Страница:
Затем состоялась встреча народного комиссара Военно-Морского Флота с командирами соединений – участниками похода.
– Вы, конечно, много пережили, – говорил Кузнецов. – Я не был с вами и не во всем еще разобрался. Но, видимо, вы сделали все, что было в ваших возможностях. Управление флотом было твердое, уверенное.
Это была заслуженная оценка. Немалыми оказались потери во время прорыва кораблей и судов, но поставленная флоту задача – прорваться в район Ленинграда – была выполнена, крупная морская операция завершилась успешно. Переход был не бегством, а продуманным, необходимым отступлением, в котором личный состав проявил огромную выдержку и силу духа, а командиры соединений во главе с командующим – высокое искусство руководства прорывом крупных сил флота в крайне тяжелой боевой обстановке. Их опыт во многом был использован в организации охраны крупных конвоев при эвакуации Одессы и Севастополя.
Немецко-фашистские войска упорно рвались к Ленинграду. Бои шли в пригородах. В этот кризисный момент командующим Ленинградским фронтом был назначен генерал армии Г. К. Жуков. Командующему Балтийским флотом он приказал: «Корабли поставить на Неву. Всей артиллерией поддерживать 42-ю армию. Зенитки – на прямую наводку и бить по танкам. Половину моряков – в окопы. Срок два дня!»
Командующий флотом нервничал: послать на сухопутье половину людей, лишиться специалистов, которых долго готовили, было непросто. Многие корабли становились небоеспособными без машинистов, минеров, электриков, сигнальщиков, связистов. Но Трибуц понимал и другое: фронту нужны бойцы. Причем немедля, сегодня. Он выполнил приказ, оставив лишь артиллеристов у орудий.
Шли в бой моряки, гремели корабельные орудия. Это для того, чтобы жил Ленинград, а значит, и флот.
Оставшиеся на кораблях краснофлотцы, морские пехотинцы и артиллеристы, летчики, командиры и политработники поклялись ленинградцам, Родине, партии биться за Ленинград до последней капли крови, до последнего вздоха. В клятве балтийских моряков, опубликованной в газете «Ленинградская правда» за подписями командующего КБФ В. Ф. Трибуца и членов Военного совета Н. К. Смирнова и А. Д. Вербицкого, говорилось:
«Балтийцы бьются с врагом на всех подступах к городу Ленина; морские бригады на сухопутье, корабли в море, самолеты в воздухе разят врага, нанося ему жестокие потери. Мы даем вам священную клятву: пока бьется сердце, пока видят глаза, пока руки держат оружие – не бывать фашистской сволочи в городе Ленина».
Клятву балтийцы сдержали. В самый критический момент обороны Ленинграда сказала свое веское слово артиллерия флота. Кронштадтские форты, береговые и железнодорожные батареи и корабли создали могучий огневой заслон на южных и юго-западных окраинах города. Флот решал несвойственные ему задачи – отражал врага, рвавшегося в Ленинград с суши, но и в столь необычных условиях проявилось умелое руководство командующего. Крупный специалист в области оперативного искусства, незаурядный тактик, Трибуц по-деловому, объективно оценивал обстановку, понимал, какие задачи являются главными на том или ином этапе, и успешно решал их. Характерен в этом отношении день 20 сентября 1941 года, когда ему пришлось лично командовать взаимодействующими в бою за город Белоостров силами артиллерии и авиации флота. Враг вынужден был отступить. С этого рубежа и началось наступление в 1944-м.
Не добившись уничтожения главных сил флота на переходе из Таллина, враг решил расправиться с ними непосредственно в базах. В сентябре на корабли обрушились частые бомбежки. Кронштадт обстреливался из тяжелых орудий.
По решению командующего Военный совет и штаб флота перебрались в казармы частей береговой обороны. Это было сделано своевременно. На следующий день снаряды попали в бывшее здание штаба.
Трудным для флота оказалось 23 сентября. Около полудня в Кронштадте раздался сигнал воздушной тревоги. Поднявшись на холм, насыпанный над командным пунктом, Трибуц в бинокль увидел самолеты, идущие к кораблям со стороны Петергофа. Сигналы тревоги заглушили вой и взрывы бомб, выстрелы зенитных орудий кораблей и частей ПВО.
Командующему доложили, что бомбы упали на территории Морского завода, госпиталя, у пирсов подводных лодок. Позвонил Жданов, спросил, жив ли. Трибуц доложил обстановку и попросил прислать истребителей. Закончив разговор, он вернулся на холм и увидел высокий столб черного дыма. Понял, горит нефть, значит, попадание в корабль. Офицер штаба доложил, что бомба попала в носовую часть линкора «Марат».
Владимир Филиппович сел в машину и, несмотря на разрывы бомб и падающие осколки зенитных снарядов, поехал в гавань, на корабль, где три года служил старшим помощником. Его стремление немедленно попасть на «Марат» объяснялось не только любовью к этому линкору, беспокойством о судьбах людей. Корабль был крупнейшим на Балтике, где грозная артиллерия не раз ставила огненный заслон наступающему врагу, но заехать на причал было нельзя: вражеские самолеты штурмовали корабли. Пешком адмирал отправился к линкору и увидел, что носовая часть с первой орудийной башней оторвана и утонула. К кораблю спешили спасательные буксиры. Осевший на грунт корабль продолжал вести зенитный огонь.
Осмотрев «Марат», адмирал вернулся на командный пункт. Потери оказались тяжелыми: поврежден и сел на грунт лидер «Минск», две бомбы попали в крейсер «Киров», затонули подводная лодка М-74, буксир и транспорт. Но противнику снова не удалось достичь главной цели – расправиться с основными силами флота.
Гитлеровцы кричали на весь мир, что Балтийского флота больше не существует, а «несуществующий флот» продолжал наносить удары по вражеским войскам. Корабли развернули орудия в сторону берега и разили моторизованные колонны и пехоту противника. Даже «Марат», который больше не выходил в море, своей крупнокалиберной артиллерией стоял преградой на пути врага.
Ленинград оборонялся и наступал. Четыре десанта высадил флот. Наиболее крупный в ночь на 5 октября в Петергоф. Командующий лично провожал десантников. Он подошел к краснофлотцу, обвязанному, как в гражданскую войну, пулеметными лентами.
– С какого корабля?
– Краснофлотец Доронин. С «Авроры».
Командующий спросил о настроении, о готовности к бою.
– В гроб загоним!
– Значит, воевать будем по-балтийски?
– Только так, товарищ командующий!
С гордостью смотрел Трибуц на моряков. Знал, что будут они биться до последнего. И действительно, балтийский десант отвлек от города значительные силы и нанес гитлеровцам немалый урон.
Те, кто встречался с Трибуцем в то время, отмечали его необычайную работоспособность. Трудно было сказать, когда он отдыхал. И днем, и вечером, и ночью – доклады, вводные, приказы, распоряжения, и по каждому вопросу следовало оперативное, верное решение. Как правило, оптимальное в создавшихся условиях: взрывчатку добыть из старых глубинных бомб и снарядов, уплотнительную резину для подводников изготавливать в специально оборудованной мастерской… Пусть любой из этих вопросов не главный для командующего, но в условиях блокады каждый из них вдруг приобретал особое значение, и Трибуц вникал, казалось бы, даже в мелочи.
Трибуца все больше тревожил вопрос: как быть с Ханко? Вспомнился переход из Таллина – за излишнее промедление расплачивались кораблями, транспортами, а главное – людьми. Было ясно: оставлять Ханко придется. За 240 миль от Кронштадта пополнение и боезапас по льду не доставишь. Да и в городе всего в обрез. Что можно провести в караванах сейчас и что зимой, когда станет залив… Разница большая…
Обстановка под Ленинградом не позволяла усилить гарнизон Ханко. Больше того, в конце октября штаб фронта снова потребовал от флота людей. Трибуц предпринял важный шаг: послал четыре корабля на Ханко. Они повезли снаряды, немного бензина, консервированную кровь и почту. Больше командующий флотом не смог дать ничего, но забрал людей. И тяжелораненых, и пополнение – на Ораниенбаумский плацдарм.
Вскоре пришло указание Ставки об эвакуации гарнизона Ханко. Ее осуществление проводилось в чрезвычайно сложных условиях. Оба побережья Финского залива находились в руках противника; здесь действовали его значительные силы, а на море были выставлены плотные минные заграждения. Выдержка и искусство моряков-балтийцев вновь превозмогли суровое испытание. С 26 октября по 2 декабря с Ханко ушло девять конвоев. Они доставили в Ленинград более 22 тысяч воинов с вооружением, техникой и продовольствием. Врагу так и не удалось ступить на землю «красного Гангута», пока он не был эвакуирован по приказу командования. Из глубокого вражеского тыла, через минные поля, толстый лед, отражая удары «юнкерсов», прошли караваны судов.
Тысячи защитников Ханко пополнили ряды воинов, отстаивающих Ленинград.
Адмирал встречал героев-ханковцев в Кронштадте. Горячими, проникновенными словами приветствовал он героев. Пять с лишним месяцев отважный гарнизон Ханко стойко сражался с превосходящим противником. Сковав до двух вражеских дивизий, он оказал значительную помощь войскам, оборонявшим Ленинград. «Высшим мужеством, стойкостью и упорством гордится каждый советский патриот», – говорилось в приказе войскам Ленинградского фронта в связи с эвакуацией Красного Гангута.
В первый военный год необычайно рано – в конце октября – пришла зима в Ленинград, сковав льдом Финский залив, запорошив снегом улицы, площади и проспекты. Холод и голод ворвались в дома, остановились многие фабрики и заводы. Замерз водопровод, прекратилась подача электроэнергии. Через забитые фанерой окна в ленинградские квартиры все чаще заглядывала смерть.
Были предприняты все меры, чтобы прорвать блокадное кольцо. Вернули Тихвин, в котором противнику пришлось похозяйничать всего несколько дней. Когда враг был остановлен, начались наши контрудары. В бой вступали дивизия за дивизией, порой без танков, при слабой артиллерийской поддержке. В тяжелые, кровопролитные бои шли воины, чтобы сберечь жизни детей, женщин, стариков. К сожалению, соединиться с Большой землей не удалось. Не хватило сил.
Однажды Трибуца вызвал Жданов для доклада об обеспеченности флота продовольствием и горючим.
– Кулаки вы, дорогие товарищи! – пошутил он, просматривая документы. – Смотрите, сколько у вас хлеба, мазута, консервов, шоколада… Побольше бы нам таких запасливых, веселее бы жить стало.
До того, как встал лед на заливе, с кронштадтских складов в Ленинград перевезли немало продуктов, нефти, угля. Это была небольшая, но все же ощутимая помощь измученному голодом и холодом городу.
Как-то Трибуц посетил Невскую Дубровку, плацдарм, где вместе сражались краснофлотцы, красноармейцы и юнги-мальчишки, одетые в морские шинели. Здесь на каждом метре взрывались снаряд или мина, а плотность вражеского огня составляла 25 пуль на квадратный метр.
Показывая на искореженную, перепаханную взрывами землю, на обломки разбитых при попытках переправиться шлюпок и баркасов, старшина-сверхсрочник говорил адмиралу о готовности сражаться до последнего дыхания, выполнить любой приказ. В конце беседы у него вырвалось: «Скорее бы на свои коробочки!» Вернуться на свои «коробочки» (так моряки часто называли корабли) мечтали все моряки, но как самоотверженно они бились на суше! И какая за этим стоит работа партии с людьми в предвоенные годы! Как много сделано, чтобы вырастить вот такое поколение, как этот младший командир!
В конце 1941 года штаб и политуправление флота перебазировались из Кронштадта в Ленинград – поближе к стоящим в Неве кораблям. В здании электротехнического института имени В. И. Ульянова-Ленина на улице профессора Попова разместились отделы и службы, а флагманский командный пункт флота находился рядом, в небольшой церквушке.
Из окон штаба был хорошо виден знаменитый Ленинградский ботанический сад. Не раз Трибуц, останавливаясь у окон, смотрел на погибшие пальмы, замерзшие после того, как осколки фашистской бомбы разбили стеклянные оранжереи. Глядя на мертвые, покрытые инеем деревья, командующий думал о вмерзших в лед на Неве кораблях, о большом некомплекте людей на флоте. Многие специалисты ушли на сухопутный фронт. Без них «коробочки» не могут плавать. Когда на суше велись решающие бои, шла речь о судьбе Ленинграда, было закономерно, что из моряков создавались части или брали пополнение в армейские подразделения, порой не считаясь с нуждами флота. Теперь иная обстановка. Ленинград выстоял. Живет и готов к борьбе флот. Трибуц решил переговорить со Ждановым, поскольку от него – члена Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б), члена Военного совета фронта, которому был подчинен флот, – зависело многое.
– Андрей Александрович, балтийцы только в минувший месяц доставили с Ханко и дали фронту более 22 тысяч закаленных воинов-кадровиков, – начал командующий флотом при встрече со Ждановым. – Теперь, надеюсь, от нас будут требовать меньше людей…
Жданов понимал, что командующий флотом ведет речь не о прошлом, а о будущем, добивается, чтобы корабли могли плавать, пополнились специалистами. Есть, конечно, и другие нужды у моряков, и он ответил:
– Заходите, потолкуем. За зимой идет весна.
Трибуц понял, что нужны обоснованные предложения о предстоящих действиях флота – их готов выслушать и изучить Военный совет фронта. Теперь требовалось четко сформулировать предложения, определить наиболее эффективные способы действий флота в конкретно сложившейся обстановке.
На заседании Военного совета флота подвели итоги сорок первого года. Общий результат был удовлетворительным: флот сохранен, нанесен значительный ущерб врагу, помог выиграть важный этап битвы за Ленинград. Выступавшие говорили и о недостатках кампании: не всегда удачно взаимодействовали разнородные силы, слабо прикрывала корабли авиация, в решающие дни прорыва из Таллина мало оказалось тральщиков. Рассматривались и отдельные вопросы, касавшиеся действий флота в 1942 году. О них думал командующий не раз. И не об отдельных вопросах. Нужна была генеральная линия, определявшая основное направление использования сил флота в новой кампании. Об этом Трибуц однажды и завел разговор с новым начальником штаба флота Юрием Федоровичем Раллем и начальником политуправления Владимиром Александровичем Лебедевым.
– Приближается Новый год. Мы ремонтируем корабли. А для чего? Где они будут плавать? – напрямую поставил вопрос Лебедев.
– Флот в кольце, прорыв в море для боя крайне затруднителен, – закончил Ралль. – А действовать нужно. Подводные лодки многое могут сделать.
– Вот-вот, – прервал Трибуц. – Воевать в открытом море на подводных лодках! А всем остальным – надводным кораблям, авиации и береговой артиллерии – обеспечивать успех подводников и решать, конечно, другие боевые задачи.
Владимир Филиппович высказал то, что выносил за последние недели и о чем думал только что, по пути из здания штаба Ленинградской военно-морской базы – Адмиралтейства к штабу флота, и беспокойство, владевшее им вот уже несколько дней, ушло. Говорили они долго и о многом. Трибуца радовало, что Ралль и Лебедев поняли его, загорелись его идеями.
И хотя эта беседа не была официальным совещанием, в ней определились многие наметки плана боевой учебы, судоремонта и последующих практических боевых действий в операциях 1942 года.
– Что ж, Юрий Федорович, сосредоточьте штаб на подготовке проекта конкретных предложений Военному совету фронта. – Этим указанием Раллю Трибуц как бы подвел итог беседы.
Предложение командования Балтийского флота о действиях в 1942 году 9 января было утверждено Военным советом Ленинградского фронта. В его решении подчеркивалось, что зимний ремонт и подготовка к весенним боевым действиям являются главной задачей КБФ и ленинградской судостроительной промышленности. Трибуца особенно радовал пункт решения, согласно которому на корабли возвращались ранее посланные на фронт специалисты. Новых ведь за два-три месяца не подготовить.
Флот готовился к летней кампании в сложнейших условиях первой блокадной зимы. Моряки и рабочие заводов, голодные и усталые, сутками не выходили из цехов и с кораблей, замерзая, под открытым небом, ремонтировали механизмы и корпуса кораблей, но до конца исполняли свой долг. А на кораблях доукомплектовывались экипажи, командиры занимались в классах торпедной стрельбы, шла учеба по специальности с краснофлотцами и старшинами.
Зимой 1942 года на Ленинградском фронте и на флоте развернулось снайперское движение. Член Военного совета флота Смирнов предложил командующему переключить активность людей на лучшее использование штатного оружия. Почему бы не подготовить снайперские батареи? Почему бы не поднять до снайперского уровня стрельбу торпедами? Конечно, пушка не винтовка, но повысить меткость огня, качество подготовки оружия можно и нужно. Командующий поставил этот вопрос на совещании командиров и военкомов. Работа на флоте в этом направлении была проведена большая. Не все батареи стали снайперскими, но многие научились накрывать врага с первых залпов.
Надежным щитом Ленинграда и Ладоги, прикрывавшим город и ледовую дорогу от воздушных налетов врага, были авиаторы. В воздушных боях прославились летчики авиаполка Б. И. Михайлова. 21 февраля 1942 года В. Ф. Трибуц вручил им гвардейское знамя. Обращаясь к стоявшим в строю авиаторам, командующий сказал:
– Партия и правительство поручили мне вручить вам, доблестным защитникам Ханко, Таллина и Ленинграда, гвардейское знамя. Передаю его боевому командиру полка.
Подполковник Михайлов, приняв знамя, поцеловал его и взволнованно сказал:
– Родина, слушай нас!
Опустившись вслед за командиром полка на колено, авиаторы повторяли клятву балтийских летчиков:
– Родина, пока наши руки держат штурвал самолета, пока глаза видят землю, стонущую под фашистским сапогом, пока в груди бьется сердце и в жилах течет кровь, будем драться, громить, истреблять нацистских зверей, не зная страха, не ведая жалости, во имя полной и окончательной победы над фашизмом.
Трибуц вспомнил те осенние дни, когда командование фронта возложило ответственность за прикрытие Ладоги с воздуха на авиацию Балтийского флота. Была создана специальная группа, большую половину ее составляла балтийская авиация. Летчики надежно охраняли «Дорогу жизни», в Ленинград поступало все больше продовольствия. Он не ошибся, перебросив к Ладожскому озеру этот полк.
Подумалось о людях, что защищали ледовую трассу.
Старшего лейтенанта Алексея Лазукина тяжело ранило в бою. Он довел самолет до аэродрома и посадил его. Умирая, летчик попросил передать его машину Анатолию Кузнецову. Тогда же, на другой день после смерти боевого друга, группа, в которой летал Кузнецов, сбила три вражеских истребителя и шесть бомбардировщиков.
Когда адмирал прощался с авиаторами, подполковник Михайлов сказал командующему:
– Балтийцы сделают все, чтобы ни один фашист не дошел ни до Ленинграда, ни до Берлина!
Командование противника не оставило надежду уничтожить Балтийский флот. Аэрофотосъемка вмерзших в лед Невы кораблей дала более или менее точное их расположение. На льду озера, неподалеку от Новгорода, сажей и углем немецкие солдаты нарисовали изображения кораблей в натуральную величину, и вражеская авиация произвела учебные налеты.
На ровном озерном льду, как и в штабных бумагах, все проходило гладко. Когда же в предвечерних сумерках 4 апреля группы по 25–30 самолетов приблизились к городу и Неве, их встретили дружным, сосредоточенным огнем зенитчики. Враг отступил, решив прибегнуть к другой тактике. Утром 5 апреля начался усиленный артиллерийский обстрел Ленинграда по квадратам. Вскоре огонь был перенесен на районы, прилегающие к Неве, ее основным протокам, и на судостроительные заводы.
Трибуц не ушел из кабинета в убежище, к обстрелам он привык давно. От близкого взрыва снаряда в кабинете вылетели стекла. К счастью, их осколки никого из находившихся у командующего не задели.
– Гитлеровцы думают, что подавили обстрелом наши зенитки. Теперь будет массированный налет, – сказал Владимир Филиппович начальнику штаба. – Распорядитесь, чтобы надежнее прикрыли корабли, строго соблюдали маскировку.
– Уже сделано. Истребители флота вместе с истребителями ПВО фронта находятся в воздухе, – доложил Ралль.
– Авиации оставаться над кораблями до полного отражения удара.
Налет на корабли был долгим, массированным. Но немецкой воздушной армаде снова не удалось выполнить задачу. При отражении налетов 4 и 5 апреля советские летчики и зенитчики сбили 26 бомбардировщиков. Замаскированные под береговые постройки и причалы корабли остались в строю, продолжалась их усиленная подготовка к выходу в море.
Не менее важным, чем судоремонт, было решение оперативно-тактических вопросов, связанных с предстоящими боями. Как лучше выполнить их? Командующий пригласил командира дивизиона подводных лодок капитана 2-го ранга В. А. Егорова.
– На мой взгляд, выходить можно весной, – говорил комдив. – Минная обстановка улучшится, так как часть мин сорвется и будет унесена льдами.
– Какие трудности вы предвидите в использовании наших сил? – спросил Трибуц.
Егоров взял со стола остро отточенный карандаш, обвел им малые глубины у побережья.
– За этой зоной надо следить особенно внимательно, – заметил он. – К ней уже в прошлом году прижимались транспорты противника.
Командующий понял основную, пока еще не высказанную мысль: подводные лодки не всегда могут атаковать на малых глубинах, и это была одна из главных трудностей борьбы с вражескими конвоями.
– Пустили утку, – продолжал комдив, – будто Балтийский флот приказал долго жить, затонул… а сами боятся его. С небольших глубин кто их сможет выгнать? Пока берег в их руках – никто. Ну разве в какой-то мере авиация. Говорю командирам: неделями выжидайте свой трофей, потому что рано или поздно любому конвою приходится менять глубины во время перехода.
Командующий и флотский командир советовались также по вопросам управления кораблями с берега, взаимодействия разнородных сил флота. Предложения опытного подводника были учтены при разработке штабом оперативных планов.
В апреле сорок второго Трибуца вызвал Н. Г. Кузнецов. Первый вопрос: как прошла зима? Командующий флотом рассказал о героизме ленинградцев, о ходе ремонта, не скрывая трудностей.
– Люди работают, не имея ни одного спокойного часа, под постоянным воздействием противника, – говорил он, – сейчас даже выход из Невы через Морской канал будет опасным боевым походом и потребует прикрытия батарей и обязательно авиации.
Трибуц развернул карту. Нанесенная на нее обстановка показывала, что противник удерживал южное побережье залива до пригорода Ленинграда Урицка, на севере – до старой государственной границы и мог обстреливать город и корабли.
– Некуда выдвинуть даже посты воздушного оповещения, и поэтому налеты вражеских самолетов здесь будут внезапными. А противник подтянул к городу большое количество бомбардировщиков, а в Стрельну и Петергоф – истребители для их прикрытия.
Трибуц рассказал о резком усилении врагом противолодочной обороны – дополнительных сетевых и минных заграждениях, усилении средств наблюдения, постановках мин с надводных кораблей, подводных лодок и самолетов.
– Трудновато придется! – заметил Кузнецов. – Как думаете действовать?
– Противодействие противника будем преодолевать с помощью авиации, тральщиков, катеров-охотников от пирса и до выхода в нашу маневренную базу на Лавенсари. А затем – скрытый самостоятельный переход подводных лодок… Их действия рассчитываются на максимальную автономность. На авиацию флота возлагаем задачу заставить корабли противника уходить с мелководья дальше в море, где их смогут атаковать подводные лодки.
Кузнецов расспрашивал о многом, вникал в детали и в целом одобрил действия и планы командования флотом. Обещал помочь горючим. Оно было получено к началу навигации.
В апреле 1942 года на заседании Военного совета флота Трибуц выступил с докладом об обстановке на море, подчеркнул значение умелых тактических решений и изучения организации противолодочной обороны противника. Командиры соединений подводных лодок доложили о ходе подготовки к выходу в море.
Но вот настало время вступать в бой главным силам. Командование флота тщательно подготовило наступление подводников через вражеские минные поля и противолодочные заграждения. Три эшелона подводных лодок один за другим в течение навигации должны были прорваться в открытое море.
На основе изучения особенностей противолодочной обороны противника, тактики его действий Трибуц принял решение: выход и возвращение в базу каждой лодки планировать как операцию, тральщикам очищать от мин фарватеры, катерам-дымзавесчикам задымлять их, береговой обороне подавлять батареи врага, авиации прикрывать с воздуха переходы. На остров Лавенсари последнюю точку, откуда выходили и куда возвращались лодки, – для обеспечения их действий Трибуц послал командира дивизиона Полещука.
В начале июня в плавание вышла подводная лодка Щ-304, построенная в тридцатые годы на собранные комсомольцами страны средства. В течение трех суток корабль под командованием капитана 3-го ранга Я. П. Афанасьева прошел четыре линии минных заграждений, передал по радио разведывательные данные и, торпедировав крупный транспорт, открыл счет балтийских подводников в их наступлении на втором году войны.
– Вы, конечно, много пережили, – говорил Кузнецов. – Я не был с вами и не во всем еще разобрался. Но, видимо, вы сделали все, что было в ваших возможностях. Управление флотом было твердое, уверенное.
Это была заслуженная оценка. Немалыми оказались потери во время прорыва кораблей и судов, но поставленная флоту задача – прорваться в район Ленинграда – была выполнена, крупная морская операция завершилась успешно. Переход был не бегством, а продуманным, необходимым отступлением, в котором личный состав проявил огромную выдержку и силу духа, а командиры соединений во главе с командующим – высокое искусство руководства прорывом крупных сил флота в крайне тяжелой боевой обстановке. Их опыт во многом был использован в организации охраны крупных конвоев при эвакуации Одессы и Севастополя.
Немецко-фашистские войска упорно рвались к Ленинграду. Бои шли в пригородах. В этот кризисный момент командующим Ленинградским фронтом был назначен генерал армии Г. К. Жуков. Командующему Балтийским флотом он приказал: «Корабли поставить на Неву. Всей артиллерией поддерживать 42-ю армию. Зенитки – на прямую наводку и бить по танкам. Половину моряков – в окопы. Срок два дня!»
Командующий флотом нервничал: послать на сухопутье половину людей, лишиться специалистов, которых долго готовили, было непросто. Многие корабли становились небоеспособными без машинистов, минеров, электриков, сигнальщиков, связистов. Но Трибуц понимал и другое: фронту нужны бойцы. Причем немедля, сегодня. Он выполнил приказ, оставив лишь артиллеристов у орудий.
Шли в бой моряки, гремели корабельные орудия. Это для того, чтобы жил Ленинград, а значит, и флот.
Оставшиеся на кораблях краснофлотцы, морские пехотинцы и артиллеристы, летчики, командиры и политработники поклялись ленинградцам, Родине, партии биться за Ленинград до последней капли крови, до последнего вздоха. В клятве балтийских моряков, опубликованной в газете «Ленинградская правда» за подписями командующего КБФ В. Ф. Трибуца и членов Военного совета Н. К. Смирнова и А. Д. Вербицкого, говорилось:
«Балтийцы бьются с врагом на всех подступах к городу Ленина; морские бригады на сухопутье, корабли в море, самолеты в воздухе разят врага, нанося ему жестокие потери. Мы даем вам священную клятву: пока бьется сердце, пока видят глаза, пока руки держат оружие – не бывать фашистской сволочи в городе Ленина».
Клятву балтийцы сдержали. В самый критический момент обороны Ленинграда сказала свое веское слово артиллерия флота. Кронштадтские форты, береговые и железнодорожные батареи и корабли создали могучий огневой заслон на южных и юго-западных окраинах города. Флот решал несвойственные ему задачи – отражал врага, рвавшегося в Ленинград с суши, но и в столь необычных условиях проявилось умелое руководство командующего. Крупный специалист в области оперативного искусства, незаурядный тактик, Трибуц по-деловому, объективно оценивал обстановку, понимал, какие задачи являются главными на том или ином этапе, и успешно решал их. Характерен в этом отношении день 20 сентября 1941 года, когда ему пришлось лично командовать взаимодействующими в бою за город Белоостров силами артиллерии и авиации флота. Враг вынужден был отступить. С этого рубежа и началось наступление в 1944-м.
Не добившись уничтожения главных сил флота на переходе из Таллина, враг решил расправиться с ними непосредственно в базах. В сентябре на корабли обрушились частые бомбежки. Кронштадт обстреливался из тяжелых орудий.
По решению командующего Военный совет и штаб флота перебрались в казармы частей береговой обороны. Это было сделано своевременно. На следующий день снаряды попали в бывшее здание штаба.
Трудным для флота оказалось 23 сентября. Около полудня в Кронштадте раздался сигнал воздушной тревоги. Поднявшись на холм, насыпанный над командным пунктом, Трибуц в бинокль увидел самолеты, идущие к кораблям со стороны Петергофа. Сигналы тревоги заглушили вой и взрывы бомб, выстрелы зенитных орудий кораблей и частей ПВО.
Командующему доложили, что бомбы упали на территории Морского завода, госпиталя, у пирсов подводных лодок. Позвонил Жданов, спросил, жив ли. Трибуц доложил обстановку и попросил прислать истребителей. Закончив разговор, он вернулся на холм и увидел высокий столб черного дыма. Понял, горит нефть, значит, попадание в корабль. Офицер штаба доложил, что бомба попала в носовую часть линкора «Марат».
Владимир Филиппович сел в машину и, несмотря на разрывы бомб и падающие осколки зенитных снарядов, поехал в гавань, на корабль, где три года служил старшим помощником. Его стремление немедленно попасть на «Марат» объяснялось не только любовью к этому линкору, беспокойством о судьбах людей. Корабль был крупнейшим на Балтике, где грозная артиллерия не раз ставила огненный заслон наступающему врагу, но заехать на причал было нельзя: вражеские самолеты штурмовали корабли. Пешком адмирал отправился к линкору и увидел, что носовая часть с первой орудийной башней оторвана и утонула. К кораблю спешили спасательные буксиры. Осевший на грунт корабль продолжал вести зенитный огонь.
Осмотрев «Марат», адмирал вернулся на командный пункт. Потери оказались тяжелыми: поврежден и сел на грунт лидер «Минск», две бомбы попали в крейсер «Киров», затонули подводная лодка М-74, буксир и транспорт. Но противнику снова не удалось достичь главной цели – расправиться с основными силами флота.
Гитлеровцы кричали на весь мир, что Балтийского флота больше не существует, а «несуществующий флот» продолжал наносить удары по вражеским войскам. Корабли развернули орудия в сторону берега и разили моторизованные колонны и пехоту противника. Даже «Марат», который больше не выходил в море, своей крупнокалиберной артиллерией стоял преградой на пути врага.
Ленинград оборонялся и наступал. Четыре десанта высадил флот. Наиболее крупный в ночь на 5 октября в Петергоф. Командующий лично провожал десантников. Он подошел к краснофлотцу, обвязанному, как в гражданскую войну, пулеметными лентами.
– С какого корабля?
– Краснофлотец Доронин. С «Авроры».
Командующий спросил о настроении, о готовности к бою.
– В гроб загоним!
– Значит, воевать будем по-балтийски?
– Только так, товарищ командующий!
С гордостью смотрел Трибуц на моряков. Знал, что будут они биться до последнего. И действительно, балтийский десант отвлек от города значительные силы и нанес гитлеровцам немалый урон.
Те, кто встречался с Трибуцем в то время, отмечали его необычайную работоспособность. Трудно было сказать, когда он отдыхал. И днем, и вечером, и ночью – доклады, вводные, приказы, распоряжения, и по каждому вопросу следовало оперативное, верное решение. Как правило, оптимальное в создавшихся условиях: взрывчатку добыть из старых глубинных бомб и снарядов, уплотнительную резину для подводников изготавливать в специально оборудованной мастерской… Пусть любой из этих вопросов не главный для командующего, но в условиях блокады каждый из них вдруг приобретал особое значение, и Трибуц вникал, казалось бы, даже в мелочи.
Трибуца все больше тревожил вопрос: как быть с Ханко? Вспомнился переход из Таллина – за излишнее промедление расплачивались кораблями, транспортами, а главное – людьми. Было ясно: оставлять Ханко придется. За 240 миль от Кронштадта пополнение и боезапас по льду не доставишь. Да и в городе всего в обрез. Что можно провести в караванах сейчас и что зимой, когда станет залив… Разница большая…
Обстановка под Ленинградом не позволяла усилить гарнизон Ханко. Больше того, в конце октября штаб фронта снова потребовал от флота людей. Трибуц предпринял важный шаг: послал четыре корабля на Ханко. Они повезли снаряды, немного бензина, консервированную кровь и почту. Больше командующий флотом не смог дать ничего, но забрал людей. И тяжелораненых, и пополнение – на Ораниенбаумский плацдарм.
Вскоре пришло указание Ставки об эвакуации гарнизона Ханко. Ее осуществление проводилось в чрезвычайно сложных условиях. Оба побережья Финского залива находились в руках противника; здесь действовали его значительные силы, а на море были выставлены плотные минные заграждения. Выдержка и искусство моряков-балтийцев вновь превозмогли суровое испытание. С 26 октября по 2 декабря с Ханко ушло девять конвоев. Они доставили в Ленинград более 22 тысяч воинов с вооружением, техникой и продовольствием. Врагу так и не удалось ступить на землю «красного Гангута», пока он не был эвакуирован по приказу командования. Из глубокого вражеского тыла, через минные поля, толстый лед, отражая удары «юнкерсов», прошли караваны судов.
Тысячи защитников Ханко пополнили ряды воинов, отстаивающих Ленинград.
Адмирал встречал героев-ханковцев в Кронштадте. Горячими, проникновенными словами приветствовал он героев. Пять с лишним месяцев отважный гарнизон Ханко стойко сражался с превосходящим противником. Сковав до двух вражеских дивизий, он оказал значительную помощь войскам, оборонявшим Ленинград. «Высшим мужеством, стойкостью и упорством гордится каждый советский патриот», – говорилось в приказе войскам Ленинградского фронта в связи с эвакуацией Красного Гангута.
В первый военный год необычайно рано – в конце октября – пришла зима в Ленинград, сковав льдом Финский залив, запорошив снегом улицы, площади и проспекты. Холод и голод ворвались в дома, остановились многие фабрики и заводы. Замерз водопровод, прекратилась подача электроэнергии. Через забитые фанерой окна в ленинградские квартиры все чаще заглядывала смерть.
Были предприняты все меры, чтобы прорвать блокадное кольцо. Вернули Тихвин, в котором противнику пришлось похозяйничать всего несколько дней. Когда враг был остановлен, начались наши контрудары. В бой вступали дивизия за дивизией, порой без танков, при слабой артиллерийской поддержке. В тяжелые, кровопролитные бои шли воины, чтобы сберечь жизни детей, женщин, стариков. К сожалению, соединиться с Большой землей не удалось. Не хватило сил.
Однажды Трибуца вызвал Жданов для доклада об обеспеченности флота продовольствием и горючим.
– Кулаки вы, дорогие товарищи! – пошутил он, просматривая документы. – Смотрите, сколько у вас хлеба, мазута, консервов, шоколада… Побольше бы нам таких запасливых, веселее бы жить стало.
До того, как встал лед на заливе, с кронштадтских складов в Ленинград перевезли немало продуктов, нефти, угля. Это была небольшая, но все же ощутимая помощь измученному голодом и холодом городу.
Как-то Трибуц посетил Невскую Дубровку, плацдарм, где вместе сражались краснофлотцы, красноармейцы и юнги-мальчишки, одетые в морские шинели. Здесь на каждом метре взрывались снаряд или мина, а плотность вражеского огня составляла 25 пуль на квадратный метр.
Показывая на искореженную, перепаханную взрывами землю, на обломки разбитых при попытках переправиться шлюпок и баркасов, старшина-сверхсрочник говорил адмиралу о готовности сражаться до последнего дыхания, выполнить любой приказ. В конце беседы у него вырвалось: «Скорее бы на свои коробочки!» Вернуться на свои «коробочки» (так моряки часто называли корабли) мечтали все моряки, но как самоотверженно они бились на суше! И какая за этим стоит работа партии с людьми в предвоенные годы! Как много сделано, чтобы вырастить вот такое поколение, как этот младший командир!
В конце 1941 года штаб и политуправление флота перебазировались из Кронштадта в Ленинград – поближе к стоящим в Неве кораблям. В здании электротехнического института имени В. И. Ульянова-Ленина на улице профессора Попова разместились отделы и службы, а флагманский командный пункт флота находился рядом, в небольшой церквушке.
Из окон штаба был хорошо виден знаменитый Ленинградский ботанический сад. Не раз Трибуц, останавливаясь у окон, смотрел на погибшие пальмы, замерзшие после того, как осколки фашистской бомбы разбили стеклянные оранжереи. Глядя на мертвые, покрытые инеем деревья, командующий думал о вмерзших в лед на Неве кораблях, о большом некомплекте людей на флоте. Многие специалисты ушли на сухопутный фронт. Без них «коробочки» не могут плавать. Когда на суше велись решающие бои, шла речь о судьбе Ленинграда, было закономерно, что из моряков создавались части или брали пополнение в армейские подразделения, порой не считаясь с нуждами флота. Теперь иная обстановка. Ленинград выстоял. Живет и готов к борьбе флот. Трибуц решил переговорить со Ждановым, поскольку от него – члена Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б), члена Военного совета фронта, которому был подчинен флот, – зависело многое.
– Андрей Александрович, балтийцы только в минувший месяц доставили с Ханко и дали фронту более 22 тысяч закаленных воинов-кадровиков, – начал командующий флотом при встрече со Ждановым. – Теперь, надеюсь, от нас будут требовать меньше людей…
Жданов понимал, что командующий флотом ведет речь не о прошлом, а о будущем, добивается, чтобы корабли могли плавать, пополнились специалистами. Есть, конечно, и другие нужды у моряков, и он ответил:
– Заходите, потолкуем. За зимой идет весна.
Трибуц понял, что нужны обоснованные предложения о предстоящих действиях флота – их готов выслушать и изучить Военный совет фронта. Теперь требовалось четко сформулировать предложения, определить наиболее эффективные способы действий флота в конкретно сложившейся обстановке.
На заседании Военного совета флота подвели итоги сорок первого года. Общий результат был удовлетворительным: флот сохранен, нанесен значительный ущерб врагу, помог выиграть важный этап битвы за Ленинград. Выступавшие говорили и о недостатках кампании: не всегда удачно взаимодействовали разнородные силы, слабо прикрывала корабли авиация, в решающие дни прорыва из Таллина мало оказалось тральщиков. Рассматривались и отдельные вопросы, касавшиеся действий флота в 1942 году. О них думал командующий не раз. И не об отдельных вопросах. Нужна была генеральная линия, определявшая основное направление использования сил флота в новой кампании. Об этом Трибуц однажды и завел разговор с новым начальником штаба флота Юрием Федоровичем Раллем и начальником политуправления Владимиром Александровичем Лебедевым.
– Приближается Новый год. Мы ремонтируем корабли. А для чего? Где они будут плавать? – напрямую поставил вопрос Лебедев.
– Флот в кольце, прорыв в море для боя крайне затруднителен, – закончил Ралль. – А действовать нужно. Подводные лодки многое могут сделать.
– Вот-вот, – прервал Трибуц. – Воевать в открытом море на подводных лодках! А всем остальным – надводным кораблям, авиации и береговой артиллерии – обеспечивать успех подводников и решать, конечно, другие боевые задачи.
Владимир Филиппович высказал то, что выносил за последние недели и о чем думал только что, по пути из здания штаба Ленинградской военно-морской базы – Адмиралтейства к штабу флота, и беспокойство, владевшее им вот уже несколько дней, ушло. Говорили они долго и о многом. Трибуца радовало, что Ралль и Лебедев поняли его, загорелись его идеями.
И хотя эта беседа не была официальным совещанием, в ней определились многие наметки плана боевой учебы, судоремонта и последующих практических боевых действий в операциях 1942 года.
– Что ж, Юрий Федорович, сосредоточьте штаб на подготовке проекта конкретных предложений Военному совету фронта. – Этим указанием Раллю Трибуц как бы подвел итог беседы.
Предложение командования Балтийского флота о действиях в 1942 году 9 января было утверждено Военным советом Ленинградского фронта. В его решении подчеркивалось, что зимний ремонт и подготовка к весенним боевым действиям являются главной задачей КБФ и ленинградской судостроительной промышленности. Трибуца особенно радовал пункт решения, согласно которому на корабли возвращались ранее посланные на фронт специалисты. Новых ведь за два-три месяца не подготовить.
Флот готовился к летней кампании в сложнейших условиях первой блокадной зимы. Моряки и рабочие заводов, голодные и усталые, сутками не выходили из цехов и с кораблей, замерзая, под открытым небом, ремонтировали механизмы и корпуса кораблей, но до конца исполняли свой долг. А на кораблях доукомплектовывались экипажи, командиры занимались в классах торпедной стрельбы, шла учеба по специальности с краснофлотцами и старшинами.
Зимой 1942 года на Ленинградском фронте и на флоте развернулось снайперское движение. Член Военного совета флота Смирнов предложил командующему переключить активность людей на лучшее использование штатного оружия. Почему бы не подготовить снайперские батареи? Почему бы не поднять до снайперского уровня стрельбу торпедами? Конечно, пушка не винтовка, но повысить меткость огня, качество подготовки оружия можно и нужно. Командующий поставил этот вопрос на совещании командиров и военкомов. Работа на флоте в этом направлении была проведена большая. Не все батареи стали снайперскими, но многие научились накрывать врага с первых залпов.
Надежным щитом Ленинграда и Ладоги, прикрывавшим город и ледовую дорогу от воздушных налетов врага, были авиаторы. В воздушных боях прославились летчики авиаполка Б. И. Михайлова. 21 февраля 1942 года В. Ф. Трибуц вручил им гвардейское знамя. Обращаясь к стоявшим в строю авиаторам, командующий сказал:
– Партия и правительство поручили мне вручить вам, доблестным защитникам Ханко, Таллина и Ленинграда, гвардейское знамя. Передаю его боевому командиру полка.
Подполковник Михайлов, приняв знамя, поцеловал его и взволнованно сказал:
– Родина, слушай нас!
Опустившись вслед за командиром полка на колено, авиаторы повторяли клятву балтийских летчиков:
– Родина, пока наши руки держат штурвал самолета, пока глаза видят землю, стонущую под фашистским сапогом, пока в груди бьется сердце и в жилах течет кровь, будем драться, громить, истреблять нацистских зверей, не зная страха, не ведая жалости, во имя полной и окончательной победы над фашизмом.
Трибуц вспомнил те осенние дни, когда командование фронта возложило ответственность за прикрытие Ладоги с воздуха на авиацию Балтийского флота. Была создана специальная группа, большую половину ее составляла балтийская авиация. Летчики надежно охраняли «Дорогу жизни», в Ленинград поступало все больше продовольствия. Он не ошибся, перебросив к Ладожскому озеру этот полк.
Подумалось о людях, что защищали ледовую трассу.
Старшего лейтенанта Алексея Лазукина тяжело ранило в бою. Он довел самолет до аэродрома и посадил его. Умирая, летчик попросил передать его машину Анатолию Кузнецову. Тогда же, на другой день после смерти боевого друга, группа, в которой летал Кузнецов, сбила три вражеских истребителя и шесть бомбардировщиков.
Когда адмирал прощался с авиаторами, подполковник Михайлов сказал командующему:
– Балтийцы сделают все, чтобы ни один фашист не дошел ни до Ленинграда, ни до Берлина!
Командование противника не оставило надежду уничтожить Балтийский флот. Аэрофотосъемка вмерзших в лед Невы кораблей дала более или менее точное их расположение. На льду озера, неподалеку от Новгорода, сажей и углем немецкие солдаты нарисовали изображения кораблей в натуральную величину, и вражеская авиация произвела учебные налеты.
На ровном озерном льду, как и в штабных бумагах, все проходило гладко. Когда же в предвечерних сумерках 4 апреля группы по 25–30 самолетов приблизились к городу и Неве, их встретили дружным, сосредоточенным огнем зенитчики. Враг отступил, решив прибегнуть к другой тактике. Утром 5 апреля начался усиленный артиллерийский обстрел Ленинграда по квадратам. Вскоре огонь был перенесен на районы, прилегающие к Неве, ее основным протокам, и на судостроительные заводы.
Трибуц не ушел из кабинета в убежище, к обстрелам он привык давно. От близкого взрыва снаряда в кабинете вылетели стекла. К счастью, их осколки никого из находившихся у командующего не задели.
– Гитлеровцы думают, что подавили обстрелом наши зенитки. Теперь будет массированный налет, – сказал Владимир Филиппович начальнику штаба. – Распорядитесь, чтобы надежнее прикрыли корабли, строго соблюдали маскировку.
– Уже сделано. Истребители флота вместе с истребителями ПВО фронта находятся в воздухе, – доложил Ралль.
– Авиации оставаться над кораблями до полного отражения удара.
Налет на корабли был долгим, массированным. Но немецкой воздушной армаде снова не удалось выполнить задачу. При отражении налетов 4 и 5 апреля советские летчики и зенитчики сбили 26 бомбардировщиков. Замаскированные под береговые постройки и причалы корабли остались в строю, продолжалась их усиленная подготовка к выходу в море.
Не менее важным, чем судоремонт, было решение оперативно-тактических вопросов, связанных с предстоящими боями. Как лучше выполнить их? Командующий пригласил командира дивизиона подводных лодок капитана 2-го ранга В. А. Егорова.
– На мой взгляд, выходить можно весной, – говорил комдив. – Минная обстановка улучшится, так как часть мин сорвется и будет унесена льдами.
– Какие трудности вы предвидите в использовании наших сил? – спросил Трибуц.
Егоров взял со стола остро отточенный карандаш, обвел им малые глубины у побережья.
– За этой зоной надо следить особенно внимательно, – заметил он. – К ней уже в прошлом году прижимались транспорты противника.
Командующий понял основную, пока еще не высказанную мысль: подводные лодки не всегда могут атаковать на малых глубинах, и это была одна из главных трудностей борьбы с вражескими конвоями.
– Пустили утку, – продолжал комдив, – будто Балтийский флот приказал долго жить, затонул… а сами боятся его. С небольших глубин кто их сможет выгнать? Пока берег в их руках – никто. Ну разве в какой-то мере авиация. Говорю командирам: неделями выжидайте свой трофей, потому что рано или поздно любому конвою приходится менять глубины во время перехода.
Командующий и флотский командир советовались также по вопросам управления кораблями с берега, взаимодействия разнородных сил флота. Предложения опытного подводника были учтены при разработке штабом оперативных планов.
В апреле сорок второго Трибуца вызвал Н. Г. Кузнецов. Первый вопрос: как прошла зима? Командующий флотом рассказал о героизме ленинградцев, о ходе ремонта, не скрывая трудностей.
– Люди работают, не имея ни одного спокойного часа, под постоянным воздействием противника, – говорил он, – сейчас даже выход из Невы через Морской канал будет опасным боевым походом и потребует прикрытия батарей и обязательно авиации.
Трибуц развернул карту. Нанесенная на нее обстановка показывала, что противник удерживал южное побережье залива до пригорода Ленинграда Урицка, на севере – до старой государственной границы и мог обстреливать город и корабли.
– Некуда выдвинуть даже посты воздушного оповещения, и поэтому налеты вражеских самолетов здесь будут внезапными. А противник подтянул к городу большое количество бомбардировщиков, а в Стрельну и Петергоф – истребители для их прикрытия.
Трибуц рассказал о резком усилении врагом противолодочной обороны – дополнительных сетевых и минных заграждениях, усилении средств наблюдения, постановках мин с надводных кораблей, подводных лодок и самолетов.
– Трудновато придется! – заметил Кузнецов. – Как думаете действовать?
– Противодействие противника будем преодолевать с помощью авиации, тральщиков, катеров-охотников от пирса и до выхода в нашу маневренную базу на Лавенсари. А затем – скрытый самостоятельный переход подводных лодок… Их действия рассчитываются на максимальную автономность. На авиацию флота возлагаем задачу заставить корабли противника уходить с мелководья дальше в море, где их смогут атаковать подводные лодки.
Кузнецов расспрашивал о многом, вникал в детали и в целом одобрил действия и планы командования флотом. Обещал помочь горючим. Оно было получено к началу навигации.
В апреле 1942 года на заседании Военного совета флота Трибуц выступил с докладом об обстановке на море, подчеркнул значение умелых тактических решений и изучения организации противолодочной обороны противника. Командиры соединений подводных лодок доложили о ходе подготовки к выходу в море.
Но вот настало время вступать в бой главным силам. Командование флота тщательно подготовило наступление подводников через вражеские минные поля и противолодочные заграждения. Три эшелона подводных лодок один за другим в течение навигации должны были прорваться в открытое море.
На основе изучения особенностей противолодочной обороны противника, тактики его действий Трибуц принял решение: выход и возвращение в базу каждой лодки планировать как операцию, тральщикам очищать от мин фарватеры, катерам-дымзавесчикам задымлять их, береговой обороне подавлять батареи врага, авиации прикрывать с воздуха переходы. На остров Лавенсари последнюю точку, откуда выходили и куда возвращались лодки, – для обеспечения их действий Трибуц послал командира дивизиона Полещука.
В начале июня в плавание вышла подводная лодка Щ-304, построенная в тридцатые годы на собранные комсомольцами страны средства. В течение трех суток корабль под командованием капитана 3-го ранга Я. П. Афанасьева прошел четыре линии минных заграждений, передал по радио разведывательные данные и, торпедировав крупный транспорт, открыл счет балтийских подводников в их наступлении на втором году войны.