Кларк Артур Чарльз. Мир-Земле (сборник)

   Военная верхушка Альянса почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног. Ее силы были слишком рассредоточены — попробуйте вести глобальные войны на двенадцать фронтов! И при коммуникационных линиях, растянутых на тысячи парсеков! А отложившиеся колонии вели борьбу с упрямым упорством людей, которые сумели преодолеть все трудности освоения прежде безжизненной, негостеприимной планеты. На остальных планетах, входивших в Альянс, тоже ширилось подпольное движение против тирании военных властей. Альянс рассыпался прямо на глазах. Необходимо было положить этому конец и побыстрее.
   Так родился проект "Грендель".
   Требовалось создать бомбу такой неимоверной силы, что солнце, на которое ее сбросили бы, расплескало бы корону, поглотив все обитаемые планеты своей системы. Это было оружие устрашения, разрабатывавшееся для того, чтобы одним своим существованием поставить на колени двенадцать отложившихся миров. Военные авторы проекта представляли дело только так. Хотя какое решение они приняли бы, окажись одной угрозы недостаточно, никто предугадать не мог.
   В любое время мысль об этой ничем не оправданной войне и тайном плане терроризирования целых миров была малоприятна, но рождественское настроение заставило меня осознать происходящее с особой остротой. Казалось бы, внутрипланетные войны должны были нас кое-чему научить — как и все те, кто отдал жизнь ради дела мира. Так нет! Мы опять взялись за свое — на этот раз среди звезд. Мне стало мучительно стыдно за нас, людей. И ведь я тоже вносил свою лепту — начальник смены на Нью-Хэнфорде. Раб Смерти.
   Нью-Хэнфорд был задуман и создан для осуществления проекта «Грендель». Один сектор занимала установка для производства антивещества "оружейной степени", если воспользоваться официальным обозначением. В основном производились газообразный позитроний и антиникель, хотя мы могли бы приспособить установку для изготовления любого управляемого антиэлемента. В другом секторе мы собирали получаемые с ускорителя антиатомы в миллиграммовые сфероиды. На заключительном этапе сфероиды собирались в аннигилирующую массу, иными словами-в бомбу. Первая из них была почти готова: пять килограммов антивещества, магнитным способом подвешенного в вакууме внутри метровой стальной камеры. И воплощала в себе потенциальную аннигилирующую реакцию почти в миллион тераджоулей. Нарекли ее Крошка Тим.
   Внутренность Нью-Хэнфорда в значительной своей части представляла собой сложный лабиринт магнитностенных камер с дистанционным управлением, по которым автоматические «руки» вели сырье, преобразующееся в смерть на протяжении производственного процесса. Каждый рабочий день по этому пути приходилось проводить сотни вакуумных шаров со смертоносным грузом, удерживаемом в равновесии сложным взаимодействием разных сил. И если бы один из этих шаров лопнул, мы канули бы в вечность в таком ослепительном блеске, что он озарил бы ночное небо даже на далекой Земле.
   Грузовые корабли доставляли необходимое сырье на самый край этой солнечной системы, углубляясь в ее пределы ровно настолько, насколько было необходимо, чтобы воспользоваться для пересылки автоматической ракетой-контейнером. Редкие счастливцы, которые покидали Нью-Хэнфорд, добирались до очередного грузового корабля в специальных челноках. Эти же челноки мы посылали за новоприбывшими.
   Именно таким способом два года назад добрался до Нью-Хэнфорда и Нельс Мехта. Я до сих пор помню, каким грустным было его лицо, когда он вышел из челнока. По слухам, доктор Поуп потребовал, чтобы именно он возглавил сектор прикладной математики технического отдела. А Поуп всегда получал то, чего требовал. Мехта был светилом университета на Седьмой Антареса — признанный авторитет во всем, что касалось групп Ли, хотя несколько и не дотягивал до статуса самого Поупа. Я примостился на опоре сигнальной платформы чуть впереди толпы встречающих и успел хорошо его рассмотреть, пока он спускался по эскалатору. У него было удивительно моложавое лицо для человека, сорок лет читавшего лекции. Смуглые щеки, глубоко посаженные, почти черные глаза. Сойдя с эскалатора, он поглядел вокруг и сказал:
   — Значит, все-таки и до этого дошло!
   Но тут вокруг него с приветственными улыбками и протянутыми руками сомкнулись теоретики во главе с Поупом. По-моему, никто, кроме меня, этих слов не расслышал.
   Мехта не отличался общительностью и держался в стороне от большинства научных сотрудников и инженеров. Насколько мне было известно, он сразу же с головой ушел в работу, и его сосредоточенность на ней изумляла даже Поупа, хотя крылась причина в интеллектуальной потребности разобраться в проблеме или в желании не думать ни о чем другом, сказать не могу. Во всяком случае, последнее было типично для Нью-Хэнфорда: в значительной мере наша высокая производительность там опирается на страх и стремление не думать, занимая мысли только требованиями вот этого часа.
   Все, кто работает на Нью-Хэнфорде, не только высококвалифицированные специалисты в своей области, но и прошли тщательную психометрическую проверку. Ни у кого, начиная от физиков-теоретиков и кончая ремонтниками, нет допуска ниже девятой категории. Сплошные сливки квалифицированности, лояльности и уравновешенности. Во всяком случае, так неизменно утверждается в рапортах службы безопасности, подчиненной прямо Арбору. Ах да! Я же еще не упоминал генерала Лесли Арбора. Официально он руководитель проекта, поскольку «Грендель» носит чисто военный характер. Он фанатично предан идее Альянса, что разумеется само собой. Могучая, если не сказать грузная, фигура и острый практичный ум. Грубый и наглый солдафон, полная противоположность Поупу. Порой я подозреваю, что он упивается впечатлением, которое его хамство производит на щепетильные академические натуры в теоретическом секторе. Впрочем, сам Поуп составляет разительное исключение и отличнейше ладит с генералом, как и тот с ним.
   Но как бы то ни было, официальные документы неопровержимо свидетельствовали, что на Нью-Хэнфорде все тишь да гладь. На самом же деле проблем здесь хоть отбавляй. Но никому знать об этом не положено. Арбор не допустит, чтобы на его репутацию пала даже самая легкая тень. Уж если на то пошло, текучесть кадров в пять раз выше, чем значится в документации.
   Возможно, определенную роль тут играют страховочные учения. Некоторые люди просто неспособны свыкнуться с чувством, которое испытываешь, ныряя в кинетрансформационный люк и вновь материализуясь в воздушном колоколе на каком-то безымянном астероиде в полупарсеке от люка. Никто же не верит, что у нас будет время куда-нибудь нырять, если шар-контейнер окажется неисправен. А и нырнешь, так аннигиляция успеет сожрать кинетрансформационный аппарат прежде, чем ты где-то вновь материализуешься. То есть пользы эти учения принести ни малейшей не могут, но, подобно древним тренировкам в центрифуге для первых космических полетов, никому ни малейшего удовольствия не доставляют.
   А некоторые после них свихивались, так что остальным даже выдали ручное оружие. Но от этого стало еще хуже, и оружие отобрали. Затем Арбора осенило: вся беда в том, что здесь даже простые рабочие чересчур уж умны, чем сами себе и вредят. С Поупом и прочими «интеллигентами» теоретической секции ему волей-неволей приходилось мириться, но вот мы, остальные — инженеры, механики, рабочие, — вот тут он мог принять свои меры. По его мнению, мы слишком много размышляли об опасности, о том, к чему может привести хоть малейшая небрежность, в манипуляциях с шарами. А потому для выполнения наиболее опасных, но почти чисто механических операций он выписал на Нью-Хэнфорд около сотни умственно неполноценных людей, предложив для их отбора один-единственный критерий: хорошую координацию движений. Произошло это более года назад, и в прошлое рождество многие из них еще оставались тут.
   Впрочем, от трудностей генерала это не избавило, так как, судя по всему, страх одолевал их не меньше чем любого из нас.
   В столовой я в честь сочельника выпил кружку пива с одним из этих рабочих. Звали его Майкл Доббс, и он дежурил у панели управления нейтронными скребками. Васильково-синие глаза и лысина во всю голову. Его верхнюю губу украшали пышные усы из пивной пены.
   — Э-эй, Крэтчит! — сказал он, отрываясь от пивной кружки, когда я вошел. — А у нас нынче один — того. Слыхали?
   — Нет, — ответил я. — В вашем отделе?
   — В изотопном. Маленький такой, как их там…
   — Лилипут?
   Доббс отхлебнул из кружки и утер рот ладонью.
   — Во-во! Блаем звали. С Мирной Некко, что ли. Слыхали про такую планету?
   Я кивнул, выбил себе кружку пива и сел за столик.
   — А что случилось?
   — Рак. В кишках! — Доббс погрузил указательный палец в собственный живот.
   — А разве он не делал прививок?
   Доббс, неопределенно пожав плечами, уткнулся в пивную кружку и не ответил. Но вздрогнул. Как и я.
   Однако в сочельник я не хотел думать о таких вещах. И, допивая пиво, заговорил о карточном турнире, который был назначен на этот вечер в Зале отдыха. Потом я встал, чтобы уйти, а Доббс выбил себе очередную кружку.
   Я уже упоминал, что отпустил свою смену пораньше. Сказал ребятам, что мы перевыполнили норму. (Мы ее и правда перевыполнили.) И что отдел планирования совсем не обрадуется, если в секторе Б скопятся излишки полуобработанного антивещества, пока сектор В еще будет доводить до ума предыдущую партию. (Вот тут я соврал: сектор В тоже перевыполнил норму.) Все с удовольствием разошлись, не задавая лишних вопросов. Контрольная рубка сектора Б опустела почти мгновенно.
   Но теперь, выходя из столовой, я вдруг вспомнил, что второпях, думая только о том, как бы поскорее синтезировать себе елочку, я ушел, не опечатав рубку. Удрученно вздохнув, я свернул в длинный стальной коридор, ведущий в контрольный корпус.
   В нашей рубке было темно и тихо. С потолка, точно ножки гигантской дохлой сколопендры, свисали десятки манипуляторов дистанционного управления, подсоедипенных каждый к своему магнитному полю особой конфигурации. Справа и слева уходили вдаль причудливые узоры зеленых лампочек, словно звездные скопления. Я было протянул руку к выключателю, но в ноздри мне повеял запах табачного дыма, и я шагнул к консоли Альбрехта, наперед зная, что в жестяной крышке, которая якобы служила ему подставкой под кофейную чашку, дотлевает окурок сигары. Окурок тотчас полетел в мусоросборник у консоли, и в лицо мне ударила струя воздуха. Ведь знает же, что тут не курят, и все-таки!.. Придется поговорить с ним по душам, а он, конечно, полезет в бутылку.
   Мои глаза привыкли к зеленоватому сумраку, и я решил не зажигать плафонов, а пошел вдоль консолей и мониторов, проверяя, нет ли где еще какого беспорядка. Как обычно, Мадж, великан с Четвертой Ригеля, оставил свою гигантскую зеленую феску висеть на магнитном грейфере своей панели. Его сосед О'Дойл чертил женские фигурки на экране для черновых пометок. В длинном пустом помещении мои шаги отдавались както особенно гулко.
   И вновь я невольно подумал, как похожи эти сложные узоры зеленых лампочек справа и слева от меня на звездные скопления. Мне вспомнился один давний сочельник. Сочельник в Колорадо, когда я был мальчишкой. Отец прокатил нас в аэробусе в Скалистые горы, где на верхних склонах можно было купить настоящую елочку. По-моему, тогда я впервые в жизни увидел, как выглядит звездное небо, если воздух чист. Как сейчас помню: мы заплатили внушительную сумму за не очень-то густое деревце и несли его к аэробусу, когда я вдруг посмотрел вверх. Небо из конца в конец прочерчивал Млечный Путь. Огромный водопад звезд. Мне показалось, что он смоет меня с этой горы. Небо такой пронзительной красоты, что даже теперь при одной мусли о нем щемит сердце.
   Я прошел рубку почти до конца, настолько задумавшись, что красная лампочка, мигавшая на консоли Симпсона, заставила меня очнуться, когда я уже миновал ее. В безмолвном сумраке я вернулся и включил экран монитора. На нем возникла пустая камера внутри катушки силового поля. Я не сразу осознал, что все это означает. Лампочка указывала, что подача энергии прекратилась, но ведь все рабочие шары теперь, после конца смены, должны быть пустыми. Да, все, кроме шара Симпсона! Щеки мне обожгла прихлынувшая к ним кровь. Шар Симпсона находился там, куда поступала дневная продукция, перед передачей ее в сектор В.
   Голова у меня пошла кругом. Я проверил, та ли это консоль. Да, та! Вон табличка с фамилией!
   "О господи! — У меня в мозгу словно вспыхнули огненные буквы. — В нем же два часа назад находилось триста миллиграммов антиникеля!"
   В ночную сектор В нынче не работал. Это я знал точно. Следовательно… следовательно, кто-то украл антивещество.
   …Сбылся кошмар, который на Нью-Хэнфорде преследовал вcex и во сне и наяву: чьи-то нервы не выдержали… затаившийся среди тысяч сотрудников агент отложившихся миров получил сигнал действовать…
   Но одно мне стало ясно сразу: кто бы это ни был, он досконально знал производственные процессы и все подготовил заранее. Антивещество перекочевало в портативный шар до того, как поле симпсоновской консоли было отключено. Иначе и Нью-Хэнфорд, и я с ним уже отошли бы в область преданий.
   Я начал действовать, еще не до конца осознав весь ужас случившегося: выскочил в тамбур, опечатал сектор Б моим закодированным личным знаком и прыгнул в деконтамизатор. С его арки донеслось легкое пощелкивание: приборы сканировали меня с головы до ног. Чувствуя, как стремительно учащается мой пульс, я ждал, чтобы проверка завершилась.
   Хотя антивещество, которое мы производим, все время находится в вакууме, удерживаемое интенсивным магнитным полем, такие постоянные проверки персонала строго необходимы. Ускорители сверхрадиоактивны сами по себе, а ядерные источники энергии для магнитных генераторов — и того больше. Не говоря уж о далеко небезопасном жестком излучении, порождаемом непрерывной аннигиляцией одиночных газовых молекул в магнитных ячейках, где вакуум абсолютно полным все же никогда не бывает.
   Прошли нескончаемые тридцать секунд, и, не обнаружив отклонений от нормы, электронный счетчик отомкнул дверь в коридор. Мгновение спустя я уже опрометью бежал по нему. Несколько капелльцев, которые прогуливались там, сменившись с дежурства, поглядели на меня с недоумением, но больше я никого не увидел.
   В лифте я нажал кнопку уровня службы безопасности — не по голофону же было докладывать о случившемся!
   Майор Николь Лансон чуть-чуть наклонилась вперед над своим столом, когда дверцы лифта разошлись.
   — Крэтчит! — сказал она. — Что с вами? На вас лица нет!
   — Мне необходимо поговорить с генералом.
   Она оглядела меня с тем невозмутимым спокойствием, которое, по-видимому, составляет профессиональную принадлежность офицеров службы безопасности.
   — Так в чем дело? — спросила она, указывая мне на стул.
   Но я не воспользовался этим приглашением.
   — Мне кажется, вам следует прямо допустить меня к генералу, — сказал я и добавил, когда у нее на губах заиграла снисходительная улыбка: — Потому что из сектора Б исчезло триста миллиграммов антивещества.
   Последнее слово я еле выговорил.
   Улыбка исчезла как по волшебству. Лансон схватила трубку внутреннего телефона, что-то торопливо прошептала и открыла передо мной огромную створку двойной двери.
   Арбор встретил нас свирепым взглядом, отражаясь в сверкающей стальной поверхности необъятного письменного стола.
   — Ну, Крэтчит, если вы что-то напутали, поберегитесь! Если выяснится, что все сводится к ошибке в учете или цифровых данных, я вам шею сверну, — сказал он вместо приветствия.
   Я уставился на насупленные брови, на китель, разбегающийся складками от пуговиц на округлости брюшка.
   — Нет, сэр, — ответил я, от души желая, чтобы все и свелось к ошибке в учете. — Никаких сомнений.
   — Выкладывайте, но покороче.
   Я объяснил, что произошло.
   — К концуу смены заключительный шар находился у Сммпсона. Я подписал последнюю сводку в пять пятьдесят.
   Я заметил, что майор Николь Лансон стоит сзади, наверное, готовясь тотчас выполнить приказ о моем аресте.
   — Вы числитесь по гражданской обороне, Крэтчит, — сказал Арбор зловеще мурлыкающим голосом. — Но, по-моему, вы понимаете, что можете незамедлительно оказаться мобилизованным… — Он несколько секунд молча жег меня взглядом, давая мне время хорошенько осмыслить его угрозу.
   Мой взгляд скользнул по стене к латунной пластине у него над головой, и я прочел вычеканенную строку:
   "Грендель грядет, гневных богов посланец". Взято из «Беовульфа», какой-то древнейшей-предревнейшей поэмы.
   — Если бы я не вернулся в сектор через два часа, — прервал я молчание, — мы бы сейчас не знали о пропаже.
   Арбор окончательно прожег меня насковозь, а потом сказал:
   — Ну ладно! — Тон его изменился. — По-видимому, мы действительно столкнулись с чем-то серьезным. Майор! Привести все силы службы безопасности в состояние полной готовности! Обыск категории А на всех уровнях… — Лансон вытянулась по стойке «смирно». — Немедленно отменить всякое празднование! Гражданским лицам и военным, не занятым в операции, оставаться в своих помещениях до дальнейшего оповещения. Вызвать ко мне для допроса всех, кто имеет касательство к сектору Б! — Он бросил на меня еще один испепеляющий взгляд. — Это включает и вас, Крэтчит!
   — Генерал, у вас не найдется для меня пяток минут? — В дверь просунулась голова доктора Поупа. В зубах он сжимал неизменную глиняную трубку.
   — Входите, входите, доктор! Тут кое-что случилось… Майор, выполняйте приказ!
   — Есть, сэр! — ответила Лансон, отдала честь, повернулась на каблуках и выскочила за дверь так стремительно, что чуть не сбила Поупа с ног.
   Пока генерал излагал суть дела, я вглядывался в лицо Поупа, но оно оставалось непроницаемым, и только худые щеки чуть вздувались и опадали в такт попыхиванию трубки. Доктор Ричард Поуп умел сохранять железное хладнокровие — на Нью-Хэнфорде это знали все. За три года я ни разу не видел, чтобы он хотя бы на йоту утратил свою ледяную невозмутимость.
   По слухам, на Земле его аспиранты перед ним просто преклонялись. Некоторые даже обзавелись глиняными трубками, его, так сказать, фирменным знаком, хотя мало кто мог бы соперничать с ним в умении ценить искусство или широкой осведомленности в гуманитарных науках, а уж в остроте ума — и подавно.
   В двадцать три года он защитил докторскую диссертацию по сложнейшей проблеме теоретической физики, через два года стал профессором, а затем и директором огромной лаборатории на Л5. На обложке юбилейного номера "Физике тудей", выпущенного к тысячелетию журнала, красовалась глиняная трубка на краешке массивного охладителя установки для ускорения частиц антивещества. Никаких других опознавательных знаков читателям не потребовалось — Поуп действительно был звездой самой первой величины. Затем он внезапно исчез со сцены. Служба безопасности Альянса распустила слух, будто Поуп с головой ушел в разработку нового принципа двигателя для межзвездных космолетов. На самом неделе ему поручили создание аннигиляционной бомбы.
   Поуп выбрал орбиту для искусственного мира, получившего почерпнутое из глубокой древности название «Нью-Хэифорд», и руководил его сборкой. Он прочесал всю галактику в поисках физиков-теоретиков для лабораторного сектора. И многие из былых аспирантов, его поклонников, воссоединились со своим идолом, но в совершенно иной обстановке. Тем не менее преклонение перед ним сохранялось даже здесь.
   — …и, разумеется, я должен буду допросить сотрудников теоретического сектора, — говорил Арбор. — На кое-кого из ваших умников, доктор, у меня поднакопился материальчик, стоивший мне не одной бессонной ночи.
   Поуп извлек из внутреннего кармана жесткий ершик и принялся сокребать нагар во внушительной чашечке своей трубки.
   — Мне кажется, генерал, что в первую очередь необходимо вернуть эти триста миллиграммов антивещества. Как вы понимаете, если кто-то…по любой причине захочет уничтожить установку… ценой собственной жизни, так для этого потребуется лишь… — Он вытащил зажигалку и раскурил трубку, -
   …разбить шарик, не более того.
   Арбор прожег его взглядом, но ничего не сказал.
   — У меня есть кое-какие соображения, — продолжал Поуп спокойно, словно обсуждая какую-то мелкую проблему сопряжения зарядов. — Я бы забрал Крэтчита, чтобы потолковать с ним, и, возможно, мы быстро найдем решение.
   — Мы на особом положении, доктор. Прошу вас вернуться к себе и не выходить до тех пор…
   — До тех пор, генерал, пока эта установка не рассыплется на субатомные частицы? Так сказать, имитация в миниатюре Большого взрыва, породившего Вселенную, но с обратным результатом? Нет, уж лучше мы с Крэтчитом посоветуемся между собой да и сообразим, что можно сделать. — Поуп выпустил кольцо едчайшего дыма, какой дает только лакатийский табак, и одарил генерала улыбкой, полной кроткого терпения. — Ведь нас-то с ним вы не подозреваете? Как-никак, Крэтчит обнаружил пропажу антивещества, ну а я… Кто лучше вас знает, что обещает мне успешное завершение проекта?
   Голова у меня все еще шла кругом, но мне чуть полегчало, потому что генерал слегка расслабился.
   — Ну ладно, доктор, — буркнул он, вставая. — Парочка-другая практичных идей будет нам сейчас не лишней. Только не тяните! И в процедуру обыска не вмешивайтесь. — Он постучал указательным пальцем по стальной крышке стола. — И сами никаких действий не предпринимайте! Погодите, я дам вам пропуск для контрольных пунктов. — Он что-то нацарапал в блокноте, вырвал листок и протянул Поупу.
   Я побрел за Поупом вон из кабинета. Когда дверцы лифта сомкнулись за нами, он спросил:
   — А вы успели пообедать, Крэтчит?
   В столовой не было ни души, столики загромождали неубранные подносы и грязная посуда. Аппетита у меня не было ни малейшего, но я пожал плечами и пробил запеченную ветчину. И получил тарелку куриного супа. Что пробил Поуп я не заметил, только выдан ему был тот же суп. Грузовой корабль запоздал и в этом месяце. Мы очистили место на ближайшем столике и сели.
   — По-своему, генерал — человек довольно порядочный, — заметил Поуп.
   Я подцепил пару обжигающе горячих клецек и молча подул на них.
   — Он искренне убежден, что Альянс воплощает последнюю надежду на сохранение человеческой культуры.
   Я опять промолчал, не зная, что сказать. Поуп задумчиво помешивал в своей тарелке.
   — Знаю, Крэтчит, люди вроде нас… инженеры, ученые… Мы воспринимаем проект не под тем углом, что профессионалы-военные. Мы просто решаем теоретические и технические задачи, а о последствиях своей работы не задумываемся… — Он нацедил бульона в ложку. — По-моему, у меня еще не было случая спросить, как вы оказались на нашем крохотном космическом островке? — В такой напряженной ситуации тон был слишком небрежным даже для Поупа.
   — Ну-у… Меня призвали на Дриволде. Я участвовал в конструировании тамошних обогатительных заводов, производящих сто четырнадцатый. Нам предстояло наладить производство и других сверхтяжелых элементов, но меня забрали раньше.
   Он поднял взгляд от тарелки, и я вспомнил все, что слышал про силу этих проницательных серых глаз.
   — Вообще-то вы, кажется, с Земли? Дриволд был первым вашим назначением?
   — Вторым. Когда я кончил Карнеги-Меллон, меня взяла фирма, строившая водные восстановители на Хаспере. Есть такая колонизированная планетка, но вы вряд ли о ней слышали.
   — Система Лайтена… И какой-то кодовый номер, верно?
   Я вновь поразился всеядности его памяти.
   — Шестая Лайтена семьсот восемьдесят девять, — дополнил я. — Расстояние от Земли — одиннадцать и две десятых световых лет. Там я набрался всяких полезных сведений о ядерных генераторах. Понятно, это было еще до войны. Послушайте, доктор, вы сказали…
   — А как вы попали на Дриволд? — Поуп явно намеревался вести разговор сам.
   — Просто через семь лет фирма перевела меня с Хаспера на Дриволд на новую должность. Хаспер — маленькая колония на самом краю освоенного пространства, ну а Дриволд густо населен, хотя и представляет собой огромную пылевую равнину. Воздух скверный, почва практически не годится для сельского хозяйства, затобогатейшие запасы сверхтяжелых элементов. Из-за этих сверхтяжей, как мы их называли, население там все время увеличивалось. Меня послали снабдить относительло небольшие города новейшей системой водных восстановителей. А года через два началась война, и меня откомандировали на обогатительный завод. Я не особенно расстроился, так как нас бронировали от призыва. Мне пришлось подучиться кое-какой структуральной технологии… — Я вспомнил, что был тогда еще достаточно наивен, чтобы верить в необходимость этой войны, и искренне хотел внести свою лепту в победу.
   Поуп молча ел суп, а я вспоминал и вспоминал… На Дриволде тоже был сочельник с елкой. Старший инженер, человек всего на своем веку навидавшийся, тайком привез ее с Лесистого мира, где их космолет заправлялся топливом. Конечно, к настоящим елкам это растеяьице никакого отношения не имело, но оно было зеленым, и мы украсили его светодиодами. Мы пили коньяк и пели рождественские песни — даже снуки к нам присоединились. Уже ночью я подошел к окну барака. Ветра против обыкновения не было, дневная пыль успела осесть, и в небе яркими точками сияли звезды. Через минуту-другую я отыскал среди них земное Солнце, подозвал к окну остальных и показал им его. И тогда Джергинс, старик, подаривший нам елку, предложил тост. Глядя на эту звезду, мы выпили за родную планету и рождество.