Страница:
На каких-то участках советско-германского фронта в отдельные периоды, особенно в битве под Москвой, затем под Сталинградом люфтваффе утрачивали господство в воздухе. Но это до поры воспринималось как нечто, обусловленное какими-то привходящими моментами (например, «русская зима»), не более чем как случайные эпизоды. Спесь сохранялась у фашистских летчиков и в начале воздушных боев на Кубани. Но по мере того, как под ударами наших истребителей факелами устремлялись к земле их сбитые самолеты, она все быстрее слетала с них: все чаще удирали их истребители из района боя, а бомбардировщики сбрасывали бомбы куда попало. То, что видел теперь Вершинин в исполнении лучших летчиков-истребителей 4-й воздушной армии, преисполняло его чувством глубокой к ним благодарности. Они выстояли в самое трудное время, не растерялись, не спасовали, выдержали тяжелейшие испытания и вот начали бить врага наверняка.
Взять того же Покрышкина. Впервые увидел его Константин Андреевич в строю летчиков 16-го гвардейского истребительного авиаполка, когда в начале лета 1942 года на аэродроме в Славяносербске вручал полку гвардейское знамя. Факты боевой биографии неоспоримо свидетельствовали о его самобытности, незаурядности. Он был одним из немногих ветеранов полка, кто встретил войну в первый ее день и продолжал оставаться в строю, хотя практически не выходил из боев вплоть до отправки полка осенью 1942-го в тыл на переучивание. Что это – счастье, везение? Невольно вспоминались слова Суворова о том, что не следует постоянно кивать на везение, когда-то ведь и умение в расчет брать следует. Вот это умение, постоянный поиск путей к боевому совершенствованию было главным, что выделяло этого отважного среди отважных.
Изо дня в день водил он группы истребителей на сопровождение бомбардировщиков, штурмовиков, летал на разведку, выполнял самые ответственные задания. Периодически ему поручали обучение молодых летчиков, прибывавших на пополнение. К осени 1942 года, когда 16-й гвардейский полк вывели на отдых и переучивание, на боевом счету Покрышкина числилось свыше 350 боевых вылетов и 12 сбитых самолетов противника.
Наблюдая теперь за действиями над Крымской шестерки, ведомой Покрышкиным, Вершинин, видно, вспомнил о нем… Две радиограммы поступило в тот день от командующего ВВС Северо-Кавказского фронта. В первой он объявил благодарность всем летчикам группы Покрышкина. Во второй приказал гвардии майора П. П. Крюкова и гвардии капитана А. И. Покрышкина представить к награждению боевыми орденами.
Что касается письма Бормана, то Вершинин предложил Науменко размножить это письмо, продиктовал распоряжение: разослать его в истребительные авиационные дивизии и обсудить со всеми командирами полков и эскадрилий; организовать выезды командиров авиадивизий на главную радостанцию наведения для ознакомления с опытом руководства истребителями по радио с земли; провести в соединениях летно-тактические конференции с выступлениями на них лучших летчиков воздушной армии; на основе изучения и обобщения всех предложений внедрить затем новые приемы действий в боевую практику истребительной авиации.
Выполняя указания командующего ВВС фронта, Науменко вновь побывал в 16-м гвардейском истребительном полку: в действиях его летчиков наиболее ярко проявлялись новые идеи в тактике ведения воздушного боя.
В тот день наши войска продолжали наступление за овладение Крымской. Противник пытался остановить их бомбовыми ударами с воздуха. 16-й авиаполк получил задачу – прикрыть наступление сухопутных войск, отогнать вражеские бомбардировщики. Командир полка поочередно отправлял к переднему краю четверки и шестерки истребителей. Конечно, желательно было бы действовать большими группами над полем боя, это хорошо понимал Науменко. Однако можно понять и командира полка: укрупнив состав группы, он не сможет обеспечить непрерывное патрулирование над Крымской в течение отведенного ему времени. К сожалению, и командующий воздушной армией не мог уменьшить для полка этот отрезок времени, потому что сил не хватало. Летчики и ведущие групп, естественно, были недовольны тем, что над полем боя они всякий раз оказываются в меньшинстве. Вернувшись с задания, Покрышкин на вопрос Науменко ответил со всей категоричностью:
– Нельзя так воевать, товарищ генерал!
– Чем недоволен, говори!
– А тем, что мы до сих пор пытаемся бить врага растопыренными пальцами. Это же не сорок первый год, товарищ генерал, а сорок третий. У нас позади Сталинград!
– Как же, по-твоему, надо бить?
– Кулаком! Только кулаком и, как говорится, под самую скулу. Разве мы не можем послать на перехват «юнкерсов» большую группу и встретить их еще там, за линией фронта? Что мы как шмели жужжим только над полем боя? И много ли может сделать четверка?
Впрочем, Покрышкин высказал и свои взгляды о действиях четверок, и многое другое, как говорится, наболевшее. Сетования летчиков относительно малочисленности групп наших истребителей, посылаемых в бой, были Науменко понятны, хотя пока что не хватало сил для их укрупнения. Наблюдения Покрышкина и его товарищей за особенностями действий противника, предложения о целесообразной тактике наших истребителей в этих условиях – их конкретные расчеты прямо-таки просились в методическую разработку, которую по указанию Вершинина готовил штаб армии по обобщению опыта борьбы с вражескими бомбардировщиками.
Методическая разработка способов борьбы с вражескими бомбардировщиками, основанная на опыте лучших летчиков, была подготовлена в середине апреля. Ознакомившись с ней, Вершинин предложил сначала обсудить эту работу с летным составом в одной из частей. Такое обсуждение провели в 45-м гвардейском истребительном авиаполку, где новаторами в тактике выступали братья Д. Б. и Б. Б. Глинки, ставшие впоследствии Героями Советского Союза. Предложения летчиков обрадовали Вершинина. Многие летчики полка внесли в разработку так много нового, что Константин Андреевич с удовлетворением подумал: «Вот ведь как масштабно мыслят: и свое – летное, и наше – командирское, учитывают». Выступления летчиков во многом изменили содержание методической разработки. Она стала хорошим пособием для авиаторов.
Многое из того, что говорили летчики и что Вершинин мысленно назвал «нашим – командирским», реализовывалось. В частности, по указанию Вершинина была создана специальная группа истребителей, базировавшаяся на аэродроме в районе Геленджика. Вместе с ВВС Черноморского флота эта группа осуществляла перехват вражеских бомбардировщиков, вылетавших с аэродромов Керченского полуострова. В результате еще до подхода к цели боевой порядок противника нарушался, нередко и с потерями для него. Это значительно облегчало действия наших истребителей на переднем крае, но этого рядовые летчики – участники совещапня, естественно, не знали. Вершинина радовало, что они в своих выступлениях не ограничивались лишь своими обязанностями, а проявляли заботу об общем ходе боевых действий, причем квалифицированно.
На совещании многие высказали мысли, схожие с доводами Бормана. Хотя Вершинин был и сам согласен с этими доводами, он все же решил их специально обсудить на встрече с лучшими истребителями 4-й воздушной армии.
Однако встречу пришлось отложить. Противник предпринял отчаянные усилия, чтобы ликвидировать плацдарм советских войск южнее Новороссийска. Приостановив наше продвижение в районе Крымской, вражеские части 17 апреля в районе Мысхако после мощной артиллерийской и авиационной подготовки перешли в наступление, чтобы уничтожить героический десант 18-й армии, удерживающий Малую землю.
Ранним утром этого дня вражеская артиллерия открыла массированный огонь по переднему краю и ближайшей глубине наших войск. За полтора часа по плацдарму было выпущено свыше десяти тысяч снарядов и мин. В это же время самолеты противника группами по 50–70 машин наносили бомбоштурмовые удары на всю глубину обороны и по всему фронту, стремясь подавить нашу оборону на переднем крае, огневые позиции артиллерии, командные пункты, уничтожить резервы боеприпасов. Вслед за скоростными бомбардировщиками волнами двигались пикирующие, за ними – штурмовики. По свидетельству противника, 17 апреля в налетах на плацдарм Мысхако участвовало более 1070 самолетов, часть из которых делала по нескольку вылетов. Интенсивность действий вражеской авиации над плацдармом не снижалась вплоть до 20 апреля. Это был срок, в который немецко-фашистское командование намечало окончательный разгром Малой земли.
Положение для защитников Малой земли сложилось исключительно тяжелое. Советское Верховное Главнокомандование решило перебросить на Северо-Кавказский фронт три авиационных корпуса из резерва Ставки: 3-й истребительный (командир – генерал Е. Я. Савицкий), 2-й бомбардировочный (командир – генерал В. А. Ушаков), 2-й смешанный (командир – генерал И. Т. Еременко) – и 287-ю истребительную авиационную дивизию (командир – полковник С. П. Данилов).
К 20 апреля из состава этих соединений на Кубань прибыло 300 самолетов (переброска и ввод в бой остальных сил – до 200 самолетов – происходили в конце апреля – начале мая). Вершинин доложил Военному совету фронта о том, что соотношение сил в авиации значительно изменилось в лучшую для нас сторону. Действительно, 17 апреля в налетах на небольшой клочок земли, обороняемый десантниками, участвовали 361 обычный и 401 пикирующий бомбардировщик, 71 штурмовик и 206 истребителей. Этим силам с нашей стороны противопоставили всего лишь 500 самолетов, в том числе 100 бомбардировщиков. А уже 20 апреля в распоряжении командования фронта насчитывалось 900 самолетов.
Боеспособность авпации фронта возросла не только за счет количественного роста самолетного парка. Иным стало его качество. Удельный вес новых типов бомбардировщиков возрос до 65 процентов (раньше только 25–30 процентов). Истребительные авиационные полки, прибывшие на усиление, имели на вооружении прекрасные отечественные самолеты «лавочкины» и «Яковлевы».
Вершинин в эти дни был необычайно возбужден, хотя внешне это и не проявлялось. Наконец создавались условия для осуществления того, что он давно вынашивал в своем сознании и что удавалось делать лишь частично и кратковременно, – для массированного применения авиационных сил.
И Вершинин голову ломал, как лучше использовать значительное количественное и качественное усиление авиации Северо-Кавказского фронта. По его указанию штаб готовил конкретные предложения по постановке боевых задач прибывавшим авиационным соединениям. Сам Вершинин знакомился с их командирами. Об одной из этих встреч мы узнаем из рассказа дважды Героя Советского Союза, маршала авиации Е. А. Савицкого, бывшего в то время командиром 3-го истребительного авиационного корпуса.
Встреча состоялась вечером 17 апреля 1943 года в штабе 4-й воздушной армии.
Вершинин приехал в штаб армии усталый, озабоченный. Но принял Савицкого радостно.
– Ждали! Ох, как мы ждали вас!
Доклад командира корпуса о состоянии его частей и соединений еще более воодушевил Вершинина. В состав корпуса входили две истребительные дивизии и соответствующие службы. Полки этих дивизий в конце 1942 года были переброшены с Дальнего Востока. Там они летали на устаревших самолетах И-16 и И-153 («Чайка»). До прибытия на Кубань летчики дивизии в боях не участвовали. Но они имели высокий уровень подготовки в технике пплотрфоваиия и воздушной стрельбе, что позволило им быстро овладеть истребителями Як-1 и Як-7б. Словом, боевого опыта летчики корпуса еще не имели. Но какова подготовка! Это и обрадовало Вершинина. Выслушав Савицкого, он сразу приступил к делу:
– Начну без обиняков. Время дорого. Положение серьезное. За плацдарм на Мысхако обе стороны дерутся отчаянно, не жалея сил. Представляете, почти три десятка квадратных километров, огромные трудности с подвозом боеприпасов, питания, эвакуацией раненых, а они держатся. И как держатся! Уму непостижимо. Постоянный обстрел из всех калибров артиллерии, беспрерывные бомбежки…
Касаясь соотношения авиационных сил на Северо-Кавказском фронте, Вершинин так обрисовал его Савицкому:
«У немцев, вероятно вам уже доложили, на нашем участке действует около 1200 боевых самолетов. У меня их всего в двух воздушных армиях не более 450. И даже приплюсовывая к ним 70 самолетов Черноморского флота и 60 бомбардировщиков авиации дальнего действия, получаем 580 единиц. Кроме того, летный состав измотан в зимних боях, большие потери, особенно в последние три недели… Дерутся отчаянно… Но слишком неравные силы. Вот почему вас так срочно перебросили сюда. И с ходу, как говорится, в бой…»
Вершинин подробно, по-товарищески напутствовал комкора, заранее настраивая его на поиск наиболее верных путей к победе в сложнейшей ситуации. И сам уже включался в раздумья вместе с ним. Потому предугадал, чем был обеспокоен в те минуты Савицкий.
– Понимаю. Вам нужно хотя бы несколько дней на подготовку, – сказал он в раздумье, – на знакомство с районом боевых действий. Понимаю. Но нет у меня в запасе для вас ни одного дня. Единственное, чем помогу, – дам несколько летчиков из наших частей, опытных ребят. Они помогут.
Вечером того же дня в штаб корпуса Савицкого поступило распоряжение, подписанное начальником штаба 4-й воздушной армии. Из него следовало, что частям корпуса дается на облет района один день, после чего с утра 19 апреля они должны быть готовы к прикрытию десантников на Малой земле. По распоряжению Вершинина к корпусу Савицкого для передачи опыта прикреплялись опытные летчики из 216-й дивизии.
Вечером следующего дня по указанию Вершинина корпусу Савицкого была поставлена боевая задача: одной дивизией сопровождать бомбардировщиков и штурмовиков, второй – патрулировать над Мысхако, не давать фашистам бомбардировать десант.
19 апреля и на земле и в воздухе было чрезвычайно жарко. Над Малой землей стояли столбы пыли и дыма. Воздушные бои непрерывно возникали на всем пространстве. Результаты первого боя, как вспоминал Савицкий, ему и его начальнику штаба не казались удовлетворительными: слишком велики были потери, хотя за каждый потерянный в бою самолет было уничтожено несколько вражеских. Поэтому ввод в бой свежих сил на стороне нашей авиации в момент, когда борьба за господство в воздухе достигла своего апогея и решающим образом влияла на ход боевых действий на земле, оказал большое влияние на развернувшееся грандиозное авиационное сражение над Кубанью.
18 апреля на Северо-Кавказский фронт прибыли представители Ставки ВГК Маршал Советского Союза Г. К. Жуков и маршал авиации А. А. Новиков. К этому времени штаб ВВС фронта завершил разработку плана авиационного наступления. Он еще раньше был одобрен Военным советом фронта и во многом уже начал претворяться в жизнь. Теперь план был утвержден Г. К. Жуковым и А. А. Новиковым. Существенных поправок в него внесено не было. Но по вопросам представителей Ставки ВГК Вершинин понял, что от ВВС фронта и от него, их командующего, ожидается нечто большее, чем обеспечение боевых действий наземных войск. Задача состояла в том, чтобы завоевать господство в воздухе. И то, что план был утвержден без существенных поправок, еще раз убедило Вершинина, что он в своих исканиях стоит на правильном пути.
Суть плана состояла в том, чтобы бить врага не только в воздухе, но и на земле, на его аэродромах, причем так, чтобы удары наращивались, перерастая в массированное наступление всеми силами. А сил прибавилось намного.
20 апреля стало переломным днем в сражении на Малой земле. Спустя два дня наступательные действия немецко-фашистских войск заметно ослабели, их авиация, понесшая серьезные потери, резко снизила активность. Если 17 апреля в районе боевых действий отмечалось до 1248 самолето-пролетов противника и он обрушивался на десантников группами по 30–60 бомбардировщиков под сильным прикрытием своих истребителей, то уже 21–22 апреля количество самолето-пролетов уменьшилось вдвое, причем в эти последние два дня наши летчики сбили еще 45 фашистских самолетов. Высокую оценку действиям руководимых Вершининым ВВС дал Военный совет фронта: «В течение трех дней над участком десантной группы происходили непрерывные воздушные бои, в результате которых авиация противника, понеся исключительно большие потери, вынуждена была уйти с поля боя. Господство в воздухе перешло в наши руки. Этим определилась и дальнейшая наземная обстановка».
Успешно наносили удары наши бомбардировщики по аэродромам противника. В связи с сильным противодействием вражеских истребителей эти удары осуществлялись только по ночам. Наиболее эффективно осуществляли налеты по крупным аэродромам в Сарабузе и Саках в Крыму летчики авиации дальнего действия, уничтожившие и повредившие свыше сотни бомбардировщиков противника.
Как ни напряженна была обстановка, Вершинин все же нашел время для проведения ранее намеченной встречи с летчиками-истребителями. На нее были приглашены лучшие мастера воздушного боя из разных полков, в том числе П. П. Крюков, А. И. Покрышкин, Д. Б. Глинка, В. Г. Семенишин. Прибыли они на аэродром вблизи Краснодара прямо на своих боевых самолетах. Прежде всего их пригласили в столовую к нарядно сервированному столу, накормили вкусным завтраком. Как вспоминает в своих мемуарах Покрышкин, «на столе присутствовал и полный чайник с красным вином, а Глинка с нарочитой подозрительностью оглядывался вокруг и спрашивал товарищей:
– Никто не засекает, сколько мы пьем?
– Да вроде бы нет.
– Тогда давайте еще нальем.
У нас был настоящий праздник: на столе вино, закуска. Полетов сегодня нет и не предвидится, начальство словно забыло о нас».
А начальство решило дать отдохнуть летчикам, пообщаться в дружеской обстановке. Вскоре состоялась деловая часть встречи с командующим ВВС Северо-Кавказского фронта. Вот как об этом рассказал А. И. Покрышкин:
– Давайте, товарищи, посоветуемся, – просто начал Вершинин, – как нам лучше бить врага в воздухе.
Генерал подробно обрисовал обстановку на фронте, охарактеризовал наши и немецкие воздушные силы, а затем остановился на наиболее важных проблемах боевого применения бомбардировочной, штурмовой и истребительной авиации. «Самая неотложная задача, которую нам предстоит решить, – говорил он, – это завоевание здесь, на Кубани, подавляющего господства в воздухе. Мы должны стать полными хозяевами неба».
Здесь, в штабе, я узнал, например, что бомбардировщики и штурмовики станут действовать теперь массированно. Это дает им возможность успешно строить самооборону, и нам не придется опекать их так, как раньше. Располагая достаточным количеством истребителей, натш командование будет в состоянии не только посылать на сопровождение крупные силы истребителей, но и постоянно держать определенное количество самолетов над передним краем, а также организовывать перехват вражеских бомбардировщиков на подходе к линии фронта.
– Раньше нам противник навязывал свою волю, – подчеркнул генерал, – а сейчас он приспосаблпвается к нашей тактике. Разве от хорошей жизни «юнкерсы» теперь все чаще сбрасывают бомбы, не доходя до цели и куда попало? Нет! Просто вместе с численным преимуществом враг все больше теряет и веру в свои силы. Наша задача – целиком захватить инициативу в свои руки.
Я едва сдержался, чтобы не сказать: «Правильно!» А когда генерал начал говорил о значении мастерства для достижения успеха в воздушном бою, мне захотелось выступить на этом совещании, поделиться своими мыслями о тактике, сказать о том, что волнует нас, истребителей.
После меня выступили другие товарищи. Генерал Вершинин внимательно выслушал всех и даже сделал какие-то записи в своем блокноте».
Так и учились они на войне друг у друга: летчики-командиры у своего командующего, командующий у них. Учились постоянно, непрерывно, взаимно обогащая друг друга.
Сам Вершинин постоянно был в творческом поиске. Он смело ломал устаревшее. Именно в небе Кубани стараниями Вершинина и его штаба стал энергично вытесняться, как его окрестили, «строй-рой» – сомкнутый боевой порядок, основанный на «локтевой» связи. Вместо него вводился новый боевой порядок – свободно маневрирующие пары в рамках пространства, которое занимает подразделение. Вершинин требовал от командиров истребительных авиационных полков и дивизий предоставлять максимум инициативы паре, находившейся в боевом порядке группы, широко использовать свободные полеты, смелее воспитывать в каждой части асов и предоставлять им самостоятельность в выборе целей и методов атак.
Запретить старое – лишь одна половина дела. Главное – убедить людей, что это сделано правильно, что когда-то привычное уже изжило себя, а пришедшее ему на смену имеет широкие перспективы.
Вершинин понимал, что некоторым командирам нелегко перестроиться, им нужно приложить немалые волевые усилия. Без убежденности, что так нужно, тут никак не обойтись. И потому он строго требовал, чтобы командиры авиаполков и дивизий в обязательном порядке лично выезжали в наземные войска для наблюдения за действиями своей авиации над полем боя.
Это требование, как правильно рассчитывал Вершинин, должно положить конец раздумьям «ехать – не ехать», ссылкам на нехватку времени – его у командиров всегда в обрез. Но Константин Андреевич хотел, чтобы каждый командир лично и не однажды понаблюдал за воздушными боями, проанализировал действия летчиков, сам бы понял, чего лишается тот, кто по старинке крутит в воздушном бою «карусель» и продолжает цепляться за «строй-рой».
– Пусть сами посмотрят. Пусть сами оценят, – говорил он работникам штаба, – тогда придет убежденность. Тогда они смогут душой воспринять новое, внедрять и распространять его в своих подразделениях и частях.
Расчет Вершинина оправдывался. В короткий срок весь летный состав включился в освоение новой тактики боевого применения скоростных истребителей. Конечно, как и во всяком новом деле, не обходилось без ошибок, особенно после того, как к управлению действиями истребителей с радиостанций наведения стали привлекать более широкий круг командиров.
Иногда право руководить, управлять с земли предоставлялось чуть ли не всем офицерам, выезжавшим на передний край, чтобы наблюдать за действиями своей авиации. А в этом деле тоже нужны были определенные навыки, очень конкретные и точные команды. Непродуманные ориентировки взвинчивали нервы находившимся в воздухе летчикам и, естественно, уже не способствовали, а мешали выполнению боевых задач. К примеру, появлялась в поле зрения командира пара «мессершмиттов», он, не замедлив, оповещал по радио: «В воздухе „мессы“!» Но где они, сколько их, кто из наших истребителей конкретно должен был изготовиться, обнаружить их и атаковать – об этом ни слова. Вот и начинали все находившиеся в воздухе летчики искать этих «мессов», менять курс и высоту…
Эти и другие недостатки были «болезнью роста». В процессе боевой практики они преодолевались. В частности, был установлен более четкий и строгий порядок управления самолетами по радио с земли.
24 апреля Вершинин прибыл в штаб корпуса Савицкого. Командир корпуса находился в это время в воздухе: в районе Крымской в паре со своим ведомым майором А. И. Новиковым провел воздушный бой против двух «мессершмиттов», сбив одного из них и обратив в бегство другого. Когда Савицкий приземлился, Вершинин поджидал его на самолетной стоянке. В ответ на доклад Савицкого о его боевом вылете и его результатах. Вершинин ничего не сказал и сразу перешел к делу, которое должен был решать именно с командиром корпуса, но говорил строже обычного, и это озадачило Савицкого. Вершинин оценил сложившуюся на данный момент обстановку, сформулировал вытекающие из нее боевые задачи авиакорпусу. Затем Константин Андреевич перешел к разбору действий летчиков-истребителей. Накануне он находился на ВПУ в районе Абинской и наблюдал около двух десятков воздушных боев летчиков 265-й дивизии. Дрались они смело, напористо, но без учета обстановки в воздухе. Несмотря на хорошую личную подготовку, в группе бой они вести еще но научились, часто теряли друг друга, плохо использовали радио.
– Необходимо обратить самое серьезное внимание на боевое сколачивание пар и звеньев, – говорил Вершинин. – Нужно чаще вылетать парами и звеньями, реже – эскадрильями. Пусть пары в воздухе взаимодействуют между собой, но не обязательно им находиться в едином боевом порядке. Нужно располагаться поэшелонно с разницей в высоте в 500–1000 метров. Решительно потребуйте от своих летчиков, чтобы они перестали возвращаться на аэродром по одному. Пара в воздухе не должна быть делимой ни при каких обстоятельствах!
Заключая беседу, Вершинин сказал:
– И вот на что обратите внимание – отказ радио нужно расценивать как отказ мотора или оружия. И попробуйте как-нибудь провести конференцию летчиков. Она принесет им большую пользу, поможет разобраться во многих новых для них тактических вопросах.
Савицкий, как он отмечал в своих мемуарах, надолго запомнил встречу с командующим. Еще, вероятно, и потому, что хотя и не услышал в тот раз нарекания от Вершинина, но по его настроению, строгому тону понял, что он недоволен, и понял, чем именно. «Я угадывал, – вспоминает Савицкий, – что он не одобряет моих боевых вылетов, хотя открыто мне об этом и не говорит. Я понимал, что мне, как командиру корпуса, следовало чаще находиться на своем командном пункте, анализировать обстановку, более целеустремленно ставить задачи полкам».
Взять того же Покрышкина. Впервые увидел его Константин Андреевич в строю летчиков 16-го гвардейского истребительного авиаполка, когда в начале лета 1942 года на аэродроме в Славяносербске вручал полку гвардейское знамя. Факты боевой биографии неоспоримо свидетельствовали о его самобытности, незаурядности. Он был одним из немногих ветеранов полка, кто встретил войну в первый ее день и продолжал оставаться в строю, хотя практически не выходил из боев вплоть до отправки полка осенью 1942-го в тыл на переучивание. Что это – счастье, везение? Невольно вспоминались слова Суворова о том, что не следует постоянно кивать на везение, когда-то ведь и умение в расчет брать следует. Вот это умение, постоянный поиск путей к боевому совершенствованию было главным, что выделяло этого отважного среди отважных.
Изо дня в день водил он группы истребителей на сопровождение бомбардировщиков, штурмовиков, летал на разведку, выполнял самые ответственные задания. Периодически ему поручали обучение молодых летчиков, прибывавших на пополнение. К осени 1942 года, когда 16-й гвардейский полк вывели на отдых и переучивание, на боевом счету Покрышкина числилось свыше 350 боевых вылетов и 12 сбитых самолетов противника.
Наблюдая теперь за действиями над Крымской шестерки, ведомой Покрышкиным, Вершинин, видно, вспомнил о нем… Две радиограммы поступило в тот день от командующего ВВС Северо-Кавказского фронта. В первой он объявил благодарность всем летчикам группы Покрышкина. Во второй приказал гвардии майора П. П. Крюкова и гвардии капитана А. И. Покрышкина представить к награждению боевыми орденами.
Что касается письма Бормана, то Вершинин предложил Науменко размножить это письмо, продиктовал распоряжение: разослать его в истребительные авиационные дивизии и обсудить со всеми командирами полков и эскадрилий; организовать выезды командиров авиадивизий на главную радостанцию наведения для ознакомления с опытом руководства истребителями по радио с земли; провести в соединениях летно-тактические конференции с выступлениями на них лучших летчиков воздушной армии; на основе изучения и обобщения всех предложений внедрить затем новые приемы действий в боевую практику истребительной авиации.
Выполняя указания командующего ВВС фронта, Науменко вновь побывал в 16-м гвардейском истребительном полку: в действиях его летчиков наиболее ярко проявлялись новые идеи в тактике ведения воздушного боя.
В тот день наши войска продолжали наступление за овладение Крымской. Противник пытался остановить их бомбовыми ударами с воздуха. 16-й авиаполк получил задачу – прикрыть наступление сухопутных войск, отогнать вражеские бомбардировщики. Командир полка поочередно отправлял к переднему краю четверки и шестерки истребителей. Конечно, желательно было бы действовать большими группами над полем боя, это хорошо понимал Науменко. Однако можно понять и командира полка: укрупнив состав группы, он не сможет обеспечить непрерывное патрулирование над Крымской в течение отведенного ему времени. К сожалению, и командующий воздушной армией не мог уменьшить для полка этот отрезок времени, потому что сил не хватало. Летчики и ведущие групп, естественно, были недовольны тем, что над полем боя они всякий раз оказываются в меньшинстве. Вернувшись с задания, Покрышкин на вопрос Науменко ответил со всей категоричностью:
– Нельзя так воевать, товарищ генерал!
– Чем недоволен, говори!
– А тем, что мы до сих пор пытаемся бить врага растопыренными пальцами. Это же не сорок первый год, товарищ генерал, а сорок третий. У нас позади Сталинград!
– Как же, по-твоему, надо бить?
– Кулаком! Только кулаком и, как говорится, под самую скулу. Разве мы не можем послать на перехват «юнкерсов» большую группу и встретить их еще там, за линией фронта? Что мы как шмели жужжим только над полем боя? И много ли может сделать четверка?
Впрочем, Покрышкин высказал и свои взгляды о действиях четверок, и многое другое, как говорится, наболевшее. Сетования летчиков относительно малочисленности групп наших истребителей, посылаемых в бой, были Науменко понятны, хотя пока что не хватало сил для их укрупнения. Наблюдения Покрышкина и его товарищей за особенностями действий противника, предложения о целесообразной тактике наших истребителей в этих условиях – их конкретные расчеты прямо-таки просились в методическую разработку, которую по указанию Вершинина готовил штаб армии по обобщению опыта борьбы с вражескими бомбардировщиками.
Методическая разработка способов борьбы с вражескими бомбардировщиками, основанная на опыте лучших летчиков, была подготовлена в середине апреля. Ознакомившись с ней, Вершинин предложил сначала обсудить эту работу с летным составом в одной из частей. Такое обсуждение провели в 45-м гвардейском истребительном авиаполку, где новаторами в тактике выступали братья Д. Б. и Б. Б. Глинки, ставшие впоследствии Героями Советского Союза. Предложения летчиков обрадовали Вершинина. Многие летчики полка внесли в разработку так много нового, что Константин Андреевич с удовлетворением подумал: «Вот ведь как масштабно мыслят: и свое – летное, и наше – командирское, учитывают». Выступления летчиков во многом изменили содержание методической разработки. Она стала хорошим пособием для авиаторов.
Многое из того, что говорили летчики и что Вершинин мысленно назвал «нашим – командирским», реализовывалось. В частности, по указанию Вершинина была создана специальная группа истребителей, базировавшаяся на аэродроме в районе Геленджика. Вместе с ВВС Черноморского флота эта группа осуществляла перехват вражеских бомбардировщиков, вылетавших с аэродромов Керченского полуострова. В результате еще до подхода к цели боевой порядок противника нарушался, нередко и с потерями для него. Это значительно облегчало действия наших истребителей на переднем крае, но этого рядовые летчики – участники совещапня, естественно, не знали. Вершинина радовало, что они в своих выступлениях не ограничивались лишь своими обязанностями, а проявляли заботу об общем ходе боевых действий, причем квалифицированно.
На совещании многие высказали мысли, схожие с доводами Бормана. Хотя Вершинин был и сам согласен с этими доводами, он все же решил их специально обсудить на встрече с лучшими истребителями 4-й воздушной армии.
Однако встречу пришлось отложить. Противник предпринял отчаянные усилия, чтобы ликвидировать плацдарм советских войск южнее Новороссийска. Приостановив наше продвижение в районе Крымской, вражеские части 17 апреля в районе Мысхако после мощной артиллерийской и авиационной подготовки перешли в наступление, чтобы уничтожить героический десант 18-й армии, удерживающий Малую землю.
Ранним утром этого дня вражеская артиллерия открыла массированный огонь по переднему краю и ближайшей глубине наших войск. За полтора часа по плацдарму было выпущено свыше десяти тысяч снарядов и мин. В это же время самолеты противника группами по 50–70 машин наносили бомбоштурмовые удары на всю глубину обороны и по всему фронту, стремясь подавить нашу оборону на переднем крае, огневые позиции артиллерии, командные пункты, уничтожить резервы боеприпасов. Вслед за скоростными бомбардировщиками волнами двигались пикирующие, за ними – штурмовики. По свидетельству противника, 17 апреля в налетах на плацдарм Мысхако участвовало более 1070 самолетов, часть из которых делала по нескольку вылетов. Интенсивность действий вражеской авиации над плацдармом не снижалась вплоть до 20 апреля. Это был срок, в который немецко-фашистское командование намечало окончательный разгром Малой земли.
Положение для защитников Малой земли сложилось исключительно тяжелое. Советское Верховное Главнокомандование решило перебросить на Северо-Кавказский фронт три авиационных корпуса из резерва Ставки: 3-й истребительный (командир – генерал Е. Я. Савицкий), 2-й бомбардировочный (командир – генерал В. А. Ушаков), 2-й смешанный (командир – генерал И. Т. Еременко) – и 287-ю истребительную авиационную дивизию (командир – полковник С. П. Данилов).
К 20 апреля из состава этих соединений на Кубань прибыло 300 самолетов (переброска и ввод в бой остальных сил – до 200 самолетов – происходили в конце апреля – начале мая). Вершинин доложил Военному совету фронта о том, что соотношение сил в авиации значительно изменилось в лучшую для нас сторону. Действительно, 17 апреля в налетах на небольшой клочок земли, обороняемый десантниками, участвовали 361 обычный и 401 пикирующий бомбардировщик, 71 штурмовик и 206 истребителей. Этим силам с нашей стороны противопоставили всего лишь 500 самолетов, в том числе 100 бомбардировщиков. А уже 20 апреля в распоряжении командования фронта насчитывалось 900 самолетов.
Боеспособность авпации фронта возросла не только за счет количественного роста самолетного парка. Иным стало его качество. Удельный вес новых типов бомбардировщиков возрос до 65 процентов (раньше только 25–30 процентов). Истребительные авиационные полки, прибывшие на усиление, имели на вооружении прекрасные отечественные самолеты «лавочкины» и «Яковлевы».
Вершинин в эти дни был необычайно возбужден, хотя внешне это и не проявлялось. Наконец создавались условия для осуществления того, что он давно вынашивал в своем сознании и что удавалось делать лишь частично и кратковременно, – для массированного применения авиационных сил.
И Вершинин голову ломал, как лучше использовать значительное количественное и качественное усиление авиации Северо-Кавказского фронта. По его указанию штаб готовил конкретные предложения по постановке боевых задач прибывавшим авиационным соединениям. Сам Вершинин знакомился с их командирами. Об одной из этих встреч мы узнаем из рассказа дважды Героя Советского Союза, маршала авиации Е. А. Савицкого, бывшего в то время командиром 3-го истребительного авиационного корпуса.
Встреча состоялась вечером 17 апреля 1943 года в штабе 4-й воздушной армии.
Вершинин приехал в штаб армии усталый, озабоченный. Но принял Савицкого радостно.
– Ждали! Ох, как мы ждали вас!
Доклад командира корпуса о состоянии его частей и соединений еще более воодушевил Вершинина. В состав корпуса входили две истребительные дивизии и соответствующие службы. Полки этих дивизий в конце 1942 года были переброшены с Дальнего Востока. Там они летали на устаревших самолетах И-16 и И-153 («Чайка»). До прибытия на Кубань летчики дивизии в боях не участвовали. Но они имели высокий уровень подготовки в технике пплотрфоваиия и воздушной стрельбе, что позволило им быстро овладеть истребителями Як-1 и Як-7б. Словом, боевого опыта летчики корпуса еще не имели. Но какова подготовка! Это и обрадовало Вершинина. Выслушав Савицкого, он сразу приступил к делу:
– Начну без обиняков. Время дорого. Положение серьезное. За плацдарм на Мысхако обе стороны дерутся отчаянно, не жалея сил. Представляете, почти три десятка квадратных километров, огромные трудности с подвозом боеприпасов, питания, эвакуацией раненых, а они держатся. И как держатся! Уму непостижимо. Постоянный обстрел из всех калибров артиллерии, беспрерывные бомбежки…
Касаясь соотношения авиационных сил на Северо-Кавказском фронте, Вершинин так обрисовал его Савицкому:
«У немцев, вероятно вам уже доложили, на нашем участке действует около 1200 боевых самолетов. У меня их всего в двух воздушных армиях не более 450. И даже приплюсовывая к ним 70 самолетов Черноморского флота и 60 бомбардировщиков авиации дальнего действия, получаем 580 единиц. Кроме того, летный состав измотан в зимних боях, большие потери, особенно в последние три недели… Дерутся отчаянно… Но слишком неравные силы. Вот почему вас так срочно перебросили сюда. И с ходу, как говорится, в бой…»
Вершинин подробно, по-товарищески напутствовал комкора, заранее настраивая его на поиск наиболее верных путей к победе в сложнейшей ситуации. И сам уже включался в раздумья вместе с ним. Потому предугадал, чем был обеспокоен в те минуты Савицкий.
– Понимаю. Вам нужно хотя бы несколько дней на подготовку, – сказал он в раздумье, – на знакомство с районом боевых действий. Понимаю. Но нет у меня в запасе для вас ни одного дня. Единственное, чем помогу, – дам несколько летчиков из наших частей, опытных ребят. Они помогут.
Вечером того же дня в штаб корпуса Савицкого поступило распоряжение, подписанное начальником штаба 4-й воздушной армии. Из него следовало, что частям корпуса дается на облет района один день, после чего с утра 19 апреля они должны быть готовы к прикрытию десантников на Малой земле. По распоряжению Вершинина к корпусу Савицкого для передачи опыта прикреплялись опытные летчики из 216-й дивизии.
Вечером следующего дня по указанию Вершинина корпусу Савицкого была поставлена боевая задача: одной дивизией сопровождать бомбардировщиков и штурмовиков, второй – патрулировать над Мысхако, не давать фашистам бомбардировать десант.
19 апреля и на земле и в воздухе было чрезвычайно жарко. Над Малой землей стояли столбы пыли и дыма. Воздушные бои непрерывно возникали на всем пространстве. Результаты первого боя, как вспоминал Савицкий, ему и его начальнику штаба не казались удовлетворительными: слишком велики были потери, хотя за каждый потерянный в бою самолет было уничтожено несколько вражеских. Поэтому ввод в бой свежих сил на стороне нашей авиации в момент, когда борьба за господство в воздухе достигла своего апогея и решающим образом влияла на ход боевых действий на земле, оказал большое влияние на развернувшееся грандиозное авиационное сражение над Кубанью.
18 апреля на Северо-Кавказский фронт прибыли представители Ставки ВГК Маршал Советского Союза Г. К. Жуков и маршал авиации А. А. Новиков. К этому времени штаб ВВС фронта завершил разработку плана авиационного наступления. Он еще раньше был одобрен Военным советом фронта и во многом уже начал претворяться в жизнь. Теперь план был утвержден Г. К. Жуковым и А. А. Новиковым. Существенных поправок в него внесено не было. Но по вопросам представителей Ставки ВГК Вершинин понял, что от ВВС фронта и от него, их командующего, ожидается нечто большее, чем обеспечение боевых действий наземных войск. Задача состояла в том, чтобы завоевать господство в воздухе. И то, что план был утвержден без существенных поправок, еще раз убедило Вершинина, что он в своих исканиях стоит на правильном пути.
Суть плана состояла в том, чтобы бить врага не только в воздухе, но и на земле, на его аэродромах, причем так, чтобы удары наращивались, перерастая в массированное наступление всеми силами. А сил прибавилось намного.
20 апреля стало переломным днем в сражении на Малой земле. Спустя два дня наступательные действия немецко-фашистских войск заметно ослабели, их авиация, понесшая серьезные потери, резко снизила активность. Если 17 апреля в районе боевых действий отмечалось до 1248 самолето-пролетов противника и он обрушивался на десантников группами по 30–60 бомбардировщиков под сильным прикрытием своих истребителей, то уже 21–22 апреля количество самолето-пролетов уменьшилось вдвое, причем в эти последние два дня наши летчики сбили еще 45 фашистских самолетов. Высокую оценку действиям руководимых Вершининым ВВС дал Военный совет фронта: «В течение трех дней над участком десантной группы происходили непрерывные воздушные бои, в результате которых авиация противника, понеся исключительно большие потери, вынуждена была уйти с поля боя. Господство в воздухе перешло в наши руки. Этим определилась и дальнейшая наземная обстановка».
Успешно наносили удары наши бомбардировщики по аэродромам противника. В связи с сильным противодействием вражеских истребителей эти удары осуществлялись только по ночам. Наиболее эффективно осуществляли налеты по крупным аэродромам в Сарабузе и Саках в Крыму летчики авиации дальнего действия, уничтожившие и повредившие свыше сотни бомбардировщиков противника.
Как ни напряженна была обстановка, Вершинин все же нашел время для проведения ранее намеченной встречи с летчиками-истребителями. На нее были приглашены лучшие мастера воздушного боя из разных полков, в том числе П. П. Крюков, А. И. Покрышкин, Д. Б. Глинка, В. Г. Семенишин. Прибыли они на аэродром вблизи Краснодара прямо на своих боевых самолетах. Прежде всего их пригласили в столовую к нарядно сервированному столу, накормили вкусным завтраком. Как вспоминает в своих мемуарах Покрышкин, «на столе присутствовал и полный чайник с красным вином, а Глинка с нарочитой подозрительностью оглядывался вокруг и спрашивал товарищей:
– Никто не засекает, сколько мы пьем?
– Да вроде бы нет.
– Тогда давайте еще нальем.
У нас был настоящий праздник: на столе вино, закуска. Полетов сегодня нет и не предвидится, начальство словно забыло о нас».
А начальство решило дать отдохнуть летчикам, пообщаться в дружеской обстановке. Вскоре состоялась деловая часть встречи с командующим ВВС Северо-Кавказского фронта. Вот как об этом рассказал А. И. Покрышкин:
– Давайте, товарищи, посоветуемся, – просто начал Вершинин, – как нам лучше бить врага в воздухе.
Генерал подробно обрисовал обстановку на фронте, охарактеризовал наши и немецкие воздушные силы, а затем остановился на наиболее важных проблемах боевого применения бомбардировочной, штурмовой и истребительной авиации. «Самая неотложная задача, которую нам предстоит решить, – говорил он, – это завоевание здесь, на Кубани, подавляющего господства в воздухе. Мы должны стать полными хозяевами неба».
Здесь, в штабе, я узнал, например, что бомбардировщики и штурмовики станут действовать теперь массированно. Это дает им возможность успешно строить самооборону, и нам не придется опекать их так, как раньше. Располагая достаточным количеством истребителей, натш командование будет в состоянии не только посылать на сопровождение крупные силы истребителей, но и постоянно держать определенное количество самолетов над передним краем, а также организовывать перехват вражеских бомбардировщиков на подходе к линии фронта.
– Раньше нам противник навязывал свою волю, – подчеркнул генерал, – а сейчас он приспосаблпвается к нашей тактике. Разве от хорошей жизни «юнкерсы» теперь все чаще сбрасывают бомбы, не доходя до цели и куда попало? Нет! Просто вместе с численным преимуществом враг все больше теряет и веру в свои силы. Наша задача – целиком захватить инициативу в свои руки.
Я едва сдержался, чтобы не сказать: «Правильно!» А когда генерал начал говорил о значении мастерства для достижения успеха в воздушном бою, мне захотелось выступить на этом совещании, поделиться своими мыслями о тактике, сказать о том, что волнует нас, истребителей.
После меня выступили другие товарищи. Генерал Вершинин внимательно выслушал всех и даже сделал какие-то записи в своем блокноте».
Так и учились они на войне друг у друга: летчики-командиры у своего командующего, командующий у них. Учились постоянно, непрерывно, взаимно обогащая друг друга.
Сам Вершинин постоянно был в творческом поиске. Он смело ломал устаревшее. Именно в небе Кубани стараниями Вершинина и его штаба стал энергично вытесняться, как его окрестили, «строй-рой» – сомкнутый боевой порядок, основанный на «локтевой» связи. Вместо него вводился новый боевой порядок – свободно маневрирующие пары в рамках пространства, которое занимает подразделение. Вершинин требовал от командиров истребительных авиационных полков и дивизий предоставлять максимум инициативы паре, находившейся в боевом порядке группы, широко использовать свободные полеты, смелее воспитывать в каждой части асов и предоставлять им самостоятельность в выборе целей и методов атак.
Запретить старое – лишь одна половина дела. Главное – убедить людей, что это сделано правильно, что когда-то привычное уже изжило себя, а пришедшее ему на смену имеет широкие перспективы.
Вершинин понимал, что некоторым командирам нелегко перестроиться, им нужно приложить немалые волевые усилия. Без убежденности, что так нужно, тут никак не обойтись. И потому он строго требовал, чтобы командиры авиаполков и дивизий в обязательном порядке лично выезжали в наземные войска для наблюдения за действиями своей авиации над полем боя.
Это требование, как правильно рассчитывал Вершинин, должно положить конец раздумьям «ехать – не ехать», ссылкам на нехватку времени – его у командиров всегда в обрез. Но Константин Андреевич хотел, чтобы каждый командир лично и не однажды понаблюдал за воздушными боями, проанализировал действия летчиков, сам бы понял, чего лишается тот, кто по старинке крутит в воздушном бою «карусель» и продолжает цепляться за «строй-рой».
– Пусть сами посмотрят. Пусть сами оценят, – говорил он работникам штаба, – тогда придет убежденность. Тогда они смогут душой воспринять новое, внедрять и распространять его в своих подразделениях и частях.
Расчет Вершинина оправдывался. В короткий срок весь летный состав включился в освоение новой тактики боевого применения скоростных истребителей. Конечно, как и во всяком новом деле, не обходилось без ошибок, особенно после того, как к управлению действиями истребителей с радиостанций наведения стали привлекать более широкий круг командиров.
Иногда право руководить, управлять с земли предоставлялось чуть ли не всем офицерам, выезжавшим на передний край, чтобы наблюдать за действиями своей авиации. А в этом деле тоже нужны были определенные навыки, очень конкретные и точные команды. Непродуманные ориентировки взвинчивали нервы находившимся в воздухе летчикам и, естественно, уже не способствовали, а мешали выполнению боевых задач. К примеру, появлялась в поле зрения командира пара «мессершмиттов», он, не замедлив, оповещал по радио: «В воздухе „мессы“!» Но где они, сколько их, кто из наших истребителей конкретно должен был изготовиться, обнаружить их и атаковать – об этом ни слова. Вот и начинали все находившиеся в воздухе летчики искать этих «мессов», менять курс и высоту…
Эти и другие недостатки были «болезнью роста». В процессе боевой практики они преодолевались. В частности, был установлен более четкий и строгий порядок управления самолетами по радио с земли.
24 апреля Вершинин прибыл в штаб корпуса Савицкого. Командир корпуса находился в это время в воздухе: в районе Крымской в паре со своим ведомым майором А. И. Новиковым провел воздушный бой против двух «мессершмиттов», сбив одного из них и обратив в бегство другого. Когда Савицкий приземлился, Вершинин поджидал его на самолетной стоянке. В ответ на доклад Савицкого о его боевом вылете и его результатах. Вершинин ничего не сказал и сразу перешел к делу, которое должен был решать именно с командиром корпуса, но говорил строже обычного, и это озадачило Савицкого. Вершинин оценил сложившуюся на данный момент обстановку, сформулировал вытекающие из нее боевые задачи авиакорпусу. Затем Константин Андреевич перешел к разбору действий летчиков-истребителей. Накануне он находился на ВПУ в районе Абинской и наблюдал около двух десятков воздушных боев летчиков 265-й дивизии. Дрались они смело, напористо, но без учета обстановки в воздухе. Несмотря на хорошую личную подготовку, в группе бой они вести еще но научились, часто теряли друг друга, плохо использовали радио.
– Необходимо обратить самое серьезное внимание на боевое сколачивание пар и звеньев, – говорил Вершинин. – Нужно чаще вылетать парами и звеньями, реже – эскадрильями. Пусть пары в воздухе взаимодействуют между собой, но не обязательно им находиться в едином боевом порядке. Нужно располагаться поэшелонно с разницей в высоте в 500–1000 метров. Решительно потребуйте от своих летчиков, чтобы они перестали возвращаться на аэродром по одному. Пара в воздухе не должна быть делимой ни при каких обстоятельствах!
Заключая беседу, Вершинин сказал:
– И вот на что обратите внимание – отказ радио нужно расценивать как отказ мотора или оружия. И попробуйте как-нибудь провести конференцию летчиков. Она принесет им большую пользу, поможет разобраться во многих новых для них тактических вопросах.
Савицкий, как он отмечал в своих мемуарах, надолго запомнил встречу с командующим. Еще, вероятно, и потому, что хотя и не услышал в тот раз нарекания от Вершинина, но по его настроению, строгому тону понял, что он недоволен, и понял, чем именно. «Я угадывал, – вспоминает Савицкий, – что он не одобряет моих боевых вылетов, хотя открыто мне об этом и не говорит. Я понимал, что мне, как командиру корпуса, следовало чаще находиться на своем командном пункте, анализировать обстановку, более целеустремленно ставить задачи полкам».