка. В результате командующий создавал необычайно высокую по тем временам плотность огня на участке прорыва: до 160 орудий и минометов на километр фронта. Однако насколько большей становится огневая мощь здесь, настолько ослабляется она на других участках. А если враг – кстати, он уже в обороне держит против Волховского фронта вдвое больше войск, чем предусмотрено немецкими уставами, – упредит на каком-либо из ослабленных участков наше наступление своим?.. Такой вопрос возникает неотвратимо перед полководцем всякий раз, когда он принимает решение на предстоящее сражение. И всякий раз от его искусства и предусмотрительности зависит, сможет ли он исключить, предупредить, парировать действия любого из нежелательных «если».
Кирилл Афанасьевич, исходя из трезвого расчета, основанного на твердом фундаменте имевшихся в его распоряжении сведений, неоднократно проверенных и перепроверенных, последовательно и неуклонно проводил в жизнь принятое решение.
Напряженнейшая подготовительная работа шаг за шагом развертывалась в войсках. Опыт и уроки Синявинской операции побудили командующего фронтом с исключительным вниманием организовать артиллерийское наступление во всех звеньях. На предварительных совещаниях он выдвинул как важнейшее свое требование перед командным составом – добиться гармоничного сочетания артиллерийского наступления с авиационным. В полосу действий ударной группировки фронта он нацеливал почти всю имевшуюся в его распоряжении авиацию, а потому от командиров стрелковых соединений и частей требовал: в ходе наступления ясно и четко обозначать положение своих подразделений для нашей авиации, чтобы она могла смело действовать по переднему краю противника без боязни поразить свои войска. Все, что намечалось осуществить в ходе наступления, Мерецков старался по возможности более полно отрепетировать па специальных учениях с командным составом.
…Возвратившись из Ленинграда после согласования вопросов с Л. А. Говоровым, Кирилл Афанасьевич в оставшиеся до начала операции дни придирчиво проверял готовность дивизий к выполнению поставленных задач, их обеспеченность боеприпасами и необходимыми материальными средствами для ведения боевых действий. Каждая из шести дивизий, поставленная в первый эшелон, прошла суровую школу в боях на Волховском фронте.
Чтобы скрыть от разведки противника готовящееся наступление, командующий фронтом запретил войскам раньше времени даже приближаться к исходному району для наступления. До последнего момента они продолжали стоять на занимаемых прежде позициях и только в ночь на 11 января заняли исходное положение.
В канун наступления генерал Мерецков посетил 327-ю стрелковую дивизию полковника И. А. Полякова. По его мнению, все шло как надо. Ее части выдвинулись в исходное положение скрытно. Командиры подразделений сверяли фотопанораму рощи «Круглая», подготовленную штабом артиллерии фронта, с местностью и находили нужные ориентиры и цели. Непосредственно наблюдая местность, они определяли направление боевых действий. В блиндажах и укрытиях проводились партийные и комсомольские собрания. За время подготовки операции число коммунистов в дивизии, как и во всей 2-й ударной армии в целом, заметно возросло.
В ночь на 12 января авиация 14-й воздушной армии нанесла массированный удар по тылам 18-й немецкой армии. Ее штаб теперь мог понять, где собираются наступать советские войска. Однако изменить что-либо за оставшиеся несколько часов уже не представлялось возможным.
Во всех подразделениях первого эшелона заканчивались последние приготовления к наступлению. Бойцы проверяли оружие, писали письма. Политработники зачитывали воинам текст письма-обязательства, принятого на митингах, проведенных накануне во 2-й ударной армии. Его слова звучали как клятва:
«Наступил долгожданный час. Мы идем к тебе, многострадальный Ленинград… Мы будем идти вперед и только вперед… Мы будем равняться по вашей доблести и мужеству, дорогие ленинградцы. Другого пути у нас нет. Смерть или победа! Мы клянемся тебе, Ленинград: только победа!»
Да, другого пути нет, победа и только победа! Это глубоко сознавали и командующий, и рядовой боец Волховского фронта. Невозможно было себе представить, что героический город Ленина, вступивший во вторую блокадную зиму, останется во вражеском кольце.
12 января 1943 года в 9 часов 30 минуту утра до 1250 орудий и свыше 2 тысяч минометов ударили по вражеским позициям. Почти два часа продолжалась сокрушительная артиллерийская подготовка, сочетавшаяся с ударами авиации. Рушились блиндажи, участки траншей и ходов сообщения, дзоты, подавлялись и уничтожались живая сила и огневые средства противника.
Мерецков со своего командного пункта прибыл на наблюдательный пункт 2-й ударной армии.
– Товарищ генерал армии, заканчивается последний огневой налет, – доложил командарм Романовский.
– Результаты?
– По докладам командиров дивизий укрепления в поле зрения наземных наблюдателей разрушены, огневые точки подавлены.
Раскатистый гром артиллерии вдруг разом стих, чтобы снова возобновиться через несколько секунд. Но теперь звуки разрывов доносились из глубины обороны противника. Огневой вал сдвинулся на вторую позицию.
– Пехота двинулась в атаку, товарищ командующий фронтом, – услышал Мерецков обращенные к нему слова Романовского. И он прильнул к окулярам стереотрубы.
Атакующие, быстро передвигаясь перебежками, приближались к 1-й линии вражеских траншей. Кирилл Афанасьевич знал: в эту же минуту ринулись на лед Невы воины 67-й армии генерала М. П. Духанова. Им предстояло преодолеть снежную гладь Невы, затем взобраться на крутой ее восточный берег, превращенный гитлеровцами в ледяной обрыв, и двинуться навстречу 2-й ударной.
Трудно сказать, кому из них – волховчанам или ленинградцам – судьба уготовила более легкую долю. Вернее всего, никому! Для одних снежная гладь реки с частыми промоинами от разрывов снарядов н с ледяным обрывом впереди, для других припорошенные снегом коварные болотные топи, которым нельзя доверять и в 25-градусный мороз. И шквал смертоносного огня навстречу тем и другим.
Всего 12 километров по прямой отделяло Волховский фронт от Ленинградского. Каждый его метр надо взять с бою, в непрерывной схватке с вооруженными до зубов вражескими солдатами, которым приказано стоять насмерть. Это о них, солдатах «коричнево-зеленого» фронта, который в фашистской Германии считался чуть ли не труднейшим, было сказано в специально написанной по заданию гитлеровского руководства книге:
«Гренадеры, вынужденные жить в волховских джунглях, шутя зовут друг друга „бобрами“… Здесь обороняются многие дивизии из Восточной Пруссии… Среди солдатских вещей вы можете увидеть волховскую трость – темную обожженную палку, на которой вырезаны звери волховских лесов, инициалы Волхова и Ленинграда и знак свастики. Увидев в Германии солдата-отпускника с такой тростью, посадите его на самое почетное место».
К исходу первого дня, – а январский день, как известно, короток – из итоговых донесений стало ясно, что передний край обороны противника прорван почти па всем участке боевых действий. Наступающие соединения продвинулись на два, местами на три километра. Особенно порадовало Кирилла Афанасьевича донесение комдива-327 полковника Н. А. Полякова. «Части дивизии, – докладывал он, – овладели рощей „Круглая“, вышли на ее юго-западную опушку и развивают наступление в западном направлении. В некоторых местах противник сохранил в нашем тылу отдельные огневые точки, доты и дзоты, которые ведут непрерывный огонь по наступающим войскам. Специально выделенные отряды в составе тяжелых танков KB, артиллерии прямой наводки, саперов и автоматчиков ведут блокирование и уничтожение этих огневых точек».
Командующий фронтом с удовлетворением воспринял это донесение. В ходе Синявинской операции рощу «Круглая» так и не удалось закрепить за собой. Она стала тем исходным пунктом, откуда противник нанес контрудар и вынудил его в конце концов отвести войска фронта на исходные позиции. Теперь этот вражеский бастион преодолен в первый же день наступления.